• Александр Дюков Нам не за что каяться!
  • Дмитрий Макеев «Взять Киев к празднику!» Легенда о «праздничных наступлениях»
  • I «Праздничные наступления»
  • II «Гонка к Днепру»
  • III Борьба на плацдармах и первые попытки освобождения Киева
  • IV Ноябрьское наступление и освобождение Киева
  • V Некоторые итоги и выводы
  • Игорь Пыхалов Местечковые страсти в чеченских горах
  • 1 Дезертирство и бандитизм
  • 2 Райком закрыт — все ушли в банду
  • 3 Операция «Чечевица»
  • 4 Местечковые страсти в чеченских горах
  • Александр Дюков Милость к падшим: советские репрессии против нацистских пособников
  • 1 Базовые принципы
  • 2 Смена подхода
  • 3 Проблема коллаборационистов-репатриантов
  • 4 Особый случай
  • 5 Заключение
  • Олег Россов Миф о «переодетых энкавэдэшниках»: спецгруппы НКВД в борьбе с бандформированиями в Западной Украине
  • 1 Официальная бандеровская версия
  • 2 Тактика действий украинских националистов
  • 3 Новая схема противоповстанческой борьбы
  • 4 Спецгруппы НКВД в борьбе с националистами
  • 5 Под маской бандеровской «безпеки»
  • 6 Сфальсифицированное «сообщение Рясного»
  • 7 Фальшивые экспонаты выставки
  • 8 Заключение
  • Александр Дюков Эстонский миф о «советской оккупации»
  • 1 Правительство Отто Тифа: флаги над Таллином
  • 2 Обстановка в Эстонии в 1944–1945 годах
  • 3 Репрессии 1944–1945 годов
  • 4 Репрессии 1946–1953 годов
  • 5 Депортация 1949 года
  • 6 Заключение
  • Игорь Петров Неммерсдорф: между правдой и пропагандой
  • 1 Свидетельство Потрека
  • 2 Танковый прорыв
  • 3 Эвакуация
  • 4 21.10.44, первая половина дня
  • 5 21–22.10.44
  • 6 Бои за Неммерсдорф
  • 7 Что видели свидетели?
  • 8 Рапорты Хинрихса
  • 9 «…Я сделаю их поводом для кампании в прессе»
  • 10 После войны
  • 11 Поздние свидетельства
  • 12 Альт-Вустервиц, Шульценвальде, Брауерсдорф…
  • 13 Вопросы и ответы
  • 14 Заключение
  • Константин Асмолов Победа на Дальнем Востоке
  • 1 Стратегическое значение вступления СССР в войну на Дальнем Востоке
  • 2 Вопрос о денонсации советско-японского Пакта о нейтралитете 1941 г.
  • 3 О «развязанных руках»
  • 4 О сроках вступления в войну
  • 5 Еще об атомной бомбе и японском ответе на нее
  • 6 Проблема «зверств»
  • 7 О «северокорейских марионетках в обозе»
  • 8 Заключение
  • Никита Мендкович Нацизм как система преступлений
  • 1
  • 2
  • 3
  • Нам не за что каяться!

    Александр Дюков

    Нам не за что каяться!

    В советское время к филиппикам в адрес «буржуазных фальсификаторов истории Второй мировой» в нашей стране относились с изрядным скепсисом. Мы были воспитаны в уверенности, что «помнит мир спасенный»; никому и в голову не приходило, что однажды победивших нацистскую чуму советских солдат начнут называть убийцами, насильниками, мародерами и пьяницами, что солдатские захоронения в Восточной Европе окажутся под угрозой, что красную звезду приравняют к свастике.

    Однако именно это происходит сегодня — ведь в пересмотре истории Второй мировой войны заинтересованы очень многие как за рубежом, так и в нашей стране.

    Наиболее активно ревизия истории проводится в прибалтийских республиках и Польше. Переориентировавшись после распада Советского Союза на США и Западную Европу, эти страны начали строить свою внешнюю и внутреннюю политику на разрыве с советским прошлым и Россией как наследником СССР. Дискриминация русских «неграждан» в Латвии и Эстонии легитимизировалась рассказами об ужасах «советской оккупации». Регулярные антироссийские демарши Польши объясняли «памятью о советских преступлениях». Если преступлений не находилось, их попросту выдумывали.

    Ревизия истории Второй мировой войны в последовательно антисоветском духе стала для польского и прибалтийского руководства обоснованием антироссийской (и антирусской) политики. Первоначально поругание памяти о Победе было только предлогом, но постепенно оно стало приобретать самостоятельную ценность. Антироссийские силы просто не могут обойтись без радикальной ревизии истории Второй мировой.

    По пути Прибалтики и Польши после «оранжевой революции» пытается идти Украина. Символом разрыва с советской и российской памятью о войне стало создание летом 2007 года в Киеве Музея советской оккупации по прибалтийскому образцу. В число жертв «советской оккупации» создатели музея записывают, в частности, украинцев — офицеров и солдат Красной Армии, погибших в боях с нацистами. Абсурдность и абсолютная антиисторичность подобных интерпретаций не мешают внедрять их в сознание украинских школьников и продвигать их на международной арене.

    В странах «старой» Европы попытки антироссийской ревизии истории Второй мировой войны носят менее регулярный характер, чем в Польше и Прибалтике. Если в странах Восточной Европы для этих целей создаются специализированные «исследовательские структуры» вроде Комиссии историков при президенте Эстонии, литовского «Центра сопротивления и геноцида», польского «Института национальной памяти», львовского «Центра изучения освободительного движения» и многочисленных «музеев оккупации», то в «старой» Европе ревизия истории ведется силами местных СМИ. Кроме того, Европарламент время от времени принимает резолюции об осуждении «коммунистических режимов». Резолюции, легитимизирующие деятельность прибалтийских и польских властей по пересмотру истории.

    В Западной Европе и в США многие политики заинтересованы в том, чтобы наша страна из победителя превратилась сначала в совиновника, а потом и просто виновника войны. Таким образом, обосновывается историческая необходимость «холодной войны» и закрепляются ее результаты. И тогда России не остается ничего другого, как платить и каяться, каяться и платить, превратившись из субъекта в объект международной политики.

    Как справедливо заметила британская «The Financial Times», «растущие исторические разногласия между Россией и членами Европейского Союза и НАТО отражают борьбу не только за прошлое, но и за будущее».

    Именно поэтому сегодня нас пытаются лишить Великой Победы. Нам рассказывают о том, что Победа была достигнута «чрезмерной» ценой, что она обернулась порабощением Восточной Европы, что советские солдаты изнасиловали Германию, что жителей освобожденных от нацистов советских земель гнали в Сибирь.

    Истории о «кровавой советской оккупации», о тождественности нацистского и советского режимов наносят серьезный урон международному имиджу нашей страны, способствуют разжиганию антироссийской истерии и угрожают национальной идентичности. Однако наладить противодействие этим «черным мифам» никак не удается — по причинам субъективного характера.

    Многолетнее поругание собственной истории, начавшееся двадцать лет назад, привело к печальным, но закономерным результатам. Российская историческая наука не может противостоять деятельности специализированных «исторических» структур Прибалтики и Польши. Слишком многие историки систематической работе с архивными документами предпочитают перепевать свои старые работы, слишком многие привыкли получать зарубежные гранты под рассказы о советских репрессиях и «дьявольской политике Сталина», слишком многие вынуждены сначала зарабатывать себе на жизнь, а уж потом вести научные изыскания. И именно поэтому в ответ на регулярные обвинения в геноциде из России слышится лишь невнятное мычание.

    Подобная ситуация, конечно же, является совершенно неприемлемой. В один прекрасный день в переписывание истории Второй мировой официально включатся государства Западной Европы и США. И если к этому времени у России не будет готово аргументированных возражений на рассказы о «советской оккупации и геноциде», историю нашей Победы перепишут по зарубежным стандартам.

    Время не ждет. Если мы не хотим, чтобы наших дедов и прадедов называли убийцами, пьяницами и мародерами, если мы не хотим, чтобы наших детей учили плевать на могилы предков, если мы не хотим, чтобы спасших наш народ солдат ставили на одну доску с залившими нашу страну кровью нацистами, если мы хотим быть народом, а не населением — тогда нам необходимо систематически разоблачать «черные мифы» о войне и о Победе.

    В книге, которую вы держите в руках, впервые с опорой на многочисленные архивные документы разбираются ключевые мифы о «советских преступлениях» конца войны.

    В статье «Взять Киев к празднику!» Дмитрий Макеев опровергает популярный и важный для ненавистников нашей истории миф о том, что советское командование приурочивало взятие городов к «красным дням календаря», не считаясь ни с какими жертвами.

    Известный историк-публицист Игорь Пыхалов с опорой на документы Государственного архива РФ подробно рассматривает историю депортации чеченского и ингушского народов в феврале 1944 года. Сегодня очень часто эту депортацию отождествляют с геноцидом — однако так ли это было на самом деле?

    Еще один аспект, связанный с советскими репрессиями времен войны рассматривает историк Александр Дюков. Документы Центрального архива ФСБ, впервые введенные им в научный оборот, свидетельствуют, что советская власть проводила по отношению к сотрудничавшим с нацистами коллаборационистам крайне умеренную и милосердную политику. Еще один опровергнутый Дюковым миф — активно пропагандируемый в Эстонии миф о «советском геноциде».

    Украинский историк Олег Россов разоблачает ставший на современной Украине официальным миф о том, что многочисленные жертвы боевиков ОУН-УПА на самом деле были жертвами «переодетых энкавэдэшников». На самом же деле архивные документы Государственного архива Службы безопасности Украины, изученные историком, свидетельствуют о развернутом бандеровцами масштабном терроре против сочувствующего советской власти населения Западной Украины.

    Популярную у западных публицистов историю об убийстве советскими солдатами жителей немецкой деревни Неммерсдорф подробно рассматривает Игорь Петров. Как выясняется, большая часть воспроизводимых западными СМИ ужасов была изобретена Министерством пропаганды Третьего рейха.

    Статья кандидата исторических наук Константина Асмолова посвящена победе советских войск на Дальнем Востоке. Оказывается, и эту Победу пытаются подвергнуть радикальному пересмотру.

    И, наконец, помещенная в приложении статья Никиты Мендковича напоминает нам о том, с какой античеловеческой идеологией пришлось бороться нашим дедам и прадедам. Великая Отечественная война не была «столкновением двух мусорных ветров», как нам пытались внушить в перестройку. Это была борьба с абсолютным врагом нашего народа.

    Мы надеемся, что сборник, который вы держите в руках, не станет последним. «Черных мифов» о нашем прошлом слишком много. И для того, чтобы у нас было будущее, мы должны защищать свое прошлое.

    Александр Дюков

    Дмитрий Макеев

    «Взять Киев к празднику!»

    Легенда о «праздничных наступлениях»

    I

    «Праздничные наступления»

    Среди мифов о Великой Отечественной войне, бытующих в нашем обществе, тезис о том, что Сталин приказывал брать города к праздникам, занимает почетное место «общеизвестного факта, не нуждающегося в доказательстве». Даже люди, не интересующиеся военной историей и ничего не читающие о войне, знают, что Киев было приказано взять к 7 ноября, а Берлин — к 1 Мая. Эти взгляды получили распространение еще в советское время. Тогда они бытовали главным образом в интеллигентских кругах и служили иллюстрацией абсурда системы. Сейчас они употребляются для переписывания истории и служат примером преступности советского режима, его жестокости и бесчеловечности.

    Первоисточником легенды о «праздничных наступлениях» являются воспоминания ветеранов. В силу определенной традиции, сложившейся в нашем обществе, им доверяют куда больше, чем официальным историческим исследованиям. Не секрет, что некоторые сюжеты в истории Великой Отечественной войны замалчивались или не получали широкого освещения в литературе и средствах массовой информации. В общественном сознании такие сюжеты приобретали ореол запретных, хотя во многих случаях это не соответствовало действительности. Информационный вакуум заполняли рассказы фронтовиков. Яркие, захватывающие, снабженные сенсационными, а порой и шокирующими подробностями, они оказывали сильное воздействие на слушателей. Расхождения этих своеобразных «свидетельских показаний» и официоза трактовались не в пользу последнего. Любой рассказ, даже откровенная байка, принимался на веру безоговорочно, критика не только полностью отсутствовала, но и считалась безнравственной.

    В воспоминаниях ветеранов тема кровавости и жестокости войны занимает основное место. Причины этого вполне понятны. Великая Отечественная война велась с большим ожесточением, потери СССР больше, чем потери других стран-участниц. Даже официальные цифры потерь поражают своей величиной. Масштаб трагедии порождает вполне естественное желание разобраться в ее причинах, понять, почему и как это произошло. Советская историография предлагала ответы на эти вопросы, но они были либо слишком абстрактны, казались оторванными от реалий войны, либо настолько размыты и перегружены идеологическими установками, что поневоле вызывали недоверие и желание их опровергнуть. В рассказах фронтовиков ужасы войны, как правило, гипертрофированы, но, снабженные живыми деталями и подробностями, доступными только очевидцу, эти рассказы приобретают объем, наполняются эмоциями, которых нет в сухих учебниках истории. Многие коллизии знакомы слушателю по своему опыту, он может представить себя в той или иной ситуации, сравнить свои ощущения, прикинуть свои варианты действий. Поэтому фронтовые воспоминания в восприятии каждого отдельного человека больше похожи на правду, чем книги, они находят отклик в сердце слушателя. Именно из них можно узнать о «настоящей войне», узнать «правду», которую скрывали или перевирали официальные историки.

    Рассказы о бесконечных атаках на безымянные высотки, многодневных боях за населенные пункты, обстрелах и бомбежках, гибели друзей и родственников ведутся, как правило, от первого лица. Каждый рассказчик вкладывает в них свое понимание событий, стараясь максимально адаптировать их, сделать более понятными и доходчивыми. Он использует для этого известные имена, даты, географические названия, исторические события. Это является основой для возникновения темы «праздничного наступления». Каждый день и каждый бой помнить невозможно, проще сказать: «Накануне 23 февраля (или 8 Марта) наступали мы на город N». Рядовой пехотинец, артиллерист или танкист не знает общей обстановки, не представляет целиком картины сражения. Но он должен объяснить себе и слушателям, для чего «мы целую неделю атаковали этот проклятый городишко». Здесь начинает работать принцип «окопной стратегии». Восстановить действительную связь событий, установить, что было причиной, а что следствием, без анализа документов довольно сложно. Приходится оперировать доступными фактами, полагаться только на собственную память, а там, где информации не хватает, — додумывать «по аналогии». Ветеран вспоминает митинги накануне наступления, речи комиссаров, листовки, газеты, призывы и лозунги — выполнить приказ Верховного Главнокомандующего освободить город к такой-то дате и т. п. Комиссар или замполит для рядового бойца тоже начальник, его обращения — такие же приказы, как и приказы командира. Только командир свои приказы никак не объясняет, он только требует их выполнения, а комиссар пытается «разъяснить», втолковать «смысл» тех или иных действий. Бойцами эти беседы могут восприниматься и как нудная, ничего не значащая обязаловка, и как основа для поиска подоплеки событий за неимением лучшего.

    Если наступление совпадает с праздничной датой, то и объяснение неудачам и многочисленным жертвам находится легко — торопились, хотели взять город к празднику, командиры хотели прославиться и гнали солдат на убой. Для советского человека, знающего, что такое «подарки съезду», «праздничные вахты», «досрочное выполнение плана», такая трактовка выглядела убедительной. В самом деле, если в мирное время есть «ударная праздничная вахта», то почему на войне не быть «праздничному наступлению»?

    И все же пока эти рассказы бытуют в устной среде, они остаются только рассказами большей или меньшей степени достоверности. Переход на другой качественный уровень совершается, когда они становятся материалом для художественных произведений. В книгах и фильмах они подвергаются переосмыслению, отдельные факты используются для обобщения, выявления тенденций, служат иллюстрациями глобальных явлений. Сила воздействия художественного произведения, особенно если это талантливое произведение, на массовое сознание очень велика. В нашей стране, где роль литературы и искусства традиционно велика, идеи, заложенные в произведение автором, мгновенно становятся общественным достоянием, влияют на представление о жизни, формируют историческое сознание и историческую память. Часто художественное произведение настолько глубоко раскрывает проблему, так сильно волнует душу читателя или зрителя, что начинает восприниматься как исторический источник.

    О том, что такое «праздничное наступление», прекрасно написано в романе К.М. Симонова «Солдатами не рождаются».

    «Тогда, в феврале сорок второго, его (генерала Серпилина. — Д. М.) сняли с дивизии за то, что он не выполнил приказа и не взял к назначенному сроку районный центр Грачи, на границе Калужской и Брянской областей.

    В сроке этом не было ровно никакого смысла, кроме одного-единственного: взятые у немцев Грачи должны были непременно попасть в вечернюю фронтовую сводку, а потом в утреннее сообщение Информбюро 23 февраля 1942 года — в День Красной Армии. А считалось это необходимым потому, что хотя зимнее наше наступление под Москвой уже выдыхалось и шло из последних сил, а местами и просто безо всяких сил, однако на самом верху считалось, что именно 23 февраля в сообщении должны появиться крупные населенные пункты.

    Серпилина никто не спросил заранее, сможет ли он взять Грачи к этой дате. По общей обстановке считалось, что может, и, вообще-то говоря, немцы действительно сидели в этих Грачах, как на подрубленном суку, но, чтобы без особых потерь, грамотно подрубить этот сук, нужны были, по крайней мере, еще сутки. А вот этого и не пожелали знать ни заранее, ни тем более потом. Армия обещала Грачи фронту, фронт — Ставке, и от Серпилина потребовали, чтобы он хоть вылез из кожи, а взял Грачи к 24 часам!»[1072]

    В этой цитате сконцентрированы все основные признаки, которыми массовое сознание наделяет «праздничные наступления». Эти наступления и атаки, как правило, не имеют военного смысла. Их проведение обусловлено только грядущими праздниками. На их подготовку отпущено недостаточно времени. И в силу этого они слабо обеспечены, проводятся с ошибками и всегда сопровождаются большими жертвами, которых в ином случае можно было бы избежать.

    Разумеется, в основе романа К.М. Симонова лежат реальные события Великой Отечественной войны, в том числе и события Московской битвы. Автор сам, будучи военным корреспондентом, выезжал на фронт, многое видел, еще больше услышал от друзей, знакомых и случайных попутчиков. Он был свидетелем бесплодных атак, неоправданных жертв, разгильдяйства, трусости, стремления выслужиться и другого негатива, который неизбежно случается на войне. Он наслушался «глубокомысленных» рассуждений «кабинетных» стратегов, да и сам грешил этим делом, судя по его дневникам. Талант помог ему написать великолепные романы о войне, одни из лучших в нашей литературе. 1941 год до сих пор воспринимается большинством населения нашей страны по роману «Живые и мертвые», совсем как 1812-й по роману Л.Н. Толстого «Война и мир» или Вешенское восстание по «Тихому Дону» М.А. Шолохова.

    В этой связи интересно рассмотреть, как К.М. Симонов обработал имеющийся у него материал, какие стереотипы внес в массовое сознание и как они выглядят в свете современных знаний.

    Прежде всего обращает на себя внимание мотивировка К.М. Симоновым приказа командующего армией взять Грачи к 24 часам — желание попасть в праздничную сводку Совинформбюро. Действительно, к февралю 1942 года наступление под Москвой выдохлось, по существу оно продолжалось только на отдельных участках, а на остальном фронте советские войска отражали контратаки противника. Моральный дух бойцов падал, и в этих условиях могло возникнуть желание приободрить их, показать, что Красная Армия по-прежнему наносит удары по врагу, громит его. Однако это всего лишь писательская трактовка тех событий, на которую К.М. Симонов, разумеется, имел полное право. Историк же может трактовать их и по-другому.

    Документальных свидетельств об отдаче приказа отметить 23 февраля взятием того или иного населенного пункта не обнаружено. Мог ли такой приказ отдаваться устно? Возможно, хотя и маловероятно. Во всяком случае, ни одного населенного пункта, взятого накануне 23 февраля и чье взятие можно связать с грядущим праздником, припомнить не удается. Позднее такие случаи бывали, например, город Кривой Рог был освобожден 22 февраля 1944 года. Но его освобождение отчего-то не ассоциируется с праздничной датой. Да и упомянут он был не в праздничной сводке, а в сводке за 22 февраля. Рассказы о «праздничных наступлениях» накануне Дня Красной Армии относятся в основном к периоду Московской битвы. Эта битва особенно ярко отразилась в народной памяти, победа в ней была первой нашей победой, и досталась она очень тяжело. Любые подробности, связанные с ней, детали, раскрывающие общую картину или, наоборот, противоречащие ей, приобретали особую важность. Потом к победам привыкли, рассказы о них менее подробны по содержанию и более позитивны по настрою.

    Корни рассказов о «праздничных наступлениях» зимы 1942 года, видимо, следует искать в приказе народного комиссара обороны № 55 от 23 февраля 1942 года с поздравлением по случаю 24-й годовщины Красной Армии[1073]. Этот приказ подводил итоги восьми месяцев войны и делал упор на том, что сила противника сломлена, Красная Армия перехватила инициативу и успешно громит врага. Залог этого успеха виделся в том числе и в исторических традициях, идущих от 23 февраля 1918 года, дня создания Красной Армии. В приказе давался перечень городов, освобожденных в предшествующий период: Калинин, Клин, Сухиничи, Андреаполь, Торопец. Из контекста следовало, будто освобождены они совсем недавно, т. е. накануне праздника. Приказ запомнился многим прежде всего потому, что был, по сути, первым позитивным приказом с начала войны, объявленным всему составу Красной Армии и Флота. Прием, использованный в нем, — перечисление ряда освобожденных городов в праздничном обращении, К.М. Симонов реализовал в своем романе, но поместил этот перечень в сводку Совинформбюро. Дело в том, что сводки Совинформбюро помнили все, именно по ним люди судили о ходе войны. В романе писатель немного подправил действительность в нужном ему ключе, в настоящей утренней сводке от 23 февраля 1942 года никакие населенные пункты вообще не упоминались. Нечего было упоминать, Красная Армия по всему фронту отбивала контратаки противника и не двигалась вперед. Только в вечерней сводке от 23 февраля 1942 года упоминается освобожденный город Дорогобуж. Но Красная Армия к его освобождению не имела отношения. Дорогобуж еще 15 февраля был занят партизанами и удерживался ими до лета. Трудно сказать, когда об этом знаменательном событии стало известно в Москве, в оперативных сводках Генерального штаба сведений о нем нет. Могло ли освобождение Дорогобужа претендовать на роль праздничного подарка или нет, но о нем сочли необходимым упомянуть в торжественный день.

    Следующий момент, на котором акцентируется внимание читателя, это высокие потери советских войск при атаке на Грачи. Причинами этих потерь К.М. Симонов называет неподготовленность атаки и неправильную тактику, атаку в лоб. Такие факты действительно имели место, но абсолютизировать их, как это делает писатель, не стоит. Бывало и по-другому. Известны приказы командующего Западным фронтом Г.К. Жукова с требованием не атаковать в лоб опорные пункты противника, а обходить их. Нет никаких оснований утверждать, что нижестоящие командиры игнорировали эти приказы и поступали по-своему. Советские войска в наступлении под Москвой широко использовали обходы, не раз добиваясь этим победы. Другое дело, что обходы сами по себе не являлись панацеей от тех бед, которые испытывала Красная Армия в первый период войны. А именно так они представлены в романе. Стоит обойти, и противник сам уйдет. Оставляя в стороне вопрос о том, куда уйдет противник и стоит ли его выпускать, необходимо отметить, что эти надежды не всегда оказывались оправданными. Будучи обойденными и даже окруженными, немцы не торопились отходить. Они до последнего старались удерживать позиции и, используя тактику «угловых столбов» и «швер-пунктов», старались обратить ситуацию в свою пользу. Зачастую им это удавалось. Например, им удалось удержать опорные пункты в основании прорыва, через который устремились к Вязьме войска генералов П.А. Белова и М.Г. Ефремова, и затем закрыть его. То же случилось и после прорыва 2-й Ударной армии под Любанью. Окруженный в Демянске немецкий гарнизон не сдался, а долго держался, снабжаемый с помощью воздушного моста. Основными причинами этих и ряда других неудач Красной Армии являлись слабая подготовка и плохое техническое оснащение. Косность командиров, привыкших следовать старым шаблонам, играла второстепенную роль.

    Если в рассказах о «праздничных наступлениях» к 23 февраля можно обнаружить отголоски реальных событий, пусть и измененные до неузнаваемости, то легенда о взятии Киева к 7 ноября имеет полностью искусственное происхождение. Источником этой легенды стала киноэпопея Ю.Н. Озерова «Освобождение», точнее, фильм «Прорыв», рассказывающий о событиях осени 1943 года. Он вышел на экраны в 1970 году, и в нем впервые была обнародована эта версия освобождения Киева.

    Кинематограф оказывает большое влияние на массовое сознание, напрямую воздействуя на чувства зрителей. Не является исключением и «Освобождение» — грандиозная постановка, рассказывающая о событиях второй половины Великой Отечественной войны. Благодаря ей многие сюжеты, ранее замалчивавшиеся советской историографией и пропагандой, стали известны широким слоям общества. Впервые был показан генерал-предатель А.А. Власов, рассказано о судьбе старшего сына И.В. Сталина Якова, была переосмыслена после хрущевских разоблачений и роль самого Верховного Главнокомандующего.

    Однако, взявшись за благое дело, авторы не смогли выполнить его добросовестно. Фильм пестрит вопиющими ошибками, под видом исторических фактов зрителю зачастую предлагаются слухи и сплетни, трактовка многих событий не выдерживает научной критики. Недаром «Освобождение» называют энциклопедией мифов о войне. Именно он сформировал представление о войне многих поколений наших сограждан, родившихся после нее. Оттуда в другие фильмы, книги, на страницы газет и журналов перекочевали орды немецких автоматчиков, он запустил в народ выдуманную фразу «Я солдат на маршалов не меняю!» и оставил у русских и немцев по единственному типу танков — Т-34 и «тигр».

    Эпизод с освобождением Киева также противоречит всем известным историческим данным. В фильме он выглядит следующим образом. И.В. Сталин и 1-й заместитель начальника Генерального штаба А.И. Антонов обсуждают обстановку, стоя у карты.

    Сталин: Когда планируете взять Киев?

    Антонов: Не раньше двадцатых чисел ноября, товарищ Сталин.

    Сталин: Поздно! Нужно взять шестого ноября, к годовщине Октябрьской революции.

    Здесь все неправда. И Киев не собирались брать в конце ноября, и годовщину Октябрьской революции приплели не к месту. Трудно сказать, почему эта сцена изложена в таком виде. Бывший на картине консультантом С.М. Штеменко в своих мемуарах, вышедших позднее, изложил эту историю вполне адекватно. Возможно, авторы сценария учли пожелания главного идеолога КПСС М.А. Суслова, который осуществлял пристальный контроль над съемками. Похоже, это обстоятельство придало фильму статус исторически достоверного. Киевскую наступательную операцию уверенно называют в качестве примера «праздничного наступления» не только журналисты или люди, не обремененные достаточными знаниями, но решившие порассуждать о войне, но и некоторые ученые мужи.

    Именно поэтому историю освобождения Киева стоит рассмотреть подробнее.

    II

    «Гонка к Днепру»

    Освобождение Украины, начавшееся в сентябре 1943 года, было одной из самых масштабных наступательных операций Красной Армии с начала войны. Проходило оно в условиях окончательного перехода стратегической инициативы в руки советского командования после поражения немцев под Курском и Харьковом. На киевском направлении смежными флангами наступали Центральный (командующий — генерал армии К.К. Рокоссовский) и Воронежский (командующий — генерал армии Н.Ф. Ватутин) фронты. Перед ними была поставлена задача — образовать плацдарм в районе Киева. Имея такой плацдарм, советские войска получали важное преимущество. Они могли наступать в трех направлениях: на запад, рассекая германский фронт на две части; на юго-запад, к Карпатам и границам Венгрии и Румынии; на юг, вдоль Днепра, создавая угрозу окружения немецким войскам на Южной Украине.

    Решение этой задачи было связано с форсированием крупной водной преграды — реки Днепр. Такого опыта у советских войск еще не было. Была опасность, что при подходе к Днепру темп наступления замедлится, немцы успеют переправить свои войска на правый берег и организовать там прочную оборону. Красная Армия будет вынуждена потратить на преодоление этого рубежа много времени, понесет большие потери и тем самым растеряет плоды своих летних успехов. Поэтому Ставка Верховного Главнокомандования дала указание фронтам, выходящим к Днепру, форсировать его с ходу, занимать плацдармы на правом берегу, которые позволят организовать дальнейшее наступление.

    План наступления Воронежского фронта был готов к 9 сентября и предусматривал максимально быстрый прорыв к Днепру[1074]. Ударная группировка фронта, состоящая из 38-й А (генерал-лейтенант Н.Е. Чибисов), 40-й А (генерал-лейтенант К.С. Москаленко), 3-й гв. ТА (генерал-лейтенант танковых войск П.С. Рыбалко), 1-го гв. кк (генерал-лейтенант В.К. Баранов), 8-го гв. тк (генерал-лейтенант танковых войск А.Ф. Попов) и 10-го тк (генерал-майор танковых войск В.М. Алексеев), сосредотачивалась на правом фланге. На них возлагалась задача выйти к Днепру к 1–5 октября, форсировать его южнее Киева на участке Ржищев — Канев и захватить там плацдарм. Намечалось три промежуточных рубежа, которые войска должны были преодолеть последовательно. Объяснялось это тем, что 3-я гв. ТА и 1-й гв. кк поступили в распоряжение фронта только 6 сентября и еще не успели прибыть и сосредоточиться в исходных районах. Задачи освобождения Киева этим планом не ставилось, в дальнейшем он должен был быть откорректирован в соответствии со складывающейся обстановкой.

    Воронежскому фронту противостояли 4-я ТА (генерал-полковник Г. Гот) и 8-я А (генерал пехоты О. Велер) группы армий «Юг». В летних боях они понесли большие потери, но все еще представляли значительную силу в 20 пехотных и 10 танковых дивизий[1075]. На них возлагалась задача: пользуясь значительным сокращением фронта после отхода от Курска и Харькова, остановить наступление советских войск, нанести им значительные потери и тем самым перехватить инициативу.

    Центральный фронт перешел в наступление раньше своего соседа, еще 26 августа. Он наносил главный удар на черниговском направлении по войскам 2-й А группы армий «Центр». На киевское направление нацеливалась левофланговая 60-я А (генерал-лейтенант И.Д. Черняховский). Командарм горел желанием принять участие в освобождении Киева, чему способствовала разграничительная линия между фронтами. Первоначально она была установлена так, что Киев отходил в полосу Воронежского фронта[1076]. Позднее она была немного изменена, граничные пункты отходили к Центральному фронту, а сама разгранлиния заканчивалась у Пуховки, в двадцати километрах северо-западнее Киева[1077]. Существовал реальный шанс, что честь освобождения Киева достанется войскам Центрального фронта и 60-й А соответственно. Довольно скоро войскам Рокоссовского удалось добиться крупного успеха. На направлении главного удара наступление развивалось медленно, противник оказывал ожесточенное сопротивление. Зато 60-я А сравнительно легко прорвала оборону противника на стыке групп армий «Центр» и «Юг» и устремилась вперед, продвинувшись за трое суток на 60 километров. Немецкий фронт оказался разрезан. 13 ак был оторван от основных сил 2-й А и стал отходить на юг и юго-запад, в полосу 4-й ТА.

    Следующую дыру в немецкой обороне пробил Воронежский фронт, который перешел в наступление 9 сентября. Новое наступление началось без паузы, фронт непрерывно вел наступательные бои с 23 августа, с момента окончания Курской битвы. 40-я А с приданными ей 8-м гв. тк и 10-м тк, имеющими на двоих около сотни танков, наносила удар в юго-западном направлении на Лохвицу. Он пришелся в стык 7-му ак и 24-му тк. Оборона 4-й ТА была прорвана. Через трое суток ширина прорыва достигла 45 км, а глубина 70–75 км. 13 сентября советские войска заняли Лохвицу. А вот войска 38-й А заметно отстали. Свою ближайшую задачу — занять 12 сентября Ромны, они не выполнили. Натолкнувшись на упорную оборону 7-го ак, 38-я А завязла в боях и практически не двигалась с места. Наступать приходилось в лоб, возможности маневра были ограничены, нащупать слабое место никак не удавалось. 12 сентября Ставка в специальной директиве своему представителю Г.К. Жукову и командующему Воронежским фронтом потребовала ускорить продвижение 38-й А[1078]. В это время двигавшаяся севернее 60-я А Центрального фронта подходила к Нежину и 15 сентября освободила его. Части 13-го ак и 7-го ак, оборонявшие Ромны, оказались глубоко обойденными с севера и юга. Возникла реальная угроза окружения не менее восьми немецких дивизий. С этой идеей выступил командующий Центральным фронтом К.К. Рокоссовский[1079]. К сожалению, она осталась нереализованной. Сильно растянутая 60-я А была вынуждена отбивать контратаки 8-й тд, пытавшейся вернуть Нежин, и не имела сил для поворота на юг. Вырвавшаяся вперед 40-я А Воронежского фронта рисковала сама угодить в ловушку. Противник мог нанести удар по ее сильно вытянутым флангам и отсечь от основных сил фронта. Такую попытку он предпринял 14 сентября, ударив по правому флангу армии и попытавшись пробиться на юг. Для отражения этого удара пришлось задействовать 8-й гв. тк, временно остановив продвижение вперед. Положение осложнялось тем, что главная ударная сила Воронежского фронта — 3-я гв. ТА все еще не прибыла в район сосредоточения и не принимала участия в боях. Сил для последнего броска и замыкания кольца вокруг ромненской группировки не было.

    14 сентября Гитлер, вняв уговорам командующего группой армий «Юг» генерал-фельдмаршала Э. Манштейна, отказался от обороны Левобережной Украины и Донбасса и разрешил отход на правый берег Днепра, обязав при этом сохранить на левом берегу пять плацдармов: в районах Киева, Канева, Черкасс, Кременчуга и Запорожья. Он смирился с потерей Донбасса и приказал оборонять район Никополя, закрепившись на линии Мелитополь — Днепр. 15 сентября Э. Манштейн отдал войскам приказ об отходе[1080].

    Столь массового и поспешного отступления немецкая армия еще не знала. Под Москвой, на Дону, под Харьковом немцы пятились, цепляясь за каждый рубеж, постоянно контратакуя и пытаясь перехватить у противника инициативу. В сентябре 1943 года произошел надлом. Еще не было повального бегства, еще сохранялись порядок и дисциплина, но признаки грядущей катастрофы проявлялись все четче и четче. Желание выжить внезапно стало доминирующим, все стали слишком нервными, восприимчивыми ко всяческим слухам. Удержаться от паники становилось все труднее, а бросить мешающую быстро двигаться технику и имущество, наоборот — легче. Немецкие войска устремились к Днепру, который для многих солдат, психологически преувеличивающих его защитные свойства, олицетворял спасение. Дороги заполнились двигавшимися в несколько рядов машинами. Пехота шла по обочинам. Пыль, поднятая многочисленными обозами, закрывала небо и мешала вовремя замечать появление русских самолетов. На перекрестках стояли зенитки, а офицеры ругались, кого пропускать первым. Танкисты требовали поставить танки в голове колонн. На запад гнали скот, везли хлеб, материальные ценности и семьи коллаборационистов. Происходящее так сильно напоминало картины двухлетней давности, только с обратным знаком, что поневоле навевало тоску и уныние.

    Ромненская группировка (13-й и 7-й ак) отходила к Киеву, 24-й тк, который так и не сумел соединиться с остальными войсками 4 ТА, — к Каневу. Преследуя отступающего противника, советские войска набирали темп, стараясь быстрее выйти к Днепру и помешать переправе немцев на правый берег. В спешке случались казусы, когда наступающие дивизии разных армий и даже фронтов перемешивались между собой, внося неразбериху и замедляя движение. Командующий 60-й А И.Д. Черняховский повернул часть своих сил на Прилуки, собираясь выйти на кратчайший маршрут, ведущий к Киеву. При этом они пересекли боевые порядки 38-й А, обходившей город с севера. Ставка ВГК была вынуждена сделать выговор командующему Центральным фронтом[1081]. 18 сентября противник предпринял последнюю попытку задержать советские войска на подходе к Днепру. Силами 19-й тд был нанесен контрудар по наступавшим на Пирятин частям 40-й А.

    Контрудар закончился неудачей, а 19-я тд понесла большие потери и была срочно выведена на правый берег Днепра, в Киев. 19 сентября стало решающим днем. В район Ромны наконец-то прибыла 3-я гв. ТА с приданным ей 1-м гв. кк. Воронежский фронт получил необходимые ему подвижные соединения и мог приступить к выполнению завершающего этапа операции. В ночь на 20 сентября 3-я гв. ТА перешла в наступление и, почти не встречая сопротивления противника, рванула к Днепру[1082].

    Так получилось, что наступление войск Воронежского фронта, несмотря на сильное сопротивление противника, почти на десять дней опережало график, указанный в директиве от 9 сентября. Тылы сильно отстали, в передовых частях отсутствовали переправочные средства, задерживалось перебазирование авиации. В связи с этим 18 сентября командующий фронтом был вынужден несколько охладить наступательный порыв войск, указав им лишь «быть в готовности к форсированию Днепра»[1083]. Никаких задач по действиям на правом берегу не ставилось. Войска выходили к Днепру на широком фронте с целью помешать созданию противником устойчивой обороны, заставить его распылить силы. Хотя к этому времени фронт немецкой 4-й ТА был уже разрезан в трех местах, и можно было попытаться усилить ударную группировку, изъяв войска из отстающих 38-й и 47-й армий, окружить противника на подходе к Днепру или как минимум помешать его переправе.

    Тем временем, словно бы компенсируя свое опоздание, части 3-й гв. ТА развили бешеную скорость и в полдень 21 сентября вышли к Днепру, опередив график на три дня. Вечер и ночь бойцы потратили на то, чтобы поднять из воды и отремонтировать полузатопленный паром, и утром 22 сентября 1-й мсб 69-й мбр 9-го мк начал переправу на правый берег. Она прошла без единого выстрела. Немцев не было. Батальон занял село Зарубенцы, окопался на его окраине и стал ждать подхода основных сил. Был образован плацдарм, получивший впоследствии название Букринского.

    III

    Борьба на плацдармах и первые попытки освобождения Киева

    Штаб Воронежского фронта принялся спешно вырабатывать план дальнейших действий, учитывающий факт переправы войск на правый берег. 40-й и 47-й армиям было приказано в короткий срок форсировать Днепр основными силами в районе Букринской излучины и к исходу 26 сентября продвинуться вперед на 30 км. Тем самым был бы образован оперативный плацдарм, с которого фронт смог бы проводить дальнейшие операции. На этом же плацдарме должны были сосредоточиться 3-я гв. ТА и выдвигаемая из второго эшелона 27-я А[1084].

    38-я армия по плану от 9 сентября должна была выйти к Днепру южнее Киева. Теперь ее маршрут радикально менялся. Она должна была сместиться на север, в полосу, ранее занимаемую 60-й А Центрального фронта. К 27 сентября армия должна была форсировать Днепр севернее Киева и образовать плацдарм шириной до 40 км и глубиной до 30 км. В дальнейшем с этого плацдарма 38-я А должна была нанести удар на юг и во взаимодействии с войсками 40-й А, наступавшей на север, освободить Киев. Конкретных сроков освобождения Киева не устанавливалось[1085].

    В соответствии с этим планом, в ночь на 23 сентября 40-я А и 3-я гв. ТА начали переправу своих основных сил на правый берег Днепра. Переправа шла медленно, сказывалось отсутствие инженерных переправочных средств, которые застряли глубоко в тылу. Только 26 сентября удалось наладить паромы и начать переправу танков. Кроме того, почти сразу выяснилось, что район для форсирования выбран крайне неудачно. При первоначальном планировании учитывалось то, что Букринская излучина выгибается на восток, это позволяло, расположив на левом берегу артиллерию, держать под обстрелом местность с внутренней стороны излучины с трех сторон. Однако берег в этом месте был очень высоким и обрывистым, местность в излучине холмистая и изрезанная оврагами глубиной до 30 м, дорог мало. Переправлять войска и наступать, особенно с применением танков, в этих условиях было очень непросто.

    Обнаружив переправу советских войск, немцы спешно принялись выстраивать оборону. Из Киева выдвигалась 19-я тд. В районе Канева начинал переправу на правый берег отступавший в стороне от основных сил 24-й тк. Успевшие переправиться части 34-й пд срочно перебрасывались в Букринскую излучину. К сожалению, 47-я А оказывала слабое давление на 24-й тк, и он переправлялся в относительном порядке. Вечером 22 сентября части 19-й тд и 34-й пд вступили в соприкосновение с советскими войсками на Букринском плацдарме. Их атака была отбита, и, воспользовавшись слабостью противника, советские войска несколько расширили плацдарм. Однако развить успех они не смогли. Наращивание сил на плацдарме шло слишком медленно. Между тем немцы уже 24 сентября закончили переправу основных сил 24-го тк и перебросили их в район боев. 26 сентября к Букрину стали подходить силы 48-го тк (7-й тд и 20-й мд), переправившегося на правый берег у Кременчуга[1086]. Всего к этому времени немцы смогли сосредоточить на участке прорыва пять пехотных, две танковые и две моторизованные дивизии. Эти войска были объединены под управлением штаба 48-го тк. Букринский плацдарм оказался запечатан. Начались ожесточенные встречные бои.

    22 сентября начала перегруппировку своих войск 38-я А. Силы армии были разделены. Пять дивизий 51-го ск отправились на север, они должны были переправиться сначала через Десну, а потом через Днепр. Три дивизии 50-го ск остались на месте, имея задачу разгромить дарницкую группировку противника. Основу этой группировки составляли войска 13-го и 7-го ак, благополучно избежавших окружения в районе Ромны. Успев ускользнуть из мешка, они отошли к Киеву и, закрепившись на левом берегу, начали переправу. Советское командование явно недооценило силы немцев и переоценило свои собственные. Атаки 50-го ск были малоуспешны, не помогла даже помощь в виде 56-й гв. тд, переданной из 3-й гв. ТА. Бои продолжались до 28 сентября, немцы сумели полностью переправить войска на правый берег и взорвать за собой мосты.

    51-му ск на переход к Десне, ее форсирование и выход к Днепру понадобилось двое суток. К исходу 24 сентября его войска вышли в район Сваромье, напротив села Лютеж. Их уже ждали. Пользуясь промедлением советских войск, немцы спешно перебросили на правый берег части 208-й и 323-й пд. Проделав за сутки восьмидесятикилометровый марш, они успели занять оборону, окопаться и организовать систему огня[1087]. 25 сентября советские войска захватили остров на Днепре восточнее Вышгорода, а в ночь на 26-е предприняли первую попытку переправиться на правый берег. Эта переправа проходила по классическому варианту, знакомому многим по книгам и фильмам: под огнем противника, на подручных средствах, во тьме, прерываемой светом ракет, трассирующими пулями и разрывами снарядов. Попытка была отбита. Вторично войска 51-го ск переправлялись днем 26 сентября, и на этот раз им удалось закрепиться на правом берегу. На штабных картах появился Лютежский плацдарм.

    28 сентября Ставка ВГК направила директиву № 30197 командующему Воронежским фронтом и представителю Ставки Г.К. Жукову[1088]. В этой директиве ставились задачи по разгрому киевской группировки противника и овладению Киевом. Главный удар наносился с Букринского плацдарма на северо-запад, в направлении Кагарлык — Фастов — Брусилов. Выйти на фронт Брусилов — Фастов — Белая Церковь приказывалось не позднее 7 октября. С 10 октября в состав Воронежского фронта передавались 13-я А (генерал-лейтенант Н.П. Пухов) и 60-я А Центрального фронта. На следующий день Ставка ВГК направила директиву № 30203, определяющую дальнейшие задачи Воронежского фронта. Ему предстояло совершить поворот на юго-запад и наступать в направлении Бердичев — Жмеринка — Могилев-Подольский[1089].

    Выполняя указания Ставки, штаб Воронежского фронта разработал план предстоящей операции[1090]. Она делилась на три этапа. Первый этап намечался на период с 3 по 9-12 октября. Главный удар наносился с Букринского плацдарма силами 40-й, 27-й, 47-й армий и 3-й гв. ТА в обход Киева с юго-запада и запада. Овладение Киевом поручалось 38-й А. Она должна была нанести главный удар с севера силами восьми стрелковых дивизий, одного танкового и одного кавалерийского корпусов. Три стрелковые дивизии должны были переправиться через Днепр южнее Киева и нанести вспомогательный удар. Овладеть Киевом приказывалось 7 октября.

    Второй этап планировалось осуществить с 12 до октября. Войска фронта должны были занять Житомир и Бердичев. Третий этап был запланирован на октября — 1–5 ноября и предусматривал наступление на Могилев-Подольский.

    Вскоре стало ясно, что начать наступление в требуемые сроки не получится. Наращивание войск на плацдармах шло медленно, сказывалось отсутствие мостов. Основные из них были построены только к 10 октября. В районе Букрина все это время шли ожесточенные бои, имевшие целью расширение плацдарма. Они имели небольшой успех, плацдарм удалось расширить до 11 км по фронту и до 6 км в глубину. На этом пространстве предстояло уместить четыре армии — три общевойсковые (40-ю, 27-ю и 47-ю) и одну танковую (3-ю гв.). Построение войск было очень плотным, на каждую стрелковую дивизию приходилось в среднем 1,8 км. Развернуть войска на таком пятачке было очень трудно. В силу этого основная часть артиллерии находилась на левом берегу, непосредственную поддержку наступающих войск должна была оказывать полковая и дивизионная артиллерия. 7-й артиллерийский корпус прорыва должен был открыть огонь с левого берега, а когда войска продвинутся вперед — начать переправу на правый берег. Неизбежно возникала пауза в сопровождении пехоты огнем. Танковая армия должна была начать движение через 15 минут после начала атаки пехоты. Объективно это означало, что ее танки будут использоваться в качестве танков НПП.

    30 сентября командующий 38-й А разработал план операции по овладению Киевом. На первом этапе войска 50-го ск должны были форсировать Днепр южнее Киева и захватить там плацдарм. 5 октября планировалось начать одновременное наступление на Киев с севера и юга и 7 октября овладеть им[1091].

    Между тем первое по времени наступление на Киев предпринял по собственной инициативе командующий 60-й А И.Д. Черняховский. Еще 23 сентября его войска форсировали Днепр севернее Киева на участке устье реки Тетерев — Дымер. К 30 сентября этот плацдарм был расширен до 20 км по фронту и 12–15 км в глубину. Имея приказ командующего Центральным фронтом К.К. Рокоссовского расширить его в западном и юго-западном направлении, в обход Киева, И.Д. Черняховский, однако, спланировал удар строго на юг, вдоль Днепра. Противник к тому времени уже создал на правом берегу Днепра прочную оборону, и наступление 60-й А окончилось неудачей[1092]. Правда, и противник понес большие потери. 323-я пд была переформирована в дивизионную группу[1093].

    2 и 3 октября войска 50-го ск безуспешно пытались форсировать Днепр южнее Киева в районе Пирогова. Севернее, на Лютежском плацдарме, все это время шли бои за расширение плацдарма, имевшие небольшой успех. Однако создать условия для перехода в наступление по намеченному плану так и не удалось. Наступление 5 октября не состоялось.

    В связи с этим командующий Воронежским фронтом внес изменения в план операции[1094]. В течение 6 октября 38-й А надлежало расширить плацдарм до 7 км в глубину и до 16 км по фронту. Новое наступление назначалось на 9 октября. Главный удар предполагалось наносить вдоль реки Ирпень и охватить Киев с северо-запада и запада. Овладеть Киевом надлежало к исходу четвертого дня операции (т. е. к исходу 12 октября). Позднее, в связи с неготовностью войск, начало наступления было перенесено на 11 октября.

    12 октября главные силы Воронежского фронта перешли в наступление с Букринского плацдарма. Благодаря мощным ударам артиллерии и авиации, а также фактическому использованию для непосредственной поддержки пехоты целой танковой армии на главном направлении войскам 40-й А удалось продвинуться на 5–8 км. Однако задача первого дня операции все же не была выполнена. Сопротивление немцев по мере продвижения вперед нарастало. Огневые точки противника в глубине обороны оказались неподавленными. Прорвать оборону не удалось, более того, к вечеру немцы стали проявлять все большую активность, контратакуя на разных направлениях. На второй день операции сопротивление противника заметно усилилось. С других участков фронта была переброшена авиация, от которой сильно досталось 3-й гв. ТА. Существенно ослабла артиллерийская поддержка наступающих советских войск. По приказу командующего фронтом 7-й артиллерийский корпус прорыва начал переправу с левого берега Днепра на правый берег. Кроме того, резко сократилось количество боеприпасов. В результате все атаки советских войск 13 октября оказались безуспешными, а кое-где они даже были потеснены контратакующими немцами.

    14 и 15 октября Н.Ф. Ватутин последовательно отдавал приказы о продолжении наступления. Результаты были ничтожными. Сила ударов советских войск все более снижалась, а сопротивление немцев росло. Стало ясно, что план наступления оказался нереальным. Вечером 15 октября Ставка ВГК отменила назначенное на 16 октября наступление[1095].

    На Лютежском плацдарме войска 38-й и 60-й армий перешли в наступление в соответствии с намеченным планом в 12.00 11 октября. С самого начала сражение приняло характер встречных боев. Немецкие войска в это же время перешли в наступление с целью ликвидировать плацдармы на правом берегу Днепра. В ряде мест они добились крупных успехов. Сильный удар был нанесен по плацдарму в районе Карпиловки, занятому 13-й А. Переправившиеся там две дивизии 15-го ск были окружены. Южнее, в полосе 60-й А, немцы прорвались в тыл 1 гв. кк и отрезали его от переправ. Незначительный успех имела только 38-я А. Она продвинулась на 2 км на юго-запад. 12 и 13 октября войска продолжали наступление, постоянно отражая контратаки противника. Было достигнуто незначительное продвижение на западном берегу реки Ирпень. 14 октября атаки продолжились, но сила их настолько ослабела, что немцы получили возможность вывести часть своих войск в резерв. 15 октября завершилась ликвидация Карпиловского плацдарма, оборонявшие его дивизии прорвались на запад и в немецком тылу соединились с партизанами. На киевском направлении войска 38-й А незначительно продвинулись вдоль реки Ирпень. 16 октября атаки продолжались без особого успеха. 17 октября советские войска продвинулись до 5 км к югу и вышли на линию Мощун, Старо-Петровцы и Ново-Петровцы. До Киева оставалось еще более 20 км. На этом рубеже командующий фронтом приказал закрепиться и начать подготовку к новой операции. Первое октябрьское наступление войск Воронежского фронта завершилось.

    Незамедлительно началась подготовка к новому наступлению. Общая идея и направления ударов остались прежними[1096]. Задача овладения Киевом возлагалась на 38-ю А во взаимодействии с 60-й А. Новый срок начала наступления был назначен на 20 октября, однако из-за неготовности войск позднее он был перенесен на 23 октября. Главные силы фронта на Букринском плацдарме должны были возобновить наступление на прежних направлениях. Изменения коснулись только глубины операции, она была несколько ограничена.

    21 октября после часовой артиллерийской подготовки войска левого крыла 1-го Украинского фронта (так с 20 октября стал называться Воронежский фронт) перешли в наступление. Через полчаса после начала атаки начала движение 3-я гв. ТА, которая вновь выполняла функции НПП. Советские войска продвинулись от 3 до 5 км, а затем были контратакованы тд СС «Дас Райх». Наступление остановилось. 22 октября атаки возобновились, но успеха не имели. Нужно было срочно менять планы. Было решено все усилия фронта сосредоточить в полосе 40-й А, отказавшись от наступления на второстепенных направлениях. Атаки, намеченные на 23 октября, были отменены. Из-за этого не состоялось и наступление 38-й А севернее Киева. Так закончилось второе октябрьское наступление, продолжавшееся всего два дня.

    24 октября Г.К. Жуков и Н.Ф. Ватутин направили в Ставку доклад о причинах неудач наступлений с Букринского плацдарма и предложения о дальнейших действиях[1097]. Главными причинами неудач были названы пересеченный характер местности, который затруднял использование танков и облегчал оборудование оборонительных рубежей, а также недостаток боеприпасов, который заставлял сокращать артиллерийскую подготовку. Новое наступление было предложено снова начать с Букринского плацдарма, т. к. на перегруппировку войск на другой плацдарм требовалось много времени. Кроме того, в случае успешного прорыва обороны противника, войска фронта выходили на оперативный простор и получали возможность развивать успех в нескольких направлениях. Г.К. Жуков и Н.Ф. Ватутин просили у Ставки дополнительно одну общевойсковую и одну танковую армии для усиления войск севернее Киева. Новое наступление предлагалось начать 5 ноября.

    В ответ на этот доклад Ставка ВГК направила своему представителю и командующему 1-м Украинским фронтом директиву № 30232[1098]. Ставка отказывалась от нанесения главного удара с Букринского плацдарма, теперь он должен был наноситься севернее Киева. С этой целью 3-я гв. ТА переводилась с Букринского плацдарма на Лютежский. Туда же направлялись три-четыре стрелковые дивизии с левого крыла фронта и две стрелковые дивизии из резерва Ставки. В наступлении на Киев должны были участвовать 60-я А, 38-я А и 3 гв. ТА. 2 ноября войска на Букринском плацдарме должны были перейти в наступление с целью отвлечения внимания противника, а 3 ноября переходила в наступление ударная группировка севернее Киева.

    Началась подготовка новой операции.

    IV

    Ноябрьское наступление и освобождение Киева

    Выбор у советского командования был невелик. Удар с севера сам по себе не был для немцев неожиданностью. Интенсивные боевые действия на этом направлении велись почти весь октябрь. Даже после официального прекращения первого октябрьского наступления советские войска на Лютежском плацдарме продолжали отражать контрудары противника и сами постоянно контратаковали с целью улучшения своего положения. Немцы были готовы к тому, что и в дальнейшем советские войска будут наступать с этого направления. Некоторой неожиданностью для них могла стать только сила удара, за время октябрьских боев противник убедился, что советские войска на этом участке не имеют существенного превосходства. Кроме того, на руку советскому командованию могла сыграть быстрота перегруппировки войск. Недаром Ставка урезала запрашиваемый Г.К. Жуковым и Н.Ф. Ватутиным десятидневный срок подготовки операции до семи дней.

    Жесткие сроки диктовались и общей стратегической обстановкой, сложившейся к тому времени на южном участке советско-германского фронта. Степной фронт (с 20 октября — 2-й Украинский) хотя и вышел к Днепру позже Воронежского, но действовал успешнее его. Войска фронта захватили плацдарм на правом берегу Днепра в районе Кременчуга и с середины октября перешли в наступление на криворожском и кировоградском направлениях. Они продвинулись далеко вперед, и над находившейся в Днепровской излучине 1-й ТА нависла угроза окружения. Э. Манштейн был вынужден перебросить на это направление прибывающие из Германии резервы (две танковые и две пехотные дивизии) и 24 октября нанес контрудар в направлении реки Ингулец севернее Кривого Рога[1099]. Ожесточенные бои продолжались до 28 октября, немцам удалось временно стабилизировать фронт и даже состыковать фланги 8-й А и 1-й ТА. Однако передышки не наступило. В конце октября перешел в наступление 4-й Украинский фронт (генерал армии Ф.И. Толбухин). Он прорвал фронт немецкой 6-й А, глубоко продвинулся по Северной Таврии, блокировал Крым и вынудил немцев оставить весь левый берег Днепра, за исключением Никопольского плацдарма. Над 1-й ТА снова нависла угроза, на этот раз с юга. Таким образом, для наступления на киевском направлении условия складывались благоприятно. Нужно было только не упустить момент.

    Общая идея нового плана наступления осталась прежней — удар вдоль Днепра с постепенным поворотом в глубь Правобережной Украины[1100]. Поменялось только направление — с северо-западного на юго-западное. Ударную группировку фронта составляли 38-я А и 3-я гв. ТА. Они наносили удар в южном и юго-западном направлении, обходили Киев с запада и к исходу четвертого дня операции выходили на линию Фастов — Белая Церковь — Гребенки. Задача освобождения Киева решалась силами 38-й А. 60-я А наносила удар в юго-западном направлении вдоль реки Ирпень и имела задачу обеспечить правый фланг 38-й А. 40-я и 27-я армии наступали с Букринского плацдарма с целью сковать силы противника и не дать возможность перебросить их под Киев.

    В дальнейшем войска фронта должны были развивать наступление на запад и юго-запад в направлении Житомира, Бердичева и Винницы. Срок готовности войск назначался на 1 ноября, начало наступления — на 2 ноября. Позднее, в связи с неготовностью войск, начало наступления было перенесено на 3 ноября. Темпы наступления ударной группировки планировались в 10–11 км для пехоты и от 10 до 40 км для подвижных соединений в сутки. Овладеть Киевом приказывалось к исходу 5 ноября.

    Здесь и возникла тема близости годовщины Октябрьской революции. Сроки наступления и его темпы не были привязаны к конкретной дате, они определялись общей стратегической обстановкой и готовностью войск, уставными требованиями и практикой предыдущих наступлений. Однако политорганы 1-го Украинского фронта не могли не воспользоваться таким совпадением. Партийно-политическая работа в войсках была сориентирована на изучение Призывов ЦК ВКП(б) к 26-й годовщине Октябрьской революции, опубликованных накануне Киевской операции. Военный совет фронта внес свою лепту в адаптацию лозунгов Коммунистической партии к текущему моменту, выдвинув призыв «Освободим Киев к 26-й годовщине Великого Октября!»[1101]. Под этим лозунгом в частях проводились собрания и митинги, выпускались листовки, эта шапка печаталась во фронтовых и армейских газетах, на эту тему проводились политзанятия и беседы. Разумеется, все причастные к этому люди понимали, что совпадение дат в данном случае — чистая случайность. Но этот момент необходимо было отработать, так как для множества солдат и офицеров коммунистическая идеология не была пустым звуком, они искренне верили в социализм и были готовы сражаться за его идеалы. Личный состав войск фронта испытывал сильный душевный подъем, вызванный успехами советских войск, и желание не отстать от общего наступления. Кроме того, с позиций на Лютежском плацдарме и с левого берега Днепра наблюдались пожары и взрывы в Киеве. Немцы начали уничтожение стратегических объектов в городе, вывозили оборудование предприятий и материальные ценности. Это вело к тому, что солдаты и офицеры стремились как можно скорее освободить Киев, спасти его от разрушения.

    Вместе с тем необходимо отметить, что гораздо большее воздействие на людей оказывала пропаганда патриотической направленности. Темы Киева как «матери городов русских» и колыбели Отечества, борьбы русского и украинского народа за свою свободу и независимость, освещение героизма и ярких страниц в истории и культуре России и Украины, рассказы о злодеяниях, творимых немцами и их пособниками на оккупированной территории, призывы к скорейшему освобождению и разгрому врага занимали куда больше времени и объема, чем идеи партии. В этом ключе было выдержано обращение Военного совета 1-го Украинского фронта, направленное в войска накануне наступления[1102].

    Особую трудность при перегруппировке войск представлял вывод с Букринского плацдарма 3-й гв. ТА, 7-го артиллерийского корпуса прорыва и 23-го ск 47-й А, передаваемого в состав 38-й А, а также переправа их через две реки — Десну и Днепр. Полностью скрыть это от немецкой разведки, которая резко усилила свою активность, было невозможно. Оставалось надеяться на быстроту действий, и эти надежды, к счастью, оправдались. Немцы вскрыли факт перемещения 3 гв. ТА только в начале ноября, когда предпринимать какие-либо серьезные меры было уже поздно.

    В рамках подготовки наступления произошли и организационные изменения. Генерал-полковник К.С. Москаленко был назначен командующим 38-й А. Вместо него командовать 40-й А стал генерал-лейтенант Ф.Ф. Жмаченко.

    Первыми Киевскую операцию начали войска 40-й и 27-й армий, которые утром 1 ноября перешли в наступление на Букринском плацдарме. Ожесточенный бой шел весь день, войска имели незначительное продвижение, захватив передовые траншеи противника. 2 ноября наступление было продолжено, но на этот раз продвижения не было вовсе. Противник активно контратаковал силами до батальона с танками. Главным итогом двухдневных боев было подтверждение факта того, что немцы не выводят войска из этого района. Особенно отрадным было присутствие на старом месте немецких танков. Это облегчало проведение наступления севернее Киева. В период с 3 по 6 ноября советские войска на Букринском плацдарме продолжали атаки, но значительно меньшими силами и на отдельных участках. Основной целью этих атак было создание у противника впечатления перегруппировки войск. Утром 3 ноября после 40-минутной артиллерийской подготовки перешли в наступление войска 60-й и 38-й армий на Лютежском плацдарме. Оборона противника была прорвана, и войска продвинулись на 5-12 км. 38-я А наносила главный удар внутренними флангами 50-го и 51-го стрелковых корпусов на шестикилометровом участке при поддержке танков 5-го гв. тк с целью прорвать оборону противника севернее Киева. В дальнейшем задача овладения Киевом возлагалась на 51-й ск. Несмотря на сильную огневую поддержку, задача первого дня все же не была выполнена. Войска 60-й и 38-й армий были вынуждены отражать постоянные контратаки противника и продвигались медленнее, чем было запланировано. Вечером 3 ноября Ставка ВГК направила Н.Ф. Ватутину директиву № 30236, в которой потребовала ускорить наступление, так как противник, пользуясь хорошими дорогами, успевает сосредоточивать резервы к месту прорыва, и ставилась задача не позже 5 ноября перерезать железную дорогу Киев — Коростень и не позже 5–6 ноября овладеть Киевом[1103]. Для решения этой задачи предлагалось пойти на жертвы, понимая, что эти жертвы будут во много раз меньше тех, которые придется понести в случае затягивания операции. Здесь имелось в виду, что 1-й Украинский фронт в ходе полуторамесячных боев так и не сумел создать крупный плацдарм оперативного значения. Его войска были скучены на небольших пятачках, маневр ими был практически невозможен.

    Отсутствие мостов затрудняло снабжение боеприпасами. В случае прибытия крупных резервов противника, чего можно было ожидать, фронту грозило тяжелое поражение.

    Командующий фронтом, в свою очередь, уточнил задачи наступающим армиям. С утра должна была начать движение 3-я гв. ТА. Из ее состава изымался 6-й гв. тк и направлялся для поддержки 38-й А. Н.Ф. Ватутин счел возможным подстегнуть своих подчиненных, обратившись напрямую к командирам корпусов и приказав овладеть Киевом уже к утру 5 ноября[1104].

    Утром 4 ноября советские войска возобновили наступление. Отражая контратаки противника, они медленно продвигались вперед. 60-я А продвинулась на 2–6 км, 38-я А преодолела 5 км и к вечеру вышла к пригороду Киева Приорки. В полдень начала движение 3 гв. ТА. Она обогнала пехоту и к вечеру вышла на шоссе Киев — Житомир, начав, таким образом, обход Киева с запада. Бои на шоссе и в пригородах Киева продолжались всю ночь. Особенно упорными они были в районе Святошина, где немцы оборудовали сильный опорный пункт. С целью деморализации противника танки 7-го гв. тк пошли в атаку с включенными фарами и сиренами. В другое время и в другом месте это решение наверняка привело бы к большим потерям. Однако командование 3-й гв. ТА правильно оценило обстановку. Атака завершилась полным успехом.

    Южнее Киева сводный отряд из частей 71-й сд, двух заградотрядов и учебного батальона 38-й А переправился через Днепр и захватил плацдарм в районе Пирогова и Виты Литовской, перерезав дорогу, идущую на Киев вдоль Днепра. Маршал Г.К. Жуков предложил воспользоваться неожиданным успехом, немедленно сняв с Букринского плацдарма две дивизии и направив их на новый плацдарм[1105]. Дивизии были выделены, но поучаствовать в освобождении Киева уже не успели.

    Утром 5 ноября немцы начали отвод из Киева тылов и вспомогательных частей, одновременно перебрасывая туда с Букринского плацдарма 20-ю мд и тд СС «Дас Райх». 60-я А в этот день добилась крупного успеха, продвинувшись на 20 км и надежно обеспечив правый фланг 38-й А. 38-я А правым флангом обходила Киев с юго-запада, а левым прорвалась в центральные кварталы и вела там уличные бои. 3-я гв. ТА перешла шоссе Киев — Житомир и двигалась к югу, обходя город с запада. Вечером 5 ноября командующему 38-й А К.С. Москаленко позвонил Н.Ф. Ватутин и поторопил его, воспользовавшись на сей раз авторитетом Верховного Главнокомандующего. Он рассказал, что ему на КП позвонил И.В. Сталин, поблагодарил за достигнутые успехи и попросил скорее освободить Киев[1106]. Трудно сказать, чем была вызвана эта просьба. Можно, конечно, предположить, что, будучи правоверным коммунистом, И.В. Сталин непременно захотел освободить Киев к годовщине Октябрьской революции. Но советские войска уже вели в городе уличные бои, исход борьбы был предрешен и несколько часов ничего не меняли. Скорее всего, Верховного Главнокомандующего обеспокоила информация о переброске немцами войск с Букринского плацдарма и появлении немецких танковых резервов в районе Бердичева и Белой Церкви (25-й тд)[1107]. В случае промедления советские войска, пытающиеся окружить город, могли оказаться в ловушке, 3-я гв. ТА, еще не вышедшая на оперативный простор, также могла оказаться в тяжелом положении.

    Бои в Киеве продолжались всю ночь с 5 на 6 ноября. К 4 часам утра сопротивление немцев было сломлено, они начали поспешный отход на юг. Части 38-й А перешли к преследованию противника, полностью освободили город и продвинулись на 20 км. 3-я гв. ТА, начав преследование противника, продвинулась на 30–40 км и вышла к Василькову и Фастову. Продолжала наступление 60-я А.

    Уходя из города, немцы производили поджоги и взрывы важных объектов коммунального хозяйства, культурных и административных зданий, жилых домов.

    Сгорели Киевский университет, городская публичная библиотека, цирк, ряд театров, были взорваны электростанции, водопровод, все мосты и путепроводы, хлебозавод. Нет сомнений, что в случае задержки наступления Киев подвергся бы дальнейшему разрушению.

    Еще не закончились бои, а на улицах стали собираться толпы киевлян, приветствовавших входящие в город части Красной Армии. Они рассказывали бойцам о своей жизни в оккупации, о перенесенных лишениях, расспрашивали об изменениях, произошедших в СССР и мире, об обстановке на фронтах. Незамедлительно начался подсчет ущерба и восстановление городского хозяйства.

    Между тем Киевская наступательная операция продолжалась. 1-й Украинский фронт до 12 ноября успешно преследовал неприятеля и продвинулся на коростеньском направлении на 65 км, а на житомирском — на 120 км. 12 ноября был освобожден Житомир. Задача по созданию на правом берегу Днепра в районе Киева крупного плацдарма была выполнена.

    V

    Некоторые итоги и выводы

    Итак, в период с 9 сентября по 13 ноября 1943 г. войска Воронежского (1-го Украинского) фронта провели ряд крупных наступательных операций, в результате которых была полностью освобождена Левобережная Украина и начато освобождение Правобережной Украины. Глубина наступления составила 350–450 км, были форсированы две крупные водные преграды — реки Десна и Днепр и ряд мелких, освобождена столица Украины город Киев. К сожалению, не обошлось без ошибок, связанных с отсутствием у советского командования опыта проведения наступательных операций стратегического характера. Наступление было спланировано излишне методично, войска наступали линейно, от рубежа к рубежу, командование и штаб фронта не проявляли должной гибкости при изменении обстановки, перегруппировки проводились медленно и зачастую бывали бесцельными. Несмотря на опережение графика движения, было потеряно много времени и упущена возможность разгрома немецких войск на подходе к Днепру. Место переправы через Днепр было выбрано неудачно, запасных вариантов проработано не было. Переправа и наращивание войск на плацдармах шло медленно, что позволило противнику создать устойчивую оборону и отражать попытки наступления советских войск. Вместе с тем войска приобретали бесценный опыт, советское командование не выпускало из своих рук инициативу, несмотря на попытки противника перехватить ее. При форсировании Днепра и освобождении Киева советские воины проявляли массовый героизм. В составе только одной 69-й мбр 3-й гв. ТА, которая первой форсировала Днепр 22 сентября 1943 г., звание Героя Советского Союза заслужили 41 человек[1108], а всего за время битвы за Днепр в 3-й гв. ТА Золотую Звезду получили 125 чел.[1109].

    Отвечает ли Киевская наступательная операция признакам «праздничного наступления», которые были выделены выше? Задача освобождения Киева была поставлена в конце сентября, тогда же был намечен срок освобождения Киева — примерно на четвертый день после начала операции. Срок этот определялся исходя из уставных требований и практики предыдущих наступлений. Как правило, темп наступления планировался в 14–15 км в сутки. В Киевской наступательной операции он был ниже, 10–11 км в сутки, учитывая степень готовности войск и состояние обороны противника, а реальное продвижение войск составило 4–5 км в сутки. Вопрос о годовщине Октябрьской революции в это время по понятным причинам не стоял. Из-за провала октябрьских наступлений срок овладения Киевом сдвигался ближе к началу ноября, но основной принцип оставался прежним. Штабы ориентировались на темпы наступления, а не на конкретную дату.

    Безусловно, факт освобождения Киева, даже независимо от конкретной даты, имел большое политическое значение. Приближалась Тегеранская конференция глав СССР, США и Великобритании, и такой крупный успех, несомненно, добавил бы веса советской позиции на переговорах. Однако, планируя эту операцию, Ставка ВГК учитывала прежде всего стратегическое значение Киева как крупного транспортного узла и промышленного центра, его географическое положение, возможность нанесения с Киевского плацдарма ударов в нескольких направлениях. Удар на Киев позволял прорвать фронт групп армий «Центр» и «Юг» в самом уязвимом месте, на их флангах. Овладение Киевом не давало немцам возможности создать прочную оборону по Днепру и задержать там наступление советских войск и перехватить утерянную летом 1943 года инициативу.

