ЗАТМЕНИЕ

Нам нравится констатацию очевидного преподносить как открытие. Семь месяцев назад (а правительство Примакова просуществовало пока семь месяцев) назначение Примакова было чисто ситуационным. У президента не было выбора. Черномырдин рухнул. Думу распускать бесперспективно, на внеочередных выборах после августовского краха состав вновь избранной Думы будет в лучшем случае таким же. В худшем — непримиримая оппозиция получит уже конституционное большинство. Поэтому и появился Примаков. Страна не могла жить без правительства. Примаков добился политической стабилизации впервые с 90-го года, сформировав правительство с очевидным присутствием в нем левых сил, причем на ключевых постах. Впервые левые контролируют экономику. Разумеется, правительство остается в значительной степени коалиционным. Но его коалиционность похожа на приправу к основному блюду — четыре-пять министров, сохранивших свои посты из прошлого правительства. Это всегда хорошо, вы всегда имеете возможность отклонить обвинения в очевидном полевении кабинета. Успехи нынешнего правительства не больше и не меньше, нежели у правительства Черномырдина в 1997 году. Они одномоментны — подъема нет, да и откуда ему взяться, но спад замедлился. Напомним, что президент принял решение по кандидатуре Примакова в период очередного ухудшения своего самочувствия. Это уточнение крайне важно. Президент, принимающий то или иное решение в благополучном здравии и в момент устойчивого недомогания, это не только два разных решения, но и два разных президента. Частность, которая стоит общего, причем масштабного и судьбоносного общего. Поэтому так разительно непохожи шаги президента, поэтому отсутствие привычной логики в его решениях и указах. Примаков обеспечил политическую стабильность, нашел общий язык с парламентским большинством. Он сделал то, что не смог сделать за семь лет своего президентства Ельцин. И дело не в способностях — дело в позиции. Партийное прошлое Ельцина было и сверхблагополучным, и сверхдраматичным. Весь вопрос в очередности. Драматизм был в конце. И, как апофеоз этого драматизма, расправа московских партийных функционеров над своим партийным лидером, Борисом Ельциным памятный пленум МГК КПСС, пленум-судилище. Человек так устроен: он может пережить массу обид и несправедливостей, но самая остропереживаемая беда, пусть даже менее значимая, чем беда предыдущая, — это беда последняя. Московский период в жизни Ельцина — бунтаря, популиста — раз и навсегда положил конец не только его партийной биографии, но и заложил фундамент неприязни, если не сказать больше — ненависти к КПСС и ее лидерам. С тех пор, в этом нет сомнения, Ельцина не оставляло чувство мщения за ту памятную расправу над собой. Лидеров КПРФ не должна удивлять подобная реакция. Чисто исторически сама большевистская партия замешана на идее мщения. И как бы ни истолковывались замыслы вождя революции, его животворный марксизм, мы обязаны признать, что толчком к разрушающему действию, красному террору и кровопролитию была не теория равенства и братства, не светлые блики «Города солнца», а отмщение, месть режиму за казнь брата. Отсюда это маниакальное желание «до основанья, а затем». Знание и понимание прошлого прямо пропорционально постижению будущего.

Так уж повелось, что весна в России — время нервное. Нынешняя весна точное подтверждение подобной закономерности. Итак, что же случилось, что могло случиться и что произойдет непременно? Война в Югославии, политическая неврастения в России. Ежегодное послание президента Федеральному Собранию — свидетельство трех очевидностей: самочувствие президента качественно улучшилось; президент аттестует деятельность Примакова на посту премьера со сдержанной положительностью; и наконец, третья — президент не разделяет экономической позиции правительства, настаивает на продолжении реформ и причину экономических неудач видит не столько в ошибочности действий предшественников, сколько в отказе со стороны Думы поддержать антикризисные меры, которые предложило правительство Кириенко, чем и был спровоцирован политический кризис. Иначе говоря, президент не согласен с экономической политикой нынешнего правительства, полагая, что ее, по существу, нет. А посему курс правительства на этом направлении требует корректировки и кадрового обновления. Это не сказано вслух, но вся полемичность послания и директивность выводов свидетельство тому.

Интрига вокруг Генерального прокурора пошла по второму кругу президент не намерен отступать. Импичмент президента из силуэтной размытости превратился в реальную угрозу. 9 апреля президент проводит локальную встречу с президентами республик, входящих в Российскую Федерацию, где обозначает более четко свою позицию по Евгению Примакову: «Пока Примаков устраивает. А дальше посмотрим». На этой же встрече президент обнажает еще один нерв внутренней политической системы. Задав сам себе риторический вопрос: «Коммунисты блокируют продуктивную деятельность парламента. Парламент провалил законотворческую программу. — И через паузу. — Что же делать? Не запрещать же КПРФ? — И сам себе ответил: Нельзя. Ситуация только обострится. У нас в России жалеют обиженных».

Год 1999, 10 апреля, суббота.

Примаков после заседания президиума правительства делает раздраженное заявление, в котором вступает в прямую полемику с президентом: «Не беспокойтесь! Я не собираюсь участвовать в президентских выборах. Я за свое кресло не держусь. Тем более что временные сроки моей работы обозначены: пока Примаков устраивает, а там посмотрим…»

12 апреля. Понедельник.

