• Виктор Суворов, советская история и советские люди
  • «Антирезунизм» как субкультура
  • Открытое письмо В. Суворова руководству издательства ACT
  • Коллекция отзывов на книги Виктора Суворова, собранная им самим
  • Статьи и письма

    Виктор Суворов, советская история и советские люди

    Значение ключевых книг исторической серии Суворова — «Ледокола» и «Дня М» — далеко выходит за рамки собственно военной истории. Хотя совершенно закономерно, что ключевое для истории СССР открытие совершил военный историк — ведь главные цели Сталина были именно военными. Но именно потому, что сталинский СССР был милитаризованным государством, существовавшим ради решения исключительно военных задач, концепция Суворова дала ключ для понимания всей советской истории. Она логично и непротиворечиво склеила воедино во многом еще мозаичную и неясную картину сталинской культуры и сталинского государства.

    Вот один пример из близкой мне области — истории архитектуры.

    В апреле 1941 года журнал «Архитектура СССР» публикует материалы архитектурного конкурса, в котором приняли участие все ведущие зодчие СССР. Тема — «Здание для панорамы «Штурм Перекопа». Гигантская панорама (130 х 18 м), посвященная победе Красной Армии в 1920 году, писалась группой художников с 1934 по 1941 год. Это был последний крупный архитектурный конкурс перед началом советско-германской войны.

    Трудно объяснить, исходя только из истории архитектуры, почему именно весной 1941 года Сталину вздумалось занять самых титулованных советских архитекторов таким странным заданием — монументом в честь полузабытой победы Красной Армии в Гражданской войне.

    Может, это, конечно, чистая случайность, но мне так не кажется. Сталин вообще ничего не делал случайно. Если действительно на лето 1941 года готовилось нападение на Германию, то весна — самое время, чтобы начать разработку архитектурных символов будущих побед Красной Армии. Как вполне своевременно, тоже именно весной 1941 года сочинять песни, которые должны были воодушевлять бойцов Красной Армии на эти победы. Такие песни, как как раз тогда заказанная «Священная война».

    А храм в честь штурма Перекопа мог быть без малейших проблем чуть позже перепосвящен штурму Парижа, Вены, Берлина, Мадрида… И построен где угодно.

    ***

    Дискуссии вокруг книг Виктора Суворова только выглядят дискуссиями о Суворове. На самом деле — это дискуссии о Сталине. В них в концентрированном виде выявился главный и нерешенный вопрос всей советской истории — чего добивался Сталин, ломая и калеча страну и людей, выстраивая личную, неповторимую и ни на что не похожую систему власти? Ради чего происходило все то, что происходило в его правление?

    Вариантов ответа даже теоретически может быть только два. Один — крайне лестный для советского прошлого. Второй — исключительно неприятный.

    Первый ответ нам хорошо знаком. Несколько поколений советских людей разучивало его буквально с детского сада. Он гласит: СССР всегда последовательно боролся за мир. Сталин стремился предотвратить мировую войну. Пакт 1939 года был спасительным для СССР, а оккупация с согласия Гитлера территорий нескольких европейских стран была вынужденным оборонительным шагом. Сталин к нападению на Германию в 1941 году не готовился, он готовился к обороне и именно с этой целью вывел на границу всю Красную Армию. Но армия, которая готовилась только оборонять свою страну, защищаться почему-то не смогла и погибла летом 1941 года в результате коварной агрессии Германии.

    Второй ответ впервые в полном виде дал в своих книгах Виктор Суворов. Он звучит так: Сталин сознательно с первого же момента прихода к единоличной власти в конце 20-х годов начал готовить завоевание Европы. Его цель была — милитаризовать страну, спровоцировать мировую войну, вступить в нее в самый удобный момент и остаться в конечном счете единственным победителем. Провокация войны удалась в 1939 году. Кульминация советского нападения на Европу должна была прийтись на лето 1941 года, но Сталин ошибся в сроках и позволил Гитлеру напасть первому.

    Иногда встречается и третий вариант — Сталин вообще ни о чем не думал, ни к обороне, ни к нападению не готовился, никаких планов не имел, а войска двигал туда-сюда без всякой цели. Но рассматривать всерьез вариант Сталина-идиота не имеет смысла.

    В научных спорах вокруг сталинской политики с обеих сторон принимает участие множество людей, но имя Виктора Суворова по-прежнему остается в центре полемики. Обойти его невозможно, хотя сам Суворов в прямых дискуссиях практически не участвует. Виктор Суворов первым сформулировал проблему, расставил точки над «1» и привел множество доказательств правоты своей концепции сталинской истории. И поставил своих противников перед необходимостью не только опровергнуть его доводы в пользу версии «Сталин — агрессор», но и последовательно аргументировать альтернативный вариант — тезис о «Сталине — миротворце».

    Всего в России вышло к 2005 году около двух десятков книг, оспаривающих Виктора Суворова. Большая часть из них направлена против него лично. Это поношения «предателя Резуна», авторов которых даже с большой натяжкой невозможно рассматривать как дискутантов в научном споре. Попытки опровергнуть концепцию Суворова более или менее корректными способами до сих пор ни к чему не привели.

    Ситуация оказалась для его оппонентов крайне неудобной. Практически вся связная «антисуворовская» деятельность свелась к малоуспешному оспариванию второстепенных и третьестепенных деталей его книг, до упора набитых аргументацией. Главных контраргументов, то есть доказательств того, что Сталин нападение на Европу вообще и на Германию в частности в 1941 году НЕ готовил, а, наоборот, готовил оборону, никто не привел. И похоже, в природе их не существует.

    Выстроить последовательную защиту альтернативного варианта советской истории тоже до сих пор никто не решился. Для этого следовало бы доказать, что Сталин не только в принципе не готовил захват Европы, но и что у его внешней, внутренней, экономической и культурной политики были какие-то другие, неизвестные пока цели. Сегодня мы достаточно много знаем о Сталине, чтобы с большой долей уверенности утверждать: такая версия недоказуема.

    Остается суворовский вариант развития советской истории, но согласиться с ним мешает очень многое. В первую очередь это означает пересмотр — «ревизию» — устоявшихся и канонизированных послевоенной политкорректностью взглядов на историю Второй мировой войны. В той ее части, где речь идет о роли Советского Союза. Смена статуса сталинского СССР с «жертвы и освободителя» на статус «палача и агрессора» тяжело дается даже людям, не испытывающим симпатий к сталинизму. Даже если они специалисты по истории СССР. И тем более, если они — советские специалисты по военной истории СССР.

    Впрочем, и на Западе, скажем в Германии, научный истэблишмент крайне раздраженно реагирует на книги Суворова. Причина раздражения прямо противоположна мотивам российских «антиревизионистов». Последние защищают благородную репутацию СССР во Второй мировой войне.

    Немецкие исследователи (не все, но очень многие) боятся неожиданного обеления репутации Гитлера. Логика здесь простая, но абсурдная. Если Суворов прав и Гитлер опередил нападение Сталина всего на несколько недель, значит, нападение было превентивным и оправданным. Значит, Гитлер был прав.

    Ни одного слова, оправдывающего Гитлера, в книгах Суворова нет. Мотивы поведения Гитлера, его мораль и его политика никак не могли зависеть от того, собирался Сталин на него напасть или нет. Заподозрить Гитлера в симпатиях к СССР в любом случае невозможно. Вынужденность — «превентивность» — нападения Германии на СССР именно летом 1941 года, а не в другое, более удобное для этого время, никак не может оправдать Гитлера.

    Странным образом получается, что репутация Гитлера, уже развязавшего вместе со Сталиным Вторую мировую войну, напавшего на множество европейских стран и установившего нацистский режим на половине Европы, зависит от того, напал он на своего союзника по агрессии превентивно, упреждая его удар, или просто потому, что очень этого захотел.

    Однако репутация Сталина весьма сильно зависит от ответа на вопрос, было нападение Гитлера «превентивным» или нет. В первом случае Сталин — агрессор, хоть и не вполне состоявшийся, во втором — практически невинная жертва.

    Накал эмоций, очень сильно мешающий научным исследованиям, и превращает дискуссию вокруг теории Виктора Суворова в постоянный общественный скандал.

    В дискуссиях российских историков о причинах и характере Второй мировой войны есть один любопытный момент. Обе стороны оперируют второстепенными или косвенными материалами. Ключевых архивных документов нет. Точнее, считается, что как бы нет.

    В книге М.И. Мельтюхова «Упущенный шанс Сталина», вышедшей в 2000 году, — фундаментальнейшем исследовании по предыстории Второй мировой войны, в главе «Советское военное планирование в 1940–1941 гг.» из 122 ссылок только семь — на документы из архивов (Российского государственного военного архива и РГАСПИ). Это все, что было доступно исследователю. Мельтюхов пишет: «…Комплексное исследование всех этих материалов, в совокупности составлявших советский оперативный план, обеспечивающий организованное развертывание и вступление в боевые действия Красной Армии в соответствии с целями и задачами первых стратегических операций, все еще остается, к сожалению, неосуществимым. Пока же мы вынуждены ограничиться рассмотрением доступных текстов четырех докладных записок на имя И.В. Сталина и В.М. Молотова, содержащих основные идеи военных планов…»[5].

    В опубликованном журнале посетителей кремлевского кабинета Сталина можно легко выяснить, что Жуков со 2 января по 21 июня 1941 года (начальником Генерального штаба он был назначен 13 января 1941 года) побывал в кремлевском кабинете Сталина 33 раза. В среднем каждые 5 дней. Только в июне — 10 раз. Ни малейшей информации о том, чем они там занимались, нет. Хотя можно легко догадаться, что именно военным планированием.

    Мельтюхов: «… В конкретных военных приготовлениях СССР ключевое место занимала деятельность Генерального штаба по военному планированию, до сих пор содержащая, к сожалению, значительное количество «белых пятен», что связано с сохранением секретности соответствующих документов 1939–1941 гг. Ныне отечественная историография располагает довольно цельной картиной хода выработки документов военного планирования на стратегическом уровне, однако их содержание, а также связь с планированием на уровне военных округов все еще остаются слабо изученными»[6].

    Иными словами, хорошо известно, где именно находятся все документы, касающиеся предвоенного военного планирования. Легко вычислить людей, которым эти документы доступны, которые могут любоваться ими хоть каждый день. Это сотрудники архива Генерального штаба и Президентского архива, бывшего архива Политбюро. Ну и их начальство. То есть самые главные противники суворовской концепции. А прочие ученые в целом уже догадываются о том, как именно происходила разработка этих документов, но ничего не знают об их содержании…

    Получается, что где-то совсем рядом лежат буквально тонны недоступных для исследования бумаг — ключевых документов, публикация которых мгновенно разъяснила бы ситуацию и ответила на все вопросы. А дискуссии разворачиваются лишь вокруг нескольких, случайно выпавших из папок и из контекста. При этом есть люди, по долгу службы прекрасно обо всем осведомленные, — хранители секретных архивов. Но они в дискуссиях не участвуют. А может, и участвуют, но информацию свою держат в секрете.

    Очевидно, что никакой пользы для себя из обладания секретами архивов Генерального штаба казенные российские военные историки извлечь не могут, иначе бы давно все было бы рассекречено. Единственная польза — сокрытие научной информации, чтобы ею не смогли воспользоваться их противники.

    Сторонникам концепции Суворова намного легче. Приказы Генштаба и решения Политбюро можно скрыть в архивах, но реальные процессы, захватившие всю страну в результате исполнения секретных приказов, спрятать невозможно. Это позволяет и без секретных архивов вполне достоверно реконструировать секретный смысл сталинской политики и те же самые недоступные для изучения приказы.

    ***

    Дискуссии о том, каковы были предвоенные планы Сталина, автоматически оказываются дискуссиями вокруг концепции Виктора Суворова. Это часто порождает иллюзию того, что Суворов — единственный защитник своей идеи. Однако Суворов с самого начала не был одиночкой. Его концепцию поддержало достаточно много очень серьезных историков — и российских, и иностранных. Просто эта поддержка высказывалась, как правило, в сугубо научных публикациях, не имеющих широкой аудитории. При этом она часто выражалась не в форме прямого согласия лично с Суворовым, а в виде самостоятельных научных изысканий, результаты которых совпадали с выводами Суворова. Можно сказать, что на сугубо научном уровне концепция Суворова уже одержала полную победу. Аргументация его главных противников — генералов Махмуда Гареева и Юрия Горькова, полковника А. Мерцалова и Л. Мерцаловой, Габриэля Городецкого и пр. — опровергнута не только и не столько самим Виктором Суворовым, сколько работами Михаила Мельтюхова, Владимира Невежина, Татьяны Бушуевой, Владимира Данилова, Владимира Дорошенко, Ирины Павловой и многих других.

    Сейчас можно с очень большой долей уверенности утверждать, что научной альтернативы суворовской идее о том, что Сталин готовил агрессию против Германии и Европы, нет, поскольку не существует ни малейших доказательств того, что СССР в 1939–1941 годах готовился к обороне, а внешнеполитические планы Сталина носили оборонительный характер. Не существует также никакой внятной альтернативы и предположению, что подготовка агрессивной войны против Запада была главной целью Сталина в течение всего периода его правления и предопределяла всю внутреннюю и внешнюю политику СССР.

    Среди историков, фактически поддержавших концепцию Суворова, одно из самых важных мест принадлежит доктору исторических наук Михаилу Мельтюхову. Во-первых, он автор основополагающего труда о подготовке СССР ко Второй мировой войне «Упущенный шанс Сталина». Во-вторых, его нельзя заподозрить как в личных симпатиях к Виктору Суворову, так и в том, что он разделяет политические взгляды Суворова. Подготовку к нападению на Европу, которую Суворов считает преступлением, Мельтюхов воспринимает как совершенно разумный шаг.

    Тем важнее совпадения выводов Суворова и Мель-тюхова относительно характера подготовки Сталина к мировой войне.

    В 1996 году Михаил Мельтюхов опубликовал в сборнике «Советская историография», вышедшем под редакцией академика Ю. Афанасьева, статью «Современная историография и полемика вокруг книги В. Суворова «Ледокол»[7]. Статья интересна не только взвешенным взглядом на работу самого Суворова, но и жесткой оценкой выступлений его российских критиков — Ю. Горькова, М. Гареева и других. Вот как оценил Мельтюхов основные тезисы книги Суворова на фоне тогдашнего состояния дел в российской историографии:

    «Основная идея В. Суворова заключается в том, что главной целью внешней политики большевистского руководства было осуществление «мировой революции». Для ее достижения был разработан четкий план по подготовке мировой войны, которая разрушила бы Европу, облегчив ее «советизацию». С этой же целью в Советском Союзе создавался колоссальный военно-промышленный комплекс и наращивались мощные вооруженные силы.

    Кроме того, Москве был необходим политический лидер, которого она могла бы использовать для развязывания войны в Европе. Таким политиком и стал Гитлер, по мнению Суворова, сотворенный и приведенный к власти при помощи Сталина.

    Используя экспансионистские устремления Германии, советское руководство всячески способствовало обострению международной ситуации в Европе и возникновению войны. Автор «Ледокола» утверждает, что коммунисты «руками Гитлера… развязали в Европе войну и готовили внезапный удар по самому Гитлеру, чтобы захватить разрушенную им Европу»[8]. Из этого проистекает и общий вывод В. Суворова о том, что Советский Союз — главный виновник и зачинщик Второй мировой войны»[9]. <…>

    «Версия Суворова о Гитлере — «Ледоколе Революции», который подорвет капиталистическую систему и в нужный момент будет разгромлен Красной Армией, для отечественной историографии нова. Но материалы об оценке советским руководством событий Второй мировой войны в 1939–1941 гг., имеющиеся у историков, позволяют говорить о ее определенной плодотворности. Вряд ли стоит отрицать, что советское руководство действительно пыталось использовать любое столкновение между великими державами для осуществления «революции» в Европе, рассматривая в качестве основных своих противников Англию и Францию. И все же смысл советской позиции заключался не в том, чтобы самим начать войну (это могло бы привести к образованию единого антисоветского фронта), а в том, чтобы использовать такую войну в своих интересах. Кроме того, Англия и Франция также надеялись использовать Гитлера для уничтожения СССР, на что справедливо указал А.Д. Орлов, а США намеревались воспользоваться войной в Европе для расширения своего влияния. Другими словами, подход В. Суворова столь же тенденциозен, как и подход некоторых отечественных ученых, видящих во всей предвоенной ситуации только козни «западных империалистов». <… >

    «Версия В. Суворова о советско-германском разделе Польши и советских территориальных захватах в Восточной Европе с целью создать будущий плацдарм для удара по Германии[10] также стала достоянием отечественной историографии. Официальная историография продолжает поддерживать версию о том, что нападение Германии на Польшу и ее быстрый разгром обеспокоили СССР и вынудили его начать военные приготовления и ввести Красную Армию на территорию западного соседа. Среди сторонников этой версии очень популярна мысль об антигерманской подоплеке советских действий в Польше[11]. Ряд авторов, наоборот, отмечают, что действия советского руководства в отношении Польши были предопределены договоренностью с Германией о разделе сфер интересов в Восточной Европе и сталинской политикой территориальных захватов. Отсюда делается вывод, что 17 сентября 1939 г. Советский Союз нарушил свои договоры с Польшей и совершил против нее агрессию. В результате договора 28 сентября 1939 г. СССР и Германия поделили Польшу, и та исчезла с политической карты мира, а следовательно, рухнула Версальская система в Восточной Европе»[12].<…>

    «Рассуждения В. Суворова о наступательном характере советской военной доктрины, опирающиеся на работы советских военачальников 20—30-х гг.[13], в целом сопоставимы с теми идеями, которые уже высказывались в отечественной литературе. Как правило, указывается, что основной идеей советской военной доктрины являлась оборона и быстрый переход в контрнаступление для разгрома агрессора[14]. Правда, ознакомление с тогдашними военно-научными разработками не подтверждает это мнение[15]. В литературе приводятся также материалы, свидетельствующие о том, что применительно к проблеме начального периода войны в них доминировала идея внезапного упреждающего удара по противнику, исключающая пассивное ожидание его действий[16]. <…> Вопреки содержанию военно-теоретических разработок того времени, в отечественной историографии преобладает точка зрения о сугубо оборонительной военной доктрине Красной Армии. Лишь некоторые авторы отмечают, что оборонительный характер военной доктрины не препятствовал подготовке наступательных действий войск, которая, судя по приводимым в литературе данным, преобладала[17]. При этом в стороне остается вопрос, почему явно наступательную военную доктрину в литературе упорно именуют «оборонительной»? Вместе с тем в историографии ряд авторов считают ошибкой то, что военной доктрине был присущ наступательный характер[18]. Однако, даже признавая наступательную направленность боевой подготовки Красной Армии, авторы отмечают, что советская военная доктрина не содержала агрессивных устремлений[19]. Тот факт, что Красная Армия не раз использовалась по приказу советского руководства против соседей СССР, позволяет скептически отнестись к подобным утверждениям.

    Кроме того, не следует забывать, что военная доктрина и не может содержать агрессивных устремлений, поскольку в ней эти вопросы вообще не рассматриваются. Агрессивным бывает внешнеполитический курс государства, а военная доктрина отражает вопросы подготовки Вооруженных Сил к войне, методов ее ведения. <… > Поэтому попытки некоторых критиков обвинить

    B. Суворова в том, что он «смешивает предумышленную агрессию с наступательным маневрированием»[20], выглядят совершенно бездоказательными, поскольку обходят молчанием вопрос о целях «маневрирования»[21]. <…>

    «Рассуждения В. Суворова о состоянии инженерной подготовки театра военных действий (ТВД) накануне войны[22] непривычны для отечественной литературы, в которой эти вопросы изучены слабо. Наиболее подробно описано строительство на новой границе укрепленных районов (УР), которое осталось незавершенным, поскольку было длительным и дорогостоящим процессом и, по мнению ряда авторов, просчетом, так как их сооружение по линии границы не позволяло создать полосу обеспечения и велось фактически на виду у противника[23]. Подобное размещение УР было утверждено Москвой, хотя в случае внезапного нападения противника войска все равно не успевали их занять[24]. В литературе указывается, что эти сооружения предназначались и для обороны, и для наступления, а УР на старой границе, вопреки распространенной версии об их уничтожении, были лишь разоружены и законсервированы[25]. Освещая вопросы аэродромного строительства в приграничных округах, которое велось чрезмерно близко к границе, и отмечая неподготовленность мостов на пограничных реках к взрыву, отечественная историография не предлагает никакого серьезного объяснения всем этим фактам[26]. Поэтому версия В. Суворова имеет под собой определенные основания и требует дальнейшего изучения»[27].<… >

    «Тезис В. Суворова о наступательной подготовке Красной Армии[28] не слишком популярен в отечественной историографии.

    Общее мнение по этому вопросу состоит в том, что солдаты обучались напряженно, но лишь с лета 1940 г. военная подготовка перешла на более высокий уровень в связи с назначением нового наркома обороны. В литературе преобладают малосодержательные высказывания о недостаточной выучке войск[29]. Лишь немногие авторы рассматривают проблему боевой подготовки на конкретном историческом материале, который подтверждает общий вывод о резком усилении боевой подготовки с лета 1940 г., показывают ее содержание по родам войск в приграничных округах. Анализируя данные боевой подготовки войск западных приграничных округов, носившей преимущественно наступательный характер, А.Г. Хорьков приходит к выводу, что, хотя индивидуальная подготовка бойца была невысока, в целом войска оказались неплохо подготовленными к ведению наступательных действий. Вместе с тем исследователь отмечает слабую отработку взаимодействия родов войск на поле боя[30].

    Большинство критиков «Ледокола» специально этот вопрос не рассматривали, ограничиваясь общими фразами о недостаточном уровне подготовки войск или преувеличении В. Суворовым боевых и технических возможностей Красной Армии[31]. В. Анфилов, ссылаясь на «Акт о приеме Наркомата обороны СССР» 1940 г., пытается обосновать мнение об отсталости Красной Армии и невозможности ведения ею наступательных действий. Однако в послесловии к публикации документа указывается на его тенденциозный и предвзятый характер и отмечается, что «Советские Вооруженные Силы даже в то время были современными, по многим показателям не уступали армиям большинства капиталистических государств»[32]. С другой стороны, Ю.Н. Афанасьев и А.С. Орлов считают, что подготовка советских войск была наступательной[33]. Е. Крохмаль, по сути, солидаризируется в этом вопросе с В. Суворовым, указывая, что войска к наступлению не были готовы, но моряки успешно наступали[34]. Вывод В. Суворова о том, что защиту государственной границы советскими войсками предполагалось осуществить переходом армий прикрытия в наступление[35], не имеет аналога в отечественной историографии. Правда, вопреки мнению критиков В. Суворова, эти идеи принадлежат не ему, а А.И. Егорову и М.Н. Тухачевскому, в чьих трудах 1932–1934 гг. они детально обоснованы[36]. В ряде работ и других отечественных историков было показано, что идеи этих военачальников не только не были забыты, но, наоборот, к 1941 г. претворились в жизнь[37].

    Такой вывод подтверждается и работами, в которых приводятся сведения о направленности боевой подготовки и военного планирования в приграничных округах, не противоречащие новому взгляду на эту проблему»[38] <… >

    «Что же противопоставляют тезису В. Суворова его критики? Д.А. Волкогонов утверждает, что во всех документах все было нацелено на оборону, но конкретных примеров не приводит[39]. Ю.А. Горьков для опровержения утверждений В. Суворова использует материалы периода конца 1940 г. Мало того, что автор цитирует лишь отдельные фразы этих обширных документов, из его примеров следует, в частности, что Киевский особый военный округ (КОВО) получил приказ подготовить наступление, а армиям округа приказано подготовить только оборону[40]. Ю.А. Горькова не смущает, что подобные положения лишены всякой логики.

    Об оборонительных задачах армий прикрытия пишет и В.Б. Маковский, а в доказательство цитирует одну (!) фразу из обширной директивы Генштаба командованию КОВО от 5 мая 1941 г.[41]. Однако известно, что 10 апреля 1941 г. заместитель начальника Оперативного управления Генштаба генерал-майор А.М. Василевский составил директиву на разработку плана оперативного развертывания войск приграничных округов. К сожалению, Б.Н. Петров приводит из этой директивы задачи лишь Западного особого военного округа, который должен был совместно с Юго-Западным фронтом, наступая на Седлец-Радом, «разбить люблинско-радомскую группировку противника. Ближайшая задача овладеть Седлец, Луков (так в документе. — М.Н.) и захватить переправы через р. Висла… Разработать план первой операции 13-й и 4-й армий и план обороны 3-й и 10-й армий»[42].

    Подобные материалы как минимум ставят под сомнение утверждение отечественной историографии о чисто оборонительных намерениях армий прикрытия»[43]. <… >

    «Рассуждая о советском плане войны с Германией,

    B. Суворов делает вывод о том, что главный удар Красная Армия должна была нанести по Румынии[44]. В отечественной литературе содержание советских военных планов излагается по устоявшейся схеме: планы разрабатывались в ответ на рост германской угрозы и предусматривали отражение вражеского нападения, нанесение ответных контрударов и общий переход в наступление для разгрома противника[45]. Однако новые документальные материалы и исследования последних лет существенно корректируют подобные подходы. Прежде всего, стало известно, что советское военное планирование боевых действий против Германии началось в октябре 1939 г. и продолжалось до середины мая 1941 г.[46]. Опубликованные материалы и работы ряда авторов показывают, что основным содержанием советского военного планирования было внезапное наступление на Германию в подходящий момент»[47].

    «А.Д. Орлов разделяет мнение В. Суворова о том, что главный удар советских войск должен быть направлен в сторону черноморских проливов[48]. Остальные критики «Ледокола», вопреки фактам, пытаются отрицать наличие каких-либо планов, которые бы подтверждали замысел Сталина совершить нападение на Германию в определенный момент[49]. В литературе признается, что последний вариант советского военного плана предусматривал нанесение внезапного удара по противнику. Большинство авторов утверждают, что такой план был Сталиным отвергнут, хотя материалов, содержащих данные о его мнении по этому вопросу, нет[50]. Но сведения о порядке рассмотрения подобных документов советским руководством, сообщаемые А.М. Василевским, вносят полную ясность: все указания Сталин давал устно[51].

    А. Афанасьев полагает, что в войсках не было никаких наступательных планов, так как во время войны они были бы захвачены и опубликованы немцами[52]. Однако Ю.А. Горьков утверждает, что «за несколько недель до нападения фашистской Германии «…вся документация по окружным планам была передана из Генштаба командованиям и штабам округов»[53]. Правда, в литературе имеются сведения о том, что эта документация не передавалась не только в штабы армий, но даже и в штабы округов, а все распоряжения отдавались устно[54]. Таким образом, опровергается версия А.В. Афанасьева и мнение М.А. Гареева о том, что утвержденные планы стратегического развертывания для упреждающего удара отсутствовали и в Генштабе, и в штабах округов[55]. Ю.А. Горьков настаивает на необходимости поисков документов, подтверждающих наличие решения о начале войны со стороны советского политического руководства и правительства[56]. Однако не совсем ясно, какой именно документ он хочет обнаружить»[57]. <…>

    «Одним из наиболее содержательных мест книги В. Суворова являются его рассуждения о сосредоточении и развертывании частей Красной Армии накануне войны[58]. О том, что такие меры принимались, было известно и ранее, но только теперь открылись конкретные данные о сроках, месте и составе сосредоточиваемых войск. Сосредоточение началось в феврале, а выдвижение войск из внутренних округов — в апреле 1941 г.[59]. Ныне в литературе уточнен состав армий второго эшелона, сроки и места их сосредоточения на Западном ТВД, приводятся материалы, позволяющие уточнить запланированную группировку войск. Судя по ним, 20-ю и 21-ю армии предполагалось использовать в первом эшелоне войск Юго-Западного фронта, хотя позднее они действовали на центральном участке советско-германского фронта в районах Смоленск — Гомель[60]. Приводятся данные о сосредоточении ближе к границе войск приграничных округов, начавшемся 12–16 июня 1941 г.[61]. Все это опровергает распространенное мнение о том, что перегруппировки войск в приграничных округах были запрещены Москвой, а Сталин, несмотря на настойчивые просьбы военного руководства, отказывался разрешить передислокацию войск и всячески тормозил проведение подобных мер[62]. К сожалению, эти проблемы все еще слабо разработаны в литературе.

    Вопрос о целях подобного сосредоточения, который B. Суворов справедливо считает основным[63], не получил серьезного освещения в отечественной историографии. Имеющаяся версия — усиление войск прикрытия в преддверии германского вторжения — наталкивается на утверждения ряда авторов, что Сталин не верил в возможность нападения Германии до разгрома ею Англии, доверял Гитлеру[64], и тем самым опровергается. По мнению некоторых авторов, эти меры были направлены на осуществление советского плана нападения на Германию[65], что сразу же устраняет все противоречия, имеющиеся в литературе, и делает понятными действия советского военно-политического руководства.

    Критики В. Суворова пытаются доказать, что передвижения войск были ответом на рост германской угрозы. Это, впрочем, не мешает им же признавать тот факт, что Сталин не верил в возможность германского нападения[66]. В.А. Анфилов вообще отрицает факт движения войск к границе, хотя данные об этом приводятся в его книгах[67].

    М.А. Гареев отрицает разрешение Сталина на сосредоточение войск у границы и их развертывание, оставляя в стороне объяснение причин проведения всех указанных мер[68]. Иначе говоря, вместо изучения проблем вновь воспроизводится старая, ничего не объясняющая официальная схема.

    Версия В. Суворова о значении Заявления ТАСС от 13 июня 1941 г.[69] очень любопытна, тем более что ныне стали известны материалы о дезинформации Берлина Москвой, открывшие новую тему в изучении кануна войны[70]. В литературе этот документ традиционно расценивается как приглашение Германии на переговоры или просто дипломатический демарш СССР[71], но критики «Ледокола» не уделили ему должного внимания.

    Проблемы, связанные с репрессиями комсостава, упоминаемые автором «Ледокола»[72], рассматриваются в отечественной историографии довольно широко. Среди критиков В. Суворова наиболее четко мнение о развале Красной Армии репрессиями сформулировал М. Сергомасов: «С кем, спрашивается, Сталин собирался завоевывать Европу?»[73], в пылу полемики забыв о тех, кто выиграл войну»[74].<…>

    «Рассуждения В. Суворова о войсках НКВД накануне войны[75] не находят отражения в отечественной историографии. В литературе в основном изучаются вопросы, связанные с деятельностью пограничных войск накануне войны, которая рассматривается с точки зрения эффективности охраны границы. Лишь в некоторых работах приводятся отдельные материалы об усилении погранвойск и их подготовке к войне. В целом на сегодня имеется довольно полная картина, раскрывающая организацию охраны границы, численность погранвойск, их действия по охране границы, меры по ее усилению накануне войны[76]. Вместе с тем остаются нераскрытыми вопросы о планах использования погранвойск в начале войны, нет убедительного объяснения тем мерам по усилению погранвойск, которые выходят за рамки оборонительных, почти ничего не известно о численности, дислокации и задачах войск НКВД на территории западных приграничных округов. Рассуждения автора «Ледокола» о причинах занятия Сталиным поста Председателя СНК СССР, о его речи 5 мая 1941 г. и об изменении направленности пропаганды[77] не имели аналогов в отечественной историографии. А.С. Орлов считает: Сталин занял этот пост в целях умиротворения Германии и оттягивания войны[78], что совершенно не подтверждается тогдашними действиями советского руководства. Краткая запись речи Сталина 5 мая ныне опубликована[79], а исследования поворота в пропаганде начаты работами В.А. Невежина и М.И. Мельтюхова[80], материалы которых в целом подтверждают мнение В. Суворова. Интересна точка зрения В. Суворова, объясняющая провал советской разведки в определении намерений Германии в 1941 году[81]. Отечественная историография ограничивается лишь общими фразами об успешной работе разведки, а неиспользование добытых ею данных объясняет тем, что Сталин верил в договор с Германией. Существует версия, что разведка не смогла убедить Сталина в скором нападении Германии[82]. Вместе с тем высказывалось мнение, что раскрытие наступательных намерений Германии не являлось приоритетной задачей деятельности разведки[83]. На сегодняшний день имеются многочисленные материалы, свидетельствующие, что советской разведке были известны замыслы Германии. Многие историки в своих работах осудили Сталина, пренебрегшего данными разведки. Только В.М. Кулиш поставил вопрос: почему же Сталин ошибался, если ему все это было известно?[84]

    «В военно-исторической литературе пересмотр официальной версии только начался, и появление «Ледокола» В. Суворова, который предложил новую концепцию, послужило толчком к его ускорению. В то же время ход связанной с книгой дискуссии свидетельствует о том, что отечественная историография еще не готова к радикальной перемене устоявшихся подходов»[85].

    Автор «Ледокола» предложил свой ответ, но он требует дальнейшего изучения темы. Критики В. Суворова отвергли его версию, не предложив никакой взамен[86]. <… >

    * * *

    В обширной статье «Преддверие Великой Отечественной войны. 1939–1941 гг.: становление великой державы», вышедшей в 2006 году, Михаил Мельтюхов сформулировал основные идеи своей книги «Упущенный шанс Сталина». Вот несколько выдержек из нее, демонстрирующих близость результатов собственных исследований Мельтюхова к выводам и идеям Виктора Суворова:

    «Прежде всего следует отрешиться от навеянной советской пропагандой совершенно фантастической идеи о некоем патологическом миролюбии СССР, благодаря которой в историографии сложилась довольно оригинальная картина. Если все прочие государства в своей международной политике руководствовались собственными интересами, то Советский Союз занимался лишь тем, что демонстрировал свое миролюбие и боролся за мир. В принципе, конечно, признавалось, что у СССР также есть собственные интересы, но обычно о них говорилось столь невнятно, что понять побудительные мотивы советской внешней политики было практически не-возможно»[87].

    «Летом 1941 г. для Советского Союза существовала благоприятная возможность нанести внезапный удар по Германии, скованной войной с Англией, и получить как минимум благожелательный нейтралитет Лондона и Вашингтона. Правильно отмечая нарастание кризиса в советско-германских отношениях, советское руководство полагало, что до окончательного разрыва еще есть время, как для дипломатических маневров, так и для завершения военных приготовлений. К сожалению, не сумев правильно оценить угрозу германского нападения и опасаясь англо-германского компромисса, Сталин как минимум на месяц отложил завершение военных приготовлений к удару по Германии, который, как мы теперь знаем, был единственным шансом сорвать германское вторжение. Вероятно, это решение «является одним из основных исторических просчетов Сталина»[88], упустившего благоприятную возможность разгромить наиболее мощную европейскую державу и, выйдя на побережье Атлантического океана, устранить вековую западную угрозу нашей стране. В результате германское руководство смогло начать 22 июня 1941 г. осуществление плана «Барбаросса», и Советскому Союзу пришлось 3 года вести войну на своей территории, что привело к колоссальным людским и материальным потерям.

    Таким образом, и Германия, и СССР тщательно готовились к войне, и с начала 1941 г. этот процесс вступил в заключительную стадию, что делало начало советско-германской войны неизбежным именно в 1941 г., кто бы ни был ее инициатором. Первоначально Вермахт намеревался завершить военные приготовления к 16 мая, а Красная Армия — к 12 июня 1941 г. Затем Берлин отложил нападение, перенеся его на 22 июня, месяц спустя то же сделала и Москва, определив новый ориентировочный срок — 15 июля 1941 г. Как ныне известно, обе стороны в своих расчетах исходили из того, что война начнется по их собственной инициативе»[89].

