Гитлер со дня на день откладывал давно обещанное посещение Западного фронта. Роммель хотел непременно лично проинформировать его до вторжения о своих взглядах на военную и политическую ситуацию и настоять на том, чтобы были приняты определенные меры. Проконсультировавшись с фельдмаршалом фон Рундштедтом, он позвонил по телефону адъютанту Гитлера генерал-лейтенанту Шмундту и подготовился к личной встрече с Гитлером 6 июня. Отправился на автомобиле в Оберзальцберг утром 5 июня. Старшим офицерам было строжайше запрещено использовать воздушный транспорт, так как он был не защищен от военно-воздушных сил союзников. Роммель намеревался провести ночь с 5 на 6 июня в Герлингене близ Ульма со своей семьей.

5 июня было спокойным днем. Главнокомандующий западными силами, как это часто происходило в прошлом, распространил донесения наших агентов о том, что вторжение было вероятным между 5 и 15 июня. Были перехвачены шифровки, в которых называлось несколько различных дат, а также сообщалось об отсрочке вторжения. Было отмечено явное возрастание активности французского движения Сопротивления во внутренних районах Франции, главным образом распространение в Бретани листовок, призывающих народ начать активное сопротивление немцам. Группа армий «Б» была в состоянии полной боеготовности на всем фронте с начала июня.

15-я германская армия 5 июня в 10.00 вечера перехватила шифровку, сообщавшую о начале вторжения.

Собственно говоря, 15-я армия сразу же привела в состояние боевой готовности свои войска и дала знать об этом соседним справа и слева армиям. Главнокомандующий войсками на Западе, которому донесение поступило по телефону, решил, что не будет приводить в состояние боевой готовности весь фронт.

Разведка германских военно-воздушных и морских сил не могла эффективно действовать в последние несколько дней из-за активности авиации союзников. Военно-морские патрульные катера не выходили в море 5 июня из-за «волнения на море».

Начальник штаба группы армий «Б» в первые утренние часы 6 июня получил донесения о том, что парашютно-десантные войска противника высадились неподалеку от Кана и в районе к юго-востоку от полуострова Котантен. Вначале было совершенно непонятно, высадка ли это основных сил воздушного десанта или же отдельные группы парашютистов, сброшенных для установления контакта между силами французского Сопротивления и силами вторжения. Высадившийся парашютный десант был разбросан на обширной территории между реками Сена и Орн. Несмотря на эту неопределенность, командование группы армий приказало всем частям занять боевые позиции. Между 3.00 и 4.00 утра донесения о высадке парашютистов посыпались одно за другим. Затем последовала бомбардировка позиций береговой обороны, и было обнаружено приближение больших сил авиации союзников. Танковым дивизиям, находившимся в резерве, было приказано приготовиться к продвижению. Штаб I танкового корпуса СС, который не подчинялся группе армий, попросили связаться с генералом Эрихом Марксом, командовавшим корпусом на побережье Кальвадоса и полуострове Котантен, а также с передовыми танковыми дивизиями. 21-я танковая дивизия получила приказ двигаться на заранее подготовленные позиции к югу от Кана. Верховное командование вооруженными силами и главнокомандующий западной группой войск были поставлены об этом в известность.

В 5.30 утра начался обстрел побережья Кальвадоса из сотен корабельных орудий. Были приведены в действие заранее подготовленные меры оборонного реагирования. Отданы заранее подготовленные приказы на проведение операции «Нормандия».

Начальник штаба группы армий «Б» между 6.00 и 6.30 утра доложил по телефону главнокомандующему в Герлингене о развитии событий и о первых принятых мерах. Фельдмаршал Роммель их одобрил, тут же отменил поездку в Берхтесгаден и вернулся в свой оперативный штаб в Ла-Рош-Гюйон между 4.00 и 5.00 вечера.

Невозможно было отдавать приказы стратегического характера в первые часы вторжения, до того как были получены донесения разведки, дающие ясную картину передвижений противника. Нам не оставалось ничего иного, как терпеливо ждать. Беспрерывные телефонные звонки из штаба Верховного командования и от главнокомандующего войсками на Западе (фон Рундштедта) указывали на то, что в обоих этих штабах атмосфера была чрезвычайно нервозной. О сложившейся ситуации несколько раз докладывал генералу Йодлю по телефону начальник штаба, и он также просил Верховное командование ввести в бой резервные танковые дивизии. После 6.00 утра поступили новые сообщения о высадке войск на побережье. Все эти донесения были получены из армейских источников; ни один немецкий самолет не мог пробиться в район Нормандии. 6 июня авиация союзников уже лишила возможности силы люфтваффе из 70 бомбардировщиков и 90 истребителей взлетать с аэродромов, которые были приведены ей в непригодное состояние. Ближе к вечеру стало очевидно, что главный удар широкомасштабной высадки пришелся на береговой сектор между реками Орн и Вир. Ситуация между Сеной и Орном была неясной, и о силах воздушно-десантных войск союзников в юго-восточной оконечности полуострова Котантен было неизвестно.

Предвидя, что ценен каждый час в борьбе за уничтожение первого плацдарма противника и за лишение его возможности подтянуть силы и укрепить этот плацдарм, Роммель еще в мае отдал приказ о боеготовности 21-й танковой дивизии, дислоцированной к югу от Кана. По его замыслу, следовало воспользоваться временной уязвимостью противника сразу после его высадки для проведения немедленной контратаки. Для этого были созданы все возможности, с учетом характера местности и имеющихся сил и средств. 21-я танковая дивизия была развернута Роммелем на этом важном участке, но ему было отказано в дополнительных танковых силах. Когда Роммель утром в день Д говорил по телефону из Герлингена, он вновь сказал своему начальнику штаба, что, очевидно, будет необходимость в контратаке 21-й танковой дивизии. Поэтому он распорядился, чтобы все доступные резервы в районе дивизии были сосредоточены под его командованием. После того как Гитлер отказал в повторных требованиях ввести в бой дополнительные бронетанковые резервы, 21-я танковая дивизия в 10.00 утра выдвинулась по обе стороны реки Орн, чтобы контратаковать. Приказ отдал генерал Маркс, который командовал LXXXIV армейским корпусом. Танковое наступление докатилось до побережья, и был установлен контакт с остатками 716-й дивизии, все еще удерживающей позиции в опорных пунктах. Тогда противник произвел высадку воздушного десанта среди атакующих танковых частей и в районе к востоку от Кана.

Дивизионный командир принял независимое решение прекратить наступление и освободить тыл дивизии. Это решение сослужило хорошую службу союзникам и не дало воспользоваться первоначальным успехом контратаки. Использование воздушно-десантных войск против этих танковых сил свидетельствовало о том, насколько атака 21-й танковой дивизии беспокоила командование союзников. Фельдмаршал Роммель неоднократно и безуспешно еще в прошлом месяце просил предоставить в его распоряжение I танковый корпус СС и 12-ю танковую дивизию СС «Гитлерюгенд», а также танковую учебную дивизию, чтобы разместить их между Каном и Фалезом. Он намеревался вновь потребовать их от Гитлера 6 июня. Если бы танковый корпус с тремя дивизиями были сразу же брошены в бой, то существовала вероятность достичь локального успеха в момент уязвимости противника при его высадке.

К вечеру в день Д союзники благодаря преимуществу в воздухе и на море смогли создать береговой плацдарм между Орном и районом севернее Ри шириной в 15 миль и до 6 миль в глубину. Второй плацдарм был создан в юго-восточной оконечности полуострова Котантен на 9 миль в длину и 2 мили в глубину.

2-я британская армия под командованием генерала Демпси произвела высадку воздушно-десантной дивизии и от четырех до пяти бронетанковых и пехотных дивизий на побережье Кальвадоса. 1-я армия США под командованием генерала Ходжеса высадила две воздушно-десантные дивизии и от трех до четырех бронетанковых дивизий на полуострове Котантен. Германские 716-я и 352-я дивизии стойко держались в своих окопах и опорных пунктах под ураганным огнем небывалой доселе интенсивности с моря и воздуха, а затем и с суши. Кольцо очень сильного артиллерийского огня военного флота союзников отрезало район боевых действий от остальной Франции. Военно-воздушные силы союзников в день Д совершили 25 тысяч вылетов. Не испытав на своей шкуре всей силы бомбардировки с суши, с моря и с воздуха, нельзя судить о ее разрушительном воздействии на моральный дух; но Гитлеру это было неведомо, несмотря на многочисленные устные и письменные донесения, которые он получал. Он вначале сыпал незаслуженными упреками и вмешивался со своими рекомендациями. Он искал козлов отпущения и подумывал о смещении ряда командующих; Роммель, однако, их защищал.

I танковый корпус СС был полностью задействован 6 июня около 3.00 пополудни, но не мог продвигаться при свете дня из-за превосходства противника в воздухе. К вечеру этого дня создалось впечатление, что союзники сосредотачивают наступление в направлении между Орном и Виром. По всей вероятности, они намеревались наступать на Париж.

Командование I танковым корпусом СС взяло на себя сектор Кан рано утром 7 июня, отдав приказ атаковать, подобно тому как 21-я танковая дивизия попыталась безуспешно атаковать днем ранее. Оно собиралось использовать объединенные силы 21-й дивизии, 12-й танковой дивизии СС и учебных танковых дивизий. Противник должен был быть выбит из района Кан – Байе. Контратака была детальным образом рассчитана по времени и направлению, однако из-за коротких июньских ночей не удавалось вовремя подтянуть германские бронетанковые части и их колонны снабжения. Серии бомбовых атак с воздуха дорог и пересечений дорог делали всякое движение невозможным.

Вплоть до 9 июня I танковый корпус СС не мог контратаковать. Прошел третий день операций высадки, и критический момент для противника миновал. Массированные бомбардировки при поддержке огнем корабельных орудий не давали I танковому корпусу СС сосредоточиться в районе к югу от Кана. Немцы несли тяжелые потери в живой силе и технике, особенно пострадало оборудование техники связи. Проблемы управления войсками еще более усложнились, так как без прикрытия с воздуха у нас оставались скудные средства наблюдения за передвижениями противника. Атака немцев натолкнулась на активное сопротивление противника, продемонстрировавшего превосходство также и своих сухопутных сил. После удачных действий в отдельных местах продвижение к побережью было остановлено.

К этому времени 2-я британская армия насчитывала уже около десяти моторизованных дивизий на плацдарме Кальвадоса; в американской 1-й армии было от восьми до девяти дивизий на полуострове Котантен. Союзники связали пункты высадки, захватив район к северу и востоку от Байе. Они наращивали силы быстрее, чем немцы успевали вводить в бой резервы. Без какой-либо поддержки с воздуха немецким частям приходилось двигаться на некотором расстоянии от дорог, которые во многих местах были заблокированы или разбиты бомбежками. Как показали первые три дня вторжения, существовала необыкновенная слаженность во взаимодействии между сухопутными силами союзников и их военно-воздушными и военно-морскими силами.

Во время быстро развивающейся ситуации между 6 и 8 июня группа армий «Б» обратилась со следующими срочными запросами к главнокомандующему войсками на Западе.

Готовые к немедленному вводу в бой силы 15-й армии следовало двинуть в южном направлении через Сену ближе к вечеру 7 июня. В то время как любое передвижение даже одной дивизии под личным командованием главнокомандующего группой армий было строжайше запрещено Верховным командованием.

Предлагалось также уменьшить гарнизоны на побережье Ла-Манша. Восемь пехотных дивизий 15-й армии, которые были стянуты на позиции глубокой обороны, следовало перебросить на фронт в Нормандии в помощь танковым дивизиям, высвобождая их для более мобильных операций, ночными маршами – железные дороги были выведены из строя, а автотранспорта в наличии не было.

Это предложение сначала было отклонено. И только намного позднее – и слишком поздно – было получено неуверенное и частичное одобрение. Причиной отказа было то, что Гитлер и Верховное командование ожидали второй высадки союзников на побережье Ла-Манша. Этот вопрос о второй высадке должен был сыграть важную роль в первые шесть недель вторжения.

Фельдмаршал Роммель считал вторую высадку весьма маловероятной по стратегическим, тактическим и политическим соображениям. Но дошедшие до нас сверху крохи разведданных за последние пять недель говорили о том, что от 30 до 50 дивизий все еще оставались на Британских островах. Конечно же в общей стратегии эти силы приходилось принимать во внимание. Роммель указывал на береговую полосу между Соммой и Сеной как на сектор возможного их вторжения. Начиная с середины июня группа армий «Б» считала маловероятным, что армия Паттона высадится к северу от Сены, и, безусловно, не на сильно укрепленном побережье Ла-Манша, поскольку союзники уже создали адекватный плацдарм в районах Орн – Вир и полуострова Котантен, которые вот-вот должны были соединиться. Верховное командование опять отказалось позволить подтянуть дивизии 15-й армии и не разрешало никакой свободы маневра. Генерал Йодль позднее назвал это решение ошибочным. Вплоть до второй половины июля Верховное командование не отзывало бездействующие дивизии 15-й армии с нормандского сектора побережья Ла-Манша. Но к тому времени было сомнение, не могут ли эти войска быть более эффективно использованы в подготовке оборонительного рубежа на Сене, даже если все еще существовало намерение отвергать какую бы то ни было свободу маневра на Западе.

Фельдмаршал Роммель также требовал, чтобы масса дивизий в Бретани и на островах Ла-Манша была выведена и брошена на Нормандский фронт. В Бретани их останется достаточно для охраны побережья; стратегически было невозможно удержать полуостров. Бретань утратила важность в качестве военно-морской базы; количество подлодок уменьшилось, и их эффективность была ограничена. Последующие события доказали, что Роммель был прав в этом требовании.

На одних только островах Ла-Манша располагалась 319-я дивизия, укрепленная танковым полком, бригада зенитной артиллерии и другие части, общей численностью 35 тысяч человек, которым пришлось сдаться без боя в мае 1945 года. Простые солдаты с присущей им интуицией прозвали 319-ю дивизию «канадской дивизией», как бы чувствуя, что ей суждено окончить свое существование в лагерях для военнопленных. Отвергнув в письменной форме требования Роммеля, Гитлер запретил впредь выступать с подобного рода инициативами.

Еще одно требование Роммеля состояло в том, чтобы был оставлен Средиземноморский фронт во Франции, с его четырьмя танковыми дивизиями (9-й и 11-й танковыми дивизиями и 2-й и 17-й дивизиями СС), поскольку «невозможно удерживать все», a LVIII танковый корпус, дислоцированный на юге Франции, чтобы был переброшен на север. Процесс их перегруппировки и усиления только начался. Гитлер и Верховное командование, опасаясь высадки на Средиземноморском побережье, отказались и от этого предложения. В конце концов эти танковые дивизии были переброшены в июле и августе, но в стратегически малозначительный к тому времени район к югу от Сены.