Закрытая встреча президента с Примаковым. Никакого присутствия журналистов. Судя по отголоскам и просочившейся информации разговор продолжался 55 минут и шел на повышенных тонах. Президент дал понять, что не терпит полемики с собой. Как свидетельствуют те же источники, раздраженный президент внезапно прервал разговор и покинул кабинет, оставив Примакова в подавленном состоянии одного. Попытка со стороны Думы уже на следующий день принять некий документ, запрещающий президенту отправлять правительство в отставку без согласования с Думой и Советом Федерации, выглядит смехотворной. Тремя днями ранее фракция КПРФ забаллотировала заявление о согласии между ветвями власти, где, кстати, эта норма новых отношений между президентом и Советом Федерации существовала как основополагающее условие соглашения.

Возвратившийся из Югославии Селезнев привозит устную просьбу Милошевича о принятии Югославии в союз Россия-Белоруссия. Со слов Селезнева, Ельцин одобряет эту идею, более того, делает внезапный экспромт и предлагает перенацелить российские ракеты на страны НАТО. Все это Селезнев тотчас же сообщает парламенту. Ястребы, находящиеся в зале, преодолев недоумение, аплодируют. Однако никаких подтверждений слов президента о согласии на вступление Югославии в российско-белорусский союз и о перенацеливании ракет президентские службы не делают. Все взвинчены, а понимания нет.

13 апреля. Вторник.

Президент встречается с Лужковым. Молва истолковывает визит однозначно. Часы Примакова сочтены. Лужкову предлагают пост премьера. После своей встречи с Ельциным Лужков подобных домыслов не подтверждает, но тут же уточняет, что если бы такое предложение последовало, он, Лужков, ответил бы отказом. Лужков еще раз засвидетельствует свое положительное отношение к Евгению Примакову, что впрочем, не исключает критики Лужковым экономического курса правительства. «Экономика страны находится в режиме стагнации, — констатировал мэр Москвы. — Это неприемлемо».

Май суммировал драматизм весенних потрясений. Война на Балканах продолжается. Челночная российская дипломатия, олицетворенная Виктором Черномырдиным, конкретных результатов пока не дает. Как заклинание повторяется одна и та же фраза — надо остановить бомбардировки. Однако бомбят еще с большей интенсивностью. В Брюсселе поговаривают о наземной операции. И трудно сказать, кто боится этой наземной операции больше югославы или штаб НАТО? Настоящих армейских потерь еще не видели ни та, ни другая сторона. Когда на родину станут возвращаться цинковые гробы, отношение общества к войне изменится мгновенно. Использовать «Армию освобождения» косовских албанцев в качестве пушечного мяса, укомплектовав ее выходцами из албанской диаспоры, разбросанной по всему миру, снабдив НАТОвским вооружением и придав этим формированиям статус войск НАТО, вариант заманчивый, но уязвимый.

Во-первых, современная боевая техника требует квалифицированных кадров. Косовские «освобожденцы», это, скорее, армия партизанской войны. Во-вторых, их попросту может не хватить, а значит, надо посылать французов, немцев, итальянцев. Американцы сразу дали понять, что их контингент в наземных операциях, скорее всего, участвовать не будет. Авиация — да! Ракеты, морской флот — да! А вот сухопутные войска — нет.

Пока Черномырдин выполняет роль почтальона. Дело, конечно, полезное, но для престижа России пагубное. Имитация дипломатической активности или сама активность? Если Россия добивается дипломатического успеха (что проблематично), в воздухе повисает вопрос — зачем нужны были военные действия? Ореол гуманитарной акции разрушается на глазах. Американцы этого допустить не могут. Им необходимо признание эффективности военного вмешательства. Они его инициаторы. При всей малорезультативности переговорных инициатив, России придется этим заниматься.

Угроза Ельцина, что если Америка и Запад будут индифферентны к дипломатическим инициативам России, то она выйдет из переговорного процесса — интересный посыл. Ну хорошо, вышли. Дальше что? А куда вошли? В никуда, ни за чем, ни с кем… А участвовать надо, как и надо что-то отвечать отечественным ястребам? Если вы не в состоянии активно воевать, следовательно, надо активно не воевать, но обязательно активно.

Ситуация на самом деле чрезвычайно сложна. Балканский кризис — как зеркало русской революции. У политических сил внутри страны сузилось ратное поле, на исходе боеприпасы. Произошло некое уравнивание под общим знаком не получается. Ни Гайдар, ни Черномырдин, ни Кириенко, ни Примаков не добились экономического ренессанса. Левое правительство, хотя восемь месяцев не срок, пока аттестуется фактом некой политической стабильности, ничего принципиально иного, нежели то, что делали до него правительства полуреформаторов, коалиционное, технократическое, сделать не смогло. Следующее правительство, а судя по всему, оно назревает, иных результатов вряд ли добьется.

Пока были испробованы два варианта. Правительство, которое разрабатывало по американской методологии макроэкономическую программу или видимость ее, но затем провалило как саму программу, так и видимость таковой. И вопрос о будущем исчислялся единственным обстоятельством: сочтет МВФ причины провала уважительными или не сочтет? Тут в дело идут любые доводы — от наследия большевизма и опасности его возвращения до азиатского кризиса и неготовности страны к рыночным переменам.

