БЕДА

Июнь. Пятница. Накануне я встречался с Владимиром Шумейко. Договаривались о его выступлении перед журналистами телекомпании. Встреча традиционная. Собираемся на «Яме» (так прозвали здание компании на улице Ямского Поля). Одна из особенностей таких встреч — максимальная открытость политика. Теле- и радиожурналисты задают вопросы, затем появляются передачи «Пять ответов Владимира Шумейко» или что-то в этом роде. В этом разговоре Шумейко конфиденциальным тоном сообщает, что в городе Буденновске, это Ставропольский край, террористы захватили больницу. Факт неприятный, но как бы в общем ряду неприятных фактов. Какие-то террористы, какая-то больница. Шумейко говорит, что шума поднимать не надо. К вечеру, судя по всему, проблема будет решена. Подтянут спецназ, ОМОН. Особой озабоченности в его словах никто не почувствовал. После этой встречи я вернулся к себе, позвонил в «Вести», спросил, что слышно из Ставрополья. Отвечают: Басаев, человек из окружения Дудаева, захватил больницу в городе Буденновске, других деталей пока нет. Истинный трагизм происшедшего стал ясен через несколько часов. Премьер отдыхал в Сочи. Президент готовился к встрече «большой семерки» в Галифаксе. Мы договорились с премьером, что сделаем документальный очерк о его деятельности, предполагалась поездка Черномырдина по регионам России. И мы готовили команду телевизионного сопровождения. Все шло своим чередом. Чеченская эпопея перешла в завершающую стадию. Дудаев и его сторонники были оттеснены к границе с Дагестаном. В их руках оставалось не более 20 % территории. Федеральные войска приспособились к горным условиям и достаточно интенсивно выдавливали дудаевские военные формирования с казавшихся неприступными баз и горных укрепленных пунктов. Чеченская военная кампания подходила к своему финишу. Соотношение сил было несопоставимым. Дудаевские формирования стали испытывать нехватку вооружения и боеприпасов. Рассуждая здраво, у дудаевской стороны не оставалось выхода: либо признать свое поражение и капитулировать, приняв все условия федеральных властей, либо избрать партизанскую тактику, перевести войну в вялотекущий процесс, просачиваться на территорию России и использовать террор как фактор запугивания гражданского населения, а значит, как фактор давления на федеральные власти, что позволит вести переговоры (а они оставались последним дудаевским шансом не в фабуле капитуляции) с перспективой политического торга о статусе Чечни.

Весь опыт первой Кавказской войны 1852–1856 годов (начинать чеченскую операцию немыслимо, если политики, предрешившие силовое решение проблемы, не просто перечитали историю собственного Отечества, а изучили этот период детально), так вот, опыт Кавказской войны — кстати, Чечня в той войне была детонатором — однозначно подтверждает, что народ, живущий и поныне по законам кровной мести, исповедующий ислам и такие его нормы, как газават, оказавшись в крайней стадии конфликта, никогда не примет идеи безоговорочной капитуляции.

Да и логика военных действий в Чечне не в пользу России. Полицейская операция по искоренению бандитизма в каком-либо городе, на какой-либо территории конституционно правомерна, если федеральный центр предложил несколько вариантов цивилизованной жизни, использования трудовых ресурсов, а вот погрязший в пороках город, вопреки этому, выбрал бандитизм. Ничего подобного не было. Все, что началось в Чечне, есть следствие удручающе неумелого управления страной, где национальные проблемы имеют тысячелетнюю историю. Извечная российская болезнь — сокрытие своей неумелости за образом врага, которого сначала придумывают, а потом начинают бороться с ним.