Было ясно как божий день, что Средиземноморское побережье с его слабым гарнизоном и открытым берегом не выдержало бы сколь-ни-будь серьезной атаки. Но, будь это побережье все-таки оккупировано, потребовалось бы стратегическое решение крупного масштаба – пришлось бы оставить всю Южную Францию, силы на Западе отвести за рубеж Сена – Жуаньи, а все возможные резервы собрать в тылу восточного фланга.

Ни главнокомандующий войсками на Западе, ни Верховное командование не пошли бы на это. Роммелю сказали, что такие вопросы не в пределах его компетенции, и в очередной раз на всякое стратегическое планирование накладывался запрет.

Таким образом, первая фаза вторжения окончилась очевидным военным, политическим и психологическим успехом союзников. Они преодолели трудности первых нескольких критических дней без каких-либо заметных откатов, благодаря надежному сотрудничеству трех родов войск и огромной эффективности их новых технических средств. Они закрепились на своих позициях. Для нас уже стало очевидно, что союзников невозможно выбить оттуда или задержать на их плацдармах сколь-нибудь продолжительное время, если только на них не будут брошены силы германской авиации и флота. Тактический провал контратаки нельзя было приписать халатности оперативного командования или нежеланием воевать у солдат. Он объяснялся исключительно эффективностью действий военно-воздушных и военно-морских сил противника. В первые дни вторжения им удалось добиться того, чтобы у немцев возникли серьезные проблемы с топливом и боеприпасами.

Начиная с 9 июня инициативой завладели союзники.

За этот период продолжительностью шесть недель немцы приложили все усилия к тому, чтобы сбросить союзников с их плацдарма в море.

Западная танковая группа, расквартированная в Париже, под командованием генерала барона Гейра фон Швеппенбурга была подтянута 7 июня по убедительной просьбе группы армий «Б». Но наступил вечер 8 июня, прежде чем эта танковая группа была готова занять район к востоку от Орна до сектора Тийи. Войска, размещенные на внутренних флангах 15-й и 17-й армий, и I танковый корпус СС, дислоцированный в этом районе, были отданы под командование фон Швеппенбурга. Он получил боевой приказ использовать все имеющиеся у него вооруженные силы, чтобы сбросить врага с материка. После неудачи I танкового корпуса генералу фон Швеппенбургу потребовалось время для того, чтобы тщательно подготовить контрнаступление в ночь с 10 на 11 июня.

После того как был отдан этот приказ, в штабе танковой группы в присутствии главнокомандующего группой армий из учебной танковой дивизии сообщили о прорыве противника с запада. Это было одно из тех донесений, содержащих преувеличение, которые неизбежно встречаются на войне, но оно делало меры противодействия необходимыми. Вскоре после того, как было получено это донесение, штаб западной танковой группы был практически сравнен с землей массированной бомбардировкой. Вероятно, сигнал от только что установленного коротковолнового оборудования был перехвачен и запеленгован союзниками. Танковая группа лишилась начальника штаба, генерала фон Даванса, и инспектора по бронетехнике (IA), его оперативного офицера, так же как и других офицеров. Система связи была выведена из строя. Лишь получившему легкое ранение главнокомандующему и нескольким членам его штаба удалось спастись. Вплоть до 26 июня он не смог вернуться к выполнению своих обязанностей с новым штабом, стесненный всеми недостатками импровизации.

Не было никакого сколь-нибудь решительного контрнаступления на следующий после 11 июня день, пока танковые силы под все возрастающим натиском британских бронетанковых дивизий не были вынуждены перейти к обороне. Гитлер и Верховное командование ежедневно вмешивались в дела полевых командиров и, как всегда хотели одновременно противостоять всем операциям противника. Лавина нервных распоряжений спускалась из Ставки Верховного главнокомандующего. Нам было приказано сорвать наступление противника в южном направлении за Каном, предотвратить продвижение к югу от Байе, удерживать Шербур любой ценой, прорвать окружение на полуострове Котантен и сорвать операции противника на Бретань. Наконец, от Гитлера пришел приказ «разрушить» по частям плацдарм между Орном и Виром. Этот приказ даже вдавался в подробности, например о том, как использовать минометную бригаду к востоку от Орна. Но все эти инструкции нужно было выполнять без поддержки авиации или флота.

В то время как происходили эти события между Орном и Виром, где вся тяжесть атаки союзников ощущалась в районе Кан – Байе, американцы стремились укрепить и расширить свои плацдармы на юго-востоке полуострова Котантен. Силы немцев, сражающихся против закрепившихся на своем плацдарме американцев, включали в себя частью 243-ю, 91-ю и 77-ю дивизии, 3-ю парашютную дивизию, часть 17-й гренадерской танковой дивизии СС и 30-й бригады. И все же, несмотря на то что генерал Маркс продолжал действовать благоразумно, не было развернуто массированное контрнаступление. Это происходило по тем же причинам, которые воспрепятствовали успеху наступления в секторе Кан. Резервные части прибывали поодиночке, и было невозможно создать наступательный кулак с эффективной ударной силой. Например, растянувшаяся 12-я танковая дивизия СС прибыла в район боевых действий к 7 июня; учебная танковая дивизия – 8 и 9 июня; 346-я пехотная дивизия – 8 и 9 июня; 77-я пехотная дивизия – 11 июня; 2-я танковая дивизия – 13 июня; 3-я парашютная дивизия – 13 июня и 1-я танковая дивизия СС – 18 июня. Части механизированной артиллерии, минометных бригад и других специальных войск прибывали подобным же образом, потому что железные дороги с каждым днем все более и более разрушались.

Только если бы из береговых секторов на севере и юге Нормандии были без сожаления сняты их гарнизоны, мы могли бы до определенной степени сбалансировать преимущество, которым обладали союзники в результате их превосходства в воздухе. Этого сделано не было, потому что оценка Верховным командованием намерений противника базировалась на предположении о том, что вторая высадка неизбежна.

Силы, задействованные на контрнаступление на полуострове Котантен, тратились на отдельные атаки, а большая часть подкреплений использовалась для действий в обороне сразу же после их прибытия, из-за неожиданно возникшего кризиса в ходе боевых действий.

Плохая погода 9 и 10 июня несколько ослабила активность авиации союзников, но оборона не смогла извлечь выгоду из этой передышки.

Становилось ясно, что американское командование предполагало отрезать полуостров и затем захватить Шербур. В своих директивах Гитлер указывал на то, что удержать Шербур «имеет решающее значение для хода войны». Но крепость Шербура не была не только достаточно укреплена против атаки со стороны суши, но и не было в ней достаточно сильного гарнизона, чтобы держать оборону. Распоряжениями Верховного командования для обороны Шербура было выделено четыре дивизии – 709-я, 91-я, 243-я и 77-я. Им было приказано «удерживать противника как можно дольше» на плацдарме на восточном берегу, а затем «пробиться назад в Шербур». Несмотря на то что Роммель неоднократно выражал протест, эти распоряжения так и не были отменены. При выполнении поставленной задачи пехотные дивизии, недостаточно мобильные и при плохом снабжении, подверглись нападению при отходе танковыми частями союзников и потерпели большой урон от их авиации. Такой растянутый фронт на суше и море не удерживался надежно без достаточного количества войск и без всякого прикрытия с воздуха и поддержки военного флота. Группа армий поддерживала точку зрения LXXXIV корпуса и 7-й армии о том, что германские силы на полуострове Котантен должны быть расположены таким образом, чтобы их можно было уберечь от разгрома отходом в южном направлении. Но эти возможности были принесены в жертву иллюзорной идее об обороне Шербура. Все время одни и те же приказы раздавались из Германии: «Удерживать позиции. Не отступать ни на шаг».

В результате всех распоряжений и контрраспоряжений германского Верховного командования американцы прорвались у Сен-Совер, и в результате немцы потеряли четыре дивизии. Тогда Роммель решил по собственной инициативе перебросить на юг все силы в пределах досягаемости и блокировать полуостров Котантен. Ударная группа 77-й пехотной дивизии под командованием полковника Бахерера успешно совершила смелый прорыв на юг и закрыла брешь на фронте полуострова Котантен. Город и порт Шербур пал 25 июня, а к 30 июня последние очаги сопротивления немцев вынуждены были прекратить борьбу.

Захват порта Шербур не был настолько важен для снабжения союзных сил, как первоначально предположили немцы. Изобретение искусственных гаваней и использование побережья Кальвадоса имели решающее значение. Моральное воздействие сдачи Шербура было важнее всего. Но, несмотря на все преимущества, союзники не достигли своих целей в установленные ими для себя временные сроки. Захваченная американская карта с помеченными датами и целями для армии вторжения показывала, что союзники ожидали падения Шербура 6 июня, а американцы достигнут рубежа Домфрон – Авранш 10 июня. Операции развивались значительно медленнее, чем рассчитывал американский главнокомандующий, к тому же понадобилось большее число войск.

После того как пал Шербур и боевые части союзников были высвобождены, группа армий ожидала, что 1-я американская армия переместит центр наступления в район Сен-Ло – Карантан, для использования в качестве рубежа отправления, из которого она прорвется к югу, а там соединится с группой армий Монтгомери в Нормандии.

Британская армия упустила из виду широкую и опасную брешь возле Байе, которая зияла в Германском фронте много дней. Прорыв в южном и юго-восточном направлении имел бы решающее значение даже тогда и мог бы привести к крушению Германского фронта к югу от Сены. Вместо этого британское наступление было направлено в восточном направлении для того, чтобы разрезать на полосы Германский фронт «простым фронтальным наступлением». Благодаря использованию всех доступных резервов брешь к югу от Байе была ликвидирована. Это сделал только что прибывший XXXXVII танковый корпус генерала барона фон Функа, состоявший из 2-й бронетанковой дивизии генерала барона фон Люттвица и учебной бронетанковой дивизии генерала Байерлейна.

Из-за превосходства противника в воздухе и на море все бои в обороне подтачивали силы немцев, поскольку Гитлер запретил применение всякой гибкой стратегии и настаивал на обороне каждого дюйма земли. Таким образом, тактически бесполезный плацдарм на другой стороне Орна близ Кана удерживался только ценой крупных людских потерь.

Из-за этой неразберихи в тактике вся инициатива оставалась за противником, и такая тактика была порочна во всех отношениях.

Вот в таком тяжелом положении мы оказались, когда Гитлер, наконец, решился внять постоянным призывам фельдмаршалов фон Рундштедта и Роммеля и посетить Западный фронт, с тем чтобы получить информацию из первых рук и при необходимости принять новые стратегические решения. Неожиданный телефонный звонок вечером 16 июня вызвал обоих фельдмаршалов и их начальников штабов на старый командный пункт W-II в Марживале, к северу от Суасона, 17 июня в 9.00 утра для доклада Гитлеру. Роммелю пришлось ехать на машине 140 миль в тыл сразу же после возвращения в 3.00 утра из объезда в течение 21 часа фронта полуострова Котантен. Не было времени на то, чтобы подготовиться к этому совещанию.

Командный пункт фюрера W-II был построен в 1940 году на историческом месте. Совсем недалеко стоял крест у местечка Лаффо, где фронт в Первую мировую войну с восточно-западного направления резко повернул на север. От места Шменде-Дам, за который ожесточенно сражались в двух мировых войнах, фронт пролегал в восточном направлении между Эной и каналом Уаза-Эна. Штаб-квартира в Марживале располагалась к северо-востоку от Суасона, где железная дорога, ведущая в Лан, проходила через отрезок рядом с входом в туннель, который был удобен для маскировки специального поезда Гитлера. В штаб-квартире имелись просторные, хорошо замаскированные бетонные бункеры. Столовая располагалась на возвышении, откуда открывался прекрасный вид на собор в Суасоне. В бункере фюрера был большой кабинет на уровне первого этажа, спальни с ванной, помещениями для адъютантов и специальные бомбоубежища, оборудованные для работы и отдыха. Этот командный пункт построили из-за предполагавшегося вторжения в Англию в 1940 году, но так и не использовали вплоть до 17 июня 1944 года. Во время проведения совещания он был взят под охрану и перекрыт спецподразделениями СС эскорта фюрера.

Гитлер вместе с генералом Йодлем и своим ближайшим окружением прибыл рано утром 17 июня из Меца. Он прилетел из Берхтесгадена в Мец, а оттуда на автомобиле добрался до штаб-квартиры. Гитлер выглядел бледным и невыспавшимся, нервно теребил очки и перебирал цветные карандаши, держа их между пальцами. Он, сгорбившись, сидел на стуле, в то время как фельдмаршалы стояли. Его гипнотическая сила, казалось, иссякла. Он отрывисто и холодно поздоровался, после чего стал громко и желчно выражать недовольство по поводу успешной высадки союзников, ответственность за которую пытался возложить на командующих. Затем приказал «удерживать крепость Шербур любой ценой».

Фельдмаршал фон Рундштедт после небольшого введения передал инициативу в обсуждении Роммелю, как главнокомандующему на фронте вторжения. Роммель с беспощадной откровенностью указал на ключевые аспекты обороны. Он отметил, что уже прогнозировал 6 июня и после этого ежедневно напоминал о том, что борьба против превосходящих сил союзников в воздухе, на море и суше безнадежна. После неудач германского люфтваффе и морской разведки и при подавляющей огневой поддержке артиллерии союзникам удалось высадиться с воздуха и с моря на слабо укрепленное и охраняемое малочисленным гарнизоном побережье Кальвадоса, а также на полуострове Котантен. Германские дивизии, завязавшие бои на побережье, не были «застигнуты врасплох», как говорилось в официальном сообщении противника, которое было принято германским командованием за чистую монету. Эти дивизии на самом деле сражались до последнего на своих слабо укрепленных оборонительных рубежах. В этом неравном соперничестве как офицеры, так и рядовые бойцы сражались со сверхчеловеческой стойкостью. Роммель представил свою оценку тактической ситуации на полуострове Котантен и сравнил силу обороны с мощью наступления. Затем он предсказал падение Шербура с точностью до дня и потребовал, чтобы сражение велось в соответствии с задачами текущего момента.

Это ставило в повестку дня вопрос о «крепостях» в городах и укрепленных районах с импровизированными полевыми фортификационными сооружениями – одна из любимых идей Гитлера. Роммель объявил их бесполезными. Он предостерег от пустой траты людских и материальных ресурсов, но не был услышан. В ходе вторжения и последующих операций Гитлер объявил следующие пункты в качестве «крепостей»: Ижмюйден, остров Вальшерен, Дюнкерк, Кале, мыс Гри-Не, Булонь, Дьеп, Гавр, Шербур, Сен-Мало, Брест, Лорьян, Сен-Назер, Ла-Палис, Руан и устье Жиронды. Они привязали к себе 200 тысяч человек личного состава и ценное оборудование. Но союзников не беспокоили эти «крепости», которые даже не заставили союзников отвлечь на них значительные силы. Они пали к маю 1945 года, после безоговорочной капитуляции Германии их гарнизоны были взяты в плен. Гитлера ничему не научил опыт Сталинграда, Туниса, Крыма или Тернополя.

