Часть четвертая

Конфликт рассудило время

Одним из наиболее трагических событий в истории отечественного хоккея можно, вне всякого сомнения, назвать убийство в апреле 1997 года Валентина Лукича Сыча, президента Федерации хоккея России. Об этом в свое время много говорили и писали. Однако затрагивались главным образом темы, имевшие отношение непосредственно к преступлению, и положительная деятельность Сыча.

Тогда в список подозреваемых в качестве заказчика убийства попал бывший президент Межнациональной хоккейной лиги, заслуженный тренер СССР Роберт Дмитриевич Черенков. Обсуждая в 1997 году возможность его причастности к громкому делу, все сразу же вспомнили о недавнем конфликте этих уважаемых людей, произошедшем сразу же после прихода Сыча на пост президента ФХР. Ситуация складывалась так, что можно было предположить – повод у Черенкова был, поскольку Сыч действительно сумел развалить МХЛ – детище Роберта Дмитриевича. Много грязи вылили на Черенкова, когда тот три месяца находился под стражей. Но затем следствие вычислило заказчика убийства – хоккейного арбитра Александра Артемьева, отвечавшего за судейство в МХЛ, а также и исполнителей.

Обвинение с Черенкова сняли, однако следственные органы даже не сочли нужным перед ним извиниться. А что касается СМИ, Черенков, как честный человек, был им неинтересен. Ничего не поделаешь, такова современная российская жизнь, скажем мягко, не вполне справедливая. Поэтому, несмотря на то что прошло достаточное количество времени, все-таки есть смысл по возможности расставить точки над «i» в истории взаимоотношений Черенкова и Сыча. Без навешивания ярлыков, обвинений, поскольку оба внесли немалый вклад в развитие советского и российского хоккея.

Когда мы оцениваем любое противоборство, безусловно, имеет немаловажное значение, что именно соперники из себя представляют. Важно знать их жизненный путь, их формирование как личностей. При этом легче расставить акценты, провести параллели, сравнения и в итоге составить определенное мнение.

Судьбы у Сыча и Черенкова складывались по-разному, а объединил их в определенной степени хоккей. Произошло это в тот момент, когда оба были взрослыми людьми, разменявшими пятый десяток. А общее у них, пожалуй, лишь одно – 1937 год рождения. Но это, естественно, не имеет никакого значения. Поэтому мы можем говорить о них, как о людях, жизненные пути которых были построены на разном фундаменте. У каждого были свои нравственные принципы, свои цели и способы их достижения.

Пожалуй, сначала есть смысл коротко проследить, в какой среде Черенков и Сыч формировались, как протекала их жизнь до рокового для обоих апреля 1997 года. Этот короткий экскурс в историю достаточно объективно раскрывает того и другого. И дает возможность, оценивая поступки, размышлять, почему именно каждый из них делал то или другое именно так, а не иначе.

Роберт Дмитриевич родился в Москве. В августе 1941 года его родители, по профессии водители, ушли на фронт и вскоре погибли. Мальчика взяла на воспитание сестра его мамы, мужем которой был Павел Александрович Савостьянов – известный столичный футболист, выступавший за ЦДКА и «Динамо», и прекрасный хоккеист довоенного периода, заслуженный мастер спорта (1948 год). Он был неоднократным чемпионом и обладателем Кубка СССР по хоккею с мячом, выступал вместе с выдающимися мастерами – Михаилом Якушиным, Сергеем Ильиным, Аркадием Чернышевым. После завершения карьеры стал одним из видных отечественных специалистов в области футбола и хоккея. Много лет был деканом факультета заочного и вечернего отделения ГЦОЛИФКа. Савостьянов первым из советских арбитров был привлечен к работе на чемпионатах мира по хоккею, произошло это событие в 1954 году. Павел Александрович, всегда внимательный, корректный, пользовался огромным авторитетом в футбольно-хоккейном обществе. Он и Мария Александровна, у которых своих детей не было, стали приемными родителями Роберта.

Таким образом, как говорится, с младых ногтей Роберт Дмитриевич был связан с хоккеем. Он был влюблен в эту игру, которая и стала значительной частью его бытия. Черенков прошел по ступеням огромный спортивный путь – вырос в хоккейном клубе ЦДСА, окончил институт физкультуры. Затем выступал в команде мастеров московского «Динамо» и стал в ее составе серебряным призером двух чемпионатов СССР. Позднее немного поиграл в клубе «Авангард» (Саратов) класса «Б». И в 26 лет, завершив карьеру игрока по состоянию здоровья, стал главным тренером саратовской команды, которую спустя восемь лет вывел в высшую лигу. На Черенкова обратили внимание как на перспективного наставника. Вместе с Виктором Тихоновым он работал со сборной СССР на первом Кубке Канады в 1976 году.

Каких-то резких скачков в его тренерской карьере не было. Правда, имел место случай, когда он после работы в одном из лучших клубов страны, московском «Спартаке», принял скромную команду «Ижсталь». Однако в этом нет ничего особенного, такова тренерская жизнь. Был период, когда Черенков уходил из хоккея из-за проблем со здоровьем. Но вернулся и возглавил молодежную сборную СССР, которая стала чемпионом мира 1988–1989 года. Затем он был главным тренером-начальником национальной сборной. Более двухсот хоккеистов, игравших под его началом, стали мастерами спорта, мастерами спорта международного класса и заслуженными мастерами спорта, и среди них Сергей Федоров, Александр Могильный, Павел Буре, Андрей Коваленко, Алексей Жамнов… Его воспитанники Владимир Крикунов, Владимир Семенов, Владимир Голубович – ныне известные тренеры.

Черенков был и остается приверженцем школы Анатолия Тарасова. Он всегда стремился к знаниям и защитил диссертацию в Московском институте физкультуры, его отличают прекрасные организаторские способности, знания, высокая требовательность к хоккеистам и забота о подопечных – практически все мастера, игравшие под началом Черенкова, отзываются о нем с уважением. Никто не удивился, что Роберт Черенков стал заместителем председателя Федерации хоккея СССР, а затем президентом Межнациональной хоккейной лиги, три сезона проводившей чемпионаты России.

Валентин Лукич Сыч много лет никакого отношения к хоккею не имел. Он родился в Черниговской области, окончил Киевский институт физкультуры, но практической работой по специальности занимался совсем немного. Его сферой деятельности стал комсомол. Будучи человеком умным и целеустремленным, Сыч с хорошей скоростью поднимался вверх по служебной лестнице. Был вторым секретарем Черниговского обкома комсомола, затем трудился в ЦК ВЛКСМ. Вот откуда его, как говорится, «бросили» на спорт. В советские времена это выглядело вполне естественно, ибо комсомольская работа предполагала карьерный рост в самых различных направлениях. Ее так и называли трамплином для прыжка в номенклатуру, в правящий класс советского общества.

Поэтому никого не удивило, что Валентин Лукич появился в Спорткомитете СССР и работал в нем на высокой должности заместителя председателя, отвечая, в частности, за развитие советского хоккея. Надо сказать, что его называли талантливым руководителем. Сыч действительно обладал всеми качествами организатора, был инициативным, неравнодушным чиновником. Правда, Сыч был жестким, порой бесцеремонным, он мог кому-то, не стесняясь в выражениях, врезать по полной программе, мог и переступить через человека. Однако это в ЦК КПСС не считали отрицательным качеством. Скорее, наоборот: говорили – не жесткий человек, а крепкий, не бесцеремонный – а настойчивый и так далее. И получалось все, как надо.

В СССР было принято все достижения ставить в заслугу руководителям. Сыч – не исключение. Но его отмечали не по инерции или разнарядке, Валентин Лукич умел благополучно справляться и с серьезными вопросами. Даже противники подчеркивали его мастерство и опыт руководителя. Он действительно обладал чувством момента, прекрасно контролировал ситуацию, мог ее точно оценить и принять решение. И если уж говорить о выходцах из комсомола, работавших в спорте, Сыч был одним из лучших.

Однако не все у него складывалось гладко. В бригаду к Марату Владимировичу Грамову, пришедшему на пост председателя Спорткомитета СССР в 1983 году, Валентин Лукич не попал. Одна из известнейших советских спортсменок, 4-кратная чемпионка Олимпийских игр по фехтованию Галина Горохова, оценивающая Сыча положительно, однажды рассказала: «Лукич, видимо, чувствовал, что не вписывается в свиту нового председателя, не стал ждать, когда погонят, сам пришел к нему и положил на стол заявление об уходе».