За что? Почему? После жесточайших военных операций, унесших десятки тысяч человеческих жизней, разрушенных до основания сел и городских улиц, что может остаться, кроме ненависти? И все разговоры о капитуляции безумны. Ее могут даже подписать подставные лица, но ее никогда не будет. И, прижатые к стене, эти люди, названные высоколобыми политиками «членами бандитских формирований», пойдут на любой безрассудный шаг, посчитав его для себя актом справедливого возмездия. И самое удручающее в этой драме, что правоты в их действиях будет больше, чем неправоты. Не будем вспоминать историю Шамиля. Напомним только, что в те времена авторитет центральной власти в Российской империи был значим и неоспорим, был неизмеримо выше, нежели нынче в Российской Федерации, оказавшейся после распада СССР в зоне центробежных сил, продуцирующих региональную суверенность. Все действия Дудаева, начиная с 92-го года, строятся в расчете на этот внутренний дискомфорт федеральной власти, ее страх перед фактом повторения судьбы СССР в масштабах России. Реальна ли эта опасность? Рассуждая здраво, и да, и нет. Смутное время, а наше время является таковым, это время всесторонней алогичности, когда все поступки и действия в период смуты совершают вне установленных законных норм.

Демократия, как идея, сменившая тоталитарную жесткость социалистических устоев, на первых порах породила не столько свободу, сколько хаос, именуемый свободой. Так устроена цивилизация: сначала процесс, а лишь затем закон, как реакция на этот ранее не предполагаемый процесс. В период свободы временной разрыв между десятками и даже сотнями непредвиденных явлений и процессов и законами, регулирующими их, особенно губителен. В этом случае беззаконие становится не фактом неисполнения законов, а следствием отсутствия таковых. Как правило, такое время называют переходным периодом или, проще говоря, межвременьем. Всякий закон силен не столько своей сутью, а тем, насколько грамотно в этом законе выстроен механизм его исполнения. Насколько он прост. Простота исполнения делает закон действующим и авторитетным.

Навык политика не в том, чтобы исключить переходный период (при реформировании политической системы и экономических принципов это невозможно), а в том, чтобы сократить его до минимума. При этом следует отдавать себе отчет, что промежуточное время обязательно будет временем разгула сил криминальных, временем беспредела. Вывод очевиден: переходный период должен иметь временное ограничение, которое определяет власть и о котором знает общество.

Итак, премьер отдыхает в Сочи. За четыре часа до свершившихся событий информационная программа Российского телевидения «Вести» берет интервью у Виктора Черномырдина. Один из вопросов — о Чечне, отнюдь не самый главный, в какой-то степени даже ритуальный. Всем известно, что премьер — сторонник переговоров с чеченским руководством. Черномырдин отвечает легко, он исключает какие-либо осложнения. «Ситуация для урегулирования созрела, говорит Черномырдин, — надо готовиться к выборам, активизировать восстановление разрушенного хозяйства Чечни. Помочь стать на ноги временным органам власти. Именно им придется проводить эти выборы, от которых зависит будущее республики». Настроение у премьера приподнятое, он на отдыхе. Правда, ему и здесь не дают покоя, но все равно — море есть море.

«Возможны ли осложнения, — не унимается корреспондент, — Дудаев заявляет о переносе войны на территорию России, о целой серии террористических актов».

«Это типичный блеф», — отвечает премьер. Взгляд становится жестким, желваки пробегают по скулам, но это лишь миг, он снова улыбается. Подобное развитие Черномырдину представляется нереальным. Он не говорит этого, но дает понять: мы контролируем ситуацию. Это интервью Черномырдин дал утром 14 июня. А спустя четыре часа в городе Буденновске Ставропольского края группа боевиков в количестве 50 человек захватила районную больницу, в которой находилось до полутора тысяч больных. Отряд террористов возглавлял Шамиль Басаев, один из ведущих полевых командиров, лицо, приближенное к генералу Дудаеву. Басаев даже отвечал за охрану чеченского лидера.

Вечером, когда трагичность случившегося была очевидна, у нас уже был видеоматериал по Буденновску, встал вопрос: давать или не давать в эфир сочинское интервью Черномырдина, подтверждающее малоутешительный вывод, что руководители МВД, ФСБ и Минобороны нереально представляют ситуацию в Чечне и фактически дезинформируют руководство страны. Делая выбор между своей симпатией к премьеру и правдой, я встал на сторону правды. В вечернем выпуске «Вестей» мы дали это интервью. Это был рискованный ход. С точки зрения моей должностной карьеры убийственный, но мы были противниками военного решения чеченской проблемы, мы предупреждали о последствиях, и доподлинно предупреждали именно о таких ситуациях, которая случилась в Буденновске. Власть не считала нужным реагировать на точку зрения, не совпадающую с ее действиями. Меня упрекали в антипатриотизме. Президентский указ о моем отстранении был уже подписан, но затем аннулирован, так как информация об этом вызвала громкий резонанс.

