Глава 4

Власть и язык

«Если я покупаю, а вы продаёте, то мы говорим по-немецки. Но если вы покупаете, а продаю я, то мы говорим на вашем языке».

Вилли Брандт, канцлер ФРГ


«Вглядевшись в слово, как в магический кристалл, и прозрев в нем скрытые пружины управления миром, вы найдете и опознаете своего агрессора и можете захотеть предпринять какие-то политические меры, чтобы изменить соотношение сил в обществе».

Татьяна Толстая, «Политическая корректность»

— Мне как журналисту интересны политические аспекты лингвистики. Давай поговорим на тему «Власть и язык».

— Представь себе ситуацию. В стране, неважно какой, в результате революции или мирным путем меняется власть. Новый режим приступает к управлению государством. Попробуй угадать с трёх раз, какими будут первые шаги новой власти.

— Экономические реформы?

— Мимо.

— Реорганизация политического аппарата?

— Это потом.

— Тогда что же?

— Переименование всего, что только возможно переименовать.

Меняются названия должностей чиновников: был председатель горсовета — стал мэр или аким. Меняются названия городов и улиц. И здесь я усматриваю действие того же механизма, который диктовал нашим предкам необходимость табуировать какие-то явления природы, названия животных. То есть магическое, мистическое отношение к языку никуда не ушло, но приобрело другие формы.

— Расскажу о ситуации у нас. Ономастическая лихорадка — а иначе и не назвать — с 1991 года приобрела в Казахстане такие масштабы, что в некоторых городах власти вынуждены были объявить мораторий на переименования. Дело порой доходило до того, что люди давали взятки муниципальным чиновникам, чтобы назвать ту или иную улицу именем своего родственника, порой ничем и не прославившегося. Ушли старые названия крупных городов: Гурьев стал Атырау, Шевченко — Актау, Целиноград — Акмолой, потом Астаной. Новым властям чем-то не угодил даже легендарный акын Джамбул: областной центр Аулие-Ата, названный после войны в его честь, ненадолго задержался на казахской транскрипции Жамбыл, а затем превратился в Тараз, по имени древнего городища.

Что касается Алма-Аты, то, кроме самого города (он стал Алматы), в его центре переименовали всё. Что, в общем, логично, поскольку традиционно главные улицы советских городов носили имена революционных деятелей. А эпоха-то — ушла.

Здесь оставили нетронутыми только президентскую трассу — улицу Фурманова, хотя этот комиссар вместе с чапаевской дивизией казахам урону нанес немало. Также пока уцелели улицы Пушкина и Гоголя, но это из большого уважения к северному соседу. На окраинах, в «шанхаях», уцелели «деидеологизированные» и «космополитичные» названия улочек и закоулков — Шопена, Гёте, Бальзака, Шекспира, Джордано Бруно (местные называют ее — улица Брунова) и т. д. Видимо, в далекие советские времена ономасты хотели образованность свою показать.

В 2008 году эта тема неожиданно получила новый импульс. В Петропавловске, который обрёл своё название от крепости Святого Петра, заложенной ещё в 1752 году для защиты от набегов джунгар, активно циркулируют слухи о якобы скором его переименовании его в Кызылжар (в дословном переводе с казахского: Красноярск). Жители начали сбор подписей под обращением к главе государства с просьбой оставить имя города в покое.

Но — удивительная штука: хотя со времени переименования, допустим, улицы Коммунистической в проспект Аблай хана прошло больше без малого 20 лет, до сих пор живут бок о бок два названия — старое и новое. И так со многими другими улицами: Комсомольская — Толе би, Калинина — Кабанбай батыра, Дзержинского — Наурызбай батыра, Кирова — Наурызбай батыра, Правды — Алтынсарина и т. д. В каждой паре оба имени, даже среди молодежи, равноупотребимы в обиходе, причем частотность использования старого названия иногда выше.

Что это — инерция человеческой памяти?