Был и второй вариант. Разговоры об экономических программах от лукавого. Нужен план ближайших действий, а не программа. МВФ все равно деньги даст, так как эти деньги идут на погашение наших долгов членам МВФ. Не дадут кредит, значит, Россия не сможет расплатиться по долговым обязательствам. Внутренние ресурсы на нуле. Можно рассчитывать только на заемные кредиты. Кто и как будет спасать банковскую систему — непонятно. А без развития сети коммерческих банков говорить о рыночных реформах попросту несерьезно. Ну а если нет рыночных реформ, то нет и кредитов.

Правительства меняются со скоростью природных катаклизмов. Не исключено, что в ближайшее время о смене правительств будет объявлять гидрометеоцентр. Однако задача перед вновь пришедшими остается одной и той же: доказать западным партнерам, что эти реформы продолжаются. Не в полном объеме, не везде, не в соответствии с западными представлениями, но продолжаются. И действительно, продолжаются. Сосуществуют мирно с полным развалом экономики.

Май-июнь 1999 года.

13 мая встреча Евгения Примакова с президентом продолжалась не более тридцати минут. Спустя эти недолгие полчаса Примаков покинул Кремль уже в качестве экс-премьера. Случилась одна из самых нелепых отставок. Отправлен в отставку не динамичный премьер, не удачливый экономист. Ушел в отставку не новатор-демократ или консерватор, нацеленный на эксперимент. Ничего подобного. В силу очередного президентского каприза оставил свой пост высокообразованный, почитаемый в обществе, мудрый, высококлассный профессионал, не сделавший чуда, но сумевший унять истерику и вернуть обществу чувство душевного равновесия и политической стабильности.

Нелепо задавать вопрос, какие ошибки совершил Примаков. Не потому, что он их не совершил. А потому, что оценку ошибочности дают, как правило, те, кто кратно более ошибался или был вне среды исполнения и набирал капитал на критике работающих, перестраивающих, ошибающихся. Вот уже девять лет в России нет сравнительной шкалы, глядя на которую можно сказать: лучше, много лучше, совсем хорошо. Ценою собственных ошибок — фраза, похожая на стон. В России стон, повторяющийся из поколения в поколение. Это тоже плата за загадочность русской души, особость, несвойственность. Миссия — это право пролить свет натерзавшись и намучавшись. Гайдара критиковали те, кто жил ощущением прошлого и иной жизни представить не мог. И ошибки Гайдара были таким же откровением, как та, другая, малопонятная жизнь. Черномырдина критиковали опять вне реальности, в окружении которой действовал Черномырдин, — макроэкономический шок, больной президент. Одни за продолжение курса Гайдара, другие за отклонение от этого курса. Кириенко за неправдоподобность его появления в качестве премьера. Разумеется, за дефолт, за самоуверенность вне умений.

Наконец, Примаков. За что критиковали Примакова? За отсутствие экономической программы. За то, что пригласил в правительство «не тех». А «те», которых не пригласил, хотели бы оказаться в правительстве. Но если бы их пригласили, критиковали бы тоже, ибо «те» не устраивают «этих». Хотя «эти» уж тем более «не те». За то, что нет команды, экономической программы, динамизма. За то, что правительство Примакова поддерживают коммунисты. Вот если бы они ему трепанировали череп, тогда… За то, что произнес пророческую фразу: «Мы проводим амнистию не случайно, нет. Надо освободить места для тех, кого будем сажать за экономические преступления». Подвела режиссура. Как бы кстати после таких вдохновляющих слов оказалась короткая пауза. И финальный аккорд: «Шутка!» Без тени улыбки на лице: мрачном, флегматичном, примаковском. А без аккорда — это как биографическая аттестация вице-шефа КГБ. А если эта фраза существует и она не шутка, то потребно задать вопрос: обвинение правительства Примакова в коррупции есть ответ на эту фразу? Или фраза — ответ на обвинения в коррупции? Потому как имеет смысл понять, кто кому угрожал. Тут крайне уместно вспомнить один эпизод из повседневности примаковского премьерства, о чем рассказывал мне сам экс-премьер. Рассказывал неслучайно, будучи уверенным, что история непременно будет извращена его политическими оппонентами. «Ко мне пришел Степашин. Протягивает мне какие-то бумаги и говорит: вы ставите вопрос о возвращении отечественного капитала, который при помощи криминальных операций ушел за рубеж и осел на счетах в иностранных банках. Вот список людей, которые вершили это беззаконие. Дайте команду на открытие уголовных дел, иначе у нас связаны руки и мы не можем действовать». Я ему ответил: «Я не Генеральный прокурор и таких санкций не даю». У Степашина не сложились отношения со Скуратовым, и ему нужна была поддержка. Я посмотрел список, поставил вполне корректную резолюцию — «Прошу внимательно изучить и в случае справедливости подозрений открыть уголовные дела». Замечу, что фамилии Березовского в списке не было. Степашин уезжает к себе. А затем передает документы своему заместителю Владимиру Рушайло. Ну а Рушайло знакомит с документами Березовского. Березовский вставляет в список свою фамилию и мчится к семье президента: «Вот вам ваш Примаков! Сейчас он начнет расправу над бизнесом, а затем и со своими политическими противниками. Методология известная — сажать!» Дальше все как по нотам: либо Юмашев, либо дочь в таком извращенном варианте выкладывает информацию президенту».

Но даже хитрый и мудрый Примаков ошибся. Березовский сыграл еще рискованнее. В список он вставил не свою фамилию, а под четырнадцатым номером фамилию президента. Так в истории политической интриги возник документ, известный под названием «Список Примакова».