    В 1995 году в журнале «Отечественная история» № 3 была опубликована статья полковника, кандидата исторических наук Владимира Данилова «Сталинская стратегия начала войны: планы и реальность»[90]. Причины поражений Красной Армии летом 1941 года Данилов видит в том же самом, что и Виктор Суворов, — Красная Армия готовилась не к обороне, а к мощному упреждающему удару по Германии.

    «Обратимся к языку цифр и фактов, характеризующих начало войны.

    К середине июля 1941 г. из 170 советских дивизий, принявших на себя первый удар германской военной машины, 28 оказались полностью разгромленными, 70 дивизий потеряли свыше 50 % своего личного состава и техники. Особенно жестокие потери понесли войска Западного фронта. Из общего числа разгромленных на советско-германском фронте дивизий 24 входили в состав этого фронта. В катастрофическом положении оказались и остальные 20 дивизий этого фронта. Они потеряли в силах и средствах от 50 до 90 %.

    За первые три недели войны Красная Армия лишилась огромного количества военной техники и вооружения. Только в дивизиях (без учета усиления и боевого обеспечения) потери составляли около 6,5 тыс. орудий калибра 76 мм и выше, более 3 тыс. орудий противотанковой обороны, около 12 тыс. минометов и около 6 тыс. танков. Военно-Воздушные Силы за это время потеряли 3468 самолетов, в том числе значительное количество машин новых конструкций. Уже к полудню 22 июня в ходе бомбардировок советских аэродромов немцы уничтожили 1200 самолетов, из них свыше 800 — на земле. Потери Советского Военно-Морского Флота составили: 1 лидер, 3 эсминца, 11 подводных лодок, 5 тральщиков, 5 торпедных катеров, ряд других судов и транспортов.

    К концу 1941 г. Красная Армия потеряла практически весь первый стратегический эшелон — наиболее подготовленные кадровые войска. Только военнопленными, как это теперь установлено, потери за это время составляли около 3,9 млн человек. К 10 июля немецкие войска продвинулись в глубь советской территории: на главном, Западном, направлении — на 450–600 км с темпом продвижения 25–35 км в сутки, на Северо-Западном направлении — на 450–500 км с темпом 25–30 км в сутки, на Юго-Западном направлении — на 300–350 км с темпом 16–20 км в сутки. Для сравнения: потери вермахта за этот период составили около 40 % танков от первоначального состава, из них 20 % — боевые потери; 900 самолетов; на Балтике — 4 минных заградителя, 2 торпедных катера и 1 охотник. В личном составе потери вермахта, по немецким данным, составили около 100 тыс. человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Такие потери немцев, хотя и превышали значительно их потери в предыдущих боях в Западной Европе, ни в какой мере не были сопоставимы с потерями советских войск.

    В связи со всем сказанным возникает законный вопрос: в чем причина трагедии 22 июня? Среди многих факторов обычно называются «ошибки» и «просчеты» советского военно-политического руководства. Но при более внимательном рассмотрении некоторые из них оказываются вовсе не наивными заблуждениями, а следствием вполне продуманных мероприятий с целью подготовки упреждающего удара и последующих наступательных действий против Германии. Этому стратегическому замыслу и был подчинен принцип оперативного построения войск первого стратегического эшелона. На деле же войну пришлось начинать в условиях мощного неожиданного удара со стороны противника неорганизованными оборонительными действиями. К тому же войсками, практически повсеместно застигнутыми врасплох.

    Другой факт. Генштаб с учетом нанесения главного удара по противнику на Юго-Западном направлении наметил сосредоточить здесь группировку войск, которая в полтора раза превышала группировку войск противника. Да и задачи, поставленные фронту на этом направлении, преследовали наступательные, а не оборонительные цели. Следовательно, не из мифических ожиданий главного удара противника, а исходя из наших расчетов на успех на Украинском направлении именно здесь была сосредоточена соответствующая группировка войск. Противник же нанес главный удар на Западном, Белорусском направлении, где наш Генштаб предполагал вести в основном активные оборонительные действия.

    Как уже отмечалось, для Генштаба Красной Армии не было тайны немецкого плана нападения на СССР — плана «Барбаросса». Через 10 дней после утверждения этого плана Гитлером, т. е. 28 декабря 1940 г., его основные положения находились в руках советской военной разведки. А это означает, что советское Главное командование располагало информацией относительно немецких планов нанесения главного удара по советским войскам севернее Припятских болот, а также о наступлении особо сильными танковыми клиньями из района Варшавы и севернее ее с задачами разбить силы русских в Белоруссии и т. д. Почему же советский Генштаб сосредоточил довольно сильные группировки войск в Белостокском и Львовском выступах? Не надо быть стратегом, чтобы ответить на этот вопрос. Даже беглый взгляд на конфигурацию советско-германской границы (линии будущего фронта) показывает возможность использования Белостокского и Львовского выступов для нанесения здесь многообещающих концентрических ударов по немцам. Генштаб не мог не использовать такой шанс. Но, как известно с времен сражения при Каннах (216 г. до н. э.), манящий выступ при определенных условиях может превратиться в пожирающий котел. Именно в таких котлах оказались войска Красной Армии. Триумф германского командования стал одновременно трагедией сотен тысяч советских воинов»[91].

    Безоговорочным единомышленником Суворова является доктор исторических наук Юрий Фельштинский:

    «Безусловная заслуга В.Суворова состоит в том, что им была названа дата принятия Сталиным решения о начале военных действий против Германии: 19 августа 1939 года — день подписания советско-германского пакта о ненападении. Это может показаться парадоксальным, но только так можно объяснить все дальнейшее поведение Сталина, чему и посвящает свои книги В. Суворов.

    В смысле позиции Гитлера загадок нет. Можно утверждать, что принципиальное решение о разрыве со Сталиным он принял во время визита Молотова в Берлин в конце 1940 года. Молотов потребовал тогда от немцев согласия на советскую оккупацию Румынии, Болгарии, Финляндии и Проливов. Гитлер ответил решительным отказом и подписал директиву о нападении на СССР.

    Перед самой войной, в 1938/39 финансовом году, Германия тратила на вооружение 15 % своего национального дохода — столько же, сколько Англия. Гитлер не хотел вооружаться за счет благосостояния германского народа. К тому же это могло привести к падению его популярности.

    В Советском Союзе на оборонные расходы в первые три года третьей пятилетки официально было затрачено 26,4 % всех бюджетных ассигнований, причем в 1940 году этот процент был равен 32,6 %. А в 1941-м на оборону планировалось затратить 43,4 % бюджетных ассигнований.

    Эти сухие цифры подводят нас к выводу, что советское правительство готовилось к войне»[92].

    «Для изучения проблематики начального периода Второй мировой войны В. Суворов сделал больше, чем вся советская и западная историографии. Он нашел ответы на очень многие, мучившие нас десятилетиями, вопросы. Он очень многое объяснил, и объяснил, безусловно, правильно. Заслуга его неоценима»[93].

    «В заключение несколько слов о еще одной дате, установленной В. Суворовым: 6 июля 1941 года, «Дне М». Приводимые автором аргументы в пользу этой даты очень серьезны. И все-таки здесь нам, видимо, не обойтись без дополнительной информации, которой пока нет. Может быть, нам помогут недоступные сейчас архивы. Может быть, станут известны протоколы заседания Политбюро 21 июня 1941 года. Как историк я склонен считать, что В. Суворов прав. Если окажется, что «день М» был назначен на 13 или 20 июля, это, в конце концов, не так уж будет важно. В. Суворов открыл для нас целый пласт нашей истории. В этом его величайшая заслуга. По его стопам, я уверен, пойдут теперь другие — поправляя, дополняя и уточняя. Они будут вторыми, третьими… десятыми. Виктор Суворов был первым»[94].

    Доктор исторических наук Ирина Павлова — автор исключительно интересной и важной книги «Механизм власти и строительство сталинского социализма», вышедшей в Новосибирске в 2001 году. В главе «Поиски правды о кануне Великой Отечественной войны» Павлова пишет: «Относительный покой в среде российских военных историков разрушила публикация на русском языке книг В. Суворова (В. Резуна), который поставил под сомнение то, что в СССР ранее никогда и никем не подвергалось сомнению. (Его книга «Ледокол» имеет подзаголовок «Кто начал Вторую мировую войну?») Своими книгами он стремился доказать, что главный виновник и главный зачинщик Второй мировой войны — Советский Союз. Используя метафорический оборот, он назвал день фактического вступления СССР в войну — 19 августа 1939 г. В. Суворову удалось вычислить, что в этот день состоялось заседание Политбюро ЦК, которое приняло решение о начале тайной мобилизации. «Многие историки, — пишет он, — думают, что сначала Сталин решил подписать с Гитлером мир, а потом решил готовить внезапное нападение на Германию. Но факты открыли и подтвердили мне, что не было двух разных решений. Подписать мир с Германией и окончательно решиться на неизбежное вторжение в Германию — это одно решение, это две части единого замысла». И далее: «Поэтому я считаю 19 августа рубежом войны, после которого при любом раскладе Вторая мировая война должна была состояться. И если бы Гитлер не начал ее 1 сентября 1939 года, Сталин должен был бы искать другую возможность или даже другого исполнителя, который бы толкнул Европу и весь мир в войну. В этом суть моего маленького открытия»[95].

    В. Суворов не замкнулся на одном 1939 годе, а рассмотрел все основные события вплоть до начала Великой Отечественной войны 22 июня 1941 г., увязав их в единое логическое целое: «Тайная мобилизация должна была завершиться нападением на Германию и Румынию 6 июля 1941 года… Тайная мобилизация была направлена на подготовку агрессии. Для обороны страны не делалось ничего. Тайная мобилизация была столь колоссальна, что скрыть ее не удалось. Гитлеру оставался только один и последний шанс — спасать себя превентивным ударом. И 22 июня 1941 года Гитлер — на две недели — упредил Сталина»[96].

    Публикация книг Суворова разделила историков на две неравные группы. Подавляющее большинство — историки со стажем и именами, которые в своих трудах «освящали» просталинскую концепцию войны. Работая много лет под эгидой Института военной истории Министерства обороны СССР, они не смогли принять даже той половинчатой правды о войне, которая стала достоянием официальной гласности. Об этом свидетельствует провалившаяся попытка подготовить новую 10-томную «Историю Великой Отечественной войны советского народа». Но и те военные историки, которые (как, например, А.Н. Мерцалов и Л.А. Мерцалова) резко критикуют Сталина и сталинизм за неготовность советских войск к началу войны, за некомпетентность и произвол, безнравственность и жестокость[97], оказались не готовы к тому, чтобы спокойно обсуждать концепцию В. Суворова.

    Объяснить это можно лишь тем, что суворовская концепция ломала не только устоявшуюся историографическую традицию, но и наносила удар по личным чувствам и представлениям о войне. Тем более что многие военные историки, как А.Н. Мерцалов, сами были ее участниками. Это не просто неприятие, но и нежелание понять. Книги В. Суворова, по их мнению, не заслуживают развернутых рецензий военных историков, потому что «с помощью «ледоколов» осуществляется конъюнктурный пересмотр важнейших моментов отечественной и мировой истории», бросается «тень на реальные исторические факты, которые давно и с научной точки зрения безукоризненно (! — И.П.) установлены мировой историографией»[98].

    По мере распространения влияния книг В. Суворова на общественное сознание в России усиливалось и их отрицание. От замалчивания эти историки перешли к ругани и неправдоподобным обвинениям. Они заклеймили его как «не историка, не мемуариста, изменника, агента иностранных спецслужб». Оказывается, его книги «написаны разными людьми, скорее группами людей», участие В. Суворова «обнаруживается лишь в отдельных литературных приемах, жаргоне, междометиях»[99].

    …. В отличие от своих маститых оппонентов, В. Суворов понял, хотя и не занимался специально, механизм власти сталинского режима, основной принцип деятельности Сталина в политике — по возможности не оставлять документов, не оставлять следов, окружать правду «батальонами» лжи»[100].

    «В советское время историки не только не имели доступа к секретным материалам партийных и государственных органов, но и воспитывались на строгом соблюдении принципов партийности и классового подхода. Это предполагало следование той интерпретации событий, которая была заложена в самих источниках. В результате в трудах историков воспроизводилась идеология и логика документа. Основная трудность в преодолении советского историографического наследства заключалась в том, чтобы научиться вскрывать подлинный смысл событий, которые по-своему отражали оставшиеся документы советской эпохи — секретные и несекретные. Надо отдать должное В. Суворову, проявившему себя в книге «Ледокол» как историк-разведчик, сумевший раскрыть главную тайну советской военной политики и истории. Сделал он это, опираясь в основном на опубликованные советские источники, которые были им сопоставлены, переосмыслены, очищены от идеологической маскировки и маркировки»[101].

    * * *

    В 1995 году в Москве в издательстве «Прогресс-академия» вышла книга израильского историка Габриэля Городецкого «Миф «Ледокола». Издана она была в Москве, но печаталась в Берлине, и весьма большим тиражом. Я узнал об этом случайно, просто оказалось, что жил тогда прямо напротив берлинской типографии, выполнявшей заказ, и в случайном разговоре сотрудники типографии о нем рассказали. Если московское издательство в середине 90-х заказывает печатание некоей книги в Берлине, значит, денег у него на эту книгу имеется немерено. И легко догадаться об источнике этих денег. Книга Городецкого рекламировалась как научное достижение иностранного историка, которому удалось сделать то, на что оказались неспособны российские. Городецкого пригласили в Москву работать в закрытых архивах и оказывали ему всяческую официальную поддержку. Расчет простой — в России традиционно верят больше иностранцам, говорящим нечто выгодное властям, чем собственным казенным ученым, поскольку их дрессированность и зависимость от власти заведомо очевидны.

    Городецкий таких тонкостей, вероятно, не понимал и искренне считал, что тиражи его книги, как и исключительно уважительное обращение с ним в Москве, объясняется пиететом перед его научным весом и эрудицией. Это видно из почти анекдотического ответа Городецкого на вопрос, появились ли после выхода книги в Москве оппоненты среди российских историков или военных.

    Городецкий: «Презентация моей книги проходила в Москве. Должен сказать, что это было нечто монументальное. Она просто не сходила с экрана телевидения и со страниц газет. И историки, и военные — все повторяли одно: «Вы сделали за нас то, что мы не могли сделать. Очень, очень сильно». Вопрос, который повторялся все время: «Почему именно израильтянин решился на это — человек со стороны?» Во всем этом я ощущал очень сильный элемент самокритики с их стороны. Я ожидал, конечно, критических высказываний со стороны профессионалов, но критики не последовало. На презентации был один человек, связанный с Суворовым, — Борис Соколов. Так вот, 99 процентов присутствовавших на него буквально набросились. Вот вам разница в настроениях, которые царят на улице, и в настроениях тех людей, которые обладают необходимыми знаниями»[102].

    Книга Городецкого и по сию пору остается наиболее научной по форме и респектабельной попыткой опровергнуть Суворова. Тем более на фоне макулатурных поделок всевозможных анонимов с очевидной кагэбэшной подкладкой.

    Мне книга Городецкого показалась вопиюще неквалифицированной. Даже не в том дело, что Городецкий, конечно же, не смог опровергнуть Суворова, он там практически и не пытается это делать. Городецкий очень плохо понимает советскую историю вообще, не различает психологии и мотивов действий сталинской власти, которая управляла политическими событиями, не врубается даже в те немногие документы, которые приводит.

    В израильской русскоязычной газете «Вести» в марте 1995 года появилось интервью с Габриэлем Городецким и убийственный комментарий к интервью и книге, сделанный известным израильским историком Зеевом Бар-Селлой. Вот несколько ключевых выдержек из статьи Бар-Селлы:

    «Сам Сталин неудачи первого периода войны объяснял просто — внезапность! Гитлер, коварно злоупотребив доверием, вероломно напал на мирный Советский Союз. А единственное в мире рабоче-крестьянское государство, естественно, к войне готово не было. Точнее, Гитлер свою армию отмобилизовал, а Красная Армия отмобилизоваться не успела. Просто и внятно.

    Только один вопрос возникает — неотмобилизован-ная Красная Армия в самые первые месяцы войны теряет только пленными более 4 миллионов человек! Откуда они взялись, эти солдаты, если мобилизации не было? Ведь после 22 июня мобилизовать и пригнать эту массу на фронт — за столь краткий срок и при известном состоянии русских дорог — было физически невозможно. Так, значит, мобилизация была проведена заранее? И значит, никакой внезапности не произошло? И Сталин страну к войне готовил? И если судить по количеству пленных, количеству захваченных врагом боеприпасов — 25 тысяч вагонов, числу потерянных в боях и брошенных танков, самолетов — многие тысячи, орудий — десятки тысяч, — Сталин страну к войне приготовил?! Тогда в чем же дело? Почему же все обернулось так, а не иначе?

    В 1988 году ответ на этот вопрос дал Виктор Суворов, сотрудник Главного разведывательного управления, сбежавший на Запад. И ответ этот — чудовищный, не лезущий ни в какие рамки. Но ответ, не оставляющий места никаким вопросам. Сталин не был ни слепцом, ни дураком. Он был — преступник. И вины за развязывание Второй мировой войны на нем не меньше, чем на Гитлере. Да, Гитлер хотел войны и 1 сентября 1939 года ее начал. Но начать ее он смог лишь потому, что ему помогал Сталин. Сам же советский вождь помогал Гитлеру не из альтруизма и не по глупости, а потому, что сам хотел захватить и Германию, и Польшу, и Чехословакию, и Венгрию, и Румынию, и Финляндию, и Францию, и Италию, и Англию… И армию свою Сталин отмобилизовал и готовил ее к нападению на Европу, именно к нападению, а не к обороне. И тогда масса несуразностей и загадок получает свое объяснение и разгадку. И если кто-то, говорит Суворов, думает, что под Сталиным Европе было бы легче и лучше, чем под Гитлером, то это еще как посмотреть. Сталин к тому времени уничтожил, выморил голодом и загнал в лагеря уже четверть населения собственной страны. Полагать, что к европейцам он по какой-либо причине отнесся бы иначе, будет, по меньшей мере, неосмотрительно.

    В 1992 году книга В. Суворова «Ледокол» вышла наконец и в России. И, естественно, вызвала бурную реакцию. Одни склонялись к тому, чтобы ему поверить, другие (по числу печатных откликов — большинство) яростно возражали. А Суворов меж тем выпустил вторую часть — «День М», в которой привел новые данные, полностью подтверждающие выводы первой книги. И тогда пришел Габриэль Городецкий и дал Суворову развернутый отпор.

    Сразу оговорюсь — я ни в коей мере не ставлю своей целью защиту или апологию концепции Суворова. Защита или опровержение таких концепций — это дело военных историков.

    И здесь с Г. Городецким мы находимся в равном положении. Поэтому рассмотрим приемы аргументации и полемики, представленные в книге «Миф «Ледокола».

    Как уже говорилось, Суворов считает, что Сталин планировал нападение на германскую армию. Опровержение Городецкого: «Документы германской разведки, цитируемые далее в этой книге, определенно свидетельствуют о том, что развертывание советских войск носило оборонительный характер и не представляло никакой опасности для вермахта» (стр. 10). На стр. 29 (примечание 8) указано: «См. наст, изд., с. 115–119». Т. е. на данных страницах обещано процитировать соответствующие аргументы германской разведки, наголову разбивающие домыслы Суворова. Открываем книгу на указанных страницах — раздел «Германия и превентивная война», — обнаруживаем: не цитируется ни один документ германской разведки, нет ни одной ссылки на хоть какой-то документ германской разведки. А что есть? Есть замечание, что «даже Паулюс, который был бы рад представить такие данные в Нюрнберге, неохотно признал, что «в наше поле зрения не попали какие-либо факты, свидетельствовавшие о подготовке Советского Союза к нападению» (стр. 117).

    Я, в отличие от Городецкого, не знаю, что должно было радовать или печалить бывшего фельдмаршала, но мне достоверно известно, что задолго до Нюрнбергского процесса (в 1943 г.) Паулюс попал в советский плен, вступил в руководство антигитлеровского комитета «Свободная Германия», находился в плену в момент Нюрнбергского процесса и оставался в плену еще долгие годы после процесса. Если показания такого свидетеля (не подкрепленные ни одним документом) Городецкий считает доказательством — воля его.

    Впрочем, как отмечает Городецкий, все прочие немецкие генералы на том же процессе в Нюрнберге твердо стояли на том, что вермахт нападения Красной Армии ожидал. Но с этими ненужными показаниями Городецкий разделывается без труда — «благоприятная обстановка «холодной войны». После чего хладнокровно отмечает: «Однако архивные материалы свидетельствуют о том, что немецкая разведка таких сведений вообще не поставляла» (стр. 116–117). Ссылок на данные «архивные материалы» не приводится. Да и откуда им взяться, этим ссылкам, если все материалы ОКБ (Верховного командования вермахта) находятся в Центральном архиве Министерства обороны РФ (г. Подольск, Московской обл.) и ни одному западному историку никогда не выдавались. Это с одной стороны. А с другой стороны, «превентивная война — совершенно чуждая идея в советском военном арсенале». Если кто-то готов рассматривать данное заявление Городецкого как аргумент — воля его.

    Одно из центральных мест в системе доказательств Суворова занимает проблема странного невнимания советского командования к строительству оборонительных сооружений вдоль новой (после сентября 1939 года) западной границы. Рассмотрению этой странности (вкупе с не менее поразительным разрушением старой оборонительной «Линии Сталина» — одной линии еще нет, а вторую уже разрушают!) Суворов посвящает 20 страниц своей книги, приводя данные мемуаристов и официальных публикаций. И приходит к выводу: Сталин думал не об обороне, но о нападении. Новая же линия оборонительных сооружений ни для какой обороны не предназначалась, а была на самом деле не слишком тщательно изготовленным макетом.

    Что же противопоставляет суворовским аргументам Городецкий? Во-первых, отмечает он, «в архивах полно документов, касающихся вопросов строительства укрепленных районов на новых границах» (стр. 283). Отлично — приведи хоть один. Не приводит. А откуда сведения о том, что полно? Источник — и этого, и того, «что работы шли полным ходом и были прерваны только немецким вторжением», — две советские журнальные публикации 1988 года общим объемом в 6 страниц; значит, сам Городецкий никаких архивов не видел и о том, что там на самом деле есть или чего нет, судить не может. Но он советским публикациям хочет верить. И верит.<…>

    В интервью Г. Городецкий приводит интереснейшие суждения о Коминтерне. Во-первых, он сообщает, что просмотрел все коминтерновские архивы.

    Коминтерн, III Коммунистический Интернационал, существовал с 1919 по 1943 год. А теперь потрудитесь представить, сколько бумаги было исписано коминтерновцами за 24 года упорного труда! Кроме того, Коминтерн работал по секциям, и даже допустив, что язык документов германской, американской или палестинской секций доступен Г. Городецкому, я не смею утверждать, что столь же свободно разбирается он в материалах секций японской и китайской. Скорее всего, Городецкий просто не представляет себе ни специфики, ни масштабов работы Коминтерна, ни, соответственно, объема документального материала. Но это к слову. Из всех документов ссылка имеется лишь на один — неопубликованный дневник Георгия Димитрова. Из чтения данного дневника Городецкий уверенно приходит к выводу, что Сталин хотел Коминтерн распустить. А при распущенном Коминтерне ни о какой революционной войне и речи быть не может — значит, Суворов кругом неправ.

    Умение читать и понимать написанное столь же разнятся меж собой, как смотреть и видеть. А Сталин говорил Димитрову следующее: «…следовало бы компартии сделать совершенно самостоятельными, а не секциями К.И. Они должны превратиться в национальные компартии, под разными названиями — рабочая партия, марксистская партия и т. д. Название не важно. Важно, чтобы они внедрились в своем народе и концентрировались на своих особых собственных задачах» (стр. 183). О чем здесь идет речь? А речь идет о том, что национальные компартии, давно скомпрометировавшие себя как агентура Москвы, должны внедриться (обратите внимание на термин — «внедриться»!) в политическую жизнь своих стран. Для чего это нужно? А как раз для того, чтобы при захвате той или иной страны Красная Армия не выглядела оккупантом. Пример Финляндии налицо — старый московский сиделец Отто Куусинен объявил в Сестрорецке о создании Демократической Республики Финляндия и призвал на помощь Советский Союз. Куусинена пришлось поставить председателем ДРФ после того, как генсек финской компартии от такого предложения отказался. Потому-то в преддверии будущей войны и понадобились якобы независимые от Коминтерна компартии во всех подлежащих захвату странах. Только и всего.

    В интервью Городецкий уверяет, что в его руки попали и протоколы того самого заседания Политбюро, на котором Сталин резко отверг планы Жукова и Тимошенко нанести по германской армии превентивный удар, а Тимошенко даже угрожал расстрелом. Если это правда — Суворову придется туго. Правда ли это? Зависит от источника, а источник здесь никакой не протокол заседания Политбюро, а переданная Городецкому Львом Безыменским записка, подписанная генералом Н. Пащенко, которому об этом заседании рассказал Тимошенко (стр. 341). Когда была составлена записка, что и когда рассказывал Тимошенко, рассказывал ли вообще — все под вопросом. Необходимо помнить только, что ответственность за катастрофу начала войны со Сталиным делили и начальник Генштаба Жуков, и нарком обороны Тимошенко, и после смерти Сталина им приходилось оправдываться. Но как бы там ни было, Городецкий или нетвердо помнит, что он в своей книге написал, или плохо понимает, что такое документ. Можно долго перечислять все несообразности этого сочинения — материала хватает, 350 страниц. Но остановимся только на одном рассуждении Городецкого — относительно речи Сталина перед выпускниками военных академий («академиками Красной Армии», как называл их вождь) 5 мая 1940 года. Существует несколько версий этой речи. Городецкий долго думает, как эти версии примирить, и в конце концов приходит к сногсшибательному выводу — Сталин, оказывается, в один день прочел три речи перед тремя различными группами выпускников. Я со своей стороны могу дать небольшую справку: речь была одна, но состояла из двух частей. Первая часть была опубликована сразу, а вторая — секретная — никогда. Во второй части и содержались те самые знаменитые слова о том, что «наша политика мира и безопасности есть в то же время политика подготовки войны. Нет обороны без наступления. Надо воспитывать армию в духе наступления. Надо готовиться к войне». А знаю я об этом от одного из присутствовавших «академиков» — моего отца.

    Но Городецкому идеи о трех разных речах мало — ему кажется, что он самого Суворова за руку схватил. В интервью он так и говорит — фальсификация, из слова «контрнаступление» Суворов выбрасывает частицу «контр», и получается «наступление»!

    А вот как он проводит эту мысль в книге (стр. 293):

    «…читатель должен обратить внимание на то, что Сталин несколько раз повторяет слово «наступление», означающее контрудар, т. е. противоположное «нападению», что означало бы войну, начинаемую по собственной инициативе».

    Для человека, знающего русский язык, здесь загадок нет: «наступление» — это наступление, «контрнаступление» — контрнаступление, а вот «нападение» — это не наступление. Нападают на нас (гитлеровская Германия, например), а мы — мы ни на кого не нападаем, мы — наступаем.

    Так что не надо, русского языка не зная, о русском языке рассуждать. Даже если очень хочется.

    Городецкий — Суворову не соперник. Он никому не соперник. Пишет о войне, не имея военного образования, об архивах, не читая… Что же заставило его взяться за это гиблое дело? Во-первых, конечно, приятно — те самые советские коллеги, которые раньше поворачивались к нему только спиной, теперь поворачиваются другим местом. Документы дают. А если не хотят давать, то говорят, что таких и вовсе нету. И как им не поверить? («Нет оснований не доверять Дмитрию Волкогонову, который (…) удостоверяет, что (…) не было документов, свидетельствовавших о воинственных намерениях Сталина в отношении Германии» — стр. 18). Во-вторых, конечно, есть у Городецкого и собственный интерес — российскому историку Сталина защищать неудобно, а израильскому еврею — в самый раз. А кто он такой — не важно. Особенно если в доску свой.

    «Суворов избрал интеллектуальный орган белоэмигрантов, чтобы начать крестовый поход против…» (стр. 7)

    «Во время «холодной войны» было принято исходить из того, что Сталин последовательно проводил заидео-логизированную политику, направленную на разжигание войны… Суворов, конечно, изучал (…) курс марксизма-ленинизма, и тем удивительнее ложная интерпретация им основных марксистских положений»… (стр. 61)

    «Суворов (…) размахивает жупелом коммунизма (…); этим методом пользовались еще историки периода «холодной войны», пугая Запад…» (стр. 19)

    Только в вечно мерзлом грунте социалистического Израиля и мог, пожалуй, еще сохраниться такой реликт»[103].

    * * *

    Если в сугубо научных дискуссиях концепция Суворова однозначно выстояла и серьезных альтернатив не имеет, то общественная позиция самого Суворова и его идей выглядит гораздо хуже. Только относительно небольшая часть постсоветского общества готова либо согласиться с ним, либо даже всерьез, без ажиотажа и всплесков ненависти рассматривать его идеи. Дело тут не в Суворове, а в хаосе, который оставила после себя советская власть в головах советского населения.

    К тому же судьба автора концепции — беглого советского разведчика — тоже не оставляла участников споров равнодушными. Для одних он — герой, для других — предатель, человек изменивший присяге, ренегат. Его противникам часто кажется, что, скомпрометировав Суворова лично, можно подорвать убедительность его исторических изысканий. Что скандальная идея, высказанная предателем-одиночкой, на которого к тому же ополчились и общественность, и научный мир, по определению не может не быть курьезом. Таким образом судьба исторической концепции и судьба ее автора в общественном сознании оказались тесно связанными и часто воспринимаются в равной степени экзотическими.

    В общественных дискуссиях научный вес аргументов не играет почти никакой роли. Ключевую роль играет идеологическая сторона. Чисто советский тезис о том, что советский народ вынес немыслимые беды и катастрофы только ради того, чтобы спасти мир от фашизма, до сих пор сидит глубоко в подсознании бывшего советского населения. Этот тезис для многих единственное оставшееся моральное оправдание всей их жизни и основа самоуважения. Сознание изо всех сил сопротивляется мысли, что все было не так. Что жизнь советских людей, переживших сталинскую эпоху, моральных оправданий вообще не имеет. Что ее остается только стыдиться, как стыдятся немцы четырнадцати лет нацистского правления.

    Суворов не пишет этого напрямую, но иного вывода из его концепции советской истории сделать невозможно. А желающих любой ценой защитить свое прошлое и свое достоинство всегда гораздо больше, чем желающих добровольно обсуждать свою возможную ответственность за соучастие в преступлениях. За общественным возмущением книгами Суворова стоит совершенно естественный инстинкт морального самосохранения. Иногда такое возмущение принимает форму квазинаучных публикаций, но характер аргументации мгновенно выдает действительные их мотивы.

    Характерным примером такого подхода может служить один из первых откликов на книги Суворова — статья доктора исторических наук, профессора Арона Черняка «Глазами участника и историка», опубликованная в 1994 году в № 93 израильского журнала «Двадцать два», вскоре после выхода двух первых книг Суворова на русском языке. Профессор Черняк — специалист по истории артиллерии и военной промышленности, фронтовик, прошедший всю войну с начала до конца. Логика и методика спора Черняка типичны для множества дискуссий, будоражащих постсоветскую общественность уже больше 10 лет.

    Черняк не согласен с Суворовым категорически, полагает его теорию недоказанной и ненаучной, а сами книги — образцом мистификации. И первое, что возмущает Черняка, — это терминология Суворова, который считает «Великую Отечественную войну» лишь эпизодом Второй мировой войны, агрессивно начатой СССР в 1939 году.

    Черняк пишет: «…если автор говорит о том, что он разрушает «память о справедливой войне», «освободительной», то какова же она в глазах Суворова? Понятно — несправедливая, неосвободительная, захватническая. Но тут же встает сакраментальный, быть может, самый главный вопрос: кто же тогда десятки миллионов, погибших на фронтах, в тылу, фашистских концлагерях, — как их теперь называть? Защитниками своей Родины или захватчиками? Героями или преступниками?.. Что за захватническая война, которая начинается с сильно затянувшегося оборонительного периода? Как это захватчик обороняется от обороняющегося противника?.. Рассуждения Суворова о характере Великой Отечественной войны — это образец нравственного абсурда, и они делают его книги глубоко безнравственными — от этого вывода уйти никуда нельзя»[104].

    Стоп, а при чем здесь Суворов? Разве Суворов впервые рассказал нам, что СССР начал Вторую мировую войну одновременно с Третьим рейхом нападением на Польшу, Финляндию и Прибалтику и что этому предшествовал пакт, поделивший весь мир на сферы влияния Германии и СССР? Что СССР насильственно установил коммунистические режимы в оккупированных им странах Восточной Европы и поддерживал их существование с помощью Советской Армии, периодически устраивая вооруженные интервенции, вплоть до 1990 года? Если профессор Черняк услышал об этом не впервые, то его рассуждения о безнравственности книг Суворова — чистой воды демагогия.

    Апелляция к нравственности немедленно превращает дискуссию из научной в идеологическую и высвечивает главную проблему, созданную книгами Суворова сразу для нескольких поколений советских людей.

    Воспоминания о благородной роли советского народа в мировой войне — единственное светлое пятно в истории СССР. Единственный раз за 70 лет советским людям разрешили сопротивляться врагу и ненавидеть его. До и после войны потери населения тоже исчислялись миллионами, но убийц в лице органов и партии положено было любить. А тут впервые налицо оказался реальный, не придуманный враг, чужой и жестокий, ненависть к которому не нужно было в себе давить. Светлая идея победы над фашизмом косвенно оправдывала все — все потери, военные, довоенные и послевоенные, рабский труд, нищету, ГУЛАГ. Поэтому отказаться от нее оказалось психологически гораздо труднее, чем распроститься с самой коммунистической идеологией.

    Теория Суворова — будь она доказана — лишает массу людей нравственного оправдания тягот собственной жизни. Если он прав, то они — не спасители мира от фашизма, а агрессоры. То, что советский народ уже был к тому моменту агрессором по отношению к Польше, Финляндии и Прибалтике, в сознании обычно не откладывается.

    Риторический вопрос — кто были советские люди в войне, защитники или захватчики? — лишен смысла. Были последовательно и теми, и другими.

    Можно было бы задать более разумный вопрос: были ли они антифашистами? Антифашизм определяется не просто позицией в драке, это образ мышления, неприятие государственных режимов фашистского типа. То есть антифашизм — это борьба за демократию, а не наоборот. Красная Армия была сталинистской и поэтому антифашистской быть по определению не могла. Политические цели у советского правительства, а следовательно, у Красной Армии были преступными независимо от того, нападала она, оборонялась или мирно выжидала удобного момента. Цель была: установить коммунистический режим насильственным путем там, куда удастся дотянуться. Вторгалась в Польшу и Прибалтику, оборонялась от Германии, давила сопротивление в восточноевропейских странах, подавляла восстание в Венгрии одна и та же армия, буквально одни и те же люди.

    Следующая претензия Черняка к Суворову — методологическая. Он полагает, что раз Суворов сам заявил, что почти не использует архивных материалов, а пользуется в основном открытыми советскими материалами, то его книги ненаучны. В доказательство перечисляет несколько не использованных Суворовым известных зарубежных изданий о Второй мировой войне.

    Аргумент этот имеет смысл только в том случае, если удалось доказать, что использованных автором материалов недостаточно для доказательств его теории, а самому критику известны архивные материалы, этой теории противоречащие.