— Каждое название сливается с тем, что оно определяет. И становится его частью. Причем частью не первоначального значения этого слова, смысловое и идеологическое наполнение которого со временем выхолащивается, выветривается, а его звукового образа. Тот, кто продолжает говорить «улица Калинина» или «улица Кирова», делает так не из пиетета к вождям коммунистической партии, а потому, что вот это сочетание звуков соотносится с образом именно этой улицы, именно этих домов и аллей. С ощущением пребывания в конкретной точке пространства. Точно так же в советское время слово «Ленинград» не обязательно тут же вызывало образ Владимира Ильича, но относилось к городу. То есть конкретная комбинация звуков и букв, независимо от того, откуда она пришла, сливается с обозначением предмета. А вот название улица Кабанбай батыра еще не успело слиться с данным куском пространства.

Это один фактор употребления старых имен — связанность названия с пространством, а не с мотивом, по каким оно было дано.

Другой момент, идущий еще из древних времен, — магическое восприятие названий. Это уже более тонкие сферы. Когда мы даем какому-то месту имя, мы этим именем вызываем образ. Молодые алмаатинцы могут не знать ни Кирова, ни Кабанбай батыра, но, тем не менее, они воспринимают названия от кого-то. Значимые для нас люди передают нам не столько исполненное конкретного — например, исторического — смысла название, сколько просто слово языка, обозначающее то или иное место.

— В центре Москвы тоже все переименовано, еще при Ельцине. Люди привыкли к «новым»-старорежимным названиям? Все-таки при СССР выросло, считай, три поколения…

— Ты знаешь, привыкли.

— Это генетическая память проснулась?

— Вероятно. Во времена улицы Горького многие знали, что это бывшая Тверская. Сейчас только те, кто жил в СССР, знают, что Тверская — это бывшая Горького. А молодые уже выросли вместе с Тверской. Что доказывает, очевидно, особую жизнь слова применительно к пространству: все-таки изначально это Тверская, которая некоторое время носила псевдоним Горького.

— Но если взять ту же алма-атинскую улицу Коммунистическая, название которой до сих пор наполовину живо, то еще раньше она называлась проспект Сталина, а до того — Старокладбищенская. И вот первые два имени умерли окончательно. Значит, для забвения просто нужен срок?

— Здесь самый интересный процесс — переход имени собственного в нарицательное. Если название успело проделать путь к нарицательности, оно утеряло, как мы уже говорили, ссылку на конкретного персонажа или событие, на семантику имени собственного, дистанцировалось от него. Вот я родился в городе, который назывался Сталиногорск, теперь Новомосковск. Тем не менее, люди старшего поколения, вовсе не из симпатии к Джугашвили, спустя 10–15 лет после переименования продолжали чередовать в речи новое и старое названия.

— А ты можешь привести еще примеры глобальных акций по переименованию?

— Помимо всей Восточной Европы, где они происходили после бархатных революций, активно, несколькими волнами подобные процессы шли во Франции, где был ряд радикальных переворотов — от Великой французской революции 1789 года до Парижской коммуны 1870-го. Там точно так же переименовывали всё и вся, вплоть до месяцев года: брюмер, флореаль, фрюктидор и т. п.

— И этот опыт революционеров с успехом применил Туркменбаши.

— Наполеоновские названия сменяли якобинские, а бурбонские — наполеоновские, Наполеон III опять дал серию переименований, затем снова республиканские имена.

— Но не полная же зачистка была.

— Нет, Париж не переименовывали. А в России первая волна началась с Петра, который был чрезвычайно привержен германизации, причем это касалось не только географических названий (многочисленные бурги и штадты), но и, скажем, придворных званий: граф, барон, гофшталмейстер и т. д. До 1917 года не было таких глобальных перемен, хотя в начале первой мировой войны Санкт-Петербург стал Петроградом. Что до других стран, то везде что-то происходило. Даже в Африке: Леопольдвилль стал Киншаса, Конго — Заиром, потом снова Конго. Из последних примеров: Уго Чавес переименовал свою страну в Боливарианскую Республику Венесуэла, подчеркнув преемственность идей Симона Боливара. И это при том, что в честь него уже названо государство Боливия, и место вроде бы занято.