Затем фельдмаршал Роммель объяснил, каковы, по его мнению, намерения союзников: прорыв из района Кан – Байе и с полуострова Котантен сначала на юг, а потом в направлении Парижа; операция второго плана предполагает проход через Авранш и отсечение Бретани.

21-я группа армий союзников под общим командованием Эйзенхауэра британскими и американскими силами уже произвела высадку от 22 до 25 бронетанковых и моторизованных дивизий, от 11 до 12 из которых были британскими и от 10 до 12 – американскими. Еженедельно прибывали 2–3 новые дивизии. Противостоящие германские силы были таковы, что на успешную оборону на Западе нельзя было расчитывать. Следовательно, исход для Западного фронта предсказать было невозможно, и не было ни оборонительного рубежа на Сене, ни какого-либо другого укрепленного рубежа. Командование союзников, возможно, выглядело медлительным и неуклюжим, но методичная настойчивость и общее превосходство делало их успех еще более уверенным.

Роммель уже больше не верил в то, что второе крупное вторжение будет произведено к северу от Сены, и вновь потребовал неограниченной свободы действий на Западе и выделения первоклассных танковых сил, прикрытия с воздуха и поддержки военного флота. Самой неотложной потребностью, по его словам, были бы директива противостоять прорыву 1-й американской армии на западное побережье полуострова Котантен и отвод фронта у Кана за Орн. Фельдмаршал фон Рундштедт поддержал его требования.

Гитлер был не способен верить этой оценке положения противника и в то, что силы немцев тают день ото дня. Из его льющейся бесконечным потоком речи, напоминавшей самовнушение, следовало, что самолеты-снаряды «ФАУ-1», которые были использованы 16 июня, станут решающим оружием против Великобритании.

Он прервал совещание, чтобы продиктовать шефу пресс-службы рейха официальное сообщение о первом применении оружия «ФАУ-1», предназначенное в качестве пресс-релиза для радио и прессы. Совещание, от которого два фельдмаршала ожидали так много, выглядело как всеподавляющий и неуместный монолог Гитлера. Фельдмаршалы просили использовать «ФАУ-1» на плацдармах в Нормандии вместо Британских островов.

Генерал артиллерии Хейнеман, под командой которого находилось оружие «ФАУ-1», был вызван и вынужден был отметить, что предел погрешности при полете этих ракет весьма велик; они могли упасть в 10–12 милях от цели. Следовательно, и германские силы будут поставлены под угрозу. По его словам, было технически невозможно запускать управляемые ракеты, целями которых были бы армии союзников на материке. Гитлер отверг предложение о том, чтобы нацелить «ФАУ-1» на порты в Южной Англии, где пересаживались на корабли личный состав и грузились предметы материально-технического снабжения для сил вторжения. Он объявил, что хочет ударить по Лондону и «заставить англичан заключить мир».

Маршалы вновь обратили его внимание на провал люфтваффе. Гитлер ответил, что его «ввели в заблуждение» командование люфтваффе и технические советники. Одновременно разрабатывалось слишком много типов самолетов без каких-либо практических результатов.

Гитлер усомнился в шокирующем отчете, который Роммель представил о разрушительной мощи оружия противника, где прямо указал, что никто из руководства ставки фюрера, Верховного командования, командования люфтваффе или флота не побывал на фронте, чтобы на месте составить мнение о тактической ситуации в целом и о действенности этого оружия. Вместо этого распоряжения вырабатывались за столом совещаний при отсутствии оценки, базирующейся на знании положения на линии фронта. Роммель воскликнул: «Вы требуете, чтобы мы вам верили, а сами нам не доверяете». Гитлер покраснел при этом упреке, но промолчал.

Следующим взял слово генерал Йодль, отметил, какие новые части армии, флота и воздушных сил готовы прибыть на фронт, и сообщил о времени их прибытия. Гитлер говорил о времени, когда «массы реактивных истребителей» будут брошены в бой, чтобы поколебать преимущество авиации союзников на фронте и в воздушном пространстве Германии. Он также упомянул о возросшем применении «ФАУ-1», обрисовал военную ситуацию на востоке и юго-востоке как стабилизировавшуюся и «утонул» в сентенциях, касающихся неизбежного краха Британии от атак «ФАУ-1» и реактивных истребителей.

Из-за объявленного приближения самолетов союзников участники совещания вынуждены были разойтись и спуститься в бомбоубежище фюрера. Там хватало места только для Гитлера, двух фельдмаршалов и начальников их штабов, а также старшего адъютанта Гитлера генерала Шмундта. Роммель воспользовался этой возможностью для того, чтобы оставить обсуждение на военную тему и приступить к безжалостному представлению политической ситуации. Он предсказал, что германский фронт в Нормандии развалится и что предотвратить прорыв союзников в Германию будет невозможно. Распадется фронт в Италии. Рим уже был потерян 4 июня. Роммель также сомневался в том, возможно ли будет удержать русский фронт. Он указал на полную политическую изоляцию Германии, которая приведет к катастрофическому ее ослаблению, в то время как направление германской пропаганды указывало на противоположное. Он завершил критический анализ ситуации призывом положить конец войне. Гитлер, который несколько раз перебивал Роммеля, наконец резко оборвал его словами: «Будущий ход войны – не ваша забота. Лучше займитесь фронтом вторжения».

Тогда оба фельдмаршала указали на абсолютную необходимость, наконец, изменить свое отношение к Франции и, в частности, отказаться от программы Заукеля и активности тайной полиции и СС. Гитлер отверг и это предложение.

Пропасть между фельдмаршалом Роммелем и Гитлером стала еще шире. Недоверие Гитлера и конечно же его ненависть, по-видимому, возросли. Совещание в Марживале продолжалось с 9.00 утра до 4.00 вечера, с перерывом на обед из одного блюда, за которым Гитлер буквально проглотил полную тарелку риса и овощей, после того как его пищу проверили. Вокруг его столового прибора стояли различные рюмки с лекарствами и лежали пилюли, которые он поочередно принимал. Позади его стула стояли два телохранителя из СС.

До того как завершилось совещание, старший адъютант Гитлера генерал Шмундт, очевидно под впечатлением неоднократных предостережений Роммеля о том, что Верховное командование должно иметь сведения с фронта из первых рук, попросил начальника штаба группы армий «Б» подготовить к посещению 19 июня Гитлером Ла-Рош-Гюйон или какую-либо другую подходящую штаб-квартиру. Полевые командиры всех рангов и родов войск должны были быть уведомлены и готовы лично доложить о своих проблемах. Распоряжения были немедленно отданы. На обратном пути из Суасона в Ла-Рош-Гюйон военный губернатор Франции генерал фон Штюльпнагель был проинформирован о результатах совещания в Mapживале. Начальник штаба позвонил по телефону рано утром 18 июня генералу Блументритту в Сен-Жермен, чтобы урегулировать детали относительно времени посещения Гитлером фронта. Ему сообщили невероятную новость о том, что Гитлер вернулся в Берхтесгаден в ночь с 17 на 18 июня. Причиной поспешного возвращения стало то, что снаряд «ФАУ-1» упал на бункер фюрера в Марживале 17 июня, вскоре после того, как оба фельдмаршала уехали. Неисправный механизм управления задал нескольким «ФАУ-1» курс на восток после того, как они были запущены со своих баз на побережье. Они не причинили большого ущерба, и, хотя снаряд упал близ бомбоубежища фюрера, особого разрушительного эффекта не было и обошлось без жертв.

Разрушительная сила «чудо-оружия» «ФАУ-1» на самом деле была минимальной не в пример усилиям, затраченным на его производство. Это подтверждали сообщения из Англии и свидетельства британских пленных.

«Дискуссия с фюрером» в Марживале была в высшей степени деструктивной по своим военным, политическим и психологическим последствиям. Обещания послать подкрепления, особенно в военно-воздушные силы, Гитлер так и не сдержал. Вопреки самонадеянному заявлению Гитлера 17 июня, 23 июня началось полномасштабное наступление Советской армии против группы армий «Центр», и был прорван ее фронт с обеих сторон Смоленско-Минской шоссейной дороги. После прорыва фронта советские дивизии покатились вперед, не встречая сопротивления, до самых границ рейха. Все имевшиеся в распоряжении германские резервы, особенно отряды местной обороны, были направлены на восток, чтобы задержать этот напор; и опять было невозможно получить от Верховного командования ясные донесения об истинном положении дел.

К концу июня 2-я британская армия, по-видимому, сосредоточивала силы для концентрических атак на Кан для того, чтобы прорваться в направлении Парижа и овладеть значительной территорией для осуществления стратегических маневров. Немцы ежедневно несли потери, особенно в результате огня корабельных орудий флота, корректировавшегося самолетами воздушного наблюдения. У союзников было более трехсот кораблей, с которых велся обстрел побережья, а бомбардировка с воздуха была непрерывной. Гитлер запретил всякий вывод войск с маленького и малозначительного плацдарма по ту сторону реки Орн у Кана. Это было предложено 17 июня, после чего эти части, одни из наших самых лучших боевых частей стали безжалостно истребляться. В середине июня II танковый корпус СС под командованием обергруппенфюрера СС Биттриха был переброшен из Венгрии, чтобы взять на себя бремя сражения у Кана и ослабить натиск главным образом на нормандском фронте. Из-за разбитых железных дорог часть этого корпуса была вынуждена сойти с поезда восточнее Парижа и двигаться остаток пути маршем. Он был придан реорганизованной западной танковой группе. Предполагалось, что эта группа нанесет удар с глубокого фланга и тыла по ведущему бои у Кана противнику, всей мощью трех своих танковых корпусов (I, II СС и XXXXVII). Она должна была отрезать британцев от моря и уничтожить их. Но атаку нельзя было начинать с желаемой решительностью и силой, не только из-за следующих один за другим кризисов, возникших в обороне на фронте, но и потому, что интенсивность артобстрела и бомбежек противника была подавляющей. 1-я дивизия СС и XXXXVII танковый корпус не могли рассчитывать на поддержку пехотных дивизий отчасти потому, что удары с воздуха не давали пехотным частям прибыть вовремя, а отчасти потому, что их оснащение, организация и управление ими не могли сравняться с аналогичными характеристиками мобильных бронетанковых дивизий противника. Британские дивизии при поддержке всеми видами огневых средств были способны переносить направление главного удара с молниеносной быстротой.

Атака II танкового корпуса СС, состоящего из 9-й и 10-й танковых дивизий, в конце концов стала проводиться без сколь-нибудь серьезной поддержки других дивизий. Он попал под массированный огонь противника и 29 и 30 июня был уничтожен огнем танков, полевой и тяжелой артиллерии, корабельных орудий и ударами бомбардировщиков с воздуха. 2-му танковому корпусу не удалось достичь цели, но в конце концов он стабилизировал фронт на местном уровне. Гитлер обвинил эти дивизии в нежелании сражаться, в отсутствии опыта и боеспособности. Это было несправедливо; корпус сделал все, что мог. Эти только что введенные в бой войска также стали слабеть и терять боевую эффективность во все возрастающей степени.

План германского командования состоял в том, чтобы пехотные дивизии оказали поддержку дивизиям танковым, с тем чтобы последние могли бы сыграть стратегическую роль в более мобильной войне. Этот план противоречил предыдущим директивам Гитлера о том, чтобы удерживать каждую пядь земли. Тем не менее эти новые директивы были отданы. Их нельзя было выполнить, потому что ситуация быстро ухудшалась, а эффективность боевых действий пехотных дивизий была утрачена.

После падения Шербура направление главного удара 1-й американской армии было сосредоточено в районе Сен-Ло – Карантан. Американские дивизии сначала пытались захватить рубеж Сен-Ло – Кутан с тем, чтобы у них была более благоприятная линия старта для дальнейших операций. Борьба на истощение, подобная той, что шла за Кан, теперь началась в районе Сен-Ло. Германским сухопутным войскам, не получавшим помощи от других родов войск, приходилось держаться без поддержки и без подкреплений.

Между 1 и 24 июля 21-я группа армий союзников попыталась осуществить прорыв как у Кана, так и у Сен-Ло.

2-я британская армия выдвинулась 8 июля для окружения Кана с севера и запада тремя пехотными дивизиями и четырьмя или пятью бронетанковыми бригадами. В течение предыдущей ночи весь район по обе стороны реки Орн подвергся массированному обстрелу артиллерии, корабельных орудий и интенсивной бомбардировке. Большая часть танковых резервов немцев была выведена из строя – танки, как игрушечные, валялись в воронках от бомб. Британцам удалось взять Кан после двух дней боев, но переход через Орн был предотвращен вводом в бой наших последних резервов и храбрым самопожертвованием германских войск. После их самоотверженной борьбы в битве за Кан британцы потратили несколько дней на перегруппировку и подготовку сил.

Радиомолчание и «дымовая завеса» делали любую разведку на суше с нашей стороны бесполезной; самолеты наблюдения не могли пробиться через пелену искусственного тумана. У германского командования не было данных, на основании которых могли бы быть приняты верные решения. Локальные атаки британцев продолжались, но не были масштабными и проводились с целью выправить линию фронта в том или ином месте.

Генеральное наступление британцев с направлением главного удара к востоку от реки Орн началось 18 июля. Несколько часов артподготовки с привлечением как легкой, так и тяжелой артиллерии, более тысячи истребителей и 2200 бомбардировщиков предшествовали наступлению. Британцы наступали пятью пехотными дивизиями, тремя бронетанковыми дивизиями и тремя бронетанковыми бригадами. Более тысячи бронемашин было развернуто на очень узком фронте. В течение четырех дней жестокого сражения они продвинулись вперед на 5 миль, однако ожидаемого прорыва не произошло. Немецкие танковые гренадеры и немецкая пехота, несмотря на тяжелые потери и полное изнеможение, выдержали эту атаку и предотвратили прорыв.

Битва вокруг Кана достигла апогея 20 июля и в последний ее час завершилась успехом обороняющихся сил.

Тем временем второстепенная 7-я германская армия вела бои против 1-й американской армии на полуострове Котантен и у Сен-Ло. Здесь тактика союзников преодолеть сопротивление массированной атакой всех родов войск также ослабила немецкие дивизии. Между 3 и 7 июля четыре американские дивизии попытались прорваться на юг между болотами Жорж и западным берегом. Они смогли продвинуться примерно на три мили, а затем были остановлены.