Наверное, такой ход не был лишен логики. Грамов наверняка знал, кто такой Сыч – человек независимый, с твердым жизненным кредо, имеющий авторитет в кругу элитных спортсменов и тренеров. И, не исключено, опасался, что его подсидит бывший товарищ по ВЛКСМ, опытный аппаратчик, отработавший в спорткомитете 15 лет. Ведь Марат Владимирович, сам прошедший школу комсомола на Ставрополье, партийный работник этого края, а затем и сотрудник ЦК КПСС, к спорту вообще никаким боком не прикасался. Однако в Советском Союзе бывшие комсомольцы занимали руководящие посты где угодно. Человек, имеющий образование химика, оказывался спортивным журналистом, историк мог попасть в кресло директора машиностроительного завода. Это прекрасно усвоил и Сыч, который иногда говорил как бы в шутку – ах, не нравлюсь я некоторым, ждут они, что «уйдут» меня. Ну, не хоккеем, так сельским хозяйством буду руководить…

Безусловно, что уход Сыча мог быть не только следствием его нежелания сотрудничать с Грамовым, а результатом, скажем, «совета» откуда-нибудь сверху. Во всяком случае, это предположение не лишено смысла. Были и другие версии. Например, о том, что имели место какие-то финансовые нарушения, за которые Сыча и отправили в «ссылку» – на должность главного редактора «Научно-спортивного вестника»… Но документальных подтверждений нет. Один сведущий человек сказал мне не так давно, что Сыча попросил написать заявлением сам Грамов…

Лишь спустя десять лет Валентин Сыч вернулся в систему управления уже российского спорта, он стал руководителем рабочей группы ОКР «Лиллехаммер-94». Произошло это, безусловно, неслучайно. Тогдашнему президенту ОКР Виталию Смирнову, кстати, также бывшему комсомольскому вожаку, был нужен не только опытный специалист, но и человек, который был бы в состоянии проделать огромный объем работы и не сломаться. Сыч по всем меркам подходил для этой роли. По общему мнению, Лукич сделал все, чтобы проблем в Норвегии у наших олимпийцев не было, отработал на славу, подтверждаю это как очевидец.

Но почему-то руководство ОКР после завершения Игр-94 не планировало заниматься дальнейшим трудоустройством Валентина Сыча. Возможно, потому, что такой «второй» всегда опасен. Возможно, из-за его характера. Хотя многие справедливо утверждали, что со временем Лукич, сохранив свои фирменные качества, все же стал мягче и терпимее. Так было на самом деле. Мне много раз приходилось встречаться с Валентином Лукичом и обсуждать с ним самые разные вопросы. Он всегда был внимателен, умел слушать, а если чего-то не понимал, не стеснялся спросить. И делал это не для того, чтобы расположить к себе собеседника. Ему нужно было вникнуть в суть хоккейной жизни, от которой он отстал. Ибо он уже знал, что его хотят видеть президентом ФХР.

В общем, большой и сложный путь прошли Черенков и Сыч. И, если не считать мелочей, они по жизни никак и не соприкасались. Но весной 1994 года их дороги сошлись. Произошло это в сложный для российского хоккея момент противостояния между ФХР и МХЛ. Ситуация была, можно сказать, критической.

Поэтому появление Сыча на хоккейной арене на стороне МХЛ выглядело в полной мере своевременным и логичным. Предполагалось, что он со своим авторитетом и опытом сможет вступить в спор с Владимиром Петровым и сменить его на посту президента ФХР. С тех пор прошло более десяти лет, и до сих пор большинство людей предполагают, что личный вклад Валентина Лукича в стабилизацию и становление молодого российского хоккея был поистине велик. Действительно, он был хорошим руководителем, сделал много. Но, безусловно, пришел не на пустое место. Во всяком случае, у него была хорошая профессиональная команда, состоящая из специалистов, тренеров, президентов хоккейных клубов. До сих пор в ФХР многие вспоминают Валентина Лукича добрым словом.

Действительно, Сыч сделал для хоккея много. Но значительный вклад в российский хоккей принадлежит и Роберту Черенкову. Ведь и в середине девяностых годов ХХ века, и в наши дни куда меньше или почти ничего не говорилось о тех, кто сохранил отечественный хоккей во время распада СССР. А это была довольно большая группа профессионалов-единомышленников, объединившихся в Межнациональной хоккейной лиге в 1992 году. Именно в МХЛ под руководством Роберта Черенкова начинали работать ныне известные специалисты – генеральный директор магнитогорского «Металлурга» Геннадий Величкин, президенты ярославского «Локомотива» и уфимского «Салавата Юлаева» Юрий Яковлев и Ринат Валеев. В актив МХЛ входили вице-президент «Спартака» Гелани Товбулатов, президент московского «Динамо» Александр Стеблин, президент ЦСКА Виктор Тихонов и его заместитель Валерий Гущин, президент «Крыльев Советов» Игорь Дмитриев, президент «Химика» Алексей Гутов, вице-президент ФХР Юрий Королев и другие. В общем, это была довольно мощная группа единомышленников.

МХЛ появилась на свет неслучайно, и задумана она была весьма грамотно. Еще в 1990 году в кулуарах Федерации хоккея СССР шли разговоры о возможном распаде страны. Специалисты, думавшие о том, как сохранить при этом хоккей, полагали, что надо готовиться к созданию новой лиги с принципиально новым организационным устройством. Идея принадлежала Роберту Черенкову, тогда вице-президенту Федерации хоккея СССР и старшему тренеру молодежной сборной страны.

«Мне много лет пришлось отработать в командах мастеров, не входивших в элиту советского хоккея, – вспоминает Роберт Черенков. – Я и многие другие тренеры с периферии ощущали давление со стороны столичных клубов, имевших большие возможности для комплектования, в том числе и за счет нас. Поэтому еще в начале восьмидесятых годов я думал о лиге с равными правами для всех участников. И, когда мы уже обсуждали проблему сохранения нашего хоккея не кулуарно, был готов внести ряд предложений. Воспринимались они, безусловно, по-разному. Московские клубы теряли многое, им предстояло перестраиваться. Команды с периферии, наоборот, встретили создание МХЛ с энтузиазмом. В общем, шли довольно жаркие споры».

Действительно, МХЛ вступала в жизнь тяжело. У тех, кто вошел в лигу, в общем, позиция была одинаковой. Однако финансовое положение у клубов было различным. Как и в самой игре, здесь были лидеры, середняки и аутсайдеры. Причем сразу же стало ясно, что наступил момент переоценки ценностей в отечественном хоккее, серьезно укреплялись периферийные клубы, а москвичи, за исключением «Динамо», игроков теряли. Мы имеем в виду тех, кто не отправился в НХЛ, а перешел в другой российский клуб. И трения более всего возникали в связи с выбором системы проведения первого чемпионата МХЛ. Рассматривались разные варианты – более или менее затратные. В наиболее сложном положении были столичные и подмосковные клубы. Например, ЦСКА, «Крылья Советов» остались, что называется, на голодном пайке.

Никто не ссорился друг с другом, но были те, кому явно не хватало денег на содержание клубов. Мне, тогда главному редактору еженедельника «Хоккей», часто приходилось бывать на таких встречах руководителей федерации и клубов. Надо сказать, что только-только избранный президент ФХР Владимир Петров практически всегда имел свою точку зрения, противоположную, чем у большинства. Но происходило все, как говорится, без лишнего шума. Никто с прессой не заигрывал, и утечки информации практически не было. Но колоссальным было внутреннее напряжение. До самого последнего момента ни один из клубных президентов не был уверен в окончательном успехе.

Был момент, когда МХЛ висела, что называется, на волоске. На спартаковской базе в Сокольниках собрались все руководители московских команд, кроме динамовца Александра Стеблина. И разговор, поскольку регламент МХЛ был москвичам не по карману, зашел о возможном создании еще одной лиги, в которую могли бы войти клубы Москвы, Подмосковья и близлежащих с ними городов. Таким образом, предполагалось максимально сократить расходы на переезды и проживание в гостиницах. Встреча, на которой присутствовал и я, носила неофициальный характер, не было протокола и иных записей. Просто люди, находившиеся на грани катастрофы, стремились найти выход из положения. Если бы руководители столичных клубов отказались от участия в турнире МХЛ и организовали свой чемпионат, это бы означало раскол отечественного хоккея. Но идея продолжения не получила. В первую очередь потому, что рассматривали ее серьезные здравомыслящие люди, прежде всего понимавшие, что надо сохранить весь советский хоккей.

И вскоре на заседании президентского Совета МХЛ все вопросы о первом турнире были решены. При этом надо подчеркнуть, что огромная работа по консолидации сил, выработке тактики и стратегии лиги была разработана ее президентом Робертом Черенковым. У меня нет никакого желания принижать достоинства заслуженного мастера спорта Владимира Петрова. Но все-таки лидером российского хоккея был во второй половине 1992 года Роберт Черенков. Чтобы понять, почему я так считаю, достаточно одной фразы – Черенков контролировал ситуацию в российском хоккее с помощью президентского Совета МХЛ.

Вернемся на пару месяцев назад – май 1992-го. Надо сказать, что бума в связи с самим созданием МХЛ до того момента, когда стали определяться с регламентом турнира, в стране не наблюдалось. Пожалуй, более всего журналистов и болельщиков интересовала не лига, а то, кто придет к власти в отечественном хоккее. Вот уж где события разворачивались как в настоящем детективе. После чемпионата мира в Москве состоялась чрезвычайная конференция, на которой почти вся власть перешла к новой Федерации хоккея России, ее президенту Владимиру Петрову, опередившему с минимальным перевесом опытнейшего специалиста хоккея Юрия Васильевича Королева. Но независимой была МХЛ, а это и был почти весь отечественный хоккей.