Другой забавный пример — необъяснимая тяжба между Грецией и Македонией. Первая не разрешает второй называться Македонией. И страна вынуждена официально, в ООН, именоваться — Бывшая Югославская Республика. Можешь себе представить: название государства начинается со слова бывшая!

— А в чем суть конфликта?

— В Греции есть провинция Македония, и греки считают: если еще и другая страна станет называться Македония, то это с ее стороны будет некой формой претензии на «македонство» вообще.

— Разве есть в международном праве такое понятие, как копирайт на какое-то топонимическое название?

— Оказывается, есть. И Греция грозит, что, если встанет вопрос о приеме Македонии в Евросоюз, она воспользуется правом вето и заблокирует вступление соседней страны, если та не откажется от своего названия. Греция до сих пор игнорирует любые международные форумы, если сказано, что в них участвует Македония, а не Former Yugoslav Republic. Нормально? Детский сад!

— Они что, Александра Македонского поделить не могут?

— Да. Греция считает себя его преемницей.

— И каковы пути решения конфликта?

— Их нет. Потому что Македония без ущерба для национального достоинства не может похерить название своего народа и называться как-то по-другому. А Греция упёрлась — и всё тут!

— А где же все-таки Македонский родился?

— В то время Греции не было как страны — был ряд городов и царств. Александр Великий появился на свет в Македонии как царстве, которое не было частью Греции. Македонцы — это был другой народ.

— Так место его рождения территориально сейчас в какой стране находится?

— В Греции. Но, повторю, он не был греком. У него был грек-воспитатель — Аристотель. И культурному воздействию Македония подвергалась со стороны Греции. Однако по происхождению Александр был из другого народа — иллирийского.

— Наверняка есть еще топонимические «яблоки раздора».

— Конечно. Например, существует два государства с названием Конго.

— В одном столица — Киншаса, в другом — Браззавиль. Хотя Конго с Киншасой раньше именовалось Заиром.

— Да, был такой период. Но потом пришла новая власть и сказала: «А какого мы отказались от нашего исконного названия? Пускай они в Браззавиле отказываются. Ах, не хотят? Ну, тогда мы просто восстановим старое имя страны. Вы — Конго, и мы — Конго».

— Что это название, кстати, означает?

— Там живет народ киконго, говорящий на языке баконго.

— На обоих берегах реки Конго и ее притока Убанги?

— Народов в тех местах немерено, но доминирующий язык — баконго из группы банту.

— Вернемся к теме переименований.

— Возьмем Индию — переименовали некоторые города.

— Бомбей стал Мумбаи…

— …а Мадрас — Ченнаи.

— А с чего вдруг? Через 50 с лишним лет после обретения независимости проснулась аллергия к британскому наследию?

— Это местные националисты постарались. В Индии существует не общий национализм, а национализм штатов. В Мадрасе — тамилы, а в Бомбее — маратхи.

— И центральная власть согласилась с переименованиями?

— А это не входит в ее компетенцию. У штатов очень широкие полномочия. По крайней мере, называть себя они могут сами.

— Однако новые имена этих городов становятся обязательными для остального мира.

— Но вы же переименовали Алма-Ату в Алматы, не спрашивая разрешения ООН. Просто в штаб-квартиру Объединенных Наций в Нью-Йорке и ещё куда-нибудь посылается уведомление: «Просим с такого-то числа такого-то года во всех официальных документах вместо написания Алма-Ата (Бомбей, Мадрас) использовать написание Алматы (Мумбаи, Ченнаи)».

— А что за шумиха была вокруг изменения общепринятой международной транскрипции Kiev на Кyiv?

— Свою поддержку «оранжевому» курсу президента Ющенко США выразили в том числе и тем, что внесли коррективы в написание Киева на английском. Новая транскрипция, как им казалось, была более приближена к национальной фонетике. Считаю это решение совершенно идиотским. Как прикажете читать Kyiv носителям английского языка: Кайв?

— Полный кайв!

— Еще вариант: Киайв. Ну, хорошо, ребята, пишите Kyiv. Но почему тогда вы пишете не Moskva, а Moscow?