Бои на западной стороне полуострова Котантен носили локальный характер, в то время как американцы сосредоточили свои силы в районе Сен-Ло и между реками Вир и Тот.

8 течение ночи с 18 на 19 июля противнику удалось окружить и захватить развалины Сен-Ло, где располагался штаб LXXXIV корпуса. Командир корпуса генерал Эрих Маркс, потерявший ногу в Русской кампании, был убит в непосредственной близости от передовой. После взятия Сен-Ло противник сосредоточил силы для атаки в районе к западу от реки Вир и начал крупное наступление 24 июля вслед за невероятно интенсивным артиллерийским обстрелом в попытке сокрушить фронт между рекой Вир и морем. Тот факт, что эта атака приведет к решающему прорыву, вскоре стал очевиден.

Незначительные резервные силы, которые можно было бросить на то, чтобы сдержать наступление американцев, подошли слишком поздно и разрозненными группами.

Восточнее Сен-Ло прорыв едва удалось предотвратить 24 июля; но к западу от этого города он удался. Возможность свободы маневра увлекла 1-ю американскую армию в глубь Франции.

К тому времени союзники высадили сорок дивизий, как бронетанковых, так и моторизованных, и еще большее их число все еще осуществляли десантирование.

Германское командование ожидало, что 2-я британская армия продолжит свой прорыв главными силами к востоку от реки Орн с тем, чтобы достичь района Фалез и использовать его как плацдарм. Полагали, что 1-я американская армия расширит и завершит свой прорыв и двинется через рубеж Домфрон – Авранш в сердце Франции и что некоторые части 2-й британской армии соединятся с западным флангом наступающих американцев.

О том, чтобы смести силы вторжения в Нормандии наступательными действиями, как того желал Гитлер, теперь нельзя было и думать. Под вопросом была и возможность заблокирования занятых противником после успешного вторжения районов.

Главнокомандующий группой армий «Б» еще 12 июля докладывал, что противник почти достиг своей цели, состоящей в том, чтобы измотать немцев.

Об ультиматуме, который фельдмаршал Роммель послал Гитлеру 15 июля, речь пойдет ниже.

События, связанные с тактикой ведения военных действий, были поставлены на первое место, потому что они закладывают основы для оценки политических событий и изменений в командовании, которые произошли в этот период времени.

В течение последовавших за марживальским совещанием дней командующий группой армий и начальник его штаба проинформировали командующих подчиненных им армий, нескольких корпусов и командиров дивизий и начальников их штабов относительно результатов «дискуссий с фюрером» и выводов, которые можно было из них сделать. Роммель сообщил командующим более или менее откровенно, в зависимости от их политических склонностей, что в ходе последующих событий на полях сражений вермахту, возможно, придется совершать независимые операции на Западном фронте. Генерал-полковники фон Зальмут и Долльман, а также генерал Гейр фон Швеппенбург согласились с военной и политической оценкой Роммелем сложившейся ситуации и выразили ему доверие. Они заявили, что готовы выполнять его приказы, если даже они будут противоречить приказам фюрера.

25 июня казался особенно значимым днем из-за как военных, так и политических событий и конференций. Советская армия прорвалась на фронте группы армий «Центр» вдоль Смоленско-Минского шоссе и приближалась к границам рейха. В Нормандии неприятель атаковал возле Тийи превосходящими бронетанковыми силами и пробил в линии обороны брешь длиной 3 мили на 3 мили в глубину, что делало Кан уязвимым.

В тот день офицер Генерального штаба полковник Финк и новый генерал-квартирмейстер на Западе прибыл от имени генерала Эдуарда Вагнера, генерал-квартирмейстера, и доложил о подготовке к устранению Гитлера и о планируемом свержении режима, во имя спасения Германии. Он сообщил о провале предыдущих покушений на жизнь Гитлера и о подготовке новой попытки, которая должна быть предпринята в Берхтесгадене. Финка попросили сообщить его руководителям, что Роммель по хорошо известным причинам считал, что покушение на жизнь Гитлера неблагоразумно, и все еще полагал, что его следовало арестовать и предать суду в Германии. Он велел полковнику Финку призвать генерала Вагнера и скоординировать планы заговорщиков в Генштабе армии и тех, что оставались в Германии. Он хотел как можно скорее получить доклад по данному вопросу. Слишком многие, по мнению Роммеля, обсуждали этот жизненно важный вопрос разобщенно.

Он считал существенно важным заранее определить время с тем, чтобы тщательно подготовить мятеж и обеспечить его успех. Он намеревался еще раз лично посетить Гитлера и предъявить свои требования в форме ультиматума.

Боевые командиры могли бы много о чем рассказать. Генерал-лейтенант граф Шверин, командующий 116-й танковой дивизией, представил меморандум о военно-политической ситуации, с требованием от имени своих солдат окончить войну и устранить национал-социалистический режим. Он объявил, что его дивизия надежна и может быть использована против внутренних врагов. То же самое было верно и в отношении 2-й танковой дивизии под командованием генерал-лейтенанта барона фон Люттвица.

Рундштедт и Роммель часто обсуждали обстановку не только на Западном, но и на всех фронтах и были согласны в том, что она резко ухудшилась. Они потребовали срочного проведения еще одного совещания с Гитлером. Оба фельдмаршала были вызваны в Берхтесгаден 28 июня с таким лимитом времени, что им пришлось ехать полночи для того, чтобы добраться до Верхней Баварии. Лететь самолетом было запрещено. И хотя фельдмаршалы прибыли в Берхтесгаден поздним утром 29 июня, им пришлось ждать до вечера, прежде чем их принял Гитлер. Совещание проходило в присутствии большой группы людей. Фельдмаршалы настаивали на том, чтобы Гитлер обратил внимание на быстро ухудшающуюся ситуацию на войне и принял меры к прекращению военных действий. Гитлер не дал им прямого ответа, а пустился в пространный разговор о продолжении войны с помощью «чудо-оружия». Так же как смерть русской императрицы была поворотным пунктом для Фридриха Великого в Семилетней войне, сказал он, так же новое германское оружие «чудесным образом произведет поворот в ходе войны». Его применение будет прелюдией «окончательной и полной победы». Фельдмаршалы повторили свое требование о личной аудиенции с Гитлером, но в ней было отказано. Он даже не пригласил их на обед и довольно невежливо позволил отбыть. Поэтому Роммель вновь изложил свои взгляды на ситуацию в целом фельдмаршалу Кейтелю следующим образом:

«Полная победа, о которой говорит Гитлер даже сегодня, – абсурд в нашем быстро ухудшающемся положении, а ожидать следует полного поражения. Наша цель должна состоять в том, чтобы всеми средствами немедленно покончить с войной на Западе, отказавшись от всего, что мы захватили на данный момент, и отбросив все наши сладкие грезы, с тем чтобы мы могли удержать Восточный фронт. Мы должны спасти Германию от хаоса, и особенно от полного разрушения вражескими бомбардировками».

Кейтель выслушал его доклад и пообещал изложить его Гитлеру. В конце он обреченно заявил: «Я тоже понимаю, что больше уже ничего нельзя поделать».

Заявление Кейтеля представляется особенно любопытным, потому что после 20 июля он заседал в так называемом «суде чести» германского вермахта, который осудил его старых товарищей и освободил их от обязанностей. В этом деле он, как видно, представил ситуацию в совершенно противоположном свете.

Фельдмаршалы вернулись в свои боевые штабы ни с чем, охваченные противоречивыми мыслями и в подавленном настроении.

7-я армия тем временем потеряла своего командующего. У генерала Долльмана, работавшего денно и нощно, не щадя себя, утром 29 июня случился инфаркт. Он так и не узнал, что Гитлер потребовал его отзыва. Роммель предложил на смену ему кандидатуру одного из самых выдающихся генералов во всей армии, Эриха Маркса, испытанного в боях и бывшего под рукой. Гитлер не одобрил его выбор из политических соображений, из-за глубокого недоверия Марксу, бывшему когда-то начальником секретариата кабинета министров генерала фон Шлейхера, который был убит по приказу нацистской партии в 1934 году. Маркс погиб в бою через три недели после того, как мы с ним связались.

Без всякого согласования с Роммелем преемником Долльмана был назначен обергруппенфюрер СС Хауссер, командовавший II танковым корпусом СС. Хауссеру предстояло оставить свой корпус в тот самый момент, когда он должен был вести его в атаку на противника на фронте у Кана.

Хауссер раньше служил в армии и в Генеральном штабе, но с самого начала ушел в СС. Он имел военную выправку, напористость и отличался храбростью, но с трудом разбирался в политических вопросах, эдакий истинный Янус. Его назначение было воспринято со смешанными чувствами; по послужному списку он был младше, чем многие генералы в командовании, а особенно это касалось командующего западной танковой группой.

Рундштедт был освобожден от должности командующего Западным фронтом через два дня после возвращения с совещания с фюрером, «по состоянию здоровья». У Гитлера не хватило ни мужества, ни такта для того, чтобы лично уведомить своего старейшего фельдмаршала об отставке. Вместо этого он послал своего второго адъютанта, подполковника Боргманна, члена Генерального штаба, в Сен-Жермен с письмом и дубовыми листьями к Рыцарскому кресту. Рундштедт нанес Роммелю прощальный визит в Ла-Рош-Гюйон 4 июля и сказал, что, слава богу, не будет на посту командующего во время приближающейся катастрофы. На следующий день командующий западной танковой группой генерал Гейр фон Швеппенбург был отстранен от командования без предварительного извещения. Его сменил генерал Гейнц Эбербах. Танковая группа была переименована в 5-ю танковую армию.

На генерала барона фон Швеппенбурга возложили ответственность за провал контратаки II танкового корпуса СС. Гитлер передал ему о своем решении по телефону, упрекнув во все возрастающем пораженчестве. Генерал сделал обстоятельный доклад о сложившейся ситуации после провала атаки и рекомендовал отвести войска из Кана и района западнее реки Орн. Он также потребовал свободы действий, завершив доклад следующими словами:

«Мы должны выбрать между сумбурной тактикой в рамках стратегии жесткой, упорной обороны, стратегией, дающей полную инициативу противнику, и системой гибкой тактики, которая, по крайней мере частично, оставляет за нами инициативу. Танковая группа считает, что последнее решение наиболее верное и наиболее сильное».

Роммель передал этот доклад дословно, выразил с ним полное согласие и еще раз подчеркнул требование свободы маневра. Услышав об отзыве Гейра фон Швеппенбурга, сразу же поддержал своего командующего группой, но его протесты бесцеремонно отверг Кейтель.

Новый командующий генерал Эбербах был способным солдатом, имевшим большой опыт в бронетанковой войне. Характер, поведение и политическая интуиция делали его особенно одаренным командиром.

Офицеры и солдаты подобным же образом ожидали, что их опытный и испытанный в боях командующий группой армий фельдмаршал Роммель станет преемником Рундштедта в командовании на Западе. К их удивлению, новым главнокомандующим вооруженными силами на Западе стал фельдмаршал Гюнтер фон Клюге.

Недоверие Гитлера к Роммелю стало слишком сильным.

Гюнтер фон Клюге был артиллерийским офицером, побывавшим на всех постах в Генеральном штабе. Он отличился в кампании 1940 года на посту командира 4-й армии. Под его командованием Роммель вел дивизию «Фантом» в знаменитом наступлении к побережью. Клюге проявил себя как мастер импровизации, продемонстрировав силу воли в качестве командующего группой армий «Центр» на русском фронте. Он был благоразумным, энергичным, храбрым и требовательным к себе, но склонен к позерству. В войсках его прозвали Хитроумный Ганс. Он был безжалостен, требуя от подчиненных полной отдачи. Холодные глаза на лице с резкими чертами выражали чувство непримиримости. В разговорах личного характера он выказывал сильную любовь к природе и огромный интерес к военным дисциплинам и современной истории. Он не соглашался с Гитлером и все же чувствовал себя связанным с ним; наверное, находился под влиянием чувства обязанности за особые почести и награды, которые получал от Гитлера.

Он оправился после автокатастрофы, случившейся зимой 1943/44 года, когда его автомобиль перевернулся на шоссе Минск – Смоленск. Выглядел свежим и энергичным. Клюге только что провел две недели в Берхтесгадене, где Гитлер проинструктировал его по поводу новой задачи и убедил в том, что провалы на Западе стали результатом плохого руководства, ошибок и упущений, допущенных воюющими армиями.

Оба фельдмаршала довольно холодно встретились, когда Клюге ближе к вечеру 5 июля прибыл в Ла-Рош-Гюйон. Во время дискуссии в оружейном зале замка Клюге указал, что отзыв фельдмаршала фон Рундштедта был очевидным признаком недовольства Гитлера руководством на Западе. Сам Роммель не пользовался абсолютным доверием фюрера. У Верховного командования складывалось впечатление, что теперь, как и в Африке, Роммель слишком легко попадал под влияние «якобы подавляющего воздействия оружия противника» и был слишком склонен к пессимизму. Роммель также каждый день проявлял упрямство и не выполнял распоряжения фюрера.

«Фельдмаршал Роммель, – заключил Клюге, – даже вы должны теперь подчиняться безоговорочно. Это добрый совет, который я вам даю».

Несогласие в оценке привело к жаркому спору между двумя фельдмаршалами – ситуации, во время которой Роммель неоднократно и настойчиво говорил Клюге, чтобы тот сделал собственные выводы из требований конкретного момента. Роммель на повышенных тонах протестовал против несправедливой критики со стороны Гитлера и Верховного командования. Атмосфера разговора настолько накалилась, что Клюге велел начальнику штаба и оперативным офицерам (IA) группы армий покинуть помещение.

Роммель потребовал, чтобы новый главнокомандующий немедленно взял назад свои обвинения, а потом в письменной форме известил об этом Верховное командование вооруженными силами. Роммель установил срок, к которому должно было быть удовлетворено его требование. Он посоветовал Клюге не принимать решения, не посовещавшись со своими войсковыми командирами и солдатами и не побывав с инспекцией на фронте.

Они не могли справиться с чувством глубокой обиды друг на друга. После этого совещания Клюге не вдавался в общую ситуацию, а Роммелю было тяжело осознавать, что Клюге более не склонен обсуждать жгучий вопрос о том, как спасти рейх от уничтожения. Роммель владел конфиденциальной информацией, которая привела его к справедливому заключению, что Клюге годами контактировал с оппозиционными силами в Германии. Теперь он предстал глашатаем Гитлера и говорил в духе Берхтесгадена, не имея информации из первых рук о положении на фронте.