    На подготовку наступления отводилось достаточно времени, до десяти дней, а в случае неготовности войск начало наступления неоднократно переносилось на более поздний срок. Сокращение сроков подготовки ноябрьской операции было связано с необходимостью использовать благоприятный момент, возникший в связи с наступлением на южном Днепре и отправкой туда немецких резервов. Однако на степень готовности войск это никак не повлияло. Во время наступления с Букринского и Лютежского плацдармов некоторое время ощущался недостаток боеприпасов. Его причиной была не спешка, а трудности подвоза по разрушенным дорогам и отсутствие мостов через Днепр. Ставка ВГК принимала меры для ликвидации этого дефицита путем скорейшего восстановления дорог и обеспечения фронта инженерными переправочными средствами. Для 60-й А был организован подвоз боеприпасов автомобильным транспортом напрямую из Москвы, минуя фронтовые инстанции.

    И.В. Сталин несколько раз выражал недовольство медленным продвижением войск фронта. Но он ни разу не упоминал в этой связи годовщину Октябрьской революции. Он делал упор на ошибки представителя Ставки Г.К. Жукова и командующего фронтом Н.Ф. Ватутина, указывая им на упущенные возможности, а свои требования ускорить наступление мотивировал возможностью появления крупных немецких резервов.

    В ряде случаев, видя бесперспективность наступления, И.В. Сталин отменял его, объективно сберегая тем самым солдат, а иногда требовал идти на жертвы, имея в виду пожертвовать малым ради большего. Разумеется, при этом он мыслил стратегическими категориями и вряд ли вспоминал об отдельных солдатских жизнях. Главной целью для него оставался скорейший разгром Германии.

    Совпадением сроков начала Киевской операции и годовщины Октябрьской революции воспользовались армейские политорганы. Для повышения морального духа, проявления энтузиазма был выдвинут лозунг «Освободим Киев к 26-й годовщине Великого Октября!». Однако этот лозунг был лишь одним в целом ряду других, под которыми велась партийно-политическая работа в войсках. Основной упор был сделан на патриотическую пропаганду.

    Наконец, стоит рассмотреть самую болезненную и эмоциональную тему, звучащую во всех рассказах о «праздничных» наступлениях, — тему больших потерь, более высоких, чем в дни обычных боев. Киевская наступательная операция продолжалась с 3 по 13 ноября 1943 года. Войска 1-го Украинского фронта потеряли за это время 30 569 чел. Безвозвратные потери, т. е. убитые, попавшие в плен и пропавшие без вести, составили 6491 чел., или примерно 1 % от численности на 3 ноября. Санитарные потери — 24 078 чел. Среднесуточные потери — 2779 чел.[1110], в том числе 590 чел. убитыми и пропавшими без вести[1111]. Во время «гонки к Днепру» потери войск фронта были почти в два раза больше. С 23 августа по 30 сентября было потеряно 177 504 чел., из них безвозвратные потери — 46 293 (почти 7 % от состава на начало операции), санитарные — 131 211, среднесуточные — 4930[1112], в том числе 1286 убитыми и пропавшими без вести[1113]. Во время октябрьского наступления с Букринского плацдарма с 12 по 24 октября общие потери составили 27 938 чел., из них безвозвратные потери — 6498, санитарные — 21 440, среднесуточные — 2149, в том числе 500 убитыми и пропавшими без вести. При попытках наступления с Лютежского плацдарма с 1 октября по 2 ноября было потеряно 85 064 чел., из них безвозвратные потери — 24 442, санитарные — 60 642, среднесуточные — 2578, в том числе 741 убитыми и пропавшими без вести[1114]. Таким образом, наступление накануне 7 ноября обошлось даже меньшими (или равными) жертвами, чем бои в предшествующий период.

    Несомненная ожесточенность боев и совпадение даты освобождения Киева с годовщиной Октябрьской революции сделали Киевскую наступательную операцию олицетворением и единственным примером «праздничных наступлений». Но реальные детали этой операции не соответствуют тому образу, который сложился в массовом сознании. Это позволяет определить «праздничные наступления» как легенду, основанную на гипертрофированном восприятии и неправильном обобщении отдельных моментов фронтовой действительности.

    Игорь Пыхалов

    Местечковые страсти в чеченских горах

    За что Сталин в 1944 году депортировал чеченцев и ингушей? На этот счёт сегодня широко распространены два мифа. Согласно первому из них, запущенному ещё во времена Хрущёва и с радостью подхваченному нынешними либералами, никаких объективных причин для выселения не было вообще. Чеченцы и ингуши храбро сражались на фронте и ударно трудились в тылу, однако в результате стали безвинными жертвами сталинского произвола: «Сталин рассчитывал одёрнуть малые народы, чтобы окончательно сломить их стремление к независимости и укрепить свою империю»[1115].

    Второй миф, националистический, запущен в оборот профессором Института языка и литературы Абдурахманом Авторхановым. Этот учёный муж при приближении немецких войск к границам Чечни перешёл на сторону противника, организовал отряд для борьбы с партизанами, а после окончания войны жил в ФРГ и работал на радиостанции «Свобода». Авторхановская версия событий сводится к следующему. С одной стороны, всячески раздуваются масштабы чеченского «сопротивления» Советской власти, для подавления которого якобы были брошены целые дивизии вместе с авиацией, бомбившей контролируемые повстанцами «освобождённые районы». С другой же стороны, напрочь отрицается сотрудничество чеченцев с немцами:

    «… находясь даже прямо у границ Чечено-Ингушской республики, немцы не перебросили в Чечено-Ингушетию ни одной винтовки, ни одного патрона. Перебрасывались только отдельные шпионы и большое количество листовок. Но это делалось везде, где проходил фронт. Но главное — восстание Исраилова началось ещё зимой 1940 года, т. е. ещё тогда, когда Сталин находился в союзе с Гитлером»[1116].

    Этого мифа придерживаются, в первую очередь, нынешние чеченские «борцы за независимость», так как он тешит их национальное самолюбие. Однако в него склонны поверить и многие из одобряющих депортацию, поскольку при этом она выглядит обоснованной. И совершенно напрасно. Да, в годы войны чеченцы и ингуши совершили преступления, причем гораздо более серьёзные, чем история с пресловутым белым конем, якобы подаренным чеченскими старейшинами Гитлеру. Однако не следует создавать вокруг этого ложный героический ореол. Действительность гораздо прозаичнее и непригляднее.

    1

    Дезертирство и бандитизм

    Первое обвинение, которое следует предъявить чеченцам и ингушам — массовое дезертирство и уклонение от призыва в Красную Армию.

    В своей статье «Северный Кавказ 1941–1945. Война в тылу» Сергей Чуев указывает, что за три года войны из рядов Красной Армии дезертировало 49 362 чеченца и ингуша, ещё 13 389 уклонились от призыва, что в сумме составляет 62 751 человек[1117]. При изучении архивного первоисточника[1118] выясняется, что автор ошибся. Во-первых, эти три цифры относятся не только к чеченцам и ингушам, а ко всему Северному Кавказу. Во-вторых, это не общее количество дезертиров и уклонистов, а количество изъятых дезертиров и лиц, уклонившихся от службы в Красной Армии. Как мы только что видели, из 797 предвоенных чечено-ингушских дезертиров было изъято лишь 140.

    Вот что говорилось по поводу вайнахского дезертирства в докладной записке на имя народного комиссара внутренних дел Лаврентия Берии «О положении в районах Чечено-Ингушской АССР», составленной заместителем наркома госбезопасности, комиссаром госбезопасности 2-го ранга Богданом Кобуловым по результатам его поездки в Чечено-Ингушетию в октябре 1943 года и датированной 9 ноября 1943 года:

    «Отношение чеченцев и ингушей к Советской власти наглядно выразилось в дезертирстве и уклонении от призыва в ряды Красной Армии.

    При первой мобилизации в августе 1941 г. из 8000 человек, подлежащих призыву, дезертировало 719 человек.

    В октябре 1941 г. из 4733 человек 362 уклонилось от призыва.

    В январе 1942 г. при комплектовании национальной дивизии удалось призвать лишь 50 процентов личного состава.

    В марте 1942 г. из 14576 человек дезертировало и уклонилось от службы 13560 человек, которые перешли на нелегальное положение, ушли в горы и присоединились к бандам.

    В 1943 году из 3000 добровольцев число дезертиров составило 1870 человек»[1119].

    А сколько чеченцев и ингушей воевало на фронте? Защитники «репрессированных народов» сочиняют на этот счёт различные небылицы. Например, доктор исторических наук Хаджи-Мурат Ибрагимбейли утверждает: «На фронтах сражались более 30 тыс. чеченцев и ингушей. В первые недели войны в армию ушли более 12 тыс. коммунистов и комсомольцев — чеченцев и ингушей, большинство из которых погибли в боях»[1120].

    Действительность выглядит намного скромнее. Находясь в рядах Красной Армии, погибло и пропало без вести 2,3 тысячи чеченцев и ингушей[1121]. Много это или мало? Вдвое меньший по численности бурятский народ, которому немецкая оккупация никак не грозила, потерял на фронте 13 тысяч человек, в полтора раза уступавшие чеченцам и ингушам осетины — 10,7 тысяч[1122].

    По данным на март 1949 года, среди спецпоселенцев насчитывалось 4248 чеченцев и 946 ингушей, ранее служивших в Красной Армии[1123].

    Вопреки распространённому мнению, некоторое количество чеченцев и ингушей за боевые заслуги, а также по другим причинам, было освобождено от отправки на поселение. Согласно данным отдела спецпоселений МВД СССР, на 1 апреля 1949 года насчитывалось 75 чеченцев и ингушей, не подвергавшихся выселению[1124].

    Итак, получается следующая картина. Как известно, за время войны через советские вооружённые силы прошло свыше 34 млн человек[1125] при населении СССР в 1939 году около 190 млн[1126]. К началу Великой Отечественной войны численность чеченцев и ингушей составляла приблизительно 460 тысяч человек[1127]. Исходя из данной пропорции, эти две народности должны были выставить примерно 80 тысяч военнослужащих. Однако, как мы только что убедились, в рядах РККА служило не более 10 тысяч чеченцев и ингушей.

    Одним из популярнейших мифов является массовое участие чеченцев и ингушей в обороне Брестской крепости. Приведу фрагмент из статьи Василия Живова, в котором подробно разбирается эта сказка:

    «Что же касается „чеченских защитников Бреста“ — то ситуация трагикомична. Давайте ознакомимся с публикациями по теме.

    „Информационно-аналитическим отделом министерства Чеченской Республики по национальной политике, печати и информации было проведено аналитическое исследование по теме: „Вклад чеченского народа в победу советского народа в Великой Отечественной войне в 1941–1945 годы“…. В числе опрошенных — 1000 человек в возрасте от 18 до 50 лет. Газета „Зама“ (№№ 39–40) публикует данные исследования. Выяснилось, что все 100 процентов опрошенных информированы о том, что 9 мая 2005 исполняется 60 лет со Дня Победы в Великой Отечественной войне. О том, что 40 тысяч участников войны и 400 защитников Брестской крепости были выходцами из Чечено-Ингушетии, знает 61,7 процентов респондентов, 17,3 процента „кое-что об этом слышали“, ничего не знали — 21 процент респондентов. Несмотря на тяжёлое экономическое положение в республике, больше половины опрошенных — 63,9 процента — выступают за строительство в Чечне мемориала чеченцам — защитникам Брестской крепости“.

    Оказывается, твёрдо знает о защите Бреста чеченцами столько вайнахов, что становится стыдно за все остальные народы — они, невежды, про это до недавнего времени и не догадывались. Что любопытно, толп чеченцев там в упор не видели ни наши солдаты, ни штурмовавшие крепость немцы — мемуаров осталось предостаточно.

    (28.04.2006, Грозный, Луиза Ахмадова):

    „Солдаты и офицеры более тридцати национальностей, в том числе и уроженцы Чечено-Ингушской АССР, принимали участие в защите Брестской крепости в 1941 году. Но не всех их помнят. По сведениям, полученным от директора Мемориального комплекса „Брестская крепость-герой“, разными военкоматами Чечено-Ингушской АССР были призваны 16 защитников крепости. Из них пять человек считаются погибшими в Брестской крепости (три чеченца, татарин и ингуш). На плитах мемориального комплекса увековечены имена трёх чеченцев и одного ингуша, погибших при обороне крепости… В Мемориальном комплексе сохранились сведения ещё о пяти защитниках, призванных из ЧИ АССР“.

    Насколько я разбираюсь в математике, 16 несколько меньше 400. Смотрим далее:

    „Новые Известия“, Саид Бицоев, „Убиты и забыты“:

    „Брестскую крепость обороняли сотни уроженцев Чечни, имена которых преданы забвению…. Большая часть архивов и личные документы красноармейцев сгорели во время пожара, который полыхал над развалинами больше месяца. Однако часть сохранилась. И мне удалось обнаружить среди полуистлевших и выцветших бумаг имена 188 уроженцев Чечни. Одна из их старейших сотрудниц музея рассказала, что в самые тяжёлые минуты, оставшись без пищи, боеприпасов и надежды на спасение, они устраивали в глухих подземных казематах зажигательный танец лезгинку, поднимая дух остальных бойцов“.

    Не будем задаваться вопросом, почему в самые тяжёлые минуты чечены танцевали лезгинку в подземных укрытиях вместо того, чтобы сражаться с врагом. Не будем интересоваться, почему в документах эти имена найдены были совсем недавно. Запомним лишь количество —188. Это уже лучше, чем 16, не так ли?

    „Академик Академии наук Чеченской республики Явус Ахмадов сообщил, что всего в феврале 1944 года было депортировано 520 тысяч чеченцев и ингушей, которых расселили в 15-ти областях Казахстана и Сибири. Ахмадов отмечает, что „нет никаких сомнений в том, что депортация была основана на надуманных мотивах“. По его словам, первыми на себя удар немецкой армии в числе других воинов приняли 230 чеченцев, находившихся в Брестской крепости“.

    А 230 лучше, чем 188, правда?

    „В героической обороне Брестской крепости, ставшей символом стойкости и мужества, принимали участие больше 300 чеченцев и ингушей, — сообщил корреспонденту Агентства национальных новостей руководитель пресс-службы президента ЧР Сайд-Магомед Исараев“.

    Д.Гакаев „Очерки политической истории Чечни (ХХ век)“: „При защите Брестской крепости погибло более 300 воинов-вайнахов. О бесстрашии вайнахов, воевавших на фронте, слагались легенды“.

    О! Уже более 300.

    Стремление вайнахов переписать историю, заменив депортацию по заслугам на невинно репрессированных героев, понятно. Но иногда доходит до смешного:

    Тимур Алиев, „Чеченские герои советской войны“: „Почти 400 чеченцев и ингушей участвовали в героической обороне Брестской крепости. Всего, по разным оценкам, Героев Советского Союза среди чеченцев, как получивших эту награду, так и представленных к ней, было от 41 до 149 человек (последнюю цифру называет Муса Гешаев в своей серии „Знаменитые чеченцы“). Официально звание Героя Советского Союза было присвоено лишь нескольким десяткам жителей Чечено-Ингушетии, из которых лишь четверо были чеченцами“.

    Ладно, про 400 — мы уже читали. Но как можно писать о разбросе 41-149? Такие сведения не могут быть получены иначе, чем из архивов. А списки на предоставление к любой награде — всегда поимённые.

    Но храбрые вайнахи хорошо знают своих героев, не то, что какие-то там русские историки…»[1128].

    Скажем пару слов насчёт пресловутой 114-й чечено-ингушской кавалерийской дивизии, о подвигах которой так любят рассказывать прочеченски настроенные авторы. Ввиду упорного нежелания коренных жителей Чечено-Ингушской АССР идти на фронт, её формирование так и не было завершено, а личный состав, который удалось призвать, в марте 1942 года был направлен в запасные и учебные части[1129].

    Следующее обвинение — бандитизм. За три с половиной года войны, с 22 июня 1941-го по 31 декабря 1944 года на территории ЧИ АССР (а после депортации — на территории Грозненской области) было зарегистрировано 421 бандитское проявление, в том числе:

    нападений и убийств офицеров и бойцов Красной Армии, органов и войск НКВД — 88;

    нападений и убийств советских и партийных работников — 81;

    нападений и ограблений государственных и колхозных учреждений и предприятий — 69;

    ограблений и убийств других граждан — 183[1130].

    Вайнахолюбивая общественность может возразить — дескать, и другие народы тоже бандитствовали. Поэтому скажу сразу: по количеству нападений и убийств офицеров и бойцов Красной Армии, органов и войск НКВД Чечено-Ингушетия за три с половиной года войны заняла второе место в СССР, уступив лишь Литве, и то совсем немного (в Литовской ССР таковых нападений было 90). По количеству нападений и убийств советских и партийных работников ЧИ АССР занимает «почётное» третье место, уступая той же Литве (233) и Белоруссии (223)[1131].

    Конечно, это статистика по 1944-й год. В 1945-м республики Прибалтики, а также области Западной Украины своё наверстали: в них продолжали действовать «лесные братья», в то время как безвинные жители ЧИ АССР были незаконно вывезены в Среднюю Азию. Тем не менее, если брать территорию СССР в границах до сентября 1939 года, по уровню политического бандитизма Чечено-Ингушетия, безусловно, держит пальму первенства.

    Однако вернёмся к списку чечено-ингушских «подвигов». В результате бандитских проявлений за тот же период было убито 116 человек, в том числе:

    советских и партийных работников — 24;

    работников НКВД-НКГБ — 16;

    офицеров и бойцов войск НКВД и Красной Армии — 32;

    командиров и бойцов истребительных батальонов и добровольческих отрядов — 8;

    других граждан — 36[1132].

    В ходе операций против чечено-ингушских бандитов погибло 147 человек, в том числе:

    работников НКВД-НКГБ — 28;

    офицеров и бойцов войск НКВД и Красной Армии — 105;

    командиров и бойцов истребительных батальонов и добровольческих отрядов — 10;

    советского и партийного актива — 4[1133].

    При этом было уничтожено 197 банд, общие безвозвратные потери бандитов составили 4532 человек: 657 убито, 2762 захвачено, 1113 явились с повинной[1134]. Таким образом, в рядах бандформирований, воевавших против Красной Армии, погибло и попало в плен почти вдвое больше чеченцев и ингушей, чем на фронте. И это не считая потерь вайнахов, воевавших на стороне вермахта в так называемых «восточных батальонах»! А поскольку без пособничества местного населения в здешних условиях бандитизм невозможен, многих «мирных чеченцев» можно также с чистой совестью отнести к предателям.

    К тому времени старые «кадры» абреков и местных религиозных авторитетов стараниями ОГПУ, а затем НКВД, были в основном выбиты. На смену им пришла молодая бандитская поросль — воспитанные Советской властью, учившиеся в советских вузах комсомольцы и коммунисты, наглядно показавшие справедливость пословицы «Сколько волка ни корми, он все в лес смотрит».

    Типичным её представителем стал упомянутый Авторхановым Хасан Исраилов, известный также под псевдонимом «Терлоев», взятым им по названию своего тейпа. Он родился в 1910 году в селении Начхой Галанчожского района. В 1929 году вступил в ВКП(б), в том же году поступил в Комвуз в Ростове-на-Дону. В 1933 году для продолжения учёбы Исраилова отправляют в Москву в Коммунистический университет трудящихся Востока им. И.В.Сталина. В 1935 году был арестован по ст. 58–10 ч.2 и 95 УК РСФСР и осуждён к 5 годам исправительно-трудовых лагерей, однако уже в 1937 году вышел на свободу. Вернувшись на родину, работал адвокатом в Шатоевском районе[1135].

    После начала Великой Отечественной войны Хасан Исраилов вместе со своим братом Хусейном перешёл на нелегальное положение, развив бурную деятельность по подготовке всеобщего восстания. С этой целью им было проведено 41 совещание в различных аулах, созданы боевые группы в Галанчожском и Итум-Калинском районах, а также в Борзое, Харсиное, Даги-Борзой, Ачехне и других населённых пунктах. Командировались уполномоченные и в соседние кавказские республики[1136].

    Первоначально восстание было назначено на осень 1941 года с тем, чтобы приурочить его к подходу немецких войск. Однако поскольку график блицкрига начал трещать по швам, его срок был перенесён на 10 января 1942 года. Но было уже поздно: благодаря низкой дисциплине и отсутствию чёткой связи между повстанческими ячейками отложить восстание не удалось. Ситуация вышла из-под контроля. Единое скоординированное выступление не состоялось, вылившись в разрозненные преждевременные действия отдельных групп.

    Так, 21 октября 1941 года жители хутора Хилохой Начхоевского сельсовета Галанчожского района разграбили колхоз и оказали вооружённое сопротивление пытавшейся восстановить порядок оперативной группе. Для ареста зачинщиков в район был послан оперативный отряд в составе 40 человек. Недооценив серьёзность ситуации, его командир разделил своих людей на две группы, направившиеся на хутора Хайбахай и Хилохой. Это оказалось роковой ошибкой. Первая из групп была окружена повстанцами. Потеряв в перестрелке четырёх человек убитыми и шестерых ранеными, она в результате трусости начальника группы была разоружена и, за исключением четырёх оперработников, расстреляна. Вторая, услышав перестрелку, стала отступать и, будучи окружённой в селе Галанчож, также была разоружена. В итоге выступление удалось подавить только после ввода крупных сил[1137].

    Как указано по этому поводу в протоколе № 363 заседания бюро Грозненского обкома ВКП(б) от 14 марта 1944 года: «АБДУЛАЕВ Дудук Абдулаевич, рождения 1914 года, кандидат в члены ВКП(б) с 1940 года, кандидатская карточка № 2988312, чеченец, служащий, соцпроисхождение из крестьян, образование низшее, работал оперуполномоченным при Галанчожском РО НКВД.

    23-го ноября 1942 года Галанчожский РК ВКП(б) исключил Абдулаева из кандидатов в члены ВКП(б), как осуждённого Военным трибуналом.

    УСТАНОВЛЕНО: Абдулаев, в ноябре 1941 года во главе группы бойцов был послан на операцию по ликвидации бандитской группы в сел. Галанчож. Абдулаев проявил трусость и дезертировал с поля боя, бросив бойцов, за что осуждён военным трибуналом на 10 лет тюремного заключения.

    ПОСТАНОВИЛИ: Решение Галанчожского РК ВКП(б) от 23.XI.1942 года утвердить.

    Абдулаева Дудука Абдулаевича за трусость и предательство, как осуждённого на 10 лет заключения, из кандидатов в члены ВКП(б) ИСКЛЮЧИТЬ»[1138].

    29 октября 1941 года работники милиции задержали в селе Борзой Шатоевского района Найзулу Джангиреева, который уклонялся от трудовой повинности и подстрекал к этому население. Его брат, Гучик Джангиреев, призвал односельчан на помощь. После заявления Гучика: «Советской власти нет, можно действовать» собравшаяся толпа обезоружила работников милиции, разгромила сельсовет и разграбила колхозный скот. С присоединившимися повстанцами из окрестных сёл борзоевцы оказали вооружённое сопротивление опергруппе НКВД, однако, не выдержав ответного удара, рассеялись по лесам и ущельям, как и участники состоявшегося чуть позже аналогичного выступления в Бавлоевском сельсовете Итум-Калинского района[1139].

    Разрозненные выступления мятежников были подавлены. Однако Исраилов не зря учился в Коммунистическом университете! Вспомнив высказывание Ленина «Дайте нам организацию революционеров, и мы перевернём Россию», он активно занялся партийным строительством. Свою организацию Исраилов строил по принципу вооружённых отрядов, охватывавших своей деятельностью определённый район или группу населённых пунктов. Основным звеном были аулкомы или тройки-пятёрки, проводившие антисоветскую и повстанческую работу на местах[1140].

    Уже 28 января 1942 года Исраилов проводит в Орджоникидзе (ныне Владикавказ) нелегальное собрание, на котором учреждается «Особая партия кавказских братьев» (ОПКБ)[1141]. Как и положено уважающей себя партии, ОПКБ имела свой устав, программу, предусматривающую «создание на Кавказе свободной братской Федеративной республики государств братских народов Кавказа по мандату Германской империи», а также символику:

    «Герб ОПКБ означает:

    ОРЁЛ

    а) голова орла окружена изображением солнца с одиннадцатью золотыми лучами;

    б) на лицевом крыле его рисован пучком коса, серп, молот и ручка;

    в) в его когтях правой ноги в захваченном виде нарисована ядовитая змея;

    г) в его когтях левой ноги в захваченном виде нарисована свинья;

    д) на спине между крыльями нарисованы вооружённые двое людей в кавказской форме, один из них в стреляющем виде в змею, а другой шашкой режет свинью…

    Объяснения ГЕРБА такое:

    I. Орёл в целом означает Кавказ.

    II. Солнцем обозначается Свобода.

    III. Одиннадцать солнечных лучей обозначают одиннадцать братских народов Кавказа.

    IV. Коса обозначает скотовода-крестьянина;

    Серп — хлебороба-крестьянина;

    Молот — рабочего из кавказских братьев;

    Ручка — наука и учёба для братьев Кавказа.

    V. Ядовитая змея — обозначается большевик, потерпевший поражение.

    VI. Свинья — обозначается русский варвар, потерпевший поражение.

    VII. Вооружённые люди — обозначаются братья ОПКБ, ведущие борьбу с большевистским варварством и русским деспотизмом»[1142].

    Позднее, чтобы лучше угодить вкусам будущих немецких хозяев, Исраилов переименовал свою организацию в «Национал-социалистическую партию кавказских братьев» (НСПКБ)[1143]. Её численность, по данным НКВД, вскоре достигла 5000 человек[1144]. Это вполне похоже на правду, если учесть, что в феврале 1944 года оперативной группой НКВД были захвачены списки членов НСПКБ по 20 аулам Итум-Калинского, Галанчожского, Шатоевского и Пригородного районов ЧИ АССР общей численностью 540 человек[1145], при том, что только в Чечне (без Ингушетии) тогда насчитывалось около 250 аулов.


    Немецкая листовка.


    Другой крупной антисоветской группировкой на территории Чечено-Ингушетии была созданная в ноябре 1941 года так называемая «Чечено-горская национал-социалистическая подпольная организация». Её лидер Майрбек Шерипов, как и Исраилов, являлся представителем нового поколения. Сын царского офицера и младший брат героя Гражданской войны Асланбека Шерипова, родился в 1905 году. Так же, как и Исраилов, вступил в ВКП(б), так же был арестован за антисоветскую пропаганду — в 1938 году, а в 1939 году освобождён за недоказанностью вины. Однако в отличие от Исраилова, Шерипов имел более высокий общественный статус, являясь председателем Леспромсовета ЧИ АССР[1146].

    Перейдя осенью 1941 года на нелегальное положение, Майрбек Шерипов объединил вокруг себя главарей банд, дезертиров, беглых уголовников, скрывавшихся на территории Шатоевского, Чеберлоевского и части Итум-Калинского районов, а также установил связи с религиозными и тейповыми авторитетами сёл, пытаясь с их помощью склонить население на вооружённое выступление против Советской власти. Основная база Шерипова, где он скрывался и проводил вербовку единомышленников, находилась в Шатоевском районе. Там у него были широкие родственные связи[1147].

    Шерипов неоднократно менял название своей организации: «Общество спасения горцев», «Союз освобождённых горцев», «Чечено-ингушский союз горских националистов» и, наконец, как закономерный итог, «Чечено-горская национал-социалистическая подпольная организация». В первом полугодии 1942 года он написал программу организации, в которой изложил её идеологическую платформу, цели и задачи[1148].

    После приближения фронта к границам республики, в августе 1942 года Шерипов сумел установить связь с вдохновителем ряда прошлых восстаний муллой и сподвижником имама Гоцинского Джавотханом Муртазалиевым, который с 1925 года находился со всей семьёй на нелегальном положении. Воспользовавшись его авторитетом, он сумел поднять крупное восстание в Итум-Калинском и Шатоевском районах.

    Восстание началось в селении Дзумской Итум-Калинского района. Разгромив сельсовет и правление колхоза, Шерипов повёл сплотившихся вокруг него бандитов на районный центр Шатоевского района — селение Химой. 17 августа Химой был взят, повстанцы разгромили партийные и советские учреждения, а местное население разграбило и растащило хранившееся там имущество[1149]. Захват райцентра удался благодаря предательству начальника отдела по борьбе с бандитизмом НКВД ЧИ АССР ингуша Идриса Алиева, поддерживавшего связь с Шериповым. За сутки до нападения он предусмотрительно отозвал из Химоя оперативную группу и войсковое подразделение, которые специально предназначались для охраны райцентра на случай налёта[1150].

    После этого около 150 участников мятежа во главе с Шериповым направились захватывать райцентр Итум-Кале одноимённого района, по пути присоединяя к себе повстанцев и уголовников. Итум-Кале полторы тысячи мятежников окружили 20 августа. Однако взять село они не смогли. Находившийся там небольшой гарнизон отбил все атаки, а подошедшие две роты обратили повстанцев в бегство[1151]. Разгромленный Шерипов попытался объединиться с Исраиловым, однако органы госбезопасности смогли, наконец, организовать спецоперацию, в результате которой 7 ноября 1942 года главарь шатоевских бандитов был убит[1152].

    Следующее восстание организовал в октябре того же года немецкий унтер-офицер Реккерт, заброшенный в августе в Чечню во главе диверсионной группы. Установив связь с бандой Расула Сахабова, он при содействии религиозных авторитетов завербовал до 400 человек и, снабдив их немецким оружием, сброшенным с самолетов, сумел поднять ряд аулов Веденского и Чеберлоевского районов. Однако благодаря принятым оперативно-войсковыми мерам это вооружённое выступление было ликвидировано, Реккерт убит, а примкнувший к нему командир другой диверсионной группы Дзугаев арестован. Актив созданного Реккертом и Расулом Сахабовым повстанческого формирования в количестве 32 человек также был арестован, а сам Сахабов убит в октябре 1943 года его кровником Рамазаном Магомадовым, которому за это было обещано прощение бандитской деятельности[1153].

    В отличие от крымских татар или тех же прибалтов, в гитлеровских вооружённых формированиях оказалось не так уж и много чеченцев и ингушей. Неудивительно. Откуда им там взяться? Территория Чечено-Ингушетии, за исключением части Пседахского, Малгобекского и Ачалукского районов, не была оккупирована. Опять-таки, ввиду массового дезертирства и уклонения от призыва, количество чеченцев и ингушей в рядах Красной Армии, а, следовательно, и количество потенциальных перебежчиков и пленных было весьма скромным. Тем не менее, отважные вайнахи тоже внесли посильный вклад в борьбу за торжество гитлеровских идей.


    Подразделение Северо-Кавказского легиона, сентябрь 1942 года.


    В сентябре 1942 года в местечке Весола под Варшавой были сформированы три первых батальона Северо-Кавказского легиона — 800-й, 801-й и 802-й. При этом в 800-м батальоне имелась чеченская рота, а в 802-м — ещё две. Уже в конце 1942 года 800-й батальон был направлен на фронт в район Туапсе в состав 125-й пехотной дивизии, а 802-й — под Моздок в распоряжение 3-й танковой дивизии вермахта. После отступления немцев с Кавказа потрёпанные горные орлы, получив пополнение, оказались во Франции, где и были уничтожены или взяты в плен после высадки союзников в Нормандии[1154].

    Практически одновременно в сентябре 1942 года в Миргороде Полтавской области начинается формирование 842-го, 843-го и 844-го батальонов Северо-Кавказского легиона. В феврале 1943 года они были отправлены в Ленинградскую область для борьбы с партизанами. Чеченской ротой 842-го батальона командовал уроженец села Ачхой-Мартан Алаудин Устарханов[1155].

    В то же время в местечке Весола формируется батальон 836-A. Возглавил его только что вернувшийся из Чечни капитан Ланге, о подвигах которого речь пойдёт ниже, а 1-й чеченской ротой командовал Ады Умаров, после войны скрывшийся в США. Буква «А» в номере батальона означала «айнзатц» — уничтожение. Легионеры-каратели оставили за собой длинный кровавый след в Кировоградской, Киевской областях и во Франции.

    10 мая 1945 года остатки батальона были пленены англичанами в Дании. Опасаясь заслуженного возмездия, отважные джигиты попросили британского подданства и, разумеется, получили согласие. Однако вскоре по требованию советской стороны были выданы на расправу сталинским опричникам. Из 214 чеченцев 1-й роты 97 были привлечены к уголовной ответственности. По данным КГБ, 40 человек из числа отбывших наказание проживали в 1987 году в Чечено-Ингушской АССР[1156]. Остаётся лишь в очередной раз посетовать на чрезмерную мягкость и гуманность сталинского правосудия.

    Некоторое количество чеченцев и ингушей оказалось в составе Кавказского соединения войск СС в Северной Италии.

    Наиболее боеспособные остатки отступивших из Франции кавказских батальонов весной 1945 года немцы свели в 12-ю истребительно-противотанковую группу, оборонявшую Берлин[1157].

    2

    Райком закрыт — все ушли в банду

    После приближения линии фронта к границам республики немцы начали забрасывать на территорию Чечено-Ингушетии разведчиков и диверсантов. Эти диверсионные группы чрезвычайно благожелательно встречались местным населением. Перед забрасываемыми агентами были поставлены следующие задачи: создать и максимально усилить бандитско-повстанческие формирования и этим отвлечь на себя части действующей Красной Армии; провести ряд диверсий; перекрыть наиболее важные для Красной Армии дороги; совершать террористические акты и т. п.[1158]

    Наибольшего успеха добилась группа Реккерта, о чём рассказано выше. Самая многочисленная из разведывательно-диверсионных групп в количестве 30 парашютистов была заброшена 25 августа 1942 года на территорию Атагинского района близ села Чешки. Возглавлявший её обер-лейтенант Ланге намеревался поднять массовое вооружённое восстание в горных районах Чечни. Для этого он установил связь с Хасаном Исраиловым, а также с предателем Эльмурзаевым[1159], который, будучи начальником Старо-Юртовского райотдела НКВД, в августе 1942 года перешёл на нелегальное положение вместе с районным уполномоченным заготовительной конторы Гайтиевым и четырьмя милиционерами, забрав 8 винтовок и несколько миллионов рублей денег[1160].

    Однако в этом начинании Ланге постигла неудача. Не выполнив намеченного и преследуемый чекистско-войсковыми подразделениями, обер-лейтенант с остатками своей группы (6 человек, все немцы) сумел с помощью проводников-чеченцев во главе с Хамчиевым и Бельтоевым перейти через линию фронта обратно к немцам[1161]. Не оправдал надежд и Исраилов, которого Ланге охарактеризовал как фантазёра, а написанную им программу «кавказских братьев» назвал глупой[1162].

    Тем не менее, пробираясь к линии фронта по аулам Чечни и Ингушетии, Ланге продолжал работу по созданию бандитских ячеек, которые он называл «группы абвер». Им были организованы группы: в селе Сурхахи Назрановского района в количестве 10 человек во главе с Раадом Дакуевым, в ауле Яндырка Сунженского района численностью 13 человек, в ауле Средние Ачалуки Ачалукского района в количестве 13 человек, в ауле Пседах того же района — 5 человек. В ауле Гойты ячейка из 5 человек была создана членом группы Ланге унтер-офицером Келлером[1163].

    Одновременно с отрядом Ланге 25 августа 1942 года на территорию Галанчожского района была заброшена и группа Османа Губе[1164]. Её командир Осман Сайднуров (псевдоним Губе он взял, находясь в эмиграции), аварец по национальности, родился в 1892 году в селении Эрпели ныне Буйнакского района Дагестанской АССР в семье торговца мануфактурой. В 1915 году добровольно вступил в русскую армию. Во время гражданской войны служил у Деникина в чине поручика, командовал эскадроном. В октябре 1919 года дезертировал, проживал в Тбилиси, а с 1921 года, после освобождения Грузии красными — в Турции, откуда в 1938 году был выслан за антисоветскую деятельность. После начала Великой Отечественной войны Осман Губе прошёл курс обучения в немецкой разведывательной школе и был передан в распоряжение военно-морской разведки[1165].



    На Османа Губе немцы возлагали особые надежды, планируя сделать его своим наместником на Северном Кавказе. Для поднятия авторитета в глазах местного населения ему даже разрешили выдавать себя за немецкого полковника. Однако планам этим не суждено было сбыться — в начале января 1943 года Осман Губе и его группа были арестованы органами госбезопасности[1166]. Во время допроса несостоявшийся кавказский гауляйтер сделал красноречивое признание:

    «Среди чеченцев и ингушей я без труда находил нужных людей, готовых предать, перейти на сторону немцев и служить им.

    Меня удивляло: чем недовольны эти люди? Чеченцы и ингуши при Советской власти жили зажиточно, в достатке, гораздо лучше, чем в дореволюционное время, в чем я лично убедился после 4-х месяцев с лишним нахождения на территории Чечено-Ингушетии.

    Чеченцы и ингуши, повторяю, ни в чём не нуждаются, что бросалось в глаза мне, вспоминавшему тяжёлые условия и постоянные лишения, в которых обретала в Турции и Германии горская эмиграция. Я не находил иного объяснения, кроме того, что этими людьми из чеченцев и ингушей, настроениями изменческими в отношении своей Родины, руководили шкурнические соображения, желание при немцах сохранить хотя бы остатки своего благополучия, оказать услугу в возмещение которых оккупанты им оставили бы хоть часть имеющегося скота и продуктов, землю и жилища»[1167].

    Согласно трофейным германским документам, всего в республику было заброшено 77 парашютистов[1168]. В свою очередь, советские органы госбезопасности по 1944 год включительно обезвредили на территории ЧИ АССР 43 вражеских парашютистов. Шестеро из них были убиты, 31 задержан, ещё шестеро явились с повинной[1169].

    Вопреки уверениям Авторханова, немцы широко практиковали и заброску на парашютах оружия для чеченских бандитов. Более того, чтобы произвести впечатление на местное население, они однажды даже сбросили мелкую разменную серебряную монету царской чеканки[1170].

    Возникает резонный вопрос: а куда же всё это время смотрели местные органы внутренних дел? НКВД Чечено-Ингушетии возглавлял тогда капитан госбезопасности Султан Албогачиев, ингуш по национальности, до этого работавший в Москве следователем. В этом качестве он отличался особой жестокостью. Особенно это проявилось во время следствия по делу академика Николая Вавилова. Именно он вместе с бывшим ответственным секретарем «Московского комсомольца» Львом Шварцманом, по словам сына Вавилова, пытал академика по 7–8 часов подряд[1171].

    Усердие Албогачиева не прошло незамеченным — получив повышение, он накануне Великой Отечественной войны вернулся в родную республику. Однако вскоре выяснилось, что новоиспечённый нарком внутренних дел Чечено-Ингушетии отнюдь не горит желанием выполнять свои прямые обязанности по искоренению бандитизма. Об этом свидетельствуют многочисленные протоколы заседаний бюро Чечено-Ингушского обкома ВКП(б):

    — 15 июля 1941 года: «Нарком тов. Албогачиев не укрепил организационно наркомат, не сплотил работников и не организовал активной борьбы с бандитизмом и дезертирством»[1172].

    — начало августа 1941 года: «Албогачиев, возглавляя НКВД, всеми путями отмежёвывается от участия в борьбе с террористами»[1173].

    — 9 ноября 1941 года: «Наркомат внутренних дел (нарком т. Албогачиев) не выполнил постановления бюро Чечено-Ингушского обкома ВКП(б) от 25-го июля 1941 года, борьба с бандитизмом до последнего времени строилась на пассивных методах, в результате бандитизм не только не ликвидирован, а наоборот активизировал свои действия»[1174].

    В чем же была причина такой пассивности? В ходе одной из чекистско-войсковых операций военнослужащими 263-го полка Тбилисской дивизии войск НКВД лейтенантом Анекеевым и старшиной Нециковым был обнаружен вещмешок Исраилова-Терлоева с его дневником и перепиской. В этих документах находилось и письмо от Албогачиева следующего содержания:

    «Дорогой Терлоев! Привет тебе! Я очень огорчён, что твои горцы раньше положенного времени начали восстание (Имеется в виду восстание октября 1941 года. — И. П). Я боюсь, что если ты не послушаешь меня, и мы, работники республики, будем разоблачены… Смотри, ради Аллаха, держи присягу. Не назови нас никому.

    Ты же разоблачился сам. Ты действуй, находясь в глубоком подполье. Не дай себя арестовать. Знай, что тебя будут расстреливать. Связь держи со мной только через моих доверенных пособников.

    Ты пиши мне письмо враждебного уклона, угрожая мне возможным, а я тоже начну преследовать тебя. Сожгу твой дом, арестую кое-кого из твоих родственников, и буду выступать везде и всюду против тебя. Этим мы с тобой должны доказать, что будто мы непримиримые враги и преследуем друг друга.

    Ты не знаешь тех орджоникидзевских агентов ГЕСТАПО, через которых, я тебе говорил, нужно послать все сведения о нашей антисоветской работе.

    Пиши сведения об итогах настоящего восстания и пришли их мне, я их сразу сумею отослать по адресу в Германию. Ты порви мою записку на глазах моего посланника. Время опасное, я боюсь.

    10. XI.1941 г.»[1175]

    Подстать Албогачиеву (чью просьбу о враждебном письме Исраилов добросовестно выполнил) были и его подчинённые. О предательстве начальника отдела по борьбе с бандитизмом НКВД ЧИ АССР Идриса Алиева я уже упоминал. На районном уровне в органах внутренних дел республики также имелась целая плеяда изменников. Это начальники райотделов НКВД: Старо-Юртовского — Эльмурзаев, Шароевского — Пашаев, Итум-Калинского — Межиев, Шатоевского — Исаев, начальники райотделов милиции: Итум-Калинского — Хасаев, Чеберлоевского — Исаев, командир истребительного батальона Пригородного райотдела НКВД Орцханов и многие другие[1176].

    Чего уж говорить о рядовых сотрудниках «органов»? Документы пестрят фразами типа: «Сайдулаев Ахмад, работал оперуполномоченным Шатоевского РО НКВД, в 1942 году ушёл в банду»[1177], «Иналов Анзор, уроженец с. Гухой Итум-Калинского района, бывший милиционер Итум-Калинского районного отделения НКВД, освободил своих родных братьев из КПЗ, арестованных за дезертирство, и скрылся, захватив оружие»[1178] и т. п.

    Не отставали от чекистов и местные партийные руководители. Как было сказано на этот счёт в уже цитировавшейся записке Кобулова:

    «При приближении линии фронта в августе-сентябре 1942 г. бросили работу и бежали 80 человек членов ВКП(б), в т. ч. 16 руководителей райкомов ВКП(б), 8 руководящих работников райисполкомов и 14 председателей колхозов»[1179].

    Для справки: в это время ЧИ АССР включала в себя 24 района и город Грозный. Таким образом, со своих постов дезертировали ровно две трети 1-х секретарей райкомов. Можно предположить, что оставшиеся в основном были «русскоязычными», как например, секретарь Ножай-Юртовского РК ВКП(б) Куролесов.

    Особенно «отличилась» парторганизация Итум-Калинского района, где на нелегальное положение перешли 1-й секретарь райкома Тангиев, 2-й секретарь Садыков и другие партийные работники[1180]. На дверях местного партийного комитета впору было вывесить объявление: «Райком закрыт — все ушли в банду».

    В Галашкинском районе после получения повесток о явке в республиканский военкомат бросили работу и скрылись 3-й секретарь райкома ВКП(б) Харсиев, инструктор райкома и депутат Верховного Совета ЧИ АССР Султанов, зам. председателя райисполкома Евлоев, секретарь райкома ВЛКСМ Цичоев и ряд других ответственных работников. Другие же работники района, такие, как заведующий организационно-инструкторским отделом райкома ВКП(б) Вишагуров, председатель райисполкома Албаков, районный прокурор Аушев, оставаясь на своих местах, вступили в преступную связь с уже упомянутым руководителем разведывательно-диверсионной группы Османом Губе и были им завербованы для подготовки вооружённого восстания в тылу Красной Армии[1181].

    Инструктор Чеберлоевского райком ВКП(б) Д.С. Сулиманов незаконно приобрёл оружие, перешёл в банду и принимал участие в вооружённом выступлении против Советской власти[1182].

    А вот ещё выдержки из персональных партийных дел, рассматривавшихся Чечено-Ингушским обкомом ВКП(б):

    «ЮНУСОВ Хади Юнусович, рождения 1906 года, член ВКП(б) с 1939 года, партбилет № 2577425 (на руках), чеченец, соцпроисхождение из крестьян, колхозник, образование низшее, в момент привлечения к партответственности работал парторгом обкома в колхозе им. Гильзова сел. Мехкеты, в данное время колхозник колхоза „Красный горец“, сел. Хатуни.

    17/X–1942 года Введенский райком ВКП(б) исключил ЮНУСОВА Х. из членов ВКП(б) за уклонение от мобилизации в Красную Армию.

    УСТАНОВЛЕНО: ЮНУСОВ Х. в сентябре 1942 года подал заявление о добровольном вступлении в Нацкавдивизию. При отправке в воинскую часть ЮНУСОВ в армию не поехал и скрылся.

    ПОСТАНОВИЛИ: Решение Введенского РК ВКП(б) от 17/X–1942 года утвердить. ЮНУСОВА Хади Юнусовича, за уклонение от мобилизации в Красную Армию, из членов ВКП(б) исключить»[1183].

    «БОГАТЫРЁВ Идрис Биботович, рождения 1902 года, член ВКП(б) с 1931 года, партбилет № 1845026 (у Богатырёва), ингуш, соцпроисхождение из крестьян, образование низшее, работал председателем Галашкинского сельисполкома. В настоящее время нигде не работает.

    9-II.1943 года Галашкинский РК ВКП(б) исключил Богатырёва из членов ВКП(б) за уклонение от мобилизации в Красную Армию и как скрывающегося от органов соввласти.

    УСТАНОВЛЕНО: Богатырёв 19.1.1943 года при обсуждении вопроса „О проведении добровольного призыва чеченцев и ингушей в Красную Армию“ на общем райпартсобрании заявил о добровольном зачислении его в Красную Армию.

    При отправке добровольцев в воинскую часть, Богатырёв скрылся, бросив работу председателя сельисполкома.

    ПОСТАНОВИЛИ: Решение Галашкинского РК ВКП(б) от 9.II.1943 года утвердить, Богатырёва И.Б. за уклонение от призыва в Красную Армию из членов ВКП(б) ИСКЛЮЧИТЬ»[1184].

    Секретарь Курчалоевского райкома комсомола Кунту Сослаев был командирован на курсы усовершенствования политсостава. Резонно опасаясь, что по окончании курсов его отправят на фронт, отважный чеченский юноша симулировал куриную слепоту[1185].

    Столь же предательски повела себя и местная интеллигенция. Сотрудник редакции газеты «Ленинский путь» Эльсбек Тимуркаев вместе с Авторхановым ушёл к немцам, нарком просвещения Чантаева и нарком соцобеспечения Дакаева были связаны с Авторхановым и Шериповым, знали об их преступных намерениях и оказывали им помощь[1186].

    Зачастую предатели даже не пытались прикрываться высокими словами о борьбе за свободу и откровенно выставляли напоказ свои шкурные интересы. Так, Майрбек Шерипов, переходя осенью 1941 года на нелегальное положение, цинично объяснил своим приверженцам: «Мой брат, Шерипов Асланбек, в 1917 году предвидел свержение царя, поэтому стал бороться на стороне большевиков, я тоже знаю, что Советской власти пришёл конец, поэтому хочу идти навстречу Германии»[1187].

    Подобные примеры можно приводить бесконечно, но думается, что изложенного с лихвой хватит, чтобы убедиться в массовом предательстве чеченцев и ингушей в годы Великой Отечественной войны. Выселение эти народы заслужили полностью. Тем не менее, невзирая на факты, нынешние радетели «репрессированных народов» продолжают твердить о том, как бесчеловечно было карать всю нацию за преступления её «отдельных представителей». Один из излюбленных аргументов этой публики — ссылка на незаконность подобного коллективного наказания.

    Строго говоря, это действительно так: никакими советскими законами массовое выселение чеченцев и ингушей не предусматривалось. Однако давайте посмотрим, что бы вышло, вздумай власти действовать в 1944 году по закону.

    Как мы уже выяснили, большинство чеченцев и ингушей призывного возраста уклонились от воинской службы или дезертировали. Что полагается в условиях военного времени за дезертирство? Расстрел или штрафная рота. Применялись ли эти меры к дезертирам других национальностей? Да, применялись. Бандитизм, организация восстаний, сотрудничество с противником во время войны также наказывались по всей строгости. Как и менее тяжкие преступления, вроде членства в антисоветской подпольной организации или хранения оружия. Пособничество в совершении преступлений, укрывательство преступников, наконец, недонесение, также карались Уголовным кодексом. А уж в этом были замешаны практически все взрослые чеченцы и ингуши.

    Получается, что обличители сталинского произвола, по сути, сожалеют о том, что несколько десятков тысяч чеченских мужчин не были на законных основаниях поставлены к стенке! Впрочем, скорее всего, они просто полагают, что закон писан только для русских и прочих граждан «низшего сорта», а на гордых жителей Кавказа он не распространяется. Судя по нынешним амнистиям для чеченских боевиков, а также раздающимся с завидной регулярностью призывам «решить проблему Чечни за столом переговоров» с бандитскими главарями, так оно и есть.

    Итак, с точки зрения формальной законности кара, постигшая в 1944 году чеченцев и ингушей, была гораздо мягче той, что полагалась им согласно Уголовному Кодексу. Поскольку в этом случае практически всё взрослое население следовало расстрелять или отправить в лагеря. После чего из республики по соображениям гуманности пришлось бы вывозить и детей.

    А с моральной точки зрения? Может, стоило «простить» народы-предатели? Только вот что бы при этом подумали миллионы семей погибших солдат, глядя на отсидевшихся в тылу чеченцев и ингушей? Ведь в то время как оставшиеся без кормильцев русские семьи голодали, «доблестные» горцы торговали на рынках, без зазрения совести спекулируя сельхозпродуктами. Согласно агентурным данным, накануне депортации у многих чеченских и ингушских семей скопились крупные суммы денег, у некоторых — по 2–3 миллиона рублей[1188].

    Впрочем, и в то время у чеченцев находились «заступники». Например, заместитель начальника Отдела по борьбе с бандитизмом НКВД СССР Р.А.Руденко. Выехав 20 июня 1943 года в командировку в Чечено-Ингушетию, по возвращении он представил 15 августа на имя своего непосредственного начальника В.А. Дроздова доклад, где говорилось, в частности, следующее:

    «Рост бандитизма надо отнести за счёт таких причин, как недостаточное проведение партийно-массовой и разъяснительной работы среди населения, особенно в высокогорных районах, где много аулов и селений расположены далеко от райцентров, отсутствие агентуры, отсутствие работы с легализованными бандгруппами… допускаемые перегибы в проведении чекистско-войсковых операций, выражающиеся в массовых арестах и убийствах лиц, ранее не состоявших на оперативном учёте и не имеющих компрометирующего материала. Так, с января по июнь 1943 г. было убито 213 чел, из них на оперативном учёте состояли только 22 человека…»[1189].

    Таким образом, по мнению Руденко, стрелять можно только в тех бандитов, которые состоят на учёте, а с прочими — вести партийно-массовую работу. Если же вдуматься, то из доклада следует прямо противоположный вывод — реальное количество чеченских и ингушских бандитов было в десять раз больше, чем число состоявших на оперативном учёте: как известно, ядро банд составляли профессиональные абреки, к которым для участия в конкретных операциях присоединялось местное население.

    В отличие от сетовавшего на «недостаточное проведение партийно-массовой и разъяснительной работы» Руденко, родившиеся и выросшие на Кавказе Сталин и Берия совершенно правильно понимали психологию горцев с её принципами круговой поруки и коллективной ответственности всего рода за преступление, совершённое его членом. Потому и приняли решение о ликвидации Чечено-Ингушской АССР. Решение, обоснованность и справедливость которого вполне осознавались самими депортируемыми. Вот какие слухи циркулировали в то время среди местного населения:

    «Советская власть нам не простит. В армии не служим, в колхозах не работаем, фронту не помогаем, налогов не платим, бандитизм кругом. Карачаевцев за это выселили — и нас выселят»[1190].

    3

    Операция «Чечевица»

    Итак, решение о выселении чеченцев и ингушей было принято. Началась подготовка к операции, получившей кодовое название «Чечевица». Ответственным за её осуществление был назначен комиссар госбезопасности 2-го ранга И.А. Серов, а его помощниками — комиссары госбезопасности 2-го ранга Б.З. Кобулов, С.Н. Круглов и генерал-полковник А.Н. Аполлонов, каждый из которых возглавил один из четырёх оперативных секторов, на которые была разделена территория республики. Контролировал ход операции лично Л.П. Берия. В качестве предлога для ввода войск было объявлено о проведении учений в горных условиях. Сосредоточение войск на исходных позициях началось примерно за месяц до начала активной фазы операции[1191].

    В первую очередь необходимо было произвести точный учёт населения. 2 декабря 1943 года Кобулов и Серов доложили из Владикавказа, что созданные для этой цели оперативно-чекистские группы приступили к работе. При этом выяснилось, что за два предыдущих месяца в республике было легализовано около 1300 бандитов, скрывавшихся в лесных и горных массивах, в том числе и «ветеран» бандитского движения Джавотхан Муртазалиев, вдохновитель ряда прошлых антисоветских выступлений, включая восстание в августе 1942 года. При этом в процессе легализации бандиты сдавали лишь незначительную часть своего оружия, остальное же припрятывали до лучших времён[1192].

    К технической подготовке «тактических учений войсковых частей СКВО в горных условиях» были привлечены местные власти. Разумеется, при этом их не ставили в известность об истинной цели предстоящей операции. 20 января 1944 года Совнарком и бюро обкома ВКП(б) Чечено-Ингушской АССР приняли следующее совместное постановление:

    «СЛУШАЛИ: § 1. Об обеспечении подготовки тактических учений войсковых частей СКВО в горных условиях.

    (т.т. Гордеев, Иванов В.А.)

    ПОСТАНОВИЛИ: Для обеспечения подготовки тактических учений войсковых частей СКВО в горных условиях, проводимых на основании указания командующего войсками СКВО генерал-лейтенанта тов. КУРДЮМОВА Н.Н., Совнарком и бюро обкома ВКП(б) ЧИ АССР ПОСТАНОВЛЯЮТ:

    1. Обязать председателей райисполкомов и секретарей райкомов партии мобилизовать в порядке трудгужповинности, сроком на один месяц лошадей и ишаков, согласно приложению № 1, обеспечив их вьюками и уздечками.

    2. Предложить первым секретарям РК ВКП(б), председателям райисполкомов и райвоенкомам отбор лошадей и ишаков и подготовку вьюков и уздечек закончить к 1 февраля 1944 года. Передачу их воинским частям оформить актами комиссий, с указанием упитанности и физического состояния. Поставляемое тягло обеспечить фуражом из расчёта 35 килограмм на голову. Сдачу тягла представителям воинских частей производить по указанию военкома республики.

    3. Обязать райисполкомы для отбора лошадей и ишаков создать районные комиссии в составе: райвоенкома — председатель и членов: райветврача и зав. райЗО.

    Наркому земледелия ЧИ АССР тов. ТЕПСАЕВУ обеспечить районные комиссии опытными ветврачами.

    4. Утвердить представленный план-график по ремонту и приведению в проезжее состояние дорог и мостов в разрезе маршрутов по районам республики, согласно приложению № 2.

    5. Привлечь в порядке трудгужповинности население сроком с 23 января по 10 февраля 1944 года для приведения в проезжее состояние дорог и мостов, согласно приложению № 2.

    6. Обязать секретарей райкомов партии и председателей райисполкомов:

    а) нарезать участки дорог и закрепить их за сельсоветами и колхозами, на которых возложить ответственность за ремонт дорог и поддержание их в проезжем состоянии;

    б) на период проведения ремонта дорог и мостов утвердить председателей райисполкомов начальниками, а вторых секретарей РК ВКП(б) замами по политчасти участков для непосредственной организации ремонтных дорожных работ;

    в) обязать председателей райисполкомов и секретарей РК ВКП(б) утвердить председателей колхозов или их заместителей бригадирами на участках работ, отведённых для колхоза;

    г) обязать РК ВКП(б) выделить в каждую бригаду агитаторов для проведения политико-массовой работы среди мобилизованного населения, организации социалистического соревнования между бригадами и отдельными колхозниками на успешное проведение ремонта дорог и мостов.

    7. Обязать начальника дорожного управления т. Красикова для технического руководства ремонтом дорог и мостов, командировать на основные маршруты инженерно-технических работников и к 10 февраля 1944 года установить по всем маршрутам указательные и предупредительные знаки.

    8. Обязать заместителя начальника управления связи ЧИ АССР тов. СОЛОМЕНИКОВУ обеспечить нормальную, бесперебойную работу средств связи, установив круглосуточное дежурство монтёров, а также ответственных дежурных по управлению связи.

    9. Поручить Наркому внутренних дел тов. ДРОЗДОВУ и Наркому НКГБ тов. Рудакову обеспечить охрану средств связи, дорог, мостов и важных объектов. Райкомам ВКП(б) и райисполкомам выделить в помощь РО НКВД по охране телефонных и телеграфных линий сельских активистов, комсомольцев, авторитетных стариков — патриотов Родины, закрепив за ними определённые участки.

    10. Обязать Наркома здравоохранения ЧИ АССР т. Эпштейна принять решительные меры по ликвидации инфекционных заболеваний сыпного тифа и гриппа среди населения.

    11. Обязать РК ВКП(б) и райисполкомы, обком и райкомы ВЛКСМ развернуть широкую массово-политическую работу среди населения об успехах Красной Армии на фронтах Отечественной войны и обеспечении подготовки тактических учений частей СКВО в горных условиях, организуя встречи бойцов и офицеров Красной Армии с населением, оказывая им помощь в расквартировании, привлекая для проведения этой работы районный партийный, советский, комсомольский актив, стариков — патриотов Родины и участников Отечественной войны.

    12. Поручить отделу пропаганды и агитации обкома ВКП(б) издать плакаты и лозунги и организовать в районах тактических учений войсковых частей СКВО широкую наглядную агитацию.

    13. Для оказания помощи районам в проведении настоящего постановления в жизнь, командировать сроком до 10 февраля с.г. ответственных уполномоченных обкома ВКП(б) и СНК ЧИ АССР, согласно приложению № 3.

    (Председатель Совнаркома ЧИАССР С. Моллаев) (Секретарь Чечено-Ингушского обкома ВКП(б) Х. Решидов»[1193].)

    «Сов. секретно

    Телеграмма №№ 5351,5352

    17. II-44 года

    Товарищу СТАЛИНУ

    Подготовка операции по выселению чеченцев и ингушей заканчивается. После уточнения взято на учёт подлежащих переселению 459.486 человек, включая проживающих в районах Дагестана, граничащих с Чечено-Ингушетией, и в городе Владикавказе. На месте мною проверяется состояние дел по подготовке переселения и принимаются необходимые меры.

    Учитывая масштабы операции и особенность горных районов, решено выселение провести (включая посадку людей в эшелоны) в течение 8 дней, в пределах которых в первые 3 дня будет закончена операция по всем низменным и предгорным районам и частично по некоторым поселениям горных районов, с охватом свыше 300 тысяч человек. В остальные 4 дня будут проведены выселения по всем горным районам с охватом оставшихся 150 тысяч человек.

    В период проведения операции в низменных районах, т. е. в первые 3 дня, все населённые пункты горных районов, где выселение будет начато на 3 дня позже, будут блокированы уже заблаговременно введёнными туда войсковыми командами под начальством чекистов.

    Среди чеченцев и ингушей отмечается много высказываний, в особенности связанных с появлением войск. Часть населения реагирует на появление войск в соответствии с официальной версией, согласно которой якобы проводятся учебные манёвры частей Красной Армии в горных условиях. Другая часть населения высказывает предположение о выселении чеченцев и ингушей. Некоторые считают, что будут выселять бандитов, немецких пособников и другой антисоветский элемент.

    Отмечено большое количество высказываний о необходимости оказать сопротивление выселению. Всё это в намечаемых оперативно-чекистских мероприятиях нами учтено.

    Приняты все необходимые меры к тому, чтобы выселение провести организованно, в указанные выше сроки и без серьёзных инцидентов. В частности, к выселению будут привлечены 6–7 тысяч дагестанцев и 3 тысячи осетин из колхозного и сельского актива районов Дагестана и Северной Осетии, прилегающих к Чечено-Ингушетии, а также сельские активисты из числа русских, в тех районах, где имеется русское население. Русские, дагестанцы и осетины также будут частично использованы для охраны скота, жилья и хозяйств выселяемых. В ближайшие дни подготовка к проведению операции будет полностью закончено и выселение намечено начать 22 или 23 февраля.

    Учитывая серьёзность операции, прошу разрешить мне остаться на месте до завершения операции хотя бы в основном, т. е. до 26–27 февраля.

    (НКВД СССР БЕРИЯ»[1194])

    Показательный момент: для помощи в выселении привлекаются дагестанцы и осетины. Ранее для борьбы с чеченскими бандами в сопредельных районах Грузии привлекались отряды тушинцев и хевсур. Похоже, что бандитствующие обитатели Чечено-Ингушетии сумели настолько досадить всем окрестным народностям, что те с радостью готовы были помочь спровадить своих беспокойных соседей куда-нибудь подальше.

    Наконец всё было готово:

    «Сов. секретно

    Телеграмма №№ 5807,5833

    22. II-1944 г.

    Товарищу СТАЛИНУ

    Для успешного проведения операции по выселению чеченцев и ингушей, после Ваших указаний в дополнение к чекистско-войсковым мероприятиям проделано следующее:

    1. Мною был вызван председатель Совнаркома Моллаев, которому сообщил решение правительства о выселении чеченцев и ингушей и о мотивах, которые легли в основу этого решения. Моллаев, после моего сообщения, прослезился, но взял себя в руки и обещал выполнить все задания, которые ему будут даны в связи с выселением. (По данным НКВД, накануне жена этого „плачущего большевика“ купила золотой браслет стоимостью 30 тысяч рублей[1195]И. П.) Затем в Грозном вместе с ним были намечены и созваны 9 руководящих работников из чеченцев и ингушей, которым было объявлено о ходе выселения чеченцев и ингушей и причинах их выселения. Им было предложено принять активное участие в доведении до населения решения правительства о выселении, порядок выселения, условий устройства в местах нового расселения, а также были поставлены задачи:

    Во избежание эксцессов призывать население к неуклонному выполнению распоряжений работников, возглавляющих выселение. Присутствовавшие работники выразили готовность приложить свои усилия для выполнения предлагаемых мер и уже практически приступили к работе. 40 республиканских партийных и советских работников из чеченцев и ингушей нами прикреплены к 24 районам с задачей подобрать из местного актива по каждому населённому пункту 2–3 чел, которые должны будут, в день выселения до начала операции на специально собранных нашими работниками сходах мужчин, выступить с соответствующим разъяснением решения правительства о выселении.

    Кроме того, мною проведена беседа с наиболее влиятельными в Чечено-Ингушетии высшими духовными лицами АРСАНОВЫМ БАУДИНОМ, ЯНДАРОВЫМ АБДУЛ ГАМИДОМ и ГАЙСУМОВЫМ АББАСОМ, которым также было объявлено о решении правительства и после соответствующей обработки предложено провести необходимую работу среди населения через связанных с ними мулл и других местных „авторитетов“. Перечисленные духовные лица, в сопровождении наших работников, уже приступили к работе с муллами и мюридами, обязывая их призывать население к подчинению распоряжениям власти. Как партийно-советским работникам, так и духовным лицам, используемым нами, обещаны некоторые льготы по переселению (несколько будет увеличена норма разрешённых к вывозу вещей). Необходимые для проведения выселения войска, оперработники и транспорт стянуты непосредственно в места операции, командно-оперативный состав соответствии[1196] проинструктирован и готов к проведению операции. Выселение начинаем с рассвета 23 февраля с.г. С двух часов ночи на 23 февраля все населённые пункты будут оцеплены, заранее намеченные места засад и дозоров будут заняты опергруппами с задачей воспрепятствовать выходу населения за территорию населённых пунктов. На рассвете мужчины будут созваны нашими оперработниками на сходы, где им на родном языке будет объявлено решение правительства о выселении чеченцев и ингушей. В высокогорных районах сходы созываться не будут, в силу большой разбросанности населённых пунктов. После этих сходов будет предложено выделить 10–15 человек для объявления семьям собравшихся о сборе вещей, а остальная часть схода будет разоружена и доставлена к местам погрузки в эшелоны. Изъятие намеченных к аресту антисоветских элементов в основном закончено. Считаю, что операция по выселению чеченцев и ингушей будет проведена успешно.

    (БЕРИЯ»[1197])

    Каждая оперативная группа, состоящая из одного оперработника и двух бойцов войск НКВД, должна была произвести выселение четырёх семей. Технология действий опергрупп была следующей. По прибытии в дом выселяемых производился обыск, в ходе которого изымалось огнестрельное и холодное оружие, валюта, антисоветская литература. Главе семьи предлагалось выдать участников созданных немцами отрядов и лиц, помогавших фашистам. Здесь же объявлялась причина выселения: «В период немецко-фашистского наступления на Северный Кавказ чеченцы и ингуши в тылу Красной Армии проявили себя антисоветски, создавали бандитские группы, убивали бойцов Красной Армии и честных советских граждан, укрывали немецких парашютистов».

    Затем имущество и люди — в первую очередь женщины с грудными детьми — грузились на транспортные средства и под охраной направлялись к месту сбора. С собой разрешалось брать продовольствие, мелкий бытовой и сельскохозяйственный инвентарь из расчёта 100 кг на каждого человека, но не более полутонны на семью. Деньги и бытовые драгоценности изъятию не подлежали. На каждую семью составлялось по два экземпляра учётных карточек, где отмечались все, в том числе и отсутствующие, домочадцы, обнаруженные и изъятые при обыске вещи. На сельскохозяйственное оборудование, фураж, крупный рогатый скот выдавалась квитанция для восстановления хозяйства по новому месту жительства. Оставшееся движимое и недвижимое имущество переписывалось представителями приёмной комиссии. Все подозрительные лица подвергались аресту. В случае сопротивления или попыток к бегству виновные расстреливались на месте без каких-либо окриков и предупредительных выстрелов[1198].

    «Сов. секретно

    Телеграмма № 6051

    от 23.II-1944 г.

    Товарищу СТАЛИНУ

    Сегодня 23 февраля на рассвете начали операцию по выселению чеченцев и ингушей. Выселение проходит нормально. Заслуживающих внимания происшествий нет. Имело место 6 случаев попытки к сопротивлению со стороны отдельных лиц, которые пресечены арестом или применением оружия. Из намеченных к изъятию в связи с операцией лиц арестовано 842 человека.

    На 11 часов утра вывезено из населённых пунктов 94 тысячи 741 человек, т. е. свыше 20 % подлежащих выселению, погружено в железнодорожные эшелоны из этого числа 20 тысяч 23 человека.

    (БЕРИЯ»[1199])

    Невзирая на то, что подготовка к операции велась в условиях строжайшей секретности, полностью избежать утечки информации не удалось. Согласно агентурным данным, поступавшим в НКВД накануне выселения, привыкшие к вялым и нерешительным действиям властей чеченцы были настроены весьма воинственно. Так, легализованный бандит Исханов Саидахмед пообещал: «При попытке меня арестовать я не сдамся живым, буду держаться, сколько могу. Немцы сейчас отступают с таким расчётом, чтобы Красную Армию весной уничтожить. Надо во что бы то ни стало держаться». Житель же аула Нижний Лод Джамолдинов Шаца заявил: «Нам надо готовить народ к тому, чтобы в первый же день выселения поднять восстание»[1200].

    В сегодняшних публикациях нет-нет, да и промелькнёт восхищённый рассказ о том, как свободолюбивые чеченцы героически сопротивлялись депортации:

    «Беседовал я с моим добрым знакомым, бывшим офицером-пограничником, который в 1943-м участвовал в выселении чеченцев. Из его рассказа я, помимо всего прочего, впервые узнал, каких потерь стоила „нам“ эта акция, какую мужественную борьбу вёл чеченский народ, с оружием в руках защищая каждый дом, каждый камень»[1201].

    На самом деле это всего лишь сказки, призванные потешить уязвлённое самолюбие «воинственных горцев». Стоило властям продемонстрировать свою силу и твёрдость, как гордые джигиты послушно отправились к сборным пунктам, даже не помышляя о сопротивлении. С теми немногими, кто сопротивлялся, особо не церемонились:

    «В Кучалойском районе при оказании вооружённого сопротивления убиты легализованные бандиты Басаев Абу Бакар и Нанагаев Хамид. У убитых изъяты: винтовка, револьвер и автомат»[1202].

    «При нападении на оперативную группу в Шалинском районе убит один чеченец и тяжело ранен один. В Урус-Мордановском районе при попытке к бегству убито четыре человека. В Шатоевском районе при попытке к нападению на часовых убит один чеченец. Легко ранены два наших сотрудника (кинжалами)»[1203].

    «При отправлении эшелона СК-241 со ст. Яны-Кургаш Ташкентской ж.д. спецпереселенец Кадыев пытался бежать из эшелона. При задержании Кадыев пытался нанести удар камнем красноармейцу Карбенко, вследствие чего было применено оружие. Выстрелом Кадыев был ранен и в больнице умер»[1204].

    В целом же в ходе депортации были убиты при сопротивлении или попытке к бегству всего лишь 50 человек[1205].

    Неделю спустя операция, в основном, была завершена:

    «Сов. секретно

    Телеграмма №№ 6684, 6685

    от 29.II-1944 г.

    Товарищу СТАЛИНУ

    1. Докладываю об итогах операции по выселению чеченцев и ингушей.

    Выселение было начато 23 февраля в большинстве районов, за исключением высокогорных населённых пунктов.

    По 29 февраля выселено и погружено в железнодорожные эшелоны 478.479 человек, в том числе: 91.250 ингушей и 387.229 чеченцев.

    Погружено 177 эшелонов, из которых 159 эшелонов уже отправлено к месту нового поселения.

    Сегодня отправлен эшелон с бывшими руководящими работниками и религиозными авторитетами Чечено-Ингушетии, которые нами использовались при проведении операции.

    Из некоторых пунктов высокогорного Галанчожского района остались невывезенными 6 тысяч чеченцев, в силу большого снегопада и бездорожья, вывоз и погрузка которых будет закончена в 2 дня. Операция прошла организованно и без серьёзных случаев сопротивления или других инцидентов. Случаи попытки к бегству и укрытию от выселения носили единичный характер и все без исключения были пресечены. Проводится прочёска и лесных районов, где временно оставлено до гарнизона войск НКВД и опергруппа чекистов. За время подготовки и проведения операции арестовано 2.016 человек антисоветского элемента из числа чеченцев и ингушей, изъято огнестрельного оружия 20.072 единицы, в том числе: винтовок 4.868, пулемётов и автоматов 479.