Надо признать, что вариант с выдвижением в президенты Петрова еще за час до начала конференции даже не рассматривался. Ведь несколько месяцев подряд шла заочная борьба за голоса делегатов между Федерацией хоккея РСФСР, возглавляемой мастером спорта Владимиром Леоновым, и представителями всесоюзной федерации, решившими сделать ставку на аппаратчика Госкомспорта СССР Альберта Поморцева, человека, в общем, опытного и грамотного, умевшего ладить с людьми, достаточно тонко чувствовавшего ситуацию. И, естественно, предполагалось, что пост президента займет кто-то из этой пары.

Сторонники Леонова каких-то секретов из своей деятельности не делали. ФХР, как самостоятельная организация, появилась на свет 15 октября 1991 года. Ее руководители, выдвинув лозунг, что именно они и более никто являются законными правопреемниками, шли, что называется, напролом. Формировали общественное мнение, перетягивали на свою сторону журналистов. Сделать это было не так уж сложно, поскольку Владимир Леонов одно время работал в газете «Советский спорт», и его, естественно, поддерживали бывшие коллеги.

На выборах были нужны «свои» голоса, каждый из которых мог оказаться решающим. Например, выбирая делегатов на конференцию от СМИ, на встрече в здании Спорткомитета РСФСР в Скатертном переулке Леонов собрал в основном лояльных ему журналистов во главе с Дмитрием Рыжковым. И получили мандаты именно те, кто нужно. Меня, главного редактора единственного в стране профессионального хоккейного издания, в этом списке не оказалось. Спорить с Рыжковым и Леоновым, с которыми, кстати, я поддерживал нормальные отношения, было бесполезно. Да и знал я, что, как член Президиума Федерации хоккея СССР, свой мандат получу. Но им было важно уменьшить число противников, поскольку если бы я прошел по журналистской квоте, то у федерации появлялась возможность делегировать на конференцию еще одного человека из своей команды. Вот такая шла борьба.

В этот момент всплыла на поверхность вся оппозиция, державшаяся в тени в советские годы. Но у нее численного перевеса не было. Людям с периферии, которых было большинство, действительно хотелось равноправия и свободы, но многие из них поддерживали Черенкова. Он ведь также был в числе претендентов на пост президента ФХР, но свою кандидатуру прямо в ходе конференции снял в пользу Поморцева. Другим людям, варившимся в котле второстепенной Федерации хоккея РСФСР, были нужны власть и наследство советской хоккейной федерации.

Надо заметить, что в Советском Союзе пост президента или, как раньше было, председателя всесоюзной федерации был общественным, то есть никакой зарплаты. И занимали его известные и уважаемые люди, например Герой Советского Союза, летчик-испытатель Георгий Мосолов, председатель Мособлисполкома Николай Корольков, генеральный директор ТАСС Леонид Кравченко, короткое время наш хоккей возглавлял генерал юстиции Николай Соколов. Безусловно, хоккей им нравился, но знания игры были поверхностными. Но это, собственно, какого-то значения не имело, поскольку вокруг них – в президиуме федерации, в комитетах – трудились, также на общественных началах, многие специалисты в хоккее, тренеры, судьи. Ну а контролировали ситуацию Управление зимних видов спорта и Управление хоккея Спорткомитета СССР. Было время, когда за все дела отвечал государственный тренер…

Однажды я спросил Анатолия Михайловича Кострюкова, чем же председатели федерации занимаются? «Ну, представляют хоккей на высшем уровне, – ответил он. – Ты же знаешь, что все в ЦК решается. Поэтому выбирают для нас известных людей. Вижу, хочешь сказать – свадебные генералы. В определенной мере – да. Но мы их по всем позициям направляем. Вопросы решаем в Управлении хоккея, когда надо, то на уровне Спорткомитета СССР».

Понятно, председатели и сами федерации никакими финансовыми потоками не управляли. А денежки, между прочим, советские хоккеисты зарабатывали неплохие. Следовательно, когда после распада СССР создавалась ФХР, она, естественно, принимала на себя не только руководство хоккеем, а еще становилась организацией, в которую поступали средства. И она самостоятельно ими распоряжалась. Так что за денежки, кроме всего прочего, шел спор.

Поэтому несложно догадаться, что активисты Федерации хоккея РСФСР, естественно, трудились не за «муку». Всем хотелось приклеиться к ФХР и откусить свой кусок пирога, который и в сложный финансовый период был весомым. Никто же не отменял поездки за рубеж, премии за чемпионаты мира, членство в международной федерации и так далее. Кроме того, у верхушки ФХР появлялась невиданная доселе неподотчетная свобода действий. Все это было реальным в случае победы на выборах.

И все-таки команда ФХР Владимира Леонова была менее опытна. Его соратники крутились во второй лиге на уровне, где возможности были скромные, а вопросы чаще всего решались за накрытыми столами. И в политических играх они не преуспели. Одних лозунгов о справедливости, о том, что прежние руководители прогнили, что надо лечить отечественный хоккей, было мало. Требовалась четкая позиция, программа развития в принципиально новой ситуации. Я неоднократно сталкивался с Леоновым в различных ситуациях. Считал, что он специалист хороший и человек честный и порядочный.

Но находился он в определенной степени в плену иллюзий, свойственных простым советским людям. Ему казалось, если власть в стране меняется, то не за горами лучшие времена. Леонов не обладал хитростью и изворотливостью, присущей спортивным чиновникам, не умел лукавить. И когда на конференции ситуация накалилась, вдруг заявил, что готов от чистого сердца отказаться от поста президента в пользу Ивана Сергеевича Трегубова, чем привел зал, мягко говоря, в недоумение. Претензий к Трегубову, великому мастеру, которого все любили, естественно, не было. Однако все знали, что он тренер и практически не готов к какой-либо иной деятельности. Предложение явно было абсурдным, ибо выбирали не свадебного генерала.

Соперники же Леонова, в основном люди опытные, работали куда тоньше. Я считал себя сведущим человеком, но довольно долго не знал, кого именно выберет в качестве главного кандидата лидирующая группа Федерации хоккея СССР и МХЛ. Вот она, советская номенклатурная школа!

Выяснилось все довольно любопытно. В сентябре 1991 года один человек неожиданно написал обо мне критическую статью в «Московском комсомольце». Мол, идет редактор на поводу у Федерации хоккея СССР, знает – нельзя, мол, кусать руку, которая кормит. В общем, плохой человек. В статье была фраза о том, что я, как верный слуга федерации, получу за свою работу премию в виде поездки на Олимпиаду-92 в Альбервилль.

Скажу честно, собирался во Францию, поскольку до этого на Олимпиадах не был, не проходил по конкурсу. В СССР особые привилегии на выезды за рубеж имели представители центральных газет. Они получали приличные суточные, жили в хороших гостиницах. Остальные же журналисты, к которым относился и я, бились за право попасть в туристическую группу Спорткомитета СССР за собственные денежки, кому-то поездку или пятьдесят процентов оплачивала редакция. Но на этот раз меня должны были включить в состав хоккейной делегации.

За неделю до поездки спрашиваю у Виктора Васильевича Тихонова, как дела. А он вдруг как-то уклончиво отвечает – спроси у Черенкова. Думаю, что-то здесь не так. Что-то недоговаривает Виктор Васильевич. Все верно, он не хотел меня огорчать. Вскоре выяснилось, что мою фамилию из списка вычеркнули, вписали другую – Поморцев. Вот, думаю, и Альберт Иванович «нарисовался». Он, видимо, и есть главный ставленник на пост президента ФХР. Собственно, сомневаться было не в чем. Ведь Альберт Иванович – воспитанник кемеровского комсомола, один из руководителей Спорткомитета СССР, ну кому, как не ему, хоккеем руководить. Та же история, что и у Павлова, Сыча, Грамова и других деятелей ВЛКСМ. Но надо отдать должное Альберту Ивановичу: он был и остается опытным спортивным руководителем, умеющим ладить с людьми.

Что же касается того, что Тихонов отправил меня к Черенкову, то здесь, в принципе, все ясно. Роберт Дмитриевич был вице-президентом Федерации хоккея СССР. И, поскольку руководил тогда сильно занятый на основной работе Кравченко, именно он и Юрий Королев вели все хоккейные дела. Конечно, Черенков знал и наверняка принимал самое активное участие в разработке кандидатуры Поморцева. Значит, на пост президента ФХР он претендовать не собирался, хотя его кандидатура в списках была. Скорее всего, это был тактический ход, на случай, если произойдет что-то неожиданное. Черенков же был верный кандидат. Он играл в тот момент одну из центральных ролей в российском хоккее.

Ну а везли Поморцева в Альбервилль, естественно, не на прогулку. Его хотели познакомить с президентом ИИХФ Гюнтером Сабецки и членами директората международной федерации, помочь ему навести первые контакты. Думаю, никто из тех, кто делал ставку на Альберта Ивановича, не сомневался, что он победит в споре с Леоновым. Однако все случилось иначе, неожиданно, нелогично.