    Ничего подобного мы здесь не видим. Основную массу приведенных фактов Черняк просто не замечает, а собственных источников также не цитирует. Его рассуждения носят привычно общий характер и, как правило, были уже приведены, разобраны и опровергнуты Суворовым в его книгах, чего Черняк тоже как бы не замечает.

    Архивы Генерального штаба — единственное место, где Суворов мог бы найти письменные доказательства своей теории, — ему и его сторонникам недоступны. Впрочем, и его противники только там могут найти аргументы в свою пользу. Могут, но почему-то не находят, хотя сами архивы находятся практически в их руках.

    Конечно, Суворов не может предъявить собственноручных приказов Сталина или Жукова о подготовке агрессии, но он анализирует сам процесс подготовки. И это оказывается совсем не сложно. Процесс налицо, и доказательств в избытке. Как раз основной блок суворовской аргументации — ключевые доказательства подготовки Красной Армии к нападению на Германию весной 1941 года — его противники не пытаются оспаривать.

    Цепляются к мелочам, и, как правило, очень неудачно. Скажем, Черняк полагает, что если бы план нападения на Германию существовал, то «…командиры дивизий, корпусов, армий и фронтов, а также командующие флотами и руководители военной промышленности… обязаны были бы знать об этом плане в деталях, принимать активное участие в подготовке, иначе план был бы обречен на неудачу. Отсюда вывод: сохранить в тайне план развязывания Второй мировой войны невозможно; значит, такого плана не существовало».

    Очень неубедительно. Во-первых, с какой стати командиры всех уровней обязаны были знать абсолютно секретный стратегический план во всех деталях? Это все равно что рассказать о нем журналистам.

    Полностью в план нападения на Германию могли быть посвящены всего несколько главных разработчиков во главе со Сталиным, Жуковым и Шапошниковым. До нижестоящих командиров план доводился в виде конкретных приказов о передислокации и т. п. Тем не менее многим было ясно по характеру этих приказов, что речь идет отнюдь не об учениях. Суворов приводит массу примеров того, что, отправляясь якобы на маневры весной и летом 1941 года, офицеры догадывались, что предстоит война. И уж никак не оборонительная. Я позволю себе повторить только одну цитату, слова генерал-лейтенанта Телегина: «Поскольку предполагалось, что война будет вестись на территории противника, находившиеся в предвоенное время в пределах округа склады с мобилизационными запасами вооружения, имущества и боеприпасов были передислоцированы в приграничные военные округа».

    Забавно и характерно, что, судя по приведенным выше словам Черняка про «план развязывания Второй мировой войны», он считает началом Второй мировой войны нападение Германии на СССР, а не Германии и СССР на Польшу. Для советского историка это естественно, для нормального — странно.

    Критике конкретных аргументов Суворова профессор Черняк уделяет крайне мало места, и она какая-то странная. Вот Суворов пишет о том, что до войны советское танкостроение ориентировалось в основном на выпуск легких быстроходных танков ВТ. Это был танк-агрессор, рассчитанный на стремительные прорывы по хорошим дорогам, которые тогда были только в Германии.

    Черняк возражает: «…эту цель можно было осуществить с одним условием: если по БТ никто стрелять не будет. Максимальная толщина его брони составляла 20 мм, то есть пробивалась крупнокалиберным пулеметом». Но если для прорывов в тылы противника БТ, по мнению авторитетного критика, не годился, то для обороны тем более, тут броня еще важнее. Для чего же его вообще выпускали?

    То же и с авиацией. Суворов приводит массу убедительных фактов о том, что перед войной упор был сделан на наступательную бомбардировочную авиацию, которая вся оказалась сосредоточена у самых границ с Германией, что разумно только при наступлении и самоубийственно при обороне. Он описывает гигантские масштабы подготовки военных летчиков в два предвоенных года. Их было так много, что им перестали присваивать офицерские звания, а сроки обучения сократили с трех лет до девяти, шести и даже четырех месяцев. То есть выпускали недоучек, способных только взлететь, отбомбиться и вернуться на аэродром. Вести воздушные бои их не учили, так как советская военная доктрина предполагала, что авиация противника будет в начале войны подавлена на аэродромах.

    Критик удивляется последнему факту, а возражает так: «…большинство самолетов были устарелыми. С 1939 года по 22 июня 1941 года армия получила 17 745 самолетов, но из них новых типов… — около 20 процентов». Возможно, но каких типов? Прав Суворов или нет? Неясно.

    Суворов пишет о формировании в СССР перед войной с Германией 10 воздушно-десантных корпусов, что служит явным доказательством агрессивных военных планов. Черняк возражает: «Такие корпуса могли служить и средством сдерживания напавшего противника».

    А зачем сдерживать именно таким образом? Кстати, Суворов и пишет о превращении после нападения немцев уцелевших десантных частей в обычные пехотные. Опять Суворов логичнее.

    Совершенно неясно, что дало профессору Черняку право с такой уверенностью заявить в завершение статьи, что книги Суворова «…не выдерживают квалифицированной критики» и являются «образцом мистификации». Доказать это ему не удалось. Как, впрочем, и никому больше.

    Чтобы судить о добросовестности научной дискуссии, не обязательно быть специалистом в данной области. У меня есть любимая книга «Стенограмма заседания августовской сессии ВАСХНИИЛ 1949 года». Это когда в СССР надолго покончили с генетикой. Партия сказала тогда свое слово только в последний день заседания. А первые три дня «менделисты-морганисты» вовсю и в открытую рубились с лысенковцами. И не нужно было быть биологом, чтобы просто по характеру аргументов и методике спора определить, кто добросовестен, а кто нет. Кто апеллирует к науке, а кто защищает «политически верную концепцию». Здесь ситуация похожа.

    Ущербность позиции подобных критиков Суворова не только в слабости контраргументов, но и в отсутствии альтернативной концепции.

    Предположим, что Суворов не прав и Сталин не собирался нападать на Германию в июле 1941 года. Тогда возможны три варианта:

    1. Сталин собирался напасть позже, например в 1942 году.

    2. Сталин не собирался нападать вообще и готовился только к обороне.

    3. Сталин поверил Гитлеру и ни к обороне, ни тем более к нападению не готовился, а занимался другими проблемами.

    Первую версию Суворов подробно разобрал в «Ледоколе» и аргументированно отверг.

    Доказательств того, что Сталин в 1941 году был озабочен оборонительными мероприятиями, до сих не обнаружено никаких. Видимо, их не существует в природе. Версию о полной незаинтересованности Сталина в военных проблемах можно не рассматривать за бессмысленностью.

    Две последние версии в разных сочетаниях нам настойчиво внушались последние тридцать лет. Они были удобны, так как политически безболезненно объясняли катастрофу 1941 года. Но опирались в основном на веру советского человека в истинность печатного слова. Этот эффект срабатывал, на удивление, долго. Но теперь, когда Суворов создал и аргументировал свою концепцию, от его противников тоже потребовались аргументы. Оказалось, что нет не только контраргументов, но и самой контрконцепции.

    То есть на вопрос, а чем собственно занимался Сталин в предвоенное время, если не подготовкой нападения на Гитлера и Европу, ответа нет. Никакого. Вместо этого — яростное цепляние за второстепенные детали и обрывки прежней идеологии.

    Профессор Черняк сквозь зубы признает теоретическую возможность нападения Сталина на Гитлера когда-нибудь, но при этом не утверждает, что подготовка к этому велась. Не утверждает он также, что она и не велась. Он утверждает, что СССР к войне был не готов из-за репрессий против военных в конце тридцатых годов. Привычный аргумент, но неубедительный: если репрессии не помешали Сталину выиграть войну после страшного поражения 1941 года, то тем более не помешали бы победить в гораздо более благоприятных условиях — при внезапном нападении на Германию.

    Каковы были действительные планы Сталина и к чему в конце тридцатых годов готовился СССР — к войне, к обороне или ни к чему не готовился, — этого профессор Черняк не объясняет. Что не мешает ему с уверенностью заявить: «…Суворов не понял в Сталине главного: не подлинные интересы страны, а животный страх за свою власть руководил им. Сталин неплохо знал историю и очень боялся Гитлера: понимал, что начать неподготовленную войну с ним смертельно опасно…»

    Того, что Сталин руководствовался «подлинными интересами страны», Суворов не утверждал. Наоборот, утверждал обратное: Сталин всегда руководствовался только собственными людоедскими интересами. Интересно другое — откуда взялся миф о патологическом страхе Сталина перед Гитлером, страхе, помешавшем ему даже организовать оборону? Исторических свидетельств этому не существует.

    Статья Черняка — это типичный пример псевдонаучной, а по существу идеологической, чисто советской критики книг Суворова. Материалов такого типа можно найти в изобилии в прессе, а еще больше — в Интернете. Будучи редактором исторического отдела крупной газеты, я получал их кипами. Как правило, авторы таких статей — люди старшего поколения, военного или послевоенного, часто с научными степенями. Движет ими не научный интерес, а оскорбленное патриотическое чувство.

    Очень резко против книг Суворова выступил писатель Георгий Владимов, сам автор замечательных книг, в том числе и о войне. Владимов опубликовал в газете «Московские новости» (№ 5, 1999) статью «Была ли та война Отечественной?». Раздражение писателя вызвал не столько сам Суворов, сколько полученная им от других поддержка. В частности, историк Юрий Каграманов, который в большой статье о советском внешнеполитическом мышлении, опубликованной в журнале «Континент»[105], использовал выводы Суворова об агрессивных мотивах вступления СССР во Вторую мировую войну как несомненные и доказанные. Владимов считает теорию Суворова курьезом и на двух газетных полосах опровергает ее. Занятие довольно опасное.

    Для того чтобы опровергнуть Суворова, нужно либо доказать, что его сведения неверны, либо что неверен анализ. И в любом случае следует привести доказательства того, что в 1941 году СССР готовился не к агрессии, а к обороне. Владимов затрагивает только некоторые выводы Суворова, далеко не ключевые. Вглядимся в аргументы.

    На довольно второстепенное замечание Суворова о том, что, готовясь к обороне, не стоило переходить в 1940 году Неман, обороняться лучше за водной преградой, Владимов отвечает: формально да, но бывают исключения. И долго рассказывает, как под Сталинградом советские войска оборонялись, имея за спиной Волгу, и победили. Все.

    Не читавшие Суворова остаются в убеждении, что этот эпизод с Неманом был единственным его аргументом. На нарисованную Суворовым в двух книгах картину многоступенчатой подготовки к нападению — гигантскую концентрацию живой силы, танков и военных аэродромов прямо на границе, подготовку плацдармов для нападения на румынские нефтепромыслы и занятую немцами часть Польши, срочное формирование воздушно-десантных корпусов, передислокацию в приграничную зону военных складов и т. д. и т. п. — Владимов просто не реагирует. Как будто не читал.

    Строительство перед войной легких танков БТ, которые могли сбрасывать гусеницы и мчаться на колесах по автострадам, имевшимся тогда только в Западной Европе (по Суворову — доказательство агрессивных намерений), Владимов объясняет просто — «обезъянничанье». Дескать, придумал эти танки американец, а «мы у него слизывали, переняли и нежную заботу о европейском асфальте». Довольно странный и обидный для советских инженеров и специалистов из Генерального штаба упрек в идиотизме. Почему-то за эти злосчастные автострадные танки чаще всего безуспешно цепляются критики Суворова из числа возмущенной общественности. Аргумент, конечно, любопытный и убедительный, но совершенно не ключевой.

    Бомбардировочную авиацию дальнего действия Владимов не считает оружием наступательным и приводит пример, когда советские войска в начале войны отступали, а прорвавшиеся бомбардировщики внезапно отбомбились в Берлине. Действительно, был такой героический и не имевший никакого значения для обороны случай. Правильное применение дальних бомбардировщиков продемонстрировали в конце войны американцы и англичане, снеся с лица земли многие немецкие города.

    Владимов считает, что оружие, в принципе, на наступательное и оборонительное не делится: «в сущности, всякое оружие универсально — и значит, безразлично к версии Суворова». Конечно, можно микроскопом орехи колоть, но вряд ли это признак универсальности микроскопа. Логика вызывающе непрофессиональная.

    Гигантское превосходство СССР в самолетах Владимов считает фактором несущественным и не говорящим об агрессивности советских намерений: «Если немецкий пилот за войну сбивает 352 самолета, а наш самый успешный трижды герой — 62, будем ли сравнивать, у кого их больше, у кого они лучше?» Конечно, будем, если не решим, что Сталин сознательно планировал массовую гибель самолетов при обороне.

    Как и многие другие критики Суворова, Владимов почему-то считает отсутствие официального приказа о подготовке нападения на Германию доказательством неагрессивных намерений Сталина. Отсутствие документов, подтверждающих подготовку страны к обороне, критика, однако, не смущает. А аргументов в пользу массированной подготовки к нападению, которые Суворов приводит в избытке, Владимов даже не упоминает.

    Владимов утверждает, что Сталин даже если и хотел, то не мог бы напасть на Германию раньше 1945 года. Почему? Из-за террора в армии в 1938 году! Суворов этой проблеме посвятил целую книгу, ни одного аргумента из которой Владимов не упоминает и не опровергает.

    Владимов повторяет старый советский тезис — о том, что война с «малонаселенной Финляндией» показала слабость Красной Армии, никак не объясняя, почему не прав Суворов, развернуто доказывавший обратное. Критикой такую критику назвать трудно.

    Самое интересное в статье Владимова — это его оценка предвоенных советских стихов и песен. Он начисто отказывает им в воинственности и агрессивности:

    «…Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим». Катюша о чем просит своего «сизого орла»? «Пусть он землю бережет родную». А что у нас в пропеллерах дышит? «Спокойствие наших границ». А как там наша броня? «Броня крепка, и танки наши быстры», так что «заводов труд и труд колхозных пашен мы защитим». Если и слышится угроза, то это «если в край наш спокойный хлынут новые войны» — ну, тогда мы «песню споем боевую», и то — оборонного свойства: «встанем грудью за Родину свою». Так не готовят нацию к вторжению в чужеземье».

    Увы, именно так и готовят. Напрасно Владимов полагает, что если бы готовили к агрессии, то призывали бы в песнях: «давайте захватим чужую территорию и поработим соседние народы». Опять — необоснованное подозрение Сталина в идиотизме. Это же был очевидный пропагандистский принцип — чтобы поднять на агрессию, нужно призывать к защите. И в песнях, и в речах.

    Семнадцатого сентября тридцать девятого года, в день нападения на Польшу, Молотов призвал советских солдат защитить единокровных братьев — западных украинцев и белорусов. Когда в сороковом отнимали у Румынии Бессарабию, то защищали страдавших под чужеземным игом братьев-молдаван. От агрессивной Финляндии тоже только защищались. Песни и стихи сработали великолепно. За полтора года после пакта Молотова — Риббентропа, СССР успел напасть на всех своих европейских соседей и оккупировать территории с населением 23 миллиона человек. Советские люди между тем и через пятьдесят лет после победы в большинстве уверены, что вступили во Вторую мировую войну 22 июня 1941 года. Для советских военных историков-генштабистов такая позиция естественна. То, что ее разделял Георгий Владимов, серьезный писатель и последовательный диссидент, — удивительно.

    Такого рода претензии к теории Суворова только внешне выглядят как исторические дискуссии. Как правило, за ними скрывается моральный конфликт. Идет борьба не за историческую правду, а за право на историческую гордость. Владимов сформулировал это четко: «Оставим наших ветеранов при сознании, что они защитили родину, а не сумасбродный замысел своего правителя».

    Можно оставить. Можно и дальше говорить о воинах Красной Армии, как о бескорыстных освободителях.

    Для этого придется забыть о бесчисленных агрессиях и преступлениях против человечности, совершенных Красной Армией и советским режимом. О расстреле 24 000 польских офицеров в «мирное» лето сорокового года, о диком политическом терроре на освобожденных от немцев территориях, о Заксенхаузене, превращенном в часть ГУЛАГа, о людоедских режимах в восточноевропейских странах. О Ким Ир Сене, Мао Дзэдуне и Берлинской стене. Придется врать дальше.

    Проблема в том, что Владимов и его единомышленники призывают обманывать не только стариков-фронтовиков из сострадания, а всех вообще из патриотизма. Душевного благородства в этом, к сожалению, нет никакого.

    Еще одну статью против Суворова Георгий Владимов опубликовал в 1999 году в газете «Русская мысль»[106]. Опять Владимова больше, чем сам Суворов, раздражают его единомышленники, в частности Анатолий Копейкин, Тимур Мурзаев и автор этих строк, выступившие в той же «Русской мысли» в поддержку Суворова. Суворова и «суворовцев» писатель считает профессиональными еретиками, из чистого азарта ставящими вверх ногами давно устоявшиеся истины — «Каспийское море впадает в Волгу, овес кушает лошадей — вот истинный Суворов».

    К тому же они еще и молодые циники — «не размякнут перед обидой участника ВОВ, когда ему доказывают, что не родину он защитил, а преступный агрессивный замысел».

    Последний упрек — мне персонально. Отвечаю — размякну. Очень жалко несчастных обманутых людей. Но и размякнув, не смогу считать «участника ВОВ», подавлявшего танками парламентское движение в оккупированной Восточной Европе, антифашистом и освободителем. Потому что взгляд на такие вещи определяется не возрастом и чувствительностью, а совестью и здравым смыслом. Потому что знаю, что очень немногие «участники ВОВ» размякли бы перед обидой узников Заксенхаузена 1945–1950 годов. Или перед обидой сотен тысяч собственных соотечественников из перемещенных лиц, с их помощью отправленных в ГУЛАГ в 1945-м. От этого их еще больше жалко.

    До Владимова против Суворова не менее эмоционально, но не более убедительно выступил Наум Коржавин[107]. Советский военный патриотизм у фронтовиков-диссидентов иногда странным образом соседствует с сознательным антисоветизмом. Но не у всех.

    На риторический вопрос Владимова «Была ли та война Отечественной?» еще в 1981 году ответил Виктор Некрасов: «…«За правое дело!» Так называлась книга большого русского писателя Василия Гроссмана… Проснись он сейчас, Василий Семенович, мурашки пошли б у него по телу от одного этого названия. Он умный, даже мудрый, много знавший, чего не знали мы, предельно правдивый, даже он считал, что мы воевали тогда за правое дело. Враг будет разбит! Победа будет за нами! Но дело наше оказалось неправое. В этом трагедия моего поколения. И моя в том числе…»

    Булат Окуджава, тоже, как хорошо известно, фронтовик, сказал в интервью «Литературной газете»: «Суворова прочитал с интересом… Мне трудно усомниться в том, что мы тоже готовились к захватническому маршу, просто нас опередили, и мы вынуждены были встать на защиту своей страны»[108].

    Юрий Нагибин в романе «Свет в конце туннеля» писал: «Он (Сталин. — Д.Х.) просчитался с Гитлером не потому, что свято верил ему или был по уши влюблен, — это годится для сатиры, гротеска (Гитлер, конечно, импонировал ему, как и он Гитлеру), а потому, что случай нарушил точный расчет. Все было сделано безукоризненно: он запудрил мозги Адольфу договором о дружбе, дележом Польши, всемерной помощью сражающемуся рейху, одновременно заказал нашей промышленности танки на резиновом ходу — для гладких европейских дорог и самолеты-штурмовики без заднего прикрытия — все только на атаку, на мгновенный сокрушительный удар. Раздавить Гитлера и пройти, как нагретый нож сквозь масло, уже распотрошенную его временным другом и союзником Европу — вот в чем состоял сталинский план. Ему не хватило какого-то темпа, Гитлер опередил его себе на погибель»[109].

    «Стратегия наших военачальников сводилась к забиванию немецких стволов русским мясом. Жуков был просто мясником. Рухнула под ударами англо-американских бомбовозов немецкая оборонная промышленность, и немцы сдались. А пока этого не случилось, на авансцене битвы народов кривлялись двое отвратительных, кровавых и пошлых фигляров: Гитлер и Сталин. Им подыгрывали на вторых ролях два прожженных политика: Черчилль и Рузвельт. И все время шел какой-то омерзительный торг на крови, на жизнях тех, кто еще уцелел, делили земли, народы, вели новые пограничные линии по человеческим сердцам, и все гуще валил дым из газовых печей. А потом оказалось, что спор шел не между фашизмом и всем остальным человечеством, а между двумя фашистскими системами. Фашизм был побежден, фашизм победил»[110].

    Юрий Нагибин писал под явным влиянием книг Суворова, это видно из упоминания танков на резиновом ходу. Но дело тут опять же не в убедительности аргументации Суворова, а в способе исторического мышления. «Фашизм победил» Нагибина не совместим с призывом Владимова оставить ветеранов-фронтовиков в сознании своей правоты. Это не научный, не исторический конфликт, а идеологический. Фронтовик Нагибин на 11 лет старше диссидента Владимова, но освободиться от штампов советского воспитания ему, как и Окуджаве, Виктору Некрасову и прочим — немногим! — фронтовикам оказалось легче.

    Этот конфликт не решаем научными аргументами. Те, кто не хочет их видеть, — не видят.

    Доказательств того, что СССР в конце тридцатых вообще, а в 1941 году в частности усиленно готовился к агрессивной войне, вокруг нас полно и без сугубо научных военно-исторических исследований. Эта подготовка ведь касалась не только армии, а всей жизни бесправного населения до предела милитаризованной страны.

    Вот один пример. Когда мне в начале 90-х первый раз попался в руки «Ледокол» Суворова, наполненный ссылками на мемуары фронтовиков, то первая мысль была — а где еще можно найти такие свидетельства? В советское время практически не издавались добросовестные воспоминания о предвоенном времени, а среди относительно добросовестных самой известной (если не единственной) была книга Ильи Эренбурга «Люди, годы, жизнь». Открываю четвертую часть, относящуюся к весне 1941 года, и глазам своим не верю.

    24 апреля 1941 года Эренбургу звонит Сталин. Хвалит первую, опубликованную часть его романа «Падение Парижа» и осведомляется, не собирается ли Эренбург показать в книге немецких фашистов. Да, отвечает Эренбург, собирается, но боится, что цензура не пропустит. Сталин шутит: «А вы пишите, мы с вами постараемся протолкнуть…»

    На вопросы родных о разговоре мрачный Эренбург отвечает: «Скоро война…» И добавляет: «… я сразу понял, что дело не в литературе, Сталин знает, что о таком звонке будут говорить повсюду, — хотел предупредить».

    Итак, в апреле 1941-го Сталин лично сообщил Эренбургу, что собирается напасть на Германию и ему понадобится пропагандистский материал. И даже срок указал, месяца через три — столько приблизительно времени требуется на подготовку к изданию и выпуск книги. А лично позвонил для убедительности — посреднику осторожный Эренбург мог бы и не поверить, решить, что провокация. То, что речь идет о нападении, — однозначно. Иного варианта советская военная доктрина тех лет не допускала.

    И мрачность Эренбурга понятна. Наверное, после 22 июня он, несмотря на катастрофичность ситуации, вздохнул с облегчением. Так и не пришлось ему стать трубадуром агрессии. Бог миловал. Все-таки обличать агрессоров порядочному человеку психологически легче.

    Главное, весной 1941 года Эренбург все знал. И знание свое пронес через всю жизнь, ни с кем напрямую не поделившись. А может, надеялся, что вдумчивому читателю и написанного достаточно, чтобы догадаться. Как выяснилось, зря надеялся.

    Надо полагать, людей, знавших или догадывавшихся, как Эренбург, о ближайшем запланированном будущем, было предостаточно. Но после войны, начавшейся и закончившейся вопреки этим планам, вспоминать о них было очень не с руки, да и весьма опасно для жизни.

    Одним из таких осведомленных людей, несомненно, был писатель Всеволод Вишневский, автор знаменитой пьесы «Оптимистическая трагедия» и сценария фильма «Мы из Кронштадта». Он принадлежал к самой верхушке сталинской интеллектуальной элиты. До войны он был главным редактором журнала «Знамя», возглавлял Оборонную комиссию Союза писателей, присутствовал на закрытых совещаниях в Главном управлении политической пропаганды Красной Армии, на просмотрах зарубежных военных фильмов. Он бывал на приемах у высших советских сановников и сам был высоким сановником, одним из тех, кто отвечал за военную пропаганду в СССР. Естественно, что Вишневский входил в узкий круг наиболее информированных людей в государстве.

    В мае 1995 года журнал «Москва» опубликовал выдержки из дневников Всеволода Вишневского за 1939–1941 годы, подготовленные к печати историком В. Невежиным.

    Эти дневники — необыкновенно важный исторический документ. Они полностью подтверждают версию о том, что в конце тридцатых годов Сталин готовил нападение на Германию и Европу. Для посвященного в нюансы советской политической кухни Вишневского нет сомнений в том, каков действительный смысл пакта «Молотов — Риббентроп» для советской стороны. Это способ взорвать мир в Европе, стравить европейские страны в долгой выматывающей войне и в нужный момент вмешаться — «ударить Гитлера по затылку». Вишневский с восторгом ждет такого развития событий. Как о главных целях советской политики Вишневский пишет о «превентивном ударе» по Германии, о захвате проливов и Балкан, о советизации европейских стран — Германии, Польши, Чехословакии, Румынии… О решении проблем в Азии. О том, что после разгрома Германии СССР останется один на один с Англией и США, с которыми, вероятно, придется временно поделить мир, если сил для продолжении войны будет недостаточно. И о неминуемом продолжении войны за мировое господство еще через 10–15 лет, когда силы будут накоплены. И еще о том, что решающим моментом станет, скорее всего, лето 1941 года…

    Вот самые интересные выдержки из дневника Вишневского:

    1939 год

    28 августа (днем)

    Шквал откликов по поводу германо-советского договора. (Может быть, мы сохраняем за собой последнее слово. В случае войны выступим последними. И — вполне возможно — ударим по той же Германии.) <…>

    31 августа (утром)

    Все время думаю о европейской обстановке. По карте прикидываю: как относятся к германо-советскому договору европейские страны и США.<…>

    Мы: 1) выиграем время; посмотрим военную мощь стран в деле; 2) проверим, приобретем опыт — гораздо более полезный, чем в Испании и Китае; 3) приведем себя в максимальное мобилизационное состояние (новый закон о всеобщей воинской обязанности); сохраним первоочередные кадры; 4) а в случае необходимости — через МНР и Китай стукнем Японию, чтобы развязаться на Востоке; 5) сможем улучшить позиции на Западе <…>; 6) сможем выждать роста национально-освободительного движения в урезанной Польше, Чехословакии, Австрии; 7) выждать новых предложений, уже серьезных, от той же Англии, Франции; 8) при случае — денонсировать договор с Германией и ударить. <…>

    1 сентября

    Днем — по телеграфу доклад т. Молотова о германо-советском пакте. СССР выиграл свободу рук, время. <…> Ныне мы берем инициативу, не отступаем, а наступаем. Дипломатия с Берлином ясна: они хотят нашего нейтралитета и потом расправы с СССР; мы хотим их увязания в войне и затем расправы с ними. <… > Вторая мировая война несомненно расширяется.<… > Но с кем ни говоришь: «Мы через год будем бить Гитлера». Об этом, как передают, говорят в армии. <… >

    Для СССР пришла пора внешних мировых выступлений. За 22 года мы не только восстановили, умножили силы страны. <…>Тут и вопрос о выходе нашем в Средиземное море, — что не удалось в связи с испанским поражением, но может удаться через Карпаты, Балканы и, может быть, Турцию. Тут и вопрос о Польше. Возможно, что в нужный момент мы объявим лозунг «восстановления Польши».<… > Нас предпочтут немцам. Мы будем решать и прибалтийские проблемы, и проблемы Чехословакии и Румынии, и Малой Азии. И огромные проблемы Азии.

    Гадать, как сложится игра, трудно. Но ясно одно: мир будет вновь перекроен. В данной войне мы постараемся сохранить до конца свои выигрышные позиции. Привлечь к себе ряд стран. Исподволь, где лаской, где силой. <… >

    1940 год

    4 апреля

    В предвидении различных вариантов мы сохраняем силы, укрепляем армию и флот. Английские политики хотели прийти в конце войны и устроить все в Европе по-своему. Но мы кое-чему научились и перехватили как будто у англичан их здравые намерения.

    5 апреля

    <…> Дружба с Германией, пакт и пр. — все это временный ход, это тактические приемы. Выиграем ли мы? <… > Или только дадим немцам время, передышку, снабжение. Не знаю. <… >

    29 июля

    <… > Мы упорно внедряемся на запад и юго-запад. <… > Мы добьемся контроля над проливами. Мы будем на Балканах. <… >

    Если мы выиграем эту зиму, если Гитлер сорвется на походе против Англии, дела будут неплохи.

    22 октября (днем)

    Слушал на активе Московской организации доклад Мануильского.

    <…> Уж если воевать, то в наиболее выгодной обстановке. Когда наметится надлом, — хотел бы сказать: надлом Гитлера.

    31 декабря

    Картина великой войны все яснее и шире перед нами. И вряд ли мы останемся в стороне. Нужно готовиться, быстро. Видимо, мы выступим, выждав, ближе к развязке. Думаю: против «оси».

    1941 год

    31 января.

    <…> Позиция СССР выжидательна, мы, если будет целесообразно, сможем бросить и свою гирю на весы войны.

    317

    <… > Продумываешь возможные варианты — в какой уж раз:

    <… > Вариант — из наиболее распространенных в нашем обществе: СССР выжидает, спешно усиливаясь, — перевооружаясь, подтягивая на необходимый уровень свои вооруженные силы. Ждем выступления США и, может быть, других стран. <… > Затем выступаем, чтобы общими силами сломить блок агрессоров. <… >

    Положительные наши возможности: движение на Запад, присоединение Польши, Чехословакии, Карпатской Украины, отдельных частей на Балканах. Возможность решения проблемы проливов — проблемы тысячелетней важности. <… > Возможность серьезных перемен на Ближнем Востоке, в Средней Азии и пр. Сильное давление СССР, в случае разгрома Германии — в Европе. Советская (народная) Германия. Мы и Англия (с тылом США) лицом к лицу. Разделение сфер (слово не-разб.: влияния?). В перспективе, однако, новые войны — народная Европа и Азия против старого капиталистического мира: Англия — США. Воображение может увести далеко.

    <… > Решит, вероятно, ближайшее лето…

    Неизвестно — что желательнее: победа «оси» или англо-американское владычество, с новой цепью держав вдоль наших границ — от Атлантики до Тихого океана. Выбытие из строя одной из основных сторон (Германии или Англии) оставляет СССР наедине с врагом. <… > Поле будет расчищено от посторонних, мешающих. Возможны, конечно, и временные компромиссы: после войны, например, когда все будут утомлены, истощены. Но воспроизводство идет быстро. Сменится одно поколение: еще 20–25 лет, и вопрос может встать во весь рост. Это уже представляется решать нашим тт. внукам.<… >

    Ночь на 10 февраля

    В прошлый раз я пробовал наметить возможные варианты. <… > Наше выступление против Германии и «оси». <… > Движение на Запад, Проливы и пр. <… > Перспектива советизации некоторых стран (Польша, Чехо-Словакия, может быть, Балканы, частично <…>). Компромисс с Англией и США. Но — в отдалении неизбежность новых столкновений с капиталистическим миром…

    Вариант наиблагоприятнейший. Мы пользуемся старым методом «разделяй и властвуй». Мы вне войны, кое-что платим за это, многое получаем. <…> Помогаем вести войну той же Германии, питая ее по «порциям», на минимуме. Не мешаем империалистам вести войну еще год, два. <…> Выжидаем их ослабления. Затем — выступаем в роли суперарбитра, «маклера» и т. п. Вмешательство, давление может быть и мирным, и вооруженным, — «под занавес». <… >

    Вечер 3 марта

    <… > Трудно предугадывать развитие событий. Но, вероятно, мы подождем, пока Гитлер серьезно увязнет в большой схватке на Западе. Всего скорее — в операции вторжения. Она потребует огромного напряжения немецких сил.<… > В этих условиях СССР сможет ударить Гитлера «по затылку». <… > С англо-американским миром — враги второй очереди — возможен компромисс, лет на 10–15. Это нужный нам срок для развертывания огромной экономической и оборонной мощи, постройки Великого флота и пр. <… >

    Днем 9 апреля

    <…> Чувствуешь, однако, — несколько выждав, взвесив, что еще не пришел час нашего вмешательства. Нам надо провести весенний сев, надо выполнять программу, вести учебу, работать, нажимать… <… > Как же сложатся события? <… > Пусть затянется дело до зимы, тогда скажется и оборона Англии, и мощное давление США. <… > Тогда придет наш час!

    12 апреля, 5 ч. дня

    Сейчас вернулся из Кремля: был у Ворошилова. <… > Перешел к теме Гитлера: человек оказался гораздо умнее и серьезнее, чем мы предполагали. Большой ум, сила. <… > Пусть упрекают: маньяк, некультурный, экспансивный и пр., но в своем деле — гений, сила… Повторил это. <…> Мы внимательно слушали. Трезвая оценка возможного врага. Это серьезное качество К. Е. <…>

    14 апреля

    Германский удар против нас и наш ответ (или превентивный удар) неминуемы. Идя на пакт, и мы планировали: пусть начнут драку, ослабят друг друга, вскроют свои сильные и слабые стороны, по возможности увязнут; мы их будем умело поощрять, сталкивать и пр., и при случае, по ленинской формуле, — сами перейдем в нападение… У нас будут резервы: народы оккупированных стран, где озлобление против немцев, тяга к миру, к освобождению неимоверная. <… > Правда вылезает наружу. Временное соглашение с Гитлером трещит по швам. <… >

    13 мая

    Военная речь Сталина в Кремле на выпуске академий. Речь огромного значения. Мы начинаем идеологическое и практическое наступление… Речь идет о мировой борьбе: Гитлер тут просчитывается. <… > В дело вступает Америка, ее готовность к 42-му году. И слово скажем и мы: нам до Европы, в частности до славян, ближе, чем кому бы то ни было. У нас есть свежесть, неизрасходованные силы, опыт… <… > Впереди — наш поход на Запад. Впереди возможности, о которых мы мечтали давно.

    21 мая

    <…> Что-то затевается крупное. Германия с ее 250 дивизиями не может терять времени, быть «в простое». Она выбирает направление…

    За рубежом видят и понимают, что мы выигрываем, копим силы, <… > — и сможем стать, если те, воюющие, продлят кровопускание, суперарбитром в Европе и Азии. Гитлер понимает, что мы ведем дело к тому, чтобы дать ему по затылку, желательно при истощении Германии, этак в 1942 году…



    Владимир Резун, суворовец Воронежского суворовского военного училища, 1960 г.



    2-й взвод 6-й роты Калининского суворовского военного училища. В первом ряду третий справа Владимир Резун, 1964 г.




    Владимир Резун, третий курс Киевского высшего общевойскового командного дважды Краснознаменного училища им. Фрунзе, 1966 г.




    Владимир Резун, 66-я мотострелковая дивизия Прикарпатского военного округа, 1969 г.




    Татьяна и Владимир Резуны, Разведотдел штаба Приволжского военного округа, 1971 г.




    Владимир Резун, последняя фотография в погонах, сделанная в здании ЦК КПСС, Москва, Старая площадь, 6-й подъезд, 1971 г.




    Татьяна Резун, 1971 г.




    Владимир Резун вскоре после побега. Великобритания, 1978 г.




    Татьяна с детьми Натальей и Александром. Майорка, 1984 г.




    Татьяна, 1996 г.




    Наталья и Александр, 1996 г.






    Диплом с отличием Киевского высшего общевойскового командного дважды Краснознаменного училища им. Фрунзе, 1968 г.