Ответ на вопрос, почему ушел Евгений Примаков, прояснится для нас только в одном случае — если мы поймем, почему и как он пришел. Появление Примакова можно назвать ситуационным, в определенной степени случайным. Если бы Примакова назвали коммунисты, девять месяцев примаковского премьерства вряд ли состоялись бы. Президент ни при каких обстоятельствах кандидатуру Примакова не поддержал бы. Положение спас Григорий Явлинский. Назвав фамилию Примакова, он самим фактом ее выдвижения от фракции «Яблоко» либерализовал образ Примакова, что позволило президенту сохранить лицо. Не уступить коммунистам, а принять эту идею, как идею демократического компромисса. Для больного президента, а именно в этот момент его самочувствие в очередной раз резко ухудшилось, проигравшего дважды голосование по кандидатуре Черномырдина и под угрозой нарастающего как сход лавины в качестве возможного кандидата Юрия Лужкова, Примаков был предпочтительнее. Дочь хотя и возражала, но не так решительно, видимо тоже не в полной мере доверяла Березовскому, который как заклинатель возникал то там, то тут и умолял этого не делать. И все-таки, определяющим в тот момент был факт нездоровья, он подталкивал в спину, заставлял торопиться скорее, как можно скорее закрыть этот вопрос. Так часто случалось у президента на протяжении даже одного заседания, встречи или совещания. Он мог неожиданно прервать выступление грубой репликой — «Заканчивайте!». И все рассуждения и возмущения по поводу некорректности и даже хамства здесь неуместны. Президент начинал заседание в одном физическом состоянии, неожиданно случился сбой, он почувствовал себя скверно и стал торопить, ничего никому не объясняя.

С Примаковым случилось примерно то же самое. Президент узнал о благополучном голосовании в Думе, поморщился в ответ на однозначную поддержку коммунистов. Мелькнуло в мозгу: «Чего-то недоучел. А Березовский, похоже, был прав». Но сил вдаваться в детали уже не было. Можно на какое-то время успокоиться и заняться собственными болезнями. Как в свое время Чубайс и Черномырдин, так ныне Примаков прикрыл президента в период его сезонного бездействия по причине болезни. Все разговоры о том, что Примаков сформировал левое правительство сознательно, — по сути, умышленное давление на президента со стороны амбициозных демократов новой волны (Немцова, Кириенко, Б.Федорова), как, впрочем, и ближайшего окружения. Никаких сомнений в продуманности этих шагов быть не может. Березовский понял, что в лице Примакова олигархи обрели не купленного, а независимого, жесткого консерватора с либерально академической сутью, международника с внушительным чекистским прошлым и плюс к тому доктора экономических наук. Не станем рассуждать, какой экономики. Мы же не падали в обморок, когда узнали, что наши реформаторы считались специалистами по западной экономике. Мы это воспринимали как благо, как некое везение, как подарок судьбы (разумеется, до провала экономических реформ).

В России не нашлось своего Бальцеровича. В Польше нашелся, а в России сумма младорефораторов оказалась кратно менее эффективной, чем один польский Бальцерович. Но мы отвлеклись.

Отсутствие команды у Примакова — правомерный результат внезапности его назначения. Из чего исходил Примаков? Неудачи в экономическом развитии страны — это не наличие или отсутствие программы, а отсутствие единства в претворении идей развития страны между ветвями власти. Враждебность парламента к президенту и ответная враждебность президента к парламенту практически лишали шансов любую программу. Примаков должен был сформировать правительство, которое разрубит этот гордиев узел и снивелирует антиельцинские настроения коммунистов.

Говорить, к чему должен был быть готов президент, предлагая пост премьера Евгению Примакову, занятие бесполезное. Ельцин убежден, что президенту готовиться к каким-либо последствиям своих шагов совсем необязательно. Не царское это дело к чему-то готовиться, чего-то опасаться, ожидать. Все эти заморочки, микро- и макроволнения — проблема верноподданных, а не царя. Примаков в премьеры не готовился. Следовательно, был единственный путь — сформировать правительство из тех людей, кого он знает лично и достаточно долго, чтобы он мог им доверять. Устойчивое недоверие — это значимая часть профессионализма чекиста. Вот почему Маслюков, Матвиенко, Шаповальянц и ряд других фигур. Примаков их знал раньше, знал многолетно. Если задуматься, в чем заключается профессионализм такой службы, как госбезопасность, — неотступно и постоянно ставить один и тот же вопрос: кто, где, когда? Профессионально доказывать, что противник был, есть и будет. Его надо постоянно вычислять и держать в поле зрения. Если противник не обнаруживается, значит, не умеют искать. У этой службы есть одна болевая точка. Руководитель не имеет права не найденного противника заменить придуманным. Борьба с вымышленным врагом уничтожает навык сыска.

