КОНЦЕПЦИЯ, КОТОРАЯ РАЗРУШАЕТ ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ

Вопрос: Здесь внушают отвращение к «я»-идее. Но ведь без нее жить-то невозможно!

Карл: Нужна ли тому, что ты есть, мысль для жизни? Для Бытия?

В.: То, что я есть...

К.: Кому нужна «я»-идея? Кому? В любом случае са­мой «я»-идее.

В.: Ну тогда откажемся от ее.

К.: Тебе не нужно ни от чего отказываться. Ничему не требуется уходить и приходить. Эго ведь называется не само-убийством, а само-познанием. Но что такое са­мопознание?

В.: Тоже идея, тоже всего лишь концепция.

К.: Если мы хотим говорить, нам нужно найти концеп­цию. Концепция, которая — как сказал Рамана — разру­шает все остальные концепции. Что это за концепция?

В.: Ты нам скажи. Я больше не хочу думать.

К.: Мысль больше не хочет думать. Потому что до тех пор, пока она не хочет думать, она может оставаться.

В.: Объясни, пожалуйста, что имеет в виду Рамана.

К.: Это техника оставаться в вопросе «Кто я?». Пребы­вать в невозможности ответа. В таинстве вечного зна­ка вопроса. В совершенном незнании, что ты есть и есть ли ты. В этой открытости. Открытость сводит на нет «я»-идею и ее историю. Действующий или облада­ющий исчезает в открытости этого не поддающегося ответу вопроса. Подобно огню он сжигает личную ис­торию. Ничего не остается. Ничего не может устоять в незнании того, чем ты являешься.

В.: Я никогда не смогу получить ответ? Знак вопроса вечен? Звучит так, что вызывает страдание!

К.: Страдание возникает, потому что ты думаешь: если бы у меня был ответ, то в будущем страдание прекратилось бы. Я могу только сказать тебе, что ответ никогда не будет иметь место, и это значит, что страдание не прекратится. Вопрос в том, есть ли здесь и сейчас страдающий? Или страдающий есть только потому, что у него есть надежда» что в будущем страдание прекратится?

В.: Да, возможно, это так.

К.: Пока есть надеющийся, который думает, что, ответив на вопрос «Кто я?», он мог бы достигнуть блаженства, он страдает от того, что этот вопрос никогда не получит ответа.

В.: Звучит ужасно.

К.: Мы сидим здесь для того, чтобы я мог то и дело говорить тебе: на этот вопрос никогда не будет ответа. То, что ты есть, ты не познаешь никогда. Это просто не объект знания. Можешь ты с этим примириться или нет — это так!

В.: Но это же безнадежно.

К.: Безнадежность — это твоя природа. В безнадежно­сти больше нет «я». Смирение — это освобождение. Ты смиряешься, познав, что идея, что ты можешь достичь себя, — это всего лишь идея. Что то, что ты есть, ни­когда не может достичь себя, потому что оно себя ни­когда не теряло. Ты можешь вновь отыскать только то, что удалено от тебя. Но это без остатка здесь. Вопрос «Кто я?» — намек на эту тайну. Намек на то, что, по-видимому, ты уже полностью есть то, что ты есть.

В.: А почему я этого не чувствую?

К.: Потому что нет второго Я, которое ты мог бы по­чувствовать. Это не объект, не чувство, не мысль. По­этому ты никогда не почувствуешь себя. Самоприкос­новения не существует. Ты непознаваем, непостижим, неприкасаем. Тебя никогда не может коснуться что-то другое. Ты абсолютно в себе. Никогда не был рожден, никогда не умрешь.

В.: Я никогда не узнаю, чем являюсь?

К.: Мы говорим о свободе. А ты хочешь получить ответ, который несвободен. Ты хочешь уцепиться за ответ. Для того, чтобы ты наконец знал, что ты есть, и мог в дальнейшем заботиться об этом. Со страхом в качестве постоянного спутника. Потому что происходит именно это, если у тебя случился глубокий инсайт, или переживание просветления, или познание Божественного: до конца своего существования тебе нужно заботиться о том, чтобы удержать его. Какое же напряжение!

В.: Мою сущностную проблему это не устраняет.

К.: Это несущественно.

В.: Разве неправильно хотеть узнать себя?

К.: Нет, только заносчиво. Ты хотел бы узнать Бога. Что может быть более заносчивым? Тебя постоянно заносит от этой тяжести. Зато потом ты можешь вздохнуть: о, жизнь тяжела!