    Граничащее с Чечено-Ингушетией население отнеслось к выселению чеченцев и ингушей одобрительно.

    Руководители партийных и советских органов Северной Осетии, Дагестана и Грузии уже приступили к работе по освоению отошедших к этим республикам новых районов.

    2. Для обеспечения подготовки и успешного проведения операции по выселению балкарцев приняты все необходимые меры. Подготовительная работа будет закончена до 10 марта и с 10 по 15 марта будет проведено выселение балкарцев.

    Сегодня заканчиваем здесь работу и выезжаем на один день в Кабардино-Балкарию и оттуда в Москву.

    (Л. БЕРИЯ»[1206])

    Обращает на себя внимание количество изъятого оружия, которого с лихвой хватило бы на целую дивизию. Нетрудно догадаться, что все эти стволы предназначались отнюдь не для защиты стад от волков.

    4

    Местечковые страсти в чеченских горах

    Разумеется, вне зависимости от реальной вины чеченцев и ингушей, в глазах нынешних поборников демократии их депортация выглядит неслыханным злодеянием. Увы, эпоха «перестройки» с её вакханалией разнузданного антисталинизма безвозвратно ушла. Опять же, «подвиги» нынешних борцов за «независимую Ичкерию» отнюдь не прибавляют им популярности. Всё большее количество наших сограждан начинает склоняться к мысли, что тогдашнее выселение было вполне оправданным.

    Стремясь любой ценой не допустить подобного сдвига в общественном мнении, либеральная пропаганда прибегает к сочинению разного рода страшилок о преступлениях сталинских опричников. Так, на страницы газет регулярно вбрасывается душераздирающая история про зверское уничтожение населения чеченского аула Хайбах:

    «В 1944 году в конюшне высокогорного аула Хайбах были заживо сожжены 705 человек.

    Старики, женщины и дети высокогорного аула Хайбах не могли спуститься с гор и тем самым срывали планы депортации. О том, что с ними случилось потом, рассказывает руководитель поискового центра „Подвиг“ Международного союза ветеранов войн и вооруженных сил, возглавивший в 1990 году чрезвычайную комиссию по расследованию геноцида в Хайбахе, Степан Кашурко»[1207].

    Прежде чем ломать голову над вопросом, как палачи из НКВД сумели затолкать целый батальон чеченцев в деревянную конюшню маленького высокогорного аула, вспомним обстановку, в которой действовала «чрезвычайная комиссия» во главе с господином Кашурко. 1990 год, канун развала Союза, невиданный всплеск национализма… Всюду создаются «народные фронты», старательно вспоминаются действительные, а чаще вымышленные обиды. Национально-озабоченная публика с энтузиазмом занимается выкапыванием безымянных трупов, объявляя их «жертвами сталинских репрессий». Стоит ли удивляться явным нелепостям и несуразностям, тем более что главные из них ещё впереди:

    «Мы кинулись на пепелище. К ужасу, моя нога провалилась в грудную клетку сгоревшего человека. Кто-то закричал, что это его жена. Я с трудом высвободился из этого капкана. Очевидец сожжения Дзияудин Мальсагов (бывший замнаркома юстиции) рассказал плачущим старикам, что он пережил на этом месте 46 лет назад, когда его прикомандировали в помощь НКГБ. Людей прорвало. Говорили о сгоревших матерях, женах, отцах, дедах…»[1208].

    Что с точки зрения здравого смысла должен сделать любой чеченец, знающий, что его жену сожгли в этом ауле? Особенно учитывая отношение жителей Кавказа к родственным связям? Естественно, при первой же возможности, то есть сразу после возвращения из ссылки, отправиться в Хайбах, чтобы найти её останки и по-человечески похоронить. А не оставлять их на несколько десятилетий незахороненными на пепелище, чтобы потом по ним топтались всякие досужие журналисты.

    Не менее интересно, как удалось с первого взгляда столь уверенно опознать сгоревший труп, пролежавший почти полвека под открытым небом? И мог ли Кашурко с его познаниями в криминалистике самостоятельно и без подсказки отличить скелет сгоревшей сорок с лишним лет назад чеченской женщины от, скажем, скелета сожжённого неделю назад русского раба?

    Кстати, биография самого председателя «чрезвычайной комиссии» тоже выглядит весьма подозрительной.

    «Накануне 20-летия Победы маршала Конева назначили председателем Центрального штаба Всесоюзного похода по дорогам войны. Я был капитан-лейтенантом ВМФ в запасе, журналистом»[1209].

    Итак, по собственным словам Кашурко, в 1965 году он находился в запасе, в звании капитан-лейтенанта. Однако в последующие годы Степан Савельевич сделал прямо-таки феерическую карьеру. В 2005-м, согласно справке «Новой газеты», он уже капитан 1-го ранга в отставке[1210]. В следующем году мы встречаем его уже в звании адмирала[1211]. Завершил же свой жизненный путь «большой и искренний друг чеченцев и ингушей» в звании генерал-полковника[1212].

    Таким образом, перед нами либо самозванец, либо человек сомнительного психического здоровья. Тем не менее, излагаемый им бред всерьёз тиражируется нынешними СМИ.

    Однако продолжим рассказ Кашурко:

    «Чеченцы просили привезти к ним Гвишиани, пусть посмотрит людям в глаза. Я пообещал выполнить просьбу.

    — Невероятно. Вы собирались пригласить Гвишиани в Хайбах?

    — Мы решили выкрасть его. С помощью Звиада Гамсахурдиа прибыли в роскошный дом. Но судьба уберегла палача от ответа — мы опоздали: разбитый параличом, он скончался. В Хайбах мы вернулись через три дня. Горцы сказали только: „Шакалу шакалья смерть!“ Под дробь барабана мы сожгли на том месте, откуда он командовал: „Огонь!“, его полутораметровый портрет»[1213].

    Если вы думаете, что господин Кашурко чистосердечно признался в совершении преступления — подготовке похищения человека, и теперь его можно привлечь к ответственности в соответствии с действующим Уголовным кодексом РФ, то глубоко ошибаетесь. Любой адвокат в два счёта докажет, что на самом деле его подзащитный себя оговаривает. Похитить человека, который к тому времени уже 24 года как мёртв, можно разве что выкопав его из могилы или слетав на тот свет. Дело в том, что бывший в 1937 году начальником личной охраны Берии Михаил Максимович Гвишиани, которому чеченолюбивая общественность приписывает сожжение Хайбаха, умер ещё в сентябре 1966 года[1214]. Более того, это был известнейший в Грузии человек — сват Косыгина и тесть Примакова. Не знать о том, что он давно скончался, Гамсахурдиа просто не мог. Следовательно, мы имеем дело с откровенным враньём.

    Кстати, чтобы выселить или уничтожить небольшой аул, достаточно роты, которой, по логике вещей, должен командовать капитан. Однако, по мнению современных сказочников, «палач Хайбаха» носил гораздо более высокое звание. Согласно книге «Непокорённая Чечня», написанной неким Усмановым, на момент совершения своего злодеяния он был полковником: «За эту „доблестную“ операцию её руководитель полковник Гвишиани был удостоен Правительственной награды и повышен в звании»[1215]. У другого «правозащитника» Павла Поляна он уже генерал-полковник — по его версии, Хайбах сожгли «внутренние войска под командой генерал-полковника М.Гвишиани»[1216].

    Правда, два года спустя Полян, надо полагать, всё-таки удосужился прочесть справочник, составленный его коллегами по «Мемориалу» и узнать, что в описываемое время Гвишиани носил звание комиссара госбезопасности 3-го ранга. В передаче радио «Свобода» от 3 августа 2003 года он излагает дело так:

    «Имеются свидетельства, что в ряде аулов войска НКВД мирное население ликвидировали фактически, и в том числе таким варварским способом, как сожжение. Сравнительно недавно широкую огласку получила такого рода операция в ауле Хайбах, занесённого снегами. Не будучи в состоянии обеспечить транспортировку его жителей, внутренние войска, а ими командовал комиссар госбезопасности третьего ранга Гвишиани, согнали около двухсот человек, а по другим данным около шестисот-семисот человек в конюшню, там их заперли и подожгли… И в литературу введено, правда, без ссылки на источники, совершенно секретное письмо Гвишиани Берия:

    „Только для ваших глаз. Ввиду нетранспортабельности и в целях неукоснительного выполнения в срок операции „Горы“ вынужден был ликвидировать более семисот жителей в местечке Хайбах. Полковник Гвишиани“.

    Надо полагать, что „Горы“ — это подназвание подчасти операции, которая в целом называлась „Чечевица“».

    Что ж, давайте проанализируем текст этого «письма Гвишиани Берия». Первая же его фраза вызывает чувство глубокого недоумения. В самом деле, слова «только для ваших глаз» уместны в любовной записке из какой-нибудь оперетты, а отнюдь не в документе НКВД. Каждый, кто служил в армии или хотя бы посещал занятия на военной кафедре, знает, что в нашей стране использовались следующие грифы секретности: «секретно», «совершенно секретно», «совершенно секретно особой важности». Впрочем, гриф «только для ваших глаз» («For Your Eyes Only») действительно существует в природе. Он используется в секретных документах в Соединённых Штатах Америки.

    Таким образом, можно с уверенностью предположить, что указанное «письмо» было сфабриковано в США, причём первоначально оно было написано по-английски, и лишь затем переведено на русский язык. В этом случае сразу становятся понятны и другие имеющиеся в нём несообразности.

    Так, Хайбах почему-то именуется «местечком». Между тем, во всех виденных мною документах чеченские населённые пункты обозначаются как аулы, хутора, селения, однако термин «местечко» нигде не встречается. Сам Гвишиани, коренной грузин, вряд ли мог употребить подобное слово. Другое дело, если автором «документа» про сожжённый Хайбах является какой-нибудь проживающий на Брайтон-бич уроженец Жмеринки.

    Вполне естественно, что загадочное для американского обывателя звание «комиссар госбезопасности 3-го ранга» превращается в «полковника», хотя на самом деле оно соответствовало званию генерал-лейтенанта. Кроме того, сочинитель «письма» не знал, что операция по выселению чеченцев называлась «Чечевица», и поэтому придумал для неё название «Горы».

    Самое же главное, что других документальных доказательств уничтожения жителей чеченских аулов во время депортации, кроме этой филькиной грамоты, не существует. Если даже главный «реабилитатор», бывший секретарь ЦК КПСС Александр Яковлев, имея допуск ко всем архивам с правом публиковать содержимое любого из них, заявляет, что документы о сожжении чеченских аулов есть, но не приводит ни их самих, ни хотя бы ссылок, то речь явно идёт о плодах его больной фантазии[1217].

    Впрочем, защитников прав униженных и оскорблённых народов все эти доводы ничуть не убедят. Главный пропагандист мифа о сожжённом Хайбахе не в ладах с головой? Ничего страшного. Нет документов? Тем хуже для документов! Они, разумеется, уничтожены или до сих пор хранятся в наисверхсекретнейшей особой папке.

    Но вернёмся к судьбе депортируемых. Львиная доля выселенных чеченцев и ингушей была направлена в Среднюю Азию — 402 922 человека в Казахстан, 88 649 — в Киргизию[1218].

    Если верить обличителям «преступлений тоталитаризма», выселение чеченцев и ингушей сопровождалось их массовой гибелью — во время перевозки к новому месту жительства якобы погибла чуть ли не треть, а то и половина депортируемых. Это не соответствует действительности. На самом деле, согласно документам НКВД, во время транспортировки умерло 1272 спецпереселенца или 0,26 % от их общего числа[1219].

    Утверждения, будто эти цифры занижены, так как умерших якобы без регистрации выбрасывали из вагонов, просто несерьёзны. В самом деле, поставьте себя на место начальника эшелона, который принял в исходном пункте одно количество спецпереселенцев, а доставил к месту назначения меньшее число. Ему сразу же задали бы вопрос: а где недостающие люди? Умерли, говорите? А может, сбежали? Или освобождены вами за взятку? Поэтому все случаи гибели депортируемых в пути документировались.

    Ну а что же те немногие чеченцы и ингуши, которые действительно честно воевали в рядах Красной Армии? Вопреки общепринятому мнению, они отнюдь не подвергались поголовному выселению. Многие из них освобождались от статуса спецпоселенцев, однако лишались при этом права проживания на Кавказе. Так, например, за боевые заслуги была снята с учета на спецпоселение семья командира миномётной батареи капитана У.А. Оздоева, имевшего пять государственных наград. Ей разрешалось проживание в Ужгороде[1220]. Не выселялись также чеченки и ингушки, состоящие в браке с лицами других национальностей[1221].

    Как я уже говорил выше, по данным отдела спецпоселений МВД СССР, на 1 апреля 1949 года насчитывалось 75 чеченцев и ингушей, не подвергавшихся выселению[1222], из них 22 проживали на территории Грозненской области[1223].

    Ещё один миф, касающийся депортации, связан с якобы мужественным поведением чеченских бандитов и их лидеров, сумевших избежать депортации и партизанивших чуть ли не до возвращения чеченцев из ссылки. Конечно, кое-кто из чеченцев или ингушей мог все эти годы скрываться в горах. Однако даже если это и так, то вреда от них не было — сразу после выселения уровень бандитизма на территории бывшей ЧИ АССР снизился до характерного для «спокойных» регионов.

    Большинство бандитских главарей были либо убиты, либо арестованы во время депортации. Дольше многих скрывался лидер Национал-социалистической партии кавказских братьев Хасан Исраилов. В ноябре 1944 года он отправил начальнику УНКВД Грозненской области В.А. Дроздову униженное и слезливое письмо:

    «Здравствуйте. Желаю Вам дорогой Дроздов, я писал телеграммы в Москву. Прошу передать их по адресам и через Яндарова прислать мне расписки почтой с копией Вашей телеграммы. Дорогой Дроздов, я прошу Вас сделать всё возможное и для того, чтобы добиться из Москвы прощения за мои грехи, ибо не так велики, как рисуются. Прошу прислать мне через Яндарова копировальной бумаги 10–20 штук, доклад Сталина от 7 ноября 1944 года, военно-политические журналы и брошюры не менее 10 штук, химических карандашей 10 штук.

    Дорогой Дроздов, прошу сообщить мне о судьбе Хусейна и Османа, где они, осуждены ли они или нет.

    Дорогой Дроздов, я нуждаюсь в лекарстве против туберкулезной бациллы, пришли наилучшее лекарство.

    С приветом — писал Хасан Исраилов (Терлоев)»[1224].

    Однако эта просьба осталась без ответа. 15 декабря 1944 года главарь чеченских бандитов был смертельно ранен в результате спецоперации. 29 декабря бывшие члены банды Хасана Исраилова выдали его труп НКВД. После опознания он был похоронен в Урус-Мартане[1225].

    Но может быть, обеспечив минимальные потери чеченцев и ингушей при выселении, власти специально морили их на новом месте? Действительно, смертность спецпереселенцев там оказалась весьма высокой. Хотя, конечно, погибла не половина и не треть высланных. К 1 января 1953 года на поселении находилось 316 717 чеченцев и 83 518 ингушей[1226]. Таким образом, общее количество выселенных сократилось примерно на 90 тысяч человек. Впрочем, не следует считать, будто все они умерли. Во-первых, часть депортированных была учтена дважды. Из-за этого их численность оказалась завышенной. К 1 октября 1948 года из числа выселенных с Северного Кавказа 32 981 человек был исключён из списков как дважды учитывавшийся в момент первоначального вселения[1227], а ещё 7018 человек были освобождены[1228].

    Чем же была вызвана высокая смертность? Сознательного уничтожения чеченцев и ингушей не было. Дело в том, что сразу после войны СССР поразил жестокий голод. В этих условиях государство должно было в первую очередь заботиться о лояльных гражданах, а чеченцы таковыми отнюдь не являлись:

    «Я бы сказал, что изо всех спецпереселенцев единственные чечены проявили себя зэками по духу. После того как их однажды предательски сдёрнули с места, они уже больше ни во что не верили. Они построили себе сакли — низкие, тёмные, жалкие, такие, что хоть пинком ноги их, кажется, разваливай. И такое же было всё их ссыльное хозяйство — на один этот день, этот месяц, этот год, безо всякого скопа, запаса, дальнего умысла. Они ели, пили, молодые ещё и одевались. Проходили годы — и так же ничего у них не было, как и в начале. Никакие чечены нигде не пытались угодить или понравиться начальству — но всегда горды перед ним и даже открыто враждебны. Презирая законы всеобуча и те школьные государственные науки, они не пускали в школу своих девочек, чтобы не испортить там, да и мальчиков не всех. Женщин своих они не посылали в колхоз. И сами на колхозных полях не горбили. Больше всего они старались устроиться шофёрами: ухаживать за мотором — не унизительно, в постоянном движении автомобиля они находили насыщение своей джигитской страсти, в шофёрских возможностях — своей страсти воровской. Впрочем, эту последнюю страсть они удовлетворяли и непосредственно. Они принесли в мирный честный дремавший Казахстан понятие: „украли“, „обчистили“. Они могли угнать скот, обворовать дом, а иногда и просто отнять силою. Местных жителей и тех ссыльных, что так легко подчинились начальству, они расценивали почти как ту же породу. Они уважали только бунтарей»[1229].

    Вполне естественно, что традиционное отсутствие трудолюбия и привычка добывать пропитание разбоем и грабежом, так восхищающие Солженицына, отнюдь не способствовали выживанию вольнолюбивых джигитов.

    Тем не менее, постепенно переселенцы обжились на новом месте, и перепись 1959 года даёт уже большую цифру чеченцев и ингушей, чем было на момент выселения: 418,8 тыс. чеченцев, 106 тыс. ингушей[1230].

    Александр Дюков

    Милость к падшим: советские репрессии против нацистских пособников

    Еще во время «холодной войны» на Западе вдруг стали расценивать советские репрессии против сотрудничавших с немецкими оккупантами коллаборационистов как очередное преступление тоталитарного коммунистического режима. Подобное обвинение выглядело, правду сказать, совершенно диким: что, в конце концов, был должен делать Кремль с нацистскими пособниками? Выдавать им повышенную пенсию и билеты в санаторий?

    Однако в пропагандистской войне против Советского Союза каждое лыко было в строку. В 1978 году в Великобритании вышла книга Николая Толстого «Жертвы Ялты», в которой преступлением была названа выдача Советскому Союзу казаков 15-го кавалерийского корпуса СС. То, что эти казаки были военными преступниками, участвовавшими в карательных операциях на территории СССР и на Балканах, автора, естественно, не волновало. Не волновало это и Александра Солженицына, который в своем «Архипелаге ГУЛАГ» посвятил «жертвам» насильственной репатриации целую главу под названием «Та весна». Да и в других главах «Архипелага» немало говорилось о нацистских пособниках как о жертвах тоталитарного режима.

    Подобная пропаганда имела на Западе большой успех. Дело дошло до того, что в июле 1978 года в Великобритании был организован фонд для возведения в Лондоне мемориала «жертвам Ялты» — в том числе и нацистским пособникам.

    В Советском Союзе рассказы о невинных «жертвах Ялты», конечно же, оказались на порядок менее действенными. Невинными жертвами «власовцев» и военнослужащих всевозможных батальонов «вспомогательной полиции» у нас может назвать лишь совсем уж невменяемый маргинал, помешавшийся на антисоветизме. В нашей стране еще помнят — плохо, но помнят — те неисчислимые ужасы, которые принесла советскому народу нацистская оккупация. Бесчисленные лагеря, расстрельные рвы, сожженные вместе с жителями деревни, — во всех этих нацистских преступлениях есть вклад местных предателей, и вклад немалый.

    Однако для советской, а затем для российской публики был подготовлен иной аргумент, обосновывавший «преступность» советских репрессий против коллаборационистов. «Главные преступники, конечно, не сидели на месте в ожидании наших трибуналов и виселиц — писал все тот же Солженицын. — Они спешили на Запад, как могли, и многие ушли. Карающее же наше следствие добирало до заданных цифр за счет ягнят (тут доносы соседей помогли очень): у того почему-то на квартире стояли немцы — за что полюбили его? а этот на своих дровнях возил немцам сено — прямое сотрудничество с врагом»[1231].

    Этот тезис нашел свое дальнейшее развитие в перестроечные годы и к нашему времени обрел статус «общеизвестной истины». «Десятки миллионов наших сограждан, два-три года прожившие в жутких, нечеловеческих условиях германского гнета, после освобождения попали из огня да в полымя, — пишет, например историк Борис Соколов. — Многие из них, обвиненные в коллаборационизме, отправились в спецпоселения и лагеря…»[1232]

    Пропагандистская война против нашей истории не закончилась с распадом Советского Союза; она продолжается и по сей день, становясь все более и более активной. В прибалтийских республиках войска Красной Армии уже давно называют не освободителями, а оккупантами; кое-кому хочется, чтобы подобное произошло и в нашей стране. Именно этому готовят почву рассказы о «необоснованности» и массовости репрессий против коллаборационистов, о том, что жертвами этих репрессий становились не столько коллаборационисты, сколько невинные жители оккупированных областей.

    Однако на самом деле подобные рассказы совершенно не соответствуют действительности и основаны исключительно на слухах и домыслах. Слухи же выглядят убедительно лишь до тех пор, пока не становятся доступными архивные источники.

    Те, кто во время «холодной войны» инициировал пропагандистскую войну против советской истории, надеялись, что открытия архивов в нашей стране не произойдет никогда. Однако эти надежды не сбылись. Сегодня мы располагаем достаточными архивными материалами, чтобы разоблачить пропагандистский навет, разобраться, где ложь, а где правда.

    1

    Базовые принципы

    Прежде всего, обратимся к официальным документам, которыми регламентировалась репрессивная деятельность органов НКВД против коллаборационистов.

    Первым из этих документов стал изданный вскоре после начала победного контрнаступления под Москвой приказ НКВД СССР № 001683 от 12 декабря 1941 года «Об оперативно-чекистском обслуживании местностей, освобожденных от войск противника». Согласно этому приказу в круг обязанностей создаваемых в освобожденных районах территориальных управлений НКВД входило «через агентов, осведомителей и партизан, а также честных советских граждан установить и арестовать предателей, изменников и провокаторов, как состоявших на службе немецких оккупационных властей, так и способствовавших им в проведении антисоветских мероприятий и преследовании партийно-советского актива и честных советских граждан… Выявляемых лиц, причастных к антисоветской работе, немедленно арестовывать и предавать суду»[1233].

    16 декабря этот приказ был уточнен в директиве НКВД УССР № 33881/св.

    «Основными задачами городских и районных аппаратов НКВД на освобожденной от противника территории являются:

    1. Немедленное принятие необходимых мер, обеспечивающих революционный порядок и нормальную работу партийных, советских и общественных организаций и учреждений.

    2. Выявление и изъятие всех лиц, работавших в административных органах, созданных немцами (самоуправления, старосты, полиция и т. д.).

    3. Выявление и изъятие среди местного населения вражеских пособников, оказывавших какую бы то ни было помощь и содействие оккупантам и их ставленникам в чинимых зверствах и т. п.

    4. Наряду с использованием оставленной нами агентуры и советского актива для выявления всех враждебных элементов из числа местных жителей иметь в виду возможность оставления немцами на нелегальном положении своей агентуры из оуновцев-западников, украинских националистов других районов УССР и прочих антисоветских лиц (церковников, сектантов и др.).

    В городах и при каждом сельском населенном пункте выявлять не проживавших до момента оккупации лиц. Таких людей подвергнуть самой тщательной проверке…

    5. Через агентуру и советский актив выявить всех лиц дезертировавших из Красной Армии, после проверки и установления факта дезертирства проводить аресты…

    6. В процессе оперативной работы по выявлению насаженной агентуры немецкой разведки учесть и всесторонне разработать всех лиц, близко общавшихся с гестаповцами, полицией и немецким офицерством»[1234].

    Таким образом, арестам в освобожденных областях подлежали только сотрудники организованных немцами административных органов, полицейских формирований и лица, принимавшие участие в совершаемых нацистами преступлениях. (Следует помнить, что эти две категории в значительной мере пересекались.) Кроме того, аресту подлежали дезертиры и «враждебные элементы из числа местных жителей». Последняя формулировка была недостаточно четкой, в результате сотрудники органов НКВД на освобожденной территории не могли разобраться, следует ли арестовывать как «враждебный элемент», например, женщин, добровольно пошедших на работу в немецкие бордели.

    Этот вопрос, в частности, после освобождения в январе 1942 года Керчи встал перед лейтенантом госбезопасности Б.Г. Великовским. «Ну ладно, — сказал он. — Вот бургомистр Грузинов, отпетая сволочь. Или начальник полиции — все понятно! Но вот вы мне объясните, товарищ. Здесь немцы две недели назад, к Новому году, открыли откровенную вербовку в публичный дом. Просто предложили добровольно туда записываться. Так вот здесь у меня документы из магистратуры есть. Оказались такие женщины, которые подали туда заявления. Ну, что с ними теперь делать? Публичный дом немцы не успели открыть — мы помешали. А заявления у меня. Ну, что теперь делать, с этими бабами? Откуда они взялись? Пострелять их за это нельзя, не за что, а посадить… Ну, допустим, посадишь, а что потом с ними делать?»[1235]

    Это был лишь один из множества вопросов, возникавших в связи с излишне расплывчатой формулировкой приказа НКВД СССР № 001683. Для того чтобы снять подобные вопросы, 18 февраля 1942 года было издано указание НКВД СССР, в котором было подробно расписано, с какими конкретно категориями жителей освобожденных районов следует работать органам внутренних дел.

    «Следствием по делам арестованных ставленников немцев, опросами агентуры, заявителей и местных жителей устанавливать и брать на учет:

    а) личный состав разведывательных, контрразведывательных, полицейских и административных немецких органов, действовавших на временно захваченной противником территории с указанием установочных данных и примет каждого лица;

    б) владельцев и жильцов домов, в которых размещались упомянутые выше органы и проживали их официальные сотрудники или разведчики, а также обслуживающий их персонал;

    в) агентуру германской военной разведки, гестапо и тайной полевой полиции, оставленную в данном городе-районе или переброшенную ранее немцами в наш тыл: резидентов, агентов-разведчиков, диверсантов, террористов, радистов, связников, содержателей явочных квартир, проводников и переправщиков;

    г) членов магистратов, местных самоуправлений, старост, служащих полиции и других административных немецких органов;

    д) изменников Родины, предателей, провокаторов и немецких пособников, оказывавших содействие оккупантам в проведении различного рода мероприятий (выявление коммунистов, партизан, военнослужащих Красной Армии, изъятие у населения продовольствия, фуража, скота, теплой одежды и др.);

    е) участников контрреволюционных белогвардейских и националистических формирований, созданных немцами;

    ж) участников созданных немцами банд, которые использовались для охраны населенных пунктов, выполнения карательных и реквизиционных функций, выявления и задержания партизан и военнослужащих Красной Армии, бежавших из плена и вышедших из окружения, а также для бандитских налетов в нашем тылу;

    з) содержателей радиостанций, складов продовольствия и боеприпасов, оставленных немцами в нашем тылу для своей агентуры и бандитских групп;

    и) членов и кандидатов ВКП(б) и ВЛКСМ, прошедших регистрацию у немцев;

    к) женщин, вышедших замуж за офицеров, солдат и чиновников германской армии;

    л) содержателей притонов и домов терпимости;

    м) всех без исключения лиц служивших в созданных немцами учреждениях и предприятиях, вне зависимости от рода обязанностей (исключая насильно мобилизованный контингент), а также всех лиц, добровольно оказывавших услуги немцам, какой бы характер эти услуги ни носили;

    н) лиц, добровольно ушедших с немцами, членов их семей, связи, оставшиеся на нашей территории.

    Все, перечисленные в пунктах „а“, „в“, „г“, „д“, „е“, „ж“, „з“, „л“, подлежат немедленному аресту.

    Мелких служащих созданных немцами учреждений и организаций (истопников, уборщиц сторожей, рядовых канцелярских служащих) арестовывать лишь при наличии материалов о предательской работе с их стороны при немцах.

    Остальных подлежащих учету лиц обеспечить агентурным наблюдением»[1236].

    Приказ НКВД СССР № 001683, дополненный указаниями от 18 февраля 1942 года, определил основные принципы репрессий на освобожденных территориях. Жители территорий, побывавших под оккупацией, разумеется, не репрессировались. Аресту и впоследствии суду подвергались все сотрудники административных органов и созданных оккупантами вооруженных формирований; граждане, чье сотрудничество с оккупантами было незначительным, брались под наблюдение, однако не репрессировались. Как видим, заявление Солженицына о том, что аресту подвергались за поставку немцам телеги сена, является целиком и полностью ложным — равно как и рассказы многих его последователей.

    Отчеты о деятельности органов НКВД на освобожденной территории свидетельствуют, что никаких массовых репрессий по отношению к жителям освобожденных районов не проводилось. Арестовывались только те, кто совершил измену Родине, — и только в том случае, если эту измену можно было доказать.

    Вот докладная начальника УНКВД по Москве и Московской области об итогах работы в Можайске от 28 февраля 1942 г.:

    «Оперативной группой за период с 20 января по 20 февраля 1942 г. арестовано 258 человек, в том числе:

    а) агентов немецкой разведки — 21 человек;

    б) провокаторов и предателей — 17 человек;

    в) работников полиции — 11 человек;

    г) сотрудников немецких административных органов (член городской управы, старосты и т. п.) — 91 человек;

    д) дезертиров — 8 человек;

    е) лиц проводивших антисоветскую агитацию в период немецкой оккупации, — 13 человек;

    ж) прочего антисоветского и уголовного элемента — 97 человек.

    …Среди явных пособников немецких властей, арестованных УНКВД МО, — семь руководящих работников городской управы, весь штат полиции во главе с ее начальником Троицким и группа служащих электростанции, выдавших немцам спрятанное оборудование и восстановивших электрохозяйство»[1237].

    Как видим, за месяц было арестовано чуть более двух с половиной сотен человек. На массовые репрессии, мягко говоря, непохоже — не говоря уж о том, что необоснованными аресты агентов немецкой разведки, полицаев и членов городской управы не сможет назвать даже самый пристрастный человек.

    Но, может быть, 258 человек — это очень много в процентном отношении к числу жителей Можайска и его окрестностей?

    Конечно, нет. По данным на 1939 год, только в Можайске проживало около 12 тысяч человек[1238]. За 1940–1941 гг. это число, вероятно, несколько выросло, за время войны — несколько уменьшилось. Однако в любом случае арестованные составили что-то около 2–4 процентов от общего числа населения Можайска и окрестностей.

    Точными данными о числе репрессированных коллаборационистов за 1942 год мы, к сожалению, не обладаем. Однако это число явно невелико: за весь 1942 год судебными органами, Особым совещанием и особыми отделами НКВД было осуждено около 160 тысяч человек, заметная часть из которых — за уголовные преступления[1239].

    2

    Смена подхода

    Принципы репрессий против коллаборационистов, сформулированные зимой 1941/42 года, нельзя назвать несправедливыми. Однако уже в 1943 году в советском руководстве подобный подход стали рассматривать как излишне жестокий.

    К этому времени в Кремле успели досконально разобраться в том, что представляет собой коллаборационизм на оккупированных нацистами территориях. В 1941 году измену Родине порою видели там, где ее и в помине не было; в 1943 году пришло понимание того, что в условиях жесточайшего оккупационного режима вступление в коллаборационистские формирования было зачастую лишь средством выживания как для советских военнопленных, так и для мирных жителей[1240].

    Понимание этого факта произошло во многом благодаря массовым переходам на советскую сторону военнослужащих сформированных немцами коллаборационистских формирований. Документы свидетельствуют, что набранные из военнопленных солдаты всевозможных национальных «легионов» бежали от немцев весьма активно. Вот, например, донесение политуправления Черноморской группы Закавказского фронта от 8 января 1943 года:

    «В ночь на 9 декабря 1942 года командир 3-й роты грузинского легиона послал трех легионеров с письмом к командиру 383 сд с заявлением о переходе на сторону Красной Армии. Он просил помочь перебежчикам во время перехода. Один легионер остался в штабе дивизии, а двое направились обратно с ответом начальника штаба 383 сд. 10 декабря Чичинадзе снова направил двух легионеров в штаб дивизии и прислал карту с обозначением места перехода. Легионеры намерены были перейти на сторону Красной Армии 14 декабря. Они ставили себе задачу перебить немцев и открыть фронт для наступления нашего подразделения, но легионер Арбеладзе донес немецкому командованию о готовящемся переходе, поэтому Чичинадзе решил перейти с группой легионеров 11 декабря.

    11 декабря в 5.00 после выпуска условных ракет легионеры начали переходить группами, и капитан Чичинадзе перевел группу в составе 22 легионеров, командир взвода Чхаидзе — 26 легионеров, остальные перешли линию фронта отдельными группам по 5–6 человек. Всего 11 декабря перешло 80 человек с вооружением и снаряжением. Через день перешло еще два легионера, через два дня еще двое грузин. Последние рассказали, что после перехода группы легионеров „Грузинский легион“ был немцами разоружен, снят с фронта и отведен в тыл в направлении Гунайка — Апшеронская…

    Некоторые перебежчики объясняли свое согласие записаться в легион тем, что они были вынуждены к этому, что иначе им грозила смерть. Другие исходили из того, что немцы сильны, что они все равно займут Кавказ и потому вступление в легион является для них единственной возможностью попасть в родной край. Некоторые из них полагали, что, сражаясь в рядах легионеров на стороне немцев, они в случае оккупации немцами территории Грузии будут пользоваться определенными привилегиями. Ряд легионеров высказывали антиколхозные, мелкособственнические настроения: они ненавидят колхозы и думают только о возможности иметь свое индивидуальное хозяйство. Кроме того, многих в легионе удерживает осознание того, что немецкая армия имеет успехи…

    Можно считать, что подавляющее большинство легионеров загнано в легионы силой»[1241].

    Случай с Грузинским легионом не был уникальным. В начале сорок третьего Военный совет Юго-Западного фронта указывал:

    «В прошедших боях против наших частей немцы, ощущающие громадные недостатки в людских ресурсах, а также с целью сохранения своих собственных остатков, бросили в бой охранные отряды и отдельные формирования из бывших русских военнопленных, казаков и предателей. Изучение этого вопроса показывает, что эти формирования в большинстве случаев созданы немцами путем запугивания и обмана. Некоторая устойчивость, проявленная в боях отдельными отрядами, как стало известно из показаний пленных, объясняется угрозами со стороны немцев и боязнью быть расстрелянными нами при захвате в плен.

    Привожу несколько фактов.

    1. В районе деревни Поповка Богучарского района майор Татаренко заслал пленного обратно в отряд. Последний вскоре привел на нашу сторону 130 человек.

    2. В деревне Верлюдовка подполковник Лобанов заслал пленного обратно, который привел с собой 63 человека.

    3. В бою в районе Каменевич, Богучарово после проведенной разведки против действовавшего отряда казаков атамана Журавлева и засылки двух пехотинцев 8.2.1943 г. на нашу сторону перешли 12 вооруженных казаков, а через пару дней был пленен и весь отряд.

    Учитывая это, приказываю:

    1. Военному и политоргану внимательно изучить этот вопрос, следить за появлением отдельных отрядов и принимать меры к их разложению и пленению.

    2. Активнее практиковать засылку пленных в эти отряды с целью разъяснения отношения к ним и организации перехода.

    3. Отдельные отряды после проверки и изъятия из них организаторов и предателей испробовать в боях на наиболее трудных участках…»[1242]

    На оккупированной нацистами территории военнослужащие коллаборационистских формирований также уходили от немцев — в лес, к партизанам. Под Брянском в апреле сорок третьего рота добровольческого батальона «Припять» со всем вооружением ушла к партизанам; на следующий день немцы расстреляли оставшихся и разоружили полицию г. Мглина[1243]. Под Полоцком на сторону партизан переходит 1-я Русская национальная бригада СС под командованием подполковника Гиль-Родионова: несколько тысяч солдат (разные историки дают цифры от двух до семи тысяч), 10 орудий, 23 миномета, 77 пулеметов. Соединение ушло в лес после того, как немецкое командование приказало сжечь крупное село и уничтожить все его население от мала до велика. Соединение Родионова получило название 1-й Антифашистской партизанской бригады и вскоре отличилось в боях против карателей[1244].

    Одним из первых выводы сделал начальник Центрального штаба партизанского движения П.К. Пономаренко. В распоряжении от 9 июля 1943 года, направленном командирам партизанских соединений, Пономаренко указывал:

    «Установлено, что личный состав подразделений „власовцев“ в своем большинстве прибывает из лагерей военнопленных. Политико-моральное состояние рядового состава неустойчивое, в части „власовцев“ большинство завербовались из-за желания вырваться из голодных лагерей военнопленных. Учитывая это, гестапо насадило среди личного состава подразделений густую сеть своей агентуры, так, из опросов перебежчиков известно, что примерно на 10 человек гестапо вербует одного агента.

    В частях за проступок одного солдата несет ответственность все подразделение. Установлением круговой поруки немцы связывают людей и достигают установления известной дисциплины. Поэтому подпольные организации и партизанские отряды не должны недооценивать этого вопроса и обязаны шире развертывать работу по засылке своей агентуры для разложения создаваемых немцами частей и отрядов изнутри с целью перехода их с оружием в руках на сторону партизан. Имеется много примеров перехода на сторону партизан крупных подразделений „власовцев“, в том числе и командного состава.

    „Власовцы“ — это не политическое течение, а мероприятие, целиком инспирированное гитлеровцами, имеющее цель вызывать гражданскую войну на оккупированной территории Советского Союза. Эту затею фашистских захватчиков и их агентуры население оккупированных районов встретило организованным отпором; скрываясь от проводимых мобилизаций, население массами уходит в леса, в партизанские отряды.

    Однако создаваемые немцами различные „добровольческие“ формирования, вводимые на оккупированную территорию, усложняют обстановку в тылу и создают серьезную опасность для партизанского движения.

    Партизаны и партизанки, командиры, комиссары партизанских отрядов и бригад, секретари подпольных партийных комитетов, руководители партизанского движения должны видеть эту опасность и вести настойчиво и упорно работу по срыву замыслов немецких оккупантов — поставить местное население и военнопленных на службу гитлеровской военной машине»[1245].

    Постепенно корректировалась и репрессивная деятельность органов НКВД на освобожденной территории. В начале 1943 года наступление советских войск под Сталинградом позволило освободить обширные территории Юга России. Солдаты наступавших частей Красной Армии своими глазами видели многочисленные свидетельства уничтожения нацистами военнопленных и мирных жителей; неудивительно, что они не испытывали добрых чувств к нацистским пособникам и расстреливали их при первой возможности. «В период наступления наших войск на Кубани особое внимание уделялось гражданам, сотрудничавшим с немецкой властью, — вспоминал впоследствии офицер Михаил Фролов. — При заходе в деревню я сразу же направлял разведгруппу по хатам, и они вылавливали всех полицаев и старосту. Задержанные без долгих разговоров ставились к стенке и расстреливались. Уловив суть происходящего, другие полицаи в период вступления в ст-цу передовых армейских частей прятались в отдаленных местах и лишь после прихода НКВД с повинной возвращались в деревню»[1246].

    Следует признать, что линию поведения кубанские коллаборационисты выбрали совершенно правильную. Сотрудники НКВД в отличие от фронтовиков нацистских пособников не расстреливали; в худшем случае их ждал арест и суд. Да и число арестов, как свидетельствуют документы, было сравнительно невелико. Вот данные НКВД СССР о результатах очистки освобожденных районов Юга России по состоянию на 18 марта 1943 года.

    Как видим, общее число арестованных в областях с населением в несколько миллионов человек составило около 30 тысяч человек; назвать эти репрессии массовыми просто не поворачивается язык. Свидетельства очевидцев подтверждают данные документов: органами НКВД на свободе оставлялись многие мелкие коллаборационисты.

    Агентов германской разведки и подозрительных по шпионажу Немецких пособников Дезертиров и бандитского элемента Прочего антисоветского элемента Всего
    Сталинградская область 479 1423 78 470 2450
    Воронежская область 218 2861 319 528 3926
    Ростовская область 221 1807 121 655 2804
    Ставропольский край 312 4652 252 5216
    Краснодарский край 309 3011 1480 1200 6000
    Украинская ССР 94 1591 21 64 1770
    Орловская область 227 1449 2037 1131 4844
    Калмыцкая АССР 28 243 16 25 312
    Кабардино-Балкарская АССР 10 538 524 507 1579
    Северо-Осетинская АССР 100 506 298 38 942
    Итого: 1998 18 081 5146 4618 29 843

    Вот опубликованные недавно воспоминания Елизаветы Егоровой о ситуации, сложившейся в поселке Горняцком близ Белой Калитвы после освобождения:

    «В столовой люди были враги. Нам, рабочим и сталинградцам, давали свежую воду и бросят в нее 2–3 макаронки несоленые — выливай, да и только. Был как будто представитель из Москвы, а дело не двигалось с места. Так тянули это казачье еще месяц. Кому пойдешь жаловаться? А враги нарочно делали саботаж и смеялись нам в глаза. В шахткоме оставались все на местах, что и при гитлеровцах. Они не скрывали, что ссыпки [зерна] оставили немцы целыми для казаков, по указанию генерала Краснова, — это они говорили вслух при наших военных бойцах и офицерах, которые остались после передовых частей.

    Нам обидно было: почему же они бездействуют, разнуздались, почувствовали свое родное и пошли трепаться по тем же молодицам, которые еще не остыли от немцев. Мы все видели. Пошли гулять, казачки торжествовали и, не стесняясь, ляпали и драли глотки перед нами, сталинградцами: дескать, зачем приехали — убирайтесь вон — и редкие были улыбки со стороны сельчан. Все еще верховодили, белая сволочь.

    …Казачье распоясалось, особенно на горняцкой гряде шахт, они возомнили себя хозяевами всей страны, как при царях, при Временном правительстве, да и сейчас горланили, что, если бы не их дедушка, как они выражались, генерал Краснов, нам бы подыхать с голоду; что они кормят всю кацапню, которых надо перевешать и порубать начисто. Это можно было слышать всюду, только выйди на улицу. Бежать и только бежать с Горняцкого»[1247].

    Как видим, репрессии против коллаборационистов даже в начале 1943 года никак нельзя назвать широкомасштабными. Более того, начала проявляться разница между нормами приказа НКВД СССР № 001683, которым должны были руководствоваться чекисты в освобожденных районах, и действующей практикой. Порой дело доходило до того, что мелких коллаборационистов вместо того, чтобы арестовать и судить, направляли в части Красной Армии (разумеется, в штрафные подразделения)[1248].

    Насколько можно понять, в течение 1943 года деятельность органов НКВД-НКГБ принимала все более дифференцированный характер. Агнцев от козлищ отделяли все тщательнее и успешнее. Вот докладная записка Управления контрразведки «Смерш» Центрального фронта от 15 августа 1943 года:

    «На территории, освобожденной от немцев, было задержано и подвергнуто проверке 1850 человек… В результате проведенных чекистских мероприятий отделами „Смерш“ из числа задержанных разоблачено и подвергнуто аресту к-р шпионского элемента — 131 человек… которые по категориям распределяются:

    шпионов —12 чел.

    диверсантов — 4 чел.

    власовцев — 1 чел.

    старост — 37 чел.

    полицейских — 62 чел.

    переводчиков — 2 чел.

    предателей, служивших в немецкой армии, — 13 чел.

    Всего: 131 чел.

    После фильтрации всех задержанных 878 человек через командование призваны для прохождения службы в Красную Армию»[1249].

    В приведенной выше докладной приводятся цифры арестованных примерно за полмесяца. А вот данные того же УКР «Смерш» Центрального фронта за весь август 1943 года: «Из числа задержанных и профильтрованных лиц в августе месяце арестовано органами „Смерш“ 165 изменников Родины, предателей и пособников. Кроме того, передано: органам НКГБ и НКВД — 561 человек и военной прокуратуре — 69 человек»[1250].

    Учтем что «передано» — не значит «арестовано»; как видно из предыдущего документа, большинство задержанных успешно проходили проверку.

    Несмотря на то, что Красная Армия освобождала все новые и новые территории, число арестованных коллаборационистов росло явно непропорционально. Если на 18 марта 1943 года на освобожденных территориях было арестовано около 20 тысяч немецких пособников, то к концу года таковых оказалось лишь 75 тысяч[1251]. А ведь освобождены были огромные территории с несколькими десятками миллионов населения.

    Изменение подхода к репрессиям против коллаборационистов было де-юре зафиксировано в сентябре 1943 года, когда в Кремле приняли решение, которое нам сегодняшним может показаться невероятным. С учетом вынужденности поступления на немецкую службу, рядовым коллаборационистам было фактически даровано прощение. Сделано это было совместной директивой НКВД и НКГБ СССР № 494/94 от 11 сентября 1943 года. Поскольку этот документ, хранящийся в Центральном архиве ФСБ, был лишь недавно введен в научный оборот, приведем его полностью.

    «Сов. секретно

    НАРОДНЫМ КОМИССАРАМ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СОЮЗНЫХ И АВТОНОМНЫХ РЕСПУБЛИК

    НАЧАЛЬНИКАМ УПРАВЛЕНИЙ НКВД КРАЕВ И ОБЛАСТЕЙ

    НАРОДНЫМ КОМИССАРАМ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ СОЮЗНЫХ И АВТОНОМНЫХ РЕСПУБЛИК

    НАЧАЛЬНИКАМ УПРАВЛЕНИЙ НКГБ КРАЕВ И ОБЛАСТЕЙ

    НАЧАЛЬНИКАМ ТРАНСПОРТНЫХ И ВОДНЫХ ОТДЕЛОВ НКГБ

    НАЧАЛЬНИКУ УПРАВЛЕНИЯ ВОЙСК НКВД ПО ОХРАНЕ ТЫЛА ДЕЙСТВУЮЩЕЙ КРАСНОЙ АРМИИ (по списку)

    В дополнение к данным ранее указаниям о порядке производства арестов в районах, освобожденных от немецко-фашистских захватчиков, полицейских, сельских старост и других ставленников и пособников оккупантов, предлагается руководствоваться следующим:

    1. Из лиц, состоявших на службе в полиции, а также в „Народной страже“, „Народной милиции“, „Русской Освободительной Армии“, „Национальных легионах“ и других подобных организациях, созданных немецко-фашистскими захватчиками на оккупированной территории — впредь арестовывать:

    а) руководящий и командный состав органов полиции и всех перечисленных организаций.

    Лица, оказывавшие помощь партизанам, военнослужащим Красной Армии, находившимся в плену или в окружении противника, или помогавшие населению в саботаже мероприятий оккупационных властей — аресту не подлежат;

    б) рядовых полицейских и рядовых участников перечисленных выше организаций, принимавших участие в карательных экспедициях против партизан и советских патриотов или проявлявших активность при выполнении возложенных на них оккупантами обязанностей;

    в) бывших военнослужащих Красной Армии, перебежавших на сторону противника или добровольно сдавшихся в плен, изменивших Родине, а затем поступивших на службу в полицию, „Народную стражу“, „Народную милицию“, „РОА“, „Национальные легионы“ и другие подобные организации, созданные немецко-фашистскими захватчиками;

    г) бургомистры и другие крупные чиновники созданного немцами административно-хозяйственного аппарата в городах, а также гласные и негласные сотрудники гестапо и других карательных и разведывательных органов противника подлежат аресту в ранее установленном порядке.

    2. Из сельских старост аресту подлежат те, в отношении которых будут установлены факты активного пособничества оккупантам: связь с карательными или разведывательными органами противника, выдача оккупантам советских патриотов, притеснение населения поборами и т. п.

    3. Лиц призывного возраста, работавших при немцах в качестве сельских старост, рядовых полицейских, а также являвшихся рядовыми участниками „Народной стражи“, „Народной милиции“, „РОА“, „Национальных легионов“ и других подобных организаций, в том числе бывших военнослужащих Красной Армии, если в отношении их отсутствуют данные об изменнической и предательской работе, направлять в специальные лагеря НКВД для фильтрации в порядке, установленном для лиц, вышедших из окружения и находившихся в плену у немцев.

    Лиц непризывного возраста этих же категорий немецко-фашистских пособников, не подлежащих аресту в соответствии с пунктами 1 и 2 настоящей директивы, органами НКГБ брать на учет и под наблюдение.

    (НАРОДНЫЙ КОМИССАР ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СОЮЗА ССР) (Генеральный Комиссар Госбезопасности Л. БЕРИЯ) (НАРОДНЫЙ КОМИССАР ГОСБЕЗОПАСНОСТИ СОЮЗА ССР) (Комиссар Госбезопасности 1-го ранга В. МЕРКУЛОВ) (№ 494/94) (11 октября 1943 года»[1252].)

    Как видим, согласно директиве № 494/94, аресту органами НКВД-НКГБ подлежали далеко не все коллаборационисты. Арестовывались офицеры коллаборационистских формирований, те из рядовых, кто участвовал в карательных операциях против мирного населения, перебежчики из Красной Армии, бургомистры, крупные чиновники, агенты гестапо и абвера, а также те из сельских старост, кто сотрудничал с немецкой контрразведкой.

    Всех прочих коллаборационистов призывного возраста направляли в проверочно-фильтрационные лагеря, где проверяли на тех же условиях, что и вышедших из окружения бойцов Красной Армии и военнопленных. Исследования современных российских историков свидетельствуют, что подавляющее большинство направленных в проверочно-фильтрационные лагеря, благополучно проходили проверку и впоследствии направлялись в армию или на работу в промышленность[1253]. Коллаборационисты же непризывного возраста, согласно директиве от 11 сентября 1943 года, освобождались — хоть и оставаясь под наблюдением органов НКГБ.

    Решение, принятое Кремлем по коллаборационистам, сегодня может показаться невероятным. Рядовые коллаборационисты, коль скоро они не были замешаны в преступлениях против мирных жителей, по своему статусу оказывались приравненными к вышедшим из окружения или освобожденным из плена красноармейцам! Однако парадоксальным это решение кажется лишь на первый взгляд — на самом деле директива № 494/94 носила вполне обоснованный характер и исходила из вынужденного для многих коллаборационистов характера сотрудничества с нацистами.

    Практический результат директивы не заставил себя долго ждать: переход военнослужащих коллаборационистских формирований на советскую сторону еще более активизировался.

    Представление о масштабах этого явления позволяет сформировать отчет Ленинградского штаба партизанского движения:

    «В сентябре 1943 г. агентурные работники и разведчики разложили более 10 вражеских гарнизонов, обеспечили переход к партизанам до 1000 человек, кроме того, в сентябре гестапо арестовало 300 человек, которых разложили наши агенты. В октябре агентурными работниками и разведчиками разложены гарнизоны в деревнях Полозово, Уза, Ашево, Самуйлиха, общей численностью — до 700 человек. Доставили в расположение партизанских бригад разложенных лиц в г. Порохов — более 600 военнопленных из солдат РОА.

    Разведчики и агентурные работники 1-й партизанской бригады в ноябре 1943 г. разложили 6 вражеских гарнизонов в населенных пунктах Баторы, Локоть, Терентино, Полово и направили из них в партизанскую бригаду более 800 человек»[1254].

    Хочется обратить внимание, что в данном отчете речь идет только о переходах коллаборационистов на сторону партизан Ленинградской области. А ведь переходили коллаборационисты и к белорусским партизанам, и к украинским…

    Нацистам пришлось признать серьезность сложившегося положения. В приказе ОКВ от 27 сентября 1943 года говорилось следующее:

    «Случаи бегства, группового перехода на сторону противника, предательских нападений на свои оперативные пункты, выступления против начальников и т. д., происходящие в национальных восточных соединениях среди добровольцев, заставляют принимать строгие и неотложно действенные меры для подавления подобных явлений и наведения порядка в подразделениях, где они возникают.

    Случаи открытого возмущения любого вида немедленно подавлять оружием и в корне пресекать… Части, в которых обнаруживается разложение и ненадежность, необходимо немедленно и безжалостно расформировывать, а личный состав направлять либо в штрафные лагеря для тяжелой работы, либо на работы в Германию, либо зачислять в другие надежные подразделения»[1255].

    Приказ, впрочем, не возымел особого действия. Военнослужащие коллаборационистских формирований продолжали перебегать на советскую сторону во все возрастающих масштабах — благо, о победе нацистской Германии к концу 1943 года не приходилось даже мечтать. К сорок четвертому на советскую сторону стали переходить прибалтийские подразделения, бывшие до того самыми верными союзниками немцев. Конечно, карателям, залившим кровью всю оккупированную территорию, рассчитывать на пощаду не приходилось; однако мобилизованные прибалты в 1943–1944 годах отдавать свои жизни за германский рейх не желали.

    «Эстонский глава правительства, генерал Данкерс, выразил полную поддержку в борьбе за свободу своей родины. Правда, он не мог воспрепятствовать тому, что все больше эстонских солдат, в том числе целые подразделения полиции, стали перебегать к противнику», — иронизирует летописец группы армий «Север» Вернер Хаупт[1256]. По его данным, только за один месяц из 4-го и 6-го эстонских пограничных полков на советскую сторону перешло 6 офицеров и 923 рядовых.

    Не лучше обстояло дело и в Латвии. Здесь командование группы армий «Север» вместе с абвером задумало создать специальное подразделение для масштабных диверсионных действий в советском тылу. Командовать подразделением назначили латвийского генерала Курейльса, имевшего с абвером давние и прочные связи. Однако уже вскоре после создания подразделение расформировали. Причина оказалась тривиальной: среди изъявивших желание сражаться в советском тылу большинство добровольцев хотело лишь как можно быстрее оказаться на «той стороне». Немцы арестовали 595 офицеров и солдат, а генерала Курейльса отослали в рейх[1257].

    В мае 1944 года немцам пришлось арестовать и разоружить всю литовскую полицию «ввиду ее абсолютной ненадежности». Гебитскомиссар белорусского города Новогрудок писал:

    «В дни эвакуации тыловая оборона полностью отказала. Большая часть сил с оружием в руках перешла на другую сторону. То же самое относится и к белорусским охранным подразделениям. Лишь небольшой процент вместе с немецкими полицейскими силами ушел на запад»[1258].

    Перебегали коллаборационисты на советскую сторону не зря: благодаря последовательному применению директивы № 494/94 им удавалось избежать наказания за сотрудничество с врагом. Документы свидетельствуют, что в 1944 году размах репрессий, проводившихся органами госбезопасности, существенно снизился. В предыдущем, 1943 году в целом по СССР было арестовано около 140 тысяч человек (в том числе 75 тысяч за сотрудничество с оккупантами), а осуждено без малого 100 тысяч. В 1944 году в целом по СССР органами НГКБ было арестовано чуть более 100 тысяч человек, 82,5 тысячи из которых было осуждено[1259]. Несмотря на то, что точное число репрессированных в 1944 году коллаборационистов остается неизвестным, мы с полным основанием можем утверждать, что число это было ниже, чем в 1943 году.

    3

    Проблема коллаборационистов-репатриантов

    После Победы советское руководство столкнулось с новым аспектом проблемы коллаборационистов. На территории бывшего рейха находились миллионы советских граждан. Большинство из них были вывезены из СССР насильно: остарбайтеры, заключенные концлагерей, военнопленные. Но были и те, кто ушел с немецкими войсками добровольно, опасаясь возмездия за сотрудничество с врагом. Были и те, кто служил в созданных нацистами «национальных легионах», дивизиях ваффен-СС и РОА. Возникал вопрос: что с ними делать?

    Насколько можно понять, было принято следующее решение. Те из коллаборационистов, кто оказался в советской зоне оккупации, направлялись в проверочно-фильтрационные лагеря, где проверялись на предмет совершения военных преступлений. Документы свидетельствуют, что подавляющее большинство коллаборационистов эту проверку проходили успешно. Вот, например, результаты проверки лиц, состоявших на службе немцев, в Шахтинском проверочно-фильтрационном лагере за период с 1 января по 1 августа 1945 года:[1260]

    Прошло проверку В т. ч. благополучно %
    Старост 93 86 92,5
    Полицейских 466 430 92,3
    Власовцев 7 5 71,4
    Легионеров 286 284 99,3
    Служивших в немецкой и других армиях противника 1184 963 81,3
    Прочих, служивших в карательных и административных армиях противника 293 282 96,2
    Итого 2-й группы 2329 2050 88,0

    За следующие пять месяцев результаты проверки в Шахтинском ПФЛ еще более потрясающи[1261]:

    Прошло проверку В т. ч. благополучно %
    Старост 21 20 95,2
    Полицейских 111 108 97,3
    Власовцев 1 1 100,0
    Легионеров 3 3 100,0
    Служивших в немецкой и других армиях противника 574 571 99,5
    Прочих служивших в карательных и административных армиях противника 230 292 99,6
    Итого 2-й группы 940 932 99,1

    Таким образом, даже среди этих явных изменников Родины арестовывались немногие. Прошедшие проверку отправлялись, как правило, на работу в народное хозяйство[1262]. При этом к месту жительства не отправлялся практически никто; в этом было принципиальное различие судьбы репатриированных из советской зоны оккупации коллаборационистов от судьбы коллаборационистов, оставшихся на освобожденной от нацистов советской территории.

    Коллаборационисты, репатриированные из английской, американской и французской зон оккупации (те самые «жертвы Ялты», о которых в свое время рыдал Николай Толстой), были наказаны более сурово. Их судьба была определена постановлениями ГКО № 9871с от 18 августа 1945 г., СНК СССР от 21 декабря 1945 г. и Совета Министров СССР от 29 марта 1946 г. Согласно этим постановлениям, из проверочно-фильтрационных лагерей эти люди были направлены на шестилетнее спецпоселение[1263]. Иначе, как гуманным, это решение назвать нельзя. «Всем вам, сволочам, как изменникам Родины полагалось одно и только одно наказание — расстрел с конфискацией имущества, — разъясняли репатриированным коллаборационистам. — Однако в связи с победой над врагом Родина-мать проявляет к вам, гадам, большое снисхождение и, освобождая отвысшей меры“, ограничивается переводом на спецпоселение сроком на шесть лет»[1264].

    Всего в 1945 году органами госбезопасности за предательство и пособничество немецким оккупантам было арестовано 50 708 человек — еще меньше, чем в 1944 году[1265]. Число направленных на спецпоселение коллаборационистов остается неизвестным, однако в марте 1949 года на спецпоселении было учтено 112 882 спецпоселенца категории «власовцы» (без бежавших и арестованных к тому времени)[1266]. Чтобы избежать недопонимания, следует отметить, что в категорию «власовцы» записывались все сотрудничавшие с врагом, а не только военнослужащие РОА. Более того, в число спецпоселенцев-«власовцев» было записано около 7–8 тысяч побывавших в немецком плену офицеров Красной Армии. Офицеры коллаборационистских формирований на спецпоселение не направлялись; их арестовывали и судили как преступников[1267].

    Справедливости ради следует отметить, что в 1945 году репрессии против коллаборационистов не были закончены. В 1946 году за сотрудничество с оккупантами было арестовано 32 859 человек, в 1948-м — 23 912, в 1949-м — 19 567, в 1950-м — 16 634, в 1951-м — 14 447, в 1952–3630, в 1953–2136[1268]. Продолжение репрессий против пособников врага объяснялось не только стремлением покарать преступников; важную роль в этом процессе сыграла активная деятельность националистических вооруженных формирований в Прибалтике и в Западной Украине. Органы НКВД-НКГБ вполне справедливо воспринимали местных коллаборационистов как резерв для националистических бандформирований — и предпочитали не дожидаться, пока бывшие коллаборационисты уйдут в лес.

    Этот подход четко виден в статистике репрессивной деятельности органов НКВД западных областей. Например, в Литве за 1945–1946 годы было задержано 5070 немецких пособников, из которых 4251 был арестован органами НКВД, 687 были переданы в «другие организации» (преимущественно в НКГБ) и лишь 108 — легализовано, то есть оставлено на свободе[1269]. В Латвии, где формирования «лесных братьев» были гораздо менее активны, чем в Литве, соотношение арестованных и легализованных коллаборационистов за аналогичный период оказалось один к одному: 1298 арестованных и 1298 легализованных[1270]. А вот в Западной Белоруссии, где антисоветские формирования были быстро уничтожены, в 1945–1946 гг. было арестовано всего 1281 нацистский пособник; легализованных практически не было[1271].

    4

    Особый случай

    Затронув тему репрессий против прибалтийских коллаборационистов, следует отметить, что они носили особый характер. К сожалению, политика советского руководства в отношении прибалтийских коллаборационистов до сих пор не стала предметом специального исторического исследования. Сегодня и в России, и в Прибалтике бытует очень популярный миф о том, что после войны всех сотрудничавших с нацистами ждало жесткое наказание: расстрелы за измену и сибирские лагеря ГУЛАГа. Одни считают такую кару справедливой, другие — сталинским произволом. Однако на самом деле это не более чем миф, практически не имеющий связи с реальностью.

    Подобное утверждение кажется парадоксальным, однако при обращении к архивным документам оно находит полное подтверждение.

    Активное сотрудничество прибалтов с нацистскими оккупационными властями ни для кого не является секретом. Сформированные из прибалтов подразделения вспомогательной полиции отметились в карательных операциях против мирного населения России и Белоруссии, они охраняли концлагеря от Ленинградской области на севере до Сталинградской на юге, участвовали в боях против Красной Армии на фронте. Только в Эстонии нацистами было сформировано 26 полицейских батальонов общей численностью около 10 тысяч человек. Около 15 тысяч эстонцев воевали в 20-й эстонской дивизии войск СС[1272]. Кроме того, десятки тысяч эстонцев являлись членами так называемых отрядов «самообороны» — «Омакайтсе». Члены «Омакайтсе» участвовали в облавах на оказавшихся в окружении советских военнослужащих и партизан, арестовывали и передавали немецким властям «подозрительных лиц», несли охрану концлагерей, участвовали в массовых расстрелах евреев и коммунистов. Сегодня все эти люди объявлены национальными героями Эстонии; бывший премьер-министр республики Март Лаар не без гордости пишет, что к середине 1944 года «общее количество эстонцев в рядах Германской Армии составило около 70 000 человек»[1273].

    Схожей была ситуация в Латвии и Литве; учитывая масштабы сотрудничества эстонцев с нацистами, было бы логично предположить, что после прихода советских войск все эти нацистские пособники в лучшем случае отправятся на поселение за Урал, а в худшем случае — в лагеря ГУЛАГа. Такое решение было бы жестким, но справедливым.

    Однако ничего подобного осенью 1944 года не произошло.

    В случае с прибалтийскими коллаборационистами о вынужденности сотрудничества с нацистами говорить не приходилось — ведь батальоны вспомогательной полиции формировались не из военнопленных, вынужденных выбирать между нацистской формой и голодной смертью, а из добровольцев. Однако юридически прибалтийские пособники нацистов попадали под действие директивы № 494/94 — и после изгнания немцев в Прибалтике арестовывались преимущественно офицеры и те из коллаборационистов, чье участие в преступлениях против мирных граждан было доказано. Последних, впрочем, среди прибалтийских коллаборационистов было достаточно много.

    Согласно хранящимся в Государственном архиве РФ данным, с 1 октября по 31 декабря органами НКВД ЭССР было задержано 356 «лесных братьев», членов «Омакайтсе» и полицейских, 620 военнослужащих немецкой армии и 161 бывших красноармейцев, сражавшихся на стороне немцев[1274]. С 1 января по 25 августа 1945 года НКВД ЭССР было задержано 1083 человека, служивших в немецкой армии и активных членов «Омакайтсе», а также 264 «других пособников и ставленников врага»[1275]. По линии НКГБ ЭССР в 1945 году было арестовано 6569 человек[1276], о количестве коллаборационистов среди которых приходится лишь догадываться. Как видим, в целом аресту была подвергнута лишь малая часть служивших в коллаборационистских формированиях — в полном соответствии с директивой от 11 сентября 1943 года.

    Однако, кроме коллаборационистов, оставшихся на освобожденной советскими войсками территории, были и те, кто ушел вместе с немцами. Так, например, вместе с немецкими войсками из Эстонии бежало достаточно много местных коллаборационистов, в том числе остатки 20-й эстонской дивизии СС. Из уцелевших эстонских эсэсовцев и военнослужащих полицейских батальонов германское командование сформировало боевую группу, брошенную против советских войск на Одере. Остановить советские войска, естественно, не удалось, и в конце апреля 1945 года остатки дивизии отступили в Чехословакию. Чешские партизаны по понятным причинам не испытывали к эсэсовцам никаких теплых чувств; поэтому попадавших им в руки эстонцев партизаны без лишних слов расстреливали.

    От уничтожения солдат 20-й эстонской дивизии СС спас приход советских войск. Вот воспоминания одного из эстонских легионеров: «По лестнице спустился человек с погонами русского капитана. Он спросил, что здесь происходит. Майор Сууркиви, который говорил по-русски, разъяснил ему ситуацию, добавив, что он эстонец. Русский разозлился и захотел посмотреть, кто это осмелился так вести себя с „нашими людьми“ (т. е. эстонцами). Сууркиви показал на чеха. Русский передернул наган, и чеха спасла только его прыткость. Теперь русский приказал принести воду и напоить всех… Расстрел прекратился, с чем чехи не могли согласиться. Когда чуть позже подошел другой русский, они стали жаловаться ему, что тут все эсэсовцы, военные преступники и т. д., и требовали, чтобы нас тут же расстреляли. Русский разъяснил, что война окончена и самовольные расстрелы нужно прекратить»[1277].

    В конечном итоге чехи передали всех захваченных эстонских эсэсовцев советским властям: коль скоро это «ваши люди», вы с ними и разбирайтесь.

    Сегодня эстонские историки и политики рассказывают, что солдаты и офицеры 20-й дивизии СС были сосланы в Сибирь. Однако действительности эти утверждения не соответствуют. Первоначально к репатриантам-прибалтам относились так же, как и ко всем остальным репатриированным коллаборационистам. Однако уже в марте 1946 года этот подход был изменен. Сначала привилегии получили гражданские репатриированные прибалты. Дело в том, что гражданские репатрианты также проходили проверку, после которой направлялись либо к месту жительства, либо (мужчины призывного возраста) в армию и рабочие батальоны. Однако для прибалтов этот принцип был изменен. Согласно директиве наркома внутренних дел № 54 от 3 марта 1946 года, благополучно прошедшие проверку эстонцы, латыши и литовцы направлялись к месту жительства[1278]. В армию и рабочие батальоны их не брали. Директива не распространялась на репатриированных прибалтийских коллаборационистов, которые должны были направляться на спецпоселение. Однако в скором времени отпущены были и они.

    Согласно постановлению Совета Министров СССР от 13 апреля 1946 года, репатриированные литовцы, латыши и эстонцы, служившие по мобилизации в немецкой армии, легионах и полиции в качестве рядовых и младшего командного состава, были освобождены от отправки на 6-летнее спецпоселение и из проверочно-фильтрационных и исправительно-трудовых лагерей подлежали возвращению в Прибалтику. Вот этот документ:

    «13 апреля 1946 г.

    Совет Министров Союза ССР

    ПОСТАНОВЛЕНИЕ № 843-342сс

    от 13 апреля 1946 г.

    Москва, Кремль

    О возвращении на родину репатриантов — латышей, эстонцев и литовцев

    Совет Министров Союза ССР ПОСТАНОВЛЯЕТ:

    1. Установить, что Постановление ГОКО от 18 августа 1945 г. № 9871с и Постановление Совнаркома СССР от 21 декабря 1945 г. № 3141-950сс о направлении на расселение в северные районы страны репатриируемых советских граждан, служивших в немецкой армии, легионеров, „власовцев“ и полицейских, не распространяются на репатриируемых латышей, эстонцев и литовцев, являющихся постоянными жителями Латвийской, Эстонской и Литовской ССР.

    2. Поручить Министерству внутренних дел СССР направить в течение 1946 года в Латвийскую, Эстонскую и Литовскую ССР всех указанных в п. 1 настоящего Постановления латышей, эстонцев и литовцев в следующем порядке:

    а) всех лиц призывных возрастов, демобилизация сверстников которых не производилась, направить, соответственно по согласованию с Госпланом СССР, организованным путем на работу в промышленность и на строительство в Латвийскую, Эстонскую и Литовскую ССР, с закреплением их на этих работах до конца демобилизации их сверстников из Красной Армии;

    б) всех лиц непризывного возраста, сверстники которых по возрасту не находятся в Красной Армии, освободить и направить к месту постоянного жительства их семей.

    3. Обязать министерства СССР и другие центральные ведомства, а также предприятия союзных республик и местной промышленности освободить в течение 1946 г, с разрешением выехать на родину, всех репатриированных латышей, эстонцев и литовцев, являющихся постоянными жителями Латвийской, Эстонской и Литовской ССР, переданных до настоящего Постановления из рабочих батальонов и проверочно-фильтрационных лагерей на постоянную работу промышленным предприятиям и на строительство.

    4. Установить, что лица призывного возраста, направляемые в соответствии с п. 2 „а“ настоящего Постановления для работы в промышленности и на строительство, за самовольный уход с работы привлекаются к уголовной ответственности.

    (Председатель Совета Министров СССР) (И. СТАЛИН) (Управляющий делами Совета Министров СССР) (Я. ЧАДАЕВ»[1279].)

    В Центральном архиве ФСБ хранится директива МВД СССР № 00336 от 19 апреля 1946 года, позволяющая понять, как, собственно говоря, проходил процесс освобождения коллаборационистов. Согласно этому документу, репатриированные прибалтийские коллаборационисты призывного возраста направлялись на работу в промышленность Латвии, Литвы и Эстонии до тех пор, пока из Красной Армии не будут демобилизованы их сверстники. Коллаборационисты непризывного возраста сразу же направлялись к месту жительства своих семей[1280]. Таким образом, вместо того чтобы направиться на шестилетнее спецпоселение в отдаленные районы страны, репатриированные коллаборационисты-прибалты вернулись на родину. При этом в Прибалтику возвращались не только рядовые, но и офицеры; 13 июля 1946 г. специальное распоряжение на этот счет отдал замминистра внутренних дел генерал-лейтенант Рясной[1281].

    О процессе освобождения репатриированных прибалтийских коллаборационистов можно судить по следующему документу:

    «Совершенно секретно

    СПРАВКА

    о ходе выполнения приказа НКВД СССР

    № 00336 1946 года

    о возвращении на родину репатриантов — латышей, эстонцев и литовцев

    По состоянию на 10 декабря 1946 года.

    На 10 декабря 1946 года местными органами МВД-УМВД выявлено репатриированных советских граждан латышей, эстонцев и литовцев, являющихся постоянными жителями прибалтийских республик, — 43 612 человек, из них: латышей — 30 252 человека, эстонцев — 6741 человек, литовцев — 6619 человек.