О событиях в Буденновске написано слишком много, чтобы по часам отслеживать случившееся, хотя хронометраж событий очень интересен.

Начнем с неутешительных выводов. Свидетельства Басаева и органов МВД России расходятся практически по каждой детали. Кто-то скажет: это вполне правомерно. Свидетельства противников не могут совпадать. Да, это так. Задача одних — завысить свою значительность. Задача других — преуменьшить совершенные ошибки. Но факты — вещь упрямая.

Вывод первый: отряд вооруженных людей, вооруженных не петровскими мушкетами, а экипированных по высшей градации спецчастей, беспрепятственно проходит все контрольные посты как на территории Чечни, так и на территории Ставропольского края. Ссылки на то, что бандиты закамуфлировали свой груз под тела погибших солдат, которых везут к месту захоронения, а такой груз не подлежит досмотру и поэтому им была предоставлена зеленая улица, — на грани нелепости и безрассудства. С точки зрения норм военного времени объяснение преступное. Именно такое объяснение позволяет нам сделать первый вывод. Мысль скрыть таким образом истинный груз пришла Басаеву никак не накануне. Можно себе представить, какое количество машин с такими партиями проследовало через Ставропольский край на территорию России и сколько тайников с оружием было создано при помощи нашей милиции, которая якобы нас бережет.

Все рассказы Басаева о том, что они не собирались захватывать больницу, конечно же, вымысел. В подвалах больницы, факт дикий и невероятный, заранее складировалось оружие. Психологически ход беспроигрышный. Никому не придет в голову проверять больницу, переполненную людьми, как оружейный накопитель. Идея захвата больных и калек в качестве заложников говорит об ужесточении психологии чеченской войны, ужесточении идеологии терроризма, превращении его в терроризм массовый. Терроризм такого масштаба прямо пропорционален масштабу страха, порожденного им.

Согласно информации, поступающей от военных, положение Дудаева к середине июня становится безвыходным. Операция федеральных войск близится к завершению. Российские войска наконец освоились с обстановкой и действуют эффективно как на равнине, так и в горах. Боевики оттеснены к дагестанской границе. Рухнули последние оплоты дудаевской обороны: Аргун, Шатой, Шали. Близится финал. Превосходство в силе и технике федеральных войск не могло не сказаться. Главным итогом действий федерального центра в этот момент можно было считать не успешность завершения военной операции как общемасштабной, а в большей мере нераспространение чеченского конфликта на другие кавказские республики. Рассуждая логически, у Дудаева оставалось реально три варианта. Вариант первый: покинуть республику и на правах политического беженца оказаться либо в одном из мусульманских государств, либо в Европе, либо в одной из бывших Прибалтийских республик. В конце 80-х годов Дудаев служил в Эстонии. У Дудаева перед глазами судьба бывшего президента Грузии Гамсахурдия, политическое убежище которому предложил он сам. Неврастеническая самовлюбленность, вирус вождизма, уже поразивший сознание чеченского лидера, как и амбиции в прошлом боевого летчика, прошедшего Афганистан, исключали возможность подобного самозаточения.

Вероятность вторая. Выбросить белый флаг и пойти на полномасштабные переговоры, но уже на правах побежденного, а значит, выполнять ультимативные требования, которые будут неминуемо выдвинуты другой стороной, как стороной, одержавшей победу. Дудаев, сформировавший свою политику с момента прихода к власти как политику шантажа и ультиматума, раз и навсегда лишался, говоря шахматным языком, игрового пространства. Одним из таких условий в этом случае могло оказаться требование при лояльном развитии событий покинуть пределы республики, то есть практически вернуться к первой вероятности — изгнанию.