Пожалуй, немногие помнят довольно скандальную чрезвычайную конференцию отечественного хоккея 1992 года. Неожиданно главным действующим лицом на ней оказался Анатолий Владимирович Тарасов. На мой взгляд, он был человеком в определенной степени нейтральным. Но его не устраивал Поморцев. За тем, в частности, стоял Виктор Тихонов, к которому Анатолий Владимирович относился, мягко говоря, прохладно. Не знаю, почему. Наверное, на почве профессиональной деятельности.

Спор между Поморцевым и Леоновым за ведение конференции пришелся для Анатолия Владимировича кстати. Потом кое-как все образовалось. И, полагая, что все пойдет по намеченному плану, Роберт Черенков снимает свою кандидатуру. Но Тарасов не мог упустить шанс сделать мощный ход. И в свойственной ему артистичной манере убедительно разбил кандидатов в пух и прах, а затем предложил избрать президентом одного из двух выдающихся хоккеистов – Владимира Петрова или Бориса Михайлова. Чем Анатолий Владимирович руководствовался, сказать сложно. Михайлов был тренером-практиком и не тяготел к административной работе. Петров, который уже был функционером, отличался сложным характером, он и с Тарасовым частенько спорил. И, по логике вещей, шансов у него было немного. Скорее всего, Тарасов не увидел в зале более близких ему людей. И уж точно не анализировал ситуацию заранее, поскольку весомых аргументов ни у одного, ни у другого не было. Оба были тренерами-практиками. Не более. Михайлов сориентировался быстро и попросил не рассматривать его кандидатуру.

Но ситуация все равно оставалась сложнейшая. События развивались стремительно и непредсказуемо. Люди как бы оказались в тупике – Черенков отказался, Поморцев и Леонов не проходят. Кто же? И тут – вот вам – замечательная кандидатура. И на волне, поднятой Тарасовым, в президентское кресло неожиданно угодил Петров. Правда, у него был соперник – всеми уважаемый Юрий Васильевич Королев. Но в итоге он уступил всего два голоса. А как считали эти голоса, лучше и не вспоминать. Бывшие соратники Леонова постарались, чтобы Королев не прошел.

На первый взгляд, вся эта история с выборами президента ФХР к конфликту Черенков – Сыч отношения не имеет. Но я бы так не сказал. На той конференции в списке кандидатов, как мы отмечали, значился и Роберт Дмитриевич. Более того, он имел, пожалуй, самые серьезные шансы быть избранным, поскольку пользовался поддержкой клубов из большинства регионов, пришедших на конференцию с единым и заранее определенным мнением. Согласись Черенков баллотироваться, и все пошло бы в совершенно ином русле.

– Почему вы тогда отозвали свою кандидатуру? – спросил я его не так давно.

– Я реально оценивал свои силы, – ответил Черенков. – МХЛ только вставала на ноги, она требовала колоссального внимания и полной отдачи сил. На два фронта я бы работать физически не смог. Кроме того, даже после начала конференции я не предполагал, что все будет развиваться столь неожиданно.

На этом наш разговор закончился. Я и так знал, если бы Черенков не снял кандидатуру, то наверняка выиграл. Уже говорил о том, что у него была солидная поддержка в регионах, он же долго работал на периферии. И добавлю к этому, что у Роберта Дмитриевича были прекрасные взаимоотношения с Тарасовым, он считает себя его учеником. Они вместе преподавали в ВШТ, часто встречались, в том числе и в неформальной обстановке. Черенков даже рассказывал, как они гуляли на даче Тарасова. Такой чести удостаивались далеко не все, но те, кого великий тренер, как говорится, принимал. И Анатолий Владимирович, если бы потребовалось, мог Черенкова поддержать.

Все дальнейшие события, связанные с так называемым смутным периодом 1992–1994 годов, как раз сформировали ситуацию, в которой единственным способом, который мог способствовать выходу из кризиса, было появление сильного руководителя. Многие устали от закулисной борьбы и склок, хотелось элементарного порядка.

МХЛ работала достаточно продуктивно, уже прошел сложнейший этап ее становления. Резкого скачка в качестве быть не могло, ибо по-прежнему лучшие игроки уезжали в НХЛ. Мне много раз приходилось бывать на официальных мероприятиях Лиги. И всегда вызывала уважение солидарность ее руководителей и членов президентского Совета. Такая консолидация сил – случай довольно редкий. Но, думается, их объединили общие взгляды в противостоянии с ФХР. Но так было до поры до времени – и это имеет самое прямое отношение к конфликту Черенков – Сыч.

К сожалению, как правило, хорошие вещи не запоминаются, а вот конфликты, будоражащие умы, в памяти откладываются прочнее. Первым положительным импульсом, способствовавшим взлету авторитета Сыча, была ситуация в российском хоккее, о которой мы уже упомянули. Мне не раз приходилось бывать на совещаниях президентского Совета Лиги. Практически всегда присутствовавший на них Владимир Петров по любому поводу имел особую точку зрения, которая была иной, чем у большинства представителей клубов. Это, понятно, не имело решающего значения для решения внутренних вопросов МХЛ, ибо в лиге президент ФХР находился, можно сказать, в одиночестве.

Лига вообще была построена практично и профессионально. В ней существовали две ветви власти. Главной, естественно, считалась власть законодательная. Ее, так сказать, представляли члены президентского Совета. А исполнительной была сама МХЛ, ее аппарат, выполнявший, что называется, наказы руководителей клубов. Это был для Черенкова идеальный вариант, он все продумал точно. Во всяком случае, его никто не мог обвинить в непопулярных решениях, в давлении на клубы, работа шла в соответствии с Уставом Лиги.

Однако в глобальном смысле противостояние ФХР – МХЛ существовало. Обе стороны имели поддержку со стороны СМИ. Публикации с диаметрально противоположной точкой зрения, с полярными позициями воспринимались обычными болельщиками по-разному. Одни считали, что бывшие советские чиновники собрались в МХЛ и мешают молодым реформаторам из ФХР, другие, наоборот, полагали, что ошибочны действия Владимира Петрова и его команды. К сожалению, соперники оценивали друг друга не всегда корректно. Проще сказать, шла борьба за власть, с резкой критикой, с навешиванием ярлыков. И все это не шло на пользу игре. Во всяком случае, можно сказать, что именно в тот момент большинство обычных болельщиков, обеспокоенных неудачами сборных России на Олимпиаде и чемпионате мира 1994 года, отрицательно относились к противоборству и его участникам, несмотря на то что позиция и цели МХЛ были прогрессивнее и яснее. Болельщики ждали появления человека, который всю эту шарманку прикроет. Таким человеком был Валентин Лукич Сыч.

К его появлению в 1994 году на ледовой арене обстановка в российском хоккее уже была критической. А ситуация в споре за власть между ФХР, возглавляемой Владимиром Петровым, и МХЛ Роберта Черенкова, если хотите, патовой. Лишь непосвященные считали, что бразды правления находятся в руках федерации. На самом деле добиться желаемого, то есть единоличной власти, не могли ни те, ни другие.

Безусловно, ФХР мечтала подгрести все под себя. МХЛ была лакомым куском, там и ежегодные взносы, и реклама, и клубы. Ведь за некоторыми из них стояли мощные организации. Но сделать это было невозможно, поскольку на самом деле высоким авторитетом пользовалась МХЛ, где были собраны все сильнейшие российские клубы. Лига представлялась устойчивой, демократичной и перспективной в плане развития. Здесь не было авторитарного правления, наоборот, учредители разумно создали две ветви власти. Как мы уже отмечали, главной, законодательной властью был президентский Совет, а исполнительной – аппарат МХЛ во главе с Робертом Черенковым. При таком раскладе клубам и жаловаться было не на что, ибо они сами принимали решения, а аппарат МХЛ их выполнял неплохо. При этом надо подчеркнуть, что у ФХР и МХЛ были разные подходы к руководству хоккеем. Как ни странно, но Федерация меньше, чем Лига, была озабочена проблемами развития хоккея, отягощенными огромным оттоком лучших хоккеистов в НХЛ.

Наступил момент, когда внутри руководства МХЛ утвердилось общее мнение о том, что ситуация не изменится к лучшему до тех пор, пока председателем ФХР будет оставаться Владимир Петров. Причем корень зла заключался не столько лично в этом в прошлом замечательном хоккеисте, сколько в его окружении. Не раз именно свита президента мешала решению различных важных вопросов, связанных с дальнейшим развитием хоккея.

Одной из наиболее одиозных фигур, крутившихся в ФХР, многие совершенно справедливо считали советника Петрова, бывшего гражданина СССР, эмигрировавшего в США, ныне покойного Сергея Левина (он же – Серж Ханли), который к игре-то отношения не имел, а воспользовался ситуацией и подвизался на ниве хоккейных агентов. Слухи о нем ходили самые разные. Хлопот с ним действительно было немало. Он, пытаясь заработать на продаже игроков, постоянно лез в клубы. И не раз были случаи, когда его откровенно выпроваживали за двери. Однажды Левин ворвался на заседание руководителей хоккея, проходившее в Спорткомитете Москвы на улице Мархлевского, и заявил, что его кто-то хочет убить. Как выяснилось чуть позже, преувеличил «немного». Вице-президент «Спартака» Гелани Товбулатов и президент «Динамо» Александр Стеблин выходили разбираться в этом деле. И после заседания, когда мы вышли из зала, то узнали, что никакого покушения не намечалось. Просто какие-то крутые болельщики хотели поучить строптивого агента уму-разуму.