    Из общего количества выявленных репатриантов лиц призывного возраста — 14 736 человек, из которых направлено в промышленность и на строительство Прибалтийских республик — 10 691 человек, или 72,5,%.

    Кроме того, направлено к месту постоянного жительства лиц непризывного возраста —15 908 человек, из них: в Латвийскую ССР — 12 122 человека, в Эстонскую ССР — 1451 человек, в Литовскую ССР — 2335 человек.

    Таким образом, из общего количества выявленных репатриантов-прибалтийцев (43 612 человека) на 10 декабря 1946 года освобождено из ИТЛ, ПФЛ, спецпоселений, рабочих батальонов и направлено в Латвийскую, Эстонскую и Литовскую ССР — 26 599 человек, или 61,6 %.

    К числу органов МВД-УМВД, на территории которых работа по выполнению приказа № 00336 проводится медленно, следует отнести:

    Из них
    Выявлено Направлено в промышлен. СССР Направлено к месту жит-ва
    Карело-Финскую ССР 8.307 2.321 1.163
    Хабаровский край 4.375 570 844
    Коми АССР 8.283 2.502 4.079
    СДС 1.546
    Московскую обл. 6.374 2.150 2.768
    Кемеровскую обл. 1.198
    Молотовскую обл. 1.345 85 125
    Калининскую обл. 339
    Приморский край 518 186
    Грузинскую ССР 878 2 571

    и др.

    Закончили работу по приказу № 00336 — 29 органов МВД-УМВД:

    Кроме того, МВД-УМВД: Азербайджанской и Казахской ССР, а также УМВД Приморского края, Архангельской и Ярославской областей подготовительную работу закончили и ожидают наряды на отправку.

    Промышленные предприятия разных министерств направили в Прибалтийские республики только 4404 репатриированных латышей, эстонцев и литовцев.

    Для ГУББ МВД СССР прилагается цифровая таблица.

    ЗАМ. НАЧАЛЬНИКА 1-го СПЕЦОТДЕЛА МВД СССР

    Подполковник (Соснин)

    НАЧАЛЬНИК 5-го ОТДЕЛЕНИЯ

    Майор (Каминская).

    19 декабря 1946 года»[1282].

    Уже в начале 1947 года подавляющее большинство прибалтийских коллаборационистов вернулось на родину. А 12 июня 1947 года Совет Министров СССР принял постановление, которое с некоторыми оговорками распространяло действие постановления от 13 апреля 1946 года на лиц других национальностей (кроме немцев), являвшихся уроженцами и постоянными жителями Литвы, Латвии и Эстонии[1283].

    Это был невероятный по любым стандартам гуманизм. Те, кто еще недавно сражался против советских войск с оружием в руках, освобождались и возвращались к себе на родину. Более того, например, в Эстонии преследования против нацистских пособников были тоже практически прекращены. Хранящиеся в Государственном архиве РФ данные о деятельности НКВД Эстонской ССР говорят сами за себя. В 1946 году сотрудниками республиканского НКВД было задержано 1050 немецких ставленников и пособников, 11 из которых оказали сопротивление при задержании и были убиты, 30 — арестованы, 16 — переданы в распоряжение НКГБ, а 993 — легализованы[1284]. 95 % задержанных НКВД Эстонии нацистских пособников были оставлены на свободе!

    Приведенные выше факты начисто разрушают выстроенную современными прибалтийскими историками картину событий 1944–1946 годов. Нам рассказывают, что «вторая советская оккупация» ознаменовалась массовыми репрессиями, что в прибалтийских республиках был устроен настоящий геноцид, причем заранее запланированный. Однако, как мы видим, документы свидетельствуют об ином.

    Документы свидетельствуют, что у Кремля не было ни намерения, ни желания устраивать в Прибалтике геноцид. Напротив, в отношении прибалтийских коллаборационистов проводилась существенно более мягкая политика, чем в отношении прочих пособников врага. Однако вместо того, чтобы отдать должное великодушию и гуманности советской власти, в современных Таллине, Риге и Вильнюсе предпочитают рассказывать сказки о страшном «советском терроре». Впрочем, этим грешат далеко не только прибалты.

    5

    Заключение

    Исследование советской репрессивной политики против сотрудничавших с нацистами коллаборационистов показывает несостоятельность целого ряда пропагандируемых ревизионистами мифов.

    Несмотря на относительную многочисленность созданных нацистами формирований из советских граждан, они не представляли политической угрозы для Кремля. Загнанные в «национальные легионы» советские военнопленные предпочитали переходить на сторону Красной Армии или партизан. Осознав вынужденность сотрудничества с оккупантами большинства коллаборационистов, советское руководство начало проводить по отношению к ним крайне умеренную репрессивную политику, строго карая лишь офицеров и военных преступников. Этот факт опровергает концепцию «второй гражданской войны», крайне популярную у современных ревизионистов.

    Ложным оказывается и другой немаловажный для ревизионистов тезис: о произвольном характере репрессий за сотрудничество с нацистами. Вопреки утверждениям Солженицына «за счет овечек» органы НКВД-НКГБ себе статистику не набирали и за привезенную оккупантам телегу сена не карали. Карали тех, кто был виновен, причем не просто в сотрудничестве с нацистами, а в конкретных преступлениях.

    Кстати говоря, масштабы советских репрессий против коллаборационистов никак нельзя назвать исключительными. Они вполне сопоставимы с репрессиями против коллаборационистов во Франции. «Установить общее число репрессированных коллаборационистов не представляется возможным, — пишет в этой связи историк М.И. Семиряга. — С годами оно часто менялось в сторону увеличения и уточнения. По донесениям отдельных префектов, в 1948 году в их префектурах суммарно было казнено около 10 тысяч коллаборационистов. Известный историк французского Сопротивления Р. Арон приводил цифру от 30 до 40 тыс. стихийно казненных. Министр иностранных дел нового правительства Франции в 1944 г. сообщал о 105 тысячах стихийно казненных, не считая случаев казни во французских колониях…»[1285] При этом следует заметить, что нацистский оккупационный режим во Франции был существенно более мягок, чем в СССР; соответственно местные коллаборационисты были замешаны в гораздо менее существенных преступлениях, чем их советские «коллеги» по измене.

    Рассказы о невинных «жертвах Ялты» — не более чем реликт «холодной войны». Рыдать не о ком: большинство из репатриированных из западной зоны оккупации нацистских пособников даже не попали в лагеря ГУЛАГа. Их всего-навсего направили на шестилетнее поселение, в очередной раз продемонстрировав исключительный гуманизм советской власти.

    Еще один миф — о якобы устроенном советскими властями в прибалтийских республиках «геноциде». Как мы видели, вопреки утверждениям прибалтийских историков советские власти проводили по отношению к прибалтийским коллаборационистам существенно более мягкую политику, чем к остальным нацистским пособникам.

    В советской репрессивной политике по отношению к нацистским коллаборационистам при всем желании нельзя усмотреть чего-нибудь ужасного; адекватность и сдержанность — вот ключевые характеристики этой политики. Все остальное — не более чем мифы и политические спекуляции.

    Олег Россов

    Миф о «переодетых энкавэдэшниках»: спецгруппы НКВД в борьбе с бандформированиями в Западной Украине

    26 июля 1945 года народный комиссар внутренних дел УССР Василий Рясный направил в Москву сообщение под грифом «Совершенно секретно», в котором докладывал о первых результатах оперативной деятельности так называемых «специальных» групп, которые, по словам Рясного, «играли и продолжают играть значительную роль в деле ликвидации оуновского бандитизма в западных областях УССР». Пройдет 50 лет, и в развернувшейся на Украине кампании по героизации бандеровщины эти «спецгруппы» НКВД будут объявлены главными виновниками террора над мирным населением Западной Украины, а донесение Рясного (в оборванном и искаженном виде) наряду с еще некоторыми документами представлено как основное доказательство того, что зверства над простыми людьми совершали не вояки ОУН-УПА, а сотрудники НКВД, которые, переодевшись в форму «повстанцев», проводили против граждан карательные акции с целью дискредитации «повстанческого движения» и лишения его «народной поддержки»…

    1

    Официальная бандеровская версия

    Сегодня на Украине история стала орудием лжи на уровне государственной политики. Отказавшись от советского прошлого и облив его грязью, элита «нэзалэжной», нуждаясь в идеологическом обосновании легитимности собственной власти, принялась конструировать новую «национальную» историю. России — Советскому Союзу в этой «истории» отведена роль коварного демона, виновного во всех бедах, пережитых украинцами и Украиной, причем переживания по этому поводу приобрели поистине апокалипсический характер. Украина представлена в ореоле мученичества и жертвенности, ее статус как ведущей советской республики и неотъемлемой части Советского Союза превратился в статус колонии-жертвы, а советская власть расценивается как колониальная администрация, обслуживавшая интересы «кровавого» оккупационного режима и московских верхов.

    Однако ситуация осложняется тем, что на сегодняшний день украинской нации — нации с одним языком, с чувством общности территориального и культурного пространства, нации с одинаковыми взглядами на прошлое и, главное, будущее страны — нет. Более того, глубокий цивилизационный раскол, разделяющий Украину на несколько частей, постоянно углубляется и вообще ставит под сомнение существование данной территориальной единицы в будущем.

    Тем не менее в отчаянных попытках все же породить в противовес «общерусской» новую, «украинскую», идентичность с заданными этническими (типа русофобии) свойствами и при этом непременно охватить все население страны, власть рыскает по исторической помойке, раскапывая там исторические мифы, один глупее другого.

    Настоящий же театр абсурда развернулся вокруг грандиозной эпопеи по «признанию» бандеровцев национальными героями и освободителями Украины. Усилиями зарубежной диаспоры, нахлынувшей в начале 90-х годов на Украину, и при активном пособничестве власти и местных «исследователей», всему населению Украины, включая школьников и студентов, активно вдалбливается в голову:

    — что именно Организация украинских националистов и Украинская повстанческая армия, а вовсе не Красная Армия были подлинными борцами с гитлеризмом;

    — что именно украинские националисты добывали независимость Украины в самых тяжелых условиях, а в 1991 году новые поколения воспользовались, наконец, плодами их борьбы;

    — что именно ОУН-УПА являла собой пример демократизма и интернационализма, сплотив вокруг себя силы, которые бросили вызов «московско-большевистскому тоталитаризму» и с одинаковой самоотдачей вели «отчаянную борьбу как против гитлеровского фашизма, так и против сталинского реакционно-репрессивного режима»[1286].

    При этом события на Западной Украине из эпизода, пусть даже и существенного, превращены чуть ли не в центральное украинское событие всей Второй мировой войны. А Западная Украина стала своеобразным мерилом национального сознания, патриотизма и государственничества в противовес «советизированной» и «русифицированной» Восточной Украине. В переписанной истории УПА предстает в образе армии истинных победителей и творцов новейшей истории Украины, на фоне которых вклад в разгром фашизма Советского Союза девальвирован, а победителю — советскому народу внушается чувство вины перед «настоящими героями Украины»[1287].

    Тем не менее ОУН-УПА продолжает оставаться в исторической памяти большинства населения не как «национально-освободительное формирование украинского народа», а как террористическая организация, практиковавшая массовые убийства гражданского населения: учителей, врачей, инженеров, агрономов, механизаторов — всех тех, кого правительство УССР присылало в западные области возрождать к жизни разграбленное и разрушенное войной народное хозяйство. И, главное, бандеровцы остались в памяти как убийцы своих же собственных земляков, вся вина которых заключалась в том, что они приняли советскую власть.

    В связи с этим перед украинскими «исследователями» встала еще одна задача: не имея возможности заставить людей забыть бандеровский террор, потребовалось обвинить в нем кого-то другого, в идеале — саму советскую власть, тем самым подменив сам предмет общественного противоречия. Вот тогда и вспомнили о таинственных «спецгруппах», использовавшихся органами внутренних дел и госбезопасности в борьбе с националистическим подпольем. В общественное сознание стали активно внедрять новый, ревизионистский, по сути, миф о том, что бандеровский террор — это выдумки «коммунистической пропаганды», а все убийства мирного населения вплоть до колодцев, набитых трупами, совершили не боевики ОУН-УПА, а переодетые в форму «повстанцев» специальные группы сотрудников НКВД.

    Насколько серьезна ситуация с распространением этой лжи, свидетельствует тот факт, что миф о «переодетых энкавэдэшниках» закреплен в так называемом «Профессиональном выводе рабочей группы историков при Правительственной комиссии по изучению деятельности ОУН-УПА», изданном на Украине массовым тиражом в 120 000 экз. и централизованно распространяемом по всем библиотекам, средним и высшим учебным заведениям. 14 октября 2005 года на заседании Правительственной комиссии этот «Вывод» был утвержден в качестве официальной оценки деятельности бандеровцев правительством Украины. В нем говорится: «…Органы МГБ и МВД с целью… компрометации подпольщиков резко расширили активность так называемых специальных групп. Действуя под видом повстанцев и подпольщиков… с целью изоляции участников освободительного движения от местного населения спецгруппы… расстреливали людей»[1288].

    Однако еще до утверждения Правительственной комиссией «Профессионального вывода», руководитель рабочей группы и главный автор документа, заместитель директора Института истории АН Украины проф. Кульчицкий регулярно раскручивал миф о «переодетых энкавэдэшниках» в различных СМИ, тем самым заранее формируя в нужной для себя плоскости общественное мнение. Например, в своей статье, опубликованной в газете «Зеркало недели» 27 сентября 2002 года, он заявил следующее: «В июле 1945 года в западных областях Украины действовало 156 спецгрупп… легендированных под участников национально-освободительного движения… За каждой из них тянется шлейф провокационных убийств… Безвозвратные потери советской стороны за десять лет, с 1944-го, составляли 30 676 человек… Прикинем, сколько бед могла натворить сотня групп за десять лет, за 300 рабочих дней в году. Если на каждую группу пришлось бы не больше одной жертвы в день, то как раз и получается — 30 тысяч человек… Чтобы воссоздать картину реального положения… нужно изучить персональный состав групп и характер их деятельности. Эти документы хранятся в России, и к ним нет доступа. Когда члены нашей группы работали в московских архивах, они не раскрывали своего статуса. В тех архивах считают, что проблема ОУН-УПА давно изучена и закрыта»[1289].

    Далее тему «переодетых энкавэдэшников» озвучил еще один деятель так называемой «рабочей группы историков», профессор Института этнонациональных исследований АН Украины Ю. Шаповал. В интервью Украинской службе Би-би-си 2 мая 2005 г. он заявил, что «…теперь мы знаем, что были эти спецотряды НКГБ, которые действовали под маской подразделений УПА… у них была цель вызвать гнев населения, дискредитировать УПА в глазах населения. Это обязательно может быть установлено, так как сохранились архивы. Архивы, которые никто не хочет открывать и которые в основном находятся в Москве. А Москва не заинтересована в правдивом освещении этих сюжетов»[1290].

    Как видим, наряду с пропагандой своего мифа Кульчицкий и Шаповал еще и подло утверждают, что изучение деятельности спецгрупп априори невозможно, и повинна в этом, как всегда, Москва, которая держит архивы под замком и препятствует изучению правды об убийцах украинского народа.


    Народный комиссар внутренних дел УССР В. Рясной.


    Здесь пора вернуться к письму наркома внутренних дел УССР Рясного, о котором говорилось в начале заметки. На это злосчастное письмо, как свидетельство коварства и подлости советской власти по отношению к своим гражданам, ссылаются практически все «исследователи освободительного движения». Особенно же любят его цитировать национально сознательные журналисты. О том, кто является автором фальшивки, мы поговорим позже, а пока процитирую наиболее раскрученную статью, где фигурирует это письмо, — «Феномен бандерофобии в русском сознании». Автор — известный в околонаучных кругах «нэзалэжной» Украины «культуролог» и доцент «старейшего» (как оно само себя позиционирует) украинского учебного заведения — Киево-Могилянской академии Игорь Лосев. Итак, цитата:

    «Интересно, сколько подобных акций МГБ было списано на „зверства“ бандеровцев?.. Если у кого-то еще остаются сомнения, на чьей совести львиная доля зверств в Западной Украине, то вот еще один документ.

    „Совершенно секретно. Наркому внутренних дел СССР Л. Берии. 26.07.1945 г. № 8/156451. Сообщение об организации и результатах работы специальных групп для борьбы с оуновским бандитизмом в западных областях Украины.

    Комплектование спецгрупп при оперативных группах НКВД УССР проводилось по принципу подбора агентов-боевиков, которые были проверены на исполнении заданий ликвидации оуновского бандитизма (в том числе убийств населения, которое сочувствовало ОУН-УПА)“».

    И далее Лосев продолжает: «Хочется обратить внимание читателя на выделенную мной фразу наркома, где он говорит о том, что своих агентов они проверяли на убийствах населения, сочувствовавшего ОУН-УПА. Заметьте, не сотрудничавшего, не помогавшего, а всего лишь сочувствовавшего ОУН-УПА. А если учесть, что сочувствовали в Западной Украине очень многие, подавляющее большинство, то и убивать можно было всех без разбору. Что и делалось… Ну а жертвы многочисленных экзекуций НКВД-МГБ, как всегда, списывались на „зверства“ бандеровцев. А потом подключался мощный аппарат агитпропа, и легенды о массовых „зверствах“ ОУН-УПА распространялись от Житомира до Курильских островов. Советским людям лгали постоянно, организованно и профессионально»[1291].

    Эта статья была растиражирована практически всеми СМИ Украины, вызвала бурное обсуждение в сети и была даже перепечатана некоторыми Интернет-порталами Российской Федерации. Особую пропагандистскую ценность ей придает «личность» автора — русского по национальности и коренного севастопольца, который «всем сердцем принял и полюбил свою новую родину — нэзалэжну Украину и проникся чувством восхищения и преклонения перед воинами УПА».

    Остальные статьи, пропагандирующие «невинность» бандеровцев, достаточно однотипны. В них также читателям внушается миф о «маскараде» НКВД и цитируется фальсифицированное письмо Рясного с обязательным упоминанием фразы, что агентов проверяли на «убийствах населения, которое сочувствовало ОУН-УПА». Наиболее распространенные названия подобных статей — «Спецотряды провокаторов» или «Провокаторы из МГБ» (желающие без труда найдут подобные «шедевры» украинской журналистики в Интернете).

    Заложив такой серьезный «документальный» фундамент в основание всей конструкции мифа, дальше можно было уже не стесняться. В напряженную работу по промывке мозгов включились абсолютно все — от самих недобитых бандеровцев до общественных деятелей и политиков.

    Так, Васыль Кук-«Лемиш», последний «главнокомандующий» УПА и член Центрального Провода ОУН, до сих пор благополучно проживающий в Киеве и, как никто другой, знающий, из кого на самом деле состояли «спецгруппы» и каковы были их функции (так как сам был захвачен в 1954 году именно спецгруппой), не моргнув глазом, уверенно заявил: «Самые успешные методы борьбы с УПА были провокации. Переодетые повстанцами большевики входят в село, разговаривают с населением, люди им что-то рассказывают. А потом репрессируют население… Слухи о том, что мы убиваем мирное население, как раз появились из-за деятельности „лжебандеровцев“ — отделов НКВД»[1292].

    Из интервью еще одного члена ОУН (с 1937 г.) Анастасии Кэцько: «Пятая колонна в Украине все время утверждает про будто бы неслыханную жестокость бандеровцев, там — колодцы убитыми селянами набивали, там — учительниц пилами перепиливали. Такое было?» — «Было, — ответила пани Анастасия, — только этим занимались спецотряды НКВД. Они были одеты в форму УПА, владели галичанским произношением. В их практике был, например, захват какого-нибудь села и показательное мучение активистов и их семей, которые поддерживали советы. Представьте, какое богохульство — самыми жестокими способами уничтожать своих…»[1293]

    Наряду с мемуарами бандеровцев в газетах стали регулярно публиковать анонимные «письма», написанные якобы самими «ветеранами НКВД — участниками спецгрупп», которые на краю могилы возжелали покаяться и поведать обо всех «зверствах», учиненных ими над украинским народом под видом «повстанцев».

    Некоторые, окончательно свихнувшиеся на национальной почве украинские деятели стали доходить в своей пропаганде до откровенного маразма. Так, председатель Киевской городской организации общества «Мемориал» Р. Круцик, «прославившийся» недавно открытием в Киеве «музея» советской оккупации, утверждает: «Нужно было любой ценой дискредитировать освободительное движение. Для этого Москвой было организовано несколько специальных подготовительных школ, которые создавались из чекистов, а в школах их обучали владеть местным диалектом и знать традиции галичан. Переодетые в униформу повстанцев, они осуществляли массовый террор над мирным населением. На июнь 1945 года в западных областях под видом бандеровцев действовало 156 спецгрупп численностью 1783 человека. В последующие годы борьбы с освободительным движением количество спецгрупп и их численность значительно увеличивались. На 1 апреля 1946 г. в 7 западных областях Украины действовало 3593 истребительных батальона численностью 63 тыс. человек»[1294]. При этом в выступлении Круцик ссылается на архивную легенду некоего таинственного документа (ЦГАООУ, Ф. 1, оп. 23, д. 2966, л. 51), призванного убедить слушателей, что сказанное Круциком — правда. На самом деле здесь все ложь. Мало того, что Круцик сознательно врет, выдавая истребительные батальоны (формирования из местных жителей, созданные для защиты сел от нападений бандеровцев) за спецгруппы НКВД. В указанном им документе, действительно посвященном организации истребительных батальонов, нет ни слова ни о спецгруппах, ни тем более о мифических «школах», в которых якобы чекистов учили галицкому диалекту. По ходу дела отметим, что, по-видимому, на подобной «доказательной» базе основана и вся остальная «экспозиция» круциковского «музея» советской оккупации.

    Спецгруппы НКВД заняли достойное место и в многочисленных «исследованиях освободительного движения», претендующих на научный подход. В этом плане очень характерна «работа» профессора В. Идзьо[1295], «ведущего научного сотрудника Института украинознавства, ректора Украинского университета в Москве» и члена прочих многочисленных «опереточных» академий. В 2006 году во Львове вышла его новая книжка под претенциозным названием «Украинская Повстанческая Армия — согласно свидетельствам из немецких и советских архивов». О научном уровне этой «работы» свидетельствует тот факт, что, несмотря на постоянно встречающиеся фразы типа «Как видим из содержания документов…», «Как свидетельствуют тайные архивные документы…», в книге напрочь отсутствует научный аппарат, и нет ни единой ссылки ни на один архивный документ! По интересующему нас вопросу Идзьо в «тайных архивах» вычитал следующее: «Как свидетельствуют источники московских архивов… отряды оккупационной госбезопасности УССР проводили под видом ОУН-УПА широкомасштабные убийства жуткими террористическими методами… В это время была создана спецгруппа, действовавшая под видом УПА — „Орел“ в составе 35 человек в Ровенской области… МГБ под маской УПА нагнетала и без того напряженную ситуацию в регионе, спецгруппы пытались достичь своей цели любыми методами — путем набивания колодцев трупами, массовыми убийствами населения, террором и провокациями». И далее В. Идьзо подводит читателей к главной мысли: «Политическое руководство ЦК КП(б) Украины фактически становилось соучастником этих преступлений, утверждая геноцид украинского населения в западных областях Украины. Эти методы террора МГБ так и остались без юридического расследования прокуратуры и политического осуждения руководства ЦК КП (б) Украины, что дает право говорить о его соучастии в преступлениях».

    Апофеозом всей кампании следует считать выступление лидера одной из правых партий, входящих в блок «Наша Украина» Ю. Костенко, который 19 октября 2005 года с трибуны Верховной Рады Украины безапелляционно заявил: «Выдумки коммунистической пропаганды про… бандеровский террор полностью опровергнуты архивными материалами, которые открылись для общественности после падения коммунистического режима… Карательные акции против мирного населения осуществляли не воины УПА, а спецотряды НКВД. Все эти факты документально подтверждены работой специальной правительственной комиссии»[1296].


    Начальник Управления по борьбе с бандитизмом НКВД УССР Т. Строкач.


    Надо ли говорить, что после такой усиленной обработки мозгов миф «о переодетых энкавэдэшниках, убивающих людей» прочно закрепился в сознании некоторой части общества и даже приобрел статус «общеизвестного факта, не нуждающегося уже ни в каких доказательствах». Достаточно зайти на любой украинский форум, и вам расскажут, что «под видом ОУН-УПА действовали спецотряды НКВД», что они «переодевались в форму УПА, мучили людей по селам, а потом рассказывали о зверствах бандеровцев», и что они «наполняли колодцы трупами детей», и вообще «на их руках все зверства, которые шьют ОУН-УПА».

    В то же время этот миф вызывает полную дезориентацию у другой части общества, которое крайне негативно относится к прославлению бандеровщины и надругательству над своей исторической памятью. С одной стороны, есть ощущение, что им навязывают очередную ложь, с другой — из-за отсутствия фактического материала нечего противопоставить в ответ развязанной пропагандистской кампании.

    В данной заметке мы попытаемся заполнить существующую информационную лакуну и, опираясь на документы и материалы из тех самых «закрытых» архивов, ответить на следующие вопросы: что представляли собой «специальные группы» НКВД, из кого они комплектовались и каковы были на самом деле их функции.

    2

    Тактика действий украинских националистов

    Прежде всего необходимо вкратце охарактеризовать положение, сложившееся в националистическом подполье к началу 1945 года. Это позволит нам лучше понять как изменившуюся тактику действий украинских националистов, так и ответные мероприятия советских органов госбезопасности и правопорядка и, таким образом, непосредственно ответить на интересующие нас вопросы.

    К началу 1945 года в результате массированных ударов внутренних войск при активной поддержке воинских частей Красной Армии, отделов контрразведки «СМЕРШ» и Пограничных войск НКВД крупные формирования УПА были разгромлены. 26 января 1945 года оперативно-войсковой группой Камень-Каширского райотдела НКГБ и 169-го стрелкового полка ВВ под командованием старшего лейтенанта Савинова в селе Рудка-Червинская Волынской области был захвачен командир соединения УПА-«Север» Юрий Стельмащук («Рудый»). На допросах Стельмащук откровенно рассказал об ухудшении положения УПА после мощных военных ударов и оперативных мероприятий советской стороны. По его словам, УПА-«Север» потеряла до 60 % личного состава и около 50 % вооружения. Особенно пострадал боевой потенциал «повстанцев» от ликвидации сотен складов-«криевок» с оружием, боеприпасами и продовольствием[1297].

    По данным Управления по борьбе с бандитизмом НКВД УССР, на протяжении 1944 года было уничтожено 57 405 и задержано 50 387 участников националистических бандформирований[1298].

    В сложившейся ситуации перед верхушкой ОУН-УПА остро встала задача максимально сберечь свои кадры и дождаться взрыва «Чумы» — так в документах ОУН зашифровывалось начало вооруженного конфликта между странами Запада и СССР[1299]. По этому поводу в документе «Положение ОУН в Карпатском крае» подчеркивалось: «Настроение у нас не очень бодрое, каждую весну ожидаем войну, так як только в войне видим свое спасение»[1300]. Тревогу вызывало и моральное состояние рядовых участников подполья. В приказе Ч.12 командования УПА-«Запад» говорилось, что вместо активного маневрирования формирования УПА засели в Черном лесу и заняли пассивно-выжидательную позицию. А это, в свою очередь, отрицательно сказалось на дисциплине и приводило к конфликтам с окружающим населением[1301].

    О том, что это была стойкая тенденция, свидетельствует приказ Ч.15 командира ТВ Магура (Калушский район Станиславской обл.), в котором откровенно признается «неудовлетворительное, плачевное и кое-где фатальное положение отделов и подотделов УПА-„Запад“. Цели и задания, поставленные перед отделами УПА нашим политическим проводом, не соотносятся в пропорциональном отношении с проведенными ими действиями политического, боевого и пропагандистского характера… В отрядах царит бездеятельность, бегство от врага, общая деморализация, пьянство, с чем мы должны начать борьбу, так как это доведет отделы до упадка и потянет за собой всю организацию»[1302].

    5-6 февраля нового 1945 года в лесу возле местечка Бережаны (Тернопольская обл.) состоялось совещание ведущих функционеров ОУН с участием самого «главнокомандующего» УПА Р. Шухевича, начальника «Главного войскового штаба» УПА Д. Грицая, шефа СБ ОУН Н. Арсенича, организационного референта Центрального Провода ОУН В. Кука, руководителя Галицкого краевого провода ОУН Р. Кравчука, референта пропаганды Центрального Провода ОУН П. Дужого и других членов ЦП. В результате было решено: ликвидировать лишние звенья в структуре управления УПА, расформировать крупные подразделения уровня «курень» и «сотня» и перейти к действиям мелкими подразделениями уровня «чота» — «рой». В апреле командование УПА-«Запад» издает уже упоминавшийся приказ Ч.12, в котором настойчиво рекомендует действовать вообще только «чотами», лишь в крайних случаях объединяясь в большие подразделения[1303].

    Окончательное же оформление новая тактика получила на совещании верхушки подполья в Рогатинских лесах Станиславской области (возле с. Голодивка) в августе 1945 года. Центральный Провод ОУН решил полностью переподчинить подразделения УПА территориальным проводам ОУН, а заодно и реорганизовать саму структуру подполья. Теперь оно состояло из Центрального Провода на Украине и двух так называемых больших краевых проводов — «Северо-Западные Украинские Земли» («ГОУЗ») и «Галичина». Краевой провод «ПЗУЗ» состоял из малых краевых проводов «Москва» (Волынская область, ряд южных районов Белоруссии), «Одесса» (Ровенская обл. и часть Тернопольской) и «Подолье». В краевой провод «Галичина» входили «малые» краевые проводы «Буг-2» (Львовщина) и «Карпаты-Запад» (Карпатский край и Буковина). Основными звеньями ОУН выступали окружные, надрайонные (по 2–6 в окружном), районные (по 3–5 в надрайонном), кустовые и станичные проводы (последние — на уровне населенного пункта)[1304].

    Суть новой тактики заключалась в переходе к действиям мелкими группами по 10–15 человек, способными быстро маневрировать и менять места дислокации. Открытые вооруженные выступления и столкновения с частями Красной Армии и ВВ минимизировались, а основной удар переносился на гражданскую администрацию и лиц, сочувственно относящихся к советской власти[1305].

    Были разработаны три «краеугольные» тактические схемы (или, как они назывались в оуновских документах, «проблемы»): «Дажбог», «Олег» и «Орлик». Положения этих схем конкретизировались в инструкциях: «Мурашка», «Оса», «Бджола», «Тактических указаниях» на конкретный год.


    Заместитель начальника УББ НКВД УССР А. Задоя.


    Тактическая схема «Олег» была направлена на воспитание в националистическом духе и подготовку молодежных кадров как основного источника пополнения живой силы «движения сопротивления». Ежегодно на нелегальное положение оуновцы переводили от нескольких сотен до 2 тыс. юношей. На обучение сельского жителя отводилось два месяца и четыре месяца на воспитание, на городского — четыре и восемь месяцев соответственно[1306]. Кандидата в подполье тщательно проверяла Служба безопасности ОУН. Чтобы отрезать дорогу назад, каждого нового участника заставляли совершить террористический акт и, таким образом, «повязывали кровью»[1307].

    Тактическая схема «Орлик» (другое название — «Харьков») предусматривала распространение влияния ОУН на восточные и южные области УССР. Цели «Орлика» состояли в создании в этих регионах организационной сетки и кадрового резерва ОУН и проведении там пропагандистской и разведывательной работы. На восток засылались опытные эмиссары ОУН, хорошо владеющие русским языком, с заданием подобрать кадры на случай антисоветского восстания и распространить свою пропаганду дальше, на Кубань и Кавказ[1308]. Именно в рамках этой схемы референтом пропаганды ЦП ОУН П. Федуном-«Полтавой» была написана агитка «Кто такие бандеровцы и за что они борются», до сих пор выдаваемая бандеровцами за истинную программу ОУН[1309].

    Главной была тактическая схема «Дажбог», которая предусматривала: сохранение кадров путем легализации, создание позиций подполья в органах власти и управления (включая и правоохранительные органы), подготовку к возможному захвату власти на Украине; срыв различными способами процесса восстановления разрушенного войной народного хозяйства; усиление конспирации (замена кличек и паролей), налаживание системы подземных бункеров и линий курьерской связи[1310].

    Итак, реализуя новую тактику, националистическое подполье глубоко законспирировалось и повело «бункерную войну». Объектами нападений становились партийные, комсомольские и советские работники, колхозная администрация, а также так называемые «подсоветчики» — сельский актив и простые колхозники, специалисты, прибывшие из других областей УССР.

    Бандеровский террор вскоре приобрел массовый характер, вплоть до требований применять «пьяткування» (уничтожение каждого пятого) в селах, жители которых, по мнению бандеровцев, лояльно относились к советской власти[1311]. «Краевая инструкция провода ОУН» прямо указывала, что необходимо осуществлять «беспощадное уничтожение государственных политических и социально-экономических основ враждебной системы»[1312]. В подобных же инструкциях регламентировалось, как следует вершить расправу. Целью террора, по мнению руководства ОУН, являлось не только уничтожение «подсоветчиков», но и запугивание остальных. В этом контексте осквернение тел уничтожаемых сторонников советской власти являлось важной частью террористических методов, применявшихся националистическим подпольем.

    Так, в Ровенской области в июне 1944 года отряд бандеровцев казнил местного крестьянина, заподозренного в сотрудничестве с Советами, повесив его посреди села. Затем повстанцы публично осквернили тело — «порубили труп повешенного бандита топором»[1313]. 21 ноября 1944 года в два часа ночи вооруженный отряд из 40 бандеровцев вошел в село Дубечно на Волыни. Обыскав дома председателя и секретаря сельсовета, повстанцы застрелили председателя на глазах односельчан. На спину убитому прикрепили записку: «Расстрелянный — глава сельсовета. Если кто-нибудь займет это место — его ждет та же судьба». Затем вооруженные бандиты ворвались в забаррикадированное помещение сельсовета, где убили сторожа — украинца по фамилии Ткачук. На спину ему штыком прикрепили другую записку: «Это труп предателя украинского народа, защищавшего Советы. Если кто-нибудь придет работать на его место, он погибнет точно так же». После этого повстанцы осквернили помещение сельсовета — расклеили антисоветские лозунги и призывы, сорвав со стен портреты партийных и советских руководителей. Лица на портретах измазали кровью убитого сторожа-украинца[1314]. Секретарь Лопатинского райкома Львовской области Маланчук докладывал 25 декабря 1944 г.: «Бандиты надругались над трупами [заподозренных в сотрудничестве с Советами]. Со всех тел сняли обувь и одежду, руки и ноги связали как скотину, а лица раскромсали на части»[1315].

    Согласно еще одной бандеровской инструкции террор направлялся не только против лиц, сочувствующих советской власти: «В ходе ликвидации указанных лиц не жалеть ни взрослых членов их семей, ни детей…»[1316] К примеру, во Львовской области в августе 1944 года у двух семей по очереди выкололи глаза — будто бы за то, что их близкие сообщили о передвижениях повстанцев советским властям. Трупы затем изрубили на куски на виду у испуганных односельчан[1317]. В райцентре Милятино Львовской области на сельском сходе крестьянин Иван Пришляк сказал: «Моего сына за службу в Красной Армии наградили орденом Славы III степени. Разве могло такое случиться при польских панах — чтобы бедный крестьянин получил такую правительственную награду?» После этого выступления за несколько недель были зверски вырезаны девять человек по фамилии Пришляк[1318].

    Распространенной была практика уничтожения или запугивания специалистов, которые прибывали из других областей для восстановления народного хозяйства Западной Украины. Так, 13 сентября 1944 года в Ровенской области «повстанцы» напали на 15 недавно прибывших специалистов, из которых одному удалось бежать, а 14 бандеровцы увели в лес и расстреляли. Затем надругались над трупами, отрезав голову у одного убитого мужчины и ноги и лицо у женщины[1319]. Классическим же примером может служить убийство московских геологов Н. Балашовой и Д. Рыбкина, которого референт СБ Рожнятовского райпровода «Зорян» в протоколе допроса назвал «одним из опаснейших представителей большевистского империализма».

    Помимо индивидуального и массового террора разворачивались целенаправленные кампании типа «Ни единого зерна большевикам», срыв выборов в Советы разных уровней и т. п. Распространялись листовки следующего содержания: «Не выполняйте приказов Советов, потому что всякий, кто их выполнит, будет повешен как предатель украинской земли… Если кто из вас сдаст зерно, мы убьем вас как собак, а всю вашу семью повесим или порежем на куски»[1320].

    Также бандеровцы выявляли, запугивали или уничтожали людей, которые выступали свидетелями в судах по делам участников националистического подполья. К примеру, число уничтоженных свидетелей только за 1947 год составило 195 человек[1321].

    Под давлением распространялись билеты бандеровского займа — «бофоны» («На боевой фонд»). Данью облагались ремесленники, торговцы, интеллигенция, занимающаяся частной практикой. Определенный провод ОУН мог оставить себе 25 % средств, высшие проводники пользовались ими неограниченно. На население накладывалась разнарядка. Так, Стрыйский и Сколовский районы Дрогобычской области обязались собрать 1 млн руб., 240 ц мяса, 620 ц зерна, 800 ц картофеля, 400 м полотна, одежду, обувь и т. п.

    «Самообеспечение» подполья также сопровождалось зверскими расправами над населением. Например, в г. Явор Львовской области была арестована семья Д., в доме которых было обнаружено пятеро детей от 2 до 8 лет. Как выяснилось, эта семья неоднократно похищала детей, а одна из подпольщиц Е.Г. (застрелилась при задержании), врач-педиатр по профессии, использовала их как доноров крови для лечения раненых националистов[1322].

    Убийствами и расправами сопровождалось также и колхозное строительство, которое коренным образом меняло быт преимущественно аграрного региона. Как подчеркивал в своих указаниях для СБ (Службы безопасности) окружной проводник «Ульян» (Ровенская область), «необходимо перейти к физическому уничтожению колхозных активистов, принуждать селян забирать заявления о вступлении в колхоз, уничтожать МТС, собранный урожай, повесить по два активиста на село, а остальным дать по 30 палок»[1323]. СБ распространяла листовки, где сурово предупреждалось, что тот, кто в течение трех дней не заберет заявление и за десять дней не сдаст денежной суммы «повстанцам», будет ликвидирован, а его имущество уничтожено. В с. Адамовка Рахивского района Станиславской области председателю колхоза отрубили голову и насадили ее на палку, его заместителя обезглавили косой, а активиста насадили на вилы[1324].

    Уничтожались промышленные объекты и нефтепромыслы, коммуникации, колхозное имущество, МТС, сельские клубы и киноустановки. Одновременно создавалась и легальная сетка, участники которой вступали в партию и комсомол, проникали в государственные учреждения и должны были в случае взрыва «Чумы» создать инициативные группы и захватить власть на местах[1325].

    3

    Новая схема противоповстанческой борьбы

    В изменившихся условиях советскому правительству стало ясно, что в борьбе с ОУН-УПА уже нельзя ограничиваться только военными действиями. Окружение и прочесывание лесных массивов с применением больших контингентов внутренних войск, приносившее успех при ликвидации крупных бандформирований, в борьбе с мелкими боевками ОУН, которые легко просачивались сквозь заслоны и уходили в другие районы, оказалось неэффективным и только изматывало бойцов и вело к неоправданным потерям в личном составе. Поэтому пристальное внимание было уделено поиску комбинированных форм применения внутренних войск и оперативников НКВД.

    26 февраля 1945 года в Киеве состоялось заседание Политбюро ЦК КП(б)У, на котором было принято постановление, во многом определившее дальнейшие действия советской стороны в борьбе с националистическим подпольем в Западной Украине. В постановлении говорилось:

    «…Если недавно в большинстве западных областей Украины были банды, насчитывающие по 400–500 человек, то в настоящее время… все крупные банды ликвидированы, а многие главари… уничтожены или арестованы.

    …Потерпев крупное поражение, украинско-немецкие националисты в последнее время меняют свою тактику и методы борьбы с советской властью и переходят главным образом к террору и диверсии. Действуют мелкими бандами, которые стараются маневрировать и не принимать открытых боев, а политическая сетка ОУН с целью сохранения своих кадров уходит в глубокое подполье.

    Это требует коренным образом изменить нашу тактику и методы борьбы с украинско-немецкими националистами.

    ЦК КП(б)У обязывает обкомы и райкомы КП(б)У, наркома внутренних дел т. Рясного, наркома госбезопасности т. Савченко, начальников погранвойск НКВД тт. Бурмака и Демшина, начальника внутренних войск НКВД Украинского округа т. Марченко, областные и районные органы НКВД и НКГБ:

    …для уничтожения каждой мало-мальски крупной банды выделять специальный, подвижной боевой отряд с включением в него хорошо подготовленных разведчиков, оперативных, партийных и советских работников.

    Указанный отряд обеспечивать агентурными данными, средствами связи и не обременять тыловым хозяйством (обозы, кухни и т. п.).

    Отряд должен, увязавшись за бандой, преследовать ее до полного уничтожения, независимо от того, в какой район или область эта банда будет уходить…»[1326]

    Позже мы еще вернемся к этому постановлению, а пока выясним, как реализовывалось данное указание Политбюро на практике.

    Районы, где действовали формирования ОУН-УПА, разбивались на оперативные участки (в административных границах области), а те, в свою очередь, на оперативные группы. В каждую группу в зависимости от оперативной обстановки включалось определенное количество подразделений и частей внутренних войск (как правило, отделение, взвод, иногда — рота) и оперативных работников НКВД. Старшим группы назначался опытный оперативник или начальник райотдела НКВД, его заместителем — старший офицер от ВВ. В отдельных случаях опергруппу возглавлял офицер республиканского НКВД. Создавались также межрайонные и межобластные группы.

    Главной задачей этих рейдирующих оперативно-войсковых (или чекистско-войсковых) групп являлась быстрая реализация оперативных данных от территориальных органов внутренних дел и госбезопасности путем поиска и нейтрализации участников националистических бандформирований. Более детально деятельность ОВГ регламентировалась в директиве начальника ВВ НКВД Украинского округа генерал-лейтенанта Марченко командирам соединений и частей округа 21 июля 1945 года:

    «Каждому рейдирующему отряду отыскать и ликвидировать определенную банду, состоящую на учете в органах НКВД и штабе соединения или части.

    …Рейдирующий отряд снабдить радиостанцией, личному составу выдать необходимое количество боеприпасов и продовольствия. Обозами отряды не обременять.

    …При обнаружении банды рейдирующий отряд преследует ее до полной ликвидации, и только тогда задача считается выполненной.

    …Рейдирующий отряд действует днем и ночью, в любую погоду и в любых условиях местности, будучи не связанным с административными границами района или области.

    … В каждом батальоне, полку и соединении иметь подвижный резерв (на машинах, на подводах, группы конников) для оказания содействия рейдирующему отряду при завязке боя с бандой.

    …Командир соединения, части, получив донесение от начальника рейдирующего отряда о завязке боя с бандой, принимает решительные меры для оказания содействия отряду путем высылки подвижного резерва с задачей перекрыть вероятные пути отхода и полного уничтожения бандитов.

    …Рейдирующим отрядам, далеко оторвавшимся от баз снабжения, и особенно в период преследования, как исключение разрешать брать продукты у местного населения через председателей сельских Советов, оформляя это соответствующими документами»[1327].

    Оперативно-войсковые группы оказались наиболее оптимальной формой комбинированного взаимодействия оперативных сотрудников и ВВ НКВД. Однако им для успешной работы не хватало третьего компонента — надлежащего агентурного обеспечения. ОВГ нуждались в надежных разведданных, позволяющих установить точное местонахождение банд, численность их личного состава и руководства, наличие вооружения, возможные пути для отступления.

    На необходимость приобретения агентурных позиций в среде подполья указывал и народный комиссар внутренних дел СССР Л.П. Берия, требуя от руководства НКВД и НКГБ УССР немедленно «разработать специальные мероприятия по активному розыску и безотлагательному изъятию всех лиц, причастных к террористической деятельности ОУН; наладить специальную агентурно-осведомительную работу по предотвращению террористических актов со стороны оуновцев, не оставляя невскрытым и безнаказанным ни одного террористического акта против советских граждан»[1328].

    Поэтому, учитывая особую важность создания в рядах ОУН агентурного аппарата, Политбюро ЦК КП(б)У на своем заседании 26 февраля 1945 года постановило: «Исходя из того, что ликвидация крупных банд создала благоприятные условия для более широкой и лучшей постановки агентурной работы, являющейся сейчас решающим фактором в борьбе с ОУН, ЦК КП(б)У обязывает наркома внутренних дел тов. Рясного, наркома госбезопасности тов. Савченко, начальников областных и районных органов НКВД и НКГБ, первых секретарей обкомов и райкомов КП(б)У еще больше расширить сеть нашей агентуры, обратив особое внимание на улучшение ее качества.

    Шире и смелее практиковать засылку агентуры в оуновское подполье и бандформирования УПА.

    Усилить работу по воспитанию агентуры, обучая ее правилам конспирации и методам работы по выявлению и вскрытию участников и организаций ОУН»[1329].

    Нынешние украинские «исследователи», да и сами бандеровские «ветераны» сегодня настойчиво внушают массам, что «сексоты НКВД» набирались исключительно из местного населения — председателей сельсоветов, колхозных активистов, комсомольцев и прочих «сталинских холуев» и «предателей украинского народа». За это, мол, их и убивали «повстанцы». В частности, В. Кук, последний «главнокомандующий» УПА, в уже цитированном нами интервью говорил: «Если… это агент и выдает других людей, ясно, что вы его застрелите, потому что он ваш враг». Остальные убийства мирных граждан, как мы помним, Васыль Степанович списал на действия «лжебандеровцев» — отделов НКВД.

    На самом деле, вопрос с агентурой не так прост, как пытаются представить бандеровцы и их подпевалы. Часть оперативных источников действительно набиралась из местных жителей, но полученные от них сведения не удовлетворяли потребности оперативной работы ОВГ. Крестьяне могли сообщить о появлении в селах незнакомцев; о том, кто из их односельчан подозревается в связях с «хлопцами» из леса; в каких хатах могут находиться бандеровские схроны с оружием и боеприпасами. Оперативников же, как мы помним, интересовало совсем другое — состав банд, главари, вооружение, связи и места базирования.

    Поэтому другим своим решением Политбюро указывало, что прежде всего к агентурной работе следует привлекать самих участников оуновских организаций. Внимание агентуры предлагалось направить «на выявление организующих оуновских центров, местонахождения банд и их замыслов»[1330].

    Дело в том, что, занимая в целом непримиримую позицию по отношению к националистическим бандформированиям, правительства УССР и СССР вместе с тем неоднократно предоставляли участникам подполья шанс сохранить свою жизнь и свободу. Первое обращение Президиума Верховного Совета и СНК УССР «К участникам так называемых „УПА“ и „УНРА“» вышло 14 февраля 1944 года. В нем говорилось: «Именем Правительства Украинской Советской Социалистической Республики мы гарантируем всем участникам так называемой „УПА“ или „УНРА“… которые искренне и полностью прекратят всякую борьбу и враждебные выступления против Красной Армии и советской власти, полное прощение их тяжелой ошибки, их прошлой вины перед Родиной»[1331]. 27 ноября 1944 года Президиум Верховного Совета, СНК УССР и ЦК КП(б)У выпускают обращение «К населению западных областей УССР», в котором снова гарантировалось полное прощение всем, кто «оставит националистические банды и вернется к мирному труду»[1332]. 19 мая 1945 года ЦК КП(б)У, Президиум Верховного Совета и СНК УССР опубликовали еще одно обращение «К рабочим, крестьянам и интеллигенции западных областей Украины» с предложением «участникам националистических банд… покаяться и честным трудом искупить свою вину перед украинским народом. Не желая напрасно проливать кровь… Правительство Советской Украины простит им их участие в бандитских группах»[1333].

    Эти обращения транслировались по радио, были опубликованы во всех областных и районных газетах западных областей Украины, отпечатаны массовым тиражом в виде листовок и плакатов, которые распространялись по селам, вывешивались в общественных местах, на базарных площадях и перекрестках дорог. Помимо этого, листовки с текстом обращений разбрасывались с самолетов над лесными массивами в местах вероятного базирования националистических банд. Любопытна реакция местного населения на подобные правительственные инициативы. Так, при обсуждении обращения «К участникам так называемых „УПА“ и „УНРА“», рабочий лесозавода г. Ровно Литвинов заявил: «Против советской власти не устояли немцы, а Германия сильное государство. Что сделает кучка националистов, если они только мирным жителям головы рубят»[1334]. В Ново-Ярычевском районе Львовской области председатель сельсовета с. Ременево Кокотко, указывая на имеющуюся у него пачку отпечатанного обращения, заявил крестьянам: «Я сейчас не боюсь никого. Пусть меня встретят хоть 20, хоть 50 бандеровцев. Подойдут бандиты, а я им скажу: хотите жить по-человечески — читайте!»[1335] Крестьянин Гаврилишин с. Розгадовцы Зборовского района Тернопольской области сказал: «Страна Советов является самой сильной страной в мире и, несмотря на то, что она может беспощадно расправиться с бандитами, она этого не делает, а хочет разъяснить введенным в заблуждение… участникам бандбоевок неправоту их действий и дать возможность порвать связь с бандитами и тем самым сберечь себе жизнь и работать на благо родины и семьи». В селе Старый Тараж Кременецкого района Тернопольской области крестьянин Казмирук сказал, что «…бандиты наносят большой вред крестьянам и нашему народному хозяйству. Необходимо предупредить бандитов и тех, кто им помогает, что, если они не покаются и не придут с повинной — их ждет народная кара, а мы поможем органам советской власти привести ее в исполнение»[1336].

    Подобные шаги правительства, с одной стороны, и настроения местного населения — с другой, возымели свое действие, и «хлопцы» массово повалили из леса сдаваться «советам». После первого обращения, в начале 1944 года, возле Кременца разбежался курень (батальон) УПА из мобилизованных крестьян. В феврале 1945 года в Вижницком районе Черновицкой области в полном составе сдался курень «Перебийноса» (400 человек)[1337]. В некоторых районах явка с повинной приобрела массовый характер. В Пониковецком районе Львовской области с 17 по 26 января 1945 года явилось с повинной 930 человек, в Злочевском районе Львовской области с 24 по 31 января — 581 человек, в Галичском районе Станиславской области с 25 по 31 января — 458 человек[1338].

    Довольно часто явке с повинной активно способствовали сами односельчане или близкие родственники «повстанцев». Так, председатель сельсовета с. Коршув Волынской области Мулер вывел с повинной бандита по кличке «Рожок», который, в свою очередь, после проведенной с ним беседы вывел из подполья еще 21 человека[1339]. Жительница с. Обгов Вербского района Ровненской области Рой Агафья вывела из подполья трех своих братьев, участников боевки «Хужего»[1340].

    По данным Управления по борьбе с бандитизмом МВД УССР только за первый год явилось с повинной 29 204 участника националистического подполья[1341]. За период с февраля 1944 по июль 1946 года этой возможностью воспользовалось 52 452 человека[1342].

    Всего же за весь период противостояния советской власти и националистического подполья в Западной Украине амнистией воспользовалось свыше 77 тысяч участников подполья и их активных пособников[1343].

    Если еще учитывать количество задержанных при проведении операций (напомним, за первый год их было 50 387 человек), то чекистам было кого привлекать к негласному сотрудничеству.

    Хотя опять же основная масса задержанных или явившихся с повинной для органов безопасности никакого интереса не представляла. Это были те же простые селяне, «отмобилизованные» в УПА путем террора под угрозой смерти семье или близким родственникам. Поэтому таких «вояк» после соответствующей проверки отпускали (естественно, под наблюдение). К примеру, по данным справки УББ МВД УССР от 16 июля 1946 года, из числа задержанных за период с февраля 1944 по июль 1946 года 125 267 человек было арестовано лишь 29 362 человека, а остальных призывали в военкоматы или распускали по домам[1344].

    Заместитель начальника Управления по борьбе с бандитизмом НКВД УССР подполковник А.Ф. Задоя в справке от 26 апреля 1945 года по этому поводу писал:

    «Явившиеся с повинной бандиты призывного возраста после их опроса о бандах, ОУНовском подполье направляются в военкоматы для направления в Красную Армию, лица непризывного возраста после соответственной их политической обработки направляются по месту жительства со взятием на оперативный учет в РО НКВД…

    …Лица, которые явились в органы НКВД и об их явке к нам неизвестно их окружению, — вербуются в качестве агентов…

    Явившийся с повинной командный состав УПА и руководящий состав ОУН обязательно используется органами НКВД для разложенческой работы среди бандитов и националистически настроенного населения в форме их выступлений в селах на собраниях крестьян, распространения их заявлений в органы НКВД и призывов к бандам последовать их примеру…»[1345]

    Как видим, чекистов интересовали прежде всего проводники ОУН различных уровней, командиры подразделений УПА, боевики и референты СБ — то есть все те, кто мог обеспечить оперативно-войсковые группы серьезными агентурными данными и тем самым способствовать выявлению линий связи, конспиративных квартир, явочных пунктов областных проводов ОУН с целью установления местонахождения Центрального Провода, внедрения в его состав проверенной агентуры для последующей ликвидации. Дело спорилось: если в 1944 году агентурный аппарат в регионе насчитывал 725 агентов, то в 1945 году он составлял уже 1200[1346], а в 1946 году — 2249 агентов[1347].

    «Исследователи» «освободительного движения» по этому поводу тут же поднимают вой, что-де «сталинские палачи» вынуждали «повстанцев» к сотрудничеству пытками и шантажом. Не исключая в принципе принудительных методов вербовки, хочется все же заметить, что лиц, которых планировали использовать в оперативных мероприятиях, как правило, вербовали путем разъяснений и переубеждения. Характерно в этом плане письмо подпольщика по кличке «Шварно», захваченного во время одной из чекистских операций и согласившегося сотрудничать с УМГБ по Станиславской области. Впоследствии он бежал обратно в подполье, а все детали процесса вербовки подробно изложил в письме референту пропаганды краевого провода «Карпаты-Запад». Сразу же после задержания к нему подошел начальник отдела УМГБ полковник А.Г. Костенко (опытный «бандолов», известный операцией по захвату проводника ОУН Карпатского края Я. Мельника-«Роберта») и на чистом украинском языке спросил: «Как себя чувствуешь? Думаю, ты не глупый человек и будешь с нами работать?» Далее Костенко продолжил беседу уже в своем кабинете: «Сопротивление бессмысленно, будь разумным человеком. Идя на сотрудничество, ты сохранишь жизнь друзьям, принесешь пользу украинскому народу. Твоя судьба в твоих руках. Мы можем все простить — даю слово коммуниста». «Шварно» согласился, ему обеспечили хорошие питание и условия содержания. Он стал давать показания, написав 30 страниц детального отчета о Станиславском окружном проводе и назвав установочные данные на «сотника», сотрудников надрайонных референтур СБ и пропаганды, трех районных и трех кущевых проводников ОУН. Затем он показал все известные ему бункеры. Ему выдали оружие, одели в его же одежду и, поставив конкретные задания, отправили обратно, где он вновь перебежал на сторону подполья и подробно описал, как его вербовали «Советы»[1348].

    Благодаря информации, полученной от захваченных или явившихся с повинной «непокоренных героев», когда они оптом и в розницу сдавали чекистам своих проводников и «звэрхныкив», указывали места «схронов» и «криевок», оперативно-войсковые группы провели множество успешных операций.

    В качестве иллюстрации приведем сообщение секретаря Дрогобычского обкома КП(б)У С.А. Олексеенко Н.С. Хрущеву от 6 февраля 1946 года с описанием операции по разгрому надрайонной боевки СБ в Боринском районе Дрогобычской области:

    «28 января в Боринский РО НКВД явился с повинной бандит из бандгруппы „Березы“, житель села Завадки Боринскогорайона — Бабинич Онуфрий Антонович по кличке „Лев“.

    На допросе Бабинич рассказал, что в районе села Багноватое в лесу на стыке Боринского, Турковского и Славского районов дислоцируется боевка СБ под руководством надрайонного референта СБ по кличке „Ханенко“.

    29 января Боринским РО НКВД была выслана в район села Багноватое оперативная группа из оперсостава РО НКВД и бойцов ВВ/НКВД под общим руководством зам. нач. РО НКВД тов. Рыбченко. В качестве проводника был использован бандит Бабинич.

    Не доходя примерно 1000–1500 метров до предполагаемого места нахождения банды, оперативная группа развернулась в боевой порядок с расчетом охвата банды в кольцо. Продвигаясь в глубь леса, примерно в двухстах метрах от места нахождения банды бойцами, шедшими впереди правого крыла опергруппы, был обнаружен часовой банды, который, заметив приближение оперативной группы, произвел предупредительный выстрел.

    Услыхав выстрел, бандиты в количестве до 10 человек выбежали из землянки и стали убегать в глубь леса, отстреливаясь из автоматов и винтовок. Опергруппа открыла по бандитам огонь, в результате чего 5 бандитов были убиты и смертельно ранен бандит, стоявший на посту. Этот бандит оказался жителем села Ботилька Нижняя Боринского района — Михайлечко Василий по кличке „Железняк“. Допрошенный на месте раненый бандит успел рассказать, что он 27 января из Сможенского леса (в районе села Сможе Славского района) был направлен районным проводником ОУН „Береза“ с эстафетой к надрайонному референту СБ „Ханенко“, находившемуся со своей боевкой в лесу в районе села Багноватое. При опознании убитых бандитов „Железняк“ заявил, что убитые являются:

    1. Надрайонный референт СБ „Ханенко“.

    2. Бандит Ильинацкий Василий, житель села Хусне Боринского района, по кличке „Резец“.

    Бандиты по кличкам „Живчик“, „Стегура“ и „Тур“. Последние три бандита являлись личной охраной „Ханенко“. По пути в село Багноватое бандит „Железняк“ умер. При проведении операции взяты трофеи:

    автоматов немецких — 2

    винтовок — 4

    гранат — 4

    патронов — 200.

    Захвачена разная оуновская литература и документы»[1349].

    Аналогичным образом, реализуя показания захваченного следователя СБ краевого провода «Карпаты» «Лимана», был ликвидирован сам проводник Карпатского края Я. Мельник-«Роберт». Подобная же ситуация приключилась и с первым «главнокомандующим» УПА, впоследствии командиром УПА-«Север» Д. Клячкивским — «Климом Савуром», которого благополучно сдал командир соединения «Завыхост» той же УПА-«Север» Ю. Стельмащук-«Рудый». Охранники «Витер» и «Кучер» указали место нахождения своего «звэрхныка», руководителя референтуры пропаганды Центрального Провода ОУН, П. Федуна-«Полтавы», а заодно и руководителя краевого провода ОУН «Галичина» Р. Кравчука-«Петра».

    4

    Спецгруппы НКВД в борьбе с националистами

    Здесь мы, наконец, подошли к главной теме нашего исследования. Принимая во внимание, с одной стороны, все возрастающую явку с повинной, усердие захваченных и вышедших из подполья на допросах, а с другой — их широкие связи и доскональную осведомленность о тактике, местах дислокации и конспиративных порядках «братьев по оружию», руководство НКВД УССР принимает решение использовать «раскаявшихся» бандеровцев не только в качестве агентов, но и создавать из них боевые группы особого назначения. По этому поводу в уже упоминавшейся справке заместитель начальника УББ НКВД УССР подполковник А.Ф. Задоя писал: «Из числа явившихся с повинной бандитов созданы боевые группы. Часть руководящих лиц из ОУНовского подполья и УПА нами используется на боевой работе по борьбе с бандитизмом, например: куренной командир „Юрченко“, сотник „Дон“, комендант районной СБ „Тигр“, пропагандист ОУН „Остап“ и ряд других»[1350].

    Из характеристики на бывшего сотенного УПА по кличке «Дон»:

    «Дарабан Михаил, 1913 года рождения, уроженец с. Билик, Раховского района, Закарпатской Украины, украинец, женат, житель с. Влюдники, Галичского района, Станиславской области. В УПА занимал положение командира резервной сотни, по кличке „Дон“.

    24 декабря 1944 года был задержан в с. Влюдники у родственников жены.

    После задержания „Дон“ дал показания об известных ему продовольственных складах УПА. „Дон“ использовался как проводник-наводчик по вскрытию этих складов… „Дон“ расконспирирован перед оуновским подпольем, и в качестве агента использовать [его] не представилось возможным.

    В настоящее время „Дон“ влит в спецгруппу УНКВД как боевик. Нами поручено начальнику ОББ разработать задание и легенду для „Дона“ для направления его по н/заданию в Закарпатскую Украину.

    (Заместитель начальника) (УББ НКВД УССР подполковник Задоя) (5 августа 1945 года»[1351].)

    …Еще летом 1944 года один из сотрудников НКВД УССР старший лейтенант Виктор Кащеев обратился к наркому внутренних дел УССР В. Рясному с письмом, в котором предложил создать из перевербованных членов ОУН и вояк УПА «конспиративно-разведывательную группу». Разрешение было получено, и в августе того же года В. Кащеев приступил к формированию группы[1352]. О ее дальнейших действиях свидетельствует рапорт начальника ГУББ НКВД СССР А. Леонтьева на имя наркома внутренних дел СССР Л.П. Берии.

    «Совершенно секретно

    Из ЛЬВОВА

    МОСКВА, НКВД СССР — ТОВАРИЩУ БЕРИИ

    В ноябре 1944 года при проведении чекистско-войсковой операции в Лановецком районе Тернопольской области ранен и захвачен командир сотни УПА РОМАНЧУК, уроженец с. Шкудов, Ровенской области.

    В ходе следствия установлено, что РОМАНЧУК хорошо знает ряд лиц из числа руководящего состава ОУН-УПА. Исходя из этого, НКВД УССР было принято решение завербовать его и использовать в качестве командира спецгруппы под кличкой „Хмара“. Спецгруппа „Хмара“ была сформирована из бывших партизан и легализованных бандитов численностью в 50 человек.

    Для проведения агентурной работы в группу был включен работник НКВД УССР — ст. лейтенант КАЩЕЕВ.

    Группе была придана рация.

    В январе-феврале с.г. спецгруппа „Хмара“ совершила ряд рейдов по наиболее пораженным бандитизмом районам Ровенской области, за время которых проделано следующее.

    В Корецком районе ликвидировала районного шефа связи „Шамгай“, поддерживавшего связь между командующими группами УПА „Верещаком“ и „Энеем“.

    В феврале в Людвипольском районе установила связь с окружным и районным проводами ОУН, сотней „Недоли“ и диверсионной группой „Чумака“. В результате этого группой были получены данные о подготовке бандитами налета на райцентр Березко, о чем было своевременно информировано РО НКВД.

    По данным группы „Хмара“, была проведена чекистско-войсковая операция, в ходе которой „Недоля“, „Чумак“ совместно со своей охраной в числе 14 человек ликвидированы спецгруппой.

    На Витковичских хуторах, Березновского района, спецгруппой было разоружено и передано РО НКВД 24 участника подпольной оуновской организации, в том числе 6 руководящих подпольных работников.

    Там же группой „Хмара“ ликвидирована бандгруппа численностью 15 человек. В числе убитых опознаны: областной проводник ОУН „Крылатый“, проводник женской сетки „Ярина“ и районный военный референт „Коля“.

    Всего в январе-феврале спецгруппой „Хмара“ ликвидировано 54 участника ОУН-УПА, из них 30 убито, 24 захвачено живыми. Спецгруппа потерь не имела.

    Начальник Главного Управления НКВД СССР

    по борьбе с бандитизмом — А. ЛЕОНТЬЕВ

    Разослано:

    Т. Сталину

    Т. Молотову

    Т. Маленкову

    23 марта 1945 г. № 337/б»[1353].

    Капитан В. Кащеев, первым предложивший использование специальных групп в борьбе с националистическим подпольем.


    Еще одна спецгруппа, под названием «Орел» (та самая, о «зверствах» которой вычитал в «тайных московских архивах» «исследователь» В. Идьзо), была создана чуть раньше, в мае 1944 года, УНКВД по Ровенской области и действовала до апреля 1945 года. Возглавил спецгруппу «Орел» младший лейтенант Б. Коряков. Как писал в характеристике на Б. Корякова начальник ОББ УНКВД по Ровенской области майор госбезопасности Гаврилов, «под его руководством проведено до 200 операций. Своим личным примером воодушевлял бойцов на подвиги в борьбе с бандами УПА и оуновским подпольем.

    С 15 июня по 15 августа 1944 года, со своей группой находясь в рейде в Мизочском районе, действуя под маркой банды, проделал большую работу. За этот период в результате проведенных операций по ликвидации бандитизма в районе, группой Корякова уничтожено до 215 и задержано около 65 бандитов. Сам Коряков имеет на счету 16 убитых бандитов и 22 задержанных.

    С 23.03 по 16.04.1945 года тов. Коряков со своей группой участвовал в проводимой операции по ликвидации краевого провода Южной группы УПА в Козовском районе Тернопольской области. Действуя под маркой банды, собрал полные данные о дислоцировании бандгруппировок в селах Пенив и Конюхи и подвел их под удар войск НКВД».

    Более подробно о чекистско-войсковой операции по ликвидации южного краевого провода ОУН с участием спецгруппы «Орел» докладывал наркому внутренних дел УССР В. Рясному его заместитель генерал-лейтенант Т. Строкач:

    «Совершенно секретно

    Принято по „ВЧ“

    НАЧАЛЬНИКУ ГУББ НКВД СССР

    КОМИССАРУ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ 3-ГО РАНГА ТОВ. ЛЕОНТЬЕВУ

    ДЛЯ НАРКОМА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ УССР ТОВ. РЯСНОГО

    В декабре 1944 года Ровенской межобластной опергруппой НКВД УССР на территорию Тернопольской области направлен агент „Остап“ с задачей внедриться в южный краевой провод ОУН и установить место расположения центрального провода ОУН.

    20 марта с.г. „Остап“ впервые прибыл на явку и сообщил, что на территории Козеевского района Тернопольской области находится южный краевой провод ОУН. По данным „Остапа“, с выездом на место 27 марта с. г. организована и начата чекистско-войсковая операция с целью захвата или уничтожения указанных выше проводников.

    Для проведения операции привлечены оперативный состав Наркомата, войска 18 и 25-й бригад и одна спецгруппа, состоящая из бывших бандитов, „Орел“. В результате операции 28.3.45 г. при попытке захвата в бою был убит основной проводник южного краевого провода ОУН „Борис“ и захвачен живым раненый личный адъютант „Бориса“ Мовка Александр Афанасьевич, житель Вербского района, Ровенской области.

    Кроме того, в течение 27-28-29 марта во время указанной операции

    убито — 65 бандитов

    захвачено — 244 бандита

    захвачено — 22 связных

    задержано 131 бандпособник и 127 уклоняющихся от призыва.

    Явилось с повинной 105 человек.

    Среди убитых опознаны — надрайонный проводник ОУН „Слух“ и пять районного масштаба бандглаварей.

    Захвачены трофеи: вооружение, боеприпасы, радиостанция, оперативные документы и фотоснимки.

    Операция продолжается.

    Результаты донесу дополнительно.

    (Зам. наркома внутренних дел УССР) (генерал-лейтенант СТРОКАЧ) (Передал — Плешинтер) (Принял — Еремин 31.3.45 г. 3.35»[1354].)

    В ноябре при проведении чекистско-войсковой операции в Ровенской области был захвачен куренной УПА по кличке «Максим», который согласился оказать содействие сотрудникам госбезопасности в ликвидации своих «собратьев по оружию». Ровенской межобластной группой НКВД УССР и Управлением НКВД по Волынской области сразу же была организована спецгруппа из таких же захваченных вояк УПА, во главе которой и был поставлен куренной «Максим». 2 февраля 1945 года в селе Кременец Логачевского района Волынской области спецгруппой «Максима» был задержан шеф связи областного провода ОУН Кравчук И.М. по кличке «Комар». Ранее «Комар» являлся заместителем командира загона УПА «Шума», а затем заместителем командира личной охраны областного проводника ОУН. После дачи откровенных показаний Кравчук также согласился содействовать НКВД в установлении и ликвидации руководства областного и краевого проводов ОУН, после чего был включен в состав специальной группы «Максима»[1355].

    Всего же за время действия спецгруппы «Орел» ею было ликвидировано 526 и задержано 140 участников националистических бандформирований.

    Использование спецгрупп «Хмара» и «Орел» показало их высокую эффективность, поэтому со второй половины 1944 года спецгруппы постепенно начинают организовываться и в других районах западных областей УССР.

    Вот как описывал дальнейшие действия спецгруппы «Максима» в своем рапорте заместитель наркома внутренних дел УССР — начальник УББ НКВД УССР генерал-лейтенант Т. Строкач:

    «Совершенно секретно

    Из Ровно

    Принято по „ВЧ“

    НАЧАЛЬНИКУ ГУББ НКВД СССР

    КОМИССАРУ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ 3-ГО РАНГА ТОВ. ЛЕОНТЬЕВУ

    В ноябре 1944 года Ровенской межобл. группой НКВД УССР и УНКВД Волынской области организована спецгруппа из бывших задержанных и добровольно явившихся к нам бандитов.

    Командиром спецгруппы был назначен куренной УПА „Максим Ворон“ — Власюк Петр Петрович, житель Оздзютинского района Волынской области.

    Перед спецгруппой „Максима Ворона“ была поставлена задача: действуя под видом банд УПА, выявить места нахождения руководства и главарей ОУН и УПА, захватывать их или физически уничтожать.

    Для оперчекистской работы группе были приданы 4 человека оперсостава НКВД. За время своих действий группой проведен ряд хороших операций по захвату и уничтожению подполья ОУН и УПА.

    4 февраля с.г. группой „Максима Ворона“ изъят шеф связи областного провода ОУН „Комар“ — Кравчук Иосиф Михайлович, который после откровенных признаний был также включен в спецгруппу с задачей выхода на руководство областного и краевого проводов ОУН:

    В ночь с 4 на 5 марта с. г. „Максим Ворон“ с частью своей группы численностью 15 человек, при участии наших 4 оперработников и шефа связи „Комара“, вышли на операцию в х. Линюв Локачевского района Волынской области с задачей захвата районного проводника ОУН „Богдана“. В момент прибытия спецгруппы на районный пункт связи „Богдана“ на месте не оказалось. Находившийся на пункте связи связной „Богдана“ принял нашу спецгруппу за своих и указал место нахождения „Богдана“. При этом заявил, что к „Богдану“ прибыли какие-то руководители из УПА. „Максим Ворон“, не теряя времени, в сопровождении указанного связного направился на близлежащий хутор в дом, где располагался „Богдан“ вместе с прибывшими руководителями УПА. При подходе к дому группу „Максима Ворона“ остановили находившиеся там часовые и одновременно из дома вышли несколько бандитов, которые, имея наготове оружие, предложили „Максиму Ворону“ сложить оружие. На отказ „Максима Ворона“ выполнить это предложение неизвестная банда приняла меры захвата нашей группы, в результате чего завязался бой, в ходе которого убито несколько бандитов, в числе которых „Максимом Вороном“ и „Комаром“ немедленно были опознаны:

    1. „Карпович“ — фамилия не установлена, происходит из Галиции, начальник штаба УПА, он же первый заместитель командующего УПА „Клима Савура“.