    Диплом Академии Советской Армии (Военно-дипломатической Академии), 1974 г.




    Выписка из экзаменационных ведомостей к диплому Киевского высшего общевойскового командного дважды Краснознаменного училища им. Фрунзе, 1968 г.




    Виктор Суворов рассказывает






    Виктор Суворов рассказывает









    Страница из русско-немецкого разговорника




    Дед Владимира Резуна — Василий Андреевич Резунов в австрийском плену, 1917 г.




    Письмо В.А. Резунова из австрийского плена своей семье в Екатеринослав (на обороте фотографической карточки), 1917 г.

    <…> Передовые в «Красной звезде» — информация о мобилизации ряда классов запасных («сотни тысяч»). Печатается как статейка об учебе запасных. Скромно…

    В ближайшие дни будет серия статей — о перерастании революционной политики Франции (Наполеон) в захватническую. Аналогия: Германия в 1939 г., борьба против Версаля, восстановление страны, перерастание войны в захватническую.

    2 июня

    Сосредоточение войск. Подготовка соответствующей литературы. В частях — антифашистские фильмы — «Мамлок», «Оппенгейм» и др. Чувствуются новые события.

    21 июня

    Я, взвешивая информацию, — думаю: а может быть, мы, ввиду отказа Германии от консультаций и т. п., с весны начали «тихий» нажим на Германию. <… > Наш нажим тормозит Германии возможность действий на Западе. Вот он, русский фронт, — только в потенции!

    * * *

    Одних дневников Вишневского было бы достаточно, чтобы снять всякие сомнения в правоте Виктора Суворова. Но вряд ли победа в научных спорах поможет ему в обозримом будущем исправить в глазах соотечественников свою репутацию предателя.

    Времена, когда люди, в советское время открыто выступившие против советского режима, начнут пользоваться в России всеобщим уважением, таким, каким в Германии пользуются, например, участники покушения на Гитлера в 1944 году, — такие времена придут еще не скоро. Сам Суворов объясняет это тем, что «пуповина, связывающая нынешнюю Россию с бывшим режимом, — коммунистическая пуповина, — не отрезана… И пока эта кровная и духовная связь сохраняется, гниение будет продолжаться».

    Чекисты, до конца выполнявшие свой профессиональный долг и не изменившие присяге, воспринимаются в России и через многие годы после развала СССР героями. Те же, кто помогал этому развалу, изменив присяге, данной советскому режиму, по-прежнему — предатели.

    Парадоксальность этой ситуации легко увидеть, сравнив судьбу и репутацию Виктора Суворова с судьбой и репутацией его старшего коллеги по советской разведке полковника Артура Адамса.

    Прежде чем стать разведчиком, Артур Адамс был инженером. Успешным и высокопоставленным. Он родился в 1885 году в Швеции в семье инженера-судостроителя. В 1890 году Адамсы переехали в Россию. Юный Адамс учился в школе при Минных классах Балтийского флота в Кронштадте, участвовал в забастовках, был сослан, бежал. В 1906 году уехал из России. Жил в Германии, Италии, Египте, Аргентине. Учился в Торонтском университете в Канаде. В 1913 году переехал в США, работал в разных фирмах инженером. В 1926 году был призван в американскую армию, дослужился до майора.

    Потом происходит перелом. Уволившись из армии, Адамс начинает работать в неофициальном торговом представительстве РСФСР, а в 1920 году уезжает в Россию. Он быстро делает карьеру. В 1921 году — управляющий автомобильным заводом «АМО». Потом другие высокие посты в промышленности, частые командировки за границу. В 1934 году Адамс — помощник начальника Главного управления авиационной промышленности. И новый перелом — его переводят в военную разведку. В 1935 году Адамс становится нелегальным резидентом ГРУ в США под кличкой Ахилл. Он занимался военно-промышленным шпионажем. Получал от завербованных им агентов ценные сведения об американской радиотехнической промышленности, о разработке боевых отравляющих веществ.

    В 1938 году Адамса, как и многих других разведчиков, отзывают в Москву, обвиняют в связях с врагами народа, увольняют из разведки, но почему-то не репрессируют. Однако в 1939 году опять возвращают в разведку и снова посылают в США, где он продолжает прежнюю деятельность. Адамс возглавляет техническую лабораторию и создает агентурную сеть из своих коллег, друзей и знакомых, которые поставляют ему секретную военно-техническую информацию. В 1944 году ему удается получить очень важные данные о разработке американцами атомного оружия. Руководитель секции закрытого научно-исследовательского института передал Адамсу несколько тысяч страниц документации и образцы урана, бериллия и тяжелой воды. В конце концов ФБР начало следить за Адамсом, но разоблачить его не сумело. В 1946 году его с трудом переправляют в Москву и по возвращении присваивают звание инженер-полковника. Адамс умер в 1969 году.

    Приблизительно так преподносится история жизни разведчика Артура Адамса в апологетической статье писателя Владимира Лота («Совершенно секретно», № 11, 2001). Очень интересная история. Но особенно интересна заключительная фраза статьи: «В 1999 году указом Президента Российской Федерации Артуру Артуровичу Адамсу было присвоено звание Героя России».

    Стоп! Звание Героя Советского Союза Артур Адамс безусловно заслужил. Но Героя России? Тут сразу завязывается целый клубок моральных, исторических и психологических проблем. Адамс начал свою деятельность разведчика в 1934 году. Это пик произошедшего в СССР глобального перелома. Сталин завершил перестройку государственного и партийного аппарата и экономической системы государства. Уничтожил частное сельское хозяйство, превратил ГУЛАГ в крупнейший производственный концерн и начал строительство военной промышленности в невероятных масштабах. Цель — подготовка мировой войны — была очевидна и Западу, и тем, кто принимал в этом строительстве руководящее участие. Несомненно, и Адамсу. Он работал на чудовищный, бесчеловечный режим, для того чтобы снабдить его оружием. По каким причинам — об этом дальше. Но обманываться он никак не мог. В 1939 году, когда Адамс приехал в Америку во второй раз, СССР начал вместе с Германией войну против западного мира. В 1944 году, когда Адамс добывал атомные секреты, было тоже совершенно очевидно, для чего Сталину нужна атомная бомба. Сам Адамс писал своему руководству в Москву: «…проектируется полное уничтожение и Японии, но нет гарантии, что наши союзники не попытаются оказать влияние и на нас, когда в их распоряжении будет такое оружие». Адамс знал Америку и знал СССР. Он понимал, что «оказать влияние» означает не напасть, а противостоять потенциальной агрессии. Информация, полученная Адамсом, послужила, видимо, одним из самых важных толчков, заставивших Сталина обратить внимание на атомное оружие и начать его разработку. Трудно даже представить себе, что произошло бы с миром, если бы СССР получил атомную бомбу чуть раньше американцев или хотя бы одновременно. А если бы Адамсу повезло с агентом не в 1944-м, а в 1942 году? С точки зрения западной морали Адамс занимался глубоко преступной деятельностью. Постсоветская Россия торжественно заявила устами своих президентов о разрыве с прошлыми ценностями и переходе в лоно западной демократической цивилизации. Запоздалое награждение таких людей, как Адамс, высшими государственными наградами выглядит сегодня так же дико, как если бы ФРГ одарила высшим государственным орденом посмертно за заслуги перед отечеством, скажем, Отто Скорцени. Герой, конечно, всегда герой. И награду заслуживает, даже если, с точки зрения врагов, и преступник. Но награждать должны свои. Похоже, что они и награждают. Тогда получается, что декларации о пересмотре взглядов и новых демократических ценностях — ложь, дымовая завеса. У тех, кто наградил Адамса, ценности остались прежними.

    Другая сторона этой ситуации — психологическая. Люди типа Адамса — с европейским образованием, высокой профессиональной квалификацией и знанием мира — в советской системе — редкость. Что его заставило? Революционные увлечения молодости не объяснение. Они могли скорее отвратить его и от ленинской, и от сталинской государственной системы, нежели привлечь к ним. Более серьезный мотив — профессиональные амбиции. В 1920 году тридцатипятилетнему отставному майору светила в Москве блестящая карьера. Таких людей советские представители по всему миру заманивали в Советскую Россию, лишившуюся почти всей интеллигенции. Предположить, что через 10–12 лет уже никто в России не сможет распоряжаться своей жизнью и даже своей профессией, тогда было трудно.

    Понять, почему в 1934 году замминистра авиационной промышленности СССР (так позже называлась его должность) согласился стать резидентом в Америке, легко. Попробовал бы не согласиться. Но почему не сбежал? Романтиками могли быть его агенты, американские левые интеллектуалы, бескорыстно снабжавшие СССР военными секретами и наивно считавшие, что тем самым борются за мир. Но он-то знал систему изнутри. Разгадку можно найти в той же статье. Оказывается, у Адамса была жена, американка Доротея Кин. Они поженились в Берлине в 1930 году. И все годы его шпионской деятельности жена жила в Москве. Они встретились снова только в 1946 году. Вот и объяснение. Жена была заложницей. Обычная советская практика.

    Происходит метаморфоза. Вглядываешься в текст наполненной дежурным восхищением статьи, и сквозь образ замечательного патриота, героя, рискуя жизнью добывавшего для любимой страны вражеские секреты огромной важности, проступает облик несчастного человека, из страха за жизнь близких занимавшегося грязным делом. И дело не в том, что он был разведчиком, а в том, на кого и для чего он работал.

    Вообще смена моральных ориентиров в обществе — гораздо более трудный процесс, чем смена режима. Даже зная, как все было на самом деле, трудно совместить это знание с привычным стереотипом.

    Все школьники 60—70-х годов помнят, кто такой Николай Кузнецов, он же обер-лейтенант Пауль Зильберт.

    Все читали книжку «Это было под Ровно». Советский разведчик в немецкой форме бесстрашно действовал на занятой немцами территории. Совершал теракты. Фантастически смело, прямо на улице застрелил несколько высоких немецких офицеров. Погиб в бою, пробиваясь к своим через линию фронта. Несомненный герой.

    В конце 90-х годов были опубликованы мемуары бывшего начальника Кузнецова, руководителя диверсионного отдела НКВД генерала Павла Судоплатова. Су-доплатов пишет и о Кузнецове. Оказалось — все правда. Действительно герой. Отчаянной смелости человек. Но оказалось, что и не вся правда. Кузнецова НКВД завербовал в середине 30-х годов. Он был, видимо, человеком с безусловными актерскими данными. В Москве перед войной работал с интеллигенцией, изображал из себя представителя золотой молодежи, тогдашнего «плейбоя». Имел машину (тогда большая редкость) и вращался в художественных, актерских, балетных и дипломатических кругах. Информировал НКВД о том, что там происходило. Короче, сажал художественную интеллигенцию.

    Потом началась война, и он стал бесстрашным разведчиком. А может, и никогда не переставал им быть. Совсем не просто совместить образ героя-антифашиста с образом провокатора-осведомителя. А ведь Кузнецов был, надо полагать, человеком цельным. В его возрасте и в его время советская молодежь была почти вся цельной. Плохо представляю себе, что творилось тогда в головах у Николая Кузнецова и Артура Адамса. Но так же плохо представляю себе, что сегодня творится в головах у авторов статей, прославляющих советских героев в качестве Героев России. И у тех, кто посмертно награждает таких людей уже российскими, а не советскими орденами. Суметь себе это представить — значит суметь понять историю.

    В современной России Артур Адамс и Николай Кузнецов по-прежнему — национальные герои, а Виктор Суворов — национальный предатель.

    Тем хуже для России.

    «Антирезунизм» как субкультура

    Дмитрий Хмельницкий

    Осенью 2005 г., только начав собирать материал для первого сборника «Правда Виктора Суворова», я сразу натолкнулся на проблемы с привлечением германоязычных авторов. Филипп Хоффман, когда-то одним из первых поддержавший концепцию Суворова, к тому времени умер, а среди живых желающих принять участие в сборнике никого тогда найти не удавалось. Один немецкий историк, занимающийся сталинскими репрессиями, так объяснил мне ситуацию: «Среди исследователей, зависящих от получения грантов, вы не найдете никого, кто бы открыто выступил на стороне Суворова независимо от того, что они сами по его поводу думают. Это может им дорого обойтись».

    Пророчество оказалось не совсем верным, в чем могут легко убедиться читатели второго и третьего сборников, в которых приняли участие известные немецкие исследователи Хайнц Магенхаймер, Штефан Шайль, Богдан Мусиаль.

    Но проблема действительно есть, причем даже не научная в прямом значении этого слова. В научном сообществе Германии роль СССР в развязывании Второй мировой войны предпочитают не обсуждать вовсе. В этом смысле о Советском Союзе принято говорить как о покойнике — либо хорошо, либо ничего. Хорошо, это значит так, как внушалось советской пропагандой — Советский Союз жертва гитлеровской агрессии и спаситель Европы от фашизма. Все, что выходит за рамки этой формулы, воспринимается, как правило, как некое хулиганство, нарушение правил профессиональной этики. И автоматически подпадает под подозрение в симпатиях к реваншизму. При этом делается абсолютно нелепый логически, но традиционный и популярный вывод: «Если некто хочет сказать, что не один Гитлер виноват в развязывании мировой войны, то этот некто пытается оправдать Гитлера». Такая постановка вопроса в принципе исключает попытки разобраться в ситуации.

    Один американский историк, часто бывающий в Германии, рассказал мне, что, когда в беседе с немецкими коллегами речь заходит о роли СССР в подготовке к войне, лица у них каменеют, а желание развивать тему начисто пропадает. При этом нельзя сказать, что в Германии (и вообще на Западе) существует научная оппозиция суворовской концепции о подготовке Сталиным нападения на Европу. Ничего более убедительного, чем пересказ старых, советских еще тезисов, не появляется. И более убедительной критики Суворова, чем широко известная и многократно заслуженно изруганная за низкий научный уровень книга Габриеля Городецкого «Миф «Ледокола», тоже нет. Есть табу. Есть простое нежелание говорить на эту тему и нежелание ее исследовать.

    Но ситуация все-таки меняется, о чем можно судить по выходу книг названных выше авторов, да и по содержанию традиционно выпускаемых ежегодно к разным военно-историческим датам телевизионных фильмов, тон которых в отношении СССР становится все менее апологетическим.

    Когда первые книги Суворова — «Ледокол» и «День М» — вышли в России, то сразу разгорелась очень бурная полемика. Против Суворова выступили заслуженные советские военные историки А. и Л. Мерцаловы, Ю. Горьков, В. Анфилов, М. Гареев… В поддержку Суворова выступили М. Мельтюхов, В. Данилов, В. Невежин, Ю. Фельштинский и др. В дальнейшем старая антисуворовская гвардия вышла из игры. Во всяком случае, они не принимают больше участия в публичных дискуссиях и не выпускают последовательно опровергающих суворовскую концепцию сочинений. Число сторонников Суворова в академической среде в то же время постоянно растет, о чем можно судить хотя бы по списку авторов уже трех сборников «Правда Виктора Суворова». Место академической по форме критики Суворова заняло в России огромное количество (уже около трех десятков) книг чисто пропагандистского характера, чаще всего пытающихся заклеймить «предателя Резуна» и всячески его скомпрометировать. Как правило, они издаются под псевдонимами типа «Кадетов», «Грызун», «В. Суворов» и т. п. А место научной оппозиции — чрезвычайно активное и агрессивное, но исключительно сетевое, сообщество «антирезунистов». Их забавная отличительная особенность, в первую очередь бросающаяся в глаза, — принципиальное нежелание именовать Виктора Суворова тем именем, которым тот подписывает свои книги. Видимо, в их среде настоящая фамилия Суворова — Ре-зун считается неблагозвучной, а потому обидной. Впрочем, это не единственное и, пожалуй, самое безобидное нарушение ими правил приличного поведения.

    Мне пришлось познакомиться с этой виртуальной публикой после выхода весной 2006 года первого сборника «Правда Виктора Суворова» — сначала на одной из чужих страниц «Живого Журнала», а потом и на моей собственной. Сотни реплик, как правило высокомерно-оскорбительных и намеренно грубых, симулировали обсуждение книги, которую ни один из участников-«антирезунистов» не читал. Многие явно не понимали даже, что речь идет не о текстах самого Суворова, а сборнике статей совершенно других авторов.

    Реакция была очень однородная — глумление, ненависть к Суворову, нежелание читать книгу и одновременно неверие в то, что выводы Суворова поддерживают другие исследователи. Хотя книга как раз из таких статей и составлена. Немедленные попытки втянуть в традиционные обсуждения третьестепенные детали.

    Причем диспутанты явно не различали ключевые аргументы суворовской аргументации и совсем не обязательные. Было ясно, что их возмущали не неточности в деталях, а суть концепции, т. е. выводы о политике и намерениях Сталина. Но попыток опровергать ключевые аргументы не наблюдалось. Шли ритуальные и явно хорошо отработанные танцы вокруг деталей вроде тактико-технических данных танков и другой военной техники в наивной уверенности, что, если удастся доказать неточности в книгах Суворова, идея того, что Сталин готовил нападение на Европу, угаснет сама по себе.

    Критика в принципе бывает двух сортов — уточняющая или опровергающая. Уточняющая критика оспаривает частности и тем самым помогает автору избавиться от неточностей.

    Парадоксальность активности «антирезунистов» состоит в том, что вся она в лучшем случае укладывается в рамки уточняющей критики (удачной или неудачной — неважно). Но крик при этом стоит такой, как будто толпы народу уже давно концепцию Суворова растоптали и теперь пляшут на костях. Хотя ничего похожего на последовательное опровержение его концепции и близко не появлялось. Ни опровержения ключевых доказательств, ни альтернативной исторической концепции нет. Есть попытки «ущучить» по мелочам.

    От меня требовали немедленного ответа, почему Суворов ошибается в тех или иных тактико-технических данных и т. п. Справиться с ними в целом оказалось довольно легко, нужно было только попросить высказать обоснованные претензии по поводу данной книги в целом и дюжины ее авторов, помимо Суворова. И народ увял. В целом наезд производил впечатление хорошо отработанной методологически акции по травле сторонников Суворова, случайно оказавшихся в поле зрения этой публики. У участников срабатывал «активно-оборонительный», как говорят кинологи, рефлекс на само имя Суворова. Но только на него. Ни одной попытки зацепить или оспорить других ученых, приходящих к тем же выводам, что и Суворов, не помню. Многие выступления были настолько грубы и нелепы, что производили впечатление активности нанятых «клакеров». В целом эти акции ни в малейшей степени не напоминали споры на научные темы, даже на любительском уровне.

    Характерна цитата из книжки «Грызуна», приведенная владельцем сайта, на котором происходило обсуждение, выступавшим под сетевым псевдонимом и-96: «Наглая подтасовка, направленная на очернение одного из самых светлых (хотя и трагического) периодов нашей истории. Почему мы считаем Резуна фальсификатором? Резун, замахнувшись на самое святое в истории своего народа (все равно, кем он себя считает, русским или украинцем), обвинив его в совершении самого тяжелого преступления в истории XX века, ни разу не усомнился в своих выводах»[111].

    Вот это «самое святое» они и защищали всеми доступными способами. Но почему-то только от Суворова. Видимо, срабатывала дурацкая уверенность, что легкомысленный стиль его книг позволяет встать на одну с ним доску кому угодно.

    ***

    У этого сообщества имеется неформальный идеологический центр в лице историка Алексея Исаева, выступающего в Сети под именем «Доктор Гильотен», автора вышедшей в 2006 г. и ставшей сразу широко известной книги «Антисуворов». В «антирезунистской» среде обычно считается, что Исаев — единственный, кто может на равных выступать против Суворова.

    На самом деле — ни в коем случае не может. Даже и не пытается. Они с Суворовым играют в совершенно разные игры и преследуют совершенно разные цели. Если Суворов пытается решить историческую проблему, то Исаев под видом критики Суворова решает проблему компрометации самого Суворова, оставляя суть дискуссии в стороне, даже не пытаясь предложить вместо отвергаемой им концепции некую альтернативу. Поэтому книга Исаева — чрезвычайно любопытное и довольно редкое явление с точки зрения жанра.

    У книги «Антисуворов» есть подзаголовок, вынесенный на обложку — «Большая ложь маленького человечка». Уже одна эта выходка выводит Исаева за пределы круга людей, с которыми допустимо вести дискуссии, тем более научные. Хотя, конечно, не с точки зрения его сторонников, для которых такое поведение — норма.

    Существует логика ведения научных дискуссий. Для того чтобы опровергнуть некую научную концепцию (в том числе и историческую), нужно сочинить текст — книгу или статью — по определенным правилам.

    1. Изложить концепцию критикуемого автора.

    2. Изложить его основные аргументы (такие, без которых концепция рассыпается).

    3. Опровергнуть эти аргументы. Показать, что логика автора не работает, а из приведенной информации следует сделать совершенно иные выводы, дающие в итоге иную историческую картину.

    4. Нарисовать эту картину.

    Применительно к Суворову это выглядит так. Следует доказать, что его основные аргументы в пользу подготовки Сталиным нападения на Европу в 1941-м не работают. Что приведенная им информация более убедительно истолковывается обратным образом — в пользу подготовки обороны (или любого другого варианта действий, если удастся его вообразить). Следует доказать также, что его аргументы в пользу того, что политика Сталина в тридцатые годы была направлена на провоцирование мировой войны, также не работают, а то, что известно о ней, указывает на совершенно иной образ мыслей и действий Сталина и советского руководства. И объяснить — на какой. Собственно говоря, эти два тезиса — а) вся политика Сталина изначально была направлена на провоцирование мировой войны, в которой СССР должен был остаться победителем, и б) подготовка к нападению на Европу велась и должна была закончиться к июлю 1941-го — и составляют суть концепции Суворова. Вокруг них и разворачиваются все споры.

    В 1996 году, вскоре после выхода «Ледокола» в России, Михаил Мельтюхов опубликовал в сборнике «Советская историография», вышедшем в серии «Россия XX век» под редакцией академика Ю. Афанасьева, статью «Современная историография и полемика вокруг книги В. Суворова «Ледокол»[112]. Статья интересна не только взвешенным взглядом на работу самого Суворова, но и жесткой оценкой выступлений его российских критиков. Мельтюхов рассмотрел основные поднятые Суворовым вопросы в контексте традиционной советской историографии и первой волны обрушившейся на Суворова критики. Из тридцати трех страниц журнальной статьи одиннадцать занимали ссылки по теме (186 ссылок). Выводы Мельтюхова относительно состояния тогдашней российской (а по сути, еще советской) военной историографии и научного уровня критиков Суворова неутешительны: «В военно-исторической литературе пересмотр официальной версии только начался, и появление «Ледокола» В. Суворова, который предложил новую концепцию, послужило толчком к его ускорению. В то же время ход связанной с книгой дискуссии свидетельствует о том, что отечественная историография еще не готова к радикальной перемене устоявшихся подходов. Дискуссия показала, сколь слабы историографические разработки большого числа тем, сколь велика потребность в крупных проблемных исследованиях этих вопросов. Только дальнейшая разработка проблем кануна войны на основе значительного расширения источниковой базы и отказ от всякой идеологической зашоренности будут способствовать их глубокому изучению и проверке на конкретном историческом материале»[113].

    Иными словами, тогда советская наука с Суворовым ничего поделать не смогла. В вышедшем в 2000 году фундаментальном исследовании «Упущенный шанс Сталина» Мельтюхов пришел практически к тем же выводам, что и Суворов: «Германия и СССР тщательно готовились к войне, и с начала 1941 г. этот процесс вступил в заключительную стадию, что делало начало советско-германской войны неизбежным именно в 1941 г., кто бы ни был ее инициатором. Первоначально вермахт намеревался завершить военные приготовления к 16 мая, а Красная Армия — к 12 июня 1941 г. Затем Берлин отложил нападение, перенеся его на 22 июня, месяц спустя то же сделала и Москва, определив новый ориентировочный срок — 15 июля 1941 г. Как ныне известно, обе стороны в своих расчетах исходили из того, что война начнется по их собственной инициативе»[114].

    В упомянутой уже серии «Россия XX век» в 1996 году вышел сборник «Другая война 1939–1945», тоже под общей редакцией Ю. Афанасьева. Первая часть сборника, девять статей, была целиком посвящена полемике вокруг концепции Суворова. Годом раньше, в 1995 г., в Москве вышел еще один сборник статей на ту же тему, составленный Владимиром Невежиным, — «Готовил ли Сталин наступательную войну против Гитлера? Незапланированная дискуссия» (12 авторов). Позиции оппонентов Суворова в обоих сборниках выглядели, мягко говоря, слабо.

    За последующие десять лет появилась масса новых материалов и новых исследований по этой теме. Среди них — фундаментальные, например «Синдром наступательной войны» Владимира Невежина (1997), «Механизм власти и строительство сталинского социализма» Ирины Павловой (2001), многие другие. Практически все серьезные исследования в той или иной степени подтверждают и углубляют выводы Суворова, и с каждым годом их становится все больше и больше.

    Следует отметить название сборника Невежина. Оно точно отражает суть проблемы. Критика книг самого Виктора Суворова — задача второстепенная с точки зрения исторической науки. Суворов может быть в чем-то прав, в чем-то неправ. Но поддержка его идей или борьба против них никак не может быть главной задачей научных исследований или научных дискуссий. Заслуга Суворова в том, что он первый обозначил самую болезненную проблему, и обсуждать имеет смысл именно эту проблему, далеко выходящую за относительно узкие рамки тем суворовских книг. Проблема эта в общем виде представляет собой вопрос, вынесенный в заголовок сборника В. Невежина. В еще более общем смысле ее можно сформулировать так: «Чего вообще добивался Сталин в 30-е годы своими действиями и своей политикой? Каковы были его стратегические цели?»

    Любые попытки критики Суворова без анализа проблемы в целом и без попытки ответить иным, нежели он, образом на поставленные им вопросы обречены на неудачу. Собственно, никакая научная дискуссия не может строиться на критике одного автора без критического рассмотрения исследуемой им проблемы в целом. Если это, конечно, не уточняющая критика, когда принципиальных претензий к автору нет, а речь идет о корректировке отдельных деталей.

    Алексей Исаев в своей книге 2006 года делает заявку на решение, по существу, той же самой задачи, что и Михаил Мельтюхов в статье 1996 года, — анализ концепции Суворова. Причем заявку, далеко идущую и многообещающую: «Претензии к Владимиру Богдановичу — это не указание мелких недочетов, а критика самой методологии построения доказательств».

    Последние слова особенно пикантны, поскольку Исаев критикует Суворова методами, никакого отношения к научным не имеющими. И дело не только в постоянном хамстве (например, введение к книге озаглавлено «А врать-то зачем?»)[115].

    В книге Исаева вообще отсутствует описание состояния научной проблемы. Нет не только библиографии по теме и ссылок на других историков, нет вообще упоминаний о том, что кто-то, кроме него и Суворова, занимался исследованиями в этой области. Эта научно-информационная стерильность забавно контрастирует с декларированными во введении намерениями автора: «Предлагаемая читателю книга — это не только полемика с Суворовым, это попытка написать своего рода энциклопедию войны, дать базовые знания о принципах ведения боевых действий и применения оружия и боевой техники»[116].

    Может, «энциклопедию войны» и можно писать, не используя научную литературу, но с критикой Суворова этот трюк точно не проходит. Хотя способ, которым критик избавил себя от необходимости возражать многочисленным коллегам Суворова и вообще давать обзор обсуждаемой проблемы, нельзя не признать остроумным.

    Надо еще отметить, что книги Суворова, хотя и написаны военным историком и вообще военным специалистом, собственно войну оставляют за кадром. Ход военных действий и анализ событий Второй мировой войны с точки зрения военного искусства Суворова не интересуют. Проблема, которую он поднял первым и в решение которой оказались вовлечены десятки других историков, — это проблема в большей степени политической, нежели военной истории. Она состоит не в том, как и какими средствами Сталин воевал, а в том, как, какими средствами и с какой стратегической целью он готовился к войне. Поражение Красной Армии лета 1941 года — с точки зрения Суворова, результат не военного, а политического просчета. При ином внешнеполитическом планировании Сталина, при ином анализе политической ситуации и, как следствие, при иных принятых сроках действий те же самые военные меры могли привести и к запланированным Сталиным успехам.

    Исаев то ли действительно не понимает сути проблемы, на которую он замахнулся, то ли лукавит. Во введении он пишет: «Историческая наука, несмотря на отсутствие специфических символов, как математические… является не менее сложной наукой, требующей вдумчивого и серьезного подхода и определенных профессиональных навыков. В этом я убедился по собственному опыту, потратив несколько лет на изучение законов оперативного искусства, методов исторического исследования, документов и книг о той войне»[117].

    Знание законов оперативного искусства, конечно, не может помешать правильному анализу политической истории СССР 30-х годов, но использование только этого знания делает задачу такого анализа неразрешимой — даже если бы Исаев удосужился ее поставить. Об этом, однако, и речи нет, что само по себе ставит под сомнение уверенность автора в том, что ему удалось изучить методы исторических исследований.

    В книге Исаева собственный анализ предвоенной политической ситуации и намерений Сталина отсутствует напрочь. А методы, которыми он пытается добиться поставленной перед собой цели, довольно экзотичны.

    ***

    В первой главе «Конкурс наступательных планов» Исаев замахивается на то, что ему кажется одним из основных тезисов Суворова: «Он (Суворов. — Д.Х.) утверждает, что у СССР наличествовал только наступательный план освободительного похода»[118].

    Исаев возражает: «Однако за кадром остался вопрос, у кого они были оборонительные. Все планы войны крупных держав — участников двух мировых войн двадцатого столетия — были наступательными. Причем наступательный характер не зависел от того, кто являлся инициатором войны. Для военного планирования это было абсолютно безразлично, планы вопрос очередности объявления войны не рассматривали. Оборонительными были только планы мелких стран, основной линией планирования в этом случае была упорная оборона в надежде на то, что могущественные союзники сокрушат напавших на страну-карлика противников»[119].

    По этой схеме получается, что все крупные европейские державы перед Второй мировой войной имели только наступательные планы, то есть все они в равной степени (а не только СССР и Германия, как утверждает Суворов) готовили агрессии против соседей и в равной степени виновны в разжигании мировой войны. И на этом фоне военные планы СССР ничем не выделялись. Версия экзотическая и нуждающаяся в доказательствах.

    За этим утверждением следуют пять страниц рассказа о действиях мировых держав в Первой мировой войне, а затем автор переходит, наконец, ко Второй.

    Он рассказывает о том, что польский главнокомандующий маршал Рыдз-Смиглы, «несмотря на очевидный факт, что Германия сильнее Польши и, возможно, нанесет основной удар не по союзнику Польши Франции, а по самой Польше, заложил в план не только оборонительный элемент, удержание всей территории Польши, но и наступательный элемент, удар по немецкой группировке в Восточной Пруссии»[120].

    Из сказанного совершенно не следует, что Польша и Франция изначально готовили неспровоцированное нападение на Германию и именно этой идее было подчинено (как это происходило, по мнению Суворова, в СССР) предвоенное польское военное планирование. Далее следует рассказ о том, что «31 мая 1939 г. французский Генеральный штаб начал разработку плана наступления на фронте между Мозелем и Рейном, который должен был стать основой военных действий против Германии»[121].

    Что ж, если военный план был продиктован изначальными агрессивными намерениями Франции против Германии, а не был элементом плана по противодействию угрозе со стороны Германии, то да, этот факт может работать на тезис Исаева о равной агрессивности будущих участников мировой войны. А если нет, то нет. Чтобы выяснить это, нужно как минимум связать появление этого плана (ровно за два месяца до нападения Германии на Польшу!) с политической ситуацией того времени в Европе и с политическими намерениями французского правительства. Но об этом у Исаева ни слова.

    Следующий пример касается Финляндии: «Вы будете смеяться, но у Финляндии в 30-е годы тоже был наступательный план: предусматривалось наступление в глубь СССР. По этим планам линия Маннергейма отражала удар с юга, а финская армия наступала по всему фронту на восток в Карелию. Когда война уже была на пороге, благоразумие взяло верх, и 9 октября 1939 г. войскам дали указание готовиться к обороне, но с оговоркой, что при необходимости нужно будет провести наступательную операцию в районе Реболы, отодвигая границу от самой узкой части Финляндии»[122].

    Это все очень интересно, но из сказанного совершенно не вытекает, что финское военное планирование носило изначально агрессивный характер. Наоборот — совершенно очевидно, что все действия были продиктованы оборонительными намерениями и обусловлены угрозой со стороны СССР.

    Однако Исаев делает общий вывод: «Как мы видим, со времени Первой мировой ничего принципиально не изменилось — как «плохие парни» в лице Германии, так и «хорошие парни» в лице Польши, Франции, Англии и даже Финляндии имели наступательные военные планы. Почему в этом ряду СССР должен был быть исключением?»

    Стоп. А о чем, собственно, речь? Исаев показал, что военные планы Польши, Франции и Финляндии предполагали в определенных случаях переход в наступление. При этом он не привел совершенно никаких аргументов за то, что сами планы не были реакцией на угрозу со стороны Германии и СССР, а носили изначально агрессивный характер, то есть предполагали неспровоцированное нападение на Германию или СССР. В качестве аргументов против Суворова приведенная Исаевым информация вообще не имеет никакого смысла. Концепция Суворова обосновывает исходно агрессивный характер советской внешней политики и вытекающего из нее советского военного планирования. Суворов ни в каких своих книгах не утверждал, что какие бы то ни было оборонительные планы не могут включать в себя элементы наступления.

    Советский Союз так же, как и Германия, планировал мировую войну в качестве способа распространения своей власти на территории других государств. Именно этим оба они отличались от Франции, Англии, Польши, Финляндии и многих других участников мировой войны, которые ничего подобного не планировали. Можно с этим тезисом не соглашаться, но тогда надо аргументировать по существу спора. Аргументы Исаева не просто несостоятельны, они направлены вообще в сторону, никак не задевая ни концепцию Суворова, ни его аргументацию.

    Плохо представляю себе, что Исаев действительно не понимает, в чем суть проблемы и того, какими методами она может решаться. Слишком уж хитроумный выбран способ. Скорее всего это сознательное передергивание.

    Суворов говорит о политическом планировании Сталиным захвата Европы и о вытекающей из него военной подготовке нападения на Германию летом 1941 г., а Исаев рассказывает о том, что оборонительные планы стран — противников Германии и СССР включали в себя наступательные элементы. И выдает это за аргументы, опровергающие Суворова. Налицо подстава. Не дискуссия, а симуляция научной дискуссии.

    Исаев далее: «Советский Союз не был карликовым государством, которое могло рассчитывать только на то, чтобы дорого продать свою жизнь или дождаться, когда большие добрые дяди накостыляют обидчику. Соответственно и военное планирование носило наступательный характер, по крайней мере с 1938 г.»[123].

    Получается, что у СССР могло быть только два выхода: либо ждать, когда его кто-нибудь защитит, либо защищаться самому путем подготовки нападения на потенциального обидчика. Эту фантастическую политическую ситуацию Исаев никак не обосновывает, заявляя ее как нечто само собой разумеющееся. В то же время Суворов обоснованно рисует совсем другую картину — именно СССР был наряду с Германией тем самым обидчиком, которого боялись соседи, и карликовые, и не карликовые. Советское военное планирование носило наступательный характер соответственно советским же агрессивным планам относительно соседей, а не соответственно советским страхам перед нападением со стороны неких гипотетических обидчиков. И не с 1938 года, а практически всегда.