Пожалуй, последней каплей в чаше терпения стало поведение Петрова и Левина на переговорах лидеров российского хоккея с представителями НХЛ, касавшихся подписания важнейшего договора о переходах наших хоккеистов в заокеанскую лигу. О том, что произошло на этой встрече, мне сразу же после возвращения в Москву рассказывали его участники вице-президент московского «Спартака» Гелани Товбулатов и Роберт Черенков.

Были тщательно прочитаны все документы, проведены предварительные беседы с Петровым. Все построили так, что ФХР и МХЛ выходят на встречу с лидерами НХЛ, имея единую позицию, что было крайне важно для успеха. Затем нашей делегации от МХЛ удалось добиться прекрасных результатов в переговорах с представителями НХЛ – достаточно сказать, что компенсация за игрока, выезжавшего тогда, в середине девяностых годов ХХ века, могла доходить до 400 тысяч долларов. Тогда это были серьезные деньги.

Однако, когда все вопросы были решены и оставалось только скрепить договор подписями сторон, неожиданно Петров что-то шепнул Левину, и тот обратился к боссам НХЛ. И те сразу же изменили позицию, договор подписан не был. Сразу же после встречи переводчик нашей делегации сказал, что Левин потребовал каких-то дополнительных выплат, на что кто-то из руководителей Лиги так и заявил – вы должны решить эти вопросы сначала между собой, а потом с единым мнением выходите на новые переговоры.

Думаю, что именно в этот момент терпение у ведущих президентов клубов, кровно заинтересованных в максимальных компенсациях, и руководства МХЛ лопнуло. Через несколько дней после возвращения наших в Москву мне удалось поговорить с Виктором Тихоновым.

– Саша, – сказал он, – я такого безобразия еще не видел. Мы проделали колоссальную работу, внесли в документы все необходимые изменения. Канадцев с американцами убедили, что платить надо достойные деньги. А этот проходимец Левин все испортил.

– И что теперь будет? – спросил я.

– Поговори с Черенковым. У него есть дельное предложение.

Выяснять, какое именно предложение, я у Тихонова не стал. Хотя меня, как журналиста, свежая информация интересовала. У нас с Виктором Васильевичем всегда были прекрасные взаимоотношения. Мы много встречались, разговаривали о хоккее. Он ничего не скрывал от меня, а просто дал понять, что целесообразнее встречаться с Черенковым. И вскоре я узнал, что наш хоккей может возглавить Валентин Лукич.

«Мне казалось, – вспоминает Черенков, – что приход Сыча мог снять все наши проблемы. Говорили умные люди – Лукич человек не простой, ты с ним горя хлебнешь. Однако я имел и иную информацию – положительного характера, мол, Сыч с возрастом стал мягче, эластичнее. Мы с ним не раз встречались на Олимпиаде в Норвегии, где он неизменно производил прекрасное впечатление. Я настолько утвердился в мысли – нам нужен только Сыч, что ни о ком другом не думал. И не обращал внимания на детали и нюансы, свидетельствовавшие против Сыча.

Например, вместе с Тихоновым и еще несколькими московскими президентами клубов мы побывали на встрече с ним в ОКР. И он, не стесняясь, сказал – подайте мне ФХР на блюдечке с золотой каемочкой. Может, и пошутил. Но никому это не понравилось. Появилось какое-то напряжение. И вроде разошлись мирно, решив главный вопрос. Но, когда мы вышли на улицу, мне говорят – да ну его, этого Сыча, хлопот с ним потом не оберешься. Был барином, барином и останется. А я, понимая, что коллеги правы, тем не менее ответил – нет, все будет хорошо. В тот момент мне казалось, что лучшего кандидата просто не найти. Весной 1994 года на чемпионате мира в Италии был конгресс ИИХФ, на котором избрали президентом швейцарца Рене Фазела. Сыч там вел себя активно, грамотно. В общем, все было за него. Потом, когда все изменилось, конечно, я жалел, что поверил Лукичу. Нет, он не был интриганом. Просто не надо было забывать о его комсомольской закваске».

Справедливо говорят, что Сыч, заняв пост руководителя, сумел навести в российском хоккее порядок. На мой взгляд, сделать это было непросто, но и не фантастически сложно. Когда из игры выбыл Владимир Петров и его команда, противостояние между ФХР и МХЛ, что называется, испарилось. Лига к этому времени пережила самый сложный период, стала более устойчивой. То есть имелся прочный фундамент, на котором работа строилась. И не в последнюю очередь именно поэтому дела ФХР пошли на лад. Собственно, оппозиции, как таковой, и не было. Безусловно, и Валентин Лукич работал здорово, он был опытным организатором, сумевшим сплотить вокруг себя хоккейные массы.

Он сразу же после избрания отправился не как его предшественник Владимир Петров в многочисленные зарубежные поездки, а объездил практически все хоккейные центры России. Встречался с местными руководителями, директорами крупных предприятий, при которых находились те или иные клубы, с бизнесменами, предлагал содержательные программы развития игры. В общем, вел правильную политику. Он создал вокруг себя прекрасную профессиональную команду – в ФХР в то время почти не было случайных людей. Гладко шел чемпионат России, изменились к лучшему взаимоотношения наших профессионалов НХЛ и ФХР, стабилизировалась финансовая ситуация.

И деньги Сыч тратил с умом, с выгодой для себя и федерации. Например, он несколько раз отправлял на чемпионаты мира за счет ФХР большие группы специалистов и журналистов, устраивал для них застолья. Людям, не избалованным вниманием во времена Владимира Петрова, это казалось если и не манной небесной, то даром весьма щедрым. Блестяще организовали Сыч и его команда праздник 50-летия отечественного хоккея в Кремлевском Дворце съездов. Он пользовался высоким авторитетом и уважением. И, надо сказать, вел себя довольно демократично, был абсолютно доступен. К нему можно было обратиться по любым вопросам и, не простаивая часами и днями в приемной, получить совет, консультацию, поддержку.

Мне не раз приходилось бывать вместе с Валентином Лукичом за различными застольями, во время которых он был уже не президентом ФХР, а интересным собеседником, умеющим пошутить, посмеяться. И блестяще держал удар. К слову, всегда можно было встретиться и со следующим президентом ФХР Александром Стеблиным. А вот к Владиславу Третьяку мне пробиться так и не удалось. Меня перебросили на генерального директора Сергея Арутюняна. И этот человек, появившийся в ФХР неизвестно откуда, отмахивался от меня, как от назойливой мухи. Потом я бросил это бесполезное занятие.

Естественно, не все было гладким в действиях Сыча. Во всяком случае, многим представлялось странным решение Сыча пригласить к сотрудничеству небезызвестного Сержа Ханли. Я однажды спросил у Валентина Лукича: зачем вам этот оголец нужен, его же у нас не любят, и репутация у него никакая? Сыч ответил: Саша, так надо. Он живет в США, общается с нашими легионерами из НХЛ, у которых в основном взаимоотношения с ФХР были прохладными, и с его помощью проще подтянуть их в сборную России на чемпионат мира.

С одной стороны, вроде все верно. Но с другой – как сказать. Неужели в России не было человека, который мог бы, как минимум, не хуже справиться с этим делом? Да был – и не один. Однако Ханли, куда ни кинь, персонаж выгодный. От него при случае избавиться было проще простого. При неудаче на Сержа можно было навесить все грехи. Но это только мое предположение.

К счастью, от его услуг вскоре после чемпионата мира—96 Сыч отказался. А его преемник Александр Стеблин и на километр Ханли к ФХР не подпускал. Но периодически этот человек на российском небосклоне всплывал. Его последним пристанищем была «Парламентская газета», где он регулярно публиковал статьи, которые присылал прямо из США.

К «заслугам» Сыча надо отнести и кабальный договор с НХЛ о выплатах за отъезды молодых хоккеистов в НХЛ. Не без участия ИИХФ стороны пришли к странному соглашению, согласно которому суммы за хоккеиста были мизерными – не более 150 тысяч долларов. Причем планировалось выплачивать их через международную федерацию. На первый взгляд, казалось странным, почему Сыч с его хваткой и отношением к деньгам уступил. Но, с одной стороны, это были не его деньги, а клубные, с другой – Лукич, думается, таким способом укрепил свой авторитет в глазах президента ИИХФ Рене Фазела.

После неудачного чемпионата мира 1996 года, когда сборная России в прекрасном составе осталась лишь четвертой, естественно, начали искать «стрелочника». Грязью никого не поливали, но, так сказать, между строк просматривалась точка зрения, что неудачно отработал главный тренер Владимир Васильев. Я был на этом чемпионате мира в Вене и имел информацию о том, что происходило внутри сборной. Некоторые легионеры особо к матчам и не готовились, возвращались в гостиницу под утро не всегда трезвые. Но если уж говорить о Васильеве, то обвинить его можно более всего в нерешительности, в том, что он сразу не отчислил из сборной одного-двух таких игроков. Но не в том, что ему, заслуженному тренеру СССР, не хватило профессионализма.