    2. „Макаренко“ — фамилия не установлена, быв. нач. штаба группы УПА „Дубового“, в последнее время инспектор по войсковому обучению УПА, работал в штабе „Клима Савура“.

    3. „Твердый“ — куренной врач.

    4. „Тимога“ — сотенный УПА.

    5. „Черный“ — связной районного проводника „Богдана“.

    6. „Ярема“ — пропагандист куреня.

    Захвачены трофеи:

    автоматов — 3

    винтовок — 2

    гранат — 10

    пистолетов — 5

    боеприпасы и небольшое количество продуктов.

    Потерь с нашей стороны нет.

    8 марта с.г. трупы „Карповича“ и „Макаренко“ были доставлены в г. Ровно для опознания.

    В течение 8-10 марта с.г. оба трупа предъявлялись находящимся у нас под арестом бандитам, ранее лично знавшим „Карповича“ и „Макаренко“. В результате труп „Карповича“ (кроме „Максима Ворона“ и „Комара“) был опознан:

    1. Бывш. командир[ом] сев. — западн. групп УПА „Рудым“ — Стельмащуком Юрием Александровичем.

    2. Быв. нач. штаба Киевского генер. округа УПА — Басюком Евгением Михайловичем.

    3. Бывшим инструктором школы подстаршин УПА — Пчелянским Василием Анисимовичем, хорошо знавшим „Карповича“ по совместному пребыванию в УПА.

    Труп „Макаренко“ также, кроме „Максима Ворона“ и „Комара“, опознан:

    1. „Карим“ — Гаскевичем Владимир. Ивановичем, б. инспектором снабжения группы УПА под командованием „Дубового“, и бывшими бандитами: Шевчуком Иваном Федоровичем и Борисюком Николаем Емельяновичем, ранее знавшими „Макаренко“ по совместному пребыванию в УПА.

    Подробное описание операции по уничтожению „Карповича“, „Макаренко“ и др. высылаю почтой.

    Прошу Вашего разрешения на представление к правительственным наградам 11 человек, наиболее отличившихся в ходе указанной операции, а именно:

    Орден „Красное Знамя“

    1. Власюка Петра Павловича.

    2. Резника Льва Иосифовича — майора госбезопасности.

    Орден „Отечественной войны I степени“

    1. Дорощука Петра Николаевича — ст. лейтенанта милиции.

    2. Черкасова Ивана Арсентьевича — мл. лейтенанта мил.

    3. Ефимова Александра Ивановича — ст. лейтен. г/б.

    Орден „Отечественной войны II степени“

    1. Шевчука Ивана Федоровича.

    2. Кравчука Иосифа Михайловича.

    3. Вотьерчука Петра Степановича.

    Орден „Красная Звезда“

    1. Борисюка Николая Емельяновича.

    2. Макарчука Степана Никитовича.

    3. Мельник Ольгу Герасимовну.

    (Нач. Управления НКВД УССР) (по ББ генерал-лейтенант СТРОКАЧ) (10 марта 1945 г.) (Передал — Усенко) (Принял Волченко) (21 ч. 30 м. 11.3.45 г.»[1356].)

    Как видим, «непокоренные борцы с Советами» не только оказывали этим «Советам» существенную помощь в ликвидации ведущих функционеров националистического подполья, но даже получали за это высокие награды. Однако с получением ордена Отечественной войны II степени приключения для Кравчука-«Комара» на этом не закончились. В том же 1945 году Иосиф Михайлович уже сам возглавил спецгруппу под агентурной кличкой «Твердый».

    «Сов. Секретно

    Тов. СТАЛИНУ

    Тов. МОЛОТОВУ

    Тов. МАЛЕНКОВУ

    Тов. МИКОЯНУ

    Тов. АНТОНОВУ

    18 декабря 1945 г.

    Направляю вам докладную записку Народного комиссара внутренних дел УССР тов. РЯСНОГО о ликвидации в Волынской области руководящих участников ОУН.

    (НАРОДНЫЙ КОМИССАР ВНУТРЕННИХ ДЕЛ) (Союза ССР — (Л. БЕРИЯ)»[1357])

    «Совершенно секретно

    ИЗ КИЕВА

    МОСКВА, НКВД СССР — ТОВАРИЩУ БЕРИИ

    Докладываю о ликвидации группы руководящих оуновцев в Волынской области.

    После того, как был убит „Клим Савур“ (февраль 1945 г.), занимавший положение руководителя северо-западного краевого провода ОУН (в который входят Волынская и Ровенская области, а также Полесье Белоруссии) и командующего УПА, на его место был назначен „Чупрынка“. До этого „Чупрынка“ являлся референтом СБ краевого провода.

    7 декабря с.г. в Торчинский райотдел НКВД явился с повинной бандит „Черный“, который на допросе сообщил, что он продолжительное время находился в личной охране „Чупрынки“.

    „Черный“ также показал, что „Чупрынка“ скрывается в селе Романово Теремновского района Волынской области.

    „Черный“ был завербован и влит в спецгруппу, руководимую агентом „Твердый“, состоявшую из 7 человек. В эту группу был влит также оперуполномоченный Волынского УНКВД БЕРЕСТНЕВ. Группе была поставлена задача разыскать место убежища „Чупрынки“ и ликвидировать его.

    По указаниям „Черного“ группа явилась в село Романово к гр-ке ПАНАСЮК, легендируя представителями Луцкого окружного провода ОУН. ПАНАСЮК, будучи убеждена, что она говорит с бандитами, согласилась связать нашу спецгруппу с тремя представителями ОУН, укрывавшимися в схроне ее дома.

    ПАНАСЮК, спустившись в схрон, сразу была там расстреляна скрывавшимися бандитами, после чего бандиты, выбросив 6 гранат и открыв огонь, пытались пробраться через спецгруппу, но ответным огнем были убиты.

    Убитыми оказались: „Чупрынка“, референт СБ краевого провода „Модест“ и следователь краевого СБ, псевдоним которого не установлен[1358].

    Продолжая операцию, спецгруппа „Твердого“ по указанию бандита „Черного“ обнаружила второй схрон со скрывавшимися в нем бандитами. Будучи обнаруженными, бандиты открыли сильный огонь по спецгруппе и на предложение сдаться ответили отказом. На помощь спецгруппе было выслано соединение 277-го стрелкового полка войск НКВД и группа оперработников Волынского УНКВД. В связи с отказом бандитов сдаться, схрон был взорван. При раскопке схрона извлечено 2 трупа: труп личного секретаря командующего „Чупрынки“ — ТИМОЛУКА Николая Петровича и труп шефа связи краевого провода ОУН по кличке „Влас“.

    13 декабря спецгруппой „Твердого“, продолжавшей действовать, по данным бандита „Черного“, в одном из схронов были обнаружены 3 бандита, которые также отказались сдаться. Было произведено выкуривание поджогом соломы, в результате чего бандиты были удушены дымом. Среди извлеченных трупов опознан пропагандист краевого провода ОУН под псевдонимом „Вик“. Два трупа не опознаны.

    При проведении указанных операций захвачены трофеи: ручных пулеметов 4, автоматов 11, пистолетов 11, винтовок 3, гранат 30, патронов 5000, раций 3, пишущих машинок 2 и 5 мешков разных документов и нацистской литературы.

    (НАРКОМ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ УССР — РЯСНОЙ»[1359].)

    Несмотря на неудачу с «Чупрынкой», начальник ГУББ НКВД СССР генерал-лейтенант А. Леонтьев высоко оценил действия спецгруппы Кравчука по ликвидации референта СБ окружного провода «Модеста» и поддержал ходатайство заместителя наркома внутренних дел УССР Т. Строкача о награждении орденами Союза ССР наиболее отличившихся при проведении боевых операций участников спецгруппы «Твердого»[1360].

    Еще одним показательным примером успешного использования спецгрупп в борьбе с оуновским подпольем является деятельность куренного УПА В. Левочко-«Юрченко», влитого в спецгруппу Управления Погранвойск НКВД и способствовавшего ликвидации руководящего состава штаба ВО-2 «Буг» и Холмского окружного провода ОУН.

    «Совершенно секретно

    НАЧАЛЬНИКУ ГЛАВНОГО УПРАВЛЕНИЯ НКВД СССР ПО ББ

    КОМИССАРУ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ 3-го РАНГА

    ТОВ. ЛЕОНТЬЕВУ

    г. Москва

    на Ваш № 35/1/190 — от 21.3.45 г.

    Сообщаю, что бывший куренной УПА — Левочко Василий Васильевич, по кличке „Юрченко“, в настоящее время используется Управлением погранвойск НКВД Украинского округа в качестве старшего группы агентов-боевиков под псевдонимом „Соколенко“.

    Последний показал себя на этой работе исключительно с положительной стороны, он привлекался и привлекается погранвойсками в участии ряда агентурно-оперативных комбинаций по разгрому оуновского подполья и банд УПА.

    Так, например, в конце января м-ца с. г, по данным агента „Соколенко“ и других источников 2-го погранотряда, стало известно о месте пребывания за пограничной линией командования штаба 2-го военного округа УПА — „Буг“ в лице: заместителя командующего „Орест“, начальника разведки „Орас“, интенданта „Шершин“, политического руководителя „Ватюга“, коменданта военно-полевой жандармерии „Ворона“, начальника штаба округа „Янко“, окружного проводника „Жен“ (он же „Кучер“, он же „Полевой“, он же „Старый“), референта политической пропаганды „Ярополк“, интенданта „Кумыш“, оргмобреферента „Русич“, шефа связи провода ОУН, а также о дислокации главного пункта связи военного округа во главе с шефом связи „Лысым“ и сотни УПА под командованием „Ягода“ (он же „Черный“).

    На основании этих данных, по указанию Народного комиссара внутренних дел УССР, комиссара государственной безопасности 3-го ранга товарища Рясного, в период с 7 по 21 февраля с.г. за пограничной линией была проведена операция по ликвидации руководящего состава штаба 2-го военного округа УПА — „Буг“, сотни УПА „Ягода“ и Холмского окружного провода ОУН.

    Проведению мероприятий войскового порядка в этой операции предшествовала организация агентурно-оперативной комбинации, осуществленной при непосредственном участии агента „Соколенко“.

    Была создана группа боевиков в составе 19 человек под командованием „Соколенко“, в которую входили: 10 агентов-боевиков 2-го погранотряда, группа агентов-боевиков НКВД и радист НКВД с рацией.

    В начале февраля с.г. группа после соответствующей подготовки была переброшена за погранлинию с легендой:

    „Именовать себя группой командиров УПА-„Восток“, состоящей из 2-х командиров УПА-„Восток“, одного поручика, коменданта боевки, радиста, боевки группы, состоящей из 3 роев“.

    Агент „Соколенко“ по легенде являлся сопровождающим группу „Восток“, которая якобы передвигается в Карпаты.

    Задание, полученное группой от погранвойск, в основном сводилось к следующему:

    После перехода погранлинии агент „Соколенко“, как сопровождающий группу командиров УПА-„Восток“ и как лицо известное среди оуновского подполья и банд УПА (бывш. куренной УПА), через известных ему связных ОУН связывается с отдельными руководящими работниками штаба 2-го военного округа УПА „Буг“, сотни УПА „Ягода“ и Холмского окружного провода ОУН, выясняет у них обстановку (местонахождение штаба, банд и т. д.) и в зависимости от последней проводит те или иные мероприятия, вплоть до ликвидации отдельных лиц.

    Предлогом для этих встреч была изложенная выше легенда, благодаря которой перед руководством штаба 2-го военного округа УПА „Буг“ и другими лицами агент „Соколенко“ имел возможность поставить ряд вопросов такого характера, как необходимость выяснения новых установок оуновского подполья, получения продуктов для группы бандитов УПА-„Восток“ и сопровождавшей их боевки.

    Выполняя данное задание, агент „Соколенко“ в первую очередь установил место пребывания сотни УПА под командованием „Ягоды“, но от встречи с ней уклонился, так как самого „Ягоды“ с сотней в то время не было. Тогда „Соколенко“ организовал встречу с комендантом СБ окружного провода „Юрко“, в беседе с которым выяснил ряд ценных данных об обстановке и условился на встречу на другой день, имея в виду во время ее приступить к ликвидации окружного провода ОУН.

    Этот план осуществить не удалось, так как в группе „Соколенко“ произошла измена. 2 человека из числа агентов-боевиков перешли к окружной СБ, и это обстоятельство вынудило погранвойска приступить к проведению войсковой операции силами 2-го погранотряда.

    Группа агентов-боевиков под командованием „Соколенко“ принимала непосредственное участие в этой операции, и добытые самим „Соколенко“ данные об обстановке в значительной степени способствовали успеху ее проведения.

    В результате этой операции, проводимой с 7 по 21.2.1945 года с территории Польши:

    Выведено и арестовано —140 чел.

    Захвачено —182 чел.

    Задержано —184 чел.

    Добровольно явилось — 5 чел.

    Убито — 60 чел.

    Всего — 571 чел.

    Среди арестованных, задержанных, захваченных и добровольно явившихся было опознано и разоблачено следствием лиц руководящего состава ОУН-УПА —107 человек, в числе которых находились: член окружного провода ОУН, он же инструктор политучебы округа „Битько“, он же „Лоцман“, руководительница райпровода ОУН по женской сетке „Одарка“, центральная связная Холмского окружного провода ОУН „Вира“, зам. командира окружной разведки УПА „Гай“, комендант военно-полевой жандармерии УПА, инспектор по кавалерии штаба УПА 2-го округа — бывший подполковник петлюровской армии, окружной инспектор по подготовке кадров УПА и ряд других лиц (см. наше сообщение № 374/оп — от 4 марта 1945 года).

    При проведении следствия по делам ликвидированных участников ОУН-УПА широко были использованы данные агента „Соколенко“, которым были опознаны ряд обвиняемых, пытавшихся скрыть свою антисоветскую деятельность, что в значительной степени способствовало их разоблачению.

    Следствие дало возможность добыть весьма ценные данные о еще действующем оуновском подполье, в результате чего нами намечен ряд агентурно-оперативных мероприятий, которые будут проведены в ближайшее время.

    „Соколенко“ в настоящее время, находясь в числе агентов-боевиков 2-го погранотряда, с успехом используется как агент-наводчик и боевик, участвуя в операциях по выводу из закордона отдельных членов оуновского подполья и банд УПА и [в] друг. агентурно-оперативных мероприятиях.

    Оуновское подполье, мстя агенту „Соколенко“ за его работу в нашу пользу, убило его родного и двоюродного братьев.

    При участии „Соколенко“ нами трупы этих братьев найдены, перевезены на нашу сторону и были организованы их похороны.

    Участники убийств братьев агента „Соколенко“ последним были установлены в селе Хоробоув (Польша), задержаны и выведены к нам.

    Еще до убийства братьев, по личной просьбе „Соколенко“, в целях безопасности нами была вывезена семья „Соколенко“ и поселена в городе Сокаль, где она проживает и в настоящее время, будучи соответствующим образом обеспечена.

    (И.о. зам. нач. Управления НКВД УССР по ББ) (капитан госбезопасности ВИННИЧЕНКО) (26 апреля 1945 г. № 736/оп) (г. Львов»[1361].)

    В качестве дополнения приведем краткую выдержку о результатах операции по ликвидации Холмского окружного провода ОУН из сообщения наркома внутренних дел УССР В. Рясного, направленного 4 марта 1945 года из Львова в Москву Л.П. Берии:

    «В дополнение записки по „ВЧ“ № 282/оп от 16 февраля 1945 года докладываю:

    С 7 по 21 февраля 1945 года на территории Польши, против участка 2-го пограничного отряда, была проведена чекистско-войсковая операция по ликвидации штаба 2-го военного округа УПА — „БУГ“, Холмского окружного провода ОУН и сотни УПА главаря „ЯГОДА“.

    Из общего количества 571 человек ликвидированных членов ОУН, участников УПА и бандпособников —107 человек являются активными руководящими работниками ОУН и УПА, в том числе:

    1. Виригинер — инспектор кавалерии при штабе 2-го военного округа УПА, бывший петлюровский полковник.

    2. Евтухов Борис Павлович, по кличке „Батько“, он же „Лоцман“ — член окружного провода ОУН, инспектор политического вышкола.

    3. Голович Александр Иванович, по кличке „Женя“, член окружной призывной комиссии УПА, он же работник аппарата окружного провода ОУН.

    4. Комендант военно-полевой жандармерии УПА — „Богун“, он же „Ворон“.

    5. „Ветер“ — начальник повитовой (уездной) разведки ОУН.

    6. „Стрела“ — зам. начальника повитовой разведки ОУН.

    7. „Вира“ — центральная связная Холмского окружного провода ОУН.

    8. „Зоряный“ — районный разведчик ОУН.

    9. „Гай“ — зам. командира окружной разведки УПА.

    10. „Гром“ — зам. командира войсковой разведки УПА, а также районные и подрайонные проводники ОУН, коменданты боевок СБ, кустов самообороны, разведчики, станичные ОУН, связные и прочий оуновский актив.

    Захвачены трофеи… а также чемодан с оуновскими документами, архив ОУН-УПА весом до 8 кг, грипсы повитовой разведки и пр.

    За время операции приобретено 13 агентов, из них 4 — закордонных и 9 агентов-боевиков.

    Из числа арестованных подготовлены 5 агентов-наводчиков, 6 групп агентов-боевиков общей численностью 49 человек.

    Намечена к проведению операция по ликвидации остатков оуновских подпольщиков и бандитов УПА на территории Польши против участка 2-го пограничного отряда, а также по ликвидации звеньев ОУН-УПА на территории Сокальского района Львовской области и Порицкого района Волынской области»[1362].

    Как видим, недостатка в пополнении состава спецгрупп не было — украинские националисты массово соглашались участвовать в операциях НКВД против своего же собственного подполья.

    К началу 1945 года эскалация борьбы с тщательно законспирированными бандами ОУН-УПА привела к активизации применения специальных групп. Так, в Волынской области по состоянию на 20 февраля 1945 года было создано 42 специальные боевые группы, или, как назвал их в своем отчете секретарь Волынского обкома КП(б)У И.И. Профатилов, «контрбанды», общей численностью 650 агентов-боевиков[1363].

    Политбюро ЦК КП(б)У с одобрением отнеслось к созданию спецгрупп. В уже известном нам постановлении от 26 февраля 1945 года говорилось: «…для уничтожения отдельных мелких бандитских групп, так называемой СБ и оуновских главарей по примеру Волынской области создавать группы специального назначения из бандитов, явившихся с повинной и изъявивших желание бороться с бандитизмом»[1364]. 15 мая 1945 года на совещании секретарей обкомов, начальников областных УНКВД и УНКГБ западных областей УССР во Львове создание спецгрупп одобрил лично секретарь ЦК КП(б)У Н.С. Хрущев, указав, что он считает «правильным создание спецгрупп из бывших бандитов»[1365].

    На практике указание ЦК Кп(б)У по созданию специальных групп выполнялось следующим образом.

    В Ровенской области из лиц, пришедших с повинной, было создано 49 спецгрупп общей численностью 831 человек[1366]. Как писал в отчетном докладе секретарь обкома КП(б)У В.А. Бегма, спецгруппы, созданные при каждом РО НКВД, «оперативно используются главным образом по уничтожению местных боевок СБ, по организации засад на вероятных путях передвижения бандрупп, а также в разведывательных целях»[1367].

    О работе спецгрупп по Станиславской области (наиболее пораженной оуновским бандитизмом) дает представление «Отчет о ходе борьбы с украинско-немецкими националистами», подготовленный секретарем обкома КП(б)У М.В. Слонем и начальником областного УНКВД Завгородним. В нем, в частности, говорится:

    «Немалое значение в нашей борьбе с оуновским подпольем приобретает организация боевок, комплектующихся из бывших бандитов, прекрасно знающих поведение бандитов и сеть оуновского подполья; эти боевки действуют в порядке реализации агентурных данных. Таких боевок организовано в области 46, из них работают хорошо 6. Этими боевками убито 21 человек крупных работников ОУН, 263 человека взяли живьем, из них:

    1. референт пропаганды Калушского окружного провода ОУН — 1

    2. руководители станичных ОУН — 16

    3. разведчиков ОУН-УПА — 13

    4. работников „СБ“ — 4

    5. руководителей районных ОУН — 3

    6. начальник связи ОУН — 1

    7. санитарок УПА — 3

    8. рядовых, активных участников ОУН-УПА — 141

    Взяли 4 станковых пулемета, ручных пулеметов — 6, противотанковых ружей — 7, винтовок — 80…

    О том, как работает боевка, следует остановиться на следующих случаях действий боевки. Одна из боевок взяла члена центрального провода ОУН, командующего западной частью Карпат УПА, причем вместе с женой. Эта же боевка взяла станичного, изъяла архив с документами Калушского окружного штаба УПА, в числе документов обнаружены списки убитых бандитов с указанием должности, установленными данными, около 40 кг фотокарточек оуновских видных деятелей, боевка вскрыла 5 мешков документов, принадлежности для печатания, копирку, бумагу.

    Вторая боевка, опять-таки в порядке реализации агентурных данных, взяла руководителя-референта Калушского округа. На допросе он заявил: „Мне непонятно до сих пор, как могли меня взять, когда было выставлено 16 человек разведчиков“.

    …На основании агентурных данных… подразделениями 19-й бригады с приданной боевой спецгруппой и оперативным составом УНКВД в селе Пенжук Галичского района была проведена операция по разгрому руководства Станиславского повита. В результате операции: убито — 3 работника личной боевки „СБ“, арестовано — 14 активных работников Станиславского повита и районного провода НР2.

    В селах Стриганцы и Рожнев Тисменецкого района разгромлена боевка „СБ“ Станиславского районного провода ОУН и НР2, руководимая Кобзарем Романом под кличкой „Потап“»[1368].

    Успешными были действия спецгрупп по ликвидации оуновского бандитизма в Тернопольской области. О работе одной из них дает представление развернутый рапорт непосредственного организатора и руководителя спецгруппы, начальника ОББ УНКВД по Тернопольской области майора А.М. Соколова. За успешное руководство спецгруппой и проявленные мужество и отвагу в борьбе с украинскими националистами он был представлен к званию Героя Советского Союза.

    «Сов. секретно

    НАЧАЛЬНИКУ ГЛАВНОГО УПРАВЛЕНИЯ НКВД СССР

    ПО БОРЬБЕ С БАНДИТИЗМОМ ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТУ

    ТОВ. ЛЕОНТЬЕВУ

    Представляю докладную записку начальника отделения ББ УНКВД по Тернопольской области майора т. СОКОЛОВА об организации, формировании и методах работы спецгруппы, созданной из б. бандитов.

    За время работы в УНКВД тов. СОКОЛОВ проявил исключительные образцы мужества, отваги и геройства…

    Ходатайствую перед Вами о возбуждении вопроса о присвоении тов. СОКОЛОВУ звания Героя Советского Союза за борьбу с украинско-немецкими националистами. Секретарь обкома КП(б)У тов. КОМПАНЕЦ это предложение также поддержит.

    (Начальник 1-го отдела ГУББ НКВД СССР) (генерал-майор /А. ГОРШКОВ/) (28 января 1946 года»[1369].)

    В своем рапорте Соколов настолько подробно дает ответы на интересующие нас вопросы, что по большому счету в рассказе о спецгруппах НКВД можно было бы ограничиться только этим документом. Еще рапорт интересен тем, что изнутри показывает сам процесс формирования спецгруппы, взаимоотношения между ее участниками, их морально-психологическое состояние; раскрывает приемы и методы, используемые группой для выполнения поставленных перед ней задач.


    Специальная группа НКВД из сдавшихся и явившихся с повинной членов ОУН-УПА во главе с офицером-куратором.


    Кстати, специалист по «секретным московским архивам» В. Идьзо также не обошел вниманием спецгруппу майора Соколова. В своей книжке он пишет: «В марте 1945 г. управление НКВД в Тернопольской области создало спецгруппу „Быстрого“ под руководством… Соколова. Это подразделение в количестве 60 человек „плодотворно“ функционировало более полугода… Сколько террористических актов и убийств он организовал — неизвестно, так как документы остаются засекречены по сей день». В помощь профессору Идьзо мы и приведем этот самый «засекреченный документ».

    «Совершенно секретно

    ГЕНЕРАЛ-МАЙОРУ ТОВАРИЩУ ГОРШКОВУ

    Организация спецгруппы ОББ УНКВД — РО происходила таким образом:

    В марте месяце 1945 года по Козовскому, Бережанскому и Подгайскому районам проходила большая чекистско-войсковая операция, которая была направлена на Козовский район, где в селах Конюхи, Бышки, Выбудов и Ценюв, по нашим данным, должен был проходить межкраевой съезд ОУН — операцией рассчитывалось захватить руководителей ОУН, прибывших на съезд.

    Под моим оперативным руководством на первый этап операции были [направлены] два батальона НКВД — это 221-222-й б-ны, которые охватывали села Конюхи и Выбудов — контролируя Ценюв и мелкие хутора.

    На второй этап операции моими участками были села Глинная — Плавучая Великая и Плавучая Малая, и опять такие мелкие хутора, окружающие эти села. Когда операция была в самом разгаре, приехал ко мне на участки полковник т. САРАЕВ и дал поручение из задержанных бандитов организовать вооруженную группу, которая впоследствии будет работать под моим руководством под видом банды по районам Тарнопольской области — численность этой группы должна быть до 60–70 человек, командиром этой группы т. САРАЕВ назначил б. нашего агента „Быстрого“, который ранее был комендантом боевки СБ окружного провода „СБ“, ГЛИНСКОГО Николая — он работал у нас, был проверен, активно участвовал на операциях и был несколько раз ранен — его т. САРАЕВ привез и оставил в Козовском РО НКВД с поручением подбирать из задержанных людей в группу.

    В селе Конюхи я только успел подобрать пять человек: это ЛЮЛИК Петр — кл. „Гонта“, комендант жандармерии куреня „Романа“ МЕЛИШ Иосиф, кл. „Меч“, боевик боевки „СБ“, оба дымом выкурены были из краевки, ВИТКОВСКИЙ Роман — кл. „Вася“, боевик сотни „горлорезов“, ЮЗОРЗЬ Георгий, кл. „Кох“, доктор куреня „Романа“, он добровольно явился, также с ним добровольно явился русский ВОРОБЬЕВ Николай — кл. „Воевода“, он был назначен бандитами в местную боевку, убежал от них и сам отдельно скрывался от бандитов и от нас. Вот эти-то люди и были основой спецгруппы — их сразу же освободили, и они с войсками пошли задерживать свои связи, вскрывать известные им краевки.

    Например, доктор „Кох“ показал лазарет, где он лечил раненых бандитов — была изъята большая аптека, две повозки медикаментов и задержан его санитар АНДРЮСЕНКО Михаил — кл. „Буревий“, который тоже был зачислен в спецгруппу. ЛЮЛЮК Петр — поймал господарчего села Конюхи, кл. „Крич“, показал ряд краевок, из которых повынимали до 30 человек бандитов.

    МЕЛИШЬ — кл. „Меч“ — показал склад, из которого изъяли два ст. пулемета „Максим“, два немецких „МГ“, — 7000 патронов, 6 винтовок, 9 запасных стволов к пулеметам „МГ“, много ракет, гранат. В общем, каждый из них активно показывал то, что знает и что являлось как бы залогом того, что он порывает свою связь с бандитами и переходит к нам.

    В процессе этой же операции в селе Глинна был задержан бандит „Муха“, Дыдик Дмитрий, он в числе группы в 4 человека прорывался через наше оцепление, двое из них были убиты, один тяжело ранен, „Муха“ расстрелял все патроны по нашим бойцам, двоих бойцов ранил — „Муха“ хотел подорваться на гранате, но граната не взорвалась, и его захватили живым. Когда его привезли ко мне, то он лег на землю и сказал: „Бейте, убивайте меня, я все равно вам ничего не скажу“. Он был болен чесоткой и был ранен в какой-то перестрелке с нашими войсками, и рана еще не зажила.

    Я ему сказал, что никто бить его не будет, а что он знает, так мы больше его сами знаем. Я дал ему возможность поговорить с ЛЮЛЮКОМ Петром и другими, которые уже работали в открытую с бойцами, разыскивая в селах схроны, магазины, бандитов, — ЛЮЛЮКУ я сказал, чтобы он завербовал „Муху“ в группу.

    Вечером „Муха“ попросился сходить домой повидать родственников и кое-что узнать. Село было окружено плотным кольцом, уйти ему было некуда, поэтому я его и опустил — он под утро вернулся и мне рассказал, что вся боевка села Глинна — 34 человека сидит в селе, попрятавшись в схроны, и он знает, где кто скрывается, и может их вытащить. Я ему дал автомат и взвод солдат, и „Муха“ повел солдат ловить бандитов, к вечеру „Муха“ со взводом задержал 33 бандита, у которых изъяли 39 единиц оружия, из которых два ручных пулемета, остальные винтовки, автоматы-пистолеты — из всей боевки села Глинна был не задержан один человек, который под день операции куда-то ушел. Вот из этих-то задержанных началась организация спецгруппы. „Муха“ мне рекомендовал, кого брать в группу, и он мне советовал в группе иметь „Мельниковцев“, которые никогда не сговорятся с „Бандеровцами“, и все, что будут делать в группе „Бандеровцы“, мне станет известным от „Мельниковцев“ и наоборот, что будут делать „Мельниковцы“, про них донесут „Бандеровцы“, используя этот совет я в группу взял двух „Мельниковцев“: Марка — кл. „Око“, быв. повитовый пропагандист „Мельниковцев“, и РАДЬ Семена, кл. „Степовый“, боец боевки „Мельниковцев“.

    И действительно, эти двое „Мельниковцев“ сыграли большую роль, [чтобы] удержать группу от распада, они оба агитировали людей не разбегаться и честно служить Советской власти, а мне сообщали все, что говорят между собой б. бандиты.

    Когда была закончена операция, то из задержанных было подобрано 19 человек вместе с их командиром ГЛИНСКИМ Николаем — которому дали звание сотника, группа была разделена на три роя — т. е. отделения — одним роем командовал „Муха“, вторым роем МИКИТЮК Стефан — кл. „Железняк“ и 3-м роем ЛЮЛЮК Петр — „Гонта“, оружие у всех было свое, мы только получили немного боеприпасов.

    Первое время я не решался идти с группой на боевые операции, [так как] от агентуры поступали сведения, что почти все собираются бежать. Я использовал группу таким образом: каждому члену группы я предложил написать письма знакомым им бандитам, чтобы те добровольно являлись к нам. Целую неделю они писали письма к своим знакомым, которые передавались через родных, и добровольно явилось 74 человека, большинство из них являлось с оружием. Среди этих 74 человек явился станичный 1-й станицы села Конюхи — ГОРОДЕЦКИЙ Петр, кл. „Дуб“, он принес СВ, пистолет, 6 гранат и указал 9 криевок с хлебом, боеприпасами и оружием, криевки были нами же разрушены, мы взяли 14 тонн хлеба, 1000 патронов, два пулемета и 7 винтовок, 17 комплектов немецкого обмундирования, которое отдано было группе. Также ГОРОДЕЦКИЙ показал криевку в стене на Выбудовском хуторе, где скрывались 6 человек из повитовой боевки СБ, старший этой группы был бандит „Грай“. Чтобы проверить группу в бою, я решил [с] группой провести операцию по ликвидации группы „Арапа“. Мы на заре неожиданно окружили хату, где был схрон, четверо бандитов были в хате, двое в схроне, которые были в хате стали отстреливаться из пулемета и автоматов.

    Мы их всех перебили, схрон забросали гранатами, где тоже убили двоих — хату сожгли, из спецгруппы был тяжело ранен боец КУЛЬЧИЦКИЙ Ростислав, кличка „Волк“ — который после остался калекой, у него одна нога стала короче и кривая — т. САРАЕВ его после того, как он выздоровел, направил на работу паспортистом в Тарнополь, где он и работает до сего времени.

    После этой операции весть о том, что бывшие бандиты активно бьют бывших своих товарищей, разлетелась по всему Козовскому району — СБ начало преследовать семьи бойцов спецгруппы, было необходимо вывести спецгруппу из Козовского района, так как боевики, боясь за свои семьи, приуныли и сведений от агентуры о намерении бежать поступали все более и более.

    Об этом я поставил в известность т. САРАЕВА, который мне приказал группу вывести в Подгаецкий район и работать как войсковыми разведчиками при 187 ОСБ УНКВД, который в этом районе проводил операции.

    В Подгайский район группа пошла в числе 23 человек. 12 человек из добровольно явившихся в группу были завербованы /список их имеется в Козловском РО НКВД/ и с нашими заданиями отпущены в села /в числе этих отпущенных был агент „Годив“, которого я себе взял на личную связь/.

    В Подгайском районе я связался [с] комбатом 187 капитаном МАКАРОВЫМ, который мне дал взвод автоматчиков, с которым мы и пошли в село Сюлко достать сведений для операций батальоном.

    В село Сюлко мы как банда пришли ночью — и зашли прямо к предсельсовета, у которого спросили обстановку в селе, он нам сказал, что в селе спокойно, войск нет, приехал надрайонный проводник „Руслан“ со своим почетом, где он находится в селе, он не знает, и пришла группа СБ, комендант повитого провода СБ — „Звирь“, тоже находится в селе и сейчас один из группы „Звиря“ проводит беседу с десятниками села в с/совете. Мы оставили предсельсовета, отправились в здание с/совета, где действительно один бандит вместе со станичным этого села, кличка станичного „Крот“, проводили беседу с 5 десятниками — МИКИТЮК и ГОРОДЕЦКИЙ вошли в с/совет к „Кроту“ и пропагандисту „СБ“ „Береза“ сказали, что они из полевой жандармерии куреня „Резуна“ [и]разыскивают своих дезертиров, и их арестовали для выяснения личности. „Береза“ начал на нас кричать, что мы срываем ему работу, повел нас к „Звирю“, который, как он говорил, сидит в схроне вместе с „Русланом“, мы подошли к схрону, и он вызвал „Звиря“. Сам „Звирь“ и „Руслан“ сразу один за другим вышли из схрона, МИКИТЮК им пояснил, что он из полевой жандармерии и желает знать, нет ли среди его почета дезертиров из их куреня. Тут же недалеко от этого схрона был второй схрон, где сидел почет „Руслана“ 6 человек.

    Когда „Руслан“ сказал, чтобы его почет по одному выходили из схрона, то я приказал связать станичного „Крота“, „Березу“, „Руслана“ и „Звиря“, а также вязать выходящих по одному бандитов. Уже рассветало, когда этих четырех схватили, то „Руслан“, „Береза“ и „Крот“ вырвались, бросились бежать, их моментально убили, „Звиря“ связали. Бандиты, которые в схроне выстрелов не слышали, все они 6 человек из схрона по одному вылезли и были перевязаны. Тогда мы взяли 4 автомата, 3 пистолета, 1 руч. пулемет, 2 СВГ и 4 винтовки. Один из задержанных шести бандитов, клички я его не помню, нам показал схрон, где сидел почет „Звиря“, 5 человек, которые из схрона выйти отказались, мы их подушили дымом, и также он показал схрон в лесу, из которого вытащили всю обстановку рентгеновского кабинета, которую вывезли на шести повозках — „Звирь“ ничего говорить не хотел, но эти шесть бандитов дали ценные сведения. По их данным 10 дней работали 2 батальона, в результате операции было убито 59 человек бандитов и человек 70, а может, и больше, взято живыми. Сколько было изъято оружия, я сейчас не помню, помню, что пулеметов помимо того, что мы взяли, 6 штук, один станковый „максим“…

    Мне сообщил нач. Коропецкого РО НКВД о том, что предсельсовета села Комарувка имеет тесную связь с местной боевкой „Трегуба“ и ничего о появлении боевки „Трегубы“ в селе не сообщает.

    Взяв на прикрытие роту автоматчиков, я сделал рейд в это село. Спецгруппой ночью мы вошли в село под видом банды, арестовали предсельсовета, как СБ, обвинив его в том, что он выдал весь контингент Советской власти, он нас уверял, что он ненавидит Советскую власть и всегда помогает бандитам, назвал клички бандитов, с которыми он поддерживает связь. Мы делали вид, что его хотим повесить, но потом простили, дали ему 30 палок и ушли, а утром группа была в другом селе, я с ротой вошел в село и предсельсовета сам ко мне прибежал с жалобою на бандитов, он был страшно зол на бандитов и дал данные о месте нахождении банды „Трегуб“, по его данным мы провели ротой операцию, боевка „Трегуба“ была ликвидирована, 17 человек бандитов были убиты, „Трегуб“, раненный, утонул в р. Коропеце — у бандитов взяли 3 мадьярских ручных пулемета, около 20 000 патронов и 11 бандитов взяли в плен — сколько было взято оружия, помимо пулеметов, не помню.

    Я описал довольно крупные операции, которые проводились по данным спецгруппы, но помимо этого, группа поснимала много связных, станичных в Подгайском, Монастырском районе.

    Через некоторое время был получен приказ т. САРАЕВА группу привезти в Чертков и передать ее ст. оперуполномоч. т. ОВЧАРЕНКО, а самому работать с войсками. Когда боевки узнали, что они идут в Чертков, то среди них пошли разговоры, что их в Черткове разоружат и отправят в лагерь.

    По дороге от Подгаец до Черткова 6 человек из группы бежали, 4 с оружием /впоследствии из них 3 мы убили, двоих поймали, один еще скрывается/.

    В Черткове группу доукомплектовали, в нее придали еще семь человек, в числе которых были б. комендант жандармерии куреня „Быстрого“ ПОТАШНИК Григорий, кл. „Киндрат“, заместитель сотника „Чара“, „Сум“, и вот с этой группой ОВЧАРЕНКО пошел в Мельниковский район.

    В это время по переписке, в разное время захватываемой у бандитов, нам стало известно, что работа спецгрупп под видом банд бандитам известна. Эта расконспирация получилась потому, что почти все райотделы, преимущественно Ровенской области, организовали спецгруппы, которыми пытались действовать под видом банд. От убегающих обратно в банды боевиков спецгрупп бандиты УПА быстро узнали эту методику, ввели пароли по станичным, который передает пароль [в] села всем организованным людям в селе, и как только спецгруппа входит в село, не имея такого пароля, так ее сразу же обстреливают, и наша группа, работающая в Мельниковском районе, имела несколько перестрелок с бандитами в то время, когда она входила в села под видом банды. Тов. САРАЕВ дал мне указание снова принять группу и перестроить ее работу в соответствии перемены тактики бандитов — он посоветовал взять тактику СБ, т. е. перестроить работу группы под видом СБ.

    Когда я снова стал принимать группу, то увидал, что группа сильно разложилась, боевики стали воровать, ворованное продавать и пропивать, и спецгруппа стала иметь вид уголовной банды. Но все же это разложение имело и положительные стороны — на кражах и пьянках люди спаялись, и желания бежать уже не было.

    Я посоветовался с командирами спецгруппы, что не лучше ли будет нам изменить работу — не ходить по селам под видом банд, ища бандитов, а изымать из сел людей, стоящих на учете РО НКВД, как имеющих связь с бандитами, и их допрашивать под видом „СБ“, обвиняя в сексотстве — командиры это одобрили и сказали, что так работа пойдет и такая методика хороша еще тем, что бандиты никак не смогут уловить наших действий, им, чтобы атрофировать нашу работу по этому направлению — надо будет вовсе отказаться от СБ.

    Решили этот метод работы попробовать. Через начальника Мельниковского РО НКВД мы вызвали предсельсовета села Ольховцы, по дороге из райцентра мы его захватили, завязали глаза /а СБ только так и делает/, увезли его в Мельницу и там допросили как сексота на чердаке, он нам рассказал, что в селе существует вооруженная группа юнаков, перечислил ее весь состав, вооружение, кроме этого, он указал людей, членов ОУН, которые за него могут поручиться, что он никаких связей с НКВД не имел и не имеет. Рассказал, что знает схрон, где скрывается подрайонный проводник СБ „Явир“. С этим же председателем мы отправились в село Ольховец, забрали „Явира“, которому сказали, что мы из областного провода СБ и арестовываем его за бездеятельность. Предсельсовета мы отпустили, а „Явира“ увели с собой с завязанными глазами и допрашивали на чердаке. Он всячески перед нами оправдывался, доказывал, что он много работал, рассказывал, в каких убийствах он участвовал, в каких схронах сидят люди, которые за него поручатся.

    Все, что он нам рассказал, было записано, а потом мы сделали видимость „облавы“ и „Явира“ вместе с боевиком „Сокол“, у которого были все записи допроса „Явира“, захватили бойцы 228-го батальона, который в этих местах проводил операцию.

    „Явир“ страшно был зол на СБ, он все, что говорил на допросе СБ, все подтвердил на допросе в войсках, по его данным немедленно провели операцию в селе Ольховец, в результате которой полностью была задержана боевка юнаков вместе с их командиром, у них было изъято 1-й РП и 19 винтовок, 2 автомата, помимо этого было убито 9 человек бандитов куща „Матроса“, которые в момент операции пришли в село Ольховец за продуктами.

    В момент операции спецгруппой я хотел взять в с. Иване-Пусте подрайонную проводницу, но там столкнулись с бандитами куреня „Быстрого“, с которыми вступили в перестрелку, из них мы убили 6 человек, в том числе отца жены „Явира“, БАТЬКО „Махно“. Жена „Явира“ разведчица СБ „Тамара“ была нами захвачена, но она кончила жизнь самоубийством — бросилась в колодец.

    Из этой операции я видел, что новая методика в работе спецгруппы, а именно действовать под видом „СБ“, дает положительные результаты, я начал перестраивать группу, зачинщика в грабежах ПЛОТСКОГО арестовали, в группе провели работу, что он арестован именно за грабежи — группу разделил на три отделения — одно отделение как бы группа захвата, два отделения прикрывают работу отделения захвата. Избрал двух следователей, которые вместе с моим связным и кучером являлись в боевой обстановке моим резервом — ст. группы ГЛИНСКОГО Николая по согласованности с т. САРАЕВЫМ я сменил, он не мог как полагается держать дисциплину в группе, сам выпивал, что способствовало разложению в группе. Вместо него был назначен ПОТАШНИК Григорий — кл. „Киндрат“.

    Отделением захвата командовал „Муха“, ДЫДИК Дмитрий, но он вскоре после перестройки группы на войсковой разведке был смертельно ранен в ногу и живот, от этих ран он умер в Козовской больнице.

    На его место я назначил ГОРОДЕЦКОГО Петра, кличка „Дуб“. Вскоре после этой перестройки группа провела интересную работу в Бережанском районе, а именно:

    Было поручение т. САРАЕВА мне с группой выехать в Бережанский район и там искать руководящие центры ОУН, так как, по агентурным данным и официальным материалам, руководство как бандами УПА и подпольем ОУН исходило из Бережанского района. В это время Бережанским РО была задержана связная „Наталка“, которая на допросе показала, что она связная областного проводника ОУН „Нестера“, она пыталась убежать из КПЗ — пристрелила из пистолета милиционера, ее охраняющего, и, как видно из информации, фигура была интересная.

    Я вместе с подполковником т. МАТВЕЕВЫМ — выехали в Бережаны ее посмотреть. Когда мы приехали в Бережаны, то ее допрашивал сотрудник ОББ НКВД УССР подполковник КАГАНОВИЧ. Она так ставила свои показания, что по ним никаких оперативных мероприятий провести было нельзя. Ясно было, что она все равно врала, скрывая что-то крупное.

    Я свое мнение сказал т. МАТВЕЕВУ, который со мною согласился, и мы решили ее взять в Чертков. На допросе в Черткове она тоже существенного ничего не показала, т. САРАЕВ мне приказал ее забрать в спецгруппу и взять с собой в Бережаны, найти возможности заставить ее признаться и реализовать данные, которые она нам дает при допросе. Я решил с ней сделать так: по прибытии в Бережаны сделать видимость ее вербовки, дать ей задание убить „Нестера“, я был уверен, что она будет бежать, и в то время, когда она будет бежать от нас, задержать ее под видом СБ и допрашивать как сексотку — другого с ней сделать было нельзя.

    По дороге в Бережаны мы ее везли так, что она не видала всей группы, обращение с ней было хорошее, в Бережанах я оформил ее вербовку, дал задание убить „Нестера“, дал ей пистолет с отломанным бойком и отправил выполнять задание.

    Она указывала, что она встречалась с боевиками „Нестера“ в селе Бышках в одной хате, откуда боевики вели ее к „Нестеру“ в лес, по договоренности с ком. 229 ОСБ село было окружено ротой.

    ГОРОДЕЦКИЙ со своим отделением ждал ее в селе, ПОТАШНИК подвез ее к Бышкам и пустил в село. Как я предполагал, так оно и получилось — „Наталка“ побыла в хате несколько минут, вышла через заднюю дверь, спряталась в кукурузе, что все видел ГОРОДЕЦКИЙ, который, дав ей посидеть в кукурузе некоторое время, как бы случайно ее задержал, обнаружил у нее пистолет и сразу же ее объявил сексоткой.

    Та ему сказала, что она курьер центрального проводника ОУН — и ей необходимо как можно скорее с ним увидеться, так как она была арестована НКВД, просрочила два срока явки, и у нее остался один срок, и если она его просрочит, то ей будет очень трудно связаться [со] своим проводником.

    ГОРОДЕЦКИЙ ей говорил, что она все врет, он ей завязал глаза, привез ее в Бережаны, где в сарае ее уже допросили как СБ, [и] она рассказала, что она знает схрон в селе Августовка, в котором сидят охранники центрального проводника „Белого“, с ними она встречается и потом они ее ведут к „Белому“, как раз через день подходил последний срок ее явки в этот схрон. ЛЮЛЮК, который допрашивал ее [и ее] показания записал, сказал, что поведет к проводнику, а привел ее ко мне. Она и мне подтвердила, что рассказывала ЛЮЛЮКУ. Мы сразу же с ротой бойцов выехали на операцию в село Августовку, где в доме КОГУТА Петра — эта квартира содержателя схрона центрального проводника — „Наталка“ нам указала хорошо замаскированный схрон, в котором сидели два боевика „Белого“, „Рыбак“ и „Чад“.

    Мы разрыли схрон „Чада“, [и его] удалось вытащить живым, „Рыбак“ застрелился. В схроне мы обнаружили библиотеку, пишущую машинку, 7 единиц оружия и много разных вещей, принадлежащих „Белому“ и его охране.

    „Чад“ нам рассказал, что около Бережан недалеко от села Рай в схроне в двойной крыше должен быть „Белый“, [и] мы немедленно выехали на машине комбата, но в этом схроне „Белого“ не было, там был его адъютант „Артем“ и окружная проводница ЛЕГЕТА — „Артем“ застрелил Легету, поджег хату, хотел бежать, но я его подстрелил в ногу из винтовки и он был взят живым.

    Легета сгорела, в хате погорело много документов и большая сумма денег. „Артем“ ничего существенного на допросе не дал. По данным „Чада“, которого я оставил в спецгруппе, мы вскрыли еще три схрона центрального провода ОУН — людей в них не задержали, но нашли станковый пулемет „максим“, много литературы, переписки.

    Причем два схрона [находились] на территории Станиславской и Львовской областей.

    Будучи у нас в спецгруппе, „Чад“ мне рассказал, что в лесу недалеко от села Лесники, Бережанский район, он знает табор, где в определенное время /по средам/ собираются большие командиры УПА.

    Приурочив условное время, мы провели операцию ротой 229 ОСБ и спецгруппой, в результате которой были убиты командующий южной группой УПА „ГОРДИЕНКО“ и командующий северной группой УПА „ДОВБНЯ“, задержан старший их охраны „Чабан“, бывший комендант жандармерии куреня „Быстрого“.

    „Чабан“ также был оставлен в спецгруппе, он дал ценные данные, по которым целый месяц проводились операции НКВД и спецгруппой.

    После операции по данным „Чабана“ я еще раз перестраивал группу, из группы исключил двух боевиков, проявляющих трусость.

    Тов. САРАЕВ дал в группу б. окружного референта ОУН по финансам „Мирослава“, который в группе играет роль проводника СБ, он первый допрашивает задержанного „сексота“, своим видом и чистым галицийским выговором он у задержанного рассеивает всякие подозрения, что его допрашивает не кто другой, а именно СБ, следователем назначен „Чад“, „Чабан“ же охраняет задержанных и помогает „Чаду“ в допросах.

    Кроме роли проводника СБ, „Мирослав“ проводит читки наших газет с боевиками — настроение в группе в настоящее время хорошее, настроений побега или ухода обратно в банды нет.

    Со снабжением — продуктами питания, как людей, так и лошадей, дело обстоит так.

    В каждом селе, расположенном вдалеке от шоссейной дороги, бандитами оставляется т. н. организационный скот, свиньи, коровы, взятые бандитами при погромах семей „сексотов“, о существовании в селах такого скота знает каждый предсельсовета. Так мы заявляемся к такому предсельсовета, спрашиваем, есть ли организационный скот и какой, и он нам, как бандитам, дает сколько надо свиней, телят, за что ему даем расписку от имени какой-либо банды, действующей на этой территории. Также и с хлебом, бандиты отдают на мельницы молоть хлеб, собранный ими у населения — мельник знает про этот организационный хлеб и также нам его отпускает под расписку от имени какой-либо действующей в этих районах банды.

    Группа, действующая по районам Тернопольской области как контрольный „виддил“ СБ, в своих действиях неуловима бандитами. Командиры отделений спецгруппы имеют свою агентуру, т. н. информаторов СБ, такая агентура нами вербуется под видом СБ, как бы для наблюдения за поведением „виддилов“ и кущей, а также за почетами проводников, мы для информаторов делаем видимость, что мы наблюдаем за проводниками, чтобы они не связались с ненадежными людьми.

    Таким образом, от такой агентуры мы узнаем, где, какие „виддилы“ проходили, в каких селах останавливались, а также узнаем, где и куда проходили почеты проводников и где квартируют.

    Существенным недостатком опергруппы является, что нет у нее постоянной войсковой группы (зимой целесообразно — иметь конную группу, хотя человек 15–16). Бывает много случаев, когда группа сталкивается во время своей работы с бандитами, вступает с ними в перестрелку, и получается, что за перестрелкой проваливают свою работу, а преследовать и уничтожать банду, случайно попавшую, группе не представляется возможным, так как группа все-таки для войсковых операций малочисленна, она в своем составе на сегодняшний день имеет 27 человек при вооружении пять ручных пулеметов, 22 автомата, [а] остальные винтовки, у пулеметчиков и командиров отделений пистолеты и у всех бойцов в достаточном количестве гранаты. Для передвижения группа имеет 5 парных повозок и двух связанных верховых лошадей.

    (3.1.1946) (г. Чертков) (Майор /Соколов/»[1370].)

    Любопытно, что упоминаемая в рапорте «Наталка» (она же Стефания Галушка) была личной связной Р. Шухевича, а «центральный проводник „Белый“» — это Роман Шухевич и есть. Здесь майор Соколов, по-видимому, сам того не подозревая, был со своей спецгруппой буквально в одном шаге от поимки самого «главнокомандующего» УПА. Вот как об этом эпизоде вспоминал преемник Шухевича В. Кук-«Лемиш»: «В то время в Бережанщине Командир Т. Чупрынка имел „хату“ с криевкой в селе Августовка. Об этом мне рассказал его связной Григорий Каня. До августа 1944 г. он был связным от Главного командира к проводнику Роману Кравчуку. В середине августа 1944 г. командир Шухевич отправляет командира боевки своей охраны Ивана Когута („Бродича“), „Чада“ и Григория Каню построить криевку в с. Августовка. Криевку построили в хозяйстве родного брата „Бродича“, Петра Когута».

    «К этой криевке, — рассказывал Григорий Каня, — мы с „Борисом“ вернулись с Рогатинщины в начале мая 1945 г. В августе… мы с „Борисом“ покинули криевку и пошли в поле. В это время в криевку возвратились „Чад“ и „Рыбак“. Утром связная „Наталка“, которую арестовала большевистская полиция, „предала“ и привела к криевке спецгруппу НКВД. „Рыбак“ застрелился, а „Чад“ сдался, стал предателем и повел спецгруппу в село Рай возле Бережан, где была другая криевка Шухевича, но командира там не было».

    Захваченный в этой «криевке» «Артем» (Василий Чижевский) также был благополучно завербован. Вскоре после этого, в апреле 1945 года, он стал шефом связи между Шухевичем и Бандерой. Курсируя между Галицией и Мюнхеном, «Артем» продолжал работать на советскую сторону до лета 1947 года, когда он был вычислен и ликвидирован в Германии СБ ОУН[1371].

    5

    Под маской бандеровской «безпеки»

    А.М. Соколова можно с уверенностью считать главным разработчиком особой тактики действия спецгрупп, которую впоследствии стали массово использовать спецгруппы других УНК-ВД-УМГБ западных областей УССР. Речь идет о так называемом «литерном мероприятии „ЛСБ“» — имитации референтуры или боевки СБ ОУН, методом работы которой был легендированный допрос. Суть метода состояла в следующем. Боевка СБ ОУН (бывшие эсбисты, перевербованные советскими правоохранительными органами) нападали на конвой, сопровождавший находящегося в разработке арестованного. Пока конвоиры «истекали» заранее припрятанной под форму куриной кровью, «отбитого» арестанта сопровождали к схрону «референтуры СБ», где ему устраивали допрос, обвиняя в сотрудничестве с «Советами» (как это и показано у Соколова).

    Ничего не подозревающий объект разработки, радуясь, что оказался у своих, не скупился на признания о своих связях с бандформированиями, доказывая собственную лояльность или заслуги перед ОУН. Впоследствии «боевка СБ» артистично «погибала» в столкновении с чекистами, в руки которых попадала тетрадь с собственноручными показаниями объекта оперативной разработки.

    Метод легендированного допроса активно применялся при розыске главарей националистического подполья. При проведении оперативно-розыскных мероприятий в рамках операции «Берлога» с помощью именно таких «лжебоевок СБ» в июле 1948 года проверяли сына «главнокомандующего» УПА Юрия Шухевича, а затем и жену Шухевича — Наталью Березинскую, через которую надеялись выйти на самого «Волка» (такой псевдоним получил Шухевич в документах НКВД-МГБ). Если сыну Шухевича один из участников группы шепотом просто подсказал, с кем он имеет дело, то Наталья Шухевич, которую «отбили» боевики СБ, поддалась на игру. Было инсценировано нападение на машину, которой ее перевозили, и пока оперуполномоченные «истекали» куриной кровью из мешочков, спрятанных под одеждой, «бандоуновка въедливо усмехалась, держась за „трупы убитых“». Ее повели по легендированным связям, от бункера к бункеру. Однако никаких серьезных сведений о муже она предоставить не смогла, а потому ее вскоре снова «отбили», на этот раз уже у «лжеСБ»[1372].

    При розыске руководителя Галицкого краевого провода ОУН Р. Кравчука-«Петра» легендированному допросу был подвергнут его отец — М. Кравчук. Агентурно-боевая группа «отбила» его и переправила в «бункер проводника», которого играл боевик СБ «Влас». Кравчук-старший, радуясь «освобождению», сообщил о своих семейных связях с «Петром», личном знакомстве с организационным референтом ЦП В. Куком-«Лемишем» и о некоторых связистках сына[1373].

    Почему деятельность спецгрупп под видом боевок и референтур СБ имела такой успех? Дело в том, что еще 10 сентября 1943 года референт СБ ВО «Заграва» М. Козак-«Смок» издал приказ об исключительной прерогативе СБ выносить смертные приговоры «врагам украинского народа» без согласования с командным составом УПА. Как свидетельствовал политреферент провода Волыни М. Мельник, в группе УПА-«Юг» референт СБ М. Козак-«Смок» инспирировал такую вакханалию террора, что ее жертвами стали начальник штаба и политреферент группы, начальники школ саперов и медсестер, до 60 командиров, всего около тысячи человек.

    14 января 1944 года Д. Клячкивский-«Клим Савур» издал приказ, которым санкционировал «самые широкие возможности» в работе аппарата СБ. Командиры УПА должны были в обязательном порядке выполнять указания референтов Службы безопасности, а все рядовые участники — сотрудничать с ней[1374].

    К 1945 году СБ трансформировалась в полностью самодостаточную структуру, которая претендовала на место уже над самой ОУН. В приказе от 30 апреля 1945 года главного референта СБ Миколы Арсенича-«Михайло», сторонника жестких методов действий СБ и неоднократного инициатора массовых «чисток» в рядах «повстанцев», в частности, указывалось: «…Районные референты СБ отчитываются своим местным проводникам только устно и то о делах, которые их касаются (организационные вопросы и оперативную работу)… Местные проводники не имеют права контролировать почту СБ или же отчеты, которые идут наверх»[1375].

    В следственной и карательной практике СБ широко применяла пытки дыбой, огнем, отрубание конечностей, сожжение заживо, медленное удушение «чуркой» (удавкой). По словам члена Центрального Провода В. Кука-«Лемиша», если бы его подвергали допросу методами СБ, он признал бы себя хоть «абiсинським негусом».

    Как отмечалось в спецдонесении НКГБ УССР (март 1945 г.), вследствие усиления разложения в подразделениях УПА и дезертирства значительно активизировалась террористическая деятельность СБ против носителей капитулянтских настроений. Это обстоятельство вызывало шатание и раздор в их рядах, распространение мыслей относительно нецелесообразности и бесперспективности дальнейшей борьбы[1376]. В рядах УПА, отмечалось в отчете Ровенского обкома КП(б)У от 26 февраля 1945 года, сложилась ситуация, когда в каждом повстанце усматривают сексота, происходит поголовная «чистка»[1377].

    Член Центрального Провода ОУН М. Степаняк-«Лекс» по этому поводу говорил: «СБ были предоставлены широкие права. Она имела право на собственное усмотрение проводить аресты участников Организации до члена Центрального Провода включительно. СБ имела право без суда расстрелять любого члена Организации, не говоря уже о других людях, что она и делала».

    С 1 января по 1 октября 1945 года только в Волынской области было уничтожено «за предательство» 889 членов ОУН из 938, попавших под следствие[1378].

    Такие действия эсбистов деморализовали подполье, а атмосфера шпиономании и внутреннего террора соответственно удачно использовалась спецгруппами, действовавшими под видом СБ. Любой участник оуновского подполья с радостью и без всяких пыток выкладывал «лжеСБ» всю имеющуюся у него информацию — зная, как может действовать на допросах реальная СБ, никто из них не хотел ощутить себя «абiсинським негусом».

    Начальник ГУББ НКВД СССР генерал-лейтенант A.A. Леонтьев в инструктивном письме, разосланном 9 января 1946 года всем начальникам оперативных секторов НКВД-НКГБ Литовской ССР, настоятельно рекомендовал перенимать опыт украинских коллег по организации агентурно-оперативных комбинаций в борьбе с антисоветским подпольем с участием спецгрупп[1379]. 26 марта 1946 года он направляет в Литву со специальным заданием майора А.М. Соколова, «как лицо, имеющее практический опыт, касающийся организации и работы спецгрупп»[1380]. Там Соколов вновь проявит себя как талантливый организатор и руководитель. Вообще же, забегая вперед, скажем, что в Литве спецгруппы также сыграют значительную роль в ликвидации националистического подполья. Характерно, что советские органы госбезопасности никогда и не скрывали использование спецгрупп из сдавшихся или явившихся с повинной участников подполья в деле ликвидации националистических бандформирований. В вышедшей в 1961 году книге «Литовские, латышские, эстонские буржуазные националисты» детально описано, как чекистами была организована спецгруппа из пяти боевиков во главе с захваченным в Польше и завербованным главарем округа «Дайнава» Савейкисом. Благодаря ее действиям довольно быстро удалось очистить от националистических бандформирований 10 административных районов, с чем не могли управиться полсотни оперативников и полк внутренних войск![1381]


    Агентурно-боевая группа Станиславского УМГБ и офицер-куратор.


    В феврале-сентябре 1951 года генерал-майором Л. Эйтингоном была организована агентурная комбинация по поиску руководителя подполья Юозаса Лукши-«Даумантаса», которая проводилась при участии двух специальных групп. Подходы к Лукше удалось нащупать благодаря захвату его ближайшего помощника Кукаускаса в мае 1951 года. 4 сентября путем использования агента-боевика Хайнаускаса, выступавшего под легендой «связного» Кукаускаса, Лукшу удалось заманить в засаду. При попытке взорвать гранату он был застрелен. В отчете руководству МГБ СССР министр госбезопасности Литвы генерал-лейтенант П. Кондаков 19 января 1953 года писал: «Особенно положительные результаты в ликвидации бандитизма были достигнуты после применения таких форм агентурной работы, как создание агентурно-боевых групп, направленных против банд, оперативное использование тайно задержанных руководителей бандитов и их вербовка нашей спецагентурой в качестве легендированных представителей банд, штабов и центров сопротивления. В нашем ведении успешно действуют несколько лжепартизанских соединений. Благодаря формированию легендированных бандгрупп нам удалось взять под агентурный контроль самые серьезные организационные бандитские единицы, уничтожить организационную структуру оставшихся формирований, парализовать их активную террористическую деятельность».

    В другом своем рапорте от 18 апреля 1953 года Кондаков указывал, что МГБ Литвы провело 240 комбинаций. Лишь за первые неполные четыре месяца 1953 года было захвачено 72 руководителя подполья, из которых 18 были завербованы, 23 использовались для других оперативных целей, а остальные арестованы для предания суду[1382].

    Нельзя также не упомянуть о дальнейшей судьбе связной Центрального Провода ОУН Стефании Галушки-«Наталки», благодаря «признаниям» которой были уничтожены схроны Р. Шухевича и захвачена его переписка. После этих событий она окончательно соглашается работать на советскую сторону, и чекисты, пользуясь тем, что о ее задержании и вербовке в ОУН ничего не известно, направляют ее обратно в подполье. Там «Наталка» продолжает выполнять функции связной Центрального Провода, исправно снабжая «Советы» необходимой информацией.

    По иронии судьбы, «Наталка», выдавшая всю информацию «лжеСБ» майора А.М. Соколова, стала причиной гибели грозного шефа настоящей СБ ОУН Николая Арсенича. Благодаря полученной от «Наталки» информации был обнаружен схрон Арсенича. Блокированный в схроне, он застрелился, предварительно застрелив свою жену А. Гунько-«Веру» и С. Галушку-«Наталку».

    «СООБЩЕНИЕ

    О ЛИКВИДАЦИИ РЕФЕРЕНТА СБ ЦЕНТРАЛЬНОГО ПРОВОДА ОУН ПО КЛИЧКЕ „МИХАЙЛО“, ОН ЖЕ „ГРИГОР“ И „МАКСИМ“.

    В августе 1946 года МВД УССР была создана оперативная группа для розыска и ликвидации членов т. н. центрального провода ОУН.

    В период с августа по декабрь 1946 года оперативная группа проводила агентурно-разведывательную работу…

    За это время работы оперативной группой установлено и ликвидировано свыше 30 функционеров центрального провода ОУН — связных, охранников, технических работников.

    В январе с.г. путем комбинированных действий оперативной группы и спецгрупп было установлено, что в лесу восточнее села Жуков Бережанского района Тернопольской области, находится схрон, в котором скрывается с небольшим прикрытием референт СБ центрального провода ОУН по кличке „МИХАЙЛО“.

    С получением этих данных МВД УССР был разработан план проведения операции по захвату или уничтожению „МИХАЙЛО“.

    21 января 1947 года в районе сел Жуков и Гиновице началась чекистско-войсковая операция, в результате которой в двух километрах восточнее села Жуков 23 января с.г. курсантом полковой школы 290 CП ВВ МВД Тихомировым был замечен на склоне обрыва оврага легкий пар и слегка оттаявшая земля.

    По этим признакам была обнаружена вентиляционная отдушина схрона. Тихомиров направил железный щуп в отверстие отдушины, в результате чего внутрь схрона упала подушка, которой было заткнуто отверстие отдушины. По звону разбитой посуды, на которую упала подушка, было точно установлено местонахождение схрона.

    Схрон был немедленно блокирован войсками, причем в одном метре от лесной дороги было обнаружено хорошо замаскированное входное отверстие схрона, которое было открыто солдатами.

    Бандитам, находившимся в схроне, было предложено сдаться и выйти из схрона. В ответ на это из схрона выскочил один из бандитов и открыл по оперативно-войсковой группе огонь из автомата, но ответным огнем был убит и упал в схрон.

    После этого находившийся в схроне „МИХАЙЛО“ выстрелами из пистолета застрелил свою жену по кличке „ВЕРА“ и связную центрального провода ОУН по кличке „НАТАЛКА“, после чего облил керосином документы, поджег и застрелился сам.

    Из схрона были извлечены трупы двух мужчин и двух женщин, опознанием которых установлено, что убитыми являлись:

    1. АРСЕНИЧ-БЕРЕЗОВСКИЙ Николай Васильевич, по кличке „МИХАЙЛО“, он же „ГРИГОР“, „МАКСИМ“ и „ДЕМЬЯН“ — 1910 года рождения, уроженец с. Березово-Нижне Яблоновского района Станиславской области, украинец, с высшим образованием. Вступил в члены ОУН еще до 1939 года, в 1939 году находился в эмиграции, возвратился на Украину в период немецкой оккупации.

    С 1940 года работал в референтуре СБ (служба безопасности) центрального провода ОУН, которую в то время возглавлял „МАКСИМ РУБАН“.

    В конце 1941 года назначен референтом СБ центрального провода ОУН, занимал эту должность до момента ликвидации.

    Участник всех конференций и съездов ОУН.

    2. „ВЕРА“ — жена „МИХАЙЛО“, руководитель женской референтуры Львовского городского провода ОУН.

    3. „НАТАЛКА“ — связная центрального провода ОУН. Труп четвертого бандита не опознан в связи с тем, что голова и лицо полностью обезображены взрывом гранаты, на которую он упал.

    Из схрона изъято:

    автоматов — 2

    пистолетов — 2

    винтовка — 1

    пиш. машинка — 1

    тел. аппарат — 1,

    а также два мешка документов, среди которых:

    партийных билетов ВКП (б) —14

    комсомольских билетов —17

    военных билетов — 52

    красноармейских книжек — 21

    паспортов советских — 53

    удостоверений уч. уполн. милиции — 12

    удостоверений личности работников МВД-МГБ —14

    удостоверений и справок советских учреждений — 200,

    а также копии протоколов допроса СБ и списки убитых бандитами СБ советских граждан, примерно на 1000 человек, личные рукописи „МИХАЙЛО“ — инструкции и наставления о работе СБ и др. документы.

    Трупы убитых были доставлены в УМГБ Львовской области, где бывшие члены центрального провода ОУН — „СЕРГЕЙ“ и „АРКАДИЙ“[1383] опознали „МИХАЙЛО“ и его жену „ВЕРУ“, о чем составлены акты опознания.

    Изъятые документы изучаются.

    Операция в районе Гиновице — Жуков продолжается в направлении розыска схронов охраны „МИХАЙЛО“ и его архивов»[1384].

    6

    Сфальсифицированное «сообщение Рясного»

    А теперь самое время вернуться к злополучному сообщению наркома внутренних дел УССР В. Рясного. Напомню, что в этом документе от 26 июля 1945 года, адресованному Л.П. Берии, Рясной подводил первые итоги оперативно-боевого применения спецгрупп в ликвидации оуновского подполья. Вот полный текст этого сообщения:

    Совершенно секретно

    Наркому внутренних дел СССР Л. Берии

    26.07.1945 г. № 8/156451

    СООБЩЕНИЕ ОБ ОРГАНИЗАЦИИ И РЕЗУЛЬТАТАХ РАБОТЫ СПЕЦИАЛЬНЫХ ГРУПП ДЛЯ БОРЬБЫ С ОУНОВСКИМ БАНДИТИЗМОМ В ЗАПАДНЫХ ОБЛАСТЯХ УКРАИНЫ.

    В связи с организованным постепенным разгромом банд УПА и ликвидацией политической сетки ОУН в сочетании с партийно-политической работой в западных областях Украины, с началом весны 1944 г. заметно усилилась явка с повинной в органы НКВД бандитов УПА, оуновских подпольщиков и уклоняющихся от службы в Красной Армии.

    Принимая во внимание, что часть явившихся с повинной имеет широкие связи с руководителями оуновского подполья и УПА, а также хорошо знакома с конспиративными порядками антисоветского подполья, часть этих людей мы стали использовать сначала как отдельных агентов-боевиков, а позднее — в боевых группах особого назначения, названных нами специальными группами.

    Агенты-боевики получали задание проникать в оуновское подполье или в банды УПА для захвата или физического уничтожения руководителей ОУН-УПА.

    В тех случаях, когда агент-боевик, который влился в банду или в подполье ОУН, не имел возможности физического уничтожения или захвата руководителя-главаря, его заданием была компрометация главаря банды или местного подполья для усиления и активизации внутреннего разложения банды или местной организации ОУН.

    Созданные при оперативных группах НКВД УССР, при УНКВД, при РО НКВД специальные группы имели такие задачи:

    1) Захват или физическое уничтожение руководящих центров или главарей ОУН-УПА.

    2) Уничтожение мелких банд УПА и местных боевок ОУН и СБ.

    3) Подведение банд УПА под оперативный удар органов и войск НКВД.

    4) Уничтожение системы живой связи ОУН-УПА путем разгрома пунктов связи, уничтожения или захвата связников и шефов связи.

    5) Сбор необходимых разведывательных сведений перед проведением больших чекистско-войсковых операций.

    6) Выявление и уничтожение складов-краевок ОУН-УПА.

    Спецгруппы обычно состояли из тех бандитов ОУН-УПА, которые явились с повинной. Командовал спецгруппой один из бывших главарей банд УПА, оперативное руководство спецгруппой осуществлял влитый в ее состав оперативный работник НКВД. В связи с тем, что комплектование спецгрупп проводилась по принципу подбора агентов-боевиков, которые были проверены при выполнении заданий по ликвидации оуновского бандитизма, — со стороны участников спецгрупп за все время их существования не было ни одного случая измены.