Вероятность третья, самая реальная. Перенести практически конфликт за пределы республики, взорвать Кавказ, иначе говоря, начать вторую Кавказскую войну. Дудаев постоянно претендовал на роль всекавказского лидера. Именно поэтому он скрыто наращивал военный потенциал маленькой Чечни. Располагая нефтяными месторождениями, Чечня на Северном Кавказе становилась самой богатой республикой.

Этот вариант в настоящий момент Дудаеву не под силу, но поиск загнанного в угол чеченского лидера будет в пределах этого тактического пространства, поиск внезапного обострения, при котором выброс энергии страха за пределы Чечни вполне реален.

Не понимать этого, не просчитать психологического рисунка ответных действий чеченской стороны, оказавшейся в крайних обстоятельствах, — столь очевидная ошибка всех надлежащих российских служб: разведки, МВД (если операция перешла в стадию полицейской операции) и прочих подразделений, имеющих устрашающие названия: войска специального назначения, СОБР, ОМОН, группа «Альфа». Как уже однажды сказал генерал Варенников, «такое впечатление, что военные вообще разучились делать все…».

Итак, Басаев провел свой невиданный по масштабу и дерзости террористический рейд. Уже ни для кого не секрет, что накануне операции, об этом говорил сам Басаев, он проинформировал Дудаева о своем замысле и получил его одобрение. Маловероятно, что возражения Дудаева, случись они, остановили бы Басаева. Наступает момент борьбы за лидерство среди чеченской военной верхушки. И командир Абхазского батальона (Басаев участвовал в грузино-абхазском конфликте на абхазской стороне, прославился там своей умелостью и жестокостью) бросает вызов и заявляет о себе. В случае удачности этой кошмарной и сверхжестокой операции он может почувствовать себя в роли национального героя Чечни.

Попробуем отрешиться от причитаний и здраво оценить продуманность и психологическую выверенность басаевской операции. Атмосфера войны, террора выбрасывается за пределы Чечни, но уже не в виде безумия фанатичных одиночек, малочисленных групп, а как полноценная скрытая военная операция, схожая с выбросом десанта в тыл противника, когда группа захвата оказывается в самом неожиданном месте (в больнице), где заранее создан склад оружия, объекте сверхмирного назначения. Масштаб страха утраивается, когда в качестве заложников берутся более двух тысяч больных, рожающих матерей, грудных младенцев. Масштаб возможных жертв обретает столь зримую пофамильную тысячность, что делает позицию войск и частей особого назначения, брошенных на штурм захваченной больницы, даже не уязвимой, а безвыходной. И требования Басаева — это не требования многомиллионного выкупа и самолетов, позволяющих покинуть территорию страны. Это не требования освободить ранее захваченных террористов, — ничего подобного. Это превратило бы акт в заурядный, просто более жестокий, чем другие, но сотворенный по типу и подобию. В нашем случае все не так. Террорист требует начала переговоров с целью остановить войну, а значит, кровопролитие. Трудно сказать, насколько точны сведения о гибели во время войны родных Басаева, его детей, но образ народного мстителя немедленно был создан усилиями журналистов. Смерть сына или дочери, смерть насильственная и оттого сверхнесправедливая, выталкивает отца на улицу, и он в ненавистническом порыве отмщения начинает автоматными очередями косить людей направо и налево. Объяснение? Да! Но никак не оправдание! А этими возможными сценами журналисты времен смуты пугают сограждан.