Сыч в Вене в кругу приближенных лиц довольно откровенно обсуждал командные дела. Я видел его практически каждый день, но в лоб вопросов не задавал. Он сам пару раз заметил, правда, абсолютно беззлобно: «Поддают» некоторые ребята из НХЛ потихоньку, но о загулах и речи нет. Думаю, силенок хорошо сыграть хватит». Официально же Валентин Лукич никак не реагировал на ситуацию в сборной. Не хочу обвинять его в отсутствии патриотизма, этого, собственно, и быть не могло. Ведь Сыч в мгновение ока самостоятельно собрал журналистов сразу после поражения россиян в матче за третье место от американцев и пообещал, что во всем разберется.

Но чуть раньше, когда наши хоккеисты вышли в полуфинал, Валентин Лукич так и сказал: «Для меня лично они задачу выполнили. Теперь я спокоен». Он имел в виду премии, которые выплачивала ИИХФ за чемпионат мира. Команды, занявшие 1– 4-е места, получали одинаковые максимальные вознаграждения. Это были по тем временам неплохие деньги, где-то 800 тысяч швейцарских франков, которые можно было использовать на выплаты игрокам, на нужды ФХР.

Вернемся к Васильеву. Его из сборной после завершения чемпионата мира никто не освобождал. Но летом 1996 года совершенно неожиданно зашел разговор о том, кто возглавит национальную команду России на первом розыгрыше Кубка мира, который пришел на смену Кубку Канады. Оказалось, что в ФХР не все верили, что Владимир Филиппович с профессионалами справится. Кому-то, видимо, не понравилось, как он строил работу в Вене. И дело кончилось тем, что Васильев ушел из сборной. Произошло это при весьма необычных для отечественного хоккея обстоятельствах.

Сейчас сложно сказать – профессионалы против него восстали или тот же Ханли шепнул что-то Сычу. Точно известно лишь одно – Валентин Лукич лично отдал распоряжение, чтобы наставник был избран, так сказать, на демократической основе, то есть самими хоккеистами. До него ничего подобного никогда не было. Кто-то из тех, кто шел «в ногу с ельцинским временем», оценивал решение ФХР, а точнее Сыча, как революционное, демократическое. Другие, в основном специалисты, этот ход президента называли авантюрным, популистским, легкомысленным.

«Вопрос о наставниках решился незадолго до старта, – вспоминает заслуженный мастер спорта Евгений Зимин. – Кандидатов на пост тренеров было трое – Васильев, Борис Михайлов и я. И игроки выразили мнение, что готовы работать с Зиминым и Михайловым». По мнению Евгения Владимировича, сборная тогда сыграла вполне прилично, обстановка в команде была нормальная, деловая. Наши хоккеисты поделили третье место со шведами. Конечно, хотелось, чтобы шагнули повыше с таким мощным составом, но канадцы с американцами были объективно сильнее.

Но Михайлов и Зимин ФХР, как руководители, не устраивали, и руководство федерации решило привлечь к работе на чемпионате мира 1997 замечательного наставника и человека Игоря Ефимовича Дмитриева. Казалось бы, все было прекрасно. Однако в федерации знали, что Дмитриев серьезно болен. Кроме того, у него была масса проблем с его родными «Крыльями Советов». И, если хотите, биться сразу на двух фронтах он физически не мог. Игорь держался мужественно, но уже не мог обходиться без помощи врачей. В этом я сам убедился во время поездки осенью 1996 года на «Кубок Карьяла» в Хельсинки. Он все-таки отработал на мировом первенстве-97, но после этого слег… и вскоре ушел из жизни.

Конечно, Сыч знал о проблемах со здоровьем у Дмитриева. Не думаю, что он относился к этому безразлично. Однако сложной была ситуация в сборной страны. Точнее – не лучшим образом обстояли дела с легионерами из НХЛ, у которых к руководству ФХР и ведущим наставникам сформировалась отрицательная позиция. Дмитриева же уважали все.

Лукич, как человек дела, не занимался лишь созерцанием. Он искал пути к стабилизации дел, развитию, постоянно думал о сборной страны. Использовал различные варианты, это и появление на время Ханли как посредника, и Зимина, человека, которого наши профи уважают по-настоящему. Но, к сожалению, перешагнуть через свою советскую сущность, авторитарные методы управления он не мог. И, кроме того, Валентин Лукич все-таки доверял ближнему окружению. Полагаю, не в последнюю очередь именно поэтому не оставили в сборной России Михайлова с Зиминым и обратились к Дмитриеву, по мнению Сыча, самому в тот момент надежному.

В целом же выглядел Сыч как настоящий отец отечественного хоккея, он и добытчик, и кормилец. Надо сказать, работать с людьми он умел. Как я уже говорил, он довольно быстро адаптировался в кругу руководителей клубов, его хорошо знали местные власти. Безусловно, Лукич, как президент, устраивал ОКР. До чего же Сыч был опытным аппаратчиком! Никогда ничего не делал «просто так». Осенью 1994 года он и Роберт Черенков прилетели на турнир памяти директора ММК Ромазана в Магнитогорск. И Лукич вместе с руководителями комбината отправился на кладбище, чтобы возложить цветы на могилу Ромазана, а Черенкова туда не пригласили. А может, не нужен там был Роберт Дмитриевич? Да, скорее всего, он мог помешать налаживанию контактов.

Естественно, руководители на местах знали, что пришел Сыч в хоккей со стороны, но это обстоятельство особого значения не имело. К 1994 году хоккейное общество устало от противоречий и конфликтов. И с появлением Сыча все прекратилось. У него по сути дела и не было оппозиции. Условия для работы были самыми благоприятными, поскольку была налицо, если хотите, консолидация сил.

Конечно, надо сказать, Сычу повезло, что появился в России в то время Национальный фонд спорта, с помощью которого можно было хорошо зарабатывать. И ФХР не сидела на голодном пайке, люди чувствовали себя спокойно. Но, согласитесь, деньги, что лежат, как говорится, под ногами, надо уметь подобрать. И дано это далеко не каждому. Сыч это делать умел.

Однако внутренние проблемы, скрытые от глаз простых болельщиков, существовали. Главной из них, несомненно, были трения между Сычом и Черенковым, возникшие, как мне тогда казалось, по какому-то недоразумению. Я считал, что для развития хоккея в России в середине 90-х годов ХХ века сложились благоприятные условия. Сыч, с его хваткой, прекрасно вел дела общероссийского масштаба, укреплял финансовую базу ФХР с помощью Национального фонда спорта. Черенков и президентский совет МХЛ профессионально занимались национальным чемпионатом.

Многие и тогда, и сейчас называют их соперничество противостоянием. Однако, на мой взгляд, его, как такового, и не было. Я бы сказал, что Валентин Лукич, склонный к единоличному правлению, повел массированную атаку на Роберта Дмитриевича, которого считал слишком самостоятельным, в ряде вещей неподконтрольным. Сычу просто была не нужна МХЛ с ее собственной хозяйственной деятельностью. Ему хотелось полной власти. И, как человек решительный, он дел в долгий ящик не откладывал, действовал, к сожалению, иногда некорректно, а в отдельных случаях просто с позиции силы.

Для Черенкова поступки Сыча, как он подчеркивает сам, были в определенной степени неожиданными. Он не представлял себе в тот момент, как может столь негативно и предвзято повести себя в его отношении Валентин Лукич, в избрании которого на пост главы ФХР Роберт Дмитриевич сыграл центральную роль. Собственно, если бы не он, то никто другой к Сычу бы не обратился – это первое. А второе – все уважали Черенкова и прислушивались к его мнению. Он так же, как и Сыч, имел все лидерские задатки. Так же умел вести себя с людьми. Но он не был человеком изощренным, не был интриганом. Президент МХЛ не сумел тогда полностью проанализировать ситуацию и прийти к выводу, что Сыч с его повадками делить власть не будет. И Лукич дал это понять мгновенно.

«Вечером после конференции, на которой Сыча избрали президентом ФХР, – как-то рассказал Черенков, – он пригласил к себе домой меня, Гелани Товбулатова и Алексея Гутова из «Химика». Выпили, закусили, он поблагодарил за поддержку. А уже на следующий день меня весьма озадачил. С утра разыскивал по телефону. И когда я появился у него в кабинете, то сразу спросил: где ты был? Отвечаю – у меня дел в МХЛ полно».

Потом, при любом случае, когда Черенкова на совещаниях в ФХР не было, Сыч как бы невзначай подчеркивал, что Роберт Дмитриевич отсутствует и ему вроде бы нет дела до ФХР. Потом он заявил, что МХЛ не способствует укреплению российского хоккея, поскольку готовит соперников сборной страны на чемпионатах мира.