    В Ровенской и Волынской областях в состав специальных групп вливались также бывшие партизаны-ковпаковцы, хорошо знающие местные условия, имеющие большой опыт борьбы с оуновским бандитизмом.

    По своему внешнему виду и вооружению, знанию местных бытовых особенностей, языку и конспиративному способу действий личный состав специальных групп ничем не отличался от бандитов УПА, что вводило в заблуждение аппарат живой связи и главарей УПА и оуновского подполья, давало возможность участникам спецгрупп вступать с ними в непосредственные контакты.

    Во многих случаях действия спецгрупп мы тесно согласовывали с действиями внутренних агентов, проникших в банды УПА или оуновское подполье.

    В случаях угрозы расшифровки или невозможности осуществления захвата определенных планом главарей ОУН-УПА участники спецгрупп уничтожают последних, к тому же во многих случаях создают такое впечатление в оуновской среде и среди населения, что уничтожение руководителей ОУН-УПА осуществлено бандитами СБ.

    В состав каждой спецгруппы входит от 3 до 50 и больше лиц которые в зависимости от легенды и задания представляют собой особую «свиту» вымышленного бандитского руководителя или один из отделов УПА.

    Спецгруппы играли и продолжают играть значительную роль в деле ликвидации оуновского бандитизма в западных областях УССР.

    По состоянию на 20 июня 1945 года всего в западных областях Украины действует 156 спецгрупп с общим количеством участников в них 1783 человека (таблица 1).

    Таблица 1

    Название области Количество В них общее Примечания
    Черновицкая 25 106 По состоянию на 20/4-45
    Львовская 26 219 —''— 20/06-45
    Станиславская 11 70 —''— 20/05-45
    Дрогобычская 10 52 —''— 20/06-45
    Тернопольская 2 34 —''— 15/06-45
    Ровенская 49 905 —''— 20/04-45
    Волынская 33 397 —''— 20/06-45
    Всего: 156 1783 + 1 гр. числ. 25 чел.

    Вследствие оперативной деятельности спецгрупп уничтожено и захвачено живыми бандитов УПА и оуновских подпольщиков (таблица 2).

    Таблица 2

    Название области Убито Захвачено живыми
    бандитов членов ОУН Всего бандитов членов ОУН уклон. от сл. в Кр. Ар. бандпособников Всего
    Черновицкая 62 62 126 72 198
    Львовская 24 24 40 29 69
    Станиславская 30 4 34 93 56 149
    Дрогобычская 47 5 52 3 3
    Тернопольская 18 18 31 31
    Ровенская 1604 1604 614 463 139 1216
    Волынская 173 13 186 235 37 75 347
    Всего: 1958 22 1980 1142 93 567 211 2013

    За это время захвачено трофеев: станковых пулеметов — 1; ручных пулеметов — 31; автоматов — 172; винтовок — 439; пистолетов — 79; гранат — 216; патронов — 38 030; мин — 34; радиостанций — 1; коней — 72.

    Убитые главари ОУН-УПА:

    — заместитель командующего УПА «Клима Савура» — полковник Охримович — 04.03.45 г.

    — начальник штаба «Дубового» — «Макаренко».

    — заместитель Волынского областного коменданта СБ — «Кук» — 25.01.1945 г.

    Захваченные спецгруппами предводители ОУН-УПА:

    — член Волынского областного провода «Степан» — 15.12.1944 г.

    — шеф связи областного провода ОУН «Комар» — 02.02.1945 г.

    — районный комендант СБ «Василько» — 25.01.1945 г.

    В связи с тем, что руководителям ОУН-УПА стало известно о существовании спецгрупп и выполняемых ими задачах, в последнее время создание новых спецгрупп прекращено; имеющиеся спецгруппы переформированы в большие и действуют крайне осторожно, поскольку продвижение по связям ОУН-УПА стало более трудным, а настороженность бандитов настолько сильная, что даже в настоящих оуновских бандах они подозревают тайные спецгруппы.

    Нарком внутренних дел УССР Рясной[1385].

    Теперь давайте сопоставим один и тот же фрагмент сообщения в изложении украинских историков и журналистов и в тексте подлинного документа.

    Из статьи И. Лосева «Феномен бандерофобии в русском сознании»: «Комплектование спецгрупп при оперативных группах НКВД УССР проводилось по принципу подбора агентов-боевиков, которые были проверены на исполнении заданий ликвидации оуновского бандитизма (в том числе убийств населения, которое сочувствовало ОУН-УПА)».

    Из подлинного документа: «В связи с тем, что комплектование спецгрупп проводилось по принципу подбора агентов-боевиков, которые были проверены при выполнении заданий по ликвидации оуновского бандитизма, — со стороны участников спецгрупп за все время их существования не было ни одного случая измены».

    Разницу видите? В подлинном документе нет фразы «в том числе убийств населения, которое сочувствовало ОУН-УПА»! Напомню — именно на этой фразе акцентируют внимание украинские «исследователи», доказывая, что все убийства мирного населения совершали не бандеровцы, а сотрудники НКВД.

    Теперь остается выяснить, кто внес столь нужные бандеровцам «коррективы» в текст сообщения наркома. В результате перекрестного сравнения источников оказалось, что впервые сфальсифицированный текст письма был опубликован в книжке Ивана Биласа «Репрессивно-карательная система в Украине 1917–1953. Общественно-политический и историко-правовой анализ», изданной в Киеве в 1994 году. Как указано на титульной странице, книга издана «при содействии товарищества „Самопомощь“ в Клифтоне и Украинского Народного Союза (США)».

    Нет смысла детально останавливаться на содержании этой «работы» — из названия и списка «жертводателей» и так все становится понятным. Скажу лишь, что, исправно поливая грязью весь советский период истории Украины, автор решил проиллюстрировать свой «survival horror» документальными примерами. Среди прочих «доказательств коммунистических преступлений» нашлось место и для нашего документа. Притом, если остальные документы представлены в книжке на языке оригинала, то сообщение Рясного зачем-то напечатано на украинском языке. Понятно, что Рясной никогда бы не стал писать Берии на украинском — перевод осуществил сам автор, о чем и указал в подстрочной ссылке. Зачем понадобилось Биласу переводить документ? А затем, что таким образом он, как автор перевода, получил возможность внести в текст письма свое «уточнение». Им и стала фраза об убийствах мирного населения участниками спецгрупп. Вот как этот фрагмент выглядит в редакции Биласа:

    «У зв'язку з тим, що комплектування спецгруп проводилося за принципом пiдбору агентiв-бойовикiв, як були перевiренi на виконаннi завдань лiквiдацii оунiвського бандитизму (у тому числi вбивств населення, яке спiвчувало ОУН-УПА. — Авт.), — з боку учасникiв спецгруп за весь час iх iснування не було нi одного випадку зради»[1386].

    А дальше дело было за малым — всем ретрансляторам осталось немного подправить абзац, сделать при необходимости обратный перевод на русский, и «скромно» опустить в комментарии Биласа уточнение «Авт.». Таким образом, фраза «у тому числi вбивств населення, яке спiвчувало ОУН-УПА» вошла в «тело» документа как первозданный текст. Все желающие могут убедиться в этом, зайдя на небезызвестный сайт oun-upa.org.ua в раздел «Документы». Остается вопрос — знал ли Билас, что его «документ» будет использоваться именно таким образом? Безусловно, знал. Достаточно просмотреть главу его книги, которая называется «Специальные провокационно-разведывательные группы НКВД-МГБ», чтобы убедиться в этом. Она полностью посвящена уже неоднократно цитированным мною басням о «преступной» деятельности спецгрупп, убивающих под видом УПА мирное население Западной Украины. Характерно, что текст Биласа буквально совпадает с текстом Идьзо. По всей видимости, второй никогда не сидел в «тайных московских архивах», а полностью передрал текст у первого[1387].

    7

    Фальшивые экспонаты выставки

    Фальсификации «свидомых» украинских историков, впрочем, не сводятся к одной лишь «докладной Рясного». 10 октября в Киеве Институт национальной памяти и львовский «Центр исследования освободительного движения» (ЦДВР) презентовали новую книгу под названием «УПА: история непокоренных», которая, по сути, является расширенным печатным вариантом одноименной выставки, устроенной в Музее Великой Отечественной войны.

    И соответствующее обмундирование, и погоны, и сжимаемые в руках ППД, и даже поблескивающие на солнце медали — все должно убедить восприимчивого зрителя, что перед ним те самые зловещие спецгруппы «кровавой гэбни», массово вырезавшие по карпатским селам мирное население Западной Украины.

    Как откровенно пишет в предисловии к фотоальбому директор ЦДВР В. Вьятрович, «фотографии являются мощным способом для утверждения в общественном сознании настоящего образа украинского повстанца». И соответственно, добавлю я, его антипода — советского эмгэбиста.


    «Легендована МГБ боївка СБ ОУН».


    «Легендована МГБ боївка „Довбуша“». 13 липня 1947 р.


    Что ж, бригада пропагандистов из ЦДВР во главе со своими кураторами из президентского Института национальной памяти очень верно «рассчитали» силу воздействия зрительного образа на сознание человека. Только не учли двух вещей. Во-первых, фотографии, на которых якобы изображены спецгруппы НКВД-МГБ, уже неоднократно публиковались в других изданиях, и там под ними стояли совершенно иные подписи. Притом издания эти не «москальские», а самые что ни на есть украинские, к примеру, выпущенная в 2002 году Институтом истории НАН Украины коллективная монография «Политический террор и терроризм на Украине XIX–XX ст.». А во-вторых, достаточно любому мало-мальски ориентирующемуся в вопросе человеку на них взглянуть, чтобы сразу сделать вывод, что изображенные на фото «эмгэбисты» не имеют никакого отношения к упомянутым спецгруппам.

    Однако обо всем по порядку.

    С продвижением фронта в глубь территории Украины от командиров частей и соединений Красной Армии стали поступать сообщения, что националистические банды, действующие в районах западных областей УССР, часто прибегают к маскировке и совершают нападения на села под видом советских партизанских отрядов[1388].

    Эту же информацию подтверждали и сами партизаны. Более того, как докладывал командир Ровенского партизанского соединения № 1 В. Бегма, имеется ряд случаев, когда националисты под видом партизан в порядке помощи получают в частях Красной Армии вооружение и боеприпасы. «Красная Армия довольно охотно помогает партизанским отрядам, — писал он в донесении 5 февраля 1944 года, — но некоторые командиры частей еще не поняли этой провокации, проводимой националистами»[1389].

    Подобные провокации вводили в обман не только красноармейцев, принимавших бандеровцев за своих, но и, что главное, местное население. К примеру, в феврале 1943 года отряд бандеровцев, переодетых советскими партизанами, ввел таким образом в заблуждение жителей села Парослое Сарненского района Ровенской области, которые весь день угощали банду, а вечером бандеровцы устроили резню. Всего было уничтожено 173 человека, удалось спастись лишь двум селянам, которые оказались завалены трупами, и шестилетнему мальчику. Позднейший осмотр показал исключительную жестокость, с которой была совершена бойня. С нескольких человек сняли кожу, женщин насиловали, а после отрезали груди, носы, уши, выкалывали глаза и отрезали головы. Затем «борцы за нэзалэжну» устроили пьянку в доме местного старосты. После ухода банды среди разбросанных на столе бутылок из-под самогона и остатков еды был найден 12-месячный младенец, прибитый ножом к столу, во рту которого торчал недоеденный огрызок соленого огурца[1390].

    Эти данные польских историков подтверждаются и советской стороной. Как докладывал 13 февраля 1944 года командующий войсками 13-й армии генерал-лейтенант Н.П. Пухов, «население почти всех сел сильно напугано действиями бандеровцев, которые творят свои преступления часто под видом советских партизан. Поэтому в разговоре с нами неохотно дают показания, часто смешивают с партизанами, заявляя, что и те и другие грабят»[1391].

    Однако провокационными «переодеваниями» в советских партизан дело не ограничилось.

    С приходом Красной Армии на территорию Западной Украины в донесениях армейского командования все чаще стали фиксироваться случаи, когда бандеровцы не только нападают на мелкие отряды красноармейцев и одиночных бойцов, отставших на марше от своих частей, но и снимают с убитых одежду, забирают ордена и медали. Об этом же писал в своих воспоминаниях командующий 1-й гвардейской танковой армией генерал-полковник М.Е. Катуков: «Бродили в районе банды бандеровцев. Бродили под видом обычных крестьян, так что трудно было разгадать, кто они такие. Нападали на отдельных бойцов. Убивали, забирали оружие, обмундирование, документы»[1392].

    Стоит добавить, что эта тенденция сохранялась и после окончания войны. Как докладывал 28 декабря 1945 года генерал-майор Л.И. Брежнев, в то время начальник политуправления Прикарпатского военного округа, «большинство случаев нападений бандитов совершено именно на одиночных военнослужащих во время их передвижения по селам, безлюдным дорогам или в ночное время в селах на квартирах. Многие из случаев нападений совершены бандитами в ноябре. Пользуясь элементом внезапности и превосходства в силах — нападение нескольких на одного, бандиты добивались успеха. Цель многих таких нападений — добывание оружия, обмундирования, документов, орденов и т. п…

    В 24.00 29 ноября в селе Залесье Снятинского района группа бандитов внезапно напала на ефрейтора Куприхина из 88-го ОДЭБ. Бандиты огнем из 3 автоматов тяжело ранили Куприхина, сняли с него гимнастерку, отобрали медаль „За боевые заслуги“, гвардейский значок и автомат. Тяжело раненный Куприхин не смог сопротивляться…

    13 ноября в центре с. Поцикув лейтенант Козырев, рядовые Никитин и Карпунин из 223-го зенитного артилерийского полка были обстреляны из-за изгороди автоматным огнем. Бандиты убили лейтенанта Козырева и рядового Никитина… Выяснилось, что с лейтенанта Козырева бандиты сняли обмундирование, взяли пистолет и документы, а с красноармейца Никитина сняли шинель и ботинки…

    Младший лейтенант Фатеев и старшина Карев охраняли подсобное хозяйство 295 СП в селе Висневце. Командир роты направил их в соседнее село Майдан Средний в 1,5 км от села Висневце за кузнецом. Возвращаясь обратно, Фатеев и Карев были внезапно обстреляны на окраине села. Бандиты убили Фатеева и тяжело ранили Карева. Кое-как ползком он добрался до роты. На место происшествия выехали 2 подвижные группы. Установили, что бандиты зверски изуродовали лейтенанта Фатеева, сняли с него обмундирование, забрали автомат и револьвер…

    Рядовые Вычелат и Булягин из 565-го СП 7 ноября возвращались из служебной командировки и по приказанию лейтенанта Беляева пошли в село Делятин за сеном для лошадей. Оба зашли в дом местной жительницы Гуляк, обещавшей продать сено. Группа бандитов до 15 человек напала на этот дом и убила обоих рядовых, хозяйку дома и ее 14-летнюю дочь. Оставшаяся в живых вторая 17-летняя дочь гражданки Гуляк рассказала, что один из рядовых был сначала ранен, а затем расстрелян бандитами. Бандиты забрали у убитых документы, 3 медали „За отвагу“ и 2 карабина…

    Около села Добромысль 21 ноября в 16.00 банда напала на группу бойцов 142-го отдельного кабельного шестового батальона связи. Бандиты убили рядового Ульяновского и ранили ефрейтора Мочанова, забрали повозку, карабин с 90 патронами, ордена и документы убитого и увезли его труп».

    А далее Леонид Ильич обратил внимание на одну довольно характерную деталь: «В ликвидированных бандах часть бандитов оказалась в форме военнослужащих Красной Армии, с орденами и медалями… В числе убитых 1 бандит был в форме майора РККА с орденом Славы 3-й степени. Другой бандит — в форме старшего лейтенанта РККА, одетый в обмундирование и с орденами, принадлежащими пропавшему без вести 7 ноября с. г. командиру батареи 465-го СП лейтенанту Филиппову…»[1393]

    Через месяц в другом своем донесении Брежнев вновь вернулся к вопросу воровства обмундирования и наград:

    «Зарегистрирован ряд новых нападений на одиночных бойцов, офицеров, советский и партийный актив. В селе Хомчин — 18 км южнее г. Коломыя — 10 января бандиты убили косовского райвоенкома капитана Захарова и начальника 3-й части этого РВК Акулова. Бандиты ограбили убитых офицеров, унеся их оружие, документы и одежду.

    Гарнизон села Подпечеры под командой начальника капитана Чертенкова, производя прочесывание села, вступил в бой с бандой. В бою были убиты 3 бандита. Среди них бандит Стадий Михаил Дмитриевич — районный руководитель по кличке „Юра“. По документам, найденным у него, установлено, что он в свое время убил заместителя начальника политотдела 38-й армии полковника Голубева. У Стадия были найдены партийный билет на имя Ирины Дмитриевны Титарчук, кандидатская карточка на имя Сурика Оганесяна, 12 комсомольских билетов, более 100 красноармейских книжек, орден Отечественной войны 2-й степени, 2 ордена Славы 3-й степени, медаль „За отвагу“, 2 медали „За боевые заслуги“ и медаль „За победу над Германией“»[1394].

    Со своей стороны, управление контрразведки «СМЕРШ» 1-го Украинского фронта и управления НКВД западных областей УССР докладывали, что при проведении операций по ликвидации националистических бандформирований во вскрытых бандеровских схронах и бункерах их сотрудники также находят в больших количествах советские ордена, медали, форму и красноармейские книжки. К примеру, при ликвидации проводника ОУН Карпатского края Я. Мельника-«Роберта» 1 ноября 1946 года в его схроне на горе Яворина Болеховского района Станиславской области чекисты обнаружили 28 орденов и медалей СССР, 11 партбилетов, 9 кандидатских карточек, 30 комсомольских билетов, 180 военных билетов, 55 красноармейских книжек, 78 советских паспортов и др. документы[1395].

    Зачем понадобились бандеровцам в таком количестве советская военная форма и ордена? Ответ пришел очень скоро.

    Из сообщения управления контрразведки «СМЕРШ» 1-го Украинского фронта: «15 февраля 1944 г. в районе села Микулино, в 16 км от гор. Ровно, была установлена действующая бандгруппа, одетая в форму военнослужащих, которая похитила бойца саперного батальона 121-й ГГСД Кофтуна и увела его в неизвестном направлении»[1396].

    Из сообщения Волынского обкома КП(б)У (март 1944 года): «В селе Сильно Цуманского района появилась банда в количестве 30 чел. в форме советских военнослужащих, которая оставила в сельсовете приказ от имени „Революционного трибунала“, запрещающий являться на приписку и угрожающий расправой тому „как изменнику Родины“. Такие же приказы они расклеили на постройках села»[1397].

    Из сообщения Ровенского обкома КП(б)У (апрель 1944 года): «В ночь на 10 апреля группа лиц в военной форме, вооруженных автоматами, гранатами и винтовками, сделала налет на сельсовет села Плоски Ровенского района. При налете забраны списки и описи имущества хозяйств, денежные документы и квитанции по расчету с крестьянами по госпоставкам, а также 1753 рубля денег, предназначенных для расчета за сданный хлеб и другие продукты по госпоставкам»[1398].

    Из сообщения Тернопольского обкома КП(б)У (апрель 1944 года): «13 апреля 1944 г. бандгруппа в количестве 15 человек, вооруженная винтовками и пулеметом, одетая в форму красноармейцев, явилась в село Снегиревка Вишневецкого района Тернопольской области, убила председателя сельсовета и вырезала всю его семью. А 26 апреля бандгруппа „Морозенко“ прибыла в село Котляровское Педеркальского района, забрала председателя и секретаря сельсовета и повесила их в лесу за то, что они не выполнили приказа бандитов „Морозенко“ о мобилизации жителей села Котляревское в УПА»[1399].

    Из сообщения управления контразведки «СМЕРШ» 1-го Украинского фронта: «10.11.1944 года в с. Коловерть Ровенской области был убит заместитель председателя сельсовета Веремко Василий Николаевич при следующих обстоятельствах. Ночью на квартиру Веремко вошли двое неизвестных, одетых в форму военнослужащих Красной Армии; предъявив ему документы, что они являются работниками отдела контрразведки „СМЕРШ“, потребовали от него выделить в их распоряжение две пароконные подводы. В процессе беседы бандиты предложили Веремко помогать им в выявлении бандеровцев. Получив от него согласие, они вывели Веремко на окраину села и там его убили, оставив записку следующего содержания: „Внимание! Такое наказание постигнет каждого выслужника, доносчика и агента НКВД, который своей подлой работой будет вредить украинской националистической революции“»[1400].

    О том, какое серьезное значение придавалось бандеровским провокациям, говорит тот факт, что о них информация поступала непосредственно высшему руководству страны. Так, 12 декабря 1944 года НКВД СССР докладывал Председателю Государственного Комитета Обороны И.В. Сталину, что 29 ноября банда численностью до 180 человек совершила нападение на село Белый Камень Олесского района Львовской области. Оцепив под видом войск НКВД село, бандиты собрали, якобы для проведения государственных хлебопоставок, 18 бойцов истребительных батальонов и расстреляли их. Бандитами были также убиты второй секретарь райкома ЛКСМУ, заведующий районо, участковый, уполномоченный РО НКВД, четыре члена РО НКВД и семь бойцов Красной Армии. Бандиты увели председателя и секретаря сельсовета, захватили оружие и подорвали автомашину, на которой приехали в село упомянутые выше бойцы Красной Армии[1401].

    Понятно, что чекисты старались максимально быстро выявить и ликвидировать провокационные группы, дискредитирующие их ведомство в глазах населения, и тем не менее, несмотря на все их усилия, бандеровский маскарад продолжался.

    Как писал 20 февраля 1945 года в ЦК КП(б)У секретарь Станиславского обкома М.В. Слонь, «оперировавшие в Карпатских горах многочисленные банды УПА, в связи с перенесением театра военных действий в западную часть Закарпатья, в течение октября-ноября месяца 1944 года произвели перемещение. Некоторые из них перешли в районы Тернопольской области, но значительная часть осталась оперировать в различных районах Станиславщины… Бандиты под видом военнослужащих Красной Армии и работников НКВД насильно уводят местных граждан, лояльно настроенных к советской власти, многих из которых расстреливают на месте»[1402].

    Из сообщений организационно-инструкторского отдела ЦК КП(б)У (август-сентябрь 1945 года):

    «В ряде случаев бандиты действуют переодетыми в красноармейскую форму с орденами и медалями…

    4 августа 1945 г. в селе Шешевцы Борщевского района Тернопольской области группа бандитов, одетая в красноармейскую форму, разбила два трактора, сожгла молотилку и уничтожила документы в сельском Совете…

    26 сентября в селе Товсто-Бабы Монастыриского района Дрогобычской области пять бандитов в красноармейской форме убили заведующего оргинструкторским отделом райкома КП(б)У тов. Кнуренко, секретаря райкома ЛКСМУ тов. Рабуна и оперуполномоченного райотдела НКВД тов. Верещака.

    27 сентября днем в селе Каменка-Лесная Магеровского района Львовской области два бандита в красноармейской форме с орденами убили председателя сельсовета тов. Лущика, его жену и дочь»[1403].

    Из сообщения политуправления Прикарпатского военного округа (июль 1946 года): «В селе Мильск Рожищинского района Волынской области 7 бандитов, вооруженных автоматами, одетых в красноармейскую форму, зверски замучили председателя сельсовета Романюка и участкового уполномоченного РО МВД Столярчука. Бандиты выкололи им глаза, искололи кинжалами, прикладывали к телу каленое железо, били шомполами»[1404].

    Из сообщений Станиславского обкома КП(б)У (июнь-июль 1946 года): «В ночь на 18 июня с.г. группа бандитов численностью до 15 человек, переодетых в форму бойцов и офицеров Красной Армии, пыталась разоружить истребгруппу с. Струтень Нижний Рожнятовского района; бандитам удалось захватить командира ИГ т. Пикула. Находившиеся в помещении ИГ участковый уполномоченный милиции с группой бойцов открыли стрельбу и вступили в бой с бандой. Участковый Тесля отразил нападение бандитов и освободил начальника ИГ.

    31 июля с. г. в с. Корнич Коломийского района неизвестными четырьмя бандитами, одетыми в форму Красной Армии, был убит военрук истребительного батальона с. Корнич сержант Лекомцев (из 448 СП ВВ МВД), после чего бандитами взяты и уведены в лес заведующий РайОНО Коломыйского района, он же уполномоченный по хлебозаготовке в этом селе Иванов Иван Герасимович, секретарь райисполкома Кузнецова Любовь Георгиевна, заведующая райплодоовощ Трейчук Николай Васильевич и боец истребительного батальона Фатурчак»[1405].

    Из сообщения Львовского обкома КП(б)У (октябрь 1947 года): «…Действия бандитов носят нередко провокационный характер. Так, например, 27 октября в 20.00 в селе Каменополь Новоярычевского района под видом сотрудников органов МГБ, якобы из Винниковского района, пришли три вооруженных бандита, одетые в форму МГБ и, спровоцировав этим председателя колхоза и двух бойцов истребительного батальона, увели их в помещение сельсовета и там учинили над ними расправу. Бандитами убит председатель колхоза т. Дзюмак Иван Федорович, 1898 года рождения, и командир группы истребительного батальона Карабин Иосиф Григорьевич, 1911 года рождения. Бандитами разоружен боец истребительного отряда Сенькив Петро. Сожжены документы сельсовета и сорван телефонный аппарат»[1406].

    Здесь следует подчеркнуть, что все вышеперечисленные факты провокационных действий националистического бандподполья носили не эпизодический характер, а были целенаправленной кампанией. И это подтверждают сами оуновские документы.

    В ноябре 1944 года по военному округу «Заграва» (Волынь и Полесье) УПА-«Север» был издан приказ Ч. 8 «Командирам формаций и бригад», которым предписывалось в каждой бригаде УПА создавать специальную боевку в количестве 15–30 человек. Эти спецбоевки, переодетые в советскую форму, предназначались для выполнения специальных диверсионно-террористических функций[1407].

    Аналогичный приказ № 9/44 от 25 ноября 1944 года был издан и по УПА-«Запад». В нем говорилось: «…шире использовать засады, внезапные нападения, действия под видом противника (переодевшись в советскую военную форму)»[1408].

    Как показывал на допросе 30 марта 1945 года задержанный военно-мобилизационный референт ОУН Кременецкого округа и начальник штаба куреня «Крука» Л. Яскевич-«Камень», провокационные группы, действовавшие под видом красноармейцев и сотрудников НКВД, были и в УПА-«Юг». В частности, согласно его показаниям, из действовавших на территории Кременецкого округа трех отрядов УПА в двух такие группы существовали. В отряде А. Присяжнюка-«Герасима» имелась группа в количестве 140 человек, которая, переодевшись в советскую форму, действовала под видом частей Красной Армии в Шумском и Дедеркальском районах. А уже известный нам по информации Тернопольского обкома отряд «Морозенко» в количестве 60–80 человек был полностью переодет в советскую военную форму и промышлял на территории Ланивецкого и Вишневецкого районов[1409].

    Однако наиболее часто к провокациям с переодеванием прибегали отличавшиеся особой жестокостью боевки Службы безпеки ОУН (БСБ). Так, в приказе СБ референтурам СБ военных районов и комендантам станиц от 29 мая 1944 года наряду с требованием уничтожать не только лояльно настроенных к советской власти граждан, но и «за одного виновного члена семьи уничтожать всю родню», говорилось, что «все вражеские документы, комплекты войсковой военной одежды» необходимо высылать непосредственно руководству СБ[1410].

    Действиям легендированных «пiд маску советiв» БСБ была в основном посвящена специальная докладная записка, которую подготовил 17 января 1945 года для народного комиссара внутренних дел УССР В.С. Рясного нарком госбезопасности С.Р. Савченко.

    «Народному комиссару внутренних дел УССР

    Комиссару государственной безопасности 3-го ранга тов. РЯСНОМУ

    ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА об ухищрениях, применяемых бандитами ОУН-УПА

    Возросший удар органов НКВД-НКГБ по разгрому оуновского подполья и бандформирований УПА и усилившееся, в связи с этим, стремление населения западных областей Украины к оказанию активной помощи нашим органам и войскам понуждают СБ и руководителей бандформирований УПА, при проведении своих бандитских налетов, становиться на путь провокационных ухищрений и маскировки бандитов под бойцов и офицеров Красной Армии, войск НКВД и сотрудников НКВД и НКГБ.

    Бандиты, прикрываясь формой войск Красной Армии и наших органов, зачастую с орденами и медалями Советского Союза, группами появляются в селах и под видом офицеров и бойцов Красной Армии или сотрудников НКВД-НКГБ, в ряде мест проводят свою террористическую и другую подрывную деятельность, уничтожают низовой советско-партийный актив, официальных работников наших органов, агентурно-осведомительную сеть и членов их семей.

    Находясь под постоянным страхом возрастающего внедрения нашей агентуры в ОУН и бандформирования УПА, СБ прибегает к убийству всех лиц, вызывавшихся по каким бы то ни было причинам в органы НКГБ и НКВД. Семьи заподозренных в связях с нами, как правило, также уничтожаются СБ.

    Из числа зафиксированных нами фактов ухищрений бандитов в проводимой ими террористической и подрывной деятельности следует отметить:

    6.10.44 года в селе Волошиново Старосамборского района Дрогобычской области бандитами, одетыми в форму милиции, повешен председатель сельского совета Кричковский Михаил Иванович.

    В тот же день в с. Караевичи Ровенскогор-на, Ровенской обл. бандгруппа численностью до 15 человек, одетых в форму войск НКВД, ворвалась в дом местной жительницы Мельник и предложила ей отвести их к председателю сельсовета.

    Выполнить требование бандитов Мельник отказалась, за что была избита шомполами, а затем в присутствии остальных членов семьи расстреляна.

    10.10.44 года в с. Сварзево Краснянского р-на, Львовской обл. 3 вооруженных бандита, одетых в форму военнослужащих Красной Армии, внезапно напали на сотрудника Краснянского РО НКГБ, обезоружили его, отобрали документы, а затем нанесли ему несколько огнестрельных ранений и скрылись.

    19.10.44 года в село Подберезцы Залещицкого района Тернопольской области, ворвалась бандгруппа УПА в количестве 4 человек, одетых в форму бойцов Красной Армии и, выдав себя за сотрудников НКВД, забрала 14 человек призывников, 1924 года рождения, и увела их в лес.

    27.10.44 года, в 11 часов дня, бандгруппа в количестве 12 человек, одетых в форму офицерского и рядового состава Красной Армии, совершила налет на сельсовет села Шубренцы-Борисполе Садогородского района Черновицкой области, где проводилось совещание местного советского актива. […]

    3.1.45. г., в 13 часов 30 минут, в помещение Лучицкого сельсовета Сокальского района Львовской области вошла группа боевиков СБ, переодетых в женское платье.

    Бандиты убили находившегося в сельсовете бойца истребительного батальона Берга и, тяжело ранив участкового оперуполномоченного НКВД Телегина и секретаря сельсовета Пелех, скрылись.

    НКГБ УССР, своевременно разоблачив замыслы и провокационные методы ОУН и УПА, дал специальные указания всем УНКГБ западных областей Украины о выявлении и ликвидации бандитско-террористических групп ОУН-УПА, маскирующихся под военнослужащих Красной Армии и НКВД-НКГБ.

    Мероприятия по выявлению действующих провокационными методами бандгрупп УПА и „боевок“ СБ и ликвидацию их продолжаем.

    (Народный комиссар государственной безопасности УССР) (комиссар государственной безопасности 3-горанга САВЧЕНКО) (17 января 1945 г. № 58/с г. Львов»[1411].)

    Одной из таких легендированных БСБ и была запечатленная на фотографии боевка референта СБ сотника Л. Гринишака-«Довбуша» (стоит третий слева), которая действовала в Надвирнянском районе Станиславской области. «Прославились» эти боевики тем, что в 1951 году в форме офицеров МГБ совершили нападение на районную больницу, в которой находилась на излечении после ранения при задержании оуновка А. Попович-«Ружа», жена «Довбуша». В результате нападения боевики СБ похитили «Ружу», убив при этом двух солдат внутренних войск[1412].

    Справедливости ради стоит отметить, что был в биографии «Довбуша» один эпизод, из-за которого, по-видимому, современные бандеровские пропагандисты и пытаются представить его агентом-боевиком МГБ. В 1952 году «Довбуш» был захвачен чекистами, которые всячески пытались привлечь его на свою сторону с целью выйти на референта СБ ОУН Карпатского края полковника М. Твердохлеба-«Грома». «Довбуш» сделал вид, что согласен оказать помощь в захвате или ликвидации «Грома», но, воспользовавшись предоставленной свободой, вновь бежал в подполье и вернулся к «Грому». 17 мая 1954 года в результате чекистско-войсковой операции бункер «Грома» все же был обнаружен и блокирован. Не желая сдаваться живым, Твердохлеб-«Гром» застрелился, а «Довбуш», вновь захваченный несколькими днями ранее, был осужден и получил за свои «художества» высшую меру наказания. Таким образом, следует признать, что в отличие от многих своих «побратимов», охотно соглашавшихся помогать органам безопасности, «Довбуш» остался верным своим идеалам до конца.

    Поэтому омерзительно вдвойне, когда бандеровские пропагандисты из ЦДВР не только объявляют спецгруппой МГБ свою же собственную, переодетую в советскую форму боевку Службы безпеки, но еще и вешают ярлык агента-боевика на человека, который один из немногих сохранил верность ОУН до конца.

    По поводу изображенных на другой фотографии конкретно сказать ничего не могу, но, думаю, по их внешнему виду и так понятно, что это тоже легендированная «пiд маску советiв» БСБ или боевка ОУН.

    Как мы помним, настоящими агентами-боевиками МГБ были участники националистического подполья, захваченные или явившиеся с повинной, которые в обмен на различные преференции со стороны советской власти готовы были сдавать органам своих «боевых побратимов» и способствовать их ликвидации. Используя их широкие связи внутри подполья, знания о тактике и приемах конспирации бандеровцев, чекисты ставили перед агентами-боевиками задания проникать в подполье для физического устранения или подведения под оперативный удар руководящего состава ОУН-УПА и разложения изнутри «повстанческих» формирований.

    Таким образом, настоящие агентурно-боевые группы МГБ советской формы и орденов не могли носить в принципе. Во-первых, ни формы, ни боевых орденов они не заслужили, а во-вторых, если бы они появились в подобном виде в подполье, то были бы сразу расшифрованы и уничтожены.

    Вот для сравнения фотография настоящей агентурно-боевой группы Станиславского УМГБ во главе с офицером-куратором.


    Агентурноо-боевая группа вместе с полковником МГБ В. Захаровым.


    Почувствуйте разницу!

    8

    Заключение

    Познакомившись с реальными документами из фондов тех самых, «закрытых», по утверждениям украинских историков, архивов, мы можем ответить на поставленные в начале статьи вопросы.

    Прежде всего следует констатировать, что чекистам удалось найти адекватный ответ на изменившуюся тактику бандеровского подполья, и спецгруппы наряду с оперативно-войсковыми группами и истребительными батальонами из местных жителей заняли достойное место в арсенале советских спецслужб и с успехом применялись в борьбе с националистическими бандформированиями. Итак, спецгруппы НКВД представляли собой специальные оперативно-боевые подразделения, которые комплектовались из захваченных или явившихся с повинной участников подполья, которые, в свою очередь, в обмен на всевозможные преференции и льготы с советской стороны готовы были уничтожать в подполье членов ОУН-УПА. По словам активного участника оперативных мероприятий по борьбе с ОУН И. Куприенко, для выполнения поставленных задач агенты-боевики «под руководством оперативных работников готовили и разыгрывали целые представления с мизансценами. Это была настоящая актерская работа»[1413]. Стоит добавить, что с 1946 года спецгруппы в оперативных документах МВД-МГБ УССР получают название агентурно-боевых (АБГ). Этот термин, кстати, как нельзя лучше показывает как состав участников АБГ, так и стоявшие перед ними задачи.

    В то же время деятельность спецгрупп не была и безупречной. Случалось, что агенты-боевики вспоминали свои подпольные «привычки» и, пользуясь особым положением в органах и недостаточным контролем со стороны офицеров МГБ, занимались поборами и грабежами сельского населения. Подобные случаи советское руководство расценивало как дискредитацию и подрыв собственного авторитета у населения столь проблемного региона, каким были недавно присоединенные земли Западной Украины, поэтому наказание следовало незамедлительно. Невзирая на всю оперативную ценность, агентов-боевиков привлекали к уголовной ответственности, и те получали большие сроки. Несли наказание и офицеры, допустившие нарушение закона со стороны своих «подопечных» — их понижали в должности или же вообще увольняли из органов. Однако подобные случаи за весь десятилетний период использования спецгрупп были единичными — их наберется не более полутора десятков, в то время как спецгрупп только в 1945 году насчитывалось уже 156 (1783 человека). Таким образом, нарушения закона участниками спецгрупп никак не носили ни массового, ни уж тем более спланированного характера. Более того, ни единого факта убийств мирных граждан участниками спецгрупп в архивных документах не зафиксировано.

    Поэтому все утверждения бандеровских пропагандистов о спецгруппах как отрядах переодетых сотрудников НКВД, вырезающих под видом УПА мирное население с целью дискредитации националистического подполья, следует признать очередным ревизионистским мифом в рамках развязанной властью пропагандистской кампании по глорификации бандеровщины. Внедрение этого мифа в массовое сознание граждан Украины преследует двоякую цель: с одной стороны, вновь очернить советское прошлое страны, а с другой, обвинить в массовых убийствах гражданского населения советские органы госбезопасности, тем самым позволив избежать юридической и моральной ответственности истинным виновникам развязанного террора — самим бандеровцам.

    Однако отсутствие «доказательной» базы вынуждает украинских историков опускаться до банальной подделки архивных материалов. Здесь расчет строится, во-первых, на исключительной наглости фальсификаторов и, во-вторых, на том, что основная масса населения не имеет возможности ознакомиться с этими материалами в архиве. К тому же, как мы помним, украинские фальсификаторы априори объявили все материалы по спецгруппам «недоступными» по вине Москвы.

    На самом деле, как могли убедиться читатели, все эти рассуждения не соответствуют действительности, а попросту говоря — лживы. Более того, в центральных и региональных архивах Украины сохранился огромный массив документов, который позволяет дать однозначный ответ, на чьей совести десятки тысяч загубленных жизней простых колхозников, учителей, врачей, механизаторов. Во-первых, это документы, захваченные у самих «повстанцев». Выше мы цитировали некоторые оуновские инструкции, «вказивкы» и листовки, изъятые при ликвидации или захвате бандеровских проводников, в которых прямо призывалось к убийству лиц, сочувствующих советской власти, притом рекомендовалось «не жалеть ни взрослых членов их семей, ни детей». Сохранились так называемые «черные списки», составленные СБ ОУН на жителей того или иного села, подозреваемых в сотрудничестве с советской властью, по которым впоследствии проводились «карательные» акции. Сохранились, в конце концов, многочисленные «Звиты» (отчеты) подразделений УПА, проводников ОУН и референтов СБ о выполнении этих «карательных» акций с перечнем замученных и уничтоженных граждан. Характерно, что жестокие террористические методы применялись ОУН-УПА по большей части против самих же украинцев. К примеру, из 11 725 зарегистрированных убийств, совершенных украинскими националистами за период с февраля 1944 по декабрь 1946 года, в более чем в половине случаев (6250) жертвами стали местные жители — украинцы. Если же сюда отнести и погибших бойцов истребительных батальонов, то доля украинцев среди жертв возрастет почти до 2/3 всех случаев.

    Во-вторых, сохранились документы внутренней, под грифом «Совершенно секретно», переписки секретарей обкомов и райкомов КП(б)У западных областей с Политбюро ЦК КП(б)У, в которой партийное руководство в постоянном режиме информировалось о всех террористических актах, совершенных националистическими бандформированиями против гражданского населения.

    И, в-третьих, — это оперативные документы НКВД-МГБ по розыску участников националистического подполья и следственные дела прокуратуры, в которых собраны результаты многочисленных, в том числе технических и судебно-медицинских, экспертиз, протоколы допросов арестованных бандеровцев, которые позволили установить конкретных участников бандеровского подполья, совершивших то или иное преступление, и вынести им обвинение.

    Насколько серьезны и доказательны эти документы, свидетельствует хотя бы тот факт, что в 90-х годах, уже после получения Украиной «нэзалэжности», и на фоне проводимой в массовом порядке реабилитации «жертв сталинских репрессий», подавляющему большинству бандеровцев после повторного изучения коллегией прокуратуры их уголовных дел в реабилитации было отказано.

    Из приведенного выше материала можно сделать однозначный вывод: к провокационным действиям, направленным на дискредитацию советской власти и ее органов госбезопасности, прибегали именно участники националистического подполья, которые, переодевшись в форму красноармейцев или сотрудников НКВД, совершали от имени Советов убийства лояльно настроенного к власти населения. Таких фактов я привел более чем достаточно.

    Естественно, это лишь малая часть из внушительного списка бандеровских провокаций, который можно составить по сохранившимся в архивах документальным источникам. Сколько же их было совершено в действительности, остается только гадать. Ясно одно: убийства и грабежи, совершаемые бандеровцами «пiд маскою советiв», воспринимались окружающими именно как преступления представителей власти и, таким образом, способствовали формированию у населения как негативного образа всей советской власти в целом, так и отрицательного отношения к проводимым ею мероприятиям. Националистическое подполье получало новых «симпатиков», и гражданский конфликт на Западной Украине разгорался с новой силой.

    В заключение остается добавить, что деятельность специальных, или агентурно-боевых, групп не ограничилась лишь начальным этапом борьбы советских спецслужб с националистическими бандформированиями. АБГ использовались на протяжении всего периода противостояния в западноукраинском регионе и сыграли решающую роль в поражении бандеровского подполья. Именно благодаря им были ликвидированы или захвачены последние главари подполья Р. Кравчук-«Петро» (21 декабря 1951 г.), П. Федун-«Полтава» (23 декабря 1951 г.), В. Галаса-«Орлан» (11 июля 1953 г.) и В. Кук-«Лемиш» (23 мая 1954 г.). Однако на этом деятельность спецгрупп не закончилась. Накопление опыта и увеличение количества надежных агентов-боевиков позволили чекистам перейти от использования отдельных АБГ к созданию на их базе целых легендированных Проводов ОУН, от имени которых советские спецслужбы с успехом вели оперативные игры с зарубежными центрами украинских националистов и разведками Великобритании и США. Главными задачами этих игр были вывод на территорию УССР и захват эмиссаров и курьерских групп закордонных центров ОУН, дезинформация оуновских центров и иностранных разведок, углубление раскола между конкурирующими организациями националистов за рубежом и внедрение в закордонные центры ОУН и вражеские спецслужбы собственных агентов. Но это уже тема для другого исследования.

    Александр Дюков

    Эстонский миф о «советской оккупации»

    Борьба с памятью о Великой Отечественной войне в Эстонии ведется уже давно, однако в последний год эта борьба вышла на принципиально иной уровень. От слов официальный Таллин перешел к делу, к искоренению символов Великой Победы. 30 ноября 2006 года правительство Эстонии одобрило поправку в Уложение о наказаниях, согласно которой публичное использование и распространение символов «оккупационных режимов, связанных с разжиганием национальной розни подлежит наказанию». Таким образом, серп и молот были законодательно приравнены к свастике; символика спасшей мир от нацизма Красной Армии — к нацистской символике. Это был плевок в лицо каждому ветерану Великой Отечественной, каждому, чьи деды и прадеды воевали под красным знаменем, каждому, кому дорога память о Великой войне.

    Этим плевком дело не ограничилось; 10 января 2007 года парламент Эстонии принял «Закон о защите воинских захоронений». Новый законодательный акт разрешал перезахоронения останков солдат, коль скоро они были изначально похоронены в «неподходящих местах». Ни для кого не являлось секретом, что новый закон был направлен прежде всего против главного символа Победы в Эстонии — памятника павшим при освобождении Таллина советским воинам. И действительно, 15 февраля парламент принял поправку к «Закону о защите воинских сооружений», согласно которой правительство в течение 30 дней после вступления в силу закона должно переместить из центра Таллина «Бронзового солдата». Закрепляя достигнутый успех, эстонский парламент в тот же день принял законопроект, согласно которому 22 сентября — день освобождения Таллина от нацистских оккупантов — было переименовано в день борьбы и сопротивления. Лапидарнее всего смысл переименования праздника охарактеризовал эстонский президент Тоомас Ильвас: оказывается, никакого освобождения Эстонии не было; в сентябре 1944 года «группа бандитов-нацистов была изгнана другой шайкой — советскими войсками».

    Несмотря на протесты русской общины, «Бронзовый солдат» был выкорчеван из центра Таллина. Еще через некоторое время эстонские власти перешли от оскорбления памяти павших солдат к преследованию живых; прокуратура передала в суд уголовное дело против Героя Советского Союза, председателя Антифашистского комитета Арнольда Мери. В решении суда сомневаться не приходится; Герою Советского Союза грозит пожизненное заключение по обвинению в «геноциде».

    Чем же обосновывается такая ненависть к памяти о Победе? Почему освобождение Таллина от нацистских войск теперь в современной Эстонии рассматривают как акт агрессии?

    Ответ официального Таллина на эти вопросы хорошо известен. Освобождения Эстонии от немецких оккупантов не было, говорят нам эстонские политики: к моменту прихода советских войск власть в стране принадлежала не немцам, а национальному демократическому правительству Отто Тифа. Символом независимости, рассказывают эстонские историки, был сине-черно-белый триколор на башне Длинный Герман — национальный флаг, безжалостно сорванный советскими солдатами. После этого в Эстонии был якобы массовый террор против населения. Историк и бывший премьер-министр Эстонии Март Лаар пишет, что «в послевоенные годы по политическим соображениям в Эстонии было арестовано не менее 53 000 человек, на сегодня опубликованы имена 34 620 арестованных. В принудительные трудовые лагеря в промежутке с 1944 по 1953 год было отправлено от 25 000 до 30 000 человек, из них скончалось около 11 000»[1414]. В официальной «Белой книге» утверждается, что эти же самые цифры относятся к обоим «советским оккупациям»: «В ходе расследования советских репрессий к 2003 г. было задокументировано более 53 000 политических арестов, а также опубликованы данные о 34 620 арестованных. Эти цифры охватывают обе советские оккупации… В 1944–1945 гг. было арестовано примерно 10 000 человек, половина из которых умерла в течение двух первых тюремных лет. По разным оценкам, в 1944–1953 гг. в концентрационные лагеря было отправлено 25 000-30 000 человек, из которых примерно 11 000 не вернулись»[1415].

    Несмотря на разницу в цифрах и Лаар, и авторы «Белой книги» солидарны в толковании произошедшего; по их мнению, свергшими законное правительство Отто Тифа советскими оккупантами был устроен геноцид эстонского народа.

    На первый взгляд все выглядит достаточно убедительно. Однако при внимательном рассмотрении мы обнаруживаем, что все эти утверждения ложны.

    1

    Правительство Отто Тифа: флаги над Таллином

    Откуда взялось и что представляло собой «правительство Отто Тифа»? Официальная версия, распространяемая эстонским МИДом, гласит, что в марте 1944 года был создан Национальный комитет Эстонской Республики, через некоторое время провозгласивший себя носителем высшей государственной власти в Эстонии. «18 августа временный президент Юрии Улуотс назначил новое правительство во главе с Отто Тифом, — читаем мы на сайте МИД Эстонии. — В ситуации общей неразберихи предполагалось воспользоваться перерывом между отступлением немцев и приходом советских войск». Бывший премьер-министр Эстонии Март Лаар уточняет, что «Национальный комитет» был подпольным, антинацистским и антисоветским одновременно. Рассказы о борцах за свободу, сражавшихся «против Сталина и Гитлера», сегодня популярны практически везде. Проблема заключается в том, что в Эстонии таких борцов попросту не было.

    Так, сформировавший «правительство» Отто Тифа «временный президент Эстонии» Юрии Улуотс известен вовсе не отважными операциями против оккупировавших Эстонию немецких войск и не антинацистскими воззваниями. Улуотс известен своим выступлением по радио 7 февраля 1944 года — выступлением, в котором он обратился к эстонцам с призывом вступать в формируемые нацистами коллаборационистские подразделения. Не ограничившись одним заявлением, Улуотс совершил поездку по Южной Эстонии, агитируя местных жителей идти на призывные пункты. Помощники Улуотса в это время вели агитацию в других уездах.

    В результате деятельности Улуотса немцам удалось призвать 32 тысячи эстонцев, направленных в полки пограничной стражи, подразделения полиции и СС. У немецких оккупационных властей даже возникла мысль назначить Улуотса главой эстонского самоуправления, однако позиции действующего главы самоуправления доктора Мяэ в аппарате рейсхкомиссариата «Остланд» оказались сильнее, и назначение Улуотса на высокую должность не состоялось.

    Согласимся: на героя антинацистского сопротивления Юрии Улуотс как-то не тянет.

    18 августа 1944 года Улуотс сформировал так называемое «национальное правительство» во главе с Отто Тифом. Согласно официальной эстонской версии, деятельность этого «правительства» свелась к следующему: «Правительство издало номер „Riigi Teataja“ (правовые акты Эстонии), а также декларировало по радио (на английском языке) о своем нейтралитете в настоящей войне. На башне Длинный Герман был поднят государственный флаг Эстонской Республики. Правительство покинуло Таллин до прихода советских войск»[1416].

    Таким образом, Тиф со товарищи издали один номер газеты, выступили с радиообращением (причем не к народу, а к англичанам и американцам), повесили на башне национальный триколор и бежали куда глаза глядят. В современном Таллине полагают, что этого было достаточно для «восстановления национальной независимости». Ну что ж, если следовать подобной логике, то для восстановления Эстонской ССР необходимо всего-навсего сформировать «правительство», издать газету, выступить с радиообращением по-русски или по-китайски и поднять красное знамя над Таллином. Конечно, это отважное выступление будет немедленно подавлено полицией — однако каждому станет ясно, что действующее правительство Эстонии незаконно. Картина, конечно, абсурдная — в той же степени, что и заявления о восстановлении независимости «правительством» Отто Тифа.

    На самом деле смысл деятельности «правительства» Тифа заключался вовсе не в восстановлении независимости Эстонии. Как мы помним, это «правительство» было назначено Улуотсом 18 августа. А уже на следующий день, 19 августа, Улуотс обратился к жителям Эстонии с новым радиообращением. Он призывал эстонцев приложить все силы для борьбы с наступающими войсками Красной Армии и вступать в коллаборационистские формирования. Поверить в то, что Юрии Улуотс вышел в эфир без согласия оккупационных властей, невозможно — тем более что уже через три дня текст его выступления был опубликован в газете «Sakala»[1417]. Связь между созданием «правительства» Тифа и радиообращением Улуотса прослеживается невооруженным глазом и свидетельствует о том, что «национальное демократическое правительство» создавалось с ведома нацистских оккупационных властей. В преддверии большого наступления Красной Армии нацисты нуждались в новых эстонских солдатах и в лояльности уже призванных эстонцев. Правительство Отто Тифа решало этот вопрос: борьба с Красной Армией была объявлена им борьбой за независимость республики. Нацистов такая постановка вопроса, конечно же, устраивала.

    Самым ярким символом сотрудничества «национального правительства» с нацистами является эстонский триколор на башне Длинный Герман. В сегодняшнем Таллине этот флаг стал символом национальной независимости, растоптанной Красной Армией. Однако на самом деле государственный флаг Эстонии висел на башне не один.

    Наиболее полная история поднятия на Длинном Германе эстонского флага была опубликована в издававшемся в Стокгольме журнале «Викерлане» в далеком 1949 году. Эта публикация была основана на воспоминаниях человека, непосредственно участвовавшего в поднятии флага, — эстонца Эвальда Арувальда.

    «Генеральная инспекция находилась на Тоомпеа в здании Рийгикогу, и подчиняющаяся ей караульная команда состояла из эстонцев-легионеров. Комендантом Вышгорода был в то время эстонский офицер капитан Вяарт. Германское гражданское управление прекратило свою деятельность в Таллине 18 сентября, и власть перешла в руки военных. Немцы готовились к эвакуации. В среду, 20 сентября, во дворе замка Тоомпеа появился загруженный грузовик, в который отходящие немцы втиснули и алкоголь. Машину разгрузили в зале ожидания Рийгикогу. Любой военный мог взять и положить бутылку себе в карман. Вскоре началась настоящая попойка, и эстонский унтер-офицер Лепиксоо, набравшись храбрости, решил поднять эстонский флаг над башней Длинный Герман. Свастику спустили вниз, вместо нее подняли сине-черно-белый флаг. Возможно, это случилось между пятью и шестью часами пополудни.

    Сами участники, в том числе входивший в состав караульной команды лейтенант Теодор Туй, направились в приподнятом настроении спускаться с Вышгорода. На улице Рюйтли лейтенант Туй, находившийся в радостной эйфории, стал стрелять в воздух. Навстречу шел немецкий военнослужащий, который посчитал, что эстонцы стреляют в него. Он достал револьвер и выстрелил в лейтенанта Туя; тот оказался тяжело ранен в живот и умер. Между находившейся в нижнем городе немецкой комендатурой и генеральной инспекцией тем же вечером было договорено, что оба флага, и сине-черно-белый, и со свастикой, будут подняты на следующий день вместе…

    21 сентября, между пятью и шестью часами утра, из нижнего города подошла команда почетного караула из немецкой комендатуры во главе с лейтенантом. С эстонской стороны было шесть человек. Поднялись на башню Длинный Герман… Эвальд Арувальд привязал национальный флаг к шнуру флагштока; то же самое проделал немецкий фельдфебель со своим флагом — боевым флагом Германского флота, который был по размерам больше эстонского. Прозвучали команды к поднятию флагов на эстонском и немецком языках; и эстонские, и немецкие солдаты отдали честь. Ветер закрутил эстонский флаг вокруг растяжки флагштока, Эвальд Арувальд вскарабкался и освободил его. Оба флага были подняты и остались развеваться рядом друг с другом…

    Эстонский флаг развевался на башне примерно до 11 часов пятницы, 22 сентября, когда русские танки въехали в город. Возможно, около половины одиннадцатого красный танкист от улицы Фалькпарги расстрелял из пулемета флагшток на Длинном Германе. Оба флага упали. Точно также немецкий солдат сбил с Длинного Германа выстрелами красный флаг летом 1941 года…»[1418]

    Эстонский триколор действительно развевался на Длинном Германе — однако рядом с ним развевалось превосходящее его по размеру знамя с нацистской свастикой. И советские солдаты сбили с башни оба знамени — и флаг нацистов, и флаг их пособников.

    Рассказ Эвальда Арувальда развеивает еще один созданный эстонскими политиками и историками миф: о том, что между уходом немецких и приходом советских войск имел место какой-то промежуток, во время которого власть принадлежала «национальному правительству».

    На самом деле никакого «промежуточного периода» не было: наступление частей Красной Армии оказалось слишком стремительным, и когда советские солдаты вступили в город, немцы не успели завершить эвакуацию.

    С востока, от Нарвы, наступали подразделения 8-й армии, с юга — части 8-го эстонского стрелкового корпуса. «Мы двигались к Таллину со скоростью 50–60 км в день, — вспоминал впоследствии Герой Советского Союза эстонец Арнольд Мери. — Люди обессиливали, падали в канавы, но как спешили — потому что знали: опоздаем — немцы все взорвут! Когда до Таллина оставалось 120 км, и нам, и ребятам со стороны Нарвы выделили специальный транспорт, сформировали ударные группы, и мы бросились к городу — за одну ночь расстояние преодолели. Еще и фрицев били по дороге, они ж огрызались, а не „цивилизованно отступали“, как сегодня в Эстонии врут. Убитых хоронить время не было, мы их на повозки складывали и так привезли в Таллин».

    В 11 часов в Таллин вошла подвижная группа 8-го эстонского стрелкового корпуса; чуть позже — передовые отряды 8-й армии. В 9 вечера 22 сентября 1944 года штаб 8-й армии сообщал в Военный совет Ленинградского фронта: «Войска армии действиями подвижных отрядов, десантами пехоты, посаженными на танки, стремительно преследуя отходящего на запад противника, преодолевая заграждения, восстанавливая разрушенные переправы, продвинулись до 80 км и в 14.00 22.9.44 г. частями 125-й сд и 72-й сд совместно с 27-м тп, 181-м сап, 82-м тп, 152-й тгбр ворвались в г. Таллин и, сломив сопротивление противника, полностью овладели им»[1419]. Спустя три часа в Ставку ВГК были направлены первые приблизительные данные о потерях противника: «В ходе боя уничтожено до 600 и взято в плен свыше 400 солдат и офицеров»[1420]. Еще спустя несколько часов были подсчитаны захваченные трофеи: «Подвижным отрядом в г. Таллин захвачены трофеи: 25 самолетов, 185 орудий, 230 автомашин. В порту захвачено 15 судов с русскими военнопленными и населением»[1421].

    Откуда же взялись сотни пленных и убитых немецких солдат и офицеров, 25 самолетов, 185 орудий, 230 автомашин, освобожденные из немецкого плена солдаты Красной Армии, спасенные от угона в Германию местные жители — если, как нам сегодня рассказывают эстонские политики, в Таллине не было немецких войск? Ответ ясен: мы имеем дело с очередной ложью. Ложью, при помощи которой пытаются утвердить миф о «возрождении национальной государственности» осенью 1944 года.

    Несомненный факт заключается в том, что никакого возрождения национальной государственности Эстонии осенью 1944 года не было. «Правительство» Отто Тифа не являлось «независимым». Это была структура, сформированная сотрудничавшими с нацистами людьми, структура, созданная с ведома оккупационных властей, структура, единственным реальным результатом деятельности которой стал призыв эстонцев в созданные немцами формирования. Если в Таллине это правительство считают легитимным — значит, Эстония была союзником нацистской Германии и должна ответить за это. Если нет — то о какой «советской оккупации» может идти речь?

    2

    Обстановка в Эстонии в 1944–1945 годах

    Теперь перейдем к рассмотрению концепции «геноцида». Прежде всего нам необходимо понять, насколько репрессивная деятельность органов НКВД-НКГБ ЭССР была обоснованной. В сегодняшнем Таллине пытаются сделать вид, что репрессии 1944–1945 годов были ужасающим и ничем не обоснованным террором против эстонского народа. Однако факты говорят об обратном.

    В годы нацистской оккупации значительное число эстонцев сотрудничало с оккупационными властями, охраняло многочисленные концлагеря на территории республики и за ее пределами, участвовало в карательных операциях против населения России и Белоруссии, воевало против советских войск на фронте.

    Масштабы поддержки, которую нацисты получили в Эстонии, не могут не поражать. Уже к концу 1941 года в созданные немцами отряды «самообороны» — «Омакайтсе» — добровольно вступило 43 757 человек[1422]. Члены «Омакайтсе» участвовали в облавах на оказавшихся в окружении советских военнослужащих и партизан, арестовывали и передавали немецким властям «подозрительных лиц», несли охрану концлагерей, участвовали в массовых расстрелах евреев и коммунистов. Конечно, в определенной мере это было всего лишь желанием выслужиться перед новой властью; как отмечается в одном из документов «Омакайтсе», «с приближением немецких войск недовольный элемент города [Таллин] стал подымать голову. Это были такие лица, которые во время советской власти перешли в подполье и скрывались от мобилизации или же по другим различным причинам предпочитали прятаться, отчасти же и такие лица, которые, в общем, ни в чем не были уличены, но ввиду создавшегося нового положения считали выгодным выйти на улицу и присоединиться к группам „Омакайтсе“»[1423]. Не все члены «Омакайтсе» были замешаны в преступлениях, но готовность к сотрудничеству с врагом ими была выражена достаточно ясно.

    Помимо «Омакайтсе», немецкими оккупационными властями были сформировано 26 эстонских батальонов «вспомогательной полиции» общей численностью около 10 тысяч человек[1424]. Поистине страшную славу приобрели эстонские каратели в России и Белоруссии! Еще около 15 тысяч эстонцев воевали в 20-й эстонской дивизии войск СС[1425].

    Учитывая масштабы сотрудничества эстонцев с нацистами, следовало ожидать, что после освобождения Эстонии советскими войсками в ней развернутся действительно массовые (и вполне обоснованные) репрессии — тем более что на территории республики действовали вооруженные формирования «лесных братьев». Документы НКВД ЭССР свидетельствуют, что активность националистических вооруженных формирований была достаточно высока:

    «Вооруженными бандгруппами и бандодиночками совершаются налеты и теракты.

    Деятельность бандитствующих элементов в основном проявляется:

    а) в налетах на здания волисполкомов, конно-прокатных пунктов, на отдельные совхозы и местные предприятия;

    б) в нападениях на конвой и на места временного содержания захваченных бандитов с целью освобождения их из-под стражи;

    в) в убийствах советско-партийного актива деревни, сельских уполномоченных, бойцов истребительных батальонов, участковых уполномоченных милиции и других лиц, помогающих органам советской власти;

    д) в убийствах новоземельников, получивших кулацкую землю, инвентарь и скот от советской власти, физического истребления членов их семей, разорения и уничтожения хозяйства;

    г) в налетах с целью овладения оружием и боеприпасами;

    е) в обстрелах из засады и убийствах проезжающих офицеров и бойцов Красной Армии, сотрудников НКВД-НКГБ, других должностных лиц и советских служащих»[1426].

    Только в апреле-августе 1945 года НКВД ЭССР было зарегистрировано 201 подобное бандпроявление[1427].

    Таким образом, после освобождения Эстонии от немецких оккупантов перед органами НКВД-НКГБ республики встали две основные задачи: разоблачение и наказание сотрудничавших с нацистами коллаборационистов, во-первых, и борьба с формированиями «лесных братьев», во-вторых.

    3

    Репрессии 1944–1945 годов

    Как мы уже видели, авторы «Белой книги» и Март Лаар единодушно утверждают, что в 1944–1945 годах было арестовано около 10 тысяч человек, «половина из которых умерла в течение двух первых тюремных лет». Посмотрим, соответствует ли это утверждение действительности.

    Прежде всего обратимся к опубликованной российским историком Олегом Мозохиным статистике репрессивной деятельности органов НКГБ-МГБ. Согласно этим данным, в 1945 году НКГБ ЭССР было арестовано 6569 человек[1428].

    Безусловно, эти данные не являются исчерпывающими. Во-первых, отсутствует информация о количестве арестованных в 1944 году. Во-вторых, приведенные О. Мозохиным данные — результат деятельности органов НКГБ-МГБ. Однако борьба с бандитизмом (в том числе с формированиями эстонских «лесных братьев») велась органами НКВД-МВД; естественно, что ее результаты учитывались отдельно.

    Обращение к архивным документам Государственного архива РФ позволяет в определенной степени восполнить эти пробелы.

    Вот данные о советских репрессиях в Эстонии в 1944 году:

    Таблица 1

    Результаты борьбы с антисоветским подпольем и вооруженными бандами в ЭССР с 1 октября по 31 декабря 1944 г.[1429]

    Категория Всего задержано Кроме того, убито при задержании
    Бандитов, нелегалов, активных членов «Омакайтсе», полицейских и других изменников Родины 356 9
    Дезертиров Красной Армии 319
    Уклонившихся от регистрации и мобилизации в Красную Армию 100
    Бывших военнослужащих немецкой армии 620
    Военнослужащих Красной Армии, перешедших на сторону противника и служивших у немцев 161
    Прочих лиц 333
    Всего: 1955 9

    Как видим, непосредственно после освобождения Эстонии от немецких войск в республике было задержано около 2000 человек. Однако необходимо учитывать, что «задержано» не значит «арестовано». Например, в первом квартале 1945 года НКВД Эстонии было задержано 1991 человек, из которых арестовано — 806, легализовано — 230, передано в военкоматы — 569, в военную прокуратуру — 96, в органы НКГБ и ГУКР «СМЕРШ» — 47 и на фильтрацию в проверочные лагеря — 243[1430]. Так что численность арестованных в 1944 году без особого риска ошибиться мы можем определить примерно в 1000 человек.

    Теперь обратимся к данным о репрессивной деятельности органов НКВД ЭССР. К сожалению, мы не располагаем полной статистикой за 1945 год. В обнаруженных нами документах содержатся данные о деятельности НКВД ЭССР лишь с 1 января до 25 августа 1945 года (см. табл. 2).

    Таблица 2

    Итоги агентурно-оперативной деятельности органов НКВД ЭССР с 1 января по 25 августа 1945 г.[1431]

    Категория Всего задержано (захвачено) Из них
    Арестовано Легализовано Убито
    1. Бандитов и нелегалов 1206 823 383 126
    2. Бандпособн. 139 138
    3. Парашютист. и агентов противника 12 6
    4. Дезертиров Кр. Армии 447 112 88 6
    5. Уклонителей от воинского учета и мобилизации 2097 190 911 2
    6. Активных чл. «Омакайтсе», лиц, служивш. в немецкой армии 1083 347 26
    7. Прочих ставленников и пособников врага 264 264
    Итого: 5248 1840 1408 134

    Как видим, из 5248 задержанных за восемь месяцев НКВД ЭССР было арестовано лишь 1840 человек (35 %). Всего же в 1945 году было задержано 8736 человек, аресту из которых подверглось 3731[1432].

    Подведем промежуточные итоги. В 1944-м было арестовано около тысячи человек, в 1945-м — 6569 по линии НГКБ и 3731 по линии НКВД. Всего за 1944–1945 годы — около 11 тысяч, как и утверждается в «Белой книге». Однако судьба арестованных на поверку оказывается гораздо менее трагичной, чем рассказывают в Таллине.

    Прежде всего нам следует разобраться, сколько арестованных было осуждено. Эстонские историки со странным правовым нигилизмом игнорируют этот вопрос, по всей видимости, отождествляя арест и осуждение. Однако даже в Советском Союзе 30-40-х годов далеко не каждый арестованный становился осужденным.

    Обратимся к данным о наличии эстонцев в лагерях и колониях ГУЛАГа (табл. 3).

    Таблица 3

    Наличие эстонцев в лагерях и колониях ГУЛАГа, 1944–1947 гг.[1433]

    Год В лагерях В колониях Всего
    1 января 1944 года 2933 1117 [4050]
    1 января 1945 года 2880
    1 января 1946 года 9017 [2243] 11 260
    1 января 1947 года 10 241

    С учетом данных о смертности среди заключенных ГУЛАГа (см. табл. 4) мы без труда можем определить число новых заключенных-эстонцев в 1944–1947 годах.

    На 1 января 1944 года в системе ГУЛАГа содержалось 4050 эстонцев, из них 2933 — в ИТЛ и 1117 — в ИТК. Подавляющее большинство из этих заключенных было осуждено еще до войны, а заметная часть — до присоединения Эстонии к СССР. Среднестатистическая смертность заключенных в 1944 году составила 9,2 %, т. е. из 2933 эстонцев-заключенных ИТЛ умерло около 270 человек, а из 4050 эстонцев-заключенных в целом — около 370 человек. Если бы в 1944 году в лагеря ГУЛАГа не поступило новых эстонцев, общая численность эстонцев-заключенных ИТЛ составила бы приблизительно 2660 человек. Однако по состоянию на 1 января 1945 года в ИТЛ содержалось 2880 эстонцев. Данные о количестве эстонцев в ИТК на 1 января 1945 года отсутствуют, но мы можем предположить, что баланс между умершими и вновь поступившими в колониях был таким же, как и в лагерях. Следовательно, в 1944 году к заключению в лагерях и колониях было осуждено около 300–350 эстонцев. Необходимо отметить, что эти данные охватывают весь 1944 год. Число эстонцев, осужденных после освобождения Эстонии (за последние три месяца 1945 г.) по всей видимости, не превышало 100 человек.

    В 1945 году наблюдается резкий скачок численности эстонцев в системе ГУЛАГа. Если на 1 января в ИТЛ находилось 2880 эстонцев, то на 1 января 1946 года их было уже 9017. С учетом годовой смертности (5,95 %) это говорит о том, что к заключению в ИТЛ было осуждено около 6300 эстонцев. В определении численности новых заключенных ИТК точные данные отсутствуют; однако если предположить, что в ИТК, как и в ИТЛ, общее число заключенных к 1 января 1945 года осталось примерно на уровне 1 января 1944 года, то получается, что в 1945 году в колонии поступило примерно 1200 новых заключенных.

    Таким образом, общее число эстонцев, осужденных к заключению в лагерях и колониях ГУЛАГа в 1944–1945 годах, составляет около 7,5 тысячи человек из 10 тысяч, арестованных в этот период на территории Эстонии.

    Точными данными об эстонцах, приговоренных к смертной казни, за этот период мы не располагаем. Однако общесоюзная статистика свидетельствует, что таких было немного. За весь 1944 год в СССР к ВМН было осуждено 3110 человек, 3027 из которых были расстреляны, а 83 — повешены. В 1945 году общее число смертных приговоров составило 2308 человек (2260 — расстрел, 48 — повешенье)[1434]. Абсурдно предполагать, что эстонцы составляли значительное число среди казненных; скорее всего их было не больше 100–200 человек.

    Полностью ложным оказывается и другое утверждение эстонских историков — о том, что около половины осужденных умерло в первые два года. На самом деле в 1945 году смертность среди заключенных составили 5,95 %, в 1946-м — 2,2 %, в 1947-м — 3,59 %[1435]. Как видим, о 50 % смертности говорить не приходится.

    4

    Репрессии 1946–1953 годов

    Несмотря на мягкость советской репрессивной политики (а может быть, благодаря ей) на территории Эстонии после войны продолжали действовать формирования «лесных братьев» и антисоветское подполье. Только за два с половиной года (с октября 1944 по январь 1947 г.) «лесными братьями» было убито не менее 544 человек, 456 из которых были гражданскими лицами (см. табл. 4). Это ясно свидетельствует о том, что деятельность «лесных братьев» была направлена не столько против «оккупационных властей», сколько против собственных сограждан, поддерживавших советскую власть.

    Таблица 4

    Число убитых в ходе бандпроявлений на территории ЭССР, октябрь 1944 — январь 1947 гг.[1436]

    1944 1945 1946 Итого за три года Январь 1947 г. Всего
    Работников МВД и МГБ 14 1 15 15
    Работников милиции 2 2 2
    Офицеров войск МВД 5 2 7 7
    Сержантов и рядового состава войск МВД 23 6 29 29
    Офицеров Советской Армии 2 2 2
    Сержантов и рядового состава Советской Армии 3 3 3
    Бойцов истребительных батальонов и др. местных формирований 2 28 30 30
    Совпартактива 3 75 46 124 2 126
    Других граждан 57 141 124 322 8 330
    Всего 62 258 214 534 10 544

    Сухие цифры следует дополнить данными из ежедневных оперативных сводок Отдела по борьбе с бандитизмом НКВД ЭССР. Вот чем занимались эстонские бойцы за независимость:

    «27.6.45 г. в вол. Куйгатси Валгамаского уезда на хуторе убита семья Комаровых (две женщины) и военнослужащий Савицкий.