Олигархи не любили Примакова не только за его неангажированность. Ничей всегда опаснее, чем чей-нибудь. Олигархи, и не только они, понимали опасным Примакова делает его информированность. О средствах, которыми владеют олигархи, о путях, которыми эти средства добывались и где они в данный момент находятся, о контактах внутри страны и за ее пределами. Появился премьер, который мог осмысленно поставить задачу, как вернуть россиянам деньги, осевшие на счетах в зарубежных банках, что сулило олигархам массу неприятностей. Дело в том, что и в прошлых правительствах были носители антиолигархических настроений, но они не имели необходимого авторитета в органах, которые в состоянии отследить и вернуть. Другое дело Примаков, он сам из этих органов. Слишком знающий и состоявшийся в своем авторитете премьер был неудобен и президенту. Второй срок ельцинского правления сотворил такой феномен, как интересы президентской семьи. И человек, близкий к некоторым членам этой семьи, такой, как Борис Березовский, и находящийся рядом с ним некто Абрамович, нареченный отечественными СМИ едва ли не «кошельком» или «казначеем» президентского дома (что, конечно же, определенный пережим, но пережим образно-выпуклый), есть фигуранты этого феномена. Допустив утечку такой информации, Березовский еще сильнее затянул узел, дав понять, что настрой Примакова прикоснуться к западным банковским счетам наших скоротечно разбогатевших соотечественников не минует не только олигархов и бандитов, но и президентскую семью. Теоретически Березовскому сейчас, более чем когда-либо, выгодно, чтобы говорили о его утраченном и изо дня в день слабеющем влиянии. Все справедливо: и что Абрамович, внедрившийся в интересы президентской семьи не без участия Березовского, теперь вполне самостоятелен в своем влиянии и в посредниках не нуждается; и сама президентская семья подустала от навязчивой тени. Говорим Юмашев, подразумеваем Березовский, говорим Татьяна Дьяченко, подразумеваем Борис Абрамович. Правда, смену Бориса Абрамовича на Романа Абрамовича впопыхах мало кто заметит. Но весь вопрос в том, что патологически гипертрофированное тщеславие Березовского не позволяет ему оставаться в тени: если обо мне не говорят, и неважно — плохо или хорошо, — значит, я умер; поэтому извольте слышать — я здесь, я за вашей спиной! Абрамович это отвлекающий маневр. Пусть пресса идет по ложному следу. Создать легенду о сверхвлиятельном человеке Романе Абрамовиче, конечно же, существенно. И адресовать ему завышенную степень эффекта, чтобы заерзали, заволновались, стали распрашивать: где Абрамович, какой Абрамович?

Интересен ответ Михаила Задорнова, экс-министра финансов, на вопрос, каково влияние Абрамовича на кадровую политику внутри правительства. Задорнов, озадаченно подвигав усами, ответил вопросом на вопрос: «А кто это Абрамович? Я его никогда не видел. Никогда с ним не встречался. Не разговаривал по телефону и даже не здоровался». Эффект навязчивого внедрения, чем занималась пресса, ведомая нашим отечественным Мэрдоком (в миру Березовским) и не подозревающая, что кормится с его руки.

Перед своей поездкой в Кёльн, которая случилась в середине июля, новый премьер Сергей Степашин сказал примечательную фразу: «Экономика России восстанавливается гораздо быстрее, чем можно было предположить». И дальше следовали цифры промышленного прироста, инфляции, которая якобы меньше 1 %, и т. д. Подобная аттестация правомерна перед встречей «семерки». Тем более если эти слова Степашин произносит во время своей встречи с премьером Дании… Поставим отточие, ибо выводы, вытекающие из подобного признания, прямо противоположны заявлению Ельцина в момент отставки Примакова. Наш президент мотивировал отстранение Примакова отсутствием какого-либо экономического эффекта, а спустя неполный месяц новый премьер заявляет, что мы выздоравливаем быстрее, чем это предполагали экономические оракулы. Следовательно, результат деятельность правительства Примакова налицо. Нелепо же этот эффект, если он есть, адресовать новоиспеченному правительству? Так это или не так, Степашин подбросил хороший козырь сторонникам Примакова. А у Евгения Максимовича еще будет ситуация, когда ему потребуются сторонники.

Была ли какая-то договоренность между Ельциным и Примаковым в момент выдвижения последнего на пост премьера? Полагаю, что не было ничего, кроме общих слов, которые положено говорить в этих случаях, и неважно, кто этот премьер — Примаков, Степашин, Кириенко, Черномырдин. Ельцин был нездоров, процедура затягивалась. Думу можно было бы и распустить, но не сейчас. Вот со здоровьем все наладится, тогда посмотрим. И поэтому все, что касалось Примакова, ситуационно обрело форсированный режим. Никакой договоренности типа «я тебе пост премьера, а ты мне гарантии и прекращение процедуры импичмента» не было и быть не могло. Так может торговаться Борис Березовский, а не Борис Ельцин.

Примаков был назначен вопреки желанию Бориса Абрамовича и совету Татьяны Дьяченко. В этом скоротечном решении Борис Ельцин проявил свой характер на все сто процентов. Березовский предложил Черномырдина, и дочь эту идею поддержала. В результате все умылись и президент потерпел сокрушительное кадровое фиаско. Мало того, что провалился Черномырдин. Ельцину в этой затее отказал в поддержке Лужков. А таких действий президент не прощает и не забывает. Ельцину наплевать, чем руководствовался Лужков. У президента смещенное восприятие своей значимости. Ему лень вдумываться в последствия. Лужков отказал ему, Ельцину, он не мог не понимать, что Черномырдин перед возможным третьим голосованием не случайно пригласил Лужкова, об этом его просил президент. Но Черномырдин провалился. Лужкова, тем более после их неудачного разговора с Черномырдиным, Ельцин, независимо от давления Березовского, препятствующего любому улучшению отношений между президентом и мэром, поддержать не мог. Кандидатура Примакова появилась слишком неожиданно. Они не успели проанализировать последствия этого назначения, в ответ получили резкое: «Хватит! Лучше бы я вас не слушал и с вами не советовался! Это из-за вас провалился Черномырдин». Уже после назначения премьера олигархи стали прощупывать Примакова и схватились за головы.