Следуя маршруту, подготовленному группой армий, Клюге начиная с 6 июля в течение двух дней ездил с инспекцией и говорил со всеми попадавшимися ему командирами и солдатами. Савл превратился в Павла. Под давлением неоспоримых фактов и проясняющих ситуацию мнений всех командиров ему пришлось осознать: Роммель был прав, говоря о том, что Клюге был временно ослеплен обманчивыми высказываниями Гитлера.

Клюге взял обратно все обвинения, оправдывая свое поведение тем, что Гитлер и Кейтель дезинформировали его. Он понял, что Гитлер не хочет видеть истинную ситуацию, несмотря на все донесения, телефонные звонки и личные беседы. Гитлер жил в мире грез, а когда грезы улетучивались, искал козлов отпущения.

Оберст-лейтенант резерва доктор фон Хофакер прибыл в Ла-Рош-Гюйон 9 июля по указанию военного губернатора Франции генерала фон Штюльпнагеля. Хофакер был сыном командующего Вюртембергского корпуса в Италии в Первую мировую войну, под командованием которого Роммель получил свой орден «За заслуги» за штурм горы Матажюр. Полковник фон Хофакер был также двоюродным братом полковника графа Клауса фон Штауффенберга, члена Генерального штаба, который поставил в известность начальника штаба группы армий «Б» о своем предстоящем визите от имени генерала Бека. Однако события 20 июля сделали этот визит невозможным. Цезарь фон Хофакер, энтузиаст, с талантом политика и редким даром убеждения, до войны занимал в Берлине высокий пост в сталелитейной промышленности, а в последние годы стал самым доверенным штабным офицером Штюльпнагеля. Вместе с ним работал доктор Макс Хорст, доверенное лицо Штюльпнагеля. Хофакер должен был формировать окончательное мнение о положении на фронте для Бека и Штауффенберга. Он представил хорошо известный меморандум, содержавший точку зрения военного губернатора, в котором призывал к незамедлительным и решительным действиям ввиду сложившейся военной и политической ситуации, заканчивая призывом всех сил Сопротивления к фельдмаршалу сразу начать действовать независимо с тем, чтобы покончить с войной на Западе. Это был откровенный призыв к мятежу, и он совпадал с точкой зрения заговорщиков в Берлине о том, что союзники никогда не пойдут на переговоры с Гитлером и его когортой – Герингом, Гиммлером или Риббентропом. Предлагалось одновременно отмежеваться от того, что называлось национал-социалистическая система. Меморандум делал акцент на вопросе, поднимавшемся Роммелем во время более ранних дискуссий о том, что бомбардировки противника следует прекратить для того, чтобы дать Германии моральную и экономическую передышку. Хофакер спрашивал, как долго можно удерживать Германский фронт на Западе. Решения Берлина существенно повлияют на ответ на этот вопрос. Ответ, который давал Роммель, был столь же прямым: «Самое большее от четырнадцати дней до трех недель. Потом можно ожидать прорыва. У нас нет дополнительных сил, которые можно было бы бросить в бой».

Хофакер должен был доложить фельдмаршалу фон Клюге, а затем ехать в Берлин, чтобы кратко проинформировать генерала Бека и других, примкнувших к силам Сопротивления, и скоординировать планы свержения национал-социалистического строя. Он должен был снова докладывать Роммелю после 15 июля.

Попытка технически реализовать возможность приостановления военных действий для того, чтобы пересечь линию фронта и вступить в переговоры с противником, была в эти дни предпринята генералом бароном фон Люттвицем в секторе 2-й танковой дивизии. Командование союзников предложило по радио произвести обмен женского медицинского персонала и службы связи, захваченного в Шербуре, на нескольких тяжелораненых солдат союзных войск в месте, указанном союзниками. В течение двух часов локального перемирия был совершен этот акт гуманизма. Гитлер, узнав об этом, пришел в бешенство и впал в подозрительность.

Фельдмаршал фон Клюге вернулся в Ла-Рош-Гюйон 12 июля. Они с Роммелем обсудили тактические действия и операции и пришли к полному согласию по военным проблемам.

Клюге попросил сделать окончательную оценку того, как долго может быть удерживаем фронт тающими силами воюющих частей, не имеющих за собой никаких резервов. Роммель согласился, что армейских руководителей и большинство командующих корпусами следует попросить высказать свое мнение. Он предложил, чтобы их ответы были направлены Гитлеру вместе с ультиматумом. Он рассказал, что, по его мнению, следует сделать, если Гитлер, как и ожидается, отвергнет их требования. Он сообщил Клюге о миссии Хофакера, который скоро вернется с новостями из Берлина. Генерал-квартирмейстер должен был через несколько дней докладывать о ситуации на русском фронте и в штабах армий.

Клюге внимательно выслушал Роммеля, потом объявил, что в принципе согласен с его идеями и примет окончательное решение в зависимости от донесений, которые будут поступать от боевых командиров. Роммель дал указание начальнику штаба сообщить о его намерениях и о его беседах с Клюге генералу фон Штюльпнагелю. Нужно было обратить внимание Штюльпнагеля на то, что Роммель был готов при любых обстоятельствах начать действовать, даже если Клюге не решится принять участие. Генерал Шпейдель посетил Штюльпнагеля в Париже под вечер 13 июля. Военный губернатор только что получил известие об аресте Лейшнера и Лебера, лидеров социал-демократов из сил Сопротивления в Берлине. Ощущалась необходимость в быстрых действиях. Штюльпнагель предложил ничего не предпринимать до возвращения Хофакера. Военный губернатор завершил подготовку к перевороту в находившемся под его командованием районе.

Фельдмаршал Роммель ездил на фронт 13, 14 и 15 июля и разговаривал со всеми своими командирами, в том числе с командирами СС Зеппом Дитрихом и Хауссером, донесения которых о ситуации на фронте выглядели особенно тревожными. Они были совершенно откровенны, и Роммель не предвидел никаких трудностей со своими войсками СС, если бы решил действовать на Западе независимо. Генерал, командовавший I танковым корпусом СС, а позднее ставший командующим 5-й танковой армией, группенфюрер СС Дитрих во время посещения Ла-Рош-Гюйон выразил как Роммелю, так и его начальнику штаба недовольство руководством фюрера. От потребовал полномочий действовать независимо в случае прорыва фронта. Части СС, которые вели бои с врагом и храбро сражались, жестко контролировались своим командиром. Справедливости ради следует сказать о боевых частях СС, что совсем не отождествляли себя с подразделениями секретной полиции своих собственных СС. Им были чужды методы их работы.

Военный губернатор полагал, что в случае необходимости сможет устранить секретную службу во Франции и в Париже без особых проблем.

Роммель вернулся с фронта, погруженный в свои мысли и взволнованный. Он говорил с солдатами на передовой, и они подтвердили и дополнили ту картину, которую нарисовали командующие армиями и боевые генералы. Повсюду ему задавали тревожные вопросы, не смогут ли в последний час изменить ситуацию быстрые и независимые действия вышестоящих командующих. Фельдмаршал давал разъяснения там, где они требовались, и вернулся, укрепившись в уверенности, что солдаты и офицеры всех рангов целиком верят ему как руководителю.

Все прочие возможности донести правду до Гитлера оказались исчерпаны. Вместо военной поддержки, обещанной Гитлером, были лишь мелочные придирки и злобное подозрение. Продолжали сыпаться дилетантские распоряжения из Баварии и Восточной Пруссии. Роммель еще раз направил послание Гитлеру, на этот раз в форме очевидного ультиматума. Он был направлен Гитлеру 15 июля в виде трехстраничного меморандума по военному телетайпу через главнокомандующего войсками на Западе. Его текст был примерно следующего содержания.

Положение в Нормандии становится день ото дня все сложнее. Близится кризис.

Из-за ожесточенности сражений, непомерно огромного числа боевой техники, особенно артиллерии и бронетанковой техники, брошенной в бой противником, а также в результате эффективных действий его военно-воздушных сил, которые преобладают над районом боевых действий, не имея соперника, наши потери настолько велики, что боевая мощь наших дивизий быстро слабеет. Пополнения из Германии редки, а транспортные трудности неделями не дают им попасть на фронт. Пополнение составило лишь 6000 человек, по сравнению с потерями в 97 000, из которых 2360 из офицерского состава (28 генералов и 354 кадровых офицера) – в среднем потери составляли от 2500 до 3000 человек в день. Материальные потери на поле боя чрезвычайно велики, и восполнить возможно не более чем малую их часть. Уничтожено 225 танков, только 17 получено взамен. Новоприбывшие дивизии не имеют боевого опыта, не хватает артиллерии, бронебойного и противотанкового оружия ближнего боя. Они не в состоянии успешно противостоять жестоким атакам после многочасового артобстрела и бомбежки с воздуха. Как доказали боевые действия, даже самые храбро сражавшиеся боевые части бывали полностью разгромлены в результате таких атак.

Складывается настолько трудная ситуация со снабжением в результате разрушения системы железных дорог и бомбежек шоссейных и грунтовых дорог на расстоянии до 100 миль за линией фронта, что могут быть доставлены только предметы самой первой необходимости. Артиллерийские и минометные боеприпасы приходится расходовать с максимальной экономией.

Нет сколь-нибудь значительных подкреплений, которые можно было бы бросить на нормандский фронт. День за днем высаживаются все новые силы противника, и масса боевой техники выгружается на берег. Наши военно-воздушные силы не беспокоят линии снабжения противника. Натиск противника все нарастает.

Таким образом, следует ожидать, что союзникам удастся в короткое время – от 14 дней до трех недель – прорвать наши слабые рубежи, особенно на фронте 7-й армии, и продвинуться далеко в глубь Франции. Последствия этого непредсказуемы.

Войска героически сражаются повсюду, но неравная борьба близится к концу.

Фельдмаршал закончил послание собственноручным постскриптумом, написанным от руки: «Считаю своим долгом просить Вас незамедлительно сделать политические выводы. Вижу свой долг как главнокомандующего группой армий заявить об этом со всей определенностью. Роммель, фельдмаршал».

Слово «политические» было опущено, когда послание передавалось по телеграфу, так что слово «выводы» могло включать в себя как военные, так и политические вопросы.

Употребление слова «политические» могло бы стать своего рода красной тряпкой перед носом Гитлера и вызвало бы бесполезный гнев вместо здравых раздумий, и войска стали бы объектом нового безрассудного приказа, отданного в гневе. Фельдмаршал фон Клюге, отправляя послание, указал, что полностью согласен с мнением Роммеля и его требованиями. (Оригинальную копию этой телеграммы с постскриптумом Роммеля и заметками на полях пришлось уничтожить позднее, когда начальник штаба группы армий был арестован.)

Фельдмаршал в последний раз возвысил голос предостережения. Он сказал после отправки ультиматума: «Я дал ему последний шанс. Если он им не воспользуется, мы будем действовать».

Прекрасные города Германии, родина, которую он любил, пока еще большей частью оставались не разрушенными войной. Большая часть немецких провинций была еще не захвачена «штормом». Ненужные жертвы, которые никто не мог оправдать, гибель многих тысяч людей всех национальностей, ужас смертельной битвы на земле Германии были все еще отвратимы.

Эрвин Роммель ясно понимал, во что выльются последствия его решения действовать независимо, и у него не было иллюзий об условиях мира. Они будут жесткими и тяжелыми. Он надеялся на достаточную степень государственной проницательности, психологической мудрости и политического расчета в планах союзников. Он не ожидал сочувствия и ему подобных эмоций, но полагался на осознанное понимание великих держав.

Роммель говорил обо всем этом поздно вечером 15 июля с вице-адмиралом Руге и начальником штаба. В тот вечер ему придавало сил утешительное чувство доверия, столь редко его посещавшее в течение этих недель, когда он ощущал тяжелый груз на своих плечах. Он искал и находил поддержку этому чувству, глядя на вечные звезды.

Но в последующие дни всем тем, кто разделял его мнение, предстояло увидеть, что непостижимая высшая сила, в руке которой судьба человека, следовала своему собственному предначертанию. Не предполагалось никакого свершения во имя освобождения.

Кризис в районе Кана нарастал день ото дня, глубокие прорывы противника ликвидировались с трудом и за счет героического самопожертвования. Решающий прорыв союзников к Парижу был неизбежен.

Утром 17 июля фельдмаршал поехал на опасный участок фронта, чтобы лично ознакомиться с ситуацией, восстановить порядок и ободрить измотанные войска. Он подозвал нескольких командиров и рассказал им о своих требованиях к Гитлеру и о том, что, как он ожидает, произойдет потом. В связи с телефонным звонком его начальника штаба Роммель решил вернуться раньше, чем первоначально планировал. Однако локальный кризис в боевых действиях сделал его присутствие необходимым. Он поехал в штаб 1-го танкового корпуса и встретился с Зеппом Дитрихом. Он отбыл оттуда в 4.00 вечера, чтобы к ночи вернуться в Ла-Рош-Гюйон. На дороге между Ливаро и Вимутье, близ вотчины Монтгомери, вражеский истребитель заметил штабной автомобиль, который, как всегда, шел без сопровождения. Летчики понятия не имели, что преследуют самого выдающегося человека на Западном фронте, того, кто лелеял единственную надежду на то, чтобы спасти Германию. И прежде чем автомобиль успел уйти под укрытие рощи черных тополей, самолет спикировал на него, поливая огнем пулеметных очередей. Водитель был убит, а фельдмаршал ранен настолько серьезно, что поначалу его тоже сочли умершим.

Фактически Роммель был устранен в тот самый час, когда армия и народ больше всего в нем нуждались. Все те, кому требовалась его помощь, чтобы найти дорогу в новый и более счастливый мир, остро почувствовали, что лишились надежды и опоры.

Эрнст Юнгер писал об этом моменте следующее:

«Удар, который обрушился на Роммеля на дороге Ливаро 17 июля 1944 года, лишил нас единственного достаточно сильного человека, способного взвалить на себя ужасный груз войны и одновременно гражданской войны, единственного человека, достаточно целеустремленного для того, чтобы противостоять ужасной глупости лидеров Германии. Это было предзнаменование, имевшее только одно объяснение».

Сначала группа армий оставалась без командующего. Старший адъютант Гитлера генерал Шмундт предложил обергруппенфюрера СС Хауссера, который взял на себя командование 7-й армией всего лишь за три недели до этого, а Зепп Дитрих должен был принять командование от Хауссера. Было очевидно, что «преторианская гвардия» стала стремиться к командным должностям повсюду на Западном фронте. Фельдмаршал фон Клюге вечером 19 июля принял командование группой армий, не оставляя командование силами на Западе. Он перебрался в Ла-Рош-Гюйон, оставив вместо себя в западном штабе в Сен-Жермене своего начальника штаба генерала Блументритта, который должен был заниматься всеми вопросами, не имевшими отношения к группе армий «Б».