Мне не раз приходилось слышать высказывания Сыча на эту тему. Выглядели они, откровенно говоря, невыразительно. Все лучшие хоккеисты Белоруссии, Украины, Латвии, Казахстана играли в российских клубах, а команды Минска, Риги, Киева, Усть-Каменогорска не просто ходили в аутсайдерах, а еле держались на плаву. Бывали и забастовки – отказывались выступать игроки основных составов, и на матчи выезжали молодые парни из молодежных команд, которые никакой конкуренции россиянам составить не могли, что, безусловно, нарушало спортивный принцип. Но о каких-то грозных соперниках, которые практикуются в МХЛ, речи не шло.

Другой вопрос, нужны ли были такие команды самой МХЛ? На тот момент разве что для счета. Лига без малейших проблем могла бы обойтись и без них. В конце концов, не было бы ничего страшного, если бы в МХЛ остались только российские клубы. Но, конечно, гнать хоккеистов из бывших братских республик никто не собирался. Да и неверно это было бы. В конце концов нельзя было исключать, что финансовая ситуация в них могла со временем измениться к лучшему.

Можно без особого риска сказать, что не нравилась, а точнее действовала на нервы Сычу самостоятельная финансовая деятельность МХЛ. Это уже выглядело более серьезно, чем ссылки «на подготовку конкурентов». Он не хотел делить не только власть, но и, так сказать, денежки. Причем имели место случаи, когда интересы МХЛ и ФХР пересекались. Например, однажды Лига серьезно проработала спонсорский договор с одной из немецких фирм. Роберт Черенков считал его весьма важным. Он рассказал, что были подготовлены документы о подписании контракта на рекламу на сумму в 9 миллионов немецких марок. Параллельно в том же направлении потрудилась и ФХР, но с другими потенциальными спонсорами.

Столкновение сторон произошло на совещании ФХР по рекламе. Договор, который подготовила МХЛ, оказался в два раза выгоднее в финансовом отношении, в нем значилось, что немцы готовы перечислить лиге 9 миллионов марок. Сумму по тем временам значительную. На первый взгляд, ничего особенного, разные же могут быть возможности у спонсоров. В данном случае удачно сработали Черенков и его команда. По логике вещей – радоваться бы надо, дело ведь общее. Однако Сыч воспринял все на редкость болезненно.

Безусловно, никто не обвинял его в нечистоплотности. Но Валентин Лукич понимал, что люди могут предположить, что часть средств, не показанная в документах, может осесть и в его карманах, даже при том, что ничего подобного и в помине не было, и к этим куртажным деньгам он не прикасался. Он понимал, что при российских взглядах на вещи – ага, вот он – не требовалась доказательная база. И Сыч, находясь в цейтноте, не нашел ничего лучшего, как закрыть вопрос. Несмотря на то что контракт МХЛ был выгоднее. Требовалось только согласовать его с ФХР, без визы федерации он не мог вступить в действие. И после этого совещания Черенков несколько раз встречался с Сычом, однако тот наотрез отказался ставить на документах свою подпись.

– Он производил тогда странное впечатление, – вспоминает Черенков. – Мне казалось, что Лукич поставил свое «я» выше нашего общего дела. Мне казалось, что он вообще меня слушать не хочет. Но приди к нему любой другой человек с таким предложением, уверен – не отказался бы. Я уже тогда понял, что вся проблема заключалась во мне.

На мой взгляд, это был ключевой момент конфликта. Валентин Лукич начал против Черенкова широкомасштабную кампанию. Конечно, Роберт Дмитриевич понимал, что такой человек, как Сыч, полумерами не удовлетворится, пойдет до конца. И на заседаниях президентского Совета МХЛ с беспокойством говорил о проблеме взаимоотношений с президентом ФХР, но руководители клубов успокаивали, убеждали, что в лиге все обстоит удовлетворительно. Сомневаться в этом не приходилось: весной 1995 года Черенкова переизбрали на новый президентский срок.

Однако буквально на следующий день клубы принимают решение о выходе из МХЛ. Это означало, что Сыч все-таки «достал» Черенкова. В подобной ситуации о каких-то нравственных вещах говорить не приходится. В нашем хоккее после распада СССР и перед ним случалось не раз, когда соратники превращались в противников. Безусловно, выглядело все это некрасиво. Практически все понимали, что Сыч повел себя не лучшим образом. Но большинство находились, что называется, в «замазке». Начальники хоккея на местах прикипели к Сычу, получая от него разного рода поощрения. Им и не много было нужно – выпить-закусить, за границу съездить за счет ФХР. Естественно, Сыч управлял умело, он постоянно показывал людям, что они находятся в обойме, что он к ним прислушивается, советуется, ценит их мнение. И никто не собирался обращать внимание на некоторые его поступки, находившиеся за гранью порядочности и этики.

Был случай, когда руководители Московского института физкультуры попросили Сыча помочь с ремонтом кафедры хоккея, получили возможность реализовать продукцию, поступающую по линии НФС, заработали на этом приличную сумму. Но денег от Лукича так и не получили. Он объяснил, что, мол, произошло это потому, что пришлось платить какие-то огромные налоги. Понятно, слова Сыча приняли, что называется, на веру.

Вскоре после бегства клубов из МХЛ, летом 1995 года, появляется на свет детище Валентина Лукича – российская хоккейная лига, уже без зарубежных клубов, которых так опасался президент ФХР. Саму МХЛ, естественно, закрыть не удалось, но она уже не проводила соревнования и вскоре деятельность свернула. Черенков, имевший серьезные проблемы с сердцем, долго лечился. И лишь летом 1997 года начал работать вице-президентом Федерации хоккея Московской области. Казалось бы, прошло время, зажили раны. Но судьба поступила по отношению к Черенкову и Сычу иначе: жестоко для первого и трагически для второго.

В конце апреля 1997 года Валентина Лукича прямо в машине расстреляли из автомата неподалеку от его подмосковной дачи. А в начале августа, по версии правоохранительных органов, одним из подозреваемых в этом громком деле был назван бывший президент Межнациональной хоккейной лиги, заслуженный тренер СССР Роберт Черенков. Сыщики считали его заказчиком убийства. Другим подследственным оказался хоккейный судья Александр Артемьев, который на момент отставки Владимира Петрова с помощью группы единомышленников создал свою ФХР, которую, естественно, не признали, и она тихо закрылась.

С каких, собственно, дел обратили следственные органы внимание на Черенкова и Артемьева? Здесь все выглядит, на первый взгляд, просто. Обоим Сыч нанес чувствительные удары. Особенно – Черенкову, которого практически лишил возможности заниматься любимым делом. У обоих, по мнению сыщиков, были мотивы для организации убийства – отомстить хотели. Но ситуация была далеко не однозначной. Ведь в жизни сплошь и рядом есть потерпевшие, некоторые, что называется, по максимуму. Все желают врагам всего нехорошего, мечтают, что кто-то их размажет по стенке. Но это совсем не значит, что каждый готов лично не просто отомстить, а уничтожить. Тогда бы каждый день на улицах стреляли да машины взрывали.

Так вот, если присмотреться к Черенкову, то ему Сыч и на дух нужен не был. Он прошел большой жизненный путь, реализовал себя как тренер и руководитель хоккея. У него большая семья – жена, сыновья, внуки, прекрасные друзья, ученики. Потом, по характеру Черенков был и остается эмоциональным, в чем-то упрямым, но не мстительным. Наоборот, он в жизни много для людей делал. В общем, никак не мог 60-летний больной человек пожертвовать всем этим ради мести. Да и Артемьев ничего не потерял после того, как его ФХР не признали, он был и оставался предпринимателем, человеком, как говорили, небедным. Но, в конце концов, доказали, что Артемьев заказчик убийства. Однако до того момента, когда это произошло, Черенкову пришлось пережить тяжелейший период в своей жизни.

События после убийства Сыча разворачивались для Черенкова довольно странно. На чемпионате мира, проходившем в Финляндии, куда он приехал как частное лицо, у него стали выяснять, хочет ли он баллотироваться на пост президента ФХР.

– Выглядел этот вопрос, заданный почему-то вице-президентом ОКР Владимиром Васиным, по меньшей мере абсурдно, – вспоминает Роберт Дмитриевич. – Во-первых, меня, так сказать, физически не могли выдвинуть в качестве кандидата. Где-то в Москве или, скажем, в региональном отделении Поволжья, кто-то должен был выдвинуть мою кандидатуру. Мне надо было вернуться в Россию, съездить куда-то на конференцию, которую еще надо было организовать – это время, деньги. Разговор с Владимиром Васиным состоялся, по-моему, 5 мая. А всероссийская конференция была намечена, если не ошибаюсь, на 18 мая. Зачем нужна была такая спешка, ничего ведь экстраординарного не происходило. В общем, цирк, да и только. Ну а в-третьих, я за довольно короткий период дважды, причем почти наверняка, мог быть избран президентом ФХР. Но отказался. Потом там же, в Финляндии, прошла информация, что на пост президента ФХР баллотируются Борис Майоров, Александр Стеблин и Роберт Черенков. Почему всплыла моя фамилия? Не знаю. Но я предположил, что вокруг меня происходят непонятные вещи. Пришлось срочно собирать в Хельсинки пресс-конференцию и объяснять, что у меня в отношении ФХР никаких интересов нет. Ну, а вскоре президентом ФХР избрали Стеблина. А я с июля начал работать в Федерации хоккея Московской области в качестве вице-президента.