— Между прочим, из-за топонимических написаний недавно едва не разразился межгосударственный скандал. Одно казахстанское предприятие отпечатало в Германии ежедневники, включавшие в себя и географические карты. И названия трех российских городов — Омск, Курган и Оренбург (он, кстати, являлся первой столицей казахской автономии, которая в 1920-х называлась Киргизская АССР) были набраны в казахской транскрипции: соответственно, Омбэ, Корган и Орынбор.

Московская «Независимая газета» расценила этот факт как намек Казахстана на территориальные претензии к России, сославшись на Китай, который именует многие населенные пункты на российском Дальнем Востоке, да и в Казахстане ханьскими названиями, даже не созвучными исконным, и тем самым якобы предъявляет на них виды.

Между тем, в устной речи казахи действительно произносят Омбэ, Корган и Орынбор, или Орынбар: им так фонетически удобнее. Причем в последнем случае они наполнили слово Оренбург собственной семантикой: Орынбар в переводе с казахского — «есть место», Орынбор — «меловое место». Но это все было обиходное использование, а в печатном виде — в самом деле, прецедент.

К счастью, российские и казахстанские дипломаты, к которым наша газета обратилась за комментариями, свели назревающий конфликт к шутке.

Вспоминаю и совсем уж анекдотический пример «адаптации» русских названий к национальному языку. Еще в советское время на вокзале в городе Джамбул я увидел в расписании движения поездов два таких рейса: «Алматы — Жанасибирск» и «Алматы — Жанакузнецк»(в пер. с каз.: жана — новый).

Но это к слову. Насколько я знаю, одни американские госструктуры приняли новую транскрипцию Kyiv, а другие пишут по-прежнему — Kiev.

— В общем, это абсолютно политизированный вопрос, не имеющий никакого отношения к топографии…

— … еще раз доказывающий, что язык — любимая игрушка в руках власти.

— Если уж идти на принцип, давайте, наконец, перестанем называть Германию Германией, а начнем говорить Дойчланд (Deutschland), как произносят сами немцы.

— Откуда, кстати, пошло разночтение?

— Германия как государство сложилось достаточно поздно. А обобщенное латинское название всех народов, живших на этой территории, было германцы. Соответственно, латинская традиция закрепилась в некоторых языковых нормах. Другие страны пошли по пути адаптации национальных языков к старому самоназванию германских народов — тевтоны. Что превратилось, например, в датском в tysk, в итальянском — в tedesco. А ближе к французам жило племя аллеманы, по ним и назвали Германию — Allemagne. Ближе к Скандинавии обитали саксы, поэтому по-фински «немец» — saksalainen. То же происходило и с обозначением русских в других языках. Прежде чем русские как народ сформировались из славянских племён, живших на этой территории, эти племена были знакомы прибалтийским или угрофинским народам, нашим самым древним соседям. Поэтому по-латышски «русский» — это kriеvs, от кривичи; по-фински — venalainen, от вятич (в древности «вентичи»), или венеды.

— Все это захватывающе интересно, но как бы нам не свернуть со столбовой дороги нашего разговора на тему «Язык и власть». Влияние политики на лексику одними переименованиями ведь не ограничивается. Однажды я спросил писателя Владимира Сорокина, одного из лучших, на мой взгляд, современных русских стилистов: «Чем отличается говно от дерьма?» Он засмеялся: все почему-то считают меня специалистом по этой коричневой субстанции. Но ответил: «Тем же, чем мудак от дурака. Дерьмо — культурный эквивалент говна. А говно — это просто говно. Это жизнь». И тогда я задал второй вопрос: «Оттуда во время языковой реформы 1950-1960-х годов в слове дерьмо появился мягкий кончик «ь»? Раньше-то его не было. Вспомним Маяковского: «…роясь в сегодняшнем окаменевшем дерме». Знаешь, что он сказал? «Реформа прошла в период хрущевской оттепели. Помягчали нравы — вот и на дерьме отразилось». Вообрази, политика отражается даже на орфографии! В чем ты видишь смысл лингвистических реформ именно для власти?

— Основной движущий мотив связан с централизацией власти, большим контролем…

— Большим контролем над языком?