Рано утром 20 июля фельдмаршал фон Клюге поехал в штаб 5-й танковой армии, где собрал совещание командующих армиями и корпусами. Он дал им указания, касающиеся боев в критических районах Кана и Сен-Ло. Политических вопросов в повестке дня не было.

Генерал Блументритт и полковник Финк связались по телефону с начальником штаба группы армий «Б» 20 июля в 5.00 вечера и сообщили ему: «Гитлер мертв».

Но когда Клюге примерно через час или два вернулся, по радио уже объявили, что покушение на жизнь Гитлера провалилось. Это было подтверждено по телефону из ставки Гитлера, сообщались подробности произошедшего.

Фельдмаршал Шперле, генерал фон Штюльпнагель и генерал Блументритт прибыли в Ла-Рош-Гюйон между 7.00 и 8.00 вечера. Штюльпнагель и оберст-лейтенант фон Хофакер умоляли Клюге принять участие в этих важных событиях. Несмотря на то что покушение на жизнь Гитлера провалилось, штаб армии в Берлине был все еще в руках мятежников, под контролем военного лидера заговора генерала Бека. Они призвали к немедленному прекращению войны, которое, даже если будет означать капитуляцию, только и могло бы дать провальному восстанию в Берлине шанс на успех.

Генерал фон Штюльпнагель, покидая Париж, приказал коменданту города, барону фон Бойнебургу, арестовать главного шефа СС и полиции Франции, обергруппенфюрера СС Оберга, вместе с его личным составом и всей тайной полицией, всего 1200 сотрудников СС. Армейские подразделения безопасности под командованием полковника фон Кревеля произвели эти аресты без единого выстрела. Войскам объяснили, что Гитлер убит частями СС и что существовала опасность того, что СС приобретет деспотическую власть.

Фельдмаршал фон Клюге лично связался по телефону с генерал-полковниками Беком, Фроммом и Геппнером, а также с генералами Варлимонтом и Штиффом, но не мог решиться взять на себя руководство восстанием на Западном фронте. Клюге не верил в возможность обособленных действий на Западе, если мятеж в Берлине и заговор в ставке фюрера провалятся. А более всего он не был уверен в том, что может положиться на своих офицеров и солдат в этой новой ситуации.

Клюге вновь позвонил по телефону в ставку фюрера и в штаб армии в Берлине. Затем велел военному губернатору Франции освободить заключенных в тюрьму сотрудников тайной полиции. Судьба генерала фон Штюльпнагеля была, таким образом, предрешена. Штюльпнагель передал по телефону эти распоряжения своему начальнику штаба, полковнику фон Линстову, в своем штабе, куда уже прибыли в полном смятении адмирал Кранке, командующий флотом на Западе, посол Абец и другие.

В эти грозные вечерние часы 20 июля возник кризис на фронте у Кана и Сен-Ло. Командиры корпусов и дивизионные командиры позвонили в штаб группы армий, прося резервов и спрашивая о новостях и событиях в ставке Гитлера и в Берлине, о которых они слышали по радио. Начальнику штаба группы армий «Б» пришлось самому отвечать на эти вопросы и принимать необходимые меры для удержания фронта.

Фельдмаршал пригласил генерала фон Штюльпнагеля, оберет-лейтенанта фон Хофакера и доктора Хорста отужинать с ним. Они ели молча при свечах, так, будто находились в доме, который только что посетила смерть. Те, кто остался в живых, никогда не забудут нереальную атмосферу этого часа. Генерал Штюльпнагель в ту ночь вернулся в Париж, сразу же был освобожден от командования и заменен генералом Блументриттом. Фельдмаршал Кейтель говорил со Штюльпнагелем по телефону, приказал ему вернуться в Берлин для доклада. Он выехал из Парижа рано утром 21 июля, не поставив в известность фон Клюге. Возле Вердена, где воевал еще в Первую мировую войну, он попытался застрелиться. Выстрел ослепил его, и он был отправлен в военный госпиталь в Вердене и определен на лечение уже в качестве арестанта гестапо.

Придя в сознание после операции, он выкрикнул фамилию «Роммель!». Прежде чем полностью оправился от ранения, он был увезен в Берлин, предстал перед Народным судом и осужден на смерть через повешение. Он был повешен 30 августа вместе с полковниками Генерального штаба фон Линстовом и Финком. Оберст-лейтенанта фон Хофакера ожидала та же участь 20 декабря. Начальник штаба группы армий «Б» сам в качестве арестанта видел его, все еще не сломленного, в застенках гестапо на Принц-Альбрехт-штрассе в последний раз 19 декабря.

Фельдмаршал фон Клюге впервые принял политического лидера неудачного заговора, обер-бургомистра доктора Герделера, в апреле 1942 года в смоленской штаб-квартире группы армий «Центр». Позднее он обменивался мнениями с генералом Беком, послом фон Хасселем и другими. Клюге, предположительно, объявил в 1943 году, что готов помочь свергнуть национал-социалистический режим в Германии на двух условиях. Гитлер должен быть мертв, а Клюге взять на себя верховное командование одним из двух фронтов, на востоке или западе. И хотя 4 июля одно из этих условий было выполнено, другое, решающее, условие выполнено не было.

Генерал-майор Хеннинг фон Тресков, который многие годы был оперативным офицером (IA) в группе армий «Центр», должен был сопровождать своего главнокомандующего на Западный фронт в качестве начальника штаба. Фактически старший адъютант Гитлера генерал-лейтенант Шмундт невольно способствовал этому продвижению. Но Клюге не принял этого предложения, вероятно, потому, что побаивался Трескова с его непоколебимой волей и жаждой переворота, которые подвергали его каждодневной опасности, связанной с заговором, в то время как оба они находились на русском фронте. Так что Тресков, один из наиболее горячих и несгибаемых борцов с Гитлером, человек выдающегося характера и ума, оставался на Восточном фронте в должности начальника штаба 2-й армии и покончил жизнь самоубийством 21 июля, чтобы избежать виселицы. В своем завещании Тресков написал: «Теперь весь мир обернется против нас и будет поносить нас. Но мое убеждение в том, что мы поступили правильно, твердо, как никогда. Я считаю Гитлера не только главным врагом Германии, но и главным врагом мира. Когда я через несколько часов появлюсь перед троном Господа, чтобы дать отчет за свои поступки и ошибки, думаю, что смогу ответить с чистой совестью за все, что сделал в борьбе против Гитлера. Я возлагаю надежду на то, что подобно тому, как Бог сказал Аврааму, что не разрушит Содом, если только в городе найдется десять праведников, то ради нас Он не разрушит Германию. Ни один из нас не может жаловаться на нашу гибель. Те, кто примкнули к нам, надели тунику Несса. Истинная добродетель человека проявляется в тот момент, когда он готов пожертвовать жизнью за свои убеждения».

Клюге принял у себя полковника фон Безелагера как раз перед тем, как принял командование войсками на Западном фронте. Полковник, который был убит в бою на фронте вскоре после этого, передал Клюге призыв Трескова приступить к действиям.

Попытка при помощи бомбы убить Гитлера 20 июля оказалась для Клюге полной неожиданностью. Генерал-квартирмейстер, генерал Вагнер и полковник Генерального штаба фон Штауффенберг не встречались с ним, как ожидалось, и он ничего не знал о причинах, помешавших им прийти.

Фон Хофакер был на обратном пути из Берлина, когда 17 июля услышал на станции, что Роммель тяжело ранен. Было невозможно поставить в известность Клюге о том, что покушение на Гитлера неизбежно, потому что окончательное решение действовать 20 июля было принято в Берлине только ближе к вечеру 19 июля.

Офицер-политработник, подобно комиссару, приданный штабу западного командования, появился утром 21 июля в Ла-Рош-Гюйон с представителями отдела пропаганды на Францию. Их прислали Геббельс и Кейтель и потребовали, чтобы Клюге направил Гитлеру телеграмму с выражением преданности, текст которой ими уже был заготовлен. Более того, они потребовали, чтобы он выступил по всем радиостанциям Германии. Клюге мог избежать выступления по радио, но ему пришлось подписать видоизмененную версию «поздравительной телеграммы».

Тем не менее Гюнтеру фон Клюге суждено было оказаться втянутым в водоворот событий 20 июля. Судьба не пожалела человека, убеждения которого и готовность их реализовать не соответствовали друг другу. После 20 июля Гитлер и Верховное командование вооруженными силами все более и более не доверяли Клюге, вероятно, из-за признаний, выбитых из некоторых арестованных. С этого момента его деятельность на посту командующего подвергалась жестокой критике, и доходило даже до неповиновения его приказам из Оберзальцберга. Лидер Трудового фронта доктор Лей выступил в эфире с напыщенной речью, обращенной против офицерского корпуса и германской аристократии. Трое дивизионных командиров группы армий «Б» – барон Функ, барон фон Люттвиц и граф фон Шверин – протестовали против этой речи и потребовали, чтобы Лей взял назад свои обвинения. Обергруппенфюрер СС Зепп Дитрих выступил от их имени.

Новый начальник германского Генерального штаба генерал-полковник Гейнц Гудериан издал приказ по части, ставящий Генеральный штаб в положение готовности к принятию подготовительных мер и исполнения наказания по делу о заговоре с целью убийства 20 июля. Начальник штаба группы армий «Б» с согласия фельдмаршала фон Клюге не проходил по этому приказу, соблюдая субординацию по отношению к командующим. Гитлеровское приветствие, или «зиг хайль», было введено в то время, когда каждый солдат подозревал неизбежность крушения системы, требовавшей этого символа лояльности. Это выглядело как дьявольский фарс.

Было что-то почти ироничное в директиве Верховного командования вермахта от 24 июля. В ней указывалось, что попытка предотвращения американского прорыва через полуостров Котантен будет решающей для всей Западной кампании. В то же время директива увязывалась с приказом, все еще запрещавшим свободу маневра немецким фронтовым командирам.

Генерал Паттон, активный и темпераментный командующий 3-й американской армией, только что высадившейся на полуострове Котантен, в то время как германское Верховное командование все еще ожидало, что она высадится где-то еще, неумолимо продвигался в глубь Франции. Это делало еще более необходимым для германского командования принять решительные стратегические решения. При отсутствии каких-либо резервов, а особенно военно-воздушных, такие приказы, как «удерживать каждую пядь земли и при любых обстоятельствах предотвратить прорыв противника», были пустой фразой.

Центр тяжести наступления двух американских армий теперь был перемещен на западный фланг. Здесь прорыв на юг и юго-восток, с отсечением полуострова Бретань, ожидался в течение нескольких дней. Это не только грозило окружением с запада 7-й армии и 5-й танковой армии в Нормандии, но и развивалось в решающее наступление в направлении района Парижа и, сверх того, на саму Германию, – это было началом конца. Только всесторонние и широкомасштабные меры теперь могли принести хоть какую-то пользу – такие, как оставление Средиземноморского фронта, отвод к северу всей группы армий «Г», создание стратегических резервов за счет отдельных армий и организация оборонительного рубежа с тыла вдоль Сены.

Ни Гитлера, ни Верховное командование невозможно было убедить принять какое-либо решение.

Первой опасностью, которую фельдмаршал фон Клюге предвидел, когда пришла весть о том, что американцы прорвались у Сен-Ло, была та, что 7-я армия потеряет защиту, которую обеспечивал залив Сен-Мало на западном фланге. Затем он определил Авранш в качестве ключевого пункта, который следовало удерживать до тех пор, пока не приняты контрмеры или же от Верховного командования не получены совершенно новые директивы. Его предвидение оказалось верным. Он знал, что не мог требовать большего от германских войск. Семь недель они вели жестокие бои под истребляющим огнем военно-воздушных сил союзников, которые находились в тесном взаимодействии с американскими сухопутными силами для обеспечения прорыва у Сен-Ло.

Все резервы 7-й армии были брошены на фронт Котантена, но противотанковые силы, обещанные германским Верховным командованием, так и не объявились. Верховное командование не соглашалось даже на предложение подтянуть пять дивизий XXV корпуса с полуострова Бретань. Фронт между Каном и Сен-Ло был практически оголен на всей протяженности. Эта дуга была натянута слишком сильно, Верховное командование ничего не предпринимало, и Запад был потерян.

XXXXVII танковый корпус, состоявший из 2-й и 16-й дивизий, должен был быть сосредоточен в районе к западу от Вира, чтобы ударить во фланг прорвавшегося противника.

Между тем 7-я армия приняла независимое решение продвигаться силами своего западного фланга, отрезанного в результате прорыва у Сен-Ло, в южном направлении и соединиться с XXXXVII танковым корпусом, который сосредоточивался для контратаки. 29 июля фельдмаршал фон Клюге отменил приказ 7-й армии, потому что он означал сдачу Авранша без боя. Отмена приказа запоздала. Американские бронетанковые дивизии и военно-воздушные силы устремлялись вперед слишком быстро. Бронетанковые силы Паттона заняли Авранш 30–31 июля. Окончательный прорыв был в руках у противника; кризис достиг пика. Германский фронт между Сен-Ло и заливом Сен-Мало был разорван. Разрозненные группы сражающихся шли вперед, держались до конца, подобно волнорезам, которые неизбежно будут поглощены волнами в считаные дни или даже часы. Клюге связался по телефону с генералом Йодлем в Верховном командовании, объяснил этот поворотный пункт и потребовал немедленной аудиенции у Гитлера. Он напомнил Йодлю о внезапном изменении фортуны французской армии в битве на Марне в 1914 году. Бесполезно! Вместо того чтобы принять общее или стратегическое решение, Гитлер направил группе армий «Б» 1 августа 1944 года следующую директиву:

«Врагу ни при каких условиях нельзя позволить вырваться на оперативный простор. Группа армий «Б» подготовит контратаку, используя танковые части, чтобы продвинуться до Авранша, отрезать прорвавшиеся части противника и уничтожить их. Все доступные танковые силы должны быть сняты из занимаемых ими в настоящее время секторов, даже если нет дивизий для оказания им поддержки, и должны быть использованы с указанной целью под командованием генерала танковых войск Эбербаха. Исход кампании во Франции зависит от этой контратаки».

Клюге сразу же опротестовал этот приказ, который привел бы к развалу всего фронта от Орна до района к югу от Сен-Ло и к ускорению приближения катастрофы. Он потребовал, чтобы его точка зрения была немедленно передана Гитлеру. Гитлер ответил, что настаивает на выполнении своего приказа. Клюге, выполняя свой долг, вновь указал, что ожидает ужасных последствий: нет никакого сомнения в том, что фронт в Нормандии перед 2-й британской армией развалится, если танковые части, которые были главной опорой обороны немцев, будут выведены. Он предложил новые стратегические меры, прежде всего отвод германских сил на рубеж обороны у Сены. Южная и Центральная Франция должны быть оставлены. Германское Верховное командование категорически отвергло идеи группы армий «Б» и в присутствии начальника штаба говорило в духе своего хозяина об «уничтожении врага в Нормандии спланированной танковой контратакой» и о «непременной окончательной победе».