Арестовали Черенкова только 8 августа. Приехали за ним на дачу рано утром. На следующий день после того, как прошло 40 дней после смерти его приемной матери. Как он с женой Ларисой Геннадьевной потом вспоминал, перед этим целый день мимо дома ездили туда и обратно милицейские машины, крутились какие-то люди в штатском. Сотрудники правоохранительных органов предъявили соответствующие документы, рассказали, что есть вопросы, связанные с убийством Сыча. Провели обыск на даче, а затем на квартире в Москве. Потом, как рассказывал сам Роберт Дмитриевич, попросили еще в одно место прокатиться. Когда машина въехала на улицу Огарева, он понял, что везут его в следственный комитет МВД. И тут же, в автомобиле, Черенкова попросили сделать признание в заказе убийства Сыча.

– Прямо так мягко, по-отечески говорят, – как рассказал потом Роберт Дмитриевич, – сознавайтесь. И все у вас будет хорошо. Стали тут же объяснять, что, если буду помогать следствию, суд это учтет. Я не нашел ничего лучшего, как ответить – да вы с ума сошли. Вот, думаю, нашли преступника, на дачу целая бригада приехала. Теперь вот сюда привезли зачем-то. Я в тот момент не мог себе представить, что арестуют. Когда в Москву собирались, спрашиваю – мне на своей машине ехать или с вами. Отвечают, на нашей, мы вас потом обратно привезем.

Естественно, ни о каком признании не могло идти и речи. Но механизм был запущен. Следователи в течение нескольких часов задавали Черенкову однообразные примитивные вопросы, склоняли к признанию. Он понял, что идет давление, пытался объяснить всю абсурдность обвинений. Увы, ничего не помогло. Уже за полночь измученного допросами Черенкова отвезли в изолятор в Лобне. А на свободе Роберт Дмитриевич оказался только через несколько месяцев. Об этом страшном для него времени нам удалось поговорить спустя много лет. Но я с первых его слов понял, что все было ужасно. Собственно, как может быть иначе, когда сажают за решетку ни в чем не повинного человека, хорошо известного в стране и за рубежом.

– Я сразу понял, что кому-то было выгодно, чтобы меня признали виновным, – рассказывает Черенков. – В Лобне после унизительного осмотра с раздеванием догола и откровенно нечеловеческого обращения оказался я в камере с людьми, которые, вот он – рояль в кустах, все обо мне и моем деле знали! Начали объяснять, как себя вести, мол, если признаюсь, срок скостят. Пугали, что вынудят меня признаться под действием каких-то препаратов. В общем, доставали. Но я в тот момент плохо соображал, что происходит, просто физически не выдержал, лег на нары и уснул.

– Что вы ощущали в первое время пребывания в Лобне?

– Ощущал? Да я находился в шоке. Меня ежедневно таскали на допросы в Москву и обратно. И унизительные процедуры повторялись. При моих двух инфарктах и клинической смерти я мог не выжить без лекарств. Это было бы для следствия идеальным вариантом. Но я как бы законсервировался. Сильных приступов у меня, когда находился в Лобне, не было – Бог помог. Потом, когда предъявили обвинение, просто ужаснулся и не выдержал. Отвезли в тюремную больницу с жуткими условиями. Могли на тот свет отправить, когда предложили при болях что-то вроде снотворного, но я его принимать отказался.

– Но просто так вас держать под стражей не могли, должно было идти расследование.

– Ничего, как говорится, на меня у следователей не было. Поэтому на протяжении всего времени, в том числе и после перевода меня в «Матросскую Тишину», крутилась одна и та же пластинка с вопросами и ответами. Например, говорили о деньгах, которые я якобы передавал Артемьеву, но это обвинение отпало.

Как принято говорить в подобных случаях, следствие зашло в тупик, но расставаться с Черенковым не спешили. Ему даже продлили срок заключения, выяснилось, что он… практически здоров. Врач поставил диагноз, измерив лишь артериальное давление. Более того, в «Матросской Тишине» не оказалось выписки из его истории болезни. И врач, узнав от Черенкова о его проблемах со здоровьем, пришла в ужас.

– Роберт Дмитриевич, почему же вас не спешили освобождать?

– Честно говоря, не знаю. Наверное, следователю требовалось выяснить какие-то вещи, связанные с Артемьевым. Он сначала меня во всем обвинял, потом заявил, что Черенков ни в чем не виноват. Какую-то чушь периодически нес. Собственно, со временем я утвердился в мысли, что ничего на меня навесить следствию не удастся. У следователей вообще в отношении меня ничего не сходилось. Мне говорили, что я мог заказать Сыча из-за того, что хотел стать президентом ФХР, но я дважды от этого отказывался. Однажды, когда я читал огромные по размерам следственные материалы, обратил внимание, что в так называемом деле нет моей фамилии. Меня это озадачило. Позднее, когда пришел адвокат, спросил у него, как все это понимать? Он ответил, что меня уже и не держат за обвиняемого. Поэтому не вписывают фамилию, чтобы потом все не переделывать. А держат для порядка, мол, пока не наступит полная ясность. Это, в общем, обычное явление.

– И как все закончилось?

– Я согласился на очную ставку, на которой Артемьев отказался отвечать на вопросы следователей. После этого человек, который вел мое дело, так и сказал – выведите из комнаты Артемьева, и так все ясно. Но был еще один допрос. После него пришел я в камеру, но через считаные минуты снова вызвали к следователю. И он показал мне постановление на освобождение с подпиской о невыезде, причем подписанное неделю назад. Вот, думаю, что же вы за люди, зачем меня здесь держали. И вскоре я отправился домой.

Потом был суд, который признал Артемьева виновным. Вроде бы все закончилось, если так можно выразиться, благополучно. Наверное, но есть такое понятие, как психологическая травма. Она была колоссальной для жены, детей, друзей и самого Черенкова. Чего стоит один лишь факт из его пребывания в неволе. Однажды вечером в пятницу, когда он находился под стражей, кто-то позвонил Черенковым домой и сообщил, якобы по поручению следствия, что Роберт Дмитриевич скончался. И страшно, что до понедельника жена и сыновья не могли получить никакого подтверждения. Представить страшно, что они пережили…

В хоккей Роберт Черенков не вернулся. По предложению старого друга, известного офтальмолога, академика Святослава Федорова работал в его медицинском центре, где создал прекрасный оздоровительный комплекс. В последние годы иногда читал лекции в Российской государственной академии физкультуры и спорта.

Весной 2008 года в России создали Континентальную хоккейную лигу, которая взяла на себя проведение национального чемпионата. В ее составе оказались динамовцы Риги и Минска, «Барыс» из Казахстана. В мае 2009 года на мировом первенстве в Швейцарии сборная России в четвертьфинале лишь с минимальным перевесом одолела белорусских хоккеистов. Естественно, поклонникам россиян пришлось понервничать. Наверное, в связи с этим есть повод сказать, что неплохую практику прошли соперники россиян в состязаниях КХЛ. Но почему-то никто не упрекает президента лиги Александра Медведева в том, что он создал условия для подготовки соперников наших хоккеистов. Потому что никакого криминала в его начинаниях нет. Наоборот, задумано интересное дело, и со временем может получиться мощная лига. И ФХР, похоже, все устраивает. Правда, соотношение сил иное. Ситуацию в отечественном хоккее контролирует КХЛ. Собственно, это не вызывает раздражения, ибо власть ведь пополам не делится.

Итак, в конфликте между Робертом Черенковым и Валентином Сычом можно поставить точку. И сказать, что прав все-таки был Роберт Дмитриевич. При этом было бы неплохо, чтобы с этим согласились и президенты некоторых клубов, которые в 1995 году поступили, так сказать, легкомысленно, покинув Межнациональную хоккейную лигу. Она ведь была прообразом современной КХЛ. Но нынешняя лига и МХЛ Черенкова и его команды не так уж и похожи по устройству. В МХЛ законодателем был президентский совет, состоявший в основном из руководителей клубов, сама же МХЛ считалась властью исполнительной, претворявшей в жизнь решения клубов. И никаких трений не было. Сейчас у клубов такой власти и в помине нет, хотя без них никакой КХЛ бы и не появилось. Клубы такое положение дел не устраивает. Поэтому взаимоотношения у клубов с КХЛ далеко не простые. Но, думается, КХЛ, как в свое время МХЛ, клубы не оставят, не отважатся. Круче Александр Иванович, чем Роберт Дмитриевич.

Недавно я побывал в Софрине на даче у Черенкова. Мы всегда были с ним в хороших отношениях. Мне было приятно ему помогать писать книгу о хоккее, о его пути в великой игре, о встречах с интересными людьми. Странно, что человек с таким колоссальным знанием хоккея и опытом руководства никому не нужен. Но это неудивительно во время примитивизма.

Говорили мы и о конфликте с Сычом, его последствиях. И я, с великим сожалением, лишний раз убедился в том, что шрам от этой жуткой травмы остался в сердце Роберта Дмитриевича на всю жизнь.