О чем мечтать в гареме

Вообще, слово «гарем» (haram) — не турецкое, а арабское. И обозначает оно всё, что запретно, тайно или недоступно, в частности часть дома, где жили жены и наложницы хозяина. По-турецки гарем назывался «сараем» (saray), то есть большим домом или дворцом. Отсюда и французское «сераль», как любили называть покои султана в Европе в XVIII–XIX веках, рисуя в своем воображении сладострастный образ огромного публичного дома. Однако это были всего лишь праздные домыслы, хотя число султанских рабынь действительно не может не впечатлить. Так, при Мехмеде III (Ucuncu Mehmet, 1568–1603) их было около пяти сотен. Пополнялся сераль пленницами, захваченными в военных походах, купленными на невольничьих рынках или подаренными султану его приближенными. Обычно брали черкешенок, которыми тогда называли всех жительниц Северного Кавказа. В особой цене были славянки. Но в принципе в гареме мог оказаться кто угодно. Например, там провела большую часть своей жизни француженка Эме де Ривери (Aimee du Buc de Rivery, 1763-?), кузина Жозефины Богарне (Josephine de Beauharnais, 1763–1814), будущей жены Наполеона (Napoleon Bonaparte, 1769–1821). В 1784 году по пути из Франции на Мартинику она была захвачена в плен алжирскими пиратами и продана на невольничьем рынке. Судьба была к ней благосклонна — позже она стала матерью султана Махмуда II (Ikinci Mahmut, 1785–1839).

Обычно возраст молодых рабынь составлял 12–14 лет. Их отбирали не только по красоте и здоровью, но и по уму: «дурочек» не брали, ведь султану был нужна не просто женщина, но и собеседница. Поступившие в гарем проходили двухгодичное обучение под руководством кальф (от турецкого kalfa — «начальник») — старых опытных рабынь, помнящих ещё дедов царствующих султанов. Девушкам преподавали Коран (все попавшие в гарем принимали ислам), танцы, игру на музыкальных инструментах, изящную словесность (многие одалиски писали хорошие стихи), каллиграфию, искусство беседы и рукоделие. Особо стоит сказать о придворном этикете: каждая рабыня должна была знать, как наливать своему господину розовую воду, как подносить ему туфли, подавать кофе или сладости, набивать трубку или надевать халат.


Жан Огюст Доминик Энгр (Jean Auguste Dominique Ingres, 1780–1867). «Большая одалиска» (1814).

Одалисками (от турецкого odaliq — «служанка») в XVIII–XIX веках на Западе называли всех наложниц гарема, без различия их статуса


Через два года девушку ждал экзамен, который принимала сама валиде-султан — мать царствующего султана, первый человек в гареме. Не сдавшие отправлялись на кухню и в дворницкие, сдавшие — становились джарийе, потенциальными наложницами султана. Мы говорим потенциальными, потому что далеко не каждой выпадало счастье разделить с султаном ложе. Многим суждено было прожить свой век в тоске и ревности. Правда, если одалиска в течение девяти лет так и не познала султана, её старались при первой возможности выдать замуж за какого-нибудь чиновника, обеспечив хорошим приданым и вернув свободу. Вообще, к гаремным рабыням отношение было вполне заботливым и внимательным. Даже самой последней джарийе из султанской казны всегда выдавалось денежное содержание на косметику, наряды и сладости, а на праздники делались дорогие подарки.

Те, кто не впал в депрессию, тоскуя о родном доме, мечтали стать гёзде (gozde — любимая, пользующаяся благосклонностью), то есть теми, с кем султан провел хотя бы несколько ночей. Но даже если это была всего одна ночь, статус одалиски резко повышался, ей полагалось повышенное содержание, более комфортабельные покои и несколько черных рабынь. Численность гёзде обычно не превышала сотни. Такое счастье могло выпасть одалиске в любой момент: султан мог положить на нее глаз в самом начале, когда ему представляли сдавших экзамен джарийе, или во время прогулки, или на торжестве, где прислуживала будущая счастливица. Тогда султан посылал своей избраннице подарок и букет цветов — это означало, что он ожидает её сегодня ночью. Понравившись султану, гёзде получала шанс стать икбал (ikbal — счастливая), то есть фавориткой. Их было относительно немного: у Махмуда I (Birinci Mahmut, 1696–1754) их было пятнадцать, а Селима II (Ikinci Selim, 1524–1574) — девять. Можно представить, насколько отличался уровень жизни фавориток-икбал от других рабынь. Если же гёзде или икбал беременели и приносили султану сына или дочь, они становились кадинами (kadin — женщина, мать), небожительницами гарема, ну, а самым счастливым выпадала честь стать султанскими женами — кадин-эфенди.

Жен у султана было четыре, больше не позволяли законы шариата (количество рабынь не ограничивалось). Но с точки зрения мусульманского права, статус кадин-эфенди отличался от статуса замужних женщин, обладавших личной свободой.

Замужняя женщина в Турецкой империи, — писал Жерар де Нерваль, путешествовавший по Востоку в 1840-е годы, — имеет те же права, что и у нас и даже может запретить своему мужу завести себе вторую жену, сделав это непременным условием брачного контракта […] Даже и не думайте, что эти красавицы готовы петь и плясать, дабы развлечь своего господина — честной женщине, по их мнению, не пристало обладать подобными талантами.

Турчанка вполне могла сама инициировать развод, для чего ей было достаточно лишь представить в суд свидетельства плохого с ней обращения.


Леконт дю Нуи (Jean-Jules-Antoine Lecomte du Nouy, 1842–1923). «Счастливая» («Белая рабыня», 1888).

Вино одалискам было строго запрещено, в отличие от гашиша


Первые султаны ещё брали в жены принцесс из соседних государств, но вскоре эта практика прекратилась: агрессивная политика Турции не предполагала никаких долговременных союзов, основанных на брачных связях. С кадин-эфенди все было гораздо проще: никаких контрактов и обязательств. Именно отсутствие контракта позволяло султану отправлять рассердившую его жену в Старый дворец, а на её место брать новую. Но такое бывало крайне редко и вовсе не означает, как полагали европейцы, что со своими женщинами султаны обращались исключительно как с неодушевленными предметами. Конечно, султаны зачастую были деспотичны, но их сердцам были ведомы и нежность, и привязанность, и страсть. А уж как представляли себе гаремный секс! Ведьмы на шабаше, наверное, застеснялись, если бы им рассказали о нем. Чего стоит один де Сад (Donatien Alphonse Francois de Sade, 1740–1814). Все дело в том, что европейские путешественники и дипломаты так и не смогли разобраться в исламской сексуальной культуре, произвольно истолковав её принципы.









 


Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Верх