    Этот тезис Суворова, на самом деле — ключевой, Исаев даже не пытается задевать. На последующих 11 страницах первой главы, наполненных цитатами военных теоретиков и выкладками по поводу советского военного планирования в 1939–1941 годах, нет ни слова о советских внешнеполитических планах и намерениях. Их цель — подвести читателя к мысли, что «последовательность действий СССР, военное планирование РККА не носили характера чего-то агрессивного или из ряда вон выходящего. Вполне заурядные и общепринятые мероприятия, сами по себе не свидетельствующие ровным счетом ни о чем. Ни об агрессивности, ни о белизне и пушистости».

    Поскольку Исаев не уточняет, для какой ситуации советские военные приготовления можно считать «заурядными и общепринятыми» — для подготовки обороны или подготовки агрессии, вся идеологическая конструкция зависает в воздухе. А поскольку он не говорит ни слова о причинах заблуждений Михаила Мельтюхова и еще как минимум пары десятков российских и зарубежных исследователей, которые независимо от Суворова, на том же самом материале сделали вывод об однозначно агрессивном характере советских военных приготовлений непосредственно перед 22 июня 1941 г., то и научная ценность его рассуждений, мягко говоря, невелика.

    Например, на страницах 26–28 Исаев рассказывает о том, что в 30-е годы европейские военные теоретики активно разрабатывали теоретические аспекты использования «армий прикрытия» и «армий вторжения» и что превращение армий прикрытия в армии вторжения — это не советское изобретение, как якобы утверждает Суворов, а иностранное. И что даже Шарль де Голль в своей книге «За профессиональную армию» указывает на возможность ее применения в качестве «армии вторжения»[124].

    И далее: «Кое-что из военной теории было доведено до практической реализации. В 1933 г. в Польше была проведена военная игра, в ходе которой отрабатывалось вторжение на территорию СССР с целью срыва мобилизации и развертывания собственных вооруженных сил. В 1934–1936 гг. на учениях в Польше, Германии, Италии, Франции отрабатывались действия армий вторжения. Изучались возможности рейдов механизированных соединений и конницы с целью срыва развертывания сил противника. СССР не остался в стороне от этих тенденций, и Генеральный штаб в 1934 г. разработал проект «Наставления по операции вторжения»[125].

    Из этого читатель должен получить представление, что раз теоретическими разработками, связанными с «армиями вторжения», занимались все, то и вторгаться на территории соседей собирались все и с одинаковыми целями. То есть намерения СССР, у которого в реальности до начала мировой войны вообще не было врагов, способных на агрессию, ничем не отличались от намерений, например, Польши, которая находилась под угрозой реального (и случившегося в 1939 году) нападения с двух сторон.

    Первая глава заканчивается странным тезисом о том, что «импровизированные» действия РККА летом 1941 года объяснялись тем, что в отличие от Первой мировой войны в 1941 году отсутствовал период до начала первых операций, «в течение которого противники мобилизовывали армии и везли войска к границе. У СССР в 1941 г. такой возможности не было ввиду отсутствия периода обмена нотами и ультиматумами. Вермахт к началу конфликта был полностью мобилизован и выдвинут к границе с СССР в том составе, в котором должен был вести первую операцию. РККА не была полностью отмобилизована ввиду позднего осознания опасности войны. Войска, которые должны были участвовать в указанных выше наступлениях, к границе подвезены не были. Соответственно план мог быть хоть оборонительным, хоть наступательным. Группировка для его осуществления отсутствовала. Называется такое положение «упреждение в развертывании»[126].

    Стоп. Но ведь и Суворов пишет о том же самом — группировка советских войск 22 июня была еще не готова к наступлению. Но он пишет и другое — к обороне она не готовилась изначально. Да, Исаев прав — 22 июня РККА была не способна ни защищаться, ни нападать. Но если бы у Сталина было время довести ее до готовности, а Гитлер все равно опередил бы его хоть на день, то разгром был бы еще страшнее. Потому что, согласно Суворову (а также Мельтюхову и еще многим-многим другим), Сталин готовил самостоятельное и не обусловленное угрозой со стороны Германии нападение на нее. К обороне он просто не готовился.

    Фраза Исаева: «Соответственно план мог быть хоть оборонительным, хоть наступательным. Группировка для его осуществления отсутствовала» — характерный для него трюк, перевод внимания читателя с главного на несущественное. Получается, что как бы не важно, какой у советского командования был план, если в момент немецкого нападения Красная Армия все равно была небоеспособна.

    Но именно это и важно. Именно об этом и пишет Суворов. Если бы советский план был оборонительный, группировка РККА на границе выглядела бы совсем иначе и не погибла бы в первые дни войны, не сумев, по существу, вступить в бой. Оборонительный советский план означал бы, по существу, предотвращение войны. А организовывать непреодолимую для немцев оборону Сталину, как показал дальнейший опыт, удавалось даже после потери летом 1941 года почти всей кадровой Красной Армии. Было бы желание.

    Собственно говоря, Исаев не отрицает тезис Суворова о том, что Красная Армия готовилась к нападению на Германию и не собиралась от нее обороняться. Он считает, что это вообще несущественно: «Проблема 1941 г. была не в том, что Красная Армия готовилась к наступлению. Если бы она готовилась к обороне, было бы то же самое. Ни наступательная, ни оборонительная группировка войск просто не успела сложиться»[127].

    Тут расчет на внезапное помутнение разума читателя. Такое впечатление, что эта самая группировка складывалась сама по себе, стихийно и никто не мог знать заранее, как она сложится. Но это же вздор. Складывалась наступательная группировка, и никакая другая. Если бы Красная Армия готовилась к обороне, она не выстраивалась бы на границе в выступах-балконах, чрезвычайно уязвимая и обреченная на окружение в случае внезапного удара (как это и вышло), не переводила бы прямо к границе аэродромы и огромные запасы снаряжения, потерянные в первые же дни войны. То есть совершала бы совершенно другие и подробно описанные Суворовым действия, в результате которых была бы создана оборонительная линия, которую немцам пришлось бы преодолевать в условиях подавляющего численного и технического превосходства Красной Армии, если бы они вообще зачем-то на это безумие решились.

    Исаев не в состоянии доказать, что Красная Армия готовилась к обороне, поэтому он идет на смелый шаг, фактически заявляя, что между подготовкой к обороне от соседней страны и подготовкой к нападению на нее вообще нет никакой разницы. Раз не успели подготовиться к нападению, то, значит, и обороняться не сумели бы.

    ***

    На таком же методе довольно искусной подмены предмета спора построена вся книга Исаева. Откровенно абсурдные заключения подкрепляются рассуждениями, вообще никак не касающимися существа суворовской аргументации, и топятся в огромном количестве технической информации и критических замечаний по поводу второстепенных и третьестепенных аспектов суворовской концепции.

    В главе «Заключение» Исаев перечислил опровергнутые им тезисы Суворова, сопроводив их краткими резюме своих аргументов. Вот важнейшие:

    «У СССР был только наступательный план «освобождения Европы». Выбрасываем. Планы наступательного характера были у большинства участников двух мировых войн, советский план ничем от них и от планов России 1914 г. не отличался. Характер военного планирования СССР не является аргументом в пользу агрессивности»[128].

    То, каким любопытным образом Исаев пытался обосновать этот в высшей степени фантастический вывод, мы разобрали раньше. В любом случае он ставит его лицом к лицу не только с Суворовым, но и с огромным количеством других исследователей, Исаевым не упомянутых. Причем ставит в полном одиночестве; рисковать научной репутацией таким легкомысленным способом может решиться только человек, которому в этом смысле совсем нечего терять.

    «СССР еще в 1939 г. аккумулировал энергию миллионов, и армия 1941 г. была армией мирного времени, никаких альтернатив тому, чтобы начать войну, не было». Выбрасываем в мусорную корзину. РККА в 1941 г. вплоть до 22 июня оставалась армией мирного времени, военная реформа лета 1939 г. также не предусматривала создание армии мирного времени»[129].

    На этот счет есть гораздо более точные, чем у Суворова, данные о численности Красной Армии в 1941 году, приведенные Михаилом Мельтюховым:

    «6 июня 1941 г. Сталин подписал ряд постановлений, согласно которым промышленные наркоматы должны были провести мероприятия, позволявшие «подготовить все предприятия… к возможному переходу с 1 июля 1941 г. на работу по мобилизационному плану»[130] (выделено мной. — М.М.).

    Развитие вооруженных сил СССР в 1939–1941 гг.[131]

    Советские вооруженные силы, рост которых показан в таблице 1, превосходили армию любой другой страны по количеству боевой техники»[132].

    У Исаева есть возможность оспорить данные Мельтюхова или доказать, что приведенные им цифры соответствуют понятию «армия мирного времени». А заодно оспорить и другой вывод Мельтюхова, касающийся отсутствия альтернатив началу войны: «Таким образом, и Германия, и СССР тщательно готовились к войне, и с начала 1941 г. этот процесс вступил в заключительную стадию, что делало начало советско-германской войны неизбежным именно в 1941 г., кто бы ни был ее инициатором»[133].

    Если же сделать это не удастся, то как честный человек Исаев просто обязан похоронить в мусорной корзине свое собственное сочинение.

    «В СССР производилось в огромных количествах только «наступательное оружие» в ущерб «оборонительному». Выбрасываем. Чисто наступательного и чисто оборонительного оружия не существует, все технические средства борьбы в той или иной степени универсальны и могут применяться как в агрессивной войне, так и при отражении чьей-либо агрессии»[134].

    Разумеется, «все технические средства борьбы в той или иной степени универсальны». Дело как раз в том, что они в РАЗНОЙ степени универсальны. Пехота и кавалерия в РАЗНОЙ степени пригодны при обороне и при наступлении. Кавалерия при обороне непригодна вовсе, она вынуждена спешиваться и превращаться в пехоту. Если Исаев с этим фактом, не требующим для понимания специальных военных знаний, согласен, то его претензии к Суворову бессмысленны.

    В качестве основной аргументации своей позиции Исаев обильно и подробно критикует предположение Суворова, что разработка в 30-е годы в СССР быстроходных колесно-гусеничных танков указывала на агрессивные намерения Сталина, поскольку на территории СССР применять их было невозможно. Предположение вполне спорное, хотя и обратное утверждение — что быстроходные колесные танки разрабатывались с оборонительными целями, мягко говоря, неочевидно. Главное, что тема автострадных танков в общей системе аргументации Суворова занимает даже не второстепенное, а третьестепенное место. Всю эту танковую тему можно из книг Суворова спокойно изъять без ущерба для прочности концепции. Но у Суворова есть и первостепенной важности аргументы, касающиеся наступательного оружия. Например, формирование перед началом войны 10 воздушно-десантных корпусов. А это чисто наступательный род войск, никак при обороне не применимый. О его универсальности и речи нет. Когда война началась, все уже сформированные части (5 корпусов) были превращены в обычные. Обо всем этом в книге Исаева нет ни слова.

    Критика второстепенных аргументов противника при игнорировании ключевых говорит либо о научной недобросовестности критика, либо об изначальном отсутствии у него представлений о правилах научных дискуссий.


    «Гитлером была начата «Барбаросса» в ответ на концентрацию советских войск у границы». Выбрасываем. Это формальное объяснение начала боевых действий в ноте, поданной советскому правительству 22 июня. Согласно имеющимся документам Третьего рейха, Гитлер напал на СССР с целью уничтожить единственного потенциального союзника Англии на континенте и тем самым вынудить Великобританию сдаться»[135].

    Аргумент замечателен своей абсурдностью. Он не опровергает, а поддерживает и дополняет тезис Суворова. Разумеется, Гитлер напал на СССР, чтобы уничтожить единственного потенциального союзника Англии на континенте. На этот счет действительно есть много документов, в том числе об этом прямым текстом сказано в дневниках Геббельса весны 1941 года. Но в 1939 году СССР не был в глазах правительства Третьего рейха потенциальным союзником Англии. Он стал им в результате целой серии недружественных по отношению к Германии действий начиная с лета 1940 года. В числе этих действий были не оговоренные пактом 1939 года территориальные претензии в Европе, нарушение договоренностей и — в первую очередь! — концентрация войск на границе, не позволявшая Германии перебросить с востока порядка 150 дивизий, чтобы успешно закончить войну с Англией. Все эти недружественные действия перечислены в ноте германского правительства 22 июня, и нет никаких оснований считать их только формальным поводом, а не фактической причиной нападения Германии на СССР. Текст ноты полностью работает на тезис Исаева, что Германия нападением на СССР пыталась уничтожить потенциального союзника Англии. А вот каким образом тезис Исаева можно использовать против Суворова — совершенно непонятно. Перед нами опять подстава. Аргумент, работающий на оппонента Исаева методом внушения, выдается за опровергающий.


    «РККА потерпела поражение летом 1941 г., поскольку готовилась наступать и войска были сконцентрированы для наступления». Конфигурация и состав войск РККА у границы не отвечали ни обороне, ни наступлению. Причина поражения — низкие плотности войск у границы вследствие незавершенности сосредоточения, развертывания и мобилизации. От планов эти факторы никак не зависели. Произошло это вследствие успешной кампании дезинформации и применения немцами новых технологий ведения начального периода войны»[136].

    Еще один полностью абсурдный аргумент, частично разобранный выше. «Конфигурация и состав войск РККА у границы не отвечали ни обороне, ни наступлению» по совершенно очевидной причине — к обороне войска не готовились, они находились в процессе подготовки к наступлению. Недостаточная плотность советских войск у границы никак не могла быть причиной поражения. Если бы плотность войск была доведена до планировавшейся, а немцы все равно напали бы первыми, поражение было бы еще страшнее, потому что потерь было бы больше. Причиной поражения была сама установка на нападение при полном отсутствии оборонительных мероприятий. Каковые попросту исключили бы концентрацию прямо на границе неспособной обороняться армии. Если армия в первые же дни войны, не успев вступить в бой, оказывается в окружении, в котлах, с прерванными коммуникациями и отсутствием связи с командованием, то плотность войск в котлах на успех их боевых действий особого влияния иметь никак не может.

    У Суворова в «Ледоколе» подробно описано, чем мероприятия по созданию обороны страны отличаются от мероприятий по подготовке к нападению на соседа. И если Исаев, считая себя специалистом по принципам ведения боевых действий, полагает, что принципиальной разницы между тем и другим нет и армия, чтобы избежать поражения при угрозе нападения противника, никаких оборонительных мер принимать заведомо не должна, то ему следовало бы начать опровергать Суворова именно с этого места. Что касается фразы Исаева о «применении немцами новых технологий ведения начального периода войны», то под этим, по-видимому, подразумевается просто внезапность. Во всяком случае, нет оснований полагать, что действия РККА, успей она напасть первой, технологически сильно бы отличались от действий вермахта.


    Исаев завершает книгу красивой метафорой: «Упреки РККА 1941 г. подобны упрекам молодому боксеру, тренировавшемуся в районном Дворце пионеров и полетевшему в нокдаун в бою с Майком Тайсоном на 10-й секунде первого раунда»[137].

    Имеется в виду, что слабая, неопытная Красная Армия не сумела ничего противопоставить опытному и сильному противнику. Эта сравнение — тоже подстава, причем совершенно беспардонная. Если продолжить метафору, то именно Красную Армию следует сравнить с Майком Тайсоном, который получил ногой в лицо, только еще перелезая через канаты. Он свалился за ринг не потому, что был слабее или неопытнее противника, а потому, что ему вовремя не объяснили, когда чего ждать и к чему готовиться. Виноват не он, виноват тренер.

    Если гигантская армия, намного превосходящая своего противника по численности и технической оснащенности, терпит поражение в самом начале войны, так и не сумев вступить в бой, и гибнет в окружении, то это не значит, что она была слаба или небоеспособна. Это значит, что ее подставили. Это означает стратегическую ошибку Верховного командования, которое неправильно оценило политическую ситуацию и отдавало армии неверные приказы. Ее готовили не к той ситуации, в которой она оказалась. У нее не было тех 10 секунд свободы запланированных действий в первом раунде, которые могли бы доказать ее боеспособность.

    Стоит отметить, что тезис Исаева о слабой и неопытной Красной Армии, сломленной кулаками немецкого «Тайсона» через 10 секунд боя, противоречит его же тезису о том, что причина поражения в том, что «конфигурация и состав войск РККА у границы не отвечали ни обороне, ни наступлению» и в «низкой плотности войск у границы вследствие незавершенности сосредоточения, развертывания и мобилизации».

    Одно из двух. Либо Красная Армия вступила в бой и потерпела поражение в силу слабости и неопытности, либо она по организационным причинам не была готова вступить в бой и тогда ее численность и опытность вообще не могли играть никакой роли.

    * * *

    Многие не без оснований упрекают книги Суворова в ненаучности стиля и формы. Эти недостатки — при желании! — легко упраздняются простой редактурой. Книга Исаева в научном смысле безнадежна. Ее даже бессмысленно упрекать в недобросовестности; автор исключительно добросовестно выполняет задачу, исключающую добросовестный научный подход. Ни по форме, ни по сути она не может числиться по разряду научно-исторической литературы. Ни с точки зрения соответствия сути якобы обсуждаемых проблем, ни с точки зрения методов и целей аргументации.

    У нее другая задача. Это сочинение, консолидирующее идеологическое сообщество. Что-то вроде манифеста российского «антирезунизма». А манифесты редко читают даже их глашатаи. Их смысл в самом факте их существования. Это символ, знамя, объединяющее единоверцев.

    Это сообщество объединяет, конечно же, не возмущение недостаточной якобы научностью книг Суворова, а верность той идеологии, которая рушится, если признать, что Суворов прав. Самое интересное в антирезунистском движении — его позитивная программа. То есть не скучные, бездарные и жульнические наскоки на Суворова, а их собственные представления о советской истории.

    Они оказываются очень причудливыми и экзотичными. То эти ребята рассказывают о том, что целью индустриализации было создание самодостаточной, эффективной и саморазвивающейся экономики, точь-в-точь как на Западе. То на голубом глазу убеждают друг друга в том, что коллективизация накормила СССР, а вовсе не привела к массовому голоду[138].

    Все это — тоска по прежним советским возможностям безнаказанных фальсификаций. Опереться им не на что, кроме советских учебников и малого числа самодеятельных шарлатанских книжек. Отсюда и надежда на сочинения вроде книги Исаева. Кажется, что вот-вот самому хитрому из них удастся объехать на козе историческую науку.

    В упоминавшемся уже выше сетевом обсуждении сборника «Правда Виктора Суворова» выплыли два любопытных тезиса, против которых никто из участников не возразил. Причем озвучил их dr’guillotin, то есть сам Исаев.

    Первый тезис. Подготовку к неспровоцированному нападению на соседние страны (то бишь военные наступательные планы) нельзя считать подготовкой к агрессии. Ибо «наступательные планы» есть военный термин, а «агрессия» — политический. Объяснение Исаева: «Есть такое понятие «вероятные противники». Соответственно наличие плана наступления с пересечением границы этих самых вероятных противников еще не означает политического акта агрессии в ближайшем будущем. В 1941 г. вероятным противником была Германия и ее сателлиты»[139].

    На мой взгляд, это бессмысленная и недобросовестная игра слов. То есть смысл у нее, конечно, есть, но идеологически-пропагандистский. Если государство готовит нападение на территорию соседних стран, которые ему не угрожают, это называется подготовкой агрессии. Сталин начал готовить нападение на Европу задолго до того, как возникла опасность нападения Германии на СССР. Каковую он сам же и создал, сначала спровоцировав мировую войну, а потом неосторожно дав Гитлеру понять, что он готовит нападение на него. Соседи некоей страны могут считаться данной страной вероятными противниками по двум причинам: либо они ей угрожают, либо она сама планирует по независящим от внешней угрозы причинам напасть на них. Соответственно и военно-политическая активность в обоих случаях предполагается разная. В первом случае оборонительные мероприятия, имеющие целью предотвращение войны, во втором — подготовка агрессии с целью территориальных захватов. Советский Союз всегда выбирал себе «вероятных противников» сам и произвольно, то есть действовал по второму варианту. Причем в 20-е и 30-е годы в числе «вероятных противников» перебывали как минимум все западные соседи СССР.

    Сама по себе эта тема возникла от полной невозможности обосновать оборонительные намерения СССР. И тогда был придуман, возможно самим Исаевым, спасительный терминологический трюк, рассчитанный на совсем простодушных: подготовка военного наступления не есть подготовка агрессии в политическом смысле.

    В высказываниях Исаева наличие «вероятных противников» выглядит как некая данность, не зависящая от политической воли СССР. Раз есть соседи, то есть и вероятные противники. Раз есть противники, то надо готовиться к войне, чтобы их победить. А чтобы победить соседей, надо на них нападать. При таком повороте темы вопрос о том, агрессия это или не агрессия, даже не ставится. Так же как вопрос о причинах и зачинщиках войны.

    В 2006 году состоялась радиодискуссия в прямом эфире между Исаевым и Суворовым. Суворов довольно ехидно заметил, что его версия о подготовке СССР к нападению на Германию с моральной точки зрения СССР оправдывает, а не компрометирует: «Что же получается? Советский Союз в 39-м, в 40-м, в 41-м году помогал Гитлеру, помогал ему, помогал, гнал туда стратегическое сырье, Гитлер крушил Европу. И получается: мы не хотели на него напасть, то есть мы хотели оставаться гитлеровцами до конца? Это аморальная точка зрения»[140].

    Исаев отвечает: «СССР стремился вступить в войну как можно позже, оттягивать ее начало, получать время на подготовку армии к простому, адекватному вступлению в войну, чтоб не потерпеть тяжелых поражений, чтобы не понести тяжелых потерь. Естественно, вступить в войну, когда Германия обескровлена, это гораздо лучше, чем вступить с сильным вермахтом достаточно слабой Красной Армией. И с 39-го по 41-й год тратили время на то, чтобы привести Красную Армию в нормальное состояние, боеспособное, получить опять же на основе опыта войны в Европе какую-то информацию о новейших технологиях боевых действий и применить ее на практике. Поэтому можно сказать так: «гитлеровцами» мы становиться ни в коем случае не собирались, а собирались вступить в войну, примерно как США, которые тоже с 39-го года активно готовились, наращивали численность своих соединений и потом вступили уже, базируясь на опыте тех, кто потерпел поражение от Гитлера — Польша, Франция…»[141].

    Итак, оказывается, СССР вступал в мировую войну по той же причине, что и США. Но политические цели США в войне, как и их действия, хорошо известны и выглядели немножко иначе, чем цели СССР. США стремились разгромить европейского агрессора — Германию — и восстановить в Европе демократию. США, наращивая вооружение, с самого начала помогали Англии и Франции выстоять против Германии, в то время как СССР занимался якобы тем же самым, помогая Германии разбить Англию и Францию. Получается, что, согласно Исаеву, «простое и адекватное» вступление СССР в войну предполагалось тогда, когда Англия и Франция будут разбиты обескровленной Германией. Исаев считает такую стратегию естественной, правильной, но не заикается о том, какова ее цель. Хотя цель понятна — остаться единственным победителем в Европе и ее хозяином. Это главная сталинская цель, о которой, собственно, и писал Суворов. Имей СССР иные, общие с США политические цели, он и действовал бы как США — с самого начала помогал бы не Германии, а ее европейским противникам. Тезис о том, что СССР всячески оттягивал вступление в войну, чтобы накопить сил и уж тогда спасти Европу, — чисто сталинский и никакими добрыми намерениями необъяснимый.

    Другой обычный для «антирезунистов» и тоже сталинский тезис: советская индустриализация ставила своей целью всего лишь довести экономику страны до среднеевропейского уровня. К подготовке агрессии отношения не имела. Один из соратников Исаева выразился так: «Смысл индустриализации состоял в создании самодостаточной промышленности, позволяющей заложить основу не только для будущего процветания страны, но и обеспечить производство всей или почти всей номенклатуры изделий военного назначения для обеспечения армии в войне».

    Сам Исаев высказался на эту тему следующим образом: «Политикой советского государства была скромная интеграция в мировую политику и экономику, во-первых, и сохранение страны как самостоятельного государства, во-вторых»[142].

    Тезис о советской индустриализации как средстве обеспечить оборону страны от врагов и поднять ее уровень жизни — тоже чисто сталинский. Он абсолютно лживый и совершенно недоказуемый. Сталинская индустриализация с ее целенаправленным снижением уровня жизни населения, миллионами жертв, тотальной милитаризацией страны и исключительно военными целями имела так же мало общего со «скромным внедрением в мировую экономику», как сталинская внешняя политика 30-х годов — со «скромным внедрением в мировую политику». Не говоря уже о том, что все тридцатые годы и вплоть до спровоцированной Сталиным же мировой войны самостоятельности СССР как государства ничего не угрожало.

    Все это не ошибки или невежество. Это характерная и довольно стройная идеология. Причем идеология сталинистская.

    Вот отзыв Исаева на книгу Мельтюхова «Освободительный поход Сталина»: «Идеологически, на мой взгляд, написанный М. Мельтюховым текст безупречен: «В результате действий Советского Союза в июне 1940 г. была восстановлена советско-румынская граница по рекам Прут и Дунай, установленная еще решением берлинского конгресса 1878 г. Бессарабия была освобождена от румынской оккупации и воссоединилась с СССР. Что касается Северной Буковины, то в данном случае имело место присоединение этой территории к СССР и установление новой границы между Прутом и Карпатами (с. 348, заключение)». Заканчивается книга фразой: «Поскольку идея «оборонительной миссии» Румынии восходит ко второй половине XIX века, совершенно очевидно, что именно эти агрессивные устремления толкнули ее на союз с Германией, а вовсе не решение бессарабского вопроса летом 1940 г.»[143].

    Взгляд на территориальные захваты СССР в Европе как на освободительные походы — классика сталинской историографии.

    Десятого мая 2007 года на интернет-странице Лента. ру под общим заголовком «Правда о победе» были опубликованы ответы Алексея Исаева на вопросы читателей. Вот самые интересные.


    Вопрос: «Вторую мировую войну начали Германия и СССР совместным (пусть и с разницей в две недели) нападением на Польшу. Почему же для большинства наших историков война началась в июне 41-го года, а не в сентябре 39-го?» Исаев: «О какой совместной операции может идти речь, когда СССР ввел войска в Польшу уже после скоропостижной кончины польской армии? К моменту, когда советские войска пересекли границу, война Польшей уже была проиграна. Поэтому сопротивления советским войскам практически не оказывалось».

    В вопросе идет речь о совместно запланированном, хотя и разведенном по срокам, нападении на Польшу. Исаев передергивает: раз польские войска не сопротивлялись советским, значит, и совместной с Германией операции якобы не было. Чистый блеф.


    Вопрос: «Можно ли утверждать, что в сентябре 1939 г. СССР вступил во Вторую мировую войну на стороне гитлеровской Германии?» Исаев: «Нельзя. С тем же успехом можно обвинять Польшу, принявшую участие в разделе Чехословакии вместе с Германией».

    Опять блеф. Ситуация с согласованным советско-немецким вооруженным нападением на Польшу в 1939 году мало напоминала ситуацию с разделом Чехословакии с участием Польши в 1938 году. Хотя бы потому, что Польша не заключала с Германией пакт о вооруженном разделе Европы. Начало Второй мировой войны было спланировано совместно СССР и Германией в рамках заключенного между ними союзного соглашения. Так что исаевская аналогия совершенно неправомерна.


    Вопрос: «Как вы объясните явное противоречие: страна напряженно готовилась к войне с Германией, но нападение Германии — полная неожиданность?»

    Исаев: «Неожиданностью было нападение Германии именно в июне 1941 г. Германия рассматривалась как вероятный противник советским Генеральным штабом как в 1938 г., так и в 1940–1941 гг. В 1939–1940 гг. была проведена масштабная реорганизация армии, наращивание военного производства. Эти меры позволили выстоять, несмотря на успехи немцев летом 1941 г.».

    Явная симуляция ответа с уходом от вопроса. Вопрос был о том, почему нападение в июне 1941 года было неожиданностью, хотя готовились к войне с Германией давно. Ответ: да, готовились давно, а нападение было неожиданностью именно в июне. А ведь это, можно сказать, самый главный вопрос. Ведь Исаев прославился как оппонент Суворова, все книги которого, в сущности, именно на этот вопрос и отвечают.


    Вопрос: «Считаете ли вы, что СССР готовил нападение на Германию?» Исаев: «Нет. Анализ документов советского военного планирования не позволяет сделать вывод о наличии политического решения напасть на Германию».

    Просто ложь. Вот тут бы и объяснить в двух словах, какое именно политическое решение стояло за концентрацией Красной Армии на границе с Германией в июне 1941 года. Вариантов мало. В книгах Исаева такого анализа нет, а из исследований, в которых такой анализ есть, вырисовывается совсем другая картина.


    Вопрос: «Правда ли, что советские солдаты не всегда «корректно» вели себя на захваченной территории? Что убивали и грабили не хуже чем гитлеровцы». Исаев: «В Красной Армии была четкая установка на поддержание жесткой дисциплины. Поэтому нарушители дисциплины преследовались и наказывались. Это способствовало общему оздоровлению морального климата в войсках в Германии».

    Опять прямая ложь. О массовых зверствах на оккупированной Красной Армией территории существует обширная литература.


    Вопрос: «Принес ли пользу «аншлюс» Прибалтики перед войной и попытка силой «договориться» с Финляндией?» Исаев: «Размещение войск в Прибалтике отодвинуло линию соприкосновения СССР и Германии от Ленинграда. Конфликт с Финляндией не способствовал подъему международного авторитета СССР, но указал на ряд недостатков в строительстве армии, которые постарались исправить до 1941 г.».

    Очень любопытно. За агрессию против Финляндии СССР был исключен из Лиги Наций. Исаев, однако, полагает, что аннексия Прибалтики и война с Финляндией оправданы полученными в результате военно-территориальными преимуществами. Опять чисто сталинистская аргументация.


    Вопрос: «Можно ли, на ваш взгляд, сказать, что в развязывании Второй мировой войны одинаково виноваты как Гитлер со Сталиным, так и Даладье с Чемберленом?» Исаев: «Я бы не стал ставить Гитлера и руководителей СССР, Франции и Англии на одну доску. В одном случае имело место четкое стремление начать войну, в другом — ошибки в стремлении сохранить мир».

    Остроумно. Значит, заключая пакт с нацистской Германией, СССР просто совершил ошибку в стремлении сохранить мир. Причем точно такую же ошибку, как Англия и Франция, выступившие против Германии. То есть в стремлении сохранить мир СССР можно, оказывается, поставить на одну доску с Англией и Францией. Опять лживый, чисто сталинский тезис — СССР, Англия и Франция вместе боролись за мир в Европе.

    ***

    В 1948 году в СССР была издана брошюра «Фальсификаторы истории», где давалась советская интерпретация политических событий в Европе 30-х годов. Написана она была, судя по стилю, самим Сталиным. Там описывалась неустанная борьба за мир Советского Союза и преодоление им козней поджигателей войны. Официальная позиция советских, а потом и российских казенных историков, несмотря на изменения лексики, никогда далеко не отдалялась от принципиальных положений этого сочинения. Исторические взгляды и оценки Исаева тоже практически целиком укладываются в рамки сталинской историографии. Это объясняет и жанр его сочинений, и характер представляемого им сообщества.

    «Антирезунизм» — борьба с Виктором Суворовым — это только внешняя и формальная сторона движения. За этой декларативной негативной программой имеется гораздо более серьезная позитивная. Стоит чуть копнуть, и из-под «антирезунизма» вылезает сталинизм. Борцов с Суворовым сбивает в кучу не Суворов, а национал-патриотический — сталинистский! — взгляд на историю. «Антирезунисты» — это верхушка айсберга, самая активная и шумная часть субкультуры, которую можно именовать неосталинистской, или «коммуно-шовинистической», или просто правоэкстремистской.

    Это движение обширно и имеет в постсоветской России избыток питательной среды. Оно питается классическими советскими предрассудками и имперской мечтой о былом военном величии. Единственное, в чем оно сегодня испытывает недостаток, — это в пропагандистской литературе. Идеологии такого рода никогда не могут опираться на научную литературу, только на шарлатанскую. Шарлатан — это человек, симулирующий занятия неким делом, чтобы решить не относящиеся к нему задачи. В данном случае требуется симулировать занятия советской политической и военной историей. Когда-то в советское время были фальсифицированы целые области науки, в первую очередь исторической. В отсутствие конкуренции с настоящей наукой это было делать легко. Сегодняшние национал-патриоты стоят перед серьезной проблемой. Гигантские пласты прежних советских антинаучных наработок не эффективны. Они скомпрометированы и написаны не тем языком. Требуется нечто того же содержания, но более современное и гораздо более научное по форме, поскольку в условиях свободы печати приходится конкурировать с настоящими исследованиями.

    Деятельность Алексея Исаева — это попытка заполнить лакуну. К научным спорам вокруг проблем истории Второй мировой войны его сочинения отношения не имеют и не могут в них участвовать. У них другие задачи.

    * * *

    Сугубо научные споры вокруг концепции Суворова на сегодня фактически закончены. Его выводы в целом подтверждены множеством других исследований[144].

    Конечно, можно теоретически допустить, что в будущем появятся серьезные данные, подтверждающие, что:

    а) дислокация Красной Армии в июне 1941 года носила оборонительный, а не наступательный характер;

    б) Красная Армия готовилась не к нападению на Европу, а к обороне от внешнего врага;

    в) Сталин в тридцатые годы планировал не разжигание мировой войны, а действовал в интересах сохранения мира в Европе.

    В таком случае спор на эту тему может возобновиться. Но пока шансов на это мало.

    Открытое письмо В. Суворова руководству издательства ACT

    Господа!

    Вот уже 25 лет прохвосты всех мастей яростно грызутся за первенство в сочинении грязных измышлений против меня и близких мне людей. Досталось не только мне, но и всем моим родственникам, от деда, отца и брата до жены, детей и внуков. Не политым помоями клеветы пока остался один только мой кот Михаил.

    На клевету не отвечаю. Но недавно в дружном хоре кляузников загремел зычный голос издательства ACT, которое вот уже полтора десятка лет публикует мои книги.

    Издательство ACT опрокинуло все барьеры приличия, применив небывалый по дерзости трюк. Измышления против меня издательство стало включать в мои книги и распространять под моим именем. Этого я позволить не могу. Поэтому вынужден отвечать.

    В последние издания вы вставили «Сведения об авторе», не предупредив читателей о том, что сведения эти ложные. Вы пишете:


    «Был завербован британской разведкой МИ-6. По позднейшим утверждениям англичан, инициатива исходила от самого Резуна. В 1978 году бежал в Великобританию, активно сотрудничал с британской разведкой.

    Как утверждается в книге Александра Кадетова «Как Виктор Суворов предавал «Аквариум», дед Резу-на, Василий, после того как стало известно о предательстве внука, покончил с собой, оставив записку: «Иуда, проклинаю».


    Итак, издательство ACT выдвинуло против меня обвинения в том, что я был завербован британской разведкой МИ-6 и активно с ней сотрудничал. Обвинения серьезные. Ни председатель КГБ СССР, ни начальник ГРУ ГШ, ни Генеральный прокурор СССР против меня таких обвинений не выдвигали.

    Я виноват в том, что не вернулся в Советский Союз из зарубежной командировки. Это преступление подпадает под действие пункта «а» статьи 64 (Измена Родине) Уголовного кодекса РСФСР 1960 года.

    Положение пункта «а» статьи 64, квалифицирующее бегство за границу или отказ вернуться из-за границы как форму измены Родине, признано не соответствующим Конституции РФ Постановлением Конституционного суда РФ от 20 декабря 1995 года.

    В соответствии с частью 3 статьи 79 Федерального конституционного закона от 21 июля 1994 года № 1-ФКЗ акты или их отдельные положения, признанные неконституционными, теряют силу.