Но вернемся к договоренности между президентом и Примаковым. Ее не было! Ельцин болезненно самолюбив, и ситуация, когда бы он попросил Примакова после сверхуспешного голосования его кандидатуры в Думе, чтобы тот употребил свой авторитет и оказал воздействие на коммунистов и заставил их спустить на тормозах затею с импичментом, такой шаг для Ельцина невозможен. Скорее всего, сам Примаков давал понять Ельцину, что идея импичмента разрушительна и он сделает все, чтобы она заглохла на корню и не имела своего развития. Примаков, как здравый человек, был искренне убежден, что процедура импичмента пагубна для страны, и не будь он премьером, он точно так же сделал бы все, чтобы она не осуществилась. Все эти ультрадемократические новации консерватору Примакову чужды. Однако леворадикальное крыло в КПРФ закусило удила, и Зюганов не решился накануне выборов ослаблять осаду Кремля. Наверняка и Примаков, и Маслюков хотели изменить ситуацию с импичментом, но осторожность взяла верх. Остановить процедуру импичмента уже было нельзя, ее можно было только провалить.

Карфаген должен быть разрушен, считали коммунисты. Импичмент — их основной козырь на выборах. Лишиться его, значило приговорить себя. Примаков — хорошо, но импичмент лучше. Теперь это все позади. Когда общество поняло, почему и при каких обстоятельствах Ельцин предложил Примакова, нетрудно понять, почему он отправил его в отставку.

Существует расхожее мнение, что Примакова погубили коммунисты. Они слишком рьяно подчеркивали свою предрасположенность к премьеру. Это, в конце концов, взорвало президента, и он вынужден был задать себе вопрос: «В конце концов, это чей премьер? Его рекомендовал президент и он выполняет волю президента или…»

Если вы постоянно пребываете вне самостоятельного анализа (в этом случае работа собственного ума играет определяющую роль), всякая информация для вас и есть истина либо непременная ложь. И сколько бы президент и его ближайшее окружение ни создавали аналитических центров, они все равно не будут успевать отслеживать их ангажированность. Процесс ангажированности в современных условиях идет быстрее, нежели созревание многомасштабного анализа.

Предрасположенность коммунистов к правительству Примакова имела три очевидные причины. Коммунисты не впервой входили в правительство, но еще никогда с 1991 года они не занимали такого количества ключевых постов и, что самое главное, никогда не контролировали экономического блока в правительстве. В правительстве Примакова все это было. Поддерживая своих в правительстве, и прежде всего Юрия Маслюкова, коммунисты что-то приобретали, но и что-то теряли. Получив частичный контроль над исполнительной властью, а в правительстве Примакова коммунисты были значимы, они лишили себя права критиковать исполнительную власть. Они теряли взрывной потенциал критики, под знаменами которой шли на выборы. Они теряли право масштабной безответственности, которым пользовались постоянно, заявляя, что исполнительная власть в тех прежних составах им чужда. Она представляет антинародный режим Ельцина, и поэтому коммунисты не отвечают за его деятельность. А если критическое поле сужалось и из-под критики коммунистов уходило правительство, они, спасая этот критический потенциал, должны были усилить свои позиции в процедуре импичмента. И грош цена аналитическим службам президента, которые не смогли этого просчитать в сентябре 1998 года.

И наконец, третья причина вынужденной поддержки Примакова со стороны коммунистов. Плохо, очень плохо, что ослепленная ненавистью к коммунистам президентская рать потеряла ориентацию в процессах, происходящих в стане своего главного политического противника. А процессы эти весьма значимы и поучительны. Следовало знать, что в руководстве КПРФ не было и нет единства в отношении участия в работе федеральной исполнительной власти. Прагматики в КПРФ убеждены, что участие в работе правительства ошибка. По той самой причине, что лишает компартию капитала многомерной критики. В этом смысле думские бдения им представлялись более перспективными. И выражал мнение этой авторитетной группы в ядре КПРФ ключевая фигура в партии, Валентин Купцов, о чем он говорил на пленуме. Но пленум Купцова не поддержал и коммунисты в правительство вошли. И этот марш в исполнительную власть возглавил Юрий Маслюков, который с Купцовым был принципиально не согласен. Поэтому Зюганов, поддерживая публично Примакова, практически спасал свой авторитет, дабы доказать неправоту своего очевидного конкурента внутри партии, каковым является Купцов.

Примаков покинул свой пост не по причине совершенных ошибок, хотя эти ошибки, конечно же, были, но, скорее, психологического и методологического характера, а не принципиального, финансово-экономического, или организационно-структурного, или в сфере международной политики. Примаков действовал так, как если бы у него был запас времени, или наивно полагал, что такой запас у него есть. Единственно, что любил обещать президент, так это свою поддержку во время пребывания той или иной личности на высоком посту. В этом смысле Ельцин удивительно последователен, он ни разу своего слова на сей счет (и неважно, кому данное, Шумейко, Черномырдину, Чубайсу, Немцову или Примакову) не сдержал. И эта его алогичность не насторожила ни одного из кандидатов в момент напутственных собеседований с президентом. Видимо, каждый постоянен в общем заблуждении: со всеми — да, а со мною нет.