Группа, которая должна была атаковать под командованием генерала Эбербаха, состояла из XXXXVII танкового корпуса (2-я и 116-я танковые дивизии) и I танкового корпуса СС (1-й и 2-й танковых дивизий). II танковый корпус СС (9-я и 10-я танковые дивизии) должен был входить в этот состав, но фактор времени и сложившаяся ситуация сделали это невозможным. Непрерывные атаки союзников с воздуха по танковым силам вынуждали снова и снова откладывать день проведения этой атаки.

Уже наступил вечер 6 августа, прежде чем танковые силы были с неимоверными трудностями сосредоточены в районе к востоку от Мортена. Контрнаступление началось вскоре после полуночи, прежде чем военно-воздушные силы союзников смогли возобновить истребительные операции. Сам Клюге поспешил на местный командный пункт. Атака была успешной до рассвета. 2-я танковая дивизия прорвалась на шесть миль в ряды союзников, охватывая большое число американских бронетанковых частей и других войск. С рассветом боевые эскадрильи с ревом проносились над головой волнами, совершая быстрые, успешные налеты и сковывая все движения. Три сотни немецких истребителей были собраны со всех районов для обеспечения прикрытия с воздуха этой атаки; но ни один из них не появился над германскими частями, чтобы возглавить атаку. Они были втянуты в воздушные бои, как только поднялись в воздух, и были уничтожены. Таким образом, военно-воздушные силы союзников были в состоянии одни сорвать танковую операцию с помощью хорошо скоординированной системы взаимодействия «земля – воздух». Сильно ослабленные танковые дивизии вернулись на свои полевые базы вечером 7 августа, понеся тяжелые потери. Гитлер приказал возобновить атаку 8 августа. Эта атака осуществлялась в основном 1-й танковой дивизией СС и была отбита с тяжелыми потерями американскими бронетанковыми и военно-воздушными силами.

Будь поддержка с воздуха достаточной для проведения контратаки, с ее помощью, возможно, удалось бы достичь цели, то есть находившегося в 15 милях Авранша, и выиграть некоторое время для стратегических решений. Хотя маловероятно, учитывая менталитет Гитлера, что какое-либо решение такого рода было бы принято. Насколько мало он осознавал истинное положение, свидетельствует один из его приказов от 7 или 8 августа о том, «чтобы отбросить назад фронт вторжения союзников с запада на восток, вслед за атакой групп Эбербаха».

Отдельные подразделения американских сил 5 августа почти блокировали полуостров Бретань. Командующий размещенным в городе Рен XXV армейским корпусом генерал Фармбакер был, таким образом, сделан командующим в Бретани. Ему также был дан приказ «сдерживать противника всеми силами», затем удерживать «крепости» и «защищать их до последнего человека». Отголоски Шербура!

8 результате XXV корпус с его дивизиями был отрезан и не мог играть никакой роли в последующих событиях, чтобы хотя бы в какой-то мере отвлекать силы противника.

После провала контрнаступления Клюге вновь затребовал разрешения оставить Южную Францию и предложил, чтобы группа армий «Г» была немедленно отведена к рубежу Сена – Луан, а затем вдоль Луары от Жьена через Невер до швейцарской границы у Жекс. Приказы провести разведку в низовьях Сены и подготовить оборону были отданы в середине июля. Верховное командование отложило принятие решения.

Контрнаступление в районе Мортен – Авранш, приказ о котором отдал Гитлер, связало танковые силы немцев к югу от Сены и изматывало их понапрасну. Этот приказ противоречил закону стратегии, так же как и здравому смыслу. Это был нежданный подарок противнику, и он приобрел решающее значение.

9 и 10 августа генерал Паттон продемонстрировал пример энергичного руководства бронетанковыми силами, когда 3-я американская армия устремилась через Лаваль и рубеж Алансон – Ле-Ман в направлении Парижа. 9-я танковая дивизия, брошенная на юг от Алансона, вместо того чтобы следовать приказам Гитлера, смогла замедлить стремительное продвижение на восток и сковала некоторые американские силы. Теперь всем стало ясно, насколько катастрофическим было решение оставить корпус в Бретани, где он теперь вел совершенно бесполезные бои. Новые американские силы прибывали непрерывным потоком. Они превосходили немцев в вооружении и мобильности.

Группа армий «Б» сообщила, что противник, вероятно, намеревался окружить 5-ю танковую и 7-ю армии западнее Сены в ее низовьях, и потребовала отвести армии и передислоцировать на другой берег Сены, а группу армий «Г» ввести во взаимодействие с двумя этими армиями, чтобы углубить линию их обороны на восток.

Гитлер не был согласен с оценкой боевой мощи противника, которой придерживался фон Клюге. Верховное командование признавало только существование «передовых бронетанковых сил противника», которые могли находиться в распоряжении «импровизированных диверсионно-десантных частей».

Гитлер все еще колебался, затем потребовал, чтобы потрепанная в боях танковая группа Эбербаха повторила атаку в направлении побережья. Это было невозможно из-за сложившейся общей ситуации и слабости танковых групп.

10 августа фельдмаршал фон Клюге внес предложение с намерением отвлечь внимание Гитлера от повторения бесполезной атаки и выиграть время. Он предложил Верховному командованию «повлиять на будущее развитие ситуации», чтобы танковая группа Эбербаха атаковала в южном направлении, дабы «обезопасить южный фланг». Когда Клюге осознал, что этот бросок также запоздает, он по собственной инициативе отдал приказ о последовательном отводе 5-й танковой армии за Орн и далее за сектор Туке, а 7-я армия при этом прикрывала свой рубеж Домфрон – Алансон и восточный фланг. 12 августа Гитлер неохотно согласился и не принимал никаких дальнейших решений. Группа армий «Г» с ее 1-й и 19-й армиями оставалась на месте – первая в районе Бискайского залива, а последняя вдоль Средиземноморского побережья.

Фельдмаршал фон Клюге потерял присутствие духа после событий 20 июля, и временами казалось, что он стоит перед перспективой неизбежной катастрофы с неизбежным же увольнением. Его мучили раздумья о том, как попытаться найти выход из дилеммы после провала покушения на Гитлера 20 июля. Но хотя его неоднократно призывали сделать это, он никак не мог решиться под свою ответственность отвести группу армий «Г», оставить фронт к югу от Сены и осуществлять новую стратегию по использованию оставшихся сил разумно.

Сильные формирования союзников производили охват вокруг рубежа Домфрон – Алансон к северу, в направлении Фалеза, для того чтобы окружить две германские армии в Нормандии, в то время как другие устремились в направлении Парижа. 12 августа Клюге поехал в район к югу от Фалеза посовещаться с армейскими и корпусными командирами. Сопровождавшее его мобильное подразделение связи было выведено из строя прямым попаданием, и контакт с главнокомандующим был прерван. Генерал Йодль позвонил по телефону начальнику штаба группы армий «Б» и вновь спросил его от имени Гитлера, не считает ли он возможным, чтобы фельдмаршал фон Клюге перешел на сторону врага. Когда фельдмаршал вернулся, его ожидало телетайпное послание от Гитлера: «Фельдмаршалу фон Клюге следует оставить «фалезский мешок» и руководить нормандским сражением из штаба 5-й танковой армии».

Абсурдная с военной точки зрения команда свидетельствовала о подозрительности и нервозности фюрера. Офицеры и солдаты уже потеряли веру в Гитлера после того, как получили множество противоречивых приказов. Они чувствовали неуверенность Гитлера. Даже Клюге был не в состоянии командовать фронтом из «фалезского мешка», его присутствие там много значило для войск, и он был бы способен в случае необходимости позволить своим генералам прорываться в восточном направлении через Сену.

3 августа, когда штаб 1-й армии переместился из района Бискайского залива на север, чтобы взять на себя командование «фронтом» между юго-восточным крылом 7-й армии и Луарой у Орлеана, там был только личный состав обслуживания и управления, чтобы закрыть брешь во фронте. Две дивизии 5-й армии и две учебные бригады СС должны были подойти позднее. В тот же день поступили первые сообщения о союзных войсках, грузящихся на суда в Алжире: они вот-вот должны были вторгнуться на Средиземноморское побережье Франции. Даже теперь Гитлер и Верховное командование отказывались передислоцировать девять дивизий группы армий «Г», у которых конечно же были ограниченные боевые возможности, поскольку им не хватало мобильности. Гитлер и Верховное командование не хотели верить, что высадка в районе Средиземного моря состоится и что существует связь между ней и операциями союзников между Сеной и Луарой.

Фельдмаршал фон Клюге 14 августа провел совещание в Сен-Жермене, чтобы обсудить вопрос об обороне Парижа. У него собрались: главнокомандующий военно-морскими силами на Западе, командующий 3-м воздушным флотом, новый военный губернатор Франции, генерал ВВС Кицингер, и только что назначенный комендант Большого Парижа, пехотный генерал фон Холтиц. Гитлер распорядился, чтобы город обороняли до последнего солдата, а 68 мостов через Сену были взорваны, так же как и все памятники и здания, представлявшие ценность в военном отношении. На совещании спланировали эвакуацию армейских частей, вместе с техникой и управленческим персоналом, что и было выполнено без труда. Многочисленные партийные и государственные организации, расквартированные в Париже, уезжали еще более беспорядочно. Они были учреждены в городе независимо от военного губернатора, и их поведение не делало чести Германии.

Отсутствовали необходимые боевые части для защиты густонаселенной столицы. Были только подразделения безопасности и разведки. Для любого здравомыслящего человека становилось все очевиднее, что проблемы со снабжением делают невозможным удержание Парижа сколь-нибудь продолжительное время. Из тех же реалистических и идеалистических соображений французы капитулировали в 1940 году.

Тем временем американцы наращивали натиск по концентрической дуге, главным образом с юга и запада против фронта Трун – Аржантан – Пютанж, в то время как британцы не двигались. Германские танковые формирования в «фалезском мешке» держали открытым коридор в направлении на восток. Вместо новых стратегических планов или какой бы то ни было помощи 15 августа пришел приказ за подписью Гитлера, в котором предпринималась попытка свалить на фон Клюге вину за прорыв союзников у Авранша, так же как и за неудачу бронетанковой контратаки Эбербаха. Это был один из типичных для Гитлера «приказов дня», не имевший военной ценности, но могущий быть полезным для «написания истории».

Этот приказ по частям поступил в тот самый день, когда союзники высадились на Кот-д'Азюр близ Сен-Тропеза, у Канна и Сен-Рафаэля. Оценка ситуации Гитлером оказалась ошибочной; слабый Средиземноморский фронт рухнул. Верховное командование не желало отдавать приказ об отводе войск до 17 августа, когда оно позволило группе армий «Г» совершить отход на рубеж Орлеан – Бурж – Монпелье. Это стало невозможным, поскольку головные бронетанковые части проникли глубоко с обоих фронтов вторжения и частично опередили германские силы. Были также даны указания удерживать так называемые южные «крепости», а именно северные и южные берега устья Луары и город Ла-Рошель.

Группа армий «Б» вновь попросила позволить 5-й танковой и 7-й армиям прорваться из затягивающегося «фалезского мешка». Когда 15 августа Гитлер запретил этот маневр, фельдмаршал фон Клюге решил самостоятельно отдать приказ на отход.

Без предварительного уведомления от Верховного командования фельдмаршал Модель прибыл в Ла-Рош-Гюйон 16 августа после обеда. Он командовал группой армий «Центр» на востоке, после того как 23 июня весь фронт в России развалился и был потеснен до самой Восточной Пруссии. Назначая Клюге новым командующим, Гитлер наградил его Рыцарским крестом с бриллиантами. В личном письме Гитлер объяснял, что решил назначить фельдмаршала Моделя главнокомандующим Западным фронтом и группой армий «Б», потому что у него сложилось впечатление, что Клюге после многих напряженных недель уже больше физически не способен исполнять обязанности командующего.

Клюге ответил, что единственное, о чем он сожалеет, – это то, что ему придется оставить своих солдат понапрасну проливать кровь в «фалезском мешке» согласно приказам Гитлера и что он до последнего вздоха будет ощущать себя вместе с ними.

Фельдмаршал фон Клюге был явно взволнован, когда прощался со своим немногочисленным штабом, покидая Ла-Рош-Гюйон в 5.00 вечера 18 августа. Передовые отряды 1-й американской армии уже вели обстрел замка артиллерийским и минометным огнем. Между Верденом и Мецем фельдмаршал добровольно примет смертельную дозу яда. Его судьбой мог бы стать показательный суд и смерть через повешение, которые Гитлер уготовил своим фельдмаршалам и генералам. Сын Клюге и его зять были брошены в тюрьму в соответствии с принципом «семейной ответственности».

Фельдмаршал фон Клюге оставил письмо, датированное 18 августа, в котором суммировал для Гитлера причины, которые неизбежно вели к развалу германского фронта в Нормандии. Помимо всего прочего он говорил о неизбежности прорыва у Авранша ввиду превосходства противника, после того как предложенная им стратегия была отвергнута, а обещанное подкрепление так и не пришло. Контратака у Мортена по приказу Гитлера вопреки его, Клюге, совету имела явно неблагоприятные последствия для положения группы армий.

Клюге заканчивал письмо Гитлеру следующими словами: «Если Ваше новое оружие бесполезно, особенно в воздухе, Вы должны кончать войну… Немецкий народ перенес такие невыразимые страдания, что самое время положить конец этому ужасу».

Новый главнокомандующий войсками на Западе и командующий группой армий «Б» фельдмаршал Модель начинал свою военную карьеру пехотным офицером и с самого начала получил назначение в Генеральный штаб. К началу Второй мировой войны он служил начальником штаба 16-й армии на Западном фронте и прославился в тяжелую военную кампанию 1941/42 года в России как командующий корпусом, затем как генерал, командующий 9-й армией. Он проявил решительность в сочетании с даром импровизации. В 1944 году его повысили до командующего группой армий «Центр», и он оставался на этом посту до тех пор, пока не получил назначение в западное командование. Модель был коренастым, не отличался импозантностью, но обладал чрезвычайно живым умом и энергичностью. Он не ведал усталости и не боялся посещать фронт в самый разгар боя. Но его острое тактическое чутье не уравновешивалось способностью судить о реальных возможностях. Он переоценивал собственные силы, был эксцентричен и лишен чувства меры. Он был склонен добиваться благосклонности солдат за счет офицеров, отличался грубоватостью. Пылкий по натуре, он испытывал судьбу и верил, что мастерство импровизации и удача принесут ему успех так же, как принесли его на Западе. И хотя он был обучен стратегии, никак не мог освободиться от мелочей тактического руководства. Поговорка «minima non curat praetor» («генерал не вдается в мелкие детали») была незнакома Моделю. Неуравновешенная натура сделала его послушным орудием идеологии Гитлера, хотя он отдавал себе отчет в этом.