    Обвинений в шпионаже (статья 65 УК РСФСР 1960 года) мне никто никогда не предъявлял. 65-ю статью мне шьет издательство ACT. Если у руководства издательства ACT появилась информация о том, что я был завербован британской разведкой и активно с ней сотрудничал, то эти сведения надо срочно передать следственным органам.

    Обо мне писали многие. В том числе мой резидент в Женеве капитан 1 ранга Калинин Валерий Петрович. В стратегической агентурной разведке нет выше должности, чем резидент ГРУ в Женеве. Потому как во всех войнах (и даже при любых обострениях) агентурные связи во вражеских столицах обрывались и замыкались на Швейцарию — на Берн, Цюрих, Базель, главное — на Женеву. Чтобы в критической обстановке не потерять контакт с источниками, линии аварийной агентурной связи уже в мирное время стягиваются в нейтральную Швейцарию. Кроме того, разведка работает по всему миру, а тигриный пай всех финансовых операций разведки так или иначе проходит через банки Швейцарии. Потому должность резидента ГРУ в Женеве — генеральская (адмиральская). Звание контр-адмирала Валерий Петрович Калинин не получил из-за меня. Уж ему бы по моей личности пройтись. Но в фильме Михаила Синельникова «Последний миф» он заявил, что ни в ГРУ, ни в КГБ никаких порочащих меня материалов не было, нет и через 15 лет после моего ухода не появилось. Это заявление капитан 1 ранга Калинин подтвердил затем печатно:


    «Биография капитана Резуна была безупречной, в его работе и поведении не отмечалось каких-либо настораживающих моментов. Резун во время обучения в Калининском суворовском военному Киевском высшем общевойсковом командном училищах и в Военно-дипломатической академии Советской Армии имел только положительные характеристики, только с положительной стороны зарекомендовал себя на практической работе в штабе военного округа и в разведаппарате ГРУ в Женеве. Никаких сигналов по линии 3-го управления КГБ СССР (военная контрразведка) и управления «К» КГБ СССР (контрразведка ЛГУ) не поступало. Семейное положение: отец — подполковник запаса, старший брат — майор Советской Армии. В общении с товарищами и в общественной жизни производил впечатление архипатриота своей Родины и вооруженных сил, готовый грудью лечь на амбразуру… Служебные отношения складывались вполне благоприятно: незадолго до исчезновения был повышен в дипломатическом ранге с атташе до 3-го секретаря с соответствующим повышением оклада, в порядке исключения срок пребывания продлен еще на один год. По окончании командировки Резун знал, что его использование планируется в центральном аппарате ГРУ».


    Капитан 1 ранга Калинин задал вопрос, почему же я ушел, и не нашел ответа:

    «Отсутствие патриотизма, любви к своей родине? Нельзя согласиться. Неудовлетворенность служебным положением? Исключается. В свои 27 лет окончил два высших военных учебных заведения, и для него открывалась перспективная карьера в центральном аппарате ГРУ. Финансовые затруднения? В 30 лет уже 3-й секретарь. Жена работает в представительстве, трехкомнатная квартира, автомашина. Отклонения в нормах поведения, психика, чрезмерные увлечения? Ничего подобного не отмечалось, внешне и внутренне выглядел как преданный Родине и воинскому долгу офицер». (Независимая газета. 25 декабря 1993.)


    Это написал мой командир, которому я поломал блистательную карьеру. Вот бы кому вспомнить про деда, с горя удавившегося, про записку с проклятиями. Но нет этого. И никаких намеков на вербовку британской разведкой и активное с ней сотрудничество. Наоборот: ни в КГБ, ни в ГРУ никаких материалов против меня не было и нет.

    Кстати, генерал-майор КГБ в фильме Синельникова говорит о том же:


    «Резун вел себя подчеркнуто безупречно, многие даже после его побега давали ему положительную характеристику». Тут бы я обратил внимание на слово «многие». Это заявил первый заместитель начальника ГРУ генерал-полковник А. Павлов («Красная звезда», 14 апреля 1993).


    Его подпись — в моем дипломе об окончании Военно-дипломатической академии Советской Армии. Ему тоже мой побег испортил много крови. Через 15 лет после моего побега, когда проведены все расследования, когда дело закрыли и положили в секретный архив, когда уже и страны, из которой я бежал, больше нет, можно было бы выплеснуть в мир всю ненависть к мерзкому предателю, объявить его трусом, алкашом, блядуном, педерастом, вором и шизофреником. Но генерал-полковник этого не сделал.


    «Литературный псевдоним «Суворов» взял себе бывший майор Резун Владимир Богданович… Что он за человек? В одной из аттестаций записано: самый младший на курсе, но успевает лучше своих коллег, собирает книги по военной тематике для личной библиотеки, имеет второй разряд по стрельбе из автомата Калашникова. Женат, двое детей. Отец — офицер запаса, и брат офицер».


    Это написал заместитель начальника Генерального штаба, начальник ГРУ ГШ генерал-полковник Е.Л. Тимохин («Красная звезда», 29 апреля 1992).

    Написано это через 13 лет после моего ухода. Никаких намеков на удавившегося деда, никаких обвинений в том, что я был завербован британской разведкой.

    Почему руководители издательства ACT все это не цитируют?

    Из какого же живительного источника знаний издательство ACT почерпнуло сведения о том, что я был завербован британской разведкой?

    Источник вы назвали сами — это некто Кадетов, ужасно секретный разведчик, который не может назвать ни своего настоящего имени, ни должности, ни звания.

    Все источники сведений обо мне легко поддаются классификации.

    Первая группа: люди из различных, в том числе и враждующих структур (КГБ и ГРУ), которые открыто называют свои имена, очень высокие воинские звания и столь же высокие должности. Они либо знали меня лично и работали вместе со мной, либо у них совершенно неограниченный доступ ко всем документам, которые имеют отношение к моему делу. К этим людям можно обратиться, в том числе — и перед телекамерой, можно потребовать дополнительных разъяснений, подтверждений, уточнений, можно их потрогать рукой в конце концов.

    Вторая группа: авторы анонимок — Александр Кадетов, Виктор Суворов, Владимир Грызун, некто Кутузов из журнала «Родина» и пр. и пр. Их нельзя потрогать. Эти привидения не осязаемы, при солнечном свете не различимы. Не уверен, что они отбрасывают тень и отражаются в зеркале. Источники их информации темны.

    Анонимка остается анонимкой. Этим ребятам не задашь вопрос на засыпку, под телекамеру не вытащишь, к суду за клевету не привлечешь.

    Руководство издательства ACT решительно взяло сторону авторов анонимок: уж такие они секретные, что не верить им просто неприлично.

    Позвольте же объяснить, почему источник вашей информации Кадетов не может быть секретным.

    Разведчик работает под прикрытием. Прикрытие может быть легальным или глубоким. Если бы Кадетов был нелегалом, т. е. работал под глубоким прикрытием, то знать обо мне он просто ничего не мог. Наши пути лежали бы в плоскостях, которые нигде не пересекаются. О себе Кадетов сообщил, что был в заграничных командировках три раза. Из этого снова следует, что работал он не под глубоким прикрытием, а под легальным (дипломатия, журналистика, Аэрофлот, Внешторг и пр.). Нелегал уходит в командировку один раз. И на всю жизнь. Как Штирлиц.

    Каждая командировка под легальным прикрытием — три года. Минимум. У меня, к примеру, в качестве исключения командировку продлили на четвертый год, в качестве особого исключения — на пятый. Если разведчик работает плохо, его отзывают раньше срока. Если из командировки отозвали, если три года не протянул, следующей не будет.

    Три командировки Кадетова — это девять лет. Минимум. Контрразведка любой страны уже на первом году опознает любого разведчика, который работает под легальным прикрытием. Повторяю: любая контрразведка вычисляет любого разведчика. Тут хоть тресни, не увернешься. Чистенькие работнички завершают работу в пять часов и идут прямо домой, валятся на диванчик и включают телевизор. А те, у кого основные обязанности лежат за гранью прикрытия, в этот момент врубают повышенную передачу. И возвращаются домой поздно-поздно.

    Первые удивительно бережливы, а вторые столь же удивительно расточительны.

    Но если разведчик под легальным прикрытием различим невооруженным глазом, то как же он работает? А так и работает.

    Надо скрывать свои агентурные связи. Для этого надо иметь много-много друзей и знакомых. Так мафия работает. Ходит плутоватый лис в золотых цепях. Всем ясно, какой он масти. Только за пушистый хвост взять не получается, ибо дела свои он прячет. Так и разведчик под легальным прикрытием. Ясно местной контрразведке, что чрезмерно активен товарищ, а вот предъявить обвинения не выходит, не застукав на конкретном деле. А он, хитрюга, обзавелся многочисленными связями. Друзей у него много-много. Знакомых еще больше. За всеми контрразведка не уследит. Один из знакомых — транслятор. Только не ясно, кто именно.

    Однако наличие широкого круга знакомств снова выдает разведчика. У чистенького дипломата круг знакомств узенький. Ему много и не надо.

    Для разведчика под прикрытием скрыть принадлежность к разведке возможно только в случае, если он ничего не делает. Но тогда его отзовут свои. Чтобы место зря не занимал. На его место пришлют того, кто активно работать будет. И если первая командировка была, допустим, в Таиланде, а вторая в Бразилии, то не беспокойтесь: папочка на него из того Таиланда будет отослана в ту самую Бразилию спешной почтой. И во все остальные страны, кроме явно враждебных. Международная кооперация в этом вопросе работает весьма четко. В контрразведывательных структурах разных стран ребята не жадные — сведениями делятся.

    Так что после первой командировки (помолчим про третью) разведчик под легальным прикрытием известен всем контрразведкам мира.

    Не будем упрощать: разведчику под легальным прикрытием надо прятать свою принадлежность к разведывательной организации. Однако его повадки, все его поведение — шило в мешке. А у военного атташе в дополнение к этому — еще и звезда во лбу горит. Сразу ясно, что он разведчик, и ясно, из какого клана.

    Потому повторяю: разведчик под легальным прикрытием обязан прятать нелегальные связи, источники информации, агентуру, которую завербовал, от которой получает вражеские секреты.

    Кадетов сообщил о себе, что является ветераном ВОВ. Если в конце войны ему было всего только 20 лет, значит, сейчас ему далеко за 80. Следовательно, службу в разведке он завершил где-то 25, если не 30 лет назад. И даже по прошествии четверти века он все еще не может назвать своего имени: ах, как бы контрразведка вражья не опознала!

    Граждане, если он во время своих командировок сумел сохранить в секрете свои нелегальные контакты, то назвав сейчас свое имя, через 25 или 30 лет после ухода со службы, он все равно никому навредить не может. Если тогда его агентуру застукать не удалось, то сейчас тем более не удастся. А то, что он когда-то был разведчиком под легальным прикрытием, это ни для кого секретом быть не могло и сейчас быть не может.

    Резидент ГРУ в Женеве через 15 лет после случившегося не стал скрывать ни своего имени, ни звания, ни должности. И только неуловимый Кадетов все это скрывает через 25 или 30 лет. Он секретнее, чем резидент в Женеве?


    Теперь вернемся к обвинениям издательства ACT.

    Кадетов сообщил в своих творениях, что мой агентурный псевдоним в британской разведке — Наполеон. Спасибо, просветили. Этого не знал. А когда узнал, ужасно удивился. В 11 лет я поступил в Воронежское суворовское военное училище. С первых дней за тягу к военным наукам, а может и еще по какой причине, ко мне прилипла кличка Бонапарт и множество производных от нее. Через пять лет Воронежское суворовское военное училище было расформировано, а три роты суворовцев перевели в Калининское суворовское военное училище. Но и там меня звали и Наполеоном, и Бонапартом. Потом — Киевское высшее общевойсковое командное училище. Его я окончил с отличием. На государственном экзамене по тактике председатель государственной комиссии генерал-лейтенант Гиленков, выслушав меня, почему-то помянул Бонапарта. И все вокруг засмеялись. Генерал поинтересовался, почему смех. Ему ответили, что меня именно так и зовут. Я и книжку свою первую писал под псевдонимом Суворов, потому как самому себя Бонапартом весьма опасно величать. Не поймут. Думал, первый раз пошучу, а потом серьезный псевдоним придумаю. Но первая книжка стала бестселлером, и псевдоним ко мне прилепился и прирос.

    Все это рассказывать бы не стал. Но раз уж Кадетов затронул струну, я вынужден отвечать. Это же надо было такому совпадению случиться: вездесущая британская разведка проникла в стены Воронежского суворовского военного училища, усекла мою школьную кликуху и через 20 лет присвоила мне тот же самый агентурный псевдоним!

    Какое-то слишком странное совпадение.

    И уж совсем безмозгло при данном раскладе выглядит британская разведка. Не думаю, что британцы столь глупы, чтобы агентурный псевдоним хоть чем-то выдавал его носителя. А из классической кинематографии известно, что британцы в качестве псевдонимов используют номера. Так безопаснее. Номер «007» всем известен, а вот «006» и «008» вообще ни на что не указывают.

    Но допустим на минуту, что Кадетов прав, что британская разведка присвоила мне псевдоним Наполеон. Что же, граждане, получается?

    Агентурный псевдоним присваивается для того, чтобы даже люди, которые работают с информацией, получаемой от агента, не могли знать, кто же он такой: это получено от 3-Р-41, это — от Бобика, это — от Тузика. Агентурные псевдонимы любой разведки — самая главная тайна. Это важнее шифров. Ибо даже в шифровке вместо имен псевдонимы: 713-й доложил, или — Каш-танка сообщает… Что толку расколоть шифр, если псевдоним тайного агента все равно неизвестен?

    Так вот, великий разведчик Кадетов оглашает открытым текстом и на весь мир: мы, доблестные советские разведчики, знаем агентурные псевдонимы британкой разведки, знаем, кто под ними скрывается!

    Однажды Никита Хрущев похвалился американцам: да что ваши шифры! Мы их свободно читаем!

    В тот же день (именно — в тот же день!) были сменены шифры во всех учреждениях и структурах Америки от Госдепа, ЦРУ и ФБР до авиации и флота. В тот же день были сменены шифры во всех учреждениях и структурах ведущих западных стран. Мало того, были сменены даже математические модели, на основе которых разрабатываются новые шифры. В шифровальное дело были закачаны новые колоссальные миллионы, чтобы поднять это дело на совершенно недосягаемый уровень. Десятилетия кропотливой работы огромных коллективов советских математиков пошли мартышке под хвост. Все надо было начинать с самого начала, но теперь предстояло решать задачу на порядок, а то и на два сложнее.

    Хрущев сморозил такое по дремучей глупости. Кадетов двинулся по стопам Хрущева, но ушел гораздо дальше: что там шифры! Да мы агентурные псевдонимы британской разведки знаем!

    Это глупость или предательство?

    Есть чему удивляться: на виду недремлющих российских органов нагло работает предатель Кадетов, который торгует жизнью секретных агентов. Свою подрывную работу Кадетов маскирует литературной деятельностью. Это старый шпионский прием: не через тайники микропленки хозяевам перебрасывать, а публиковать книжонку или статейку. В случае чего дурачком прикидываться: ах, не знал, что это никому рассказывать нельзя.

    Содержание книг Кадетова (если в них хоть крошка правды) можно выразить так: «Британцы, я любил вас! Будьте бдительны!»

    Правда, интересно? Настоящее имя Кадетова нельзя раскрыть — ужасно секретный. Но ему вполне разрешается предупредить британские власти о том, что рука Москвы залезла прямо в самые недоступные хранилища секретов британской разведки.

    Граждане, объясните мне, кто же из нас активно сотрудничает с британской разведкой? Если это я, то надо представить хоть какие-нибудь доказательства. А доказательств активной работы Кадетова на британскую разведку МИ-6 представлять не надо. Он сам их представил. Он рассказал всему миру о том, что кто-то в МИ-6, кто имеет доступ к самым важным тайнам, работает (либо работал) на ГРУ. После такого сообщения Кадето-ва британским властям не составит труда вычислить «крота», который роет в интересах Москвы.

    Приговор: Кадетов сдает агентуру.

    И не надо, граждане, преступления мерзкого предателя валить на меня.

    ***

    Теперь вопрос о действиях ФСБ. Федеральная служба безопасности России видит, что прямо у нее под носом работает мерзавец и прохвост Кадетов, который открыто и нагло предупреждает британскую разведку о неблагополучии, тем самым губит ценнейшую агентуру российской разведки, внедренную в самое сердце МИ-6.

    Если все, сообщаемое Кадетовым, правда, и если ФСБ никак не реагирует на действия изменника Кадетова, то Федеральную службу безопасности следует немедленно разогнать, а руководство и лиц, персонально отвечающих за данное направление работы, судить за попустительство и преступное бездействие.

    Я сумел найти только два объяснения поведению руководства ФСБ в данной ситуации:

    — либо большие начальники ФСБ завербованы британской разведкой и имеют указание из Лондона Каде-това не трогать, его подрывной вредительской деятельности против России не мешать;

    — либо в руководстве ФСБ сидят вполне нормальные люди, которые понимают, что сочинения Кадетова — это глупейший бред выжившего из ума маразматика.

    Это относится и к издательству ОЛМА, которое баллады Кадетова публикует:

    — либо издательство укомплектовано предателями, и они преднамеренно распространяют информацию, которая идет на пользу британской разведке и подрывает позиции разведки России;

    — либо издательство публикует вымыслы Кадетова, ясно понимая, что у этого человека весьма больное воображение. Если не сказать больше.


    Означенный Кадетов сообщил миру удивительные подробности того, как меня вербовали. Я оказался тайным гомосексуалистом. Встретил меня британский гомосексуалист Фурлонг и вывел на меня зловредных британцев. Кадетов приглушенным шепотом рассказывает в своей книге: «Уже несколько месяцев Фурлонг не имел интимного партнера и очень страдал от этого».

    Граждане издатели! Да откуда же товарищу Кадетову знать о страданиях гомосексуалиста Фурлонга? Кадетов был лично с ним знаком? На интимных встречах Фурлонг делился с Кадетовым своими гомосексуальными терзаниями?

    Так ведь мало того, что Кадетов посвящен во все интимные секреты Фурлонга, он еще и мысли его читает. Так прямо в книге и пишет: Фурлонг подумал… Фурлонг решил… Фурлонг вспомнил… И далее — пространные изложения педерастических размышлений.

    Давайте же согласимся: читать мысли гомосексуалиста — великий дар. Не каждому дано. Не каждый таким умением может похвалиться. Хотелось бы только знать, где гражданин Кадетов такие навыки освоил? В каких это он кругах вращался? И какое развитие получили его личные контакты с Фурлонгом, мысли которого он так ясно читает?

    Ах, он никогда его не встречал? Он читал гомосексуальные мысли на расстоянии, находясь в другой стране. Или на другом континенте?

    Оценим ситуацию: Кадетов знал, что замышляет коварный Фурлонг. Кадетов знал содержание всех его разговоров и даже читал его мысли. Эти мысли Кадетов сейчас сообщает лопоухим слушателям, которые млеют от восторга: это надо же — какие подробности! Но вот вопрос: а почему тогда, три десятка лет назад, Кадетов не сообщил о своих озарениях куда следует?

    Фурлонг вербовал неустойчивого советского разведчика, проницательный Кадетов видел его насквозь, знал содержание всех его разговоров и даже из туманного далека читал его мысли, но руководство ГРУ и КГБ об опасности не предупредил.

    Отмазка Кадетову только одна: тогда, в тот момент, он мыслей Фурлонга еще не прочитал. Он их прочитал только через 25 или 30 лет. Что тоже восхищает.


    Точность описаний в книге Кадетова невероятная. Вот глава «Встреча с резидентом»:


    «Фурлонг оглядел себя в зеркало, поправил ладонью седеющие волосы, вынул из внутреннего кармана бархотку и прошелся ею несколько раз по черным лакированным туфлям… Рональд позвонил резиденту по внутреннему телефону, стоявшему на тумбочке у большого зеркала при входе в помещение резидентуры… Шеф, как всегда, был чисто выбрит, одет с иголочки в строгий темно-синий шерстяной костюм… Когда он улыбался, глаза оставались холодными и безучастными, по ним трудно было определить, какие мысли и чувства владели этим человеком в данный момент. Его и без того тонкие губы растягивались в ниточку, обнажая ровные зубы».


    Вот видите, Кадетов (сейчас) посвящен не только в лукавые замыслы гомосексуалиста, но ему известно даже и содержание его внутренних карманов. А вот резидент британской разведки — не гомосексуалист. Потому Кадетову трудно определить, какие мысли и чувства владели этим человеком в данный момент.


    «Кабинет шефа представлял собой довольно большую прямоугольную комнату, обращенную зашторенными окнами во внутренний двор посольства. В углу у письменного стола небольшой сейф, вмонтированный в стенку, на стене напротив окон висела репродукция картины, изображавшая Трафальгарское сражение англичан с испанцами под руководством адмирала Нельсо-на. Рядом с сейфом стоял большой письменный стол с приставным небольшим столиком и двумя стульями. В углу у окна — холодильник. На полу от двери через всю комнату шла серая ковровая дорожка. Стены комнаты были обиты каким-то звукопоглощающим коричневым приятным на вид материалом, вызывающим почему-то желание прикоснуться к нему и ощутить его тепло.

    — Как доехали? — начал шеф, усаживаясь в свое мягкое кресло.

    — Спасибо, нормально, — отвечал Фурлонг. — Погода, правда, паршивая, дождь и сильный ветер».


    Далее хитрый резидент и коварный педераст Фурлонг обсуждают вопрос, как завлечь неустойчивого советского разведчика в сети и завербовать…

    «Куда он клонит? Неужели пронюхал о моей сексуальной связи с Резуном», — со страхом подумал Фурлонг.

    Повторяю вопрос: если содержание разговоров резидента британской разведки с Фурлонгом было тогда известно товарищу Кадетову, то почему он не поднял тревогу и не сообщил в компетентные органы?

    А описание кабинета резидента британской разведки в Швейцарии? Откуда дровишки? Откуда подробности про тонкие губы резидента, про темно-синий костюм, про два стула у приставного столика, про серый ковер, про стены, которые Кадетову хотелось потрогать, про картину с изображением морского побоища у мыса Трафальгар? Советского разведчика Кадетова кто-то запустил не только в резидентуру британской разведки в Швейцарии, но и прямо в кабинет шефа. И не ночью доблестный Штирлиц туда проник, усыпив сторожевых псов и подкупив стражу (или наоборот), но прямо в момент обсуждения вопроса, как бы советского разведчика вер-бануть. Так прямо под приставным столиком сидел и слушал…

    Или, быть может, из унитаза на задницу Фурлонга смотрели умные, чуть усталые глаза майора Прони… простите — Кадетова.


    «После того как Фурлонг покинул английское посольство в Берне, Тир достал из сейфа шифроблокнот и написал лаконичную телеграмму генеральному директору СИС, в которой попросил разрешения на два дня прибыть в штаб-квартиру СИС для личного доклада плана операции по вербовке «Наполеона». Разрешение было получено на следующий день… В аэропорту Лондона Хитроу его ждала служебная машина… Машина поъила по набережной Темзы по направлению к штаб-квартире «Сикрет интеллинженс сервис»… Ровно в 14.00 резидент английской разведки в Швейцарии вошел в просторный кабинет генерального директора СИС… Из-за стола поднялся невысокий, лысеющий, но еще не старый мужчина в сером шерстяном костюме-тройке… Тиру бросилось в глаза, что директор выглядел уставшим и несколько озабоченным. Когда мужчины удобно устроились у журнального столика, открылась дверь и появилась молодая женщина в белом переднике с подносом, на котором стоял чайный фарфоровый сервиз. Разлив чай и поговорив о пустяках, не относящихся к делу, Олдфилд вдруг неожиданно для резидента обратился к нему по студенческой привычке на «ты»: «Ну что… Как там говорят русские: взять быка за рога. Очень метко. Так давай с главного. Для чего пожаловал?»


    Далее — слово в слово разговор шефа британской разведки МИ-6 с резидентом британской разведки в Швейцарии.

    Кадетов знает не только содержание шифровки резидента генеральному директору МИ-6, не только осведомлен о том, что ответ пришел на следующий день, но он вслед за резидентом последовал в Лондон. Знает проныра Кадетов, что встречать резидента пришла служебная машина, знает ее маршрут. Точно ему известно начало встречи — 14.00. Молодую женщину в белом переднике приметил и четко разглядел. Ну и присутствовал при разговоре. Чисто конкретно: человек-невидимка.

    В аэропорту резидент проходил паспортный и таможенный контроль через особые помещения, быстро и без проблем. А как ухитрился Кадетов за ним поспеть? Его тоже через спецпомещения пропустили вслед за резидентом? Резидента ждала служебная машина. А как за ним следовал Кадетов? Отстоял очередь на стоянке такси и приказал таксисту на хвост служебной машине повиснуть? Резидент проходил в штаб-квартиру разведки по особому пропуску. А Кадетову одноразовый выписали?

    Содержание разговора генерального директора МИ-6 с резидентом в Швейцарии могло быть известно только им двоим. Как видим из описания Кадетова, во время встречи в кабинете посторонних не было, молодая женщина в переднике тут же ушла. Но точное содержание беседы стало известно еще и Кадетову. А теперь через него — и всему прогрессивному человечеству.

    Одна беда — у старшеклассника очень средней школы может подозрение закрасться в правдивости излагаемого: британцы чай в 14.00 не пьют и на «ты» не переходят.

    Если написать, что русские бомжи, сидя на свалке под развесистой клюквой, пьют денатурат и палитру из хрустальных фужеров, вытирая рты шелковыми платочками, то этому кто-то может и поверить. Но если написать, что британцы пьют чай в 14.00, этому поверить нельзя. Это вздор. Такого не может быть потому, что не может быть никогда.

    Если Кадетов не знает, что в английском языке нет никакого «ты», значит, языком английским не владеет вообще. Таких разведчиков не бывает. Начиная с 1944 года Соединенные Штаты были главным противником. Где бы разведчик ни работал, какая бы задача перед ним ни стояла, Америка оставалась главной целью. Кроме того, на английском языке говорит весь мир. На английском поймут везде. От полюса до полюса. Потому знание английского языка для любого военного разведчика, которого направляли за рубеж, было обязательным. Всем офицерам стратегической агентурной разведки надлежало владеть минимум двумя языками. Это как два парашюта у десантника — основной и запасной. Именно так английский мог быть языком основным, а мог быть вторым, дополнительным, вспомогательным. Без него не выпускали.

    Вся планета говорит по-английски. Кроме разведчика Кадетова.

    Если кто-то рассказывает, что десяток лет был водителем самосвала, но демонстрирует подозрительное неумение сменить колесо или залить воду в радиатор, то есть основания сомневаться в правдивости рассказчика. Если кто-то рассказывает о том, что много лет работал за рубежом в стратегической агентурной разведке, но…

    Так вот: ни в какой агентурной стратегической разведке Кадетов никогда не служил. Имя свое скрывает не потому, что ужасно секретный. Назови свое имя, и обязательно найдется настырный напористый ветеран с вопросами: а ты в 3-м направлении 1-го управления ГРУ был или 1-м направлении 3-го управления? А генерала Иванова помнишь? А Петрова? А Сидорова? А где работал? А когда? А кого сменил на боевом посту? А кому пост сдал? И кто у тебя был резидентом? А когда нашу «консерваторию» окончил? Так ты же с другом моим Аркаш-кой в одном выпуске был! Кстати, что с ним?

    Дабы таких подлых вопросов не возникло и радостных воплей не зазвучало, разведчик Кадетов вынужден маскироваться. Прежде всего — от настоящих разведчиков. Его ведь так легко разоблачить, скажи он еще хоть одно слово в дополнение к своему псевдониму.

    Тут и еще вопрос: как же ужасно секретный разведчик Кадетов шифровки английского резидента читал, английским языком не владея? Как умудрился, сидя под столом, запомнить содержание секретных разговоров, ни черта не понимая?

    Всему остальному мы, понятно, поверим. Только вот…

    Если бы советской разведке удалось однажды проникнуть в кабинет резидента британской разведки в какой-нибудь стране, тем более — в кабинет генерального директора МИ-6 в Лондоне, то это навсегда осталось бы тайной разведки. Об этом никто никогда не позволил бы болтать. О таких вещах трепаться не принято. Себе в убыток выходит. Расскажешь, что в чужой гарем хаживал, так там стенки надстроят, новых решеток навесят, евнухам головы поотрубают, чтобы новой ватаге евнухов бдительности добавить. А болтливый хвастун Кадетов о своем проникновении в кабинет генерального директора МИ-6 треплется не стесняясь.

    Так ведь он и не такие тайны выбалтывает:


    «Из наблюдений контрразведки Швейцарии за «Наполеоном» следовало, что он не имел каких-либо серьезных источников среди иностранцев… Служба наружного наблюдения отмечала, что молодой русский сотрудник международной организации ООН был на побегушках…»


    Потрясающе. Я работал в Женеве. За мной тайно следили топтуны наружного наблюдения швейцарской контрразведки, что-то подмечали, анализировали сведения о моих действиях, что-то прикидывали, сопоставляли, делали выводы. Вопрос: а как в их компанию затесался Кадетов? Откуда ему знать, что контрразведка Женевы знала обо мне, что она отмечала, какие делала заключения?

    Допустим на 17 мгновений, что великий разведчик Кадетов завербовал офицера швейцарской контрразведки, который сообщал ему совершенно секретные результаты работы бригад наружного наблюдения. Вот бы Кадетову и помолчать. Но он болтает на весь мир. Он сдает агентуру как в британской разведке, так и в швейцарской контрразведке.

    Для любой разведывательной организации нет более трудной и желанной цели, чем контрразведка противника. В Женеве нам просто позарез надо было знать, что «швицы» про нас знают, о чем догадываются, а чего они не знают, до чего не догадываются, как они за нами следят, вешают ли маячки на наши машины, и если да, то когда, какие и как, какой состав бригад наружного наблюдения, какая у них тактика, какие приемы самые любимые, как они маскируют машины наружки и маскируются сами, где у них тайные телекамеры, где у них стационарные посты слежения за нашей дипломатической миссией, как меняют номера на своих машинах, какие у них средства связи, на каких каналах они работают, когда у них выходные и праздники, кто решает, за кем наблюдение ставить, за кем его не ставить, где у них центр, который координирует работу бригад, и как они анализируют наши действия, где хранят все сведения, кто к ним имеет доступ… И главное: что они с накопленным материалом делают? Им-то самим один черт, вербует в Женеве китаец индуса, индус пакистанца или русский китайца. Есть ли контакт у контрразведки нейтральной Швейцарии с контрразведками наших злейших врагов? Что это за контакты, насколько они тесные, есть ли противоречия интересов и пр. и пр.

    За агентурное проникновение в контрразведку противника в ГРУ немедленно вешали и звезду на грудь, и очередную на погоны. Проникнуть в контрразведку противника — это высший класс. И экстра-класс — в контрразведку Швейцарии, и особо — в контрразведку кантона Женева. Ведь в Женеве — грохочущий каскад финансовых потоков как ГРУ, так и КГБ, так и нашей родной Коммунистической партии. Знают ли они, куда, кому, когда и сколько мы платим?

    И вот, оказывается, Кадетов в контрразведку кантона Женева проник! Он, как видим, получал информацию прямо оттуда! Но по глупости Кадетов разболтал на весь свет, что у советской разведки есть верный друг прямо там, в контрразведке.

    Мы уже установили, что, работая под легальным прикрытием, скрыть свою принадлежность к разведке невозможно. Надо скрывать свои связи. У Кадетова наоборот. Он не может назвать своего имени, потому как секретный, но вот о связях своих треплется без стеснения. Он вываливает тонны совершенно секретной информации, по которой (если бы его рассказы были правдой) можно было бы вычислить тех немногих людей, которые к этой информации имели доступ, которые эту информацию сливали Кадетову.

    Тут, правда, одна нестыковка. Контрразведка Женевы все обо мне знала, все Кадетову докладывала, только не знала она, какую же официальную должность я занимал. Тайный агент в контрразведке Женевы сообщил Кадетову, что я «русский сотрудник международной организации ООН». А Кадетову ума не хватило проверить, да так ли это? Не дурят ли ему голову?

    Так вот: сотрудником ООН я никогда не был, я был советским дипломатом. Работал не в международной организации, а в советской, под красным флагом. Об этом все, кто меня знал, кто работал рядом, сообщают открыто, не делая секрета. Первый мой ранг — атташе, потом повысили до 3-го секретаря. Понимает ли разведчик Кадетов разницу между чиновниками международных организаций ООН и дипломатами?

    Неужели швейцарские власти, которые выдавали мне дипломатическую визу, так и не поняли, что я советский дипломат, так и считали меня сотрудником ООН?

    Сочинения Кадетова — треп неумного малограмотного человека. И это вредный треп. Обращаюсь к разведчикам, сидящим на суку, который рубит Кадетов: граждане, понимаете ли вы, что Кадетов не мне, а вам гадит?

    Вот представьте себе, сейчас в какой-нибудь Испании (Австралии, Аргентине) собирает разведывательный или контрразведывательный начальник своих подчиненных и заявляет: когда-то какой-то дуралей из швейцарской контрразведки доверился русским, а они его сдали!

    Тут неминуемо с заднего ряда вопрос зададут: а не является ли все это выдумкой выжившего из ума трепача Кадетова?

    На это у шефа есть резонный ответ: нет, это не выдумка. Это сообщил секретнейший русский разведчик, чье имя разглашать нельзя. Так во всех книгах и значится — это не малохудожественный вымысел, но свидетельство профессионала высшего класса. Но если лучший русский разведчик столь глуп, жаден и болтлив, то что же говорить об остальных? Так что, братцы, вы уж с этими русскими поосторожнее. Верить им нельзя. Заманят, потом сдадут и за то гонорар получат, как его получает Кадетов…

    Болтовня Кадетова вредит России. Она демонстрирует правительствам и народам, что эти вездесущие русские сидят прямо под кроватью, для них нет секретов. Кто-то понимает, что сочинения хвастуна Кадетова — безответственная болтовня. Но кто-то этому хвастуну может и поверить. А тому, кто требует усиления борьбы против России, тому, кто требует новых миллионов на усиление этой борьбы, трескотня Кадетова чрезвычайно выгодна.


    Но вернемся к вербовке «Наполеона», т. е. меня.

    Британский резидент вернулся из Лондона в Берн. Через некоторое время туда летит шифровка из Лондона. И вот резидент «поспешно встал из-за стола, подошел к вмонтированному в стену сейфу, набрал шифр и, открыв его, вынул небольшую металлическую коробочку с личным шифром резидента. Через некоторое время вместо колонок цифр на листе бумаги появился короткий текст: «Совершенно секретно, только лично резиденту. С вашим планом проведения операции согласен. Доложите заблаговременно дату проведения. Директор». Получив шифровку, резидент откинулся на спинку кресла и с облегчением и вместе с тем с некоторой тревогой подумал…

    В журнале регистрации входящих шифротелеграмм он записал номер шифровки и дату ее получения. В графе содержания коротко поставил… Затем взял полученную шифротелеграмму, свернул ее в трубочку, поставил вертикально на мраморную пепельницу».

    По поводу шифра на сейфе Кадетов соврал. Сейф с шифром на дверке он в кино видел. А все разведки пользуются только ключами. Неудобно. Но надежно.

    Содержание шифровки из Лондона нельзя доверить никому. Даже шифровальщик резидента не допущен к этой тайне. Содержание может быть известно только резиденту лично. И Кадетову. А через него — всему миру. Шифровальщику нельзя, всему миру — можно.