    29 апреля в вол. Тайвере Вильяндимаского уезда убит инструктор уездного комитета партии Вебер и ранен парторг волости Тайвере — Сепп. В этой же волости убит боец истребительного батальона»[1437].

    «В ночь на 16 октября 1945 года в вол. Роела дер. Лииве бандитами Соне Рудольф и Либе Ян были убиты председатель сельсовета дер. Лииве — Линама Рудольф, его мать, жена, сын, дочь и вторая дочь ранена, последней были опознаны бандиты, совершившие убийство.

    После убийства семьи Линама бандиты ограбили дом, забрали все вещи, зарезали свинью, двух баранов, запрягли хозяйскую лошадь и скрылись»[1438].

    «20 декабря [1945 года], в деревне Ойстюля Лайуской волости [Тартуского уезда] бандгруппой ГЖЕЛЬМА Отто в составе 6 участников совершены ограбление магазина сельпо, откуда захвачен ящик водки, а также нападение на маслозавод.

    На заводе бандиты убили бойца истреббатальона ПЫГА, ранили работницу ВИИК А. и захватили ящик масла.

    После этого бандиты встретили ехавшего на подводе председателя Лайуского волисполкома депутатов трудящихся КАЛЬЮ Р., ранили его и скрылись»[1439].

    «29 декабря [1945 года], в 20 часов, в деревне Соси Касаритской волости [Вируского уезда] тремя бандитами убиты хуторянин КЫИВ и его жена.

    Установлено, что это убийство совершено бандитами за то, что КЫИВ сообщил в органы МВД об ограблении его хутора теми же бандитами в ноябре 1946 года»[1440].

    Естественно, что органы НКВД-НКГБ Эстонской ССР продолжали борьбу с «лесными братьями» — равно как и выявление нацистских преступников. В 1946 году органами внутренних дел Эстонской ССР было арестовано 573 представителя антисоветского элемента («лесных братьев», членов националистических организаций и нацистских пособников) и 314 грабителей и дезертиров. Документы свидетельствуют, что деятельность НКВД ЭССР была дифференцированной; значительное число участников националистических формирований, дезертиров, немецких пособников легализовывалось и не несло наказания. В общей сложности из 3987 человек, задержанных в 1946 году НКВД ЭССР, аресту подверглись всего 887 человек (22 %), а 2825 человек (71 %) было легализовано (см. табл. 5–6).

    Таблица 5

    Результаты борьбы НКВД ЭССР с антисоветским националистическим подпольем, 1946 г.[1441]

    Категория Всего Из них
    Убито Арест. Легал. Перед. в др. орг.
    Участники антисоветских организаций и групп 608 176 296 136
    Участники банд, связанных с антисоветским подпольем 224 35 133 52 4
    Немецкие ставленники и пособники 1050 11 30 993 16
    Пособники и укрыватели антисоветского и бандитского элементов 203 7 114 81 1
    Итого: 2085 229 573 1262 21

    Таблица 6

    Результаты борьбы НКВД ЭССР с бандитизмом и дезертирством, 1946 г.[1442]

    Категория Всего Из них
    Убито Арест. Легал. Перед. в др. орг.
    Участники банд-грабительских групп 220 9 143 68
    Бандодиночки и прочий преступный элемент 163 5 92 66
    Дезертиры из Советской Армии 730 1 39 601 89
    Уклоняющиеся от службы в Советской Армии 918 24 893 1
    Пособники и укрыватели преступного элемента 115 16 3 96
    Итого: 2146 15 314 1563 254

    Приведенные выше данные характеризуют деятельность НКВД ЭССР. В свою очередь, органами НКГБ ЭССР в 1946 году было арестовано 690 человек[1443].

    Таким образом, в целом по Эстонии в 1946 году было арестовано 1577 человек — в шесть раз меньше, чем в предыдущем году. Это подтверждается и статистикой движения заключенных в системе ГУЛАГа; за 1946 год численность эстонцев в лагерях и колониях увеличилась примерно на 1,5 тысячи человек[1444].

    Репрессии 1947–1953 годов по линии НКГБ ЭССР характеризуются данными, приведенными в табл. 7.

    Таблица 7

    Статистика репрессивной деятельности НГКБ-МГБ на территории ЭССР и по отношению к гражданам эстонской национальности, 1946–1953 гг.[1445]

    Год Арестовано органами ГБ ЭССР В том числе за антисоветскую деятельность
    1947 587 527
    1948 1531 1478
    1949 1490 1447
    1950 2229 2213
    1951 1779 1766
    1952 466 462
    1953 380 380
    Итого: 8462 8273

    Данные о деятельности НКВД ЭССР за аналогичный период, к сожалению, не выявлены. Известно только, что в 1948 — первой половине 1949 года было арестовано 938 членов антисоветских организаций, бандформирований и их пособников[1446].

    Впрочем, данные о численности эстонцев в системе ГУЛАГа позволяют сделать некоторые оценки о репрессиях по линии НКВД ЭССР. С 1 января 1947 по 1 января 1951 года численность эстонцев в лагерях ГУЛАГа увеличилась с 10 241 человека до 18 185 человек. В целом по лагерям и колониям ГУЛАГа за это время численность эстонцев увеличилась с 14–15 тысяч до 24 618 человек[1447]. Таким образом, с учетом смертности число заключенных эстонцев увеличилось примерно на 9-10 тысяч человек, из которых около 6 тысяч было арестовано и осуждено органами НКГБ. Таким образом, соотношение между осужденными по линии НГКБ/МГБ и НКВД/МВД ЭССР — приблизительно два к одному. Однако в 50-х годах это соотношение должно было измениться в пользу органов МГБ — в связи с завершением деятельности «лесных братьев».

    Общее число арестованных по Эстонии в 1947–1953 годы можно определить примерно в 11–12 тысяч, а в целом за 1946–1953 годы — примерно в 12–13 тысяч. При этом большая часть арестованных была осуждена. Смертность среди заключенных в системе ГУЛАГа за этот период составила около 14 % в целом (см. табл. 4).

    5

    Депортация 1949 года

    Описывая проведенную в марте 1949 года депортацию из Эстонии, эстонские историки прибегают к привычным подлогам: завышают число людей, намеченных к выселению, приводят неадекватные сведения о составе депортированных, завышают число погибших в ссылке и называют депортацию геноцидом.

    «25 марта 1949 г. в Балтийских государствах была проведена вторая массовая депортация, — читаем мы в „Белой книге“. — Из Эстонии, в соответствии с секретной директивой Советского правительства № 390–138 от 29 января 1945 г., навечно в Сибирь было отправлено предположительно 20 072 человека — главным образом женщины, дети и старики с хуторов, так как почти все мужчины уже были репрессированы… Общая численность жертв мартовской депортации составляет 32 536, в том числе 10 331 человек т. н. не депортированных, но оставшихся без дома, существующих на птичьих правах и живущих в условиях постоянного преследования со стороны КГБ. В принудительной ссылке в Сибири в период 1949–1958 гг. умерло 2896 человек»[1448].

    Март Лаар, как обычно, рисует произошедшее в еще более черных тонах: «В ходе операции „Прибой“, которая началась ранним утром 25 марта, в течение двух дней из Эстонии было вывезено и размещено в глубинных областях Сибири около 3 % тогдашнего населения Эстонии, большинство из них составляли пожилые, женщины и дети. Если людей, включенных в список, не удавалось доставить, брали с собой первых встретившихся. Людей, приговоренных к высылке, преследовали при помощи специально обученных собак… По имеющимся данным, количество депортированных достигло 20 702 человек, по дороге в Сибирь и другие поселения из них умерло около 3000 человек. Однако большая часть людей, включенных в список подлежащих высылке, сумела спрятаться. Всего из людей, оформленных на переселение, осталась невысланной 2161 семья, т. е. 5719 человек. Многие из оставшихся невысланными оказались на нелегальном положении и преследовались органами госбезопасности, большинство были убиты или арестованы в результате облав в последующие годы»[1449].

    Прежде всего обратим внимание на противоречия между утверждениями Лаара и авторов «Белой книги». В «Белой книге» утверждается, что общее число депортированных — 20 072 человека, а Лаар пишет о 20 702 депортированных. Судя по всему, в «Белой книге» имеет место опечатка; по крайней мере, автор цитируемого раздела «Белой книги» Айги Рахи в одной из своих статей приводит те же цифры, что и Лаар — 20 702 депортированных[1450].

    Еще одной опечаткой обусловлена датировка постановления Совета Министров СССР № 390–138; этот документ датируется не 29 января 1945 года, а 29 января 1949 года[1451]. А вот последующие расхождения объяснить опечатками нельзя.

    В «Белой книге» утверждается, что 2896 человек умерло на поселении с 1949 по 1958 год, а М. Лаар утверждает, что уже во время перевозки умерло около 3000 человек. У Лаара мы читаем, что депортации избежало 5719 человек, а в «Белой книге» приводится значительно большее число — 10 331 человек. Понять, насколько все эти утверждения соответствуют действительности можно, только обратившись к документам.

    Ключевой документ о депортации 1949 года — докладная записка уполномоченного МВД СССР В. Рогатина заместителю министра внутренних дел СССР В. Рясному «О проведении переселения из ЭССР», датируемая 31 марта 1949 года.

    Эстонские историки не могут сетовать на недоступность этого документа: впервые выдержки из него были опубликованы в двухтомнике Г. Саббо «Невозможно молчать», изданном в 1996 году в Таллине.

    В связи с важностью этого документа, позволим себе обширную цитату.

    «Операция по выселению кулаков, бандитов, националистов и их семей была начата органами МГБ на периферии с 6 часов утра, а по городу Таллин с 4 часов утра 25 марта 1949 г.

    Поступление на пункты погрузки контингента выселенцев в первое время, за исключением гор. Таллин, протекало медленно, и операция, намеченная провести в течение 25 марта 1949 г., затянулась до поздней ночи с 28 на 29 марта с.г.

    Отправление эшелонов началось во второй половине дня 26 марта 1949 года, и последний эшелон убыл в 21 час. 10 мин. 29 марта 1949 года, отправка эшелонов производилась по указаниям оперативного руководства МГБ, при этом первые эшелоны убывали со значительной недогрузкой выселенцев и количеств вагонов против намеченного по плану. Последние эшелоны фактически ушли сборными, собирая в пунктах погрузки дополнительно загруженные переселенцами вагоны…

    По плану МГБ ЭССР ориентировочно из Эстонии подлежало к выселению 7540 семей, с общим количеством 22 326 чел. По предварительным данным, 19 эшелонами вывезено 7488 семей, в количестве 20 535 человек, в том числе: мужчин — 4579, или 22,3 % к общему количеству, женщин — 9890, или 48,2 %, и детей — 6066, или 29,5 %.

    Процесс приема выселенцев в эшелоны протекал нормально и производился на основании посемейных карточек. Имущество выселенцев принималось беспрепятственно и в рамках норм, установленных инструкцией. Однако ряд семей и одиночек, особенно из городских местностей, прибывали с весьма незначительным багажом или вовсе без такового.

    Имели место случаи отказа в приеме в эшелоны из-за неправильного составления посемейных карточек, ошибочно привезенных и не подлежавших выселению, по причине тяжелой болезни, беременности на последнем месяце.

    В момент погрузки в эшелон № 97307 на станции Кейла 27 марта 1949 года имел место побег двух выселенцев. Один из них был тут же задержан. Другому удалось скрыться, меры к розыску приняты.

    Недостатком в работе являлось то, что в состав эшелонов прибывали люди, по состоянию здоровья больные. Медперсонал эшелонов в Москве был обеспечен недостаточно медикаментами, в связи с чем начальникам эшелонов было предложено приобретать в пути следования необходимые дополнительные медикаменты при содействии местных органов МВД и МГБ.

    За период операции с 25 по 29 марта 1949 года существенных нарушений общественного порядка и уголовных проявлений в Республике зафиксировано не было. Однако имели место ряд проявлений политического и диверсионного характера…

    В процессе операции, погрузки и отправки эшелонов от руководства МГБ каких-либо претензий к МВД не поступало. Наоборот, по общему отзыву, привлеченные к участию в операции силы МВД оказали МГБ ЭССР значительную помощь и проявили себя достаточно выдержанно и дисциплинированно»[1452].

    Сравнение приведенных в докладной Рогатина данных с утверждениями эстонских историков позволяет выявить целый комплекс фальсификаций.

    По какой-то непонятной причине Март Лаар утверждает, что депортация была проведена за два дня. Но на самом деле на эту операцию ушло четыре дня, о чем ясно пишет Рогатин: «операция, намеченная провести в течение 25 марта 1949 г., затянулась до поздней ночи с 28 на 29 марта с.г. Отправление эшелонов началось во второй половине дня 26 марта 1949 года и последний эшелон убыл в 21 час. 10 мин. 29 марта 1949 года». Зачем Лаару понадобилось это искажение, непонятно.

    А вот причины, по которым эстонские историки искажают численность депортированных, объяснять не надо. В «Белой книге» утверждается, к депортации было намечено 32,5 тысячи человек, Лаар пишет о 26,5 тысячах (20 702 депортированных + 5719 человек, оставшихся невысланными). Оба этих утверждения являются ложными. В докладной Рогатина мы читаем: «По плану МГБ ЭССР ориентировочно из Эстонии подлежало выселению 7540 семей, с общим количеством 22 326 человек».

    Данные докладной Рогатина подтверждаются документами, хранящимися в Центральном архиве ФСБ. Вот справка, подготовленная сотрудниками МГБ ЭССР непосредственно перед депортацией:

    «По состоянию на 15 марта с.г. выявлено подлежащих выселению 7500 семей в количестве 22 326 чел., из них: семей кулаков — 3077, численностью — 9846 чел. семей бандитов и националистов — 4423, численностью 12 440 чел»[1453].

    Таким образом, Лаар завышает количество подлежавших депортации примерно на 4 тысячи человек, а авторы «Белой книги» — и вовсе на 10 тысяч.

    Соответственно оказывается завышенным и число людей, подлежавших депортации, но невысланных. Согласно «Белой книге» таковых было 10 331 человек; Март Лаар называет цифру 5719 человек. Однако на самом деле при плановом задании в 22 326 человек было депортировано 20 535 человек, т. е. высылки избежало менее двух тысяч. При этом число семей, намеченных к депортации (7540), незначительно отличается от числа реально депортированных семей (7488). А Лаар заявляет, что высылки якобы избежала 2161 семья.

    Лаар утверждает, что в ходе депортации было вывезено «около 3 % тогдашнего населения Эстонии». Это утверждение является просто-напросто абсурдным — ведь если 3 % — это 20 702 человека, то 100 % — это 690 тысяч человек. Однако, согласно данным демографа Тартуского университета Эне-Маргит Тийт, в 1945 году в Эстонии проживало 854 тысячи человек, а в 1950-м — почти 1,1 миллиона человек[1454]. Таким образом, соотношение числа депортированных к общему числу граждан Эстонии составляло около 2 %.

    Не соответствует действительности утверждение «Белой книги», согласно которому депортации подвергались «главным образом женщины, дети и старики с хуторов, так как почти все мужчины уже были репрессированы…». Мы уже рассмотрели статистику арестов граждан Эстонии органами НКВД/МВД и НКГБ/МГБ; она опровергает заявления о том, что «почти все мужчины уже были репрессированы». На самом деле, как следует из приведенной выше докладной Рогатина, в ходе мартовской депортации из Эстонии было выслано «мужчин — 4579, или 22,3 % к общему количеству, женщин — 9890, или 48,2 %, и детей — 6066, или 29,5 %».

    Полностью ложным является утверждение Лаара о том, что, «если людей, включенных в список, не удавалось доставить, брали с собой первых встретившихся». Из докладной Рогатина хорошо видно, что при погрузке депортируемых эшелонов охрана обязательно проверяла документы, на основе которых проводилось выселение конкретных лиц («посемейные карточки»). При этом «имели место случаи отказа в приеме в эшелоны из-за неправильного составления посемейных карточек, ошибочно привезенных и не подлежавших выселению, по причине тяжелой болезни, беременности на последнем месяце». Информация Рогатина находит полное подтверждение в докладной записке министра внутренних дел ЭССР генерал-майора Резева от 18 апреля 1949 года: «Во многих случаях, по требованию начальников эшелонов и пунктов погрузки от МВД, посемейные карточки уточнялись и пересоставлялись в комендатурах МГБ, отдельные семьи возвращались на местожительство. С эшелона № 97306 уже в пути было снято 4 человека, ошибочно изъятые МГБ и не подлежащие выселению»[1455].

    Следует отметить, что сотрудники НКВД и НКГБ ЭССР действовали в полном соответствии с «Инструкцией» о проведении депортации. В этом документе было четко оговорено: «Выселение кулаков и их семей производится на основании списков, утвержденных Советом Министров республики… Никаких пометок и исправлений в списках, полученных из Совета Министров, не допускается»[1456].

    Не соответствуют действительности утверждения о смерти в пути 3000 человек. Подобной смертности, как мы помним, не имело место даже во время июньской депортации 1941 года — а ведь депортация 1949 года проводилась гораздо деликатнее. Если депортация 1941 года проводилась за один день, то депортация 1949 года — за четыре. В 1941 году депортированным было разрешено брать с собой 100 кг груза на человека. В 1949-м каждая семья могла увезти с собой 1500 кг[1457]. В 1941-м вопрос о размещении депортируемых на месте ссылки был практически не решен, а депортации 1949-го предшествовала длительная переписка центрального аппарата МВД СССР с территориальными УМВД, в ходе которых выяснялось, сколько какая область может принять и трудоустроить спецпоселенцев[1458]. Наконец, в 1941 году около трети депортированных (главы семей) было арестовано и направлено в лагеря; в 1949-м арестов и разделения семей не было.

    Сомнительной является и информация «Белой книги» о смерти 2896 спецпоселенцев с 1949 по 1958 год. Согласно данным МВД СССР, к 1 января 1953 года на учете состояло 19 520 спецпоселенцев, высланных из Эстонии в 1949 году (см. табл. 8).

    Таблица 8

    Соотношение депортированных и спецпоселенцев, 1949–1953 гг.[1459]

    Мужчин Женщин Детей Арестовано и в розыске Всего
    Депортировано в марте 1949 г. 4579 9890 6066 20 535
    Состояло научете спецпоселенцев к 1 января 1953 г. 4303 9894 5040 283 19 520

    Как видим, разница между численностью депортированных в 1949 году и находившихся на поселении к 1 января 1953 года составляет около тысячи человек. Между тем именно на первые годы спецпоселения приходилась наиболее высокая смертность. После того как спецпереселенцы обустраивались на новом месте, смертность сокращалась, а рождаемость повышалась. Документы свидетельствуют, что у эстонцев, депортированных в 1949 году, рождаемость начала превышать смертность уже в начале 50-х годов, о чем ясно свидетельствуют документы (см. табл. 9).

    Таблица 9

    Депортированные из Эстонии в 1949 г. на спецпоселении, 1953–1954 гг.[1460]

    Состояло на учете В том числе
    В наличии В розыске Арестовано
    На 1 января 1953 г. 19 520 19 237 2 281
    На 1 января 1954 г. 19 550 19 352 2 196

    Таким образом, утверждения о смерти на спецпоселении 2896 эстонцев несколько противоречат имеющимся данным. Кроме того, остается открытым вопрос о естественной смертности среди депортированных за десять лет.

    Последняя тема, которую необходимо рассмотреть в связи с депортацией 1949 года, — какие задачи решала эта репрессивная акция. Март Лаар совершенно справедливо пишет, что основной целью депортации был подрыв социальной базы «лесных братьев», продолжавших действовать на территории Прибалтики вообще и Эстонии в частности[1461]. Об этом прямо говорилось в документах МВД-МГБ: «Постановлением Совета Министров СССР № 390-138сс от 29 января 1949 года на МГБ СССР возложено выселение с территории Литовской, Латвийской и Эстонской ССР кулаков с семьями, семей бандитов, националистов, находящихся на нелегальном положении, убитых при вооруженных столкновениях и осужденных, легализовавшихся бандитов, продолжающих вести вражескую деятельность, и их семей, а также семей репрессированных пособников бандитов»[1462].

    Дело в том, что, несмотря на активную деятельность органов НКВД-НКГБ, в 1946–1949 годах активность эстонских «лесных братьев» оставалась на довольно высоком уровне. В период с января по август 1945 года в Эстонии был арестован 961 бандит и бандпособник, в 1946 году — 543[1463]. За 1947 год данных нет, однако в 1948 году количество арестованных эстонских «лесных братьев» и их пособников превысило уровень 1946 года, составив 568 чел.[1464] Это означало, что «лесные братья» продолжали убивать советских работников, милиционеров и мирных граждан. Такое положение вещей, естественно, не могло устраивать Москву; депортация 1949 года стала жесткой мерой по борьбе с националистическим вооруженным подпольем в Эстонии. Безусловно, при этом пострадали невинные люди; с другой стороны, как признают эстонские историки, после депортации деятельность «лесных братьев» пошла на убыль[1465].

    6

    Заключение

    Рассмотрение советской репрессивной политики в Эстонии в 1944–1953 годах свидетельствует о несостоятельности заявлений эстонских историков и политиков о «геноциде», якобы проводившемся в это время.

    Политика руководства СССР в послевоенной Эстонии была обоснованна и гуманна — особенно на фоне массовой коллаборации эстонцев с нацистскими оккупационными властями. Репрессиям и арестам подвергались лишь те, кто во время войны принимал участие в организованном нацистами уничтожении мирного населения оккупированных советских земель, те, кто после освобождения Эстонии вел вооруженную борьбу против советской власти, а также их пособники.

    Всего с 1944 по 1953 год органами внутренних дел и госбезопасности Эстонской ССР было арестовано около 22–23 тысяч человек, большая часть из которых была осуждена к заключению в лагеря и колонии ГУЛАГа. Утверждения эстонских историков о том, что арестованных было от 30 до 53 тысяч, противоречат архивным данным и являются ложными.

    Кроме того, в рамках борьбы с вооруженным националистическим подпольем в марте 1949 года советскими властями была проведена массовая депортация, в ходе которой в отдаленные районы СССР на поселение было выслано около 20,5 тысячи человек. Эта достаточно жесткая операция подорвала социальную базу «лесных братьев» и способствовала прекращению развернутого ими террора против поддерживавших советскую власть эстонцев.

    В отличие от периода 1941–1944 годов, смертность среди заключенных системы ГУЛАГа и спецпоселенцев находилась на низком уровне. После отбытия заключения большинство осужденных в 1944–1953 годах эстонцев было благополучно освобождено. Освобождены были и находившиеся на спецпоселении депортированные.

    Таким образом, репрессии 1944–1953 годов затронули около 5–6 % населения Эстонии, причем большая часть репрессированных впоследствии благополучно вернулась на родину. Утверждать, что в послевоенной Эстонии имел место геноцид, невозможно.

    Тем не менее миф о геноциде в современной Эстонии получает поддержку на самом высоком уровне. Не удовлетворяясь завышенными данными историков, эстонские политики играют «на повышение», постоянно увеличивая число якобы подвергнувшихся геноциду эстонцев. Например, в начале 2007 года Чрезвычайный и Полномочный посол Эстонии в РФ госпожа Марина Кальюранд заявила, что, «по данным историков, в период с 1944 года погибло более 100 тысяч человек»[1466]. Излишне говорить, что это заявление не имело абсолютно ничего общего с исторической правдой.

    Игорь Петров

    Неммерсдорф: между правдой и пропагандой

    1

    Свидетельство Потрека

    «Мой взвод фольксштурма получил приказ следовать в Неммерсдорф для расчистки и наведения порядка. Уже перед Неммерсдорфом нам попадались перевернутые телеги и разбросанный багаж беженцев. В самом Неммерсдорфе мы увидели целый обоз, раздавленный танками. То, что от него осталось, лежало на обочине дороги либо в канаве. Багаж был разграблен и растоптан, то есть полностью уничтожен. […] Гражданского населения мы не нашли.

    На краю деревни со стороны Зоденена, у домов справа от трактира „Белая кружка“, стояла повозка, на которой были распяты четыре нагие женщины. Их руки были прибиты гвоздями. За площадью с памятником неизвестному солдату, рядом с большим трактиром „Красная кружка“ есть сарай. На каждой створке ворот было распято по нагой женщине, прибитой гвоздями за руки. В домах мы нашли в общей сложности 72 женщин вместе с детьми и одного старого мужчину 74 лет. Все они были мертвы, почти все убиты самым зверским образом, не считая некоторых, застреленных выстрелами в затылок. Среди мертвых находились грудные дети, чей череп был раздроблен твердым предметом. В одной из комнат мы обнаружили сидящую на диване слепую женщину 84 лет. У ней отсутствовала половина головы, отрубленная, очевидно, топором или лопатой сверху и до шеи.

    Мы собрали трупы на деревенском кладбище, где они остались лежать в ожидании иностранной медицинской комиссии, о скором прибытии которой нас известили. Тела пролежали три дня, но комиссия так и не появилась. К этому времени из Инстербурга приехала медсестра, искавшая своих родителей. Она нашла 72-летнюю мать и 74-летнего отца, единственного мужчину среди убитых. Она же сообщила, что все убитые были жителями Неммерсдорфа.

    На четвертый день тела похоронили в двух могилах. На следующий день приехала медицинская комиссия, и могилы пришлось раскапывать. Чтобы вытащить трупы, задействовали подмости и ворота от сараев. Комиссия исследовала тела и установила, что все женщины, включая девочек 8-12 лет и 84-летнюю слепую старуху были изнасилованы. После осмотра они были окончательно преданы земле»[1467].

    Записанный в 1953 году рассказ бывшего бойца фольксштурма Карла Потрека не является единственным документальным свидетельством того, что случилось в восточно-прусском поселке 21–22 октября 1944 года. Более того, он не является первым или самым аутентичным — Карл Потрек оказался в Неммерсдорфе после многих других очевидцев. Зато этот рассказ держит абсолютное первенство как по описанию зверств советских солдат, так и по количеству жертв. Удивительно, но даже геббельсовский рупор «Фёлькишер Беобахтер» в октябре 1944 года не упоминал большинство жутких подробностей, приведенных Потреком.

    Тем не менее рассказ Потрека стал самым цитируемым описанием событий в Неммерсдорфе. Без упоминаний или ссылок на него не обошлась практически ни одна книга, посвященная боям в Восточной Пруссии и судьбе тогдашних беженцев. Приведу лишь два последних примера. Английский историк Энтони Бивор в книге «Падение Берлина» пишет: «Страх людей увеличивался по мере приближения канонады. Женщины Восточной Пруссии, несомненно, слышали о жертвах Неммерсдорфа. Это случилось еще прошлой осенью, когда войска Черняховского сумели захватить на непродолжительное время кусок немецкой территории. В кинотеатрах Германии потом показали страшные кадры хроники, на которых были запечатлены шестьдесят две женщины и молодые девушки, изнасилованные и убитые советскими солдатами»[1468].

    Бивору вторит Макс Гастингс, автор книги «Армагеддон»: «Первое вторжение русских в восточные районы Германии произошло в октябре 1944 г., когда части Красной Армии захватили несколько приграничных деревень. Через пять дней они были выбиты оттуда, и перед глазами гитлеровских солдат предстала неописуемая картина. Едва ли хоть один гражданский избежал смерти от рук русских солдат. Женщин распинали на дверях сараев и перевернутых телегах или, изнасиловав, давили гусеницами танков. Их детей тоже зверски убили. Сорок французских военнопленных, работавших на окрестных хуторах, предполагаемые освободители расстреляли. Та же судьба постигла и признанных немецких коммунистов. Действия красноармейцев не были проявлением бессмысленной жестокости — это был методичный садизм, не уступающий действиям самих нацистов»[1469].

    Скажу сразу: имеющиеся на данный момент материалы практически не позволяют усомниться в том, что убийство гражданских лиц в Неммерсдорфе — дело рук солдат и офицеров Красной Армии. Не в последнюю очередь потому, что они односторонни — ни одного свидетельства очевидца с советской стороны пока не найдено. Во времена СССР тема была надежно табуирована, похоронена под штемпелем «геббельсовская пропаганда», и если в каких-то архивах и содержатся доклады особистов о случившемся в Неммерсдорфе, то историки доступа к ним пока не получили.

    А есть ли тогда смысл копаться в десятках противоречивых показаний, уточняя количество жертв и обстоятельства их гибели, спросите вы. Мне кажется, что да. Именно многолетнее замалчивание и отрицание случившегося в Неммерсдорфе с нашей стороны позволило западным историкам фактически канонизировать рассказ Потрека — одну из самых неправдоподобных версий произошедшего.

    2

    Танковый прорыв

    В середине августа 1944 года войска 3-го Белорусского фронта вышли к границам Восточной Пруссии. Пересекли они их лишь два месяца спустя, в ходе широкомасштабного наступления, спланированного командующим фронтом генералом армии Черняховским. Одной из целей наступления был захват важного стратегического и транспортного пункта — города Гумбиннен с возможным дальнейшим продвижением в сторону Кенигсберга. В то время, как на правом фланге 5-я и впоследствии приданная ей 28-я армии осаждали город Шталлупонен (он был взят 25 октября), на левом 11-я гвардейская армия под командованием генерала Кузьмы Галицкого и приданный ей 2-й гвардейский танковый корпус генерала Бурдейного получили задание выйти к Гумбиннену с юга.

    17 октября 25-я танковая бригада корпуса Бурдейного форсировала реку Писса и взяла г. Кассубен[1470].

    К 20 октября 25-я танковая бригада при поддержке 11-й гвардейской стрелковой дивизии вышла на рубеж реки Роминте близ поселка Гросвальтерсдорф. Поселок был взят вечером того же дня после упорного боя. Генерал Галицкий приказал: «С рассветом 21 октября продолжать стремительное наступление с ближайшей задачей овладеть Гумбинненом. Одной танковой бригадой обеспечить действия главной группировки армии с запада, для чего выйти на р. Ангерапп, захватить переправы на рубеже Бергенбрюк — Неммерсдорф (7 км) и овладеть плацдармом на западном берегу реки»[1471].



    Генерал Бурдейный, однако, решил не дожидаться рассвета и, используя эффект внезапности, продолжать прорыв, несмотря на тяжелые бои и усталость личного состава. Танки устремились на запад и за ночь с 20-го на 21-е преодолели 12 км, примерно столько же, сколько за три предыдущих дня, с 17.10. по 20.10, или за два предыдущих месяца, с 17.08 по 17.10. Около четырех часов утра танкисты с боем взяли деревню Форстек, лежащую в 3 километрах к востоку от Неммерсдорфа. Не ожидавший такого развития событий противник был ошеломлен.

    Сведения об утреннем бое за Неммерсдорф достаточно противоречивы. Командир 25-й танковой бригады полковник Булыгин сообщил в своем рапорте, что в этом бою его солдаты уничтожили десять 75-мм пушек, четыре САУ и вывели из строя 150 солдат и офицеров, причем 35 взяли в плен[1472]. Прорыв бригады лишь ненадолго задержали противотанковые рвы, однако приданные бригаде саперы довольно быстро устранили препятствия.

    Я нашел рассказ о том же бое младшего сержанта Сабира Ахтямова:

    «В октябре 1944 года мы дошли до населенного пункта Неммерсдорф. Нашему 2-му батальону был дан приказ с ходу совместно с танками взять этот пункт и до специального приказа удерживать занятую позицию. Сильная огневая точка врага остановила наше наступление. С младшим сержантом Луковкиным (моим вторым номером) получили задание уничтожить эту огневую точку. Под ураганным огнем противника ползком приблизились к объекту на 50–70 метров и поняли, что одними гранатами выполнить задачу нам не удастся. Невозможно было скрытно приблизиться к врагу. Мой взгляд остановился на предмете у края огневой точки, похожем на топливный бак. Несколькими выстрелами его удалось поджечь. Огонь проник во врытый в землю „фердинанд“ (самоходно-артиллерийскую установку). Начали рваться снаряды. Наши бойцы с криком „ура-а-а!“ бросились на вражеские позиции. Ночью этот населенный пункт перешел в наши руки»[1473].

    Весьма странен случай, описанный солдатом парашютно-моторизованной дивизии «Герман Геринг» Йоханном Вальцем. По его словам, он и два его товарища попросту заснули в окопах на правом берегу Ангераппа: «Мы пришли в себя, лишь увидев бегущих мимо русских. Нам ничего не оставалось, как снять каски и с криками „Ура“ ворваться в Неммерсдорф вместе с русскими. Когда мы выбежали из поселка, мы были просто счастливы!»[1474]

    О том, что под утро шум боя был слышен в непосредственной близости от Неммерсдорфа на восточном берегу р. Ангерапп, рассказывают и жители поселка. Один из них, Отто Кевершин, уточняет: «Взвод одного из моих соседей занял позицию у реки. Он рассказал мне, что они получили приказ взорвать орудия и мост при приближении врага»[1475]. Ева-Мария Вольфф добавляет, что ее обоз, пересекавший Ангерапп ночью, был встречен словами: «Куда вы?! Мы хотим взрывать»[1476].

    Тем удивительнее тот факт, что мост не был взорван. Полковник Булыгин доложил командованию 21 октября, что железобетонный мост через реку Ангерапп длиной 45 м взят совершенно исправным. Вслед за ним около шести часов утра 21 октября был взят Неммерсдорф, «укрепленный пункт, с двумя линиями окопов, противотанковым рвом, ограждением из колючей проволоки и оборудованными дотами»[1477].

    Однако наступление на правом фланге 11-й гвардейской армии на Гумбиннен, равно как и на левом на Ангерапп шло далеко не столь успешно. Советские войска были остановлены в 4–5 км от Гумбиннена. В ходе упорных кровопролитных боев 21 октября населенные пункты Гертенау, Гусаренберг, Вилькен многократно переходили из рук в руки. Похожая обстановка сложилась на юге, в результате чего генерал Галицкий заметил: «Войска 11-й гвардейской армии продвинулись на 12–15 км. К исходу 21 октября фронт наступления армии достиг почти 75 км. Его конфигурация, образно выражаясь, имела дугообразную форму. Между соединениями образовались опасные разрывы, достигавшие кое-где 5–6 км»[1478].

    Иными словами, стремительно прорвавшейся в тыл противника и захватившей плацдарм на левом берегу Ангераппа 25-й танковой бригаде грозила опасность быть отрезанной от основной группы войск и оказаться в котле.

    3

    Эвакуация

    Неммерсдорф, поселок, в котором тогда проживало чуть более 600 человек, расположен на левом берегу реки Ангерапп, которая в этом месте делает Z-образный изгиб. Правый берег выше левого, таким образом холм Гальгенберг, расположенный в нижнем уступе Z, возвышается над поселком. Мост, ведущий в поселок, имел важное стратегическое значение, так как на добрый десяток километров был единственным способом перебраться через Ангерапп. Поэтому именно через него весь день 20 октября и ночью на 21-е шли обозы беженцев из восточных районов Восточной Пруссии вперемешку с частями отступающего вермахта.

    При съезде с моста (см. схему капитана Метлова) дорога сворачивала налево и вскоре приводила на центральную площадь Неммерсдорфа, на которой располагались церковь и оба трактира — «Красная кружка» и «Белая кружка». Оттуда в северную сторону шло шоссе на Гумбиннен, а в южную сторону на Ангерапп. От последнего уже за пределами поселка ответвлялась грунтовая дорога на запад, на Зоденен. Примерно там же, слева от дороги, находился так называемый «канал» — овраг, в одном из склонов которого было устроено бомбоубежище.



    Население Неммерсдорфа, как и других населенных пунктов Восточной Пруссии, было смешанным, с литовскими и польскими корнями, об этом говорят фамилии многих жителей: Камински, Ашмонайт, Мешулат. У владельцев поместий в услужении находились польские батраки, а у некоторых и военнопленные. В поселке были мясная лавка, пекарня, врачебная и стоматологическая практики, за порядком следило три полицейских.

    Правила эвакуации были весьма строгими. В удаленных от фронта населенных пунктах (а еще днем 20 октября Неммерсдорф отделяло от фронта более 15 километров) она была попросту запрещена самим гауляйтером Восточной Пруссии Эриком Кохом. Самодеятельная эвакуация, равно как и подготовка к ней, приравнивались к распространению пораженческих настроений; наказание могло быть самым жестким.

    Из воспоминаний Фрица Феллера, владельца поместья близ Неммерсдорфа, возглавлявшего совет местных землевладельцев: «20 октября я поехал на своей машине в Гросвальтерсдорф. Не доезжая трех километров до поселка, я увидел прячущихся за деревьями бойцов фольксштурма. Как я узнал, им раздали по пять патронов на брата. Навстречу мне попался мотоциклист, крикнувший, что в 500 метрах за ним русские танки. Вскоре я увидел танки собственными глазами, развернулся и на полной скорости помчался к начальнику окружного управления в Гумбиннен. Я объяснил ему ситуацию и потребовал немедленно начать эвакуацию округа Гумбиннен. Я получил устное разрешение отдать соотв. распоряжения. Телефонные линии были повреждены недавней бомбардировкой… Я послал все имевшиеся в наличии машины к отдельным поместьям с приказом начать эвакуацию в шесть часов утра 21 октября…»[1479]

    Мария Эшманн, всего неделю назад приехавшая в Неммерсдорф к своим свекру и свекрови из Рейнской области, встретила вечером 20 октября полицейского Краниха. Похожий на медведя Краних плакал: «Нас обманули. Русские всего в девяти километрах от нас». Узнав об этом, Эшманны позвонили бургомистру Гримму, но разрешения на эвакуацию у того еще не было. «Если русские будут наседать, уходим завтра в десять утра», — сказал Гримм[1480].

    Следует отметить, что оба из властей предержащих не последовали собственным указаниям. Обоз Фрица Феллера отправился вместо шести утра в четыре. Обоз Йоханнеса Гримма вместо десяти в семь. Первому удалось спастись, второму — нет.

    Фриц Феллер: «Поток подвод и пеших беженцев, стремящихся на запад, не прекращался всю ночь»[1481].

    Мария Эшманн: «Около трех ночи я услышала крики беженцев снаружи. От шума я проснулась и посмотрела в окно. Три или четыре телеги ехали в ряд, между ними шли немецкие солдаты»[1482].

    Эрна Йост: «Мы ушли около 11 ночи. Не успели мы выйти со двора, как в доме уже расположились немецкие солдаты. Они начали спрашивать: „Можем мы взять это? А то?“ Им нужны были продукты и радиоприемник. „Да подождите же, пока я уйду“, — сказала я им в сердцах»[1483].

    До моста через Ангерапп успели добраться не все обозы. Марианна Штумпенхорст: «На Гальгенберге, прямо перед мостом, движение полностью встало… Некоторые бросали все свои вещи на подводах и шли дальше к Неммерсдорфу пешком»[1484].

    Объяснение этому находится в воспоминаниях Урсулы Шмалонг из Эггенхофа (поселка на полпути между Гумбинненом и Неммерсдорфом): «Около одиннадцати часов ночи канонада усилилась, стали слышны ружейные выстрелы. Небо было красным от пожаров. Скрипели гусеницы танков, взрывались гранаты. Пришло распоряжение покинуть наши жилища. Наши мужчины были в армии или в фольксштурме. Из мужчин на нашем дворе были лишь поляки и русские, которые были готовы бежать вместе с нами. Они запрягли лошадей, но в ночной темноте заметили, что у многих телег не хватает колес: их забрали стоявшие у нас постоем солдаты, чтобы заменить свои сломанные колеса. Телеги были спешно отремонтированы, мы побросали на них пожитки и в полночь присоединились к колонне, шедшей в направлении Неммерсдорфа. Мы продвигались вперед очень медленно. В два часа ночи мы были около усадьбы Тайххоф, неподалеку от моста через Ангерапп. Тут колонна окончательно встала. Канонада позади усиливалась. Так как мы долго не могли двинуться с места, возницы пошли пешком к мосту, чтобы посмотреть, что там происходит.

    Мост был занят полевой жандармерией, и нам объяснили, что с запада идут немецкие танки, и мост откроют лишь после того, как они его пересекут. К пяти утра мост так и не открыли. Гранаты взрывались уже совсем рядом с нами, свистели пули. Мы прорвались к мосту: он оказался свободен. Благодаря туману мы невредимыми успели пересечь мост, несмотря на артобстрел, и затем повернули на Зоденен»[1485].

    Многим удалось покинуть поселок в последнюю минуту: родителей и сестру Отто Венгера подобрала немецкая армейская машина[1486]; отца и мать Элизабет Дайхманн солдаты подсадили на телегу, сама она уехала на велосипеде[1487]; Мария Эшманн, уже слышавшая крики «ура» русских солдат, в последний момент успела запрыгнуть в автомобиль местного счетовода[1488].

    Из шестисот с лишним жителей утром 21 октября в Неммерсдорфе остались считанные единицы: в основном бедняки и старики, не имевшие собственных машин и лошадей. Они собрали свои пожитки и выставили их вдоль дороги, надеясь, что за ними пришлют эвакуационный транспорт. Но властям было уже не до них.

    4

    21.10.44, первая половина дня

    Взяв с ходу Неммерсдорф, соединения 25-й танковой бригады закрепились на левом берегу Ангераппа и приготовились к обороне. Однако противник еще не успел разобраться в ситуации и лишь начинал стягивать силы для контрудара. С севера и запада его должны были осуществлять части парашютно-моторизованной дивизии «Герман Геринг», с юга 413-й мотопехотный полк, усиленный фольксштурмом и находившимися неподалеку на излечении солдатами и офицерами.

    Сведений об обозах, оставшихся на правом берегу Ангераппа, сохранилось немного. Достоверно известно о судьбе колонн из Викмюнде (4 км юго-восточнее Неммерсдорфа) и Вайденгрюнда (20 км восточнее Неммерсдорфа). Первая была нагнана советскими танками в полшестого утра на холме Гальгенберг и после обыска (искали оружие, боеприпасы и средства связи) отослана домой. Обоз отправился по правому берегу Ангераппа на юг и покинул зону боевых действий[1489].



    Обоз из Вайденгрюнда при приближении к мосту около семи утра был обстрелян и объявлен взятым в плен. После обыска обоз «вместе с многими другими беженцами» покинул Неммерсдорф. Это случилось около трех часов дня[1490].

    Пятью утра датирует свою встречу с русскими солдатами 24-летняя Марианна Штумпенхорст из усадьбы Тайххоф (2 км северо-восточнее Неммерсдорфа): «К нашему ужасу, из тумана, нависшего над берегом Ангераппа, появились первые русские. Сперва показалось, что они чего-то ждут, но не успели мы и глазом моргнуть, как они оказались рядом с нами. Они забрали у нас часы и украшения. Неожиданно из тумана вынырнули русские танки вместе с первыми немецкими пленными. О продолжении пути нечего было и думать — управлявшие нашим обозом поляки немедленно переметнулись к русским. Мы с моей матерью сначала не знали, что нам делать. После полудня мы пошли пешком домой. Но в нашей усадьбе уже разместились русские комиссары, и чувство самосохранения подсказало нам, что туда идти не стоит. Прямо за нашим садом на дороге на Туттельн стояли русские и протыкали штыками брошенные телеги беженцев.

    Несмотря на страх, мы отважились подойти ближе и осмотреться. Нашему взору предстали страшные картины. С обеих сторон моста на склонах лежали изнасилованные женщины, убитые или залитые кровью и дергающиеся в предсмертных судорогах. Нас снова обыскали — искали украшения и ценные вещи, — и нам пришлось быстро уйти, иначе нас грозили повесить. В соседней деревне, Туттельне, мы встретили двух женщин и старика, которые предложили нам пока остаться у них. Русских в Туттельне еще не было, поэтому мы успели спрятать оружие, оставшееся от отступавших немецких солдат»[1491].

    Марианне Штумпенхорст рассказали, что и обоз из Туттельна был остановлен советскими танками. Сделав предупредительные выстрелы, солдаты приблизились к обозу и обыскали людей и их багаж. По рассказам очевидцев, солдаты спрашивали: «Du Hitler?» («Ты Гитлер?») — и тех, кто отвечал «Нет», отпускали с приказом следовать домой[1492].

    Трупы по обе стороны моста через Ангерапп упоминаются и другими свидетелями и будут фигурировать позже в официальных отчетах. А вот установить факт изнасилования с расстояния в несколько сотен метров вряд ли возможно.

    Марго Гримм, супруга 37-летнего бургомистра Неммерсдорфа, капитана в отставке Йоханнеса Гримма, сообщила следующее: «Около семи утра я вместе с мужем, сыном, дочерью, матерью, свекровью, десятью польскими работниками, шестью их женами и их детьми на нагруженных телегах покинула нашу усадьбу под Неммерсдорфом. Неожиданно мы наткнулись на русских солдат, которых не увидели из-за тумана. Они направили на нас оружие и принудили слезть с телег. Но ехавшая первой крытая повозка, в которой находились моя мать, свекровь и дети, успела скрыться в тумане, несмотря на то что солдаты стреляли ей вслед. Русские принялись ругаться… После того как они отобрали у всех мужчин часы, они окружили моего мужа, отвели его на несколько шагов в сторону и, прежде чем я успела что-то сообразить, застрелили выстрелом в висок. Некоторых поляков родом из Варшавы они тоже сперва хотели застрелить, но потом передумали. После этого они принялись обыскивать обоз и нашу усадьбу, уничтожая все, что только можно. В это время польские женщины надели на меня одежду победнее и повязали платок. Они назвали мне польское имя и польский город. Я не должна была говорить по-немецки ни слова… К счастью, я немного знала польский. Вдобавок они поставили меня в задний ряд. Русские охраняли нас, чтобы мы не смогли сбежать. Потом нас отвели в домик для прислуги. Вскоре к нам зашли русские и стали спрашивать, не немцы ли мы. Поляки отвечали „нет“, хотя русские грозили им смертью, если выяснится, что они укрывают немцев. Один русский долго смотрел на меня, не говоря ни слова, но тут его отвлекли, и они все отправились в сторону Неммерсдорфа»[1493].

    В самом Неммерсдорфе по пути к своему дому на советских солдат натолкнулся маляр Йоханнес Шеве. Они его о чем-то спросили. Он, естественно, не понял вопроса и на всякий случай указал в сторону центральной площади. Дома он взял вареные яйца, оставленные ему ранее уехавшей женой, сел на велосипед и поехал в Зоденен. На повороте на Зоденен стояли русский офицер и караульный солдат. «Мне пришлось подойти к ним. Офицер спросил на хорошем немецком, много ли здесь немецких солдат. Я ответил, что не видел ни одного, а сам гражданский. Тогда он сказал, что я могу идти — я уселся на велосипед и был таков»[1494].

    Поселковой медсестре, Маргарет Фроммхольц, повезло меньше. С ее слов, ее били ногами, а потом выстрелили, после чего она потеряла сознание. После взятия поселка утром 23 октября немецкие солдаты нашли ее в канаве. За мужественное поведение Маргарет Фроммхольц была в декабре 1944 года представлена к награде[1495]. Фриц Феллер: «В медсестру стреляли, и она упала в канаву. Ее муж случайно оказался среди немецких солдат, отбивавших Неммерсдорф. Он сам нашел ее и смог спасти»[1496].

    Герда Мешулат вместе с несколькими другими оставшимися в поселке жителями с самого утра отправились в бомбоубежище: «Мы просидели там уже несколько часов, когда снаружи вдруг стало тихо. Мой 70-летний отец сказал, что сходит домой, покормит скот и принесет нам всем горячего кофе. Его не было очень долго. Вернувшись, он рассказал, что в деревне полно русских. Его остановили, обыскали на предмет оружия и спросили, куда он идет. Он объяснил, так как еще с Первой мировой немного говорил по-русски, и ему беспрепятственно позволили дойти до дому. После этого господин Камински тоже решил сходить домой и принести одеяло. Но он очень быстро вернулся назад, рассказав, что русские роются в стоящем на обочине дороги багаже. Дальше его не пустили. На улице царил полный бедлам»[1497].

    Рассказ Шарлотты Мюллер был опубликован 28 октября 1944 года в «Фёлькишер Беобахтер»: «В субботу, 21 октября, было очень туманно. Мы покинули дом, потому что слышали, что большевики приближаются. Не успели мы отойти и на сто метров, как нас окружили русские, стреляя и крича „Stoi“. Они сорвали с моего отца часы, отобрали у него складной ножик и трубку. Нас заперли в нашей гостиной. Когда мы вышли во двор, они снова начали стрелять. Мою мать легко ранило в плечо. Через четверть часа другие большевики привели нашего соседа Карла Шютца, 76-летнего старика. Он был ранен в руку и истекал кровью. Затем они снова забрали Шютца и заперли нас в гостиной. Советские уже успели к этому времени перерыть все шкафы, разбить лампы и окна. Они сели за стол и приказали подать им мяса. Потом снова и снова требовали шнапса. Пока мы сидели в гостиной, они обыскали наши комнаты и забрали себе все, что им могло пригодиться»[1498].

    Последнее свидетельство, рассказ старшего лейтенанта Фрица Ляймбаха, впервые опубликованное в 1949 году, больше похоже на легенду. «Когда шум сражения приблизился к Неммерсдорфу вплотную, жена местного жандарма схватила обоих своих детей и побежала прочь из поселка. Вскоре после этого ее обогнал немецкий танк, но не остановился, а помчался дальше.

    То ли экипаж не услышал ее криков о помощи, то ли не хотел их услышать — неизвестно. Спасая честь экипажа, можно предположить, что лязг гусениц и шум мотора заглушал крики. Женщина с детьми побежала дальше, но тут ее обогнал бронетранспортер, который она тоже встретила криками о помощи. Бронетранспортер остановился и подобрал ее. Когда женщина отдышалась, она с ужасом поняла, что сидит среди русских. Командир, молодой офицер, сказал на хорошем немецком, что ей не нужно волноваться. Он показал на своей карте перекресток, на котором он может ее высадить. Исполнив обещание, он указал, в какую сторону ей надо идти, чтобы добраться до своих. На прощание он сказал: „Вам повезло, что вы встретили меня. Не вздумайте решить, что так ведут себя все русские, а то вам несдобровать. Я скорее исключение“. Об этом случае женщина рассказала первому же немецкому соединению, встреченному ею»[1499].

    Итак, большая часть немецких мирных жителей, столкнувшихся с советскими солдатами утром 21 октября, после обысков и допросов была отпущена восвояси. Ни о каком «планомерном уничтожении» речь не шла.

    5

    21–22.10.44

    Во второй половине дня 21.10 немецкая авиация начала бомбить Неммерсдорф.

    Йоханнес Шеве находился в это время в Зоденене, в 10 км западнее: «Вечером, сидя на вокзале, мы видели, как наши летчики бомбят Неммерсдорф. Вспышки бомб освещали вечернее небо»[1500].

    Герда Мешулат, ее отец, пожилая семейная пара Камински, их сноха, четверо внуков и еще одна семейная пара (всего 11 человек) продолжали прятаться в бомбоубежище: «Вскоре после полудня в наш бункер спустились красноармейцы. До этого они укрывались в березовой роще неподалеку, но, когда в воздухе появились немецкие самолеты, перешли в убежище. Сначала они рылись в наших вещах, а потом просто сидели рядом с нами. Один симпатичный русский — показалось, что он командовал остальными, — даже играл с маленькими детьми. Прошло очень много времени — уже наступил вечер, — когда появился офицер поглавнее. Сначала он очень ожесточенно спорил с солдатами в бункере, а потом приказал нам выйти наружу. Мой отец, немного понимавший по-русски, попытался объяснить, что мы, гражданские, ничего плохого не сделаем и нас нужно отпустить. Но нас со словами „Pascholl!“ вытолкали из бункера. Мой отец сказал, что, наверно, нас отправят по домам. Но, оказавшись снаружи, мы увидели, что с обеих сторон от выхода стоят солдаты с оружием на изготовку. Я споткнулась и упала, так как я с седьмого года жизни была хрома на одну ногу. Меня подхватили и рванули вверх, и я от волнения на короткое время потеряла сознание. Когда я пришла в себя, я услышала крики детей и выстрелы. После этого все затихло»[1501].



    Герда Мешулат осталась в живых, несмотря на ранение в голову. «В следующую ночь — я лежала на камнях перед входом в бункер — началась перестрелка.

    Над оврагом свистели пули, ночное небо вдруг стало красным. Казалось, что один из близлежащих домов горит. Мимо бежали солдаты — не знаю, русские или немцы. Утром я услышала немецкие голоса и вскарабкалась по склону. Два солдата вышли из дома по соседству и крикнули, чтобы я шла к ним. Но я не могла идти, так как потеряла свой костыль. Тогда они подошли ко мне… На бронетранспортере меня доставили в Адамсхаузен (4 км северо-западнее Неммерсдорфа), который тоже находился под обстрелом»[1502].

    О причинах, побудивших советского офицера приказать расстрелять прятавшихся в бункере, можно только гадать. В рапорте полковника Булыгина от 21 октября говорится, что его соединение очистило Неммерсдорф от пехоты противника и местных жителей[1503]. И хотя слово «очистка» на военном жаргоне вовсе не подразумевает обязательную физическую ликвидацию, более того, требование освободить полосу боевых действий от местного населения является вполне ординарным и не раз встречается во фронтовых приказах, похоже, в этом случае его следует трактовать буквально.

    Герду Мешулат вывезли из Неммерсдорфа утром 22 октября, медсестра Маргарет Фроммхольц лежала без сознания, поэтому никаких свидетельств гражданских лиц о том, что происходило в Неммерсдорфе 22 октября, не существует.

    Жена убитого бургомистра Марго Гримм весь день пряталась в своей усадьбе за полуразрушенной стеной дома для прислуги. Там ее нашли на следующий день немецкие солдаты[1504].

    В доме в Туттельне, в котором укрывалась Марианна Штумпенхорст, русские появились утром 22-го. В течение дня дом неоднократно обыскивали советские патрули. Один из офицеров вызвал всю семью на допрос и спросил, почему их не эвакуировали. Затем он заверил, что Красная Армия немцам ничего плохого не сделает. После обеда артиллерийский обстрел усилился. Красноармейцы укрылись в подвале и взяли с собой немцев, сказав, что те не должны пострадать. Вскоре Марианну вызвали из подвала наверх, высокий советский чин хотел знать, где находятся местные крестьяне и есть ли тут маленькие дети[1505].

    «Со мной обращались вежливо, но мне пришлось ответить на множество вопросов, прежде всего, кто хозяин этой усадьбы. Я выдала себя за беженку, плохо знающую местность, но я сомневаюсь, что русские мне поверили. Они показали мне фотографии, на которых были изображены солдаты вермахта, и продовольственные карточки и попросили дать объяснения. Они очень интересовались моим образованием: посещала ли я университет и говорю ли на иностранных языках. У меня сложилось впечатление, что они хотели забрать меня в Россию в качестве переводчицы»[1506].

    Потом офицер сказал, что Гитлер, Геринг и Геббельс уже мертвы, а русская армия через три дня возьмет Берлин[1507]. «После этого длительного допроса меня снова отвели в подвал, где мы провели всю ночь. Утром один русский приказал мне выйти наружу и затащил в соседний дом, поврежденный снарядами. Я страшно испугалась, так как догадывалась, что меня ожидает. Я пыталась говорить с ним и сама не знаю, в чем причина того, что судьба избавила меня от самого ужасного»[1508].

    Во дворе дома Шарлотты Мюллер в тот же день остановились два грузовика с советскими солдатами. Они потребовали еду и получили двух гусей. Ее удивило, что солдаты даже дружески пожали ей руку[1509]. Потом приехал еще один грузовик. Продолжение истории было напечатано в «Фёлькишер Беобахтер»: «Через одного польского работника советские объяснили, что я должна пойти с ними, они хотят задать мне пару вопросов. Меня увезли к дому Шютца. Старик лежал в коридоре. Большевики его застрелили. Один из русских, вероятно, офицер, что-то хотел от меня. Я ничего не поняла. Он схватился за пистолет. Потом он распахнул шинель и знаками показал, чего он хочет. Кроме меня и него, в комнате никого не было. Он изнасиловал меня. Потом он ушел, и в комнату зашел второй офицер, приехавший с нами. Он проделал то же самое. Потом оба уехали»[1510].

    6

    Бои за Неммерсдорф

    Около 16 часов вечера 22 октября полковник Булыгин доложил генералу Бурдейному о событиях минувшего дня. Ночью противник предпринял пять попыток атаковать Неммерсдорф, большей частью с западного направления. Все атаки были успешно отбиты. В шесть утра противник начал масштабное наступление при поддержке танков и артиллерии. И эта атака не дала никаких результатов. В 8.30 20 танков, сопровождаемых артиллерийским огнем, попытались прорваться сквозь советские оборонительные позиции, в то время как немецкая пехота предприняла фланговый обходной маневр. Танковая атака была отражена. Маленькие группы пехотинцев просочились на южную и северную окраины Неммерсдорфа[1511]. (Напомню, бомбоубежище находилось на юге поселка, фактически за его пределами. Если верить рассказу Герды Мешулат, то ее должны были обнаружить именно эти солдаты.)

    О том же эпизоде рассказывает солдат дивизии «Герман Геринг» Харри Тюрк: «Мы атаковали Неммерсдорф с запада и северо-запада и в течение дня вышли к реке к северу от поселка… Потом мы понемногу стали пробиваться на юг и взяли первые дома — это были маленькие дома, не усадьбы. День уже клонился к вечеру»[1512].

    Из воспоминаний Сабира Ахтямова: «На рассвете многочисленные танки и пехота противника перешли в контратаку. Когда до танков оставалось 150–200 метров, мы открыли огонь. Удалось подбить танк на левом фланге. Вывели из строя гусеницу второго танка, еще несколько выстрелов — и машина загорелась. Третий танк подошел вплотную к нашему брустверу, мы зашли к нему в тыл и расстреляли в упор»[1513].

    За этот бой младший сержант Ахтямов получил звание Героя Советского Союза.

    Булыгин далее докладывает о третьей попытке прорыва, предпринятой немцами около 10.40, и о том, что позиции советских войск подвергались атакам с воздуха, в которых участвовало 1520 самолетов противника. Потери за день составили: 1 подбитый танк, 11 погибших, 36 раненых. Потери врага: 2 сожженных танка, 9 подбитых, убито около 70 солдат и офицеров[1514].

    В фильме М.Ф. Фогта «Неммерсдорф 1944», смонтированном в 2002 году, о бое 22 октября вспоминает унтер-офицер 16-го авиадесантного полка Густав Кречмер. Он рассказывает о том, что его подразделение попало под жуткий огонь русской пехоты и танков, в результате чего в считанные часы из 107 человек в живых осталось только 22. Вестовой с оторванной рукой прохрипел, что Кречмер, как старший по званию, должен принять командование, и тут же умер. В последующий час русские снайперы, засевшие в поселковой церкви, вывели из строя еще пятерых[1515]. Этот рассказ, в котором одно подразделение якобы потеряло за несколько часов больше людей, чем (если судить по цифрам, приведенным Булыгиным) весь противник за целый день, показывает, что к «поздним свидетельствам» надо относиться с известной осторожностью. Вполне возможны неточности, как количественные, так и географические. В конце концов, в то же время на подступах к Гумбиннену и Гросвальтерсдорфу шли не менее ожесточенные бои. И там тоже использование церквей в качестве НП[1516] или снайперской позиции не являлось редкостью.

    Ситуацию, сложившуюся на фронте к вечеру 22 октября, советские военачальники оценивали по-разному. Если генерал Галицкий продолжал верить, что Гумбиннен вот-вот падет и на основании перехваченного донесения командира немецкого 26-го армейского корпуса, в котором говорилось, что «части корпуса измотаны и дальше держаться не в состоянии, у корпуса больше нет никаких резервов. Даже из обозов нечего больше взять для создания резервов. В каждой дивизии корпуса уже расстреляно по шесть солдат. Люди стали ко всему апатичны»[1517], полагал, что ситуация благоприятствует развитию наступления, генерал Бурдейный считал, что велика опасность оказаться в окружении, особенно после того, как днем немецкие войска осадили Гросвальтерсдорф и горловина котла на р. Роминте стала угрожающе узкой. В итоге командующий фронтом генерал Черняховский принял решение отвести войска на 15–18 км на восток и перейти к обороне, удерживая правый берег р. Роминте. Ночью с 22 на 23 октября частям было отдано соответствующее распоряжение, и к утру 24 октября отход был закончен с незначительными, согласно рапорту Бурдейного, потерями[1518]. Версии того, как советские войска оставляли Неммерсдорф, несколько разнятся. Уже упоминавшийся Кречмер говорит, что поселок взяли без боя. Русские сами ушли ночью[1519]. Харри Тюрк подтверждает это: «Когда мы вошли 23-го в деревню, русские уже были на том берегу Ангераппа. Мы их видели на холме»[1520].

    Другой герой фильма Фогта вспоминает, напротив, что бой был. Некоторые очевидцы говорят о взятых пленных. О бое за поселок рассказывает и выдержанный в бравурно-героическом стиле отчет, сделанный по горячим следам унтер-офицером Хайнрихом Папендиком: «Солдаты выполнили поставленный приказ, и противник был по узкой дороге вытеснен на восток. Подготовленный к взрыву мост через Ангерапп удалось спасти благодаря храбрости одного из солдат», которому удалось «разрядить 33 мины и таким образом уничтожить последнее препятствие для дальнейшего наступления. Перешел в атаку левый фланг пехоты… Противник бежал на восток бесформенными группками. По обочинам дороги дымились подбитые русские танки…»[1521]

    Косвенно подтверждает версию Папендика рапорт начальника политотдела 25-й танковой бригады подполковника Слепова, составленный 25 октября: «Вследствие отсутствия контроля со стороны замполита второго танкового батальона при отступлении из Неммерсдорфа были выведены не все танки и не был взорван мост»[1522].

    Один из свидетелей, оказавшихся в Неммерсдорфе 23 октября, Иоахим Райш утверждает, однако: «Мост через Ангерапп был взорван, и между частями моста в воздухе висел советский танк»[1523].

    Райш не ошибается. Мост был если не взорван, то как минимум сильно поврежден. Танк, оставшийся на нем (значит, все-таки бой при отступлении был?), можно видеть на фотографии.

    Старший мастер «Организации Тодт» Эрнст Ендрейцик вспоминал в 1963 году: «После того, как советские танки в октябре 1944 года прорвались до Неммерсдорфа, в ходе чего сильно пострадал мост через Ангерапп, я со своим подразделением прибыл туда, чтобы произвести ремонт моста я обнаружил, что противник оставил за Неммерсдорфом несколько своих танков. Я однако не смог установить, были ли они подбиты нашими солдатами или поврежденный мост помешал их отводу. Один из этих танков с заряженной пушкой остался висеть на поврежденной части моста»[1524].

    В своем рапорте подполковник Слепов также упоминает, что в третьем танковом батальоне у офицеров были замечены случаи злоупотребления алкоголем и это отрицательно сказалось на ходе выполнения подразделением боевой задачи, а также сообщает, что случаев аморального поведения и чрезвычайных происшествий не зафиксировано[1525].

    7

    Что видели свидетели?

    Существует более 20 свидетельских показаний немецких солдат и офицеров (среди них было целых четыре будущих автора книг: Харри Тюрк стал впоследствии известным в ГДР писателем, Бернхард Фиш написал ряд исторических исследований, Гюнтер Кошоррек и Герхарт Ширмер оставили после себя мемуары) о том, что они увидели утром 23 октября в Неммерсдорфе. К этому можно добавить около десятка рассказов (большей частью собранных Б. Фишем) местных жителей, вернувшихся в поселок ближе к концу октября. Все свидетели едины в одном: в Неммерсдорфе произошло убийство гражданских лиц. По части же подробностей и деталей их показания расходятся, а зачастую и противоречат друг другу.



    Попробуем для примера найти ответ на несколько сравнительно простых вопросов:

    1) Сильно ли пострадал поселок в ходе полуторадневных боев?

    Харри Тюрк, солдат: «Большая часть домов была мало повреждена, что нас удивило, так как наша артиллерия стреляла по ним, но, видимо, неточно. Сильных разрушений не было»[1526].

    Мария Эшманн, местная жительница: «Поселок был разрушен снарядами…»[1527]

    Пауль Мешулат, местный житель: «Дом плотника и дом госпожи фон Альмен были повреждены. Церковь и дом маляра Шеве уцелели…»[1528]

    Йоханнес Шеве, местный житель: «Прямо за моим домом была воронка от бомбы 20 м шириной и 10 м глубиной, взрыв все перевернул вверх дном. Три соседних дома сгорели…»[1529]

    Элизабет Дайхманн, местная жительница: «Многие дома были повреждены, церковь была повреждена, школа, и дом булочника, и дом мельника, и еще некоторые… Наш дом был прострелен танком… Как и некоторые другие. Сгоревших домов я не видела…»[1530]

    «Фёлькишер Беобахтер», 28.10.44: «Если обернуться к поселку, то в глаза бросаются сожженные дома…»[1531]

    2) Был ли поселок разграблен советскими солдатами?

    «Фёлькишер Беобахтер», 27.10.44: «Неммерсдорф… наши войска после освобождения нашли разворованным и разрушенным…

    Советские орды разграбили все дома и лавки в Неммерсдорфе, равно как и повозки застигнутых врасплох беженцев. Около мертвых женщин лежали вырванные из их рук дамские сумочки, из которых были изъяты все ценности»[1532].

    Эмиль Радюнц, солдат фольксштурма: «Дома разворованы и опустошены… Комнаты были разграблены, двери шкафов и кладовок распахнуты»[1533].

    Хинрихс, майор немецкого генштаба: «Вещи в не пострадавших в ходе боев домах были перерыты и разбросаны, предметы мебели бессмысленно повреждены. Фотографии немецких солдат разбиты прикладами»[1534].

    Аугуст Эшманн, местный житель: «Я забыл под подушкой тысячу марок и бутылку шампанского. Когда я в конце октября вернулся, я их забрал…»[1535]

    Иоахим Райш, житель Гусаренберга (10 км к востоку от Неммерсдорфа): «Наш дом не пострадал, похоже, он был занят штабом танкового соединения. У пианино были выломаны клавиши, и во всех комнатах пахло хлороформом, вероятно, перевязывали раненых»[1536].

    Из письма чиновника службы безопасности главнокомандующему 4-й армии, 28.12.1944: «В ходу следующие слухи: один жандармский вахмистр покинул Неммерсдорф за три часа до появления русских. Когда он через несколько дней вернулся, он нашел свое жилище в том же состоянии, в каком его оставил. Ничего не пропало. Но когда он после еще нескольких дней отсутствия снова приехал домой, то обнаружил, что немецкие солдаты перерыли весь его дом, оставили после себя бардак, забрали радио и часть белья»[1537].

    Примерно в то же время президент восточнопрусского земельного суда сообщал, что после взятия Гольдапа в мародерстве были замечены немецкие войска, причем «награбленное добро в необозримых количествах отправлялось родственникам по почте или вывозилось на грузовиках»[1538].

    Глупо умалчивать о том, что проблема мародерства стояла в Красной Армии очень остро, недаром приказы о борьбе с «барахольством» исходили с самого верха, но о факте, что немалую лепту в разграбление чужого добра вносили и солдаты, сражавшиеся на немецкой стороне (особенно нерегулярные части и иностранные подразделения Ваффен-СС), а также польские гражданские лица и полувоенные отряды, зачастую забывают.

    3) Остались ли в поселке тела убитых советских солдат?

    Харри Тюрк одним из первых вошел в Неммерсдорф утром 23.10: «В поселке я не видел убитых русских, только одного раненого»[1539].

    Эрнст Ендрейцик, прибыл в Неммерсдорф днем спустя: «Мы не нашли в Неммерсдорфе мертвых советских солдат…»[1540]

    Фриц Феллер, по всей видимости, вернулся в Неммерсдорф днем 23.10: «У всех без исключения убитых в бою русских были азиатские черты лица…»[1541]

    Хинрихс: «Принимавшие участие в боях части 11-й армии в большинстве своем центрально-русского происхождения»[1542].

    На одной из «неммерсдорфских фотографий» можно видеть убитого русского солдата, лежащего возле пушки. Но нет никаких доказательств того, что этот снимок был сделан в самом поселке. Иоахим Райш наблюдал подобную картину на шоссе 132, в десяти километрах восточнее: «Погибших еще не убрали. Рядом с русской противотанковой пушкой лежал наводчик с изуродованным лицом»[1543].



    Итак, очевидцы не дают однозначный ответ ни на один из трех достаточно нейтральных вопросов. Что же ожидать от вопросов более острых, ответы на которые могли зависеть от эмоционального восприятия, пропагандистских и политических установок, давности случившегося, желания выдать услышанное за увиденное и многого другого? Можно ли найти некое эталонное, бесспорное свидетельство, чтобы сравнивать с ним остальные?

    8

    Рапорты Хинрихса

    Об увиденном немецкими солдатами в Неммерсдорфе были немедленно оповещены самые различные инстанции. 24–25 октября в поселок прибыли партийная комиссия НСДАП, бригада секретной полевой полиции, работники Службы безопасности из Гумбиннена, комиссия СС-штандарта «Курт Эггерс», комиссия Генштаба и несколько военных репортеров[1544]. Майор Генштаба Хинрихс составил два рапорта о происшедшем: предварительный 25 октября и окончательный 26-го. Естественно, их нельзя считать полностью объективными. Можно, однако, с полным основанием предположить, что у Хинрихса не было задачи приукрашивать действительность. Поэтому вряд ли ситуация обстояла хуже, чем описана у Хинрихса.

    «25.10.44

    Предварительный результат осмотра трупов в Неммерсдорфе (11 км к юго-западу от Гумбиннена) и Туттельне (8 км к юго-западу от Гумбиннена)

    I. Неммерсдорф

    Обнаружено 26 трупов (13 женщин, 8 мужчин, 5 детей), из каковых 24 трупа уже находились в открытой могиле. Осмотр трупов, проведенный штабным врачом др. Розе (413-й мотопехотный полк), выявил, что причиной смерти 24 человек являются выстрелы с близкого расстояния, большей частью в голову и в грудь. В одном случае выявлены колотые раны. Еще в одном повреждение головы острым предметом. У одной женщины принудительное половое сношение установлено, у другой — вероятно. Опрос вернувшихся назад, успевших спастись жителей поселка выявил, что лишь малая часть убитых проживала в Неммерсдорфе. Большинство принадлежало, очевидно, к проезжавшему через Неммерсдорф обозу и было настигнуто сов. войсками.