Многое, очень многое остается за пределами наших рассуждений. И как ехал отряд Басаева, и как прошел через все контрольные посты, и как ухитрился создать заранее склад оружия в самом многолюдном и обжитом человеческими страданиями месте — районной больнице, которая в силу своей специфики имеет круглосуточный режим работы и массу людей, страдающих бессонницей. Много дней спустя на Совете безопасности, после нелицеприятного разбора буденновской трагедии ряд руководителей силовых ведомств самолично, нервно, но не без театрального пафоса подали в отставку. Президент две из них принял сразу, без долгих раздумий. Покинул коридоры власти Сергей Степашин, возглавлявший Федеральную службу безопасности, и оставил свой пост министр внутренних дел Виктор Ерин. И если первый ушел в опальном варианте, без каких-либо располагающих видов на будущее, то Ерин перешел в ведомство военной разведки на второй по значимости пост. Президент проявил строгость, но верность и преданность теперь уже бывшего министра оценил, оставив его в пределах своего окружения. Впрочем, то заседание Совета безопасности осталось памятно другим эпизодом. Голосовался вопрос об отставке Грачева. Следуя формальной логике, Грачев не имел к Буденновску никакого отношения. Однако атаки на министра обороны продолжались. Не унималась пресса, жаловались оборонные заводы, сдержанно брюзжал генералитет. Павлу Грачеву не могли простить бездарного начала чеченской операции. Неплатежи замучили армию. Все валилось в кучу — во всем виноват Грачев. И дело не в том, что он и на этот раз удержался в своем кресле благодаря минимальному большинству. Суть интриги в другом. Вопрос на голосование поставил президент. Следует оценить продуманность и даже изящество мгновенного замысла.

Члены Совета безопасности поднимали руки, разъясняя и не разъясняя своей позиции. Грачев сидел не двигаясь. Смотрел прямо перед собой. Все его мощное, собранное из литых мышц тело замерло. Было видно, что ему стоит великих усилий даже малое движение: поворот головы или руки, словно прилипшей, прикованной к столу, которую непременно надо было подвинуть, рука вздрагивала. Возможно, ему это лишь казалось, но он боялся, что другие это заметят. Рука сползла со стола и придавила своей тяжестью колено. Прямо напротив него сидел Шумейко, других он не слышал и не видел. Шумейко поднял руку, и Грачев скорее почувствовал, нежели понял, что тот голосует за его отставку. В этот момент разум был отрезан от восприятия звуков. Мир сузился и замкнулся пределами этого высокопотолочного пространства, именуемого залом заседаний Совета безопасности. Он боялся отвести глаза в сторону, смотрел в одну точку. В оцепенении, почти парализовавшем тело, было легче перетерпеть эту бесконечную паузу между словами президента: «Кто — «за», кто — «против?» И если взгляд все-таки сдвигался, все виделось смутно: стена, угол потолка, бумага на столе, чьи-то руки — скорее всего, это Шахрай, он что-то записывает. Президент поднимал руку последним. Это видели все, кроме Грачева. Членов Совета не так много — тринадцать. Президент понял: его голос, поданный за отставку Грачева, не изменит пропорции. Большинство против отставки министра обороны. Президент делает безошибочный ход: все упрекают его в чрезмерной привязанности к Грачеву. Грачев не так значим, его авторитет в армии преувеличен, армейские интеллектуалы недолюбливают министра обороны, да и чеченский конфликт не прибавил популярности президенту. Казалось, сама судьба подсказывала Ельцину: откажись, отправь в отставку, не упорствуй. Но президент упрям: «Я доверяю министру обороны. Он верен президенту, он авторитетен в армии». Президент вернул Грачеву долг за ночь с 3 на 4 октября, и за августовский путч тоже. Тогда, в 91-м, он сделал его министром, в октябре 93-го — «Героем России» и генералом армии. Конечно, еще одна звезда на погонах и золотая на груди для армейского человека много, и чувствовать себя обиженным Грачев не имел права. Но если не Грачев, то кто? Снова привыкать, подозревать в неверности, проверять. С него достаточно Баранникова. Это был тяжелый урок. Грачев проще, очевидней. Но пусть знает, это его, президентское, голосование «против» — предупреждение. Он, президент, считает: Грачев заслуживает отставки. И президент высказался за эту отставку, но демократия есть демократия. Большинство этой отставки не поддержало. И президент, как любой гражданин страны, подчиняется большинству. Пусть теперь кто-либо попробует его упрекнуть, что он несправедлив, что он бездумно защищает проштрафившегося министра обороны. Так что, господа демократы, ваша карта бита: президент голосовал за отставку Грачева.









 


Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Верх