    И обратим внимание на мелкую деталь. У Кадетова прогресс. Он научился читать мысли британского резидента. Хотя тот и не гомосексуалист.

    Жаль только, что мысли эти он читает задним числом. Через четверть века. Эх, если бы он тогда стукнул костяшками пальцев в дверь кабинета председателя КГБ товарища Андропова да и рассказал бы, как британский резидент шифровки в трубочки сворачивает.

    В кабинет Андропова Кадетов вошел бы без труда. Как видим, и не в такие кабинеты хаживал. Докладу Кадетова с подробностями про мраморную пепельницу цены бы не было. Я только не уверен в том, как бы товарищ Андропов на такие подробности реагировал. А то ведь мог бы посоветовать Кадетову свернуть его доклад трубочкой да и засунуть куда-нибудь…

    Далее, по рассказам Кадетова, мне подставили тетку.

    Спасибо Кадетову, что не дядьку.

    Вербовочный половой акт состоялся, его отсняли. Пригласили меня на встречу и фильм продемонстрировали… «Резун закрыл ладонью глаза и прошептал безжизненным упавшим голосом: «Выключите, пожалуйста». Что-то подобное он испытал, когда на третьем курсе в академии ему по любимому предмету преподаватель, не разобравшись, поставил четверку. Тогда у него тоже все поплыло перед глазами…»

    Допустим, что это правда.

    Но как товарищ Кадетов мог эту правду узнать?

    И почему он эту правду выбалтывает?

    В любой разведке в подробности вербовки посвящены только те, кто принимает непосредственное участие в операции, и их прямые начальники самого высокого ранга.

    И это все.

    Если, как рассказывает Кадетов, меня вербовала британская разведка, то знать подробности могли только люди числом никак не больше, чем пальцев на одной руке.

    Допустим, что эти подробности всплыли.

    Это могло случиться только в двух ситуациях.

    Первая. Британская разведка, по каким-то ей одной известным причинам, решила меня опорочить. Для этой цели вызвали Кадетова, передали ему какие-то сплетни и приказали распространять. Кадетов, рванув под козырек, приказ британской разведки выполняет — сплетни распространяет.

    В этом случае Кадетов должен быть немедленно арестован как пособник британской разведки, который действует по ее указаниям и в ее интересах.

    Вторая ситуация. Кадетов, являясь выдающимся разведчиком, завербовал одного из британских разведчиков, который принимал участие в той операции, от него получил подробности. Сообщая эти подробности всему миру, Кадетов подставляет под удар агентуру особой важности. Сдает в прямом смысле. Вычислить этого человека теперь не представляет труда. Кадетов на весь свет трезвонит о том, что у него источники прямо в руководстве МИ-6, тем самым наносит вред России.

    В этом втором случае Кадетов тоже подлежит немедленному аресту.


    Уяснив все это, перейдем к следующему обвинению издательства ACT: «По позднейшим утверждениям англичан, инициатива исходила от самого Резуна».

    Граждане издатели, каких таких англичан? У вас прямая связь с британской разведкой? Вам прямо из кабинета генерального директора МИ-6 сведения поступают? А вы их по приказу британской разведки распространяете?

    Так вот: британская разведка, в отличие от великого разведчика Кадетова, не болтлива. За сто лет своего существования британская разведка никому не объяснила даже значение цифры «6» в ее названии, не говоря о конкретных делах. Если британская разведка сегодня начнет рассказывать о том, что вот этого она на педерастии застукала, вот этого на бабе, этого подкупила, а этот сам пришел, то тем самым распугает всю свою действующую и грядущую агентуру. Даже и тот, кто работает по принуждению, сбавит обороты.

    Так что если вам, господа, кто-то и подбросил информацию о том, что я сам к ним пришел, то происходит сия информация не из британской разведки. А коль так, то информация эта заведомо вымышленная. Я вам рекомендую проявить пролетарскую бдительность. В Британии всякие люди встречаются. В том числе — и нехорошие. Такое соврут, что сам Кадетов от зависти лопнет.

    У премьер-министра Великобритании, к примеру, был политический советник Дэмиен Макбрайд. Так вот означенный Дэмиен распространял слухи о том, что лидер консерваторов Дэвид Камерон болен постыдной неприличной болезнью, что теневой министр финансов Джордж Осборн сидит на игле и шляется по гулящим девкам, что ведущие депутаты парламента от консервативной партии — сплошь гомосексуалисты, что приводят своих любовников прямо в парламент, где и удовлетворяют свою похоть…

    Благо в том, что в Британии нашлось достаточно умных людей, которые ясно поняли: распространение грязной клеветы свидетельствует только о том, что в арсенале правящего руководства другого оружия нет.

    Теперь вернемся к «позднейшим утверждениям англичан» о том, что я сам к ним пришел, и этим утверждениям на минуту поверим. Вы-то сами, господа, им верите, надеюсь. Но если верите, то как же быть с разоблачениями Кадетова? Ведь сколько бумаги сердешный извел, рассказывая о том, как хитроумные англичане меня в сети заманивали. И как быть с гомосексуалистом Фурлонгом, с шифровками, которые сам Кадетов читал, с документом, свернутым трубочкой, с серым ковром, мраморной пепельницей, картиной на стене и белым передником? Как быть со всеми подслушанными Кадето-вым разговорами, с подставленной бабой, с коварными планами британских супостатов?

    Во все щели Кадетов проник, во все унитазы, всю подноготную вскрыл, и тут вдруг выясняется, что ничего этого не было, что я просто взял да и сам к британцам пришел. По собственной инициативе. Выходит, не подставляли мне бабу, не крутили мне фильм, глаза я горестно не закатывал и упавшим голосом не просил демонстрацию остановить.

    Когда руководителям издательства ACT требуется меня лягнуть, они безоговорочно верят Кадетову и его рассказам. Но если появляется возможность лягнуть сильнее, они Кадетову больше не верят, они верят, что я сам добровольно пришел к британцам, следовательно, все подробности моей вербовки, которые Кадетов расписал на несколько книг, все это безответственный треп глупого человека.

    С одной стороны, я ужасный трус (и куча на то примеров), а с другой — сам пошел вербоваться в британскую разведку, понимая, чем это пахнет. Тут уже не трус.


    Храбрейший Кадетов не возражал ни генералам КГБ, ни резиденту ГРУ в Женеве, ни начальнику ГРУ, ни его первому заму. Кадетов 25 лет помалкивал. И про маршрут служебной машины, про доклады швейцарской контрразведки, про картину на стене и чаепитие в кабинете генерального директора в 14.00.

    Если бы Кадетов решил в те годы рассказать, что ему были известны все британские козни, что он знал все их планы, но никому про них не рассказывал, то настоящие разведчики его просто засмеяли бы.

    Престарелый Кадетов дождался, когда голоса настоящих разведчиков смолкнут, вот тогда-то он и заговорил о своей невероятной прозорливости и осведомленности, от которых, правда, никому не было толку.

    Гражданин Кадетов, который якобы знал не только меня, но и мою жену, не удосужился уточнить, а как же ее зовут. Для этого следовало просто посмотреть, кому посвящен и «Аквариум», и «Контроль».

    Моя Татьяна могла бы за мной и не идти. Но пошла. Пошла с полным пониманием того, что и ее уход как сотрудника Постоянного представительства Союза ССР при отделении ООН в Женеве тоже подпадает под действие пункта «а» 64-й статьи УК РСФСР 1960 года. Перед отъездом в командировку ей, как и всем остальным, про этот пункт деликатно напомнили. Пункт этот гарантирует от 10 до 15 (при смягчающих обстоятельствах) или вышак (при отсутствии оных). Она пошла за мной, понимая, что это пахнет смертью. Или Владимирским централом, если крупно повезет.

    Моя Татьяна — женщина ослепительной душевной красоты, да и телесной красы ей природа не пожалела. Уж она бы могла себе найти кого-нибудь не из среды педерастов. С этой женщиной я прожил уже 38 лет в любви и согласии. Совместными усилиями мы сотворили здоровое потомство. Дети наши давно нас обошли по результатам жизненной борьбы. Теперь и внуки пошли. Умные и красивые.

    За почти четыре десятка лет моя жена гомосексуализма за мной пока не приметила.

    Не знаю, как сейчас, но в мое время гомосексуалистов в ГРУ не держали. Если возникали хоть малейшие подозрения, то любой и каждый был обязан немедленно доложить руководству, ибо затесавшийся в ряды разведчиков гомосексуалист представляет угрозу не только всей мощи ГРУ, но и государству в целом.

    Руководство ГРУ никогда не заявляло о каких-то отклонениях в моем поведении. Ничего подобного не было замечено ни за долгий период, когда меня тайно изучали и проверяли, ни во время службы в разведке военного округа, такое не вскрылось ни за три года академии и четыре года работы за рубежом. И даже ни через 5, ни через 10, ни через 15 лет после моего ухода ничего подобного руководством ГРУ и КГБ не было обнаружено.

    А вот через 25 лет господин Кадетов встрепенулся. Он вдруг обнаружил аномалии в моей сексуальной ориентации. Мне бы хотелось услышать объяснения господина Кадетова о мотивах его гробового молчания тогда и безудержной болтливости сейчас.


    В заключение про удавившегося с горя деда.

    Перед тем как такое откровение распространять по миру, руководителям издательства ACT следовало поинтересоваться у гражданина Кадетова о том, откуда ему это стало известно. Он там был? Ему кто-то рассказал?

    В архивах ГРУ и КГБ — все сведения обо мне, обо всех моих родственниках, сослуживцах, друзьях, знакомых, соседях и пр. и пр. Ни о какой записке никто ни в ГРУ, ни в КГБ, ни в Прокуратуре, ни в Военной коллегии Верховного суда никогда не упоминал. Хотя для этих структур было бы весьма выгодно объявить: вот даже и дед проклял!

    Но не вспомнил никто ни про какую записку, ни про какие проклятия.

    Об этом известно только гражданину Кадетову.

    Из секретного документа, который доступен одному только Кадетову, но никому больше? А почему он секретный? Что в той записке могло быть секретным? И что это за секретный документ, который гражданин Кадетов запросто цитирует? Маршал Ахромеев покончил жизнь самоубийством, никто его предсмертную записку не секретил. Неужели отставной колхозный кузнец важнее маршала?

    Удивительно, но гражданин Кадетов, вникнув в такие подробности, не удосужился даже узнать, как же по отчеству звали деда моего Василия. Эта неряшливость в сочинении небылиц ему свойственна.

    Дед мой, Василий Андреевич Резунов, прожил долгую и очень трудную жизнь (14 января 1892 г. — 5 февраля 1978 г.). Его призвали под знамена в 1911 году. В Первой мировой войне воевал с первого дня. Рядовым в пехоте. В траншеях. Во время Брусиловского прорыва в июле 1916 года был тяжело ранен и попал в австрийский плен. После плена вернулся домой в Екатеринославскую губернию, которую вместе со всей Украиной, Крымом, Прибалтикой и пр. и пр. некто Ленин сдал германскому кайзеру. Ленинская измена Родине пришлась моему деду весьма не по душе. С того момента Василий Резунов стал Резуном. Дед прошел через Гражданскую войну. Красный террор испытал на своей шкуре — был бит комиссарскими шомполами. Потом голод 1921–1922 годов, первая попытка коллективизации под именем коммуни-зации, после чего — настоящая коллективизация и жуткий организованный комиссарами голод, когда на соседнем хуторе Садовом обезумевшая женщина зарезала и сожрала свою малолетнюю дочку, а рядом, в селе Соленом, под охраной головорезов из ГПУ гнил под дождем отобранный у народа, ссыпанный на землю хлеб и ревели согнанные со всей округи коровы, которых никто не кормил, не поил и не доил. Которые так все там и передохли. Во Второй мировой войне два старших сына моего деда, Иван и Богдан, офицерами воевали на фронте, а его самого с третьим сыном Александром немцы угнали на шахты в Силезию. Там Александр и погиб. Дед вернулся домой и до 66 лет вкалывал кузнецом в колхозе им. Шевченко Солонянского района Днепропетровской области. В старости его сразил тяжелейший недуг. У деда дрожали руки. Уже в 70 лет он не мог держать ни ложку, ни кружку. Кружку перед ним ставили на стол, он к ней наклонялся трясущейся головой. Это его угнетало. И очень сильно. А кормить себя другим не позволял. С годами недуг набирал силу. Дед оставил после себя большое потомство. Внуки живы. Внуки деда помнят. И каждый подтвердит: уже в 75 лет он ничего написать не мог. Тем более — в 86.

    Распространяемые издательством ACT сведения, про записку, которую дед просто физически написать не мог, — это мерзость и высшая степень подлости.

    Но если бы и была у него возможность написать, то уж он бы такое не написал. Дед помнил то время, когда он еще пацаном в «царской России», работая подручным кузнеца, мог заработать достаточно денег, чтобы можно было уважать и себя, и свой труд. Он помнил время, когда гражданин России имел право иметь оружие. И никто никого не стрелял. Даже и по пьяни. Потом пришли оккупанты-комиссары, и первое, с чего они начинали, — с запрета иметь оружие, что со времен глубочайшей древности было символом рабства.

    Кстати, гитлеровцы вели себя точно так же.

    В колхозе дед был крепостным рабом. Он не имел права иметь паспорт Союза Советских Социалистических Республик. Большинство населения СССР в 30, 40, 50-е годы жило в селах и деревнях, вкалывало в колхозах, в которые комиссары загнали людей расстрелами и голодом. Так вот: большинство населения великой страны гражданами этой страны не являлось. Деду моему, как и сотням миллионов других людей, паспорт (внутренний паспорт, не заграничный!) иметь не полагалось. Отпахав 27 лет кузнецом в колхозе, он заработал пенсию размером 8 рублей 25 копеек в месяц. Бутылка самой дешевой водки стоила 2 рубля 87 копеек. А килограмм мерзкой колбасы из макулатуры и крахмала — 2 рубля 20 копеек.

    Власть, которая довела великую страну до того, что она покупала хлеб в Америке, дед считал преступной и бандитской. Об этом тем внукам, которым доверял, дед говорил открыто и прямо. Об этом сохранилось и свидетельство моего отца, которое прозвучало в фильме Синельникова. Перед войной юный Богдан Резун прибежал радостный домой — в комсомол приняли! Дед помолчал. А потом коротко выразился о власти: там, по верхам, — бандюки, а тут, по низам, — шпана.

    И вот теперь гражданин Кадетов сообщает миру, что дед мой был настолько глуп, что полюбил ту власть, которая его, вольного человека, сделала рабом. Уж так он любил власть, которая истребила в великой стране десятки миллионов людей, в том числе — дворянство, купечество, офицерство, интеллигенцию, казачество, духовенство, а затем — и крестьянство. Уж так ему все руководство нравилось от председателя колхоза им. Шевченко по фамилии Загубигорилка до товарищей Андропова и Брежнева, что простить своему внуку измены этим негодяям дед никак не мог. Так уж он полюбил колхозное рабство, что удавился с горя, узнав об измене внука рабовладельческому строю.

    Чтобы было ясно, какие у меня были отношения с моим дедом Василием, доложу вам, что внуков у него много, но на большом семейном совете через много лет после его смерти было решено все его документы передать на хранение не кому-нибудь, а мне. Именно у меня хранится все, что от него осталось, включая письмо из плена с датой «октябрь 1917» и подписью — Василий Резунов.

    Руководству издательства ACT перед тем, как распространять клевету Кадетова про моего деда, следовало поинтересоваться, а когда же я убежал?

    Докладываю: 10 июня 1978 года.

    Про это и в газетах прочитать можно. Дед не дожил до этого момента 4 месяца и 5 дней. А другого деда у меня нет. Другой умер за 23 года до моего рождения, не пережив кровавых экспериментов всевозможных Лениных, Дзержинских и Троцких над несчастной страной.

    Издательство ACT выдвинуло против меня и другие обвинения, распространяет другие вымыслы. Ради экономии места и времени я на них не останавливаюсь. Но это вовсе не означает, что они менее скудоумны и вздорны.

    Мне жаль, что издательство ACT решило прекратить отношения таким некрасивым способом. На мой взгляд, следовало сначала разорвать все контракты, а уж после того публиковать любые откровения от Кадетова. И не в моих книгах, а отдельным собранием сочинений великого сверхсекретного шпиона.

    Мне жаль расставаться с издательством ACT. Полтора десятка лет вы храбро публиковали то, что другие публиковать не решались.

    Вы сделали для меня много хорошего.

    За все хорошее вам благодарен.

    Владимир Резунов, он же Виктор Суворов, он же и т. д.

    13 мая 2009.

    Коллекция отзывов на книги Виктора Суворова, собранная им самим

    «Рассказы освободителя»

    Книга впервые издана в 1981 году на английском языке. Переведена на двадцать три языка.

    «Придет время, и манеру Суворова будут копировать, ему будут подражать. Эта перспектива не должна его смущать — он неподражаем».

    Виктор Некрасов. Париж. 1982


    «Редкой подлинности картина жизни и быта советской военщины».

    «ИМКАПРЕСС»


    «Преподаватели побаивались его каверзных вопросов… Он вел дневник, где детальнейшим образом описывал все происходящее. Позже эти записки были мастерски использованы в его книгах. Лично я, читая книгу «Освободитель», был поражен, с какой точностью автор изобразил киевскую гарнизонную гауптвахту. Не скрою, самому мне пришлось там отсидеть в общей сложности 50 с лишним суток».

    Валерий Симонов, бывший начальник разведки армии, однокашник Суворова по Киевскому высшему общевойсковому командному училищу


    «Никто прежде не говорил о Советской Армии с такой откровенностью, отвергая любую цензуру, внешнюю и внутреннюю».

    Виктория Шохина


    «В советской армии»

    Впервые издана на английском языке в 1982 году. В 1983 году — книга месяца в США.

    «Удивительная книга. Каждый офицер Запада должен ее прочитать, каждый политик и вообще каждый, кому дорога свобода. Эту книгу надо читать, независимо от того, согласны мы с автором или нет. Если не согласны, то должны ее читать несколько раз».

    Генерал сэр Джон Хакетт. «Нью-Йорк тайме»


    «Советская военная разведка»

    Впервые опубликована на английском языке в 1984 году. Вышла на всех основных языках мира, включая японский, но исключая русский.

    «Так о разведке еще никто не писал».

    «Таймс»


    «Мнение Виктора Суворова в области обороны становится общественным мнением. Он его формирует».

    «Интернешенл дефенсревью»


    «Спецназ»

    Книга впервые опубликована в 1987 году. Вышла на всех основных языках, кроме русского.

    «Эта книга написана человеком, который наделен необыкновенно развитым чувством здравого смысла, великой силой наблюдения и тонкого понимания событий нашего века. Необычайная комбинация редкого таланта и уникального опыта автора превращает «Спецназ» в одну из самых главных книг, когда-либо написанных на тему тоталитарной экспансии. Перед лицом Нобелевского комитета имя Виктора Суворова могло бы затмить некоторые известные имена только благодаря мощи одной его книги, имя которой «Спецназ».

    «Крониклс»


    «Аквариум» и «Спецназ» принесли ему мировую известность».

    Владимир Буковский


    «Аквариум»

    Книга впервые опубликована в 1985 году на английском языке. На русском — в 1987 году.

    «Захватывающе интересно».

    Начальник ГРУ генерал-полковник Евгений Тимохин


    «К сожалению, в «Аквариуме» нет ничего о жизни разведчиков, о методах их работы. Каждый, кто ждет увлекательного повествования, будет разочарован книгой Суворова. «Аквариум» — это нудное сочинение о его карьере, он вспоминает факты из своей жизни, которые никому не интересны, кроме него самого. Книга может вызвать отклик только у тех, кто интересуется советской бюрократией, кто интересуется методами проталкивания разведкой и армией своих людей или вопросом, как советские шпионы пьют водку после выполнения задачи. (Они пьют полными стаканами, стараясь не пролить.)»

    «Иерусалим пост»


    «Великолепно. «Аквариум» очарует всех, кто неравнодушен к приключениям, шпионажу, столкновениям характеров, к мужеству и храбрости».

    «Нью-Йорк тайме»


    «Суворов — это стиль: совершенно уникальный, никем никогда ранее не примененный, но в то же время знакомый и с самой первой страницы близкий, стиль простой до изящества и… неповторимый. Суворова нельзя спутать ни с кем, он узнается сразу».

    «Дейли телеграф»


    «Суворов яркий, ни на кого не похожий писатель. Он мастерски меняет сцены, внезапно разворачивает действие в неожиданном направлении, понижает тон повествования и вдруг доводит его до громового звучания в духе самой лучшей приключенческой классики».

    «Лондон ревью оф букс»


    «Студентам, которые изучают русский язык, в качестве обязательного пособия рекомендован «Аквариум» Суворова».

    «Кембридж ивнинг пост»


    «Аквариум» вышел огромным тиражом в Польше».

    «Литературная газета»


    «Аквариум» вышел и у нас, но, по словам лоточников, особым спросом не пользуется».

    «Комсомольская правда»


    «Фамилия автора «бестселлеров» «Аквариум», «Ледокол», «День М», «Освободитель» на слуху. Книги опять же на всех лотках, многочисленные офени ими в нос тычут… Пушкина нет, а Суворов — пожалуйста…»

    «Красная звезда»


    «Он написал семь книг, и его называют «выдающимся японским писателем»: все семь книг опубликованы в Стране восходящего солнца… А у нас? «Аквариум» у нас читался взахлеб. Вообще-то этот роман считается мировым бестселлером. Более ста изданий, не счесть число миллионов проданных книг. На все вопросы, почему взялись размножать именно этот текст, издатели, продюсеры в один голос ответствовали: «Эта книга в рекламе не нуждается».

    Андрей Петров


    «Суворов до самого конца не дает читателю расслабиться… Эта книга на прилавках не задержится».

    «Литературная газета»


    «Суворов неизменно скуп и сжат, и на страницах его можно найти все, кроме воды. Там, где другой не развернул бы и половины своей панорамы, Суворов открывает ее всю целиком. Обильные происшествия не лезут друг на друга, увязая в болотной тине русского словоизвержения, а стройной чередой бегут, меняясь и искрясь. Лента кино… «Аквариум», при всей своей внешней «документальности», книга абсолютно художественная».

    «Русская мысль»


    «Но литература ли этот «Аквариум»?»

    А. Мирчев. «15 интервью» Изд. им. А.Платонова. Нью-Йорк


    «И не нужно производить раскопки на соседних полках и допытываться: а на кого он похож? Ни на кого. Сам на себя. Своей собственной школы человек».

    Григорий Файман


    «В свое время советская пропаганда прокатывала версию, согласно которой писателя Виктора Суворова в природе не существует и тексты под этим псевдонимом пишут спецы из британской разведки. Пропагандисты, конечно, руководствовались вполне понятным стремлением дискредитировать автора опасных для советской системы сочинений. Но не исключено, что срабатывали, возможно, несознательно и другие причины, а именно сама манера письма Виктора Суворова. В «Аквариуме» он продемонстрировал совершенно непривычный для нашей литературы энергичный, напористый стиль авантюрно-шпионского романа. Его книги можно смело ставить в один ряд с сочинениями непревзойденного мастера этого жанра Яна Флеминга».

    Виктория Шохина


    «Разведчиков готовили в Киевском высшем общевойсковом командном училище… Резун его окончил с отличием. Он собирал книги по военной тематике… Имел второй разряд по стрельбе из автомата Калашникова. В одной из аттестаций сказано: самый младший на курсе, а успевает лучше своих коллег».

    Начальник ГРУ генерал-полковник Евгений Тимохин


    «В 1973–1978 годах по роду работы мне пришлось неоднократно встречаться с Резуном, рассматривать все материалы, связанные с его автобиографическими данными и оперативными документами по его работе в Женеве… Биография Резуна была безупречной… Во время обучения в Калининском суворовском военном училище и Военно-дипломатической академии Советской Армии имел только положительные характеристики, только с положительной стороны зарекомендовал себя на практической работе в штабе военного округа и в разведап-парате ГРУ в Женеве. В общении с товарищами и в общественной жизни производил впечатление архипатриота своей Родины и вооруженных сил, готового грудью лечь на амбразуру… Незадолго до исчезновения был повышен в дипломатическом ранге с атташе до 3-го секретаря… В порядке исключения срок пребывания был продлен еще на один год. Резун знал, что по окончании командировки его использование планировалось в центральном аппарате ГРУ».

    Капитан первого ранга Валерий Калинин, бывший исполняющий обязанности резидента ГРУ в Женеве


    «Резун вел себя подчеркнуто безупречно. Многие даже после его побега давали ему положительную характеристику».

    Генерал-полковник Анатолий Павлов, заместитель начальника ГРУ


    «Перед нами уродливая личность, для которой ложь стала средством существования».

    А. Л. Дмитриев


    «Когда на протяжении семи десятков лет унылые надсмотрщики советской литературы талдычили о социальном заказе и положительном герое, не веря ни одному своему слову, они и помыслить не могли, что можно написать такое. «Аквариум» Виктора Суворова — это признание в любви потомственного офицера своей армии. Посреди сегодняшнего плача и стонов чиновников и милиционеров, депутатов и генералов о том, что им чего-то недодали, не разрешили, эта веселая и злая, упругая энергичная проза человека отважного потому и производит огромное впечатление».

    «Русская мысль»


    «Аквариум» — это самиздатовский гимн Советской Армии».

    Александр Никишин


    «Пусть те, кто раньше времени вернулся в СССР или вышел на пенсию из-за него, посчитаются с ним «в частном порядке», только не до смерти. Его энергия, мозги, знания здесь гораздо нужнее, чем там. Лучше, если бы с подобной инициативой выступит само ГРУ, так и не определившее внятно свое отношение ни к нему, ни к его книгам».

    Григорий Файман


    «Аквариум» — книга года».

    Татьяна Иванова


    «Правдивее всего Россию после 17-го года отобразил перебежчик из Главного разведывательного управления, который издал «Аквариум» и скрывается под именем Виктор Суворов… Литература — это всегда нелитература, а писатель всегда неписатель. Даже Шестов писал о Чехове, причем после его смерти, что это, мол, не литература… Перебежчик Суворов открыл мир, которого у Чехова нет и, следовательно, ни у кого нет… Мир Суворова — это новый вид жизни вне представлений Чехова… Кто такой Замятин в «Мы», Оруэлл в его «1984» или Суворов в «Аквариуме»? Не провозвестники ли они новой сверхлитературы?»

    Лев Наврозов


    «И странным образом эта повесть, привезенная к нам «из-за бугра», вызывает гордость за низовой состав Советской Армии, за славных ребят, готовых в любую минуту служить (но не прислуживаться!) своему государству. Можно было бы напечатать это глубоко патриотическое сочинение в «Красной звезде» или «Военно-историческом журнале». Рекомендую».

    Павел Басинский


    «Бог ему судья. И военный трибунал».

    «Красная звезда»


    «То, о чем рассказывает Суворов, придумать невозможно».

    Анатолий Гладилин


    «Все врет, стервец, но очень лихо и даже красиво».

    «Правда»


    «Контроль»

    Книга написана в 1981 году. Впервые изложена на бумаге в 1994 году, немедленно опубликована московским издательством «АСТ». Переводится на несколько языков.

    «Это какой-то сумасшедший шедевр».

    Людмила Евсюкова, кандидат филологических наук, США


    «Ледокол»

    Книга написана в 1968–1981 годах. В 1981 году предложена издателям, в том числе всем зарубежным издателям, которые в то время публиковали книги на русском языке. «Ледокол» получил отказ в шестидесяти восьми издательствах девяти стран. В 1985–1986 годах газета «Русская мысль» отдельными главами опубликовала большую часть книги. Впервые полный текст удалось опубликовать в 1989 году на немецком языке в Германии. На русском языке полный текст вышел в 1992 году в Москве, издательский дом «Новое время». Впервые авторский текст на русском языке без искажений был опубликован московским издательством «АСТ» в 1994 году. «Оживляют затасканный миф».

    Генерал-лейтенант П. А. Жилин, член-корреспондент Академии наук СССР, 1985


    «Они заинтересованы в том, чтобы поставить историческую правду с ног на голову, перетасовать причинно-следственные связи, сфальсифицировать хронологию. В этом контексте они прибегают к любой лжи, чтобы взвалить на Советский Союз вину за Вторую мировую войну».

    Михаил Горбачев. «Октябрь и перестройка. Революция продолжается». 1987


    «Имя Виктора Суворова прогремело в Америке после выхода его книг «В Советской Армии» и «Спецназ». Но внимание! Его новая взрывоопасная книга вышла только на немецком и русском языках. Ни один американский издатель не нашел в себе храбрости иметь дело с динамитом. Ни одна американская газета не решилась даже сообщить о существовании такой книги».

    «Дефенс мидиа ревью»


    «Эта книга написана профессиональным разведчиком, а не историком, и это резко повышает ее ценность. Советские товарищи и их западные друзья будут в дикой ярости. Без боя они не отдадут последнее «белое пятно» своей истории. Не слушайте их, читайте «Ледокол». Это честная книга».

    «Ди Вельт»


    «Ледокол» рассчитан на наивных простаков… Сразу оговорюсь, я эту книгу не читал…»

    Григорий Барановский


    «Суворов спорит с каждой книгой, с каждой статьей, с каждым фильмом, с каждой директивой НАТО, с каждым предложением британского правительства, с каждым чиновником Пентагона, с каждым академиком, с каждым коммунистом и с каждым антикоммунистом, с каждым неконсервативным интеллектуалом, с каждой советской песней, поэмой, романом, с каждой мелодией, которые были услышаны, написаны, произведены, спеты, выпущены, исполнены за последние 60 лет. Даже за одно это следует считать «Ледокол» самым оригинальным, самобытным произведением современной истории».

    «Таймс»


    «В России продано около 4 миллионов экземпляров книг Суворова. Ни одной исторической работе еще не удавалось достичь такого тиража. Он завоевал рынок».

    «Окна»


    «Для нас, фронтовиков, утверждение Суворова выглядит кощунством».

    А. Палант. Нью-Йорк


    «Любой эксперт в области военной разведки скажет: это была подготовка к агрессии».

    «Дер Шпигель»


    «Обсуждать в научном журнале книгу Суворова просто неприлично».

    В. П. Дмитриенко


    «Ледокол» Суворова — это книга скандальная. И поэтому первая инстинктивная реакция историка — никак на нее не откликнуться. Реагировать на такую книгу — это значит признать ее право на существование, поэтому историки предпочли проигнорировать «Ледокол». И вдруг это чудовище выросло до гигантских размеров… Историки вначале не хотели марать руки, хотели остаться чистенькими, а потом оказалось уже поздно… Эта книга глупая и несерьезная… В Польше Суворов вообще стал национальным героем… А теперь я убедился, что Суворов стал героем в Белоруссии и на Украине… Мое мнение о Суворове таково: это человек прожженный, единственное, что его интересует, это деньги… И я воспользуюсь здесь известным русским выражением — перед нами попытка «сделать деньги на крови».

    Габриэль Городецкий, профессор истории, директор Каммингсовского института по изучению России Тель-Авивского университета


    «Сегодня позади этап замалчивания работ Виктора Суворова и приходит этап выяснения, какой степени он негодяй».

    «Независимая газета»


    «Пропагандируют утверждения некого Виктора Суворова, приговоренного к смертной казни за измену Родине. Меня крайне возмутила эта фашистская выходка. Я обратился к Генеральному прокурору Российской Федерации с официальным запросом по факту пропаганды фашизма».

    В. Найденов, юрист


    «А может, он гений?»

    «Независимая газета»


    «Версия или развесистая клюква?»

    «Российская газета»


    «Суворова прочитал с интересом и не склонен подозревать его в фальсификации… Кто-то, может быть, и располагает документами, фактами, опровергающими суворовскую версию, а у меня нет пока веских аргументов, серьезных оснований для недоверия».

    Булат Окуджава


    «Деза, на которую купился автор «Ледокола».

    Владимир Юровицкий


    «Издатели миллионными тиражами разнесли эту фальшивку по стране. Такую ли «литературу» ждут от них истосковавшиеся по правдивой истории россияне?..

    Чуть ли не на ладан дышит Воениздат, а негосударственные структуры все больше падки на «Ледоколы»…

    Виктор Анфилов, доктор исторических наук, профессор


    «Автора «Ледокола» подвели… бараны».

    Генерал армии Махмут Гареев, заместитель начальника Генерального штаба по научной работе, доктор военных наук, профессор, президент Академии военных наук


    «Ледокол в бараньей шкуре».

    Марк Штейберг, Нью-Йорк


    «Ледокол «Резун» в весенней луже».

    Евгений Крохмаль


    «Куда заплыл «Ледокол»?»

    А. Дракохруст


    «Экспорт лжи».

    Г. Иваницкий


    «Ледокол» уже дошел до средней школы, и учителя порой находятся в полной растерянности».

    С.В. Тютюкин


    «История дрейфа ледокола «В.Суворов».

    Михаил Николаев, научный сотрудник ГИМ


    «Дырокол».

    «Время»


    «Основной вывод В. Суворова верен».

    Полковник Валерий Данилов, кандидат исторических наук


    «Если судить по количеству пленных, количеству захваченных врагом боеприпасов (25 тысяч вагонов), числу потерянных в боях и брошенных танков, самолетов (многие тысячи), орудий (десятки тысяч), Сталин страну к войне приготовил! Тогда в чем же дело? Почему же все обернулось так, а не иначе? В 1988 году ответ на этот вопрос дал Виктор Суворов, сотрудник Главного разведывательного управления, бежавший на Запад. И ответ этот чудовищный, не лезущий ни в какие рамки. Но ответ, не оставляющий места никаким вопросам. Сталин не был ни слепцом, ни дураком. Он был преступник. И вины за развязывание Второй мировой войны на нем не меньше, чем на Гитлере».

    Зеев Бар-Селла. Израиль


    «Ни один из аргументов Суворова — хочу подчеркнуть: ни один! — фактами не подтверждается, а опровергается».

    Лазарь Лазарев


    «Влияние идей Суворова не стоит недооценивать. Метаморфозы, которые претерпела в последние годы немецкая историография войны на Востоке, поразительны».

    Г. Городецкий, автор книги «Миф «Ледокола»


    «Обращаясь к Виктору Суворову, хочу отметить: многое из того, о чем он пишет, мы знаем».

    Генерал-майор Ю. Солнышков


    «Почему, вообще говоря, читают «Ледокол»? В нем нет никаких сенсаций, это же известно всем!»

    Ю. А. Поляков


    «Эта книга запомнится нам не глубиной своего анализа, не какими-нибудь потрясающими, доселе неизвестными нам фактами, автор сознательно оперирует лишь общеизвестным и общедоступным материалом. Она останется в нашей памяти как монумент человеческой слепоте, благодаря которой самый бесчеловечный режим в истории человечества смог просуществовать 74 года. Или, точнее сказать, как монумент той странной болезни уха и глаза, распространенной в коммунистические времена, когда слышали одно, видели другое и ничуть этому не удивлялись».

    Владимир Буковский


    «Наиболее сенсационной и нашумевшей стала книга Виктора Суворова «Ледокол»… При всей гнусности авторского замысла его побудительные мотивы понятны. Сочинение вышло почти независимо, только независимо от здравого смысла».

    Алексей Хорев


    «Может быть, книга В.Суворова — это первый шаг к формированию целостной, внутренне непротиворечивой национальной идентичности… Дерзкая книга Суворова — это предсказание сдвигов, которые произойдут в самосознании российской нации».