Полной неожиданностью для Ельцина явилась устойчивая популярность Примакова, кратно превышающая популярность президента, и этот странный феномен примаковской популярности, который практически не сотворил ничего сверхзначимого, а лишь успокоил общество, стабилизировал его душевное равновесие, изнуренное либо неудачами, либо выходками президента, заставляющего общество непозволительно часто становится на уши. В этой устойчивой популярности равного по возрасту, не отличающегося титаническим здоровьем политического однокашника есть главная причина отставки Примакова. И все эти недоговоренности с МВФ или пробуксовывающие переговоры — причины придуманные, тем более что пакет законов, обусловливающий кредитные вливания МВФ, Дума пропустит. Депутатам идти на выборы и желательно сохранить Думу как избирательный штаб, нежели оказаться на улице.

Повод второй — незафиксированный. Когда Ельцин убрал с поста главы президентской администрации не отработавшего трех месяцев Николая Бордюжу, стало ясно, что Ельцин не позволит премьеру зайти с тыла. Бордюжа был человеком Примакова и оказался на этой должности не без его участия. В назначении была своя логика. Дряхлеющий царь для обеспечения своей безопасности собирает в единый кулак всех силовиков. И на посту главы администрации ему необходим был человек, говорящий с ними на одном языке. Примаков предложил Бордюжу, и Ельцин в состоянии неблагополучного здоровья согласился. Бордюжа был малоопытным политиком, но прекрасным организатором и дисциплинированным исполнителем. У него оказался один существенный изъян — Николай Бордюжа не чужд понятиям чести и достоинства. Для президента эти черты человеческого характера уже давно утратили значимую ценность и рассматривались им как очевидная уязвимость и минус в биографии подчиненного лица. Расчет Примакова был прост и изыскан. Бордюжа совмещает две должности — секретаря Совета безопасности и главы президентской администрации в последний год ельцинского президентства. Есть одна фраза, сказанная Примаковым уже после его отставки. Она очень филигранно раскрывает суть скрытого примаковского характера. Находясь на лечении в швейцарской клинике, избегая встреч с отечественными журналистами, он тем не менее оказался настигнутым бойким пишущим пером. Вопрос касался политических перспектив уже немолодого Примакова. Куда? С кем? Когда? Ответ получился изысканным и коварным: «Я для себя ничего не исключаю». Иначе говоря, могут рассматриваться любые варианты. Это тот самый Примаков, который еще в мае (а глава пишется в середине июня) категорически отрицал какие-либо президентские амбиции: уходит Ельцин, ухожу я. Бордюже поручалось в качестве главной задачи установить взаимоотношения с губернаторами. Губернаторы должны были хорошо принять Бордюжу. Потому как он выходец из ведомства, которому положено много знать, тем более в персональном исчислении. Примаков, отрицая возможность своего участия в будущей президентской гонке, лишь раззадоривал СМИ и своих вероятных конкурентов. Россия всегда жила по принципу: если отрицает, значит, непременно сотворит. Так вот, если вдруг совершится, лучше иметь под рукой готовую действующую структуру управления — администрацию президента и Совет безопасности. Оправившись от очередного недомогания, президент увидел в разумном раскладе некую скрытность.

Когда объявили об отставке Николая Бордюжи, политологи были склонны просчитывать и перечислять ошибки, которые якобы совершил Николай Бордюжа. Наиболее активной в этих изысканиях оказалась газета «КоммерсантЪ». Вообще «КоммерсантЪ» создал некую моду мгновенной и крайне поверхностной политологии, когда для большей убедительности вам через строку повторяют «как нам стало известно из авторитетного источника в кремлевской администрации» или «из аппарата правительства». Иногда источники сопровождаются свойским эпитетом «наши». При этом источники могут быть и не «нашими» и крайне далекими от авторитетных. Их может вообще не быть. Но правила игры требуют таких вот сдабриваний скоротечного анализа. Материалы имеют хлесткую, претендующую на эксклюзивность, аннотацию — «Пять ошибок Примакова», «Шесть кризисов Степашина», «Четыре «нет» Кириенко» и т. д.

Так вот, скорые отечественные политологи не придали особого значения отставке Николая Бордюжи. Заметим, что в отставку был отправлен генерал, совмещавший два знаковых поста: главы администрации президента и секретаря Совета безопасности. Такое совмещение было впервые. Бордюже приписали неудачу с отставкой Генерального прокурора (мол, не дожал, Скуратов оказался хитрее), недостаточный политический опыт и еще несколько аппаратных просчетов. Разумеется, ситуация со Скуратовым сыграла роковую роль в перемене настроений президента по отношению к главе собственной администрации. Закамуфлированной оказалась и внезапная болезнь Бордюжи. Что это, инфаркт, микроинфаркт или дипломатическая болезнь, нежелание пачкаться в грязи, которую заставляет месить президент? Отставка Николая Бордюжи была бесспорной прелюдией отставки Примакова. Попросив Примакова назначить Бордюжу руководителем таможни, президент уже знал, что спустя месяц он укажет на дверь и самому Примакову. Вместе с Примаковым была предрешена судьба и Бордюжи, не успевшего даже в деталях оглядеть новый должностной кабинет. Ну а Скуратов, такое бывает, оказался хитрее.