Он приступил к работе подобно тому, как это сделал фон Клюге 5 июля, с предвзятым мнением и обвинениями в адрес нового штаба и армейского командования. Первые распоряжения, которые он отдал, предполагали оказание упорного сопротивления к югу от Сены в «фалезском мешке», то есть заключали в себе прозаическую идею о том, чтобы оборонять каждую пядь земли, не надеясь на подмогу или спасение бегством. И только когда это стало невозможным, он позволит занять рубеж Сомма – Марна. Но на этом рубеже не было укрепленных позиций, на нем даже не производилась рекогносцировка.

Быстро меняющуюся ситуацию с лавинообразным нарастанием событий удержать таким способом было невозможно. Модель не желал принимать стратегических решений, даже когда острая необходимость в них стала очевидна. Он следовал примеру и инструкциям Верховного командования.

Произведя предварительную оценку ситуации на Западном фронте, он потребовал в письменной форме 30 дивизий и 200 тысяч солдат в качестве пополнения личного состава. Ему должно было быть прекрасно известно, что эта наивная просьба не могла быть выполнена. Дело в том, что, когда он командовал группой армий «Центр» в России, которая понесла тяжелые потери после 20 июня, и когда был с докладом у Гитлера в связи с его новым назначением, он был проинформирован относительно численности и состояния резервов Верховного командования.

Штабу группы армий «Б» пришлось эвакуироваться из Ла-Рош-Гюйон 18 августа под минометным и артиллерийским огнем 1-й американской армии и переехать в командный пункт фюрера в Марживале, севернее Суасона.

В тот же день Гитлер санкционировал отвод группы армий «Г» за линию Марна – Сона – швейцарская граница. Как всегда, было уже слишком поздно. Он дал указание, чтобы Марсель и Тулон держались как «крепости» и чтобы они получили подкрепление войсками и техникой. LXIV корпус, размещенный у Бискайского залива, должен был быть переброшен прямо через Центральную Францию отдельными колоннами для соединения с группой армий «Г». Американским формированиям не составляло труда изматывать эти медленно двигавшиеся немецкие войска, обрушиваться на них, рассредоточивая и преследуя в северном направлении.

Тем временем «фалезский мешок» с каждым днем сжимался. Натиск американцев с запада, юга и юго-востока превосходил натиск британцев.

Армейские соединения – четыре корпуса, девять пехотных дивизий и порядка пяти танковых дивизий – были зажаты на площади примерно от 6 до 9 миль между Фалезом и Аржантаном под перекрестным огнем артиллерии всех калибров и открыты непрерывным днем и ночью бомбардировкам с воздуха. Военно-воздушные силы противника не давали возможности обеспечить снабжение, особенно топливом. Однако армейские командиры на местах не теряли самообладания и 19–20 августа начали выполнять конфиденциальные указания, которые ранее давал им фельдмаршал Клюге. Они двинули войска в северо-восточном направлении, а II танковый корпус СС мужественно прикрывал их отход, сдерживая натиск противника. Некоторые из этих формирований чудом умудрились вырваться из окружавшего их стального кольца. Они откатились в направлении Руана и сдерживали неприятеля, хотя могли это делать только ценой тяжелых потерь личного состава и тяжелой техники.

Между тем 1-я американская армия начала осуществлять широкий охват между Дрое и Парижем. Передовое охранение фактически уже форсировало реку между Верноном и Нантом. К счастью для немцев, американское командование не воспользовалось этой переправой через реку.

Наступление вдоль северного берега Сены, безусловно, позволило бы генералу Ходжесу отрезать большую часть группы армий «Б» и уничтожить ее. Это упущение было спасительным для германских сил. 5-я танковая армия осуществляла эту переправу у Руана с невероятными трудностями, неся большие потери в результате тысяч авиарейдов противника. И хотя большая часть тяжелого вооружения и машин попала в руки врага, то, что вообще удалось форсировать реку под массированным натиском атакующих и плотной огневой завесой и бомбежками с воздуха, было выдающимся боевым подвигом. Высочайшей степени упорство потребовалось для того, чтобы снова вступить в бой на северном берегу наспех собранными формированиями. Войска испытывали поистине огромное физическое и моральное напряжение; то, как они держались, вызывало восхищение. Рубеж на Сене конечно же уже невозможно было удерживать, как первоначально распорядился Гитлер.

Германское Верховное командование теперь было намерено собрать танковые дивизии в районе Бове – Компьень и перегруппировать их для «решающего удара во фланг противника, рвущегося вперед через Сену». Это была несбыточная мечта, которую невозможно было реализовать главным образом потому, что едва ли сотню танков удалось собрать из шести танковых дивизий. Вторым, вытекающим из первого, пунктом плана было перебросить танковые формирования в район между Марной и Сеной и использовать их для наступления в юго-восточном направлении. Таким образом, предполагалось оказать поддержку отступающей под натиском противника группе армий «Г» генерала Бласковица. Это тоже было иллюзией. Если бы обе эти операции удались, пришлось бы стойко оборонять рубеж на Сене, а это уже было непосильной задачей для имевшихся германских сил на Западе.

Прежде чем у 1-й германской армии появился шанс заделать бреши на всем протяжении фронта подразделениями безопасности и базовым личным составом, укрепленными только боевыми частями 48-й дивизии, частью 338-й дивизии и штурмовым батальоном, 3-я армия Паттона форсировала Сену между Мелэном и Фонтенбло, и ее передовые отряды проводили рекогносцировку до самого Труа.

Вниз по течению от Парижа противник переправлялся на северный берег Сены по обе стороны от Манта и двинулся к Бове.

Группа армий «Г» все еще вела арьергардные бои к северу от Оранжа.

В самом Париже боевые части отсутствовали, а были только подразделения безопасности для нужд снабжения и управленческих функций. На западе и юге за пределами Парижа размещалась наспех собранная бригада, но у нее не было тяжелого вооружения, и она могла выполнять только разведывательные и охранные функции.

23 августа группа армий «Б» получила приказ Гитлера разрушить мосты и другие важные сооружения в Париже, «даже если вместе с ними будут разрушены жилые районы и памятники культуры». Начальник штаба группы армий «Б» не стал следовать этому приказу. Но комендант Большого Парижа, генерал фон Холтиц, получив этот приказ от Верховного командования через штаб-квартиру на Западе, позвонил по телефону и попросил разъяснений о том, как должен быть выполнен приказ Гитлера. Начальник штаба, опасаясь, что телефонные разговоры прослушиваются, порекомендовал Холтицу действовать в зависимости от ситуации и напомнил генералу фон Холтицу о предыдущих устных договоренностях. Генерал не позволил, чтобы были произведены эти разрушения, и таким образом архитектурное великолепие города было сохранено.

2-я бронетанковая дивизия генерала Леклерка 24 августа прорвалась к Парижу с юга. Были лишь отдельные очаги сопротивления, и они не могли продержаться долго. Генерал фон Холтиц сдал город и был взят в плен. Может быть, тактически было более целесообразно эвакуироваться из города раньше и отвести весь его гарнизон на север. Но коменданта за это вполне могла ждать виселица. Как бы то ни было, Модель начал заочное судебное разбирательство в отношении Холтица по обвинению его в трусости, после того как город был сдан.

Как только Верховное командование узнало, что Париж потерян, Адольф Гитлер распорядился, чтобы вся имеющаяся в наличии тяжелая артиллерия, снаряды «ФАУ» и авиация сосредоточили удары на Париж. Он думал об уничтожении французской столицы как о «средстве повышения морального духа». Будь эти распоряжения выполнены, много тысяч жизней стали бы платой за них и ville lumiere (город света) понес бы невосполнимую утрату многих произведений искусства.

Для такого приказа не было оправдания с военной точки зрения, не говоря уже о прочих соображениях. Не могло быть ни тактической, ни стратегической необходимости в том, чтобы защищать город, который уже не имел военного значения, поскольку союзники значительными силами переправились через Сену, как выше, так и ниже Парижа по ее течению. Раз уж город пал, центр уже не имел тактического значения.

Начальник штаба группы армий «Б» смог предотвратить передачу и исполнение этих приказов и таким образом расстроил деструктивные намерения Гитлера. В последнюю минуту Париж был спасен от уничтожения.

События последних недель августа были подобны яростному стремительному потоку, который невозможно остановить. 15-я германская армия заняла Западный фронт между побережьем Ла-Манша и Амьеном; остатки 7-й армии были собраны к северу от Сены и попытались выстроить линию обороны между Соммой и Уазой при поддержке 275-й пехотной дивизии, временно переброшенной из 15-й армии; 5-я танковая армия прикрывала отход от Сены к Сомме.

1-й британской бронетанковой дивизии охранения удалось прорваться к Амьену и 30 августа пленить в Сале командующего 7-й армией, генерала Эбербаха, в то время как к нему переходило командование от командующего 5-й танковой армией, обергруппенфюрера СС Зеппа Дитриха. Дитрих и полковник фон Герсдорф, начальник штаба 7-й армии, как раз успели скрыться. Пехотный генерал Бранденбург взял на себя командование 7-й армией несколько дней назад.

Лавина катилась вперед, увлекая все на своем пути.

Часть группы армий «Б» стойко держалась в районе Компьень – Суасон. Здесь также союзникам удалось совершить прорыв 28 августа, и их танки и артиллерия подвергли интенсивному обстрелу штаб группы армий. Штаб группы армий был перемещен в Шато-Авринкур к западу от Камбре.

Союзники стояли у Соммы, Уазы и Марны близ Шалона. «Крепости» на побережье окружались одна за другой.

После того как штаб группы армий «Б» прибыл на новое место, от Верховного командования поступила директива о будущей стратегии. Идея о защите «каждой пяди земли» была, наконец, отброшена. Директива предписывала не слишком затягивать сопротивление, чтобы это не привело к окружению. Воинские подразделения должны сохранять свою укомплектованность. Армии должны «пробиваться назад» – другими словами, быть оттеснены назад противником – на новый рубеж от плацдарма на Шельде у Брескенса, через Антверпен, Альберт канал, Хасселт, к западу от Маастрихта, Мез (Маас), западный край плато Аргонн до Лангра, соединяясь там с группой армий «Г», которая будет держать рубеж от Шалонсюр-Сона до швейцарской границы. Этот новый рубеж, как настаивало Верховное командование, должен быть удерживаем «любой ценой».

Однако отход согласно приказу стал уже невозможным. Моторизованные армии союзников окружали медлительные и вымотанные германские дивизии, двигавшиеся раздельными группами, и уничтожали их. Возникла давка отступающих немецких формирований у Монса, и значительное их число было уничтожено бронетанковыми частями союзников, которые внезапно на них обрушились. Остатки 5-й танковой и 7-й армий добрались до реки Мез (Маас) 5 сентября. Из всех танковых частей лишь сто танков и подразделения самоходных артиллерийских установок переправились через реку. Только благодаря стойкости солдат и энергичности их командиров удавалось оказывать хоть какое-то сопротивление. Каждому командиру, от армейской штабной группы до роты, приходилось сражаться с противником в ближнем бою, используя все подручные средства.

Большинству частей 15-й армии с тяжелой военной техникой удалось форсировать Шельду. Правда, 15-я армия не подверглась такому натиску противника, как другие армии.

Оказалось невозможно долго удерживать рубеж на реке Мез. Намюр пал 6 сентября, а Льеж 8 сентября. Бывшую «крепость» нельзя было защищать из-за недостатка войск.

Затем пришла новая директива от Верховного командования. Оно потребовало сдерживающих действий с тем, чтобы можно было укрепить Западный вал. Последним рубежом, который следовало удерживать до «последнего солдата», было нидерландское побережье и устье Шельды, Западный вал на уровне Люксембурга и западные границы Лотарингии и Эльзаса.

Произошло нечто неожиданное, германский вариант «чуда Марны» для французов в 1914 году. Яростное наступление союзников вдруг прекратилось. Причиной этого не могли быть трудности со снабжением, при таких безопасных и не нарушаемых линиях коммуникаций. Не был причиной и «упущенный момент для атаки», поскольку постоянно прибывали все новые полностью укомплектованные формирования. Методичная тактика Верховного командования союзников, должно быть, была тому причиной. Наверное, мифическая сила, заключенная в названии «Западный вал», произвела впечатление на противника. Противник рассредоточился и занялся операциями по преодолению этой предполагаемой линии укреплений. Если бы союзники продолжали атаковать противника, они смогли бы преследовать германские силы до тех пор, пока те не «пали от изнеможения», и могли бы завершить войну на полгода раньше. У немцев больше не было сколь-нибудь значительных сухопутных сил, которые стоило бы принимать в расчет, не говоря уже о военно-воздушных силах. Более того, бои в Восточной Пруссии и Венгрии достигли кульминации, и не было возможности высвободить резервы для Западного фронта.

Начальник штаба группы армий «Б» был без объяснений отозван 5 сентября, когда находился в Ла-Шод-Фонтэн, к востоку от Льежа. Он был арестован по распоряжению Гиммлера и брошен в застенки главного управления гестапо на Принц-Альбрехт-штрассе в Берлине.

Во время короткого периода службы у фельдмаршала Моделя у него была полная возможность обсудить с ним общую ситуацию и сказать о том, какие политические и военные меры следовало, по его мнению, принять. Модель ясно видел бесперспективность положения в целом, особенно из-за политических событий за рубежом, на востоке и юго-востоке. Турция перешла на сторону союзников. Румыния, Болгария и Финляндия заключили с ними соглашения.

Модель отказался разговаривать с Гитлером на эти темы, говоря: «Это не мое дело». Он также слышать не хотел о независимых стратегических решениях на Западе, хотя армейские лидеры и боевые командиры неоднократно призывали к таким решениям. Модель напомнил им о судебных процессах, последовавших за мятежом 20 июля.

Было бесполезно взывать к его чувству моральной ответственности перед людьми, перед следующим поколением и германской военной традицией. Чем хуже становилась ситуация, тем более Модель искал поддержки германских политических лидеров. Внешним проявлением этого стала его просьба о том, чтобы офицер-политработник СС был назначен в качестве его адъютанта. Никаких основательных решений, важных в политическом или военном отношении, нельзя было ожидать от этого командующего. Он довольствовался тем, что подчинялся приказам, а «пробуждение совести» было ему неведомо.