    Денис Драгунский


    «Ледоколом» по исторической правде».

    Александр Афанасьев


    «Ледокол» крушит стереотипы».

    «Вечерний клуб»


    «Феномен В.Суворова» расколол не только ряды историков, но и многомиллионную читательскую аудиторию».

    Владимир Невежин, кандидат исторических наук


    «Умонастроения у него самые антикоммунистические и крайне антисоветские. С такими умонастроениями нельзя писать исторические исследования».

    Яков Пляйс


    «Ледокол» идет на таран».

    «Русский собор»


    «Лизоблюд».

    «Русский вестник»


    «Вам, господин Резун, удалось раздеть весь наш агитпроп догола, с чем я Вас и поздравляю».

    Анатолий Ланщиков


    «Концепция, изложенная в «Ледоколе», есть не что иное, как ТЩАТЕЛЬНО ВЫВЕРНУТЫЙ наизнанку «Краткий курс истории ВКП(б)».

    «Комсомольская правда»


    «Суворов доказывает не свою, а геббельсовскую мысль».

    «Красная звезда»


    «Геббельс… против Резуна».

    «Комсомольская правда»


    «Да, хорошо услужил лже-Суворов германским реваншистам, можно было бы сказать, постарался на совесть, если бы таковая у него наличествовала».

    «Русский вестник»


    «Тема «Ледокола» действительно взволновала общество».

    С. В. Тютюкин


    «А произошло это, по его словам, совершенно случайно. Уже в академии получилось так, что лекции по военной истории следовали сразу после лекций по оперативному искусству… Но, что бы теперь ни говорил Виктор, то был повод, не причина. Ведь не один же он слушал те лекции, не говоря уже о миллионах участников описываемых событий, а впоследствии тысячах исследователей Второй мировой войны, авторов бесчисленных диссертаций и монографий. Да ведь и мысль-то эта настолько проста, настолько самоочевидна, что просто диву даешься, как же она не пришла никому раньше?»

    Владимир Буковский


    «Суворов окончил Калининское суворовское военное училище, Киевское высшее общевойсковое командное училище и Военно-дипломатическую академию Советской Армии. Можно только удивляться: какими же ушами он слушал лекции по истории войн и военного искусства? Повторим для В. Суворова элементарные истины…»

    С. П. Исайкин


    «Суворов» против Сталина или опыт построения антиистории».

    А. Д. Орлов


    «Автором книг объявлен В.Резун — не историк, не мемуарист, изменник, агент иностранных спецслужб… Резун и те, кто стоит за его спиной, поставили себе неразрешимую задачу опровергнуть добытые мировой наукой за пять десятилетий знания о происхождении войны».

    А.Н. Мерцалов, доктор исторических наук, профессор, Л.Л. Мерцалова, доктор исторических наук, профессор


    «Политизированная история надевает на нас такие забрала слепоты, что нужно быть не историком, чтобы познать истину. Нужно быть не профессионалом, чтобы опрокинуть привычность догм. Нужно быть отшельником-одиночкой, чтобы избавиться от давления перевешивающих любую чашу весов и всегда до скуки одинаковых мнений современников…. Суворов открыл для нас

    целый пласт нашей истории. В этом его величайшая заслуга. По его стопам, я уверен, пойдут теперь другие, поправляя, дополняя и уточняя. Они будут вторыми, третьими, десятыми. Виктор Суворов был первым».

    Юрий Фельштинский, профессор. Бостон


    «Прискорбный факт: в затылок небезызвестному Виктору Суворову-Резуну выстраиваются не только случайные в науке люди, но и те, кто считается профессионалом».

    «Красная звезда»


    «Я хочу вбить несколько столбиков как временный вариант осиновых кольев в могилу концепции Суворова».

    Анатолий Иванов


    «Закваска в квашне пучила тесто не один год, но силы ей вытолкнуть бродячее месиво наружу все не хватало. Но вот в эту квашню был брошен катализатор. В виде книги Виктора Суворова «Ледокол». И тотчас, мгновенно поперло через край… Возможно, чтобы увидеть эту вроде бы ясную, конфронтационную ситуацию конца 30-х годов в том ракурсе, в каком ее увидел В.Суворов, нужно было иметь его биографию. До самой последней поры от всей советской эпохи прочно и незыблемо стоял один-единственный такой фундаментальный камень: миф о святой, честной, праведной войне. И вот трещины изменили и его. Битва за воссоздание девственной целостности мифа началась тотчас же, как книга В.Суворова появилась на российском книжном рынке».

    Анатолий Курчаткин


    «Низколобый, малограмотный перебежчик Резун-Суворов написал энциклопедию умственного убожества «Ледокол»… Этому Резуну терять нечего: за измену Родине он приговорен к расстрелу».

    Владимир Бушин, «Советская Россия»


    «Не застрелить бы нам опять того, кого не следует».

    Григорий Файман, «Независимая газета»


    «Мы привыкли к сенсациям, даже устали от них. Но «Ледокол» — сенсация серьезная и страшная».

    «Курьер»


    «Убежден, автор «Ледокола» — достойный аналитик».

    Андрей Савченко


    «Занудное морализаторство».

    «Независимая газета»


    «В откликах на эту книгу в основном рассматриваются лишь ее отдельные положения, а прочие оставлены без всякого упоминания. Книга В. Суворова, не свободная от слабых и спорных положений, ставит серьезную и многогранную проблему о целях и намерениях советского руководства в 1939–1941 годах».

    Михаил Мельтюхов, научный сотрудник Всероссийского научно-исследовательского института документоведения и архивного дела


    «Книга В. Суворова — это, конечно, не книга историка. Это книга разведчика. Глядя на проблему с точки зрения разведчика, В. Суворов замечает такие штрихи и явления нашей жизни, которые мы, историки, порой пропускаем. Эти подробности для широкого читателя иногда важнее, чем наши глубокие умозаключения».

    В.С.Лельчук


    «Суворов ставит целый ряд вопросов, на которые, на мой взгляд, следует отвечать, независимо от того, имеет ли он ученую степень или нет… Следует констатировать, что В.Суворов в своих печатных выступлениях, хотя и с разной степенью доказательности, поднимает и ставит вопросы и проблемы, которые и сегодня будоражат память и волнуют многих людей».

    Л.Н.Нежинский


    «Я был жестоко избит толпой большевистских бандитов. Теряя сознание, успел услышать: «Вот тебе «Ледокол»!»…Двухмесячное сотрясение мозга, рваная рана верхней губы… Дело в том, что, работая завучем в школе, в начале этого учебного года я ввел в качестве учебного пособия книгу Виктора Суворова «Ледокол»… Трудность пока лишь в одном — не хватает экземпляров «Ледокола».

    Игорь Кланюк, председатель ангарского отделения Христианско-демократического союза России


    «День М»

    Большая часть текста в виде отдельных глав впервые опубликована в газете «Русская мысль». Впервые полный неискаженный авторский текст опубликован московским издательством «АСТ».

    «Русский текст «Ледокола», в отличие от других книг, на Западе издателя не нашел. И впервые опубликовать его решился в 1992 году глава издательского дома «Новое время» Сергей Дубов. Он был убит перед самым выходом в свет второй части «Ледокола» — «День М».

    «Подмосковье»


    «Оплаченная рукопись или рапорт агента ЦРУ».

    «День»


    «Перед нами не просто книга, а исторический труд… Среди казенщины и банальщины идей и людей, чьи книги вы никогда не отличите друг от друга, если вырвете титульные страницы написанных ими томов, работы Виктора Суворова «Ледокол» и «День М» — явление выдающееся… Пишу с благодарностю и ревностью».

    Юрий Фельштинский, профессор. США


    «Виктор Суворов — это вообще анонимная группа. Так что ничего эпохального в явлении Виктора Суворова нет — обычная рутинная работа управления психологической войны. Просто из сумерек возникла на секунду тень, блеснуло дульное пламя и хлопнул выстрел, один из многих, нацеленных в сердце русской нации».

    Полковник Евгений Морозов, преподаватель Военной академии имени Фрунзе


    «Критики обычно не опровергают Суворова, а разоблачают его».

    «Новое русское слово»


    «Аналитик из шпионского ведомства вполне мог, обобщив легальные источники, доступные в Англии, написать подобную книгу… Я верю Суворову безоговорочно».

    Владимир Батшев


    «Это ведь только считается, что чертей на свете нет. Если они и выдуманные действуют на сознание миллионов людей, ЗНАЧИТ, ЧЕРТИ РЕАЛЬНЫ».

    «Комсомольская правда»


    «Вышли «бестселлеры» «Ледокол» и еще одна темная книжица с сомнительными фактами».

    Алла Малахова


    «Ледокол» и «День М» — подвиг разведчика».

    Владимир Буковский


    «Эту версию уже опровергла история».

    Генерал-полковник Дмитрий Волкогонов


    «Противники Виктора Суворова сегодня наконец-то могут с чистой совестью сказать: «Ты победил, галилеянин…» Впрочем, боюсь, в своем большинстве они так все равно не скажут. Тем не менее теперь, пусть с опозданием на несколько месяцев, можно однозначно утверждать: суворовская гипотеза о планировавшемся на 6 июля 1941 года нападении Сталина на Гитлера обрела статус научной истины».

    Борис Соколов, доктор филологических наук, кандидат исторических наук


    Примечания:



    1

    Впервые опубликовано: Грани. Ру, 02.03.2004.



    2

    ВПЕРВЫЕ ОПУБЛИКОВАНО В ГАЗЕТЕ «ЕВРОПА-ЭКСПРЕСС» № 382. 2005.



    3

    ВПЕРВЫЕ ОПУБЛИКОВАНО В ГАЗЕТЕ «РУССКАЯ МЫСЛЬ», № 4243, 4 ОКТЯБРЯ 1998 Г.



    4

    ВПЕРВЫЕ ОПУБЛИКОВАНО В ГАЗЕТЕ «ЕВРОПА-ЭКСПРЕСС» № 1–2, 2002, БЕРЛИН.



    5

    Мельтюхов М. Упущенный шанс Сталина. М., 2000. С. 371.



    6

    Там же. С. 370.



    7

    Мельтюхов М. «Современная историография и полемика вокруг книги В. Суворова «Ледокол», в сборнике «Советская историография». М., 1996. С. 488–521.



    8

    Суворов В. Ледокол. С. 14.



    9

    Мельтюхов М. «Современная историография и полемика вокруг книги В. Суворова «Ледокол», в сборнике «Советская историография». М., 1996. С. 488–489.



    10

    См.: Суворов В. Ледокол. С. 36–41, 59.



    11

    См.: История Великой Отечественной войны Советского Союза. Т. 1. С. 395–404; История Второй мировой войны. Т. 3. С. 345–355; История внешней политики СССР. М., 1986. Т. 1. С. 391–392, 420–425; Розанов Г.Л. Сталин — Гитлер: 1939–1941 гг. М., 1991. С. 110–116; Орлов А. С. СССР — Германия: август 1939 г. — июнь 1941 г. М., 1991. С. 5; П а р с а д ан о в a B.C. «Польская» политика СССР в сентябре 1939 — июне 1940 г. // Международные отношения и страны Центральной и Юго-Восточной Европы в начале Второй мировой войны (сентябрь 1939 — август 1940 г.). М., 1990. С. 53–66; Волков С.В., Емельянов Ю.В. Указ. соч. С. 150–160; Антосяк А.В. Освобождение Западной Украины и Западной Белоруссии // Военно-исторический журнал. 1989. № 9. С. 52.



    12

    См.: Орлов А.С. Указ. соч. С. 14–15; Бережков В. М. Просчет Сталина // Международная жизнь. 1989. № 8. С. 19; Семиряга М.И.Указ. соч. С. 84; Розанов Г.Л. Указ. соч. С. 112–113; Лебедева Н.С. Катынь: преступление против человечества. М., 1994. С. 9—34.



    13

    Мельтюхов М. «Современная историография и полемика вокруг книги В. Суворова «Ледокол», в сборнике «Советская историография». М., 1996. С.492.



    14

    Суворов В. Ледокол. С. 55–64.



    15

    См.: Анфилов В.А. Крушение похода Гитлера на Москву. С. 80–86; Горьков Ю.А. Готовил ли Сталин превентивный удар против Гитлера в 1941 г. // Новая и новейшая история. 1993. № 3. С. 34–37.



    16

    См.: Анфилов В.А. Крушение похода Гитлера на Москву. С. 75–76.



    17

    См.: Волкогонов Д.А. Триумф и трагедия. Т. 2, ч. 1. С. 56–57; Орлов А.С. Так кто же начал войну? // Армия. 1993. № 8. С. 17; Xорьков А.Г. Указ соч. М., 1991. С. 51–58.



    18

    См.: Исаев С.И, Раманичев Н.М., Чевева П.П. Советский Союз накануне Великой Отечественной войны. М., 1990. С. 30–31; Бабин А.И. Канун и начало Великой Отечественной войны. М., 1991. С. 56; Волкогонов Д.А. Триумф и трагедия. С. 56; Проэкто р Д.М. Фашизм: путь агрессии и гибели. М., 1989. С. 306–307; Павленко Н.Г. Была война. М., 1994. С. 40–72.



    19

    См.: Горьков Ю.А. Указ. соч. С. 37; Орлов А.С. СССР — Германия. С. 17.



    20

    См.: Городецкий Г. Миф «Ледокола». С. 294; См. также: Свободная мысль. 1993. № 6. С. 51.



    21

    Мельтюхов М. «Современная историография и полемика вокруг книги В. Суворова «Ледокол», в сборнике «Советская историография». М., 1996. С. 496–497.



    22

    См.: Суворов В. Ледокол. С. 73—105.



    23

    См.: Анфилов В.А. Крушение похода Гитлера на Москву. C. 76–78; Киршин Ю.Я., Раманичев Н.М. Накануне 22 июня 1941 г. // Новая и новейшая история. 1991. № 3. С. 8—10; Хорьков А.Г. Указ. соч. С. 98—107; Городецкий Г. Миф «Ледокола». С. 281–283; Исаев С.И., Раманичев Н.М., Чевела П.П. Указ. соч. С. 47–48; Владимирский А.В. На киевском направлении. М., 1989. С. 38–41.



    24

    См.: Сандалов Л.М. Первые дни войны. М., 1989. С. 7—10, 34.



    25

    См.: Хорьков А.Г. Указ. соч. С. 98 — 107; 1941 год — уроки и выводы / Под ред. В.П. Неласова. М., 1992. С. 32–34, 206–207.



    26

    См.: Хорьков А.Г. Указ. соч. С. 34, 225–227; 1941 год — уроки и выводы. С. 34–37, 198–199; Семидетко В.А. Истоки поражения в Белоруссии // Военно-исторический журнал. 1989. № 4. С. 27; Сандалов Л.М. Указ. соч. С. 46–47; Военно-исторический журнал. 1989. № 3. С. 68–69; Владимирский А.В. Указ. соч. С. 56.



    27

    Мельтюхов М. «Современная историография и полемика вокруг книги В. Суворова «Ледокол», в сборнике «Советская историография». М., 1996. С. 497–498.



    28

    См.: Суворов В. Ледокол. С. 105–136.



    29

    См.: Анфилов В. А. Крушение похода Гитлера на Москву. С.-67—70; Самсонов А.М. Вторая мировая война: 1939–1945. М., 1990. С. 118; Партийная жизнь. 1991. № 12. С. 29; Киршин Ю.Я., Раманичев Н.М. Указ. соч. С. 11; Волкогонов Д. А. Триумф и трагедия. С. 139–141; Проэктор Д.М. Указ. соч. С. 301–304; Исаев С.И., Раманичев Н.М., Чевела П.П. Указ. соч. С. 32–50; Мельтюхов М.И. 22 июня 1941 г.: цифры свидетельствуют // История СССР. 1991. № 3. С. 26–27; 1941 год — уроки и выводы. С. 45–47.



    30

    См.: Хорьков А.Г. Указ. соч. С. 51–85; См. также: Сандалов Л.М. Указ. соч. С. 38–42; Кожевников М.Н. Командование и штаб ВВС Советской Армии в Великой Отечественной войне. М., 1985. С. 26–31; Захаров М.В. Генеральный штаб в предвоенные годы. М., 1989. С. 269.



    31

    Солнышков Ю.С. По поводу статьи генерал-полковника Ю.А. Горькова // Новая и новейшая история. 1994. № 1. С. 240; Свободная мысль. 1993. № 6. С. 52; Данилов В. Готовил ли Генеральный штаб Красной Армии упреждающий удар по Германии? // Сегодня. 1993. 28 сентября; Соколов Б. Как началась Вторая мировая война? // Независимая газета. 1993. 31 декабря.



    32

    Российская газета. 1993. 10 июля; Известия ЦК КПСС. 1990. № 1. С. 193–209, 214.



    33

    См.: Афанасьев Ю. Указ. соч.; Орлов А.С. Указ. соч. С. 10.



    34

    См.: Крохмаль Е. Указ. соч. С. 36.



    35

    См.: Суворов В. Ледокол. С. 136–165.



    36

    См.: Егоров А.И. Тактика и оперативное искусство на новом этапе // Военно-исторический журнал. 1963. № 10; Тухачевский М.Н. Избранные произведения. М., 1964. Т. 2. С. 212–221.



    37

    Филиппов А. О готовности Красной Армии к войне в июне 1941 г. // Военный вестник АПН. 1992. № 9. С. 6–8; Мельтюхов М.И. Споры вокруг 1941 г.: Опыт критического осмысления одной дискуссии // Отечественная история. 1994. № 3. С. 12–14.



    38

    См.: Военно-исторический журнал. 1993. № 6. С. 10–16; № 7. С. 14–21; № 8. С. 28–35; Петров Б.Н. Указ. соч. С. 10–17; Гуров А.А. Боевые действия советских войск на Юго-Западном направлении в начальном периоде войны // Военно-исторический журнал. 1988. № 7. С. 32–37; Семидетко В. А. Указ. соч. С. 22–31; Владимирский А.В. Указ. соч. С. 8—57.

    Мельтюхов М. «Современная историография и полемика вокруг книги В. Суворова «Ледокол», в сборнике «Советская историография». М., 1996. С. 498–499.



    39

    См.: Волкогонов Д.А. Эту версию уже опровергли историки.



    40

    См.: Горьков Ю.А. Указ. соч. С. 33.



    41

    См.: Маковский В.Б. Указ. соч. С. 52.



    42

    Петров Б.Н. Указ. соч. С. 12.



    43

    Мельтюхов М. «Современная историография и полемика вокруг книги В. Суворова «Ледокол», в сборнике «Советская историография». М., 1996. С. 500.



    44

    См.: Суворов В. Ледокол. С. 148–152.



    45

    См.: Анфилов В.А. Указ. соч. С. 80–86; Сандалов Л.М. Указ. соч. С. 22–37; Захаров М. В. Указ. соч. С. 213–225; Хорьков А.Г. Указ. соч. С. 85—130; Кирьян М.М. Указ. соч. C. 12–13; Перечнев Ю.Г. О некоторых проблемах подготовки страны и Вооруженных Сил к отражению фашистской агрессии // Военно-исторический журнал. 1988. № 4. С. 46–47; Медведев Н. Е. Артиллерия РВГК в первом периоде войны // Военно-исторический журнал. 1987. № 11. С. 82; Волкогонов Д.А. Триумф и трагедия. С. 132–136; Горьков Ю.А. Указ. соч. С. 29–39; Маковский В.Б. Указ. соч. С. 51–58; Киршин Ю.Я., Раманичев Н. М. Указ. соч. С. 12–15.



    46

    См.: Захаров М.В. Указ. соч. С. 213; Проэктор Д.М. Указ. соч. С. 307–312; Волкогонов Д. А. Триумф и трагедия. С. 133; Исаев С. И., Раманичев Н. М., Чевела П.П. Указ. соч. С. 50–58; Горьков Ю. А. Указ. соч. С. 31–39.



    47

    См.: Петров Б.Н. Указ. соч. С. 10–17; Киселев В.И. Указ. соч. С. 14–17; Мельтюхов М.И. Споры вокруг 1941 г. С. 4—22; Горьков Ю. А. Указ. соч. С. 29–45; Исаев С.И., Раманичев Н. М.,Чевела П. П. Указ. соч. С. 55–56; Волкогонов Д.А. Триумф и трагедия. С. 136..



    48

    Мельтюхов М. «Современная историография и полемика вокруг книги В. Суворова «Ледокол», в сборнике «Советская историография». М., 1996. С. 501.



    49

    См.: Орлов А. С. Указ. соч. С. 15–16.

    См.: Волкогонов Д. А. Эту версию уже опровергли историки; Орлов А. С. Так кто же начал войну. С. 18; Городецкий Г. Миф «Ледокола». С. 130–138, 284–289.



    50

    См.: Исаев С. И., Раманичев Н. М., Чевела П.П. Указ. соч. С. 55–59, 36–39; Афанасьев А. Указ. соч.; Городецкий Г. Миф «Ледокола». С. 294–297.



    51

    См.: Новая и новейшая история. 1992. № 6. С. 8.



    52

    См.: Афанасьев А. Указ соч.



    53

    См.: Горьков Ю. А. Указ. соч. С. 39.



    54

    См., напр.: Казаков М.И. Над картой былых сражений. М., 1971. С. 64–65; Галицкий К.Н. Годы суровых испытаний. М., 1973. С. 24–25; Военно-исторический журнал. 1989. № 5. С. 51.



    55

    См.: Гареев М. А. Указ. соч. С. 202.



    56

    См.: Горьков Ю. А. Указ. соч. С. 37.



    57

    Мельтюхов М. «Современная историография и полемика вокруг книги В. Суворова «Ледокол», в сборнике «Советская историография». М., 1996. С. 501–502.



    58

    См.: Суворов В. Ледокол. С. 186–233.



    59

    См.: 1941 год — уроки и выводы. С. 80–86.



    60

    См.: Гуров А. А. Указ. соч. С. 32; Владимирский А. В. Указ. соч. С. 50–52; Захаров М.В. Указ. соч. С. 258–262; Хорьков А.Г. Указ. соч. С. 167–168; 1941 год — уроки и выводы C. 80–88, 214–223.



    61

    См.: Петров Б.Н. Указ. соч. С. 12–13; Семидетко В. А. Указ. соч. С. 31; Киселев В. Н. Указ. соч. С. 14–15; Анфилов В.А. Крушение похода Гитлера на Москву. С. 96–97; Владимирский А.В. Указ. соч. С. 50–52; Волкогонов Д. А. Триумф и трагедия. С. 125–128; 1941 год — уроки и выводы. С. 84–86; Филиппов А. Указ. соч. С. 4.



    62

    См.: Якушевский А.С. Фактор внезапности в нападении Германии на СССР // История СССР. 1991. № 3. С. 22; Перечнев Ю.Г. Указ. соч. С. 49; Данилов В. Д. Советское Главное командование в преддверии Великой Отечественной войны // Новая и новейшая история. 1988. № 6. С. 18–19; Самсонов А.М. Указ. соч. С. 112–118; Анфилов В. А. Указ. соч. С. 94–97; Исаев С.И., Раманичев Н.М., Чевела П.П. Указ. соч. С. 48–58; Горьков Ю. А. Указ. соч. С. 36; Гареев М. А. Указ. соч. С. 202; Коммунист. 1988. № 9. С. 88–94.



    63

    См.: Суворов В. Ледокол. С. 259–260.



    64

    См.: Орлов А. С. Так кто же начал войну. С. 19; Волкогонов Д. А. Триумф и трагедия. С. 60; Язов Д.Т. Впереди была война // Военно-исторический журнал. 1991. № 5. С. 5–6; Анфилов В. А. Крушение похода Гитлера на Москву. С. 82; Самсонов А. М. Указ. соч. С. 116; Якушевский А. С. Фактор внезапности… С. 13–14.



    65

    См.: Петров Б. Н. Указ. соч. С. 12–13; Киселев В. И. Указ. соч. С. 14–16; Мельтюхов М.И. Споры вокруг 1941 г.; Хоффман Й. Подготовка Советского Союза к наступательной войне: 1941 год // Отечественная история. 1993. № 4. С. 19–31; Отечественная история. 1994. № 3. С. 4—22.



    66

    См.: Орлов А. С. Так кто же начал войну. С. 18; Свободная мысль. 1993. № 6. С. 52; Городецкий Г. Миф «Ледокола». С. 283–284, 287.



    67

    См.: Анфилов В. А. Указ. соч. С. 94—101; См. также: Красная Звезда. № 519. 1993. 20 февраля.



    68

    См.: Гареев М. А. Указ. соч. С. 202.



    69

    См.: Суворов В. Ледокол. С. 193–266.



    70

    См.: Вишлев О.В. Была ли в СССР оппозиция «германской политике» Сталина накануне 22 июня 1941 г. // Новая и новейшая история. 1994. № 4–5. С. 242–253.



    71

    См.: Вишлев О.В. Почему медлил И.В. Сталин в 1941 г. // Новая и новейшая история. 1992. № 2. С. 78–79; Орлов А.С. СССР — Германия. С. 55–56; Волкогонов Д.А. Триумф и трагедия. С. 122; Бережков В.М. Указ. соч. С. 27; Волков В.К. Указ. соч. С. 17; Некрич А. М. 1941. 22 июня. М., 1965. С. 142; Городецкий Г. Миф «Ледокола». С. 317.



    72

    См.: Суворов В. Ледокол. С. 240–245.



    73

    Сергомасов М. Указ. соч. С. 119–120.



    74

    Мельтюхов М. «Современная историография и полемика вокруг книги В. Суворова «Ледокол», в сборнике «Советская историография». М., 1996. С. 502–503.



    75

    См.: Суворов В. Ледокол. С. 64–72.



    76

    См.: Чугунов А.И. Граница накануне войны. М., 1985. С. 86—173; Беляев В.И. Усиление охраны западной границы СССР накануне Великой Отечественной войны // Военно-исторический журнал. 1988. № 5.С. 50–55; Хорьков А.Г. Указ. соч. С. 131–152.



    77

    См.: Суворов В. Ледокол. С. 166–188.



    78

    См.: Орлов А.С. Так кто же начал войну. С. 20.



    79

    Сталин И.В. Речь в Большом Кремлевском дворце, 5 мая 1941 г. // Искусство кино. 1990. № 5. С. 10–16.



    80

    См.: Невежин В.А. Идея наступательной войны в советской пропаганде 1939–1941 гг. // Преподавание истории в школе. 1994. № 5. С. 8—19; Он же. Метаморфозы советской пропаганды в 1939–1941 гг. // Вопросы истории. 1994. № 8. С. 164–171; Готовил ли Сталин наступательную войну против Гитлера? Сб. ст. М., 1995. С. 122–167; Невежин В.А. Речь Сталина 5 мая 1941 г. и апология наступательной войны // Отечественная история. 1995. № 2. С. 54–69; Мельтюхов М.И. Идеологические документы мая — июня 1941 г. о событиях Второй мировой войны // Там же. С. 70–85.



    81

    См.: Суворов В. Ледокол. С. 303–314.



    82

    См.: Анфилов В. А. Крушение похода Гитлера на Москву. С. 88–94; Волкогонов Д. А. Триумф и трагедия. С. 137–148; Проэктор Д.М. Указ. соч. С. 312–314; Самсонов А.М. Указ. соч. С. 118; Волков Ф.Д. Взлет и падение Сталина. М., 1992. С. 178–188; Ивашутин П.И. Докладывала точно // Военно-исторический журнал. 1990. № 5. С. 55–59; Хорьков А.Г. Указ. соч. С. 131–152; Язов Д. Т. Указ. соч. С. 4—14; Киселев В. Н. Указ. соч. С. 15–16; Воюшин В. А., Горлов С. А. Фашистская агрессия: о чем сообщали дипломаты // Военно-исторический журнал. 1991. № 6. С. 13–23; Якушевский А.С. Фактор внезапности… С. 3—16; Павленко Н.Г. Указ. соч. С. 227–235; Павлов А. Г. Советская военная разведка накануне Великой Отечественной войны // Новая и новейшая история. 1995. № 1. С. 46–60; Городецкий Г. Миф «Ледокола». С. 139–145, 298–299.



    83

    См.: Пранович А. Состояние боевой готовности оперативной и тактической разведки Красной Армии накануне нападения фашистской Германии на СССР в июне 1941 г. (критический анализ) // Военный вестник АПН. 1992. № 2–3. С. 1—15.



    84

    См.: История и сталинизм. С. 324–328.



    85

    Мельтюхов М. «Современная историография и полемика вокруг книги В. Суворова «Ледокол», в сборнике «Советская историография». М., 1996. С. 509.



    86

    См.: Известия. 1993. 16 января; Маковский В. Б. Указ. соч. С. 58; Крохмаль Е. Указ. соч. С. 38–39; Мюллер-Гиллебранд Б. Сухопутная армия Германии: 1933–1945. М., 1958. Т. 2. С. 150, 207–208.

    Мельтюхов М. «Современная историография и полемика вокруг книги В. Суворова «Ледокол», в сборнике «Советская историография». М., 1996. С. 504–505.



    87

    Мельтюхов М. «Преддверие Великой Отечественной войны. 1939–1941 гг.: становление великой державы», в сборнике «Правда Виктора Суворова». С. 31.



    88

    Сахаров А.Н. Война и советская дипломатия: 1939–1945 гг. // Вопросы истории. 1995. № 7. С. 38.



    89

    Мельтюхов М. «Преддверие Великой Отечественной войны. 1939–1941 гг.: становление великой державы», в сборнике «Правда Виктора Суворова». С. 99—100.



    90

    Данилов В. «Сталинская стратегия начала войны: планы и реальность». Отечественная история. № 3. 1995.



    91

    Данилов В. «Сталинская стратегия начала войны: планы и реальность». Отечественная история. № 3. 1995.



    92

    Юрий Фельштинский. «Читая книги «Ледокол» и «День М» Виктора Суворова». «Вестник» № 26(207). 22 декабря 1998.



    93

    Там же.



    94

    Там же.



    95

    Суворов В. Ледокол. М., 1992. Он же. День М. М., 1994. С. 130, 131.



    96

    Суворов В. День М. С. 249.



    97

    Мерцалов А. Н., Мерцалова Л. А. Сталинизм и война. Из непрочитанных страниц истории (1930–1990). М., 1994.



    98

    Мерцалов А.Н., Мерцалова Л.А. «Непредсказуемое прошлое или преднамеренная ложь?». «Свободная мысль». 1993. № 6. С. 50–51.



    99

    Мерцалов А.Н., Мерцалова Л. А. Между двумя крайностями, или Кто соорудил «Ледокол»// Военно-исторический журнал. 1994. № 5. С. 83.



    100

    Ирина Павлова. Механизм власти и строительство сталинского социализма. Новосибирск, 2001. С. 352–355.



    101

    Ирина Павлова. Механизм власти и строительство сталинского социализма. Новосибирск, 2001. С. 356.



    102

    Зеев Бар-Селл а, Татьяна Шрайман. «Анти-Ледокол». «Вести». 02.03–08.03. 1995. С. 4.



    103

    Зеев Бар-Селла. Вечная мерзлота. «Вести». 02.03–08.03, 1995. С. 8–9.



    104

    Черняк Арон. «Глазами участника и историка», «Двадцать два». 93/1994. С. 211–223.



    105

    Юрий Каграманов. «…И разбросайте плоды его». «Континент» № 97. 1998.



    106

    Владимов Г. «Кушают ли лошади овес?». «РМ». № 4279. 1999.



    107

    Наум Коржавин. «О Сталине мудром…». «Континент» № 93.1998. См. также: Анатолий Копейкин. «Еще раз о технической оснащенности Красной Армии на 1941 год». «Русская мысль» № 4208. 1998.



    108

    «Литературная газета». 11.05.94.



    109

    Юрий Нагибин. Тьма в конце туннеля. М., 1994. С. 86.



    110

    Там же. С. 274.



    111

    http://u-96.livejournal.com/563128.html.



    112

    Мельтюхов М. Современная историография и полемика вокруг книги В. Суворова «Ледокол». В сб.: Советская историография. М., 1996. С. 488–521.



    113

    Там же. С. 509.



    114

    Мельтюхов М. Преддверие Великой Отечественной войны. 1939–1941 гг.: становление великой державы / В сб.: Правда Виктора Суворова. М., 2006. С. 263.



    115

    Того же рода и разрекламированная через Интернет шутка Исаева — сделанная им на его книге, которую должны были передать Суворову, дарственная надпись: «Знаменитому разведчику с пожеланием поскорее вернуться на Родину». Имеется в виду пожелание, чтобы Суворова поскорее убили.



    116

    Исаев А. Антисуворов. Большая ложь маленького человечка. М., 2006. С. 10.



    117

    Исаев А. Антисуворов. Большая ложь маленького человечка. М., 2006. С. 10.



    118

    Исаев А. Антисуворов. Большая ложь маленького человечка. М., 2006. С. 11.



    119

    Там же. С. 11–12.



    120

    Там же. С. 17.



    121

    Исаев А. Антисуворов. Большая ложь маленького человечка. М., 2006. С. 18.



    122

    Там же. С. 19.



    123

    Исаев А. Антисуворов. Большая ложь маленького человечка. М., 2006. С. 20.



    124

    Исаев А. Антисуворов. Большая ложь маленького человечка. М., 2006. С. 27.



    125

    Исаев А. Антисуворов. Большая ложь маленького человечка. М., 2006. С. 27–28.



    126

    Там же. С. 33.



    127

    Исаев А. Антисуворов. Большая ложь маленького человечка. М., 2006. С. 57.



    128

    Исаев А. Антисуворов. Большая ложь маленького человечка. М., 2006. С. 344.



    129

    Там же.



    130

    Самуэльсон Л. Красный колосс. Становление военно-промышленного комплекса СССР. 1921–1941 / Пер. с англ. М., 2001. С. 225–226.



    131

    Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу: 1939–1941 гг. (Документы, факты, суждения.) Изд. 2-е, ис-прав. и доп. М., 2002. С. 269–271, 66, 284, 385, 393.



    132

    Мельтюхов М.И. Преддверие Великой Отечественной войны. 1939–1941 гг.: становление великой державы.



    133

    Там же.



    134

    Исаев А. Антисуворов. Большая ложь маленького человечка. С. 345.



    135

    Исаев А. Антисуворов. Большая ложь маленького человечка. С. 346.



    136

    Исаев А. Антисуворов. Большая ложь маленького человечка. С. 346.



    137

    Исаев А. Антисуворов. Большая ложь маленького человечка. С. 349.



    138

    http://dmitrij-sergeev.livejournal.com/11033.html?thread=79641##t79641.



    139

    http://dmitrij-sergeev.livejournal.com/11033.html?thread=66329##t66329.



    140

    http://www.vif2ne.ru/nvk/forum/archive/1214/1214499.html.



    141

    Там же.



    142

    http://gasper75.1ivejouma1.eom/25478.htmmhreaiN280966#t280966.



    143

    http://dr-guillotin.livejournal.com/12013.html?mode=reply.



    144

    Многие авторы исследований, подтверждающих основные выводы В. Суворова, приняли участие в трех выпусках сборника «Правда Виктора Суворова»: М. Мельтюхов, В. Невежин, В. Данилов, Ю. Фельштинский, А. Гогун, Альберт Л. Уикс, В. Дорошенко, И. Павлова, Р. Раак, В. Станилов, Т. Титура, Д. Наджафов, X. Ма-генхаймер, С. Шайль, М. Маркуша, К. Закорецкий, Ю. Цурганов, М. Литовская, Д. Гасанлы, Б. Поварницын, Б. Мусиаль, В. Беша-нов, Д. Хмельницкий.









     


    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Верх