— Да, чтобы через его общую норму осуществлять больший контроль над обществом. На практике это выглядит так. Есть понятие интерпретация. Мы можем обозначить явление в более негативной коннотации (со-значении) или в более позитивной. Простой пример: разведчик или шпион, боевик или повстанец. То есть в каждой синонимической паре — один и тот же человек, и делает он, в общем, то же самое. Но называем мы его по-разному — в зависимости от отношения к нему. Это первое, чем власть способна оказать воздействие на массовое сознание, общественное мнение и, соответственно, его отношение к какому-либо явлению.

Второй момент. Создавая единую лингвистическую норму, власть может юридически контролировать население. Закон немыслим без формулировок, и законотворчество невозможно без языкового творчества. Любое судебное разбирательство — это состязание слов. Виновен или невиновен? Оправдать или осудить? Самооборона или насилие? Изнасилование или по обоюдному согласию?

— Прости, прерву. В 2006 году на Священном Синоде Патриарх Алексий II сказал: «Сегодня убийство нерожденного ребенка называют прерыванием беременности, жизнь во блуде — гражданским браком, а корыстолюбие — материальной заинтересованностью».

— Совершенно четко подмечено. Так вот, устанавливая нормы определения каких-то деяний, власть устанавливает и свое отношение к ним, и последствия, которые они за собой влекут. Третий аспект: централизация власти через централизацию языка. Во Франции еще с XVIII века шла борьба за вытеснение всех провинциальных языков — провансальского, бретонского, корсиканского и т. д.

— Вытеснение конкретно откуда?

— Из образования и письменного обращения, а этого достаточно. Достаточно для того, чтобы низвести язык до уровня вымирания. Если ему не учат, на нем не пишут и не читают, его удел — удел отверженного. Он может влачить существование, но будет выполнять крайне ограниченные функции. Во Франции этот процесс начался еще при абсолютизме Бурбонов, очень активно продолжался в революционный период, да и не прекращался практически ни при одном режиме. Вообще, французское отношение к языку — очень государственническое. Для Франции и французов вопрос языка — один из фундаментальных. Это одна из стран, где борьба за сохранение и господство своего языка — краеугольный камень государственной политики: поддержка франкофонии во всем мире, вытеснение иноязычных произведений искусства и массовой культуры и недопущение заимствований в свой язык. Даже слово «компьютер» у них свое — ordinateur.

— События августа 2008 года подкинули нам с тобой немало материала на тему «Язык и власть». О всё более изощренном использовании языка как политического инструмента говорят уже даже не такие пафосные акции, как переименование Ленинграда в Санкт-Петербург, а мельчайшие, на первый взгляд, детали — вроде одной-единственной буквы в географическом названии, употребление или неупотребление которой сразу заявляет о политической позиции говорящего. Сейчас, если журналист в России скажет или напишет Цхинвали, Сухуми или Батуми, а не, соответственно, Цхинвал, Сухум иБатум, то грозит схлопотать ярлык антигосударственника. Как ты думаешь, скоро ли в российских СМИ начнут говорить Тифлис?

— Если Тифлис звучит, то с презумпцией понимания со стороны слушателей, которые отсылаются тем самым к другой эпохе, когда это было официальное название столицы одной из провинций Российской империи. А что касается Цхинвала и т. д., то в этой связи Интернет сейчас превратился в поле битвы — и идеологической, и чуть ли не военной. Была очень пылкая дискуссия по поводу Сухума, так как нет однозначной трактовки, что означает название этого города. Я видел и грузинскую версию, в которой букве «и» придавалось абсолютно существенное, фундаментальное, определяющее значение в генезисе названия, и абхазскую, согласно которой эта буква изначально отсутствовала. Вот тебе еще одно доказательство того, что магическая сила присутствует не только в слове, но даже в морфологической единице.