Бордюже, как и его коллегам по президентской администрации, приписывают симпатии к Юрию Лужкову. Жертвами не отношений, а понимания значимости Лужкова пали и Сергей Ястржембский, и Андрей Кокошин, и Евгений Севастьянов. С Бордюжей это не совсем так. Симпатии к Примакову — другой разговор, тут все очевиднее. Как-никак из одного гнезда. А вот Лужков вряд ли. Скорее всего, Драганов своим реформированием таможенного комитета перекрыл кому-то кислород. Эти «кто-то» практически всесильны, и наш взор непременно обращается в сторону младшей дочери президента и расхожего треугольника Юмашев-Березовский-Абрамович. Таможня — это золотой колодец. И появление во главе такой структуры своего человека для любой властной группировки действие чисто захватное. Предложив месяцем ранее Николаю Бордюже этот пост, человеку не повязанному, президент имитировал управленческую принципиальность монарха. Отсутствие того же Бордюжи в составе нового правительства теперь уже можно объяснить нежеланием Сергея Степашина, дескать, у них там свои, давние, не сложившиеся генеральские отношения.

Так жестко царь карает опричников не за ошибки, а за неверность. Президент заподозрил, что глава его администрации больше работает на премьера, а не на президента. Вообще внушаемость нашего президента прямо пропорциональна состоянию его нездоровья. Именно больному президенту втолковывают всякие домыслы, которые в моменты его выздоровления материализуются в неадекватные кадровые перемены. Метод простого наложения позволяет нам прозреть. История кадровых потрясений в коридорах власти нашего государства имеет полное совпадение с историей болезни нашего президента. Если у вас в руках медицинская карта монарха, вы без труда нарисуете перемещение звезд на небосклоне. Кто? Когда? И на какое время? Вот и весь секрет непредсказуемости Его Величества! У разведчика сдали нервы, когда он в ответ на окрик хозяина, озвученный в присутствии глав республик («Пока Примаков устраивает. А дальше, посмотрим…»), эмоционально ответил президенту: «Я не держусь за свое кресло и не рвусь во власть, тем более когда время моего премьерства заранее обусловлено». И далее повторил оскорбительные слова президента в свой адрес.

Удивительно, но президент не различает личностной знаковости своих подчиненных. Как только человек становится подчиненным президента, в должностном исполнении эта знаковость перестает существовать. Ельцин глубоко убежден, что премьер Примаков и премьер Кириенко это одна и та же субстанция, полностью зависимая от него. В этом случае никакой роли не играет ни возраст, ни общественный авторитет, ни масштаб образованности человека. Примаков — министр иностранных дел был человеком неизмеримо более независимым, нежели Примаков-премьер. На тот пост он тоже назначался президентом, но сфера внешней политики для в общем-то провинциального Ельцина — это путешествия в другую галактику. И в том мире Ельцин был зависим от Примакова. В той ситуации отношения президента и министра иностранных дел были схожи со словами басни «По улицам слона водили. Как видно, напоказ».

Став премьером, Примаков обрел, казалось, права человека № 2 в этом государстве, независимость которого уступает только независимости президента. Разведчик ошибся. Доносящих на премьера стократно больше, нежели доносящих на министра иностранных дел. А на главу МИДа кратно больше, чем на руководителя внешней разведки. Там все проще — аппарат стукачей — это тоже подразделение. Человек № 2 в силу обстоятельств обязан подменять человека № 1. Болезнь президента провоцировала эту подмену достаточно часто. Не будет секретом, что Ельцин этой своей недужностью умело пользовался. И если среда, в которой человек № 2 оказывался, заменяя первое лицо, отдавала свои симпатии сменщику, это почти всегда оказывалось роковым предостережением. В таком случае у человека № 2 не было выхода. Если его появление и действия вместо президента вызывали нарекания и недовольство — его обвиняли в совершенных ошибках и неумении наладить дело. Если, наоборот, его действия приветствовались и выгодно отличали его стиль, человека № 2 обвиняли в нескромности и ему было уготовано отставочное будущее. Растущая популярность Евгения Примакова не являлась в полной мере следствием его премьерских заслуг. Для этого прошло слишком мало времени. Она была следствием усталости общества. «Наконец пришел нормальный, узнаваемый человек!» Но эта же самая усталость помешала возбудиться обществу в момент отставки популярного премьера.

Отставка Примакова состоялась 13 мая, накануне летних отпусков. Время думать о садовых участках, дачных заботах, школьных каникулах и собственном отдыхе. Не до политики. Стабильность требовала более длительной ощутимости. Чтобы это произошло, Примакову надо было успеть еще что-то сделать в сфере экономики. Но в этом случае он стал бы более значим как человек № 2, способный полномасштабно заменить человека № 1. В планы человека № 1 это не входило. Ну а добрые отношения с мэром Москвы — еще одна ложка яда в чай президента.

Примаков ушел до спада своей популярности. Пожалуй, это единственный плюс его отставки. Сергею Степашину придется испить ту же самую чашу, потому как наш президент путает два понятия: верность и рабство. Верность состояние личностное. А рабство — функциональное, перечеркивающее личность. Поэтому месть раба — самая страшная месть. Раб мстит не за боль, нищенство. Раб мстит за унижение.