    Со слов одного из фольксштурмовцев, участвовавших в поиске трупов, 9 тел было найдено в лощине, остальные в непосредственной близости от Неммерсдорфа и в самом поселке.

    Туттельн

    Обнаружено 7 трупов (4 женщины и 3 ребенка), которые все еще находились на месте убийства. Причины смерти: выстрелы с близкого расстояния. У одной женщины принудительное половое сношение установлено, у другой — вероятно.

    II. Устный опрос солдат дивизии „Герман Геринг“ и 5-й танковой дивизии выявил, что в деревне Альт-Вустервиц (9 км к югу от Гумбиннена) имели место дальнейшие изуверства. Осмотр, проведенный д-ром Вильямом (5-я т. д.) и капитаном Фрике (штаб АОК), выявил:

    В двух местах в Альт-Вустервице обнаружены тела молодых девушек. Обе были, очевидно, изнасилованы и затем убиты. Одна выстрелом в правый глаз, другая в затылок.

    В хлеве найдены трупы пожилых мужчины и женщины. Причина смерти при осмотре трупов установлена не была (вероятно, повреждение головы). Тело еще одного мужчины было найдено лежащим на спине с раскинутыми руками.

    В другом хлеве были обнаружены обугленные тела в количестве, вероятно, семи. Причину смерти установить не удалось. Сам хлев сильно поврежден огнем.

    В руинах еще одного сгоревшего хлева обнаружены 3 обугленных тела, причины смерти которых также не установлены»[1545].

    «26.10.44

    Рапорт о факте преступлений против международного права, совершенных советскими войсками в окрестностях Гумбиннена.

    В Неммерсдорфе, где, по показаниям свидетелей, части советско-русс. 2-го гвардейского танкового корпуса и 16-й гвардейской стрелковой дивизии 22–23 октября захватили плацдарм на левом берегу Ангераппа, я установил:

    В населенном пункте найдено 26 трупов гражданских лиц (13 женщин, 8 мужчин, 5 детей), часть ран указывает на изуверский характер убийств. Причины смерти в большинстве выстрелы в голову и в грудь. У большого числа жертв обнаружены колотые и огнестрельные раны. Череп ребенка прибл. 2 лет размозжен двумя ударами. Штабным врачом др. Розе (413-й мотопехотный полк) уже было установлено, что в 2 случаях имело место принудительное половое сношение. У одной женщины отрезана грудь.

    Для подтверждения фактов сделаны 12 фотоснимков. Кроме того, сфотографированы внутренние помещения дома, в котором большевиками была убита семья беженцев и на стенах которого находились многочисленные следы крови и мозга.

    По дороге из Неммерсдорфа в Гумбиннен близ усадьбы Тайххоф (2 км восточнее Неммерсдорфа) найдено еще 13 жертв. Убитые гражданские лица (3 мужчины, 4 женщины, 6 детей) принадлежали, судя по всему, к обозу беженцев. Они были настигнуты советско-русс. пехотой и убиты выстрелами с близкого расстояния. Нижняя часть тела у всех женщин была оголена. Можно предположить, что три из них были изнасилованы. У одного мужчины отрублена рука. Дети тоже были убиты выстрелами с близкого расстояния в голову и затылок.

    На дальнейшем пути следования по маршруту продвижения пятой танковой дивизии мной были обследованы населенные пункты Рихтфельде, Шублау, Беренхаген, Даугинтен, Вилькен, Хазенроде, Эггенхоф и Пликен. Все эти поселки являли все ту же картину бессмысленного разрушения. Убитых гражданских лиц найдено не было, так как все без исключения жители их покинули.

    При опросе свидетелей из пятой танковой дивизии были установлены нижеследующие дальнейшие зверства большевиков:

    1) В деревне Альт-Вустервиц (10 км к югу от Гумбиннена) найдено 15 частью обуглившихся тел гражданских лиц. В их числе две молодые девушки, убитые выстрелами в левый глаз и затылок. После врачебного обследования можно предположить изнасилование. Ладони одного мужчины пробиты насквозь, что в сочетании со следами крови, положением рук и свидетельством единственной оставшейся в живых свидетельницы, тяжело раненной, на данный момент эвакуированной (информация о точном местопребывании отсутствует), указывает на то, что он был прибит к двери дома.

    2) Убийство одной женщины в Швайцертале (8 км к юго-востоку от Гумбиннена) с подозрением в надругательстве.

    3) Согласно показаниям наступающих войск в Петерстале (15 км у юго-востоку от Гумбиннена), обнаружено еще 3–4 мертвые девушки»[1546].

    Отличия между предварительным рапортом и окончательной версией очевидны. Добавлены отсутствовавшие вначале описания зверств. Исчезли фразы о неустановленных причинах смерти. Одно из изнасилований, ранее описанное, как вероятное, названо совершенным.

    Во втором рапорте ничего не говорится о семи убитых в Туттельне. Тут возможно следующее объяснение. В отчете секретной полевой полиции, рассказывающем о тех же семи жертвах, говорится, что их нашли «при дальнейшем следовании на восток, на правом берегу Ангераппа»[1547] (вполне возможно, что их упоминает и Марианна Штумпенхорст). Если посмотреть на карту, то на этом месте находится развилка: слева от дороги лежит Тайххоф, справа Туттельн. Поэтому не исключено, что эти семеро включены Хинрихсом в число 13 жертв, найденных «близ усадьбы Тайххоф».

    Хинрихс нигде не приводит общего числа погибших. В статье, опубликованной 28.10.44 в «Фёлькишер Беобахтер», это, однако, делается на основании его данных[1548]. Сложение 26 убитых в Неммерсдорфе, 7 в Туттельне, 13 у Тайххофа и 15 в Альт-Вустервице дает то самое число 61 (вместе с женщиной в Швайцертале 62), которое бродит с тех пор по страницам различных исторических исследований как «количество жертв бойни в Неммерсдорфе». Локализация неверна. Подсчет, возможно, тоже.

    «Подводя итог, можно сказать, что бессмысленное повреждение имущества представляет собой не единичный случай, а наблюдается во всех населенных пунктах. Наличие только одного тяжело раненного гражданского лица, которому удалось избежать смерти, — знак того, что все население захваченной области убито, частью зверским образом, или в единичных случаях угнано в плен…

    Пленные при допросах перекладывают вину за эти преступления на пламенных большевиков, которые в зверской форме следуют указанию Сталина „добить зверя в его собственном логове“»[1549].

    В момент написания рапорта Хинрихс еще не знал, на что будет сделан пропагандистский упор. В его рапорте акцент ставится не только на «убитых гражданских лицах», но и на «бессмысленном повреждении имущества». Отметим также, что, говоря об одном человеке, которому удалось избежать гибели, Хинрихс сообщает заведомо ложные сведения: только из показаний, уже находившихся в распоряжении полевой полиции (Марианна Штумпенхорст, Шарлотта Мюллер), следовало, что таковых было не менее десяти.

    9

    «…Я сделаю их поводом для кампании в прессе»

    26 октября Геббельс записал в дневнике: «Эти преступления действительно кошмарны… Я сделаю их поводом для кампании в прессе»[1550]. Тем же днем датируется внутренний циркуляр (т. н. Tagesparole), разосланный редакторам всех крупнейших газет: «В комментариях, которые дают выход чувствам немецкого народа при виде страшных преступлений, следует особо подчеркивать, что советскими убийцами были изуверски растерзаны прежде всего простые немецкие рабочие и крестьяне… Очень важно, чтобы сообщение об ужасных большевистских злодеяниях в Восточной Пруссии было подано как можно крупнее и доходчивее и откомментировано с крайней резкостью… Жертвой завоевательного похода большевизма падет не только наше добро и наш кров… Планомерное жестокое убийство каждого немца превратит Германию в одно большое кладбище…»[1551]

    27 октября в «Фёлькишер Беобахтер» публикуется статья «Ярость советских бестий»:

    «…Жители некоторых деревень были ошеломлены неожиданным прорывом советских танков. На этих наших собратьях советские бестии и выместили свою людоедскую жажду крови.

    Речь не идет о выходках отдельных советских солдат, а, как подтверждают многочисленные рассказы, о методически претворяемом в жизнь терроре. Подтверждение этому — показания большевистских пленных, рассказавших при допросе, что все командиры предоставили солдатам Советской Армии „полную свободу действий в отношении местного населения“. Этот приказ якобы содержит разрешение на убийства и разграбление имущества немецких граждан»[1552].

    Дальше следует рассказ об увиденном в Неммерсдорфе:

    «Четыре женщины, четыре ребенка и один мужчина лежали около тоннеля, служившего бомбоубежищем. Они были по очереди застрелены из пистолета на выходе. Одного старого мужчину нашли несколькими метрами дальше. Он стоял на коленях, наклонившись вперед, и закрывал лицо руками. Его убили выстрелом в затылок.

    В одном разграбленном доме на диване сидела женщина, чьи ноги были укрыты одеялом. В этом положении ее, по всей видимости, застигли бандиты и убили выстрелом в голову. В комнате другого дома нашли лежащую на полу девятнадцатилетнюю девушку. Ее голова опиралась об стену. Девушка была изнасилована и убита выстрелом в рот. В углу той же комнаты лежала старая женщина с раздробленным черепом, убитая выстрелом в упор. У стола лежал на полу ее муж, убитый выстрелом в затылок. И в соседних домах были найдены трупы расстрелянных мужчин и женщин.

    Посреди деревни невдалеке от моста рядом лежали две женщины и ребенок. Та женщина, что помоложе, еще держала ребенка за руку. Она была изнасилована большевистскими бестиями и заколота штыком в грудь. Ребенок и пожилая женщина были убиты выстрелами в голову. На выезде из деревни лежало несколько женщин и ребенок. Одна из них была также изнасилована. В стороне от дороги в кустах нашли изрешеченное пулями тело пятнадцатилетней девочки. В двух усадьбах, лежащих за пределами поселка, были обнаружены еще две изнасилованные и застреленные женщины.

    Около телег ошеломленных нападением жителей поселка были найдены несколько женщин на коленях, голова наклонена вперед, руки закрывают лицо. Их положение однозначно указывает на то, что они были убиты не при попытке к бегству и не в ходе боевых действий. Злобные бестии заставили их встать на колени и убили выстрелами в затылок»[1553].

    Можно заметить некоторые, пока незначительные, расхождения с рапортом майора Хинрихса. Если пересчитать количество жертв, то их окажется больше 26. Кроме того, известно, что трупы были убраны 23 октября (к приезду Хинрихса они уже лежали в открытой могиле), поэтому прибывшие позже военные репортеры никак не могли видеть все описанное. Значит, их рассказ записан с чужих слов. Некоторые эпизоды (расстрелянные у бомбоубежища, женщина на диване, две женщины и ребенок у моста) будут подтверждены позже показаниями других свидетелей.

    Последующие статьи («Заживо прибит к стене — пока 61-я жертва большевистского террора») рассказывают о (уже известных нам из рапорта Хинрихса) событиях в Альт-Вустервице, приводят (также уже цитированный) рассказ Шарлотты Мюллер, но прежде всего воздействуют на читателя эмоционально: «образец нечеловеческой жестокости, который невозможно забыть», «дьявольские картины окровавленной Варшавы… бледнеют перед этим».

    «Во всех странах существуют люди — и вражеская пропаганда использует это, — которые придерживаются мнения, что то, что немцы рассказывают о большевистском терроре, преувеличено — мол, Советы заинтересованы в том, чтобы немецкие гражданские лица не пострадали.

    Пусть люди, считающие так — преступно слепые идиоты, — приедут в восточнопрусский Неммерсдорф и повторят перед лицом убитых, замученных и опозоренных свои слова о милости и человечности московских властителей. Слова застрянут у них в горле!»[1554]

    31 октября 1944 года в Берлине состоялось заседание специально созванной международной комиссии под председательством доктора Мяе из Эстонии при участии представителей Испании, Голландии, Швеции, Дании, Сербии, Италии и Литвы. Перед комиссией выступали свидетели трагедии, в том числе Шарлотта Мюллер и майор Хинрихс.

    Солдат фольксштурма Эмиль Радюнц рассказал, что «в небольшом овраге он обнаружил девять трупов гражданских лиц: четырех женщин, трех детей и двоих мужчин. В овраге было устроено бомбоубежище. В нем люди пытались найти спасение, но были расстреляны большевиками. Один раненый мужчина, сумевший отползти в сторону, получил пулю в затылок. В хлеве Радюнц нашел мертвого скотника. В местной больнице несколько иностранцев — мертвых. В доме недалеко от моста — 66-летнюю старуху, убитую выстрелом в висок, руки мирно сложены на коленях. Он шел дальше и видел их всех: убитых, заколотых, тела женщин, с которых было сорвано нижнее белье… „Я — не специалист, — говорит солдат Радюнц, — но каждый бы заметил, что эти люди были убиты только что — кровь еще была теплой. И они погибли не в ходе боевых действий“»[1555].

    Кроме более чем сомнительного свидетельства о «еще теплой крови», рассказ Радюнца интересен тем, что в нем впервые (как нарочно, перед лицом иностранной комиссии) появляются упоминания об убитых советскими солдатами «иностранцах», пока еще без национальной принадлежности.

    Военный судебный советник Грох «исследовал трупы вместе со специалистом-медиком. Он зачитал длинный список — каждая рана была задокументирована: выстрелы в рот, выстрелы в упор, при которых остались пороховые следы, выстрелы с 1–2 метров, колотые раны, раны от ударов топором или лопатой. На телах женщин признаки изнасилований»[1556].

    Лейтенант Зайдат рассказал о надругательстве над религиозными святынями: «Большевики расположились в церкви… Алтарь был разбит. У Мадонны отбиты руки, статуи расколоты на куски» и о том, что «все жители, которых застали врасплох пошедшие в прорыв советские танки, убиты или угнаны в Сибирь. На обочинах дорог лежали трупы. Можно предположить, что тех, кто не мог следовать за русскими, прикончили на месте»[1557].

    Опросив свидетелей, международная комиссия сделала следующий вывод: «Установлено, что за единственным исключением были убиты все гражданские лица без оглядки на возраст и пол. Они были убиты большевиками с близкого расстояния в момент, когда никаких боевых действий не велось. Доказано, что почти все молодые женщины были изнасилованы. Кроме огнестрельных ранений, были обнаружены колотые раны и раны, нанесенные топором или лопатой… Ставшие причиной смерти выстрелы производились из малокалиберного оружия, которым в Советской Армии владеют только офицеры и комиссары… Комиссия установила, что бесчеловечные преступления большевиков противоречат всем известным нормам ведения боевых действий»[1558].

    Речи свидетелей перед началом заседания контролировались и в случае необходимости подвергались корректировке. Так, майор Хинрихс первоначально хотел назвать причиной случившегося «врожденный вандализм советских солдат», но из-за присутствия в зале представителей власовской армии его попросили переделать расистский выпад в «позорные деяния совершены по приказу советского руководства»[1559].

    Перед комиссией выступал еще один свидетель, польский батрак из той же усадьбы, в которой жила Шарлотта Мюллер, но о нем в нацистской газете упоминать не стали, возможно, чтобы не отказываться от формулировки «за единственным исключением»[1560]. Напомню, что в рапорте майора Хинрихса тоже говорится, что лишь «одному гражданскому лицу удалось избежать смерти», но там речь идет о тяжелораненой женщине из Альт-Вустервица.

    Широкого международного резонанса не получилось — английские газеты назвали немецкие сообщения фальшивками, ТАСС выступил с опровержением в начале ноября[1561]. Информация о Неммерсдорфе появилась в норвежской, итальянской, испанской и швейцарской прессе. В статье из Courrier de Geneve от 07.11.44 говорится среди прочего:

    «За исключением одной немецкой женщины и одного польского работника все остальные были уничтожены Красной Армией: 30 мужчин, 20 женщин и 15 детей попались в руки русских и были убиты. Я сам видел в Брауерсдорфе двух батраков французского происхождения, бывших военнопленных, которые тоже были расстреляны. Одного удалось идентифицировать. Невдалеке 30 немецких военнопленных, которых постигла та же судьба»[1562].

    Откуда швейцарский корреспондент взял свои цифры — неизвестно. Ни Брауерсдорф, ни французские военнопленные не упоминались ни на заседании международной комиссии, ни в «Фёлькишер Беобахтер».



    А вот рассказ о немецких пленных находит частичное подтверждение в советских источниках. Полковник Булыгин сообщал 21 октября, что третий танковый батальон с боем занял деревню Вилькен и взял в плен 12 солдат, которые затем были расстреляны, а второй танковый батальон взял в плен 35 солдат, которые были переданы в штаб корпуса[1563].

    Немецкая пресса за считаные недели превратила Неммерсдорф в символ. Уже в конце октября страшные кадры военной хроники демонстрировались во всех немецких кинотеатрах. Только в одной четвертой армии с 20 по 31 октября было издано 853 тыс. экземпляров газеты «Stobtrupp» и 160 тыс. «Front und Heimat» с подробными статьями о Неммерсдорфе. Печатались листовки: «Каждый [солдат] должен убить по десятку этих ненасытных красных бестий. Месть за Неммерсдорф»[1564]. Гражданская пресса не отставала — от «Berliner Illustrierte Zeitung» до мелких областных газет.

    Герман Грасс писал: «В те дни, когда Неммерсдорф стал олицетворением всех ужасов, привычное презрение к русским сменилось страхом. Газетные статьи, радиопередачи и кинохроника, в которых говорилось о том, что произошло в отбитом населенном пункте, обернулись массовыми потоками беженцев, что привело в середине января, когда началось крупномасштабное советское наступление, к панике среди населения. С потоками беженцев началась гибель людей на дорогах. Я не могу описать этого. Никто не может»[1565].

    10

    После войны

    На Нюрнбергском трибунале цитировался отчет Альфреда Йодля, подготовленный для совещания у фюрера 25.10.44: «Русские преступления в Восточной Пруссии должны использоваться военной пропагандой. Для этого фотоснимки, опросы свидетелей, репортажи с места событий…»[1566]

    При переводе на английский в цитату было добавлено слово «сфабрикованные»: «faked reports, photo-graphs and examination of witnesses have to be produced by the WPr»[1567]. Обнаруженный уже в 70-х подлог изрядно порадовал ревизионистов.

    В 1946 году бывший командующий 4-й армией генерал-майор Детлеффсен заявил перед американским судом в Ной-Ульме «В октябре 1944 г. …в большом количестве поселений к югу от Гумбиннена гражданское население было расстреляно русскими солдатами. Частично после таких надругательств, как приколачивание гвоздями к воротам сараев. Большое количество женщин было перед этим изнасиловано. При этом русскими солдатами было также расстреляно около 50 французских военнопленных»[1568].

    В 1948 году обер-лейтенант Хайнрих Амбергер дал показания перед Международным судом в Нюрнберге:

    «Я… оказался в отбитом поселке одним из первых.

    Курсировавшие уже до этого слухи о кровавой бане для гражданского населения, устроенной русскими, полностью подтвердились. Я видел на проходящей через Неммерсдорф дороге Гумбиннен — Ангерапп невдалеке от моста раздавленную русскими танками колонну беженцев. Под гусеницы угодили не только повозки и тягловый скот. Множество гражданских лиц, преимущественно женщин и детей, было расплющено в лепешку. На обочине дороги и во дворах лежали кучи трупов. Люди со всей очевидностью погибли не в ходе боевых действий от шальных пуль, а были планомерно расстреляны. Среди прочего я видел много женщин, которые, судя по задранным платьям и сорванному нижнему белью, были изнасилованы и затем убиты выстрелами в затылок. Порой рядом лежали и мертвые дети.

    На обочине сидела, согнувшись, старая женщина, убитая выстрелом в затылок, неподалеку малыш нескольких месяцев от роду, убитый выстрелом в упор в лоб (опаленное входное отверстие, выходное отверстие размером с кулак на затылке). Некоторые мужчины были, так как других причин смерти установить не удалось, очевидно, забиты лопатами или прикладами, так что их лица превратились в кровавую кашу. Минимум в одном случае мужчина был прибит к воротам сарая»[1569].

    В 1949 году газета «Christ und Welt» опубликовала рассказ обер-лейтенанта Фрица Ляймбаха: «Перед наступлением русских немецкому населению на немецком языке было зачитано воззвание вести себя спокойно и не бежать прочь, с ними ничего не сделают. Те, кто поверил в это, больше не могут дать свидетельские показания. Они были убиты самым кошмарным образом. Девочки, женщины и старухи — все были изнасилованы и зверски убиты. Находили стариков с отрезанными половыми органами…»[1570]

    1953 годом датируется свидетельство Карла Потрека.

    В 1954 году в «Herzberger Nachrichten» Т. Раммштедт писал: «Когда K. со своими рекрутами пробился к взорванному мосту через Ангерапп, первым делом он увидел застреленную женщину, с чьего тела была сорвана одежда. Рядом лежал двухлетний ребенок, убитый выстрелом в голову. В комнате одного из немногих уцелевших домов лежали три убитых. Залитый кровью пол показывал, сколь мучительна была их смерть. Западные союзники Москвы так и не узнали тогда, что Советы в слепой ярости не освободили в Неммерсдорфе 40 французских военнопленных, а расстреляли их»[1571].

    Эрнст Ендрейцик, старший мастер «Организации Тодта», сообщил в 1963 году в газете «Das Ostpreussenblatt»: «Мы установили, что нападавшие убили тринадцать местных жителей, в том числе ребенка двух лет. Эти тринадцать тел мы захоронили на возвышенности около поселка»[1572].

    Недатированные показания капитана Хермингхауса: «Застигнутые врасплох женщины, в том числе монахини, были после прихода русских согнаны в кучу, изнасилованы и зверски убиты, в том числе садистским образом заколоты и застрелены. Это превосходило по кошмарности все прежние ужасы войны. Армия немедленно попросила прислать нейтральных корреспондентов. Прибыли репортеры из Швеции и Швейцарии, а также испанцы и французы из оккупированной части Франции. Они стали свидетелями злодеяний. В пещере, вырытой в склоне канавы, прятались женщины с детьми и старики. Обнаружив этих людей, русские открыли огонь из автоматов и принялись кидать ручные гранаты. В Неммерсдорфе нашли 60, в районе Шульценвальде 95 убитых»[1573].

    Нетрудно заметить, что в большинстве описаний встречаются детали, о которых ни в рапорте майора Хинрихса, ни даже в первых статьях «Фёлькишер Беобахтер» не было ни слова: 50 (в другом варианте 40) убитых французских военнопленных, женщины и дети, раздавленные танками, грудные дети с пулевыми ранениями и раздробленным черепом, старики с отрезанными половыми органами, нагие женщины, прибитые к воротам сараев, слепая старуха с отрубленной половиной головы, изнасилованные монахини; люди, разорванные на куски ручными гранатами; 95 погибших в Шульценвальде (поселок неподалеку от Альт-Вустервица). Приведенное Потреком число жертв (73, из них один мужчина) никак не соотносится с данными Хинрихса (26, 5 мужчин).

    Хотя свидетельство Потрека, равно как и большинство других, не является полным вымыслом (некоторые сведения находят независимое подтверждение — к примеру, упоминаемая Потреком «медсестра из Инстербурга». Медсестра по фамилии Хобек действительно была в Неммерсдорфе в конце октября и опознала в числе убитых своих отца и мать[1574]), любому непредвзятому исследователю должно быть совершенно очевидно, что практически все конкретные детали являются плодом фантазии автора. Тем не менее, повторю, оно по сей день активно цитируется западными историками без единого критического замечания. Профессор де Зайас даже утверждает, что проверял его на внутреннюю непротиворечивость и соответствие показаниям других свидетелей[1575].

    11

    Поздние свидетельства

    Свидетели Фогта. В 2002 году Михаэль Фридрих Фогт, когда-то в юности лидер крайне правой, фактически неофашистской, мюнхенской студенческой корпорации «Danubia», впоследствии сделавший неплохую карьеру (он руководил, в частности, отделом по связям с общественностью Rheinmetall GmbH, а ныне трудится главой кафедры работы с общественностью/пиара Лейпцигского университета), смонтировал фильм «Неммерсдорф 1944. Правда о советском военном преступлении». В нем о событиях в Неммерсдорфе рассказывают девять бывших солдат вермахта, сражавшихся за поселок в октябре 44-го. На фоне описанных ими зверств советских солдат меркнет даже (тоже, конечно, цитирующийся в фильме) рассказ Потрека.

    Хайнц Загехорн видел женщин с вырезанными половыми органами, пригвожденных к дверям сараев ногами вверх, и 70-летнего старика, чей язык был прибит к столу.

    Хильмар Лотц также рассказывает о распятых женщинах, о перерезанных глотках, выколотых глазах и массовых изнасилованиях. Йоханнес Готтшальк упоминает о пасторе, приколоченном к дверям церкви. Густав Кречмер о застреленном ребенке двух недель от роду. Герхарт Ширмер о проломленных черепах, взрезанных животах и отрубленных руках. Наконец, Манфред Хофленер нашел распятую на дверях сарая женщину живой, и она просила убить ее, чтобы прекратить мучения.

    Тем не менее и в этих то ли утрированных, то ли подвергшихся возрастной аберрации воспоминаниях порой проглядывают реальные детали. Герхард Митте вспоминает о чудом выжившей медсестре по имени Анни (на самом деле, ее звали Маргарет Фроммхольц)[1576].

    Пропагандистская начинка фильма Фогта (для создания видимости объективности напичканного уже набившими оскомину цитатами из Эренбурга, Копелева и Солженицына) бросается в глаза, недаром его не взял к показу ни один из немецких телеканалов. Показания большинства свидетелей вызывают удивление и недоумение: отчасти из-за обилия кровавых деталей, не находящих подтверждения в ранних источниках, отчасти из-за того, что свидетели впервые поведали о них 58 лет спустя, отчасти из-за явной ангажированности самого Фогта — о вермахте и о нацизме вообще в фильме не сказано ни единого дурного слова. Я изучил биографию одного из рассказчиков — полковника Герхарта Ширмера. Проведший десять лет в советских лагерях полковник был до конца жизни свято убежден, что русские в 50-х годах освободили далеко не всех немецких военнопленных, только на Колыме осталось несколько десятков тысяч, и в письмах к властям предержащим неустанно требовал поговорить, наконец, с Советским Союзом (позже — с Россией) с позиции силы. Его книжка «Заксенхаузен — Воркута» является удивительным конгломератом городских легенд (чего стоит один рассказ о том, как жившие неподалеку от Воркуты коми доставили на Колыму тюремную маляву), антисемитских клише (к примеру, бойкот нацистами еврейских предприятий, равно как и нюрнбергские законы 1935 года были лишь ответом на объявленную мировым еврейством войну против нацизма) и до наивности прямолинейного реваншизма[1577].

    Свидетели Фиша. Солдат Харри Тюрк, впервые процитирован в книге 1997 года:

    «Я видел мертвых гражданских на огороженной куче навоза. Там лежал пожилой мужчина, в которого были воткнуты вилы…

    Внизу у реки на дороге было ровное место, заполненное сломанными телегами и мертвыми лошадьми. Там под обстрел также попали гражданские, шедшие с обозом… На дороге в беспорядке валялись разные вещи: от кастрюли до детской соски.

    В поселке я видел мертвых гражданских. Солдату трудно сказать, от чего они умерли. Маленькая рана в животе может быть сделана штыком, а может — осколком гранаты… Нам приказали собрать трупы, это было обычное дело в вермахте, обычное занятие для солдата. Я был только в домах к северу от дороги, между рекой и церковью. В одном доме в большой столовой я нашел старую женщину на кафельном полу. Молодая женщина лежала в коридоре… Потом мы были в комнате с белыми лакированными металлическими кроватями. Одна кровать была вся пропитана кровью, но на ней никто не лежал.

    Некоторые тела были уже собраны, их приносили на одеялах и снятых дверях. На двери сарая, на правом крыле была прибита женщина. Она была одета. Солдаты обдумывали, как ее снять. Вытащить гвозди — нет, настолько бездушными мы не были. Кому-то пришла в голову идея. Дверь чуть-чуть приподняли ломом, сняли с петель… Да, я помню, это было во дворе, нашему бронетранспортеру пришлось сломать забор, чтобы попасть внутрь.

    Трупы надо было быстро захоронить, так как было жарко. Над телами кружились мухи.

    Конечно, мы обсуждали между собой случившееся. Мы могли лишь представить, что те были ужасно пьяны. Иначе никто на подобное не способен»[1578].

    Фельдфебель Хельмут Хоффманн обратился к Фишу уже после выхода книги, впервые процитирован в передаче телеканала ZDF в 2001 году:

    «У бункера лежали две пожилые женщины и два пожилых мужчины, похоже, супружеские пары, убитые выстрелами в голову… Один мужчина дополз до дерева. Далее убитая женщина с тремя детьми. Следы от пуль, но не выстрелы в затылок. Признаков изнасилования не видно. В комнате на диване сидела старая женщина. Голова была наклонена набок, в виске пулевое отверстие. В одной лавке в подсобном помещении нашли мертвую супружескую пару, зажатую между столом и шкафом. Между другим шкафом и столом труп девушки, прислоненной к стене, лицо изуродовано. Признаков изнасилования и в этом случае не было заметно. У моста нашли остатки обоза, отодвинутого танками в сторону. Рядом с обозом три тела: маленький ребенок, молодая и пожилая женщины. Все были застрелены, но ничто не указывало на изнасилования. Странным показалось то, что на трупах не было выходных отверстий: маленькие входные и отсутствие крови. Больше было похоже на выстрелы издалека, чем на расстрел в упор»[1579].

    Следует отметить, что правый лагерь делает вид, что о свидетелях Фиша ему ничего не известно. Ни в книге «Потсдамская Немезида» де Зайаса, дополненное издание которой вышло в 2005 году, ни в фильме Фогта нет ни слова о Харри Тюрке, Хельмуте Хоффманне, Герде Мешулат, Йоханнесе Шеве и других, найденных Фишем очевидцах. Фогт даже цитирует прямым текстом послесловие Ральфа Джордано к книге Фиша, но демонстративно умалчивает о существовании последней[1580].

    12

    Альт-Вустервиц, Шульценвальде, Брауерсдорф…

    Какую роль сыграла пропаганда в канонизации событий в Неммерсдорфе, ясно показывает пример Альт-Вустервица. Согласно рапорту Хинрихса, в деревне погибло 15 человек, причем обстоятельства их смерти были крайне трагичными. Непостижимо, но факт: ни одного послевоенного свидетельства о случившемся в Альт-Вустервице не существует.

    Да, стараниями Геббельса слово «Неммерсдорф» стало нарицательным, а Альт-Вустервиц был зачислен в «и другие населенные пункты». Но и с поправкой на роль пропаганды удивительно, что о виденном в Неммерсдорфе после войны вспомнили десятки свидетелей, а об обгоревших трупах в Альт-Вустервице никто.

    Поэтому я вынужден ограничиться документами 44-го года. К рапорту Хинрихса были приложены три показания офицеров и солдат, побывавших в деревне.

    Лейтенант Ханс Цирн обнаружил в хлеву 5 обгоревших скелетов, а рядом почти нагую молодую девушку с окровавленными половыми органами, которая была убита двумя выстрелами: в грудь и в живот. В сарае лежала еще одна девушка, изнасилованная и убитая.

    Унтер-офицер Оскар Шайбле насчитал шесть обуглившихся тел: женщины, мужчины и один ребенок. В углу того же самого хлева лежала девушка, с которой была сорвана почти вся одежда. Судя по внешним признакам, она была изнасилована и убита несколькими выстрелами. В сарае лежала другая девушка, также изнасилованная и убитая. В хлеву напротив он нашел трупы пожилых мужчины и женщины. Мужчина был убит выстрелом в рот. В другом отделении того же хлева лежало тело статного хорошо одетого пожилого мужчины.

    Майор Браумюллер подтвердил предыдущие показания и уточнил, что обуглившихся тел было семь. Вероятнее всего, они были прежде застрелены. Судя по ранам на ладонях, один убитый несколькими выстрелами мужчина был сначала прибит за руки. В соседнем хлеву лежало еще три обуглившихся трупа[1581].

    Итак, лейтенант Цирн видел 7 убитых, унтер-офицер Шайбле — 11, и лишь майор Браумюллер говорит о 15. Хинрихс, сам в Альт-Вустервице не побывавший, использовал последнюю цифру. Ни в одном отчете не упоминается выстрел в правый глаз, которым согласно рапорту Хинрихса была убита одна из девушек. На заседании международной комиссии 31.10 штабной врач доктор Вильям сообщил, что десять человек было сожжено в сарае (ранее, см. первый рапорт Хинрихса, он считал, что «причины смерти установить не удалось»), а пять убиты из малокалиберного оружия. Молодые женщины были изнасилованы. «Их разорванное нижнее белье и прочие признаки доказывают, что эти действия вправе занять место на самых черных страницах книги по сексопатологии»[1582].

    О 15 погибших в Альт-Вустервице сообщается и в опубликованной 31.10.1944 г. в «Leipziger Neuesten Nachrichten» статье Иоахима Фишера «Ужасные зверства большевиков южнее Гумбиннена». Кроме того, «в Шульценвальде, 12 км южнее Гумбиннена, были найдены: 9 убитых гражданских лиц, среди них три женщины, над которыми надругались, а затем расстреляли. Между Лютценом и Бисмарксхоэ, 11 км южнее Гумбиннена, в лощине был найден убитый железнодорожник, в Шприндорте, 8 км юго-восточнее Гумбиннена, снова убитые гражданские лица. Среди жертв — люди всех возрастов. В одном случае, в Шульценвальде, неподалеку от изнасилованной женщины лежали молодой мужчина и ребенок, шедшие с ней вместе. Факты изнасилований подтверждены врачебной экспертизой на основании положения тел и разорванной одежды»[1583].

    В Туттельне, в усадьбе, где скрывались Марианна Штумпенхорст и ее мать, не был убит никто. Марианна Штумпенхорст сообщила, что при отступлении 24 октября некоторые русские солдаты спрашивали своих офицеров, не расстрелять ли немцев, но за своих хозяев вступились польские батраки[1584]. Ее мать, Эрна Херманн, также рассказала, что «на дороге между Неммерсдорфом и Туттельном перед противотанковым рвом были найдены тела убитых выстрелами в голову гражданских»[1585]. Скорее всего речь идет об упомянутых в отчете полевой полиции, рапорте Хинрихса и рассказе Ендрейцика телах, найденных «на правом берегу Ангераппа», «близ усадьбы Тайххоф».

    Следует упомянуть и о напечатанном в книге А. фон Плато «История пятой танковой дивизии» отчете капитана Йедтке: «Ближе к вечеру 24 октября мы вышли к Неммерсдорфу, который был уже оцеплен нашими частями. В Неммерсдорфе и Брауерсдорфе русские при своем прорыве натолкнулись на немецкие обозы — картины, представшие перед нами, были ужасны. Между попавшими под обстрел телегами (общим числом около 50) и располагавшейся в 200 метрах опушкой леса повсюду валялись убитые женщины и дети.

    В Брауерсдорфе на обочине улицы лежали женщины с отрезанной грудью. Я видел их своими глазами»[1586].

    Фон Плато не указывает дату составления отчета, можно, однако, предположить, что он, как и вся книга, написан уже в 70-х. Отдельные детали заставляют с сомнением относиться к нему как к источнику информации. Вот, к примеру, как описывается бой за Брауерсдорф:

    «Русские засели в окопах и мужественно держали оборону. Лишь когда принялись за работу два моих самоходных огнемета, они сдались. В наши руки попали около 200 человек, в том числе много артиллеристов, и десяток орудий… В ходе дальнейшего наступления заслуживающих упоминания боев не было — русские сдавались в плен повсюду»[1587].

    По бравому слогу капитана Йедтке создается впечатление, что дело происходит в 1941-м, а не в конце 1944-го. Массовое пленение советских солдат под Брауерсдорфом, как и многие другие послевоенные свидетельства, не находит подтверждения в документах октября 44-го года.

    13

    Вопросы и ответы

    В обилии свидетельств немецких военных трудно вычленить ответ на один простой вопрос: кто командовал наступлением на Неммерсдорф? Командир 13-й роты дивизии «Герман Геринг» обер-лейтенант Амбергер называет генерал-майора Кребера, к которому он был приставлен как связной офицер, и упоминает некий «батальон Куррата»[1588]. На отчете Хайнриха Папендика лежавший в госпитале капитан Рихтер собственноручно написал: «Приказ к атаке я не получал, выдвигаясь со своим батальоном, я наткнулся на передовые отряды русских. Мне были подчинены — исходя из ситуации — другие подразделения: 2 артиллерийские батареи и разведрота. После разведки я начал наступление. На ширине 10 км! У русских в районе Н. было 2 дивизии»[1589]. Наконец, командование одним из полков осуществлял Герхарт Ширмер, получивший за участие в операции Дубовые листья к своему Рыцарскому кресту[1590]. Странен не столько сам разнобой — понятно, что у каждого подразделения был свой командир, — сколько полное отсутствие перекрестных ссылок: ни один свидетель не упоминает имена, названные кем-то другим.

    Попробуем теперь на основании всей имеющейся информации рассмотреть несколько ключевых пунктов.

    Число убитых. В Неммерсдорфе погибло 26 человек. Это подтверждается отчетом Хинрихса и даже фотографией креста над временной могилой. Общее количество погибших гражданских лиц на всем участке русского наступления к югу от Гумбиннена — между 50 и 70. Надо заметить, что на фоне жертв, упомянутых в некоторых «опросных листах беженцев», это число меркнет. В одном Швайцертале (поселок на р. Роминте, 1215 км к востоку от Неммерсдорфа) будто бы было «расстреляно более ста человек»[1591], в соседнем Шприндорте «165 мертвых»[1592]. На торфяном карьере в Шульценвальде «50 расстрелянных»[1593]. Если данные этих опросных листов использовались при подсчете общего числа гражданских лиц, погибших в Восточной Пруссии, то к итоговым результатам следует относиться более чем скептически. Другой пример: в послевоенных показаниях капитана Хермингхауса говорится о 95 убитых в Шульценвальде, в то время как «Leipziger Neuesten Nachrichten» 31.10.1944 сообщало лишь о 9. Нельзя не подчеркнуть и следующее. Несмотря на то что Неммерсдорф сначала был взят советскими войсками, затем отбит немецкими, что бои за поселок шли полтора дня, что поселок неоднократно бомбили, обстреливали из пушек и минометов, по немецким данным, в ходе боев не пострадал ни один гражданский. В воспоминаниях Эрнста Ендрейцика есть любопытная деталь: «Ночью вражеский самолет сбросил бомбу на дом, где остановились солдаты другого подразделения. Погибло шесть человек, чьи тела в плащ-палатках были похоронены на том же холме в отдельной могиле»[1594]. Профессор де Зайас в книге «Потсдамская Немезида» упоминает, что из 209 бельгийских военнопленных, погибших или пропавших без вести в районе наступления Красной Армии с января по май 1945 года, как минимум 70 погибли во время боевых действий или бомбардировок[1595]. Ситуация, когда от бомб, снарядов и шальных пуль погибают солдаты, а гражданские остаются целы и невредимы, попросту невероятна.

    Да, в немецких документах внимание акцентируется на «выстрелах в упор» и «в голову», но ожидать от них сугубой объективности сложно. К примеру, многие очевидцы упоминают двух женщин и маленького ребенка, погибших невдалеке от моста. «Фёлькишер Беобахтер» писал об изнасиловании и убийстве штыком и выстрелами в голову, а вот свидетель Хельмут Хоффманн никаких следов изнасилования не видел, и ему показалось, что выстрелы были дальними. Харри Тюрк и вовсе считал, что жертвы «попали под обстрел» (возможно, это случилось еще утром 21-го, при взятии поселка, когда стоял сильный туман).

    Когда были сделаны фотографии? Харри Тюрк рассказывает, что практически сразу после взятия поселка солдатам поручили собрать трупы гражданских. Лейтенант Зайдат, прибывший в Неммерсдорф день спустя, увидел тела уже на кладбище. Прибывший еще днем позже майор Хинрихс писал, что 24 тела были захоронены и находились в открытой могиле. Он приказал их достать для того, чтобы судебный врач мог сделать заключения о причинах смерти. Тем же днем, 25 октября, видимо, и датируются фотографии (см. предв. рапорт Хинрихса). Достаточно трудно предположить, что солдаты и фольксштурмовцы хоронили своих соотечественниц с задранными подолами, спущенным нижним бельем и с неприкрытыми срамными местами. Это означает, что полуобнаженные женщины на «фотографиях из Неммерсдорфа» — сознательная манипуляция, совершенная и использованная в пропагандистских целях.

    Изнасилования. В самом Неммерсдорфе: один установленный и один вероятный случай в рапорте Хинрихса от 25.10.44. Два установленных случая в его же рапорте от 26.10.44. «Почти все молодые женщины были изнасилованы» в заключении международной комиссии от 31.10.44. «Все женщины, включая девочек 8-12 лет и 84-летнюю слепую старуху, были изнасилованы» в свидетельстве Потрека 1953 года.

    В других населенных пунктах число жертв «возрастает» схожим образом. И ведь совсем не факт, что рапорт Хинрихса правдив. К примеру, он говорит об «одном установленном и одном вероятном» случае изнасилования женщин, убитых под Туттельном. В полицейском отчете о тех же жертвах написано: «врачебный осмотр факта изнасилований не установил»[1596].

    Следует отметить, что западные исследователи некритически относятся к показаниям очевидцев, зачастую просто используя максимальную из имеющихся цифр (а иногда и квантор «всех»).

    Французские военнопленные. В октябрьских газетных репортажах об убитых военнопленных не было ни слова. Первое упоминание встречается в отчете о заседании международной комиссии 31 октября, там речь идет просто «об иностранцах». Наконец, 8 ноября свою статью публикует Courrier de Geneve. Вряд ли швейцарский корреспондент был первооткрывателем. Судя по отчетливому разрыву — ни одного упоминания в документах октября 44-го наряду с обилием упоминаний в послевоенных свидетельствах — в начале ноября тему (перспективную с точки зрения вбивания клиньев между союзниками) взяла в оборот пропагандистская машина (с распятиями, кстати, ровно та же самая история). Наверняка об этом многократно сообщали военная хроника, радио и газеты, чем скорее всего и объясняется послевоенный всплеск.

    Никаких достоверных свидетельств о количестве жертв: 50 (Детлеффсен), 40 (Раммштедт), 2 (Courrier de Geneve), несколько (опросный лист беженцев из Шульценвальде), несколько (Фриц Феллер), несколько(Иоахим Райш) равно, как и об их локализации: Неммерсдорф (Раммштедт, Райш), Реккельн (Феллер), Брауерсдорф (Courrier de Geneve), Шульценвальде (опросный лист) не существует.

    Профессор де Зайас связывался после войны с многими бывшими французскими и бельгийскими военнопленными. Некоторые собранные им свидетельства потрясающе детальны: «Рене Урбен был убит 8 апреля 1945 г. в 13.45 пьяным советским солдатом, за то, что у него не было часов»[1597]. В главе о Неммерсдорфе, однако, он приводит в качестве единственного источника, рассказывающего об убийстве военнопленных, все тот же Courrier de Geneve.

    Распятия. Первая информация о распятом мужчине появляется 25.10.44 в отчете майора Браумюллера, касающемся Альт-Вустервица, и затем цитируется Хинрихсом и используется «Фёлькишер беобахтер». В этом случае человека, прибитого к дверям, никто не видел, заключение делается на основании ран на руках и показаний тяжелораненой свидетельницы, затем увезенной в неизвестном направлении и впоследствии так и неидентифицированной.

    О распятых в Неммерсдорфе в рапортах Хинрихса нет ни слова. Но что делать с обилием послевоенных свидетельств? Все ли можно списать на пропаганду?

    Харри Тюрк видел на куче навоза пожилого мужчину, в которого были воткнуты вилы. Схожую картину описывает в своих мемуарах «Не забудь время терний» (Неммерсдорфу в них посвящена лишь пара страниц) Гюнтер Кошоррек: «Около одного сарая мы нашли мужчину, чья шея была проткнута вилами с такой силой, что он был практически пригвожден к двери»[1598]. Про одного мужчину, прибитого к воротам сарая, говорит и обер-лейтенант Амбергер. Наконец, в рапорте Хинрихса упоминается один человек, погибший от колотых ран. Таково одно из возможных объяснений. Но как быть со свидетельством того же Харри Тюрка о распятой девушке? В преднамеренной лжи Тюрка никак не заподозришь, но на вопрос, почему этот случай тогда не попал в рапорт Хинрихса, у меня ответа нет.

    Упомяну еще вот о чем. Самый известный случай распятия во время Великой Отечественной войны произошел в том же 1944 году. В июне во время наступления советских войск под Оршей был взят в плен и распят во время допроса солдат Юрий Смирнов[1599].



    Естественно, о факте мученической смерти писали военные газеты и рассказывали политработники. О том, что солдаты 3-го Белорусского фронта давали клятву отомстить за Смирнова, рассказывается во многих воспоминаниях[1600]. Юрий Смирнов воевал в 26-й гвардейской стрелковой дивизии, входившей в состав 11-й армии генерала Галицкого, той самой армии, части которой четырьмя месяцами позже брали Неммерсдорф (сама 26-я дивизия вела бои чуть восточнее, в районе Гроссвальтерсдорфа). Разумеется, это может быть простым совпадением.

    Предположение Фиша. В своих работах (и в статье 2005 года значительно активнее, чем в книге 1997 года) Бернхард Фиш рассматривает возможность немецкой провокации. Замечу сразу: показания очевидцев, в особенности Герды Мешулат, говорят против этой версии. Тем не менее ряд совпадений достоин как минимум упоминания.

    Мария Эшманн: «В деревне на спортивной площадке 4–5 дней стояла немецкая артиллерия. И вдруг за один-два дня до прорыва русских артиллеристы ушли»[1601].

    Количество немецких солдат, отступавших через Неммерсдорф ночью с 20 на 21 октября (местные жители видели их и в 11 ночи, и в три утра, и в пять утра, также упоминаются отступавшие танки и бронетехника)[1602] наводит на мысль о том, что хотя бы попытка удержать поселок (линия обороны которого включала окопы, противотанковые рвы, заграждения и доты) против одного или даже двух танковых батальонов противника вполне могла быть предпринята. Наконец, мост, способный задержать прорыв советских танков, так и не был взорван.

    Кроме того, бросается в глаза, что многие русские офицеры говорили по-немецки практически без акцента: офицер, который остановил Шеве, командир бэтээра из рассказа Ляймбаха, один из пленных, о котором вспоминает Йоханнес Готтшальк[1603]. Наступавшие на Неммерсдорф уже знали (Амбергер)[1604] или предчувствовали (Кошоррек)[1605], что там произошло нечто ужасное.

    Появление в Неммерсдорфе 24–25 октября эсэсовцев, в том числе печально известного медицинского советника Гиммлера профессора Гебхардта[1606], также выглядит загадочно.

    Фиш пишет, что в немецкой армии были специальные подразделения, так называемые «бранденбуржцы», в чью задачу входили диверсии в неглубоком тылу Красной Армии, а то и на передовой. На заданиях они носили советскую форму и пользовались советской трофейной техникой. Принимая во внимание все вышесказанное, полностью исключить того, что события в Неммерсдорфе в той или иной степени направлялись немецкой стороной, нельзя[1607]. Но прямых доказательств этому не существует.

    14

    Заключение

    Мы можем только гадать, что стало причиной убийства гражданских лиц в Неммерсдорфе. Что произошло во второй половине дня 21 октября? Почему, если верить рассказу Герды Мешулат, советский офицер дал приказ открыть огонь по укрывавшимся в бункере? Какую роль тут сыграл человеческий фактор: личные мотивы для мести были у многих солдат и офицеров. По крайней мере, события утра 21 октября доказывают, что ни приказа, ни стремления «убивать всех немцев без исключения» у солдат Красной Армии не было.

    Генерал Галицкий сообщает, что вскоре после операции 11-ю армию посетил тогдашний председатель Бюро ЦК ВКП(б) по Литовской ССР М.А. Суслов, который «интересовался политико-моральным состоянием воинов в связи с ведением боев на территории Восточной Пруссии, отношением бойцов к местному населению, нашими победами и трудностями»[1608]. Простое совпадение или внутреннее расследование событий в Неммерсдорфе все же было? Возможно, где-то в партийных или военных архивах удастся найти ответ на этот вопрос.

    Роль геббельсовского аппарата в канонизации истории Неммерсдорфа западными историками зачастую недооценивается. Пропаганде было необходимо пугало для населения восточных провинций рейха, и советские солдаты, расстреляв стариков, женщин и детей, сыграли ей на руку. Жуткие цвета и кровавые детали большей частью добавили уже сами пропагандисты. Настолько профессионально, что некоторые их придумки котируются сегодня как исторические факты.

    Работа со свидетельскими показаниями в этом случае, как и во многих подобных, очень затруднена: отделить реально увиденное очевидцем от поздних наслоений и сознательных искажений трудно. А зачастую невозможно. Отсутствие свидетельств с советской стороны делает картину еще более субъективной.

    21-22 октября 1944 года в Неммерсдорфе было убито 26 местных жителей и беженцев. В боях за Неммерсдорф в октябре 1944-го и в январе 1945-го погибло более 300 солдат и офицеров Красной Армии.

    Константин Асмолов

    Победа на Дальнем Востоке

    Шестидесятилетие Великой Победы советского народа над гитлеровской Германией ознаменовало новый всплеск интереса к теме Второй мировой войны, важным этапом которой является и война на Дальнем Востоке. Составной частью этой войны является участие Советского Союза в разгроме Квантунской армии, сыгравшее с точки зрения официальной историографии СССР решающую роль в разгроме милитаристской Японии и успешном завершении Второй мировой войны 2 сентября 1945 года.

    Поскольку дальневосточный период Второй мировой проходил уже после Победы и потому не всегда воспринимался массами как часть Великой Отечественной, он оказался как бы в тени — как у «героизаторов», так и у тех, кто пытался «взять исторический реванш».

    К сожалению, определенные тенденции, хорошо проявившиеся в целой серии материалов, сопровождающих майские празднования 2005 года, не обошли стороной и его. 60-летие Победы стало своего рода информационным поводом для того, чтобы представить публике новые (а на деле — забытые старые) трактовки, касающиеся как общей роли Советского Союза в данном этапе войны, так и некоторых конкретных аспектов боевых действий или стратегических планов Москвы. В зарубежной прессе (как в европейской и американской, так и в южнокорейской) прошла серия статей, целью которых является умаление или замалчивание роли Советского Союза в войне против Японии.

    Вот как описывает действия Советского Союза южнокорейский историк Ли Ги Бэк в своей книге «История Кореи. Новая трактовка»: «9 августа накануне падения японской империи СССР объявил Японии войну. Советские войска перешли корейско-советскую границу и после капитуляции Японии оккупировали Пхеньян, Хамхын и ряд других крупных городов северной части Кореи». Как правильно подмечает руководитель Центра Кореи и Монголии Института востоковедения РАН Ю.В. Ванин, вольно или невольно автор создает впечатление, что СССР вступил в войну, когда участь Японии была уже решена, и овладел Северной Кореей, воспользовавшись плодами чужих усилий[1609].

    Основные положения авторов «новых трактовок» можно свести к следующему.

    — вступление Красной Армии в войну на Дальнем Востоке не сыграло какой-либо роли в капитуляции Японии. Она все равно бы пала под ударами США, однако участие в войне позволило Москве оказаться в числе победителей для того, чтобы урвать свой кусок при региональном переделе мира;

    — из желания «подсуетиться» и успеть к вышеуказанному разделу Советский Союз даже нарушил Пакт о ненападении, заключенный между Москвой и Токио. С юридической точки зрения это деяние не сильно отличается от вероломного объявления войны фашистской Германией Советскому Союзу;

    — между тем пакт по сути спас сталинский режим от разгрома, так как дал ему возможность перебросить с Дальнего Востока дополнительный контингент войск, участие которого на Западе помогло переломить ход войны. Не было бы под Москвой сибирских дивизий, не было бы и поражения немецких войск;

    — решающим фактором, изменившим ход войны на Тихом океане, было применение Соединенными Штатами ядерного оружия;

    — на «освобождаемых территориях» Китая и Кореи советские войска прославились зверствами (список формируется по вкусу), надолго запомнившимися местному населению. В Корее советская власть стала причиной раскола страны, установив на своих штыках марионеточное правительство кровавого тирана Ким Ир Сена.

    Эта новая тенденция нашла, увы, отклик и в так называемой «российской демократической прессе», некоторые представители которой из желания отработать заокеанские гранты, представить «жареные» факты или лишний раз попинать «проклятое советское прошлое» начали активно продвигать эти «новые трактовки» в массовое сознание российской аудитории с не меньшим, а то и с большим ажиотажем, чем их западные «коллеги».

    Как и в случае с аналогичной практикой, касающейся Великой Отечественной войны, мы считаем эту тенденцию достаточно опасной, и вот почему. Массовое сознание очень чутко реагирует на информационный шум, в результате чего его способность воспринимать информацию ограничена, и в памяти запечатлевается наиболее активно звучащее и последнее по времени высказывание. На это и рассчитывают те, кто, желая разрушить историческую память народа России и подрывая его чувство патриотизма, пытается изменить набор образов, связанных с понятием «Великая Отечественная война». Вытесняя из нашей памяти более ранний пласт воспоминаний, они пытаются сделать так, чтобы в памяти людей всплывали не доблесть и героизм, а штрафбаты, заградотряды, одна винтовка на троих, изнасилованные немки, непременный американский ленд-лиз, без которого мы не выиграли бы войну и, главное, бездарный и кровавый режим Сталина, одерживающий свои победы исключительно за счет численного преимущества и заваливания противника трупами.

    Желая восстановить объективную картину происходящего, мы постараемся выполнить объективный анализ вышеуказанных тезисов, будучи свободными как от штампов пропаганды СССР, так и от тех новых клише, которыми в последнее время их пытаются заменить. Сделать это достаточно просто, ибо «новые трактовки» не привлекают никаких новых фактов, так что вопрос скорее упирается в интерпретацию существующего массива данных, который хорошо известен.

    1

    Стратегическое значение вступления СССР в войну на Дальнем Востоке

    К вопросу о решающем вкладе

    Рассматривая этот вопрос, советская историография отдавала дань уважения деятельности союзников, но при этом, пытаясь доказать равенство усилий СССР и США, приложенных к разгрому Японии, нередко представляла дело так, что решающим событием войны, переломившим ее ход, было «открытие второго фронта» на Дальнем Востоке.

    Полемизируя с этой точкой зрения, историки новой волны закономерно напоминают о том, что основная тяжесть войны на Тихом океане легла на плечи американцев и их союзников, которые потеряли там гораздо больше сил и средств, чем мы.

    Западные историки очень любят оперировать статистикой потерь, указывая на то, что в боях в Корее Красная Армия потеряла убитыми и ранеными 1963 человека, в то время как только в боях за остров Окинава войска США потеряли только убитыми более 10 тысяч человек[1610]. Однако оценка вклада по числу человеческих потерь сама по себе не имеет смысла. На войне главное — достигнутые результаты, и апеллирование к числу убитых как главному критерию степени участия страны в войне заставляет вспомнить не только о китайских военных трактатах, в которых говорится о необходимости минимизировать жертвы, но и о пресловутом «заваливании трупами», в котором так любят необоснованно упрекать нас.

    Попробуем разобраться с тем, какое событие помогло завершить войну в известный срок — американские атомные бомбардировки или «второй фронт».

    Безусловно, к концу лета 1945 года Япония уже была обречена. Уже с лета 1944 года ситуация приобрела черты всеобщего национального кризиса. Удары американской авиации наносились и по военным, и по гражданским объектам в крупных городах. Страна была отрезана от значительной части источников сырья и продовольствия. Гражданское население голодало. Экономика была не в состоянии нормально функционировать. Людские ресурсы, требуемые для восполнения потерь армии в живой силе и поддержания приемлемого ритма хозяйственной жизни, были на пределе — студенты были отправлены на действительную военную службу еще в 1943 году[1611].

    В общей стратегической ситуации, усугубленной нехваткой ресурсов, у страны не было возможности выиграть войну. Среди приведших к этому причин можно назвать потерю большей части подготовленного состава военно-морских летчиков после сражения у атолла Мидуэй, гибель адмирала Исороку Ямамото, нерешенные проблемы со снабжением (в первую очередь нефтью), фактическую неспособность защитить коммуникации метрополии с континентом, подавляющее количественное военное превосходство США на Тихоокеанском ТВД. Не менее решающими факторами были: некачественная работа разведки, недостигнутые, несмотря на все успехи, цели первого удара, неадекватное использование подводных сил, отставание в ряде военно-морских технологий. После уничтожения японского флота в боях 1942–1945 годов и выхода американцев непосредственно к территории Японии (Окинава) в стратегическом смысле положение Японии было уже безнадежным, и ее падение было только вопросом времени.

    Однако время это могло длиться достаточно долго. Овладеть островом Окинава Вооруженным силам США удалось лишь в марте 1945 года, а высадку на остров Кюсю американцы планировали только в ноябре 1945 года[1612]. Решающие операции против Японии в Пентагоне планировали на 1946–1947 годы, оценивая при этом (с учетом тотальной войны) свои потери в «около миллиона»[1613].

    Собственно, это долгое и кровавое сопротивление и было своего рода последним шансом режима. Оставалась некоторая надежда на то, что неспособные воевать насмерть белоносые варвары ужаснутся необходимости тратить тысячи тел за каждую кочку и будут вынуждены подписать мир.

    Теперь попробуем проанализировать, как изменил ситуацию разгром Квантунской армии. Во-первых, помимо разгрома почти миллионной группировки, боеспособность которой можно завышать или занижать[1614], вступление Советского Союза в войну прервало морские сообщения между Японией и Кореей/Китаем. Наши войска отрезали от Японии экспедиционную армию в Китае и войска в районе Южных морей, так как связь с ними осуществлялась через Маньчжурию и Корею. Под командованием японцев осталась только армия метрополии[1615].

    Во-вторых, советские войска захватили территорию, которая являлась основным источником японского экономического благополучия. Континентальные владения Японии (в первую очередь Маньчжурия и Корея) были сырьевой, промышленной и ресурсной базой империи. Кроме того, на территории Маньчжурии располагались основные промышленные мощности по производству синтетического горючего, что в сочетании с природной энергозависимостью Японских островов вообще было, возможно, наиболее сильным ударом с точки зрения разрушения экономической базы военных действий вообще. Конечно, американские подводные лодки способны были бы изолировать Японию от поставок материалов с материка, но перерезание линий снабжения всегда хуже, чем его принципиальное отсутствие.

    В-третьих, в критической ситуации, связанной с военными действиями на территории Японии, Маньчжурия и Корея планировались как «запасные аэродромы» для эвакуации ставки. Не забудем о плане «Яшма вдребезги», разработанном на случай реальной угрозы захвата островов американцами и предполагающем эвакуацию на материк императорского дома и большей части армии, при том что сами острова должны были быть превращены в сплошную выжженную землю, вплоть до организации биологической атаки против высадившихся американцев. Потеря такой возможности — также очень важный стратегический урон, и, более того, можно даже сказать, что вступление СССР в войну предотвратило широкомасштабное уничтожение гражданского японского населения, неизбежное при подобной тактике.

    Таким образом, разгром Квантунской армии лишил Японию последних призрачных шансов на затягивание войны. Япония осталась без угля, без стали и практически без риса. Кроме того, единый фронт союзников вынуждал отказаться от иллюзии возможности игры на противоречиях между США и СССР и попыток заключить сепаратный мир вместо безоговорочной капитуляции[1616].

    Посмотрим под тем же углом на применение атомной бомбы. Как известно, ядерные бомбардировки пришлись на города, в которых не имелось крупных военных заводов и сколь-либо крупных формирований японской армии[1617]. Ни военный, ни промышленный потенциал Японии от этого удара не пострадал. Следовательно, военно-стратегического значения они иметь не могли. Они имели психологическое и пропагандистское значение: когда у врага есть оружие, которым один самолет способен стереть целый город, дальнейшая борьба выглядит совершенно безнадежной. Этого фактора было достаточно для принуждения к капитуляции любой европейской страны, но не Японии, чья верхушка была готова к войне «до последнего вооруженного копьем японца в отрогах гор Хонсю». По мнению «непримиримых», в критической ситуации японская нация должна была с честью погибнуть, предпочтя героическую смерть позорному существованию.

    Можно напомнить и то, что аналогичные по мощи и степени разрушений бомбардировки городов Германии (Кельна, где было разрушено до 90 % зданий, Гамбурга, Франкфурта, Берлина и т. д.) не привели к сколь-либо существенному изменению немецких планов и даже не слишком сильно сказались на обороноспособности Германии — при том что потери Германии среди мирных жителей исчислялись сотнями тысяч жертв.

    Еще можно сопоставить стоимость одной А-бомбы и достигаемый ею эффект со стоимостью проведения классической операции коврового бомбометания. Учитывая штучное производство А-бомб (к 1949 году их в наличии было всего несколько десятков) и отработанностью «обычных» бомбардировочных технологий, А-бомба проигрывала и по соотношению цена/качество, и с точки зрения временного фактора — новую А-бомбу надо было сделать, в то время как обычные боеприпасы имелись в избытке.

    С такой точки зрения ясно, что вступление Советского Союза в войну на Дальнем Востоке, лишившее японцев фактических средств продолжения борьбы, действительно сыграло куда более решающую роль, чем применение Соединенными Штатами ядерного оружия. Обратное утверждение базируется на эксплуатации более поздних комплексов общественного сознания, когда ядерных бомб стало много и в массах прочно укоренился страх перед атомным оружием.

    Эта сравнительная оценка разделяется и самой японской стороной. В выступлении замначальника Генштаба на заседании Высшего Совета от 6 июня 1945 года в открытую говорилось, что «необходимым условием ведения войны с США является поддержание мирных отношений с Советским Союзом»[1618].

    Полковник-штабист Хаттори Такусиро в своей книге «Япония в войне. 1941–1945»[1619] тоже прямо заявляет, что «вступление Советского Союза в войну, последовавшее после того, как на Хиросиму была сброшена атомная бомба, укрепило решимость императора и руководителей верхушки в правительстве и в стране немедленно принять условия Потсдамской декларации как единственный путь к окончанию войны».

    Поясним. Еще в июне здравой части японского руководства[1620]было ясно, что война проиграна и пора ее кончать. Вступление в войну СССР подстегнуло события. Высший Совет заседает 8 часов, и император лично продавливает решение о капитуляции, невзирая на бешеное сопротивление армейцев. Уже 10 августа японское правительство заявило о готовности принять условия Потсдамской декларации с единственной оговоркой, отстаивающей сохранение прерогатив императора. Однако аргумент «все кончено — пришли русские» не соответствует самурайскому духу, в то время как ссылка на вражеское «вундерваффе» и страдающее от него беззащитное гражданское население позволяла сохранить лицо и сдаться с формулировкой «мы бы еще поборолись, но против Такого…». В результате, хотя даже Черчилль в свое время сказал, что «было бы ошибкой предполагать, что судьба Японии была решена атомной бомбой», официальная причина капитуляции несколько отличалась от реальной.

    2

    Вопрос о денонсации советско-японского Пакта о нейтралитете 1941 г.

    В российской демократической прессе этот документ часто называют Пактом о ненападении, пытаясь таким образом поставить знак равенства между ним и пактом Молотова-Риббентропа, но это не так. Документ от 13 апреля 1941 года назывался Пактом о нейтралитете. Главным элементом пакта была его вторая статья, текст которой гласил: «В случае, если одна из Договаривающихся Сторон окажется объектом военных действий со стороны одной или нескольких третьих держав, другая Договаривающаяся Сторона будет соблюдать нейтралитет в продолжении всего конфликта». Заметим, что война на Тихом океане не совсем подпадала под эту формулировку, ибо Япония выступала не объектом, а скорее субъектом действия.

    Действие договора, рассчитанного на пять лет, заканчивалось в апреле 1946 года. Стороны могли его денонсировать, уведомив о своем намерении за шесть месяцев до этого срока.

    5 апреля 1945 года СССР направил японскому правительству ноту, в которой извещал его о денонсации договора. Аргументируя свою позицию, советская сторона ссылалась на нарушения Японией духа и отчасти буквы договора о нейтралитете, а также на изменившиеся международные обстоятельства. В ноте отмечалось, что Япония помогала Германии, когда та вела войну с Советским Союзом. В то же время Япония находилась в состоянии войны с США и Великобританией, которые стали союзниками СССР. Кроме того, советская сторона указывала на случаи задержки и потопления японскими военными кораблями советских гражданских судов (доставлявших грузы для воевавшего с Японией Китая), инциденты на границе и т. п.

    Эти обвинения были отнюдь не беспочвенными. По свидетельствам ряда очевидцев, в частности, К.С. Бадигина[1621], после начала войны на Тихом океане Япония всеми способами препятствовала советскому судоходству. Проходившие Цусиму советские суда подвергались бомбардировкам с воздуха и торпедным атакам японских подводных лодок. Так, к примеру, в декабре 1941 года японские самолеты подвергли бомбежке и потопили танкер «Майкоп»[1622].

    Претензии сторонников «новых трактовок», однако, связаны с тем, что, заявив об отказе от продления Пакта о нейтралитете, советская сторона одновременно уклонилась от разъяснения вопроса о том, будет ли она его соблюдать до апреля 1946 года, как это должно было следовать из текста договора, или же станет считать себя свободной от соответствующих обязательств немедленно[1623]. Вступление СССР в войну против Японии до апреля 1946 года кажется им явным нарушением.

    Конечно, с юридической точки зрения вопрос о том, имел ли Советский Союз право начинать военные действия, не выдержав оговоренную паузу после официальной денонсации документа, действительно можно назвать дискуссионным. Однако дискуссия эта касается, как кажется автору, не понятия «вероломство», а юридических тонкостей.

    3

    О «развязанных руках»

    Не выдерживает критики и рассуждение о том, что только переброска с Дальнего Востока сибирских дивизий помогла Сталину обеспечить нужную концентрацию сил и начать контрнаступление под Москвой.

    Части с Дальнего Востока не сыграли решающей роли в ходе войны на германском фронте. Всего за 1941 год с Дальнего Востока было переброшено на Запад 16 дивизий, а за 1942-й — пять. Если учесть, что в составе действующей армии воевало около 300 дивизий, то о переломе в войне за счет дальневосточных дивизий говорить некорректно. Кроме сибирских дивизий у Ставки к этому времени были и другие, достаточно крупные резервы, и без переброски войск Дальневосточного фронта на запад наше наступление все равно состоялось бы. Возможно, оно происходило бы в более сложных условиях, но разгром немецких войск под Москвой был неизбежен.

    К тому же начавшая войну с США Япония «развязала руки» Советскому Союзу только 7 декабря 1941 года, а наступление Красной Армии под Москвой началось 5 декабря.

    Что же до «сковывания сил», то неясно, кто кого отвлекал больше. Несмотря на отсутствие военных действий, японцы продолжали держать на границе с Советским Союзом значительные силы, которые, таким образом, не могли быть использованы против США на иных ТВД. Наличие на Дальнем Востоке советского Тихоокеанского флота также удерживало известную часть японских военно-морских сил от участия в боях с американским флотом.

    4

    О сроках вступления в войну

    Нам не следует забывать, что участие Советского Союза в войне на Дальнем Востоке не было актом сталинского волюнтаризма. Мы вступили в эту войну по просьбе Великобритании и США и выполняя данные им союзнические обязательства.

    Трезво оценивая боеспособность антияпонских сил в Китае и не желая бросать крупные контингенты американских войск на материк, Рузвельт стремился привлечь СССР к войне против Японии еще в 1943 году в Тегеране, где СССР дал свое принципиальное согласие вступить в войну против Японии по завершении разгрома Германии. Встреча руководителей трех держав в Ялте в феврале 1945 года официально закрепила обязательство СССР начать войну против Японии не позднее, чем через три месяца после победы над Германией.

    Заметим, что сам факт наличия таких просьб, подтвержденный как официальными документами, так и мемуарами целого ряда руководителей союзников (в том числе Черчилля и Рузвельта-младшего[1624]), также является важным доказательством того, что Вашингтон и Лондон не считали возможным справиться с Японией в короткие сроки без советской помощи. Инициатива «второго фронта» в Азии исходила ОТ НИХ, а не от Советского Союза, который будто бы лелеял гегемонистские планы и вторгся в Китай и Корею исключительно ради их воплощения в жизнь.

    Пожалуй, единственными объектами геополитических интересов Москвы в этом регионе были Курильские острова и Южный Сахалин, владение которыми позволило бы проводить навигацию, минуя опасный Первый Курильский пролив, и обеспечить безопасность приморских портов за счет превращения Охотского моря в советские территориальные воды.

    Замечу, что в рамках тех же соглашений Красная Армия и военно-морской флот отказались от высадки на собственно Японские острова, хотя такая возможность была далеко не гипотетической. Мы ограничились захватом Южного Сахалина и островов Курильской гряды, укрепления которых, по некоторым данным, не сильно отличались от построенных на Окинаве или Иводзиме.

    Теперь о сроках войны. Сталин сдержал свое обещание, объявив войну Японии 8 августа 1945 года, спустя три месяца после разгрома Гитлера. Вступление СССР в войну было оформлено таким образом, чтобы казалось, что этот шаг предпринят по просьбе союзников и в ответ на отказ Японии принять Потсдамский ультиматум. Наши непосредственные военные действия начались на следующий день, и это следует помнить тем, кто в угоду США выстраивает несколько неверную логическую цепь событий, утверждая, что «русское наступление началось в день, когда атомная бомба разорвалась над Нагасаки». Такая постановка фразы превращает начало нами этой войны в своего рода ответ на действия Америки, но сторонникам такой логики имеет смысл напомнить, сколько времени должно уйти на подготовку и планирование военной операции такого масштаба.

    С учетом того, что против Японии были брошены лучшие советские части и лучшие полководцы, а также фактора пространства (чтобы перебросить из европейской части СССР на Дальний Восток такую группировку требуется время), трехмесячный срок следует рассматривать как минимальное время, необходимое для осуществления такой операции. Так что если говорить о совпадениях, то уж скорее помнящие об обещании Сталина американцы не случайно назначили для бомбардировки именно эту дату.

    5

    Еще об атомной бомбе и японском ответе на нее

    Ядерная тема, безусловно, заслуживает отдельного подраздела. И здесь мы поговорим не столько о стратегических эффектах от ядерных бомбардировок (это мы разбирали выше), сколько о реакции на них японских властей и, главное