— Сразу напрашивается другой пример сказанному — когда уже предлог, используемый применительно к стране, говорит о твоих политических предпочтениях. Если произносишь на Украине, с Украины — значит, российский государственник. Если в Украине, из Украины — симпатизируешь оранжевым. Помню, Леонид Кравчук, большой ученый, в языкознании знающий толк, в бытность президентом Незалежной доказывал необходимость употребления в русском языке именно второго варианта: дескать, мы же не говорим на России

— Это вопрос так называемого узуса (в пер. с лат.: обычай), исторически сложившейся традиции использования той или иной грамматической либо синтаксической формы. В русском языке по отношению к континентальной стране действительно употребляется предлог «в»: в США, во Франции, а «на» — по отношению к островам: на Кубе, на Мадагаскаре, на Ямайке и т. д. Тем менее, во всех языках есть исключения. К примеру, в английском все города произносятся без артикля, а вот Гаага — единственный, который его требует: The Hague.

— Насколько я знаю, определенный артикль — в виде исключения — применим и к Украине: The Ukraine.

— Да. Хотя в последнее время благодаря универсализации этот артикль все чаще отпадает. А вот у названия страны Аргентина в английском есть два варианта написания: Argentina и The Argentine.

— А в чем разница?

— Ни в чем. Просто The Argentine было первоначальным названием. Но сегодня во всех словарях присутствуют обе версии. А что касается Украины, то исторически сложившееся использование предлога «на» изначально не имеет никакой политической окраски. Это всего лишь узус, привычная форма, имеющая отношение к происхождению топонима: Украина — окраина. Украина, впоследствии ставшая государством, — не единственная украина. В XVI–XVIII веках были волжская, кубанская и целый ряд других украин вокруг исторического ядра российского государства. Впоследствии одна из украин сохранила монополию на это слово, и оно, потеряв нарицательность, перешло в название государства. Изменение предложной формы с «на» на «в» понятно и логично внутри самой Украины и на украинском языке, но не совсем ясна попытка навязать это другому государству и языку. Кстати, в одном выступлении (не могу, к сожалению, точно вспомнить, когда и где оно состоялось), посвященном отношениям с Украиной, Путин трижды сказал «в Украине» и столько же раз — «на Украине»: я специально считал. Очевидно, это свидетельствует, с одной стороны, о внутреннем противоречии между стремлением наладить отношения с соседями и желанием показать самодостаточность своей страны; а с другой — о неуверенности в том, какова же на самом деле норма.

— Вернемся к Грузии. Тебе не кажется ещё одним проявлением магии слова тот факт, что эта страна, по-английски Georgia, именно при президенте США Джордже Буше (George Bush) стала проамериканской?

— Я думаю, что в языке — как и вообще во Вселенной — ничего случайного не бывает. И более того: многие американцы, в том числе политики, склонны поддерживать Грузию, возможно, на подсознательном уровне ассоциируя ее с одним из своих штатов. А кое-кто, не исключаю, и не в курсе, что Грузия и Джорджия — это не одно и то же.

Язык — гибкая субстанция, и одни и те слова можно трактовать по-разному. Возьмем пример из высокой политики. Подписан план «Медведев — Саркози» из шести пунктов по урегулированию грузино-югоосетинского конфликта. Только стороны разъехались — обнаруживается, что в документе имелись в виду разные вещи. Одним из спорных моментов стало «размещение иностранных наблюдателей в зоне конфликта». Разночтения вызвало — что считать «зоной конфликта»? Запад полагает, что это Абхазия и Южная Осетия, неподконтрольные, но все же части грузинской территории. С точки зрения России, это уже признанные государства, поэтому тут и обсуждать нечего: с ними мы и сами договоримся, а «зона конфликта» — прилегающая к ним территория; в западной трактовке — «территория собственно Грузии». Всего одна фраза, в согласованном всеми сторонами и на нескольких языках документе, уже через пять минут вызывает разные интерпретации.

Точно так же и в общечеловеческие понятия — «любовь», «дружба», «верность», «предательство» — каждый человек вкладывает что-то свое, что радикально не согласуется с чьей-то другой трактовкой. Уж не говоря о том, когда речь идет о «войне», «территориальной целостности». И о «больших деньгах».

— Равно как по-разному мы интерпретируем одни и те же визуальные образы в зависимости от наших представлений о мире. Или, если хочешь, от меры испорченности. В качестве иллюстрации приведу анекдот: «В церковь заходит гей, а там поп с кадилом. Гей ему кричит негромко: «Мужчинка! Мужчинка в сарафане! У вас сумочка горит!»

Ну да шутки в сторону. Зачту тебе сообщение Associated Press, датированное летом 2008 года, а ты прокомментируй: «Президент Венесуэлы Уго Чавес объявил о начале кампании по искоренению из делового и технического общения сограждан английских заимствований. Руководство недавно национализированного телеканала CANTV надеется, что сможет отучить своих сотрудников и телезрителей от слов staff (штат), password (пароль), marketing (маркетинг), заменив их на соответствующие эквиваленты — equipo, contrasena, mercadeo.

— Язык — это система, которая стремится к экспансии. К расширению количества абонентов. И язык для тебя тем ценнее, чем больше потенциальных адресатов и собеседников ты имеешь. А конъюнктурные политические манипуляции над языком очень редко бывают эффективными. Обострение напряженности между двумя странами — Венесуэлой и США — может вызывать и такие кульбиты в языковой политике. Но если люди почувствуют, что употребление этих неологизмов как-то сузит сферу их общения, то, конечно, пользоваться они ими не будут. Неологизмы имеют смысл только в том случае, когда они сопровождают новые реалии. Да, новая реалия должна иметь новое имя. Но когда обиходное слово отражает привычную реалию, его очень трудно вытеснить новым словом. А если это происходит, то как раз из-за стремления зарядить старую форму новым смыслом, придать существующей реалии новую энергию. Так после распада Союза стали употреблять рэкетирвместовымогатель, и это понятие теперь неразрывно связано с лихими девяностыми. Слово — лишь на первый взгляд комбинация букв и звуков, это верхушка айсберга. А подводная часть — комплекс эмоциональных и психологических связей, которые делают его объемным и рельефным. Слово, реалия, образ, ощущения — единое целое. И поменяв одну табличку этого комплекса, мы не можем не воздействовать на остальные компоненты, которые составляют его суть. А что до венесуэльских экспериментов, то английский язык всё переварит. Как и русский.

— И ещё неоднократно выйдет зайчик погулять? Даже такая упитанная харизма Уго Чавеса, считаешь, ничего не сможет поделать?

— У языка своя судьба, независимая от воли одного человека. Или даже массы людей. Вспомним Советскую Россию 1920-х годов. Огромный поток, лавина новых слов. Многие использовались какое-то время, затем ушли, растворились. Остались только те, которые соответствовали явно новым реалиям. Слово «колхоз» сохранилось, поскольку раньше колхозов не было. Определенный исторический период, новая реалия, отношение к ней — и слово как верхушка айсберга. В этой пирамидке слово — это последнее колечко, которое набрасывается сверху. Если же предлагается заменить давно используемое слово — это должно быть связано с изменениями в самой реалии.

— Ты ведь не станешь отрицать, что у большевиков была и такая удачная лингвистическая акция, как оптимизация русского алфавита…

— Она оказалась действительно удачной, именно поэтому и была довольно быстро принята русской эмиграцией. Потребовалось всего несколько лет, чтобы эмигранты, несмотря на все свое неприятие советской власти, взяли на вооружение новый русский алфавит. Это было реально более удобно и пошло на пользу языку и людям, на нем говорящим. Поэтому никто и не сопротивлялся.


Полный абзац!

Слово «русский» — вне закона

Рассказывает Вадим Борейко:

К 200-летию со дня рождения Николая Гоголя — точнее, Миколы Гоголя — на Украине выпустили юбилейное собрание его сочинений в семи томах. В переводе на украинский. Например, фраза из повести «Тарас Бульба»: "Это было, точно, необыкновенное явление русской силы: его вышибло из народной груди огниво бед" — на мове звучит следующим образом: "Це був справдi надзвичайний вияв украiнськой сили: його викресало з народних грудей кресало лиха". А пассаж "Пусть же пропадут все враги и ликует вечные веки Русская земля!" переведён как: "…Хай же згинуть вороги i лишається на вiки вiчнi Козацька Земля!"


Анекдот в тему

— Как будет по-украински «пушкиновед»?

— Шевченкознавець!









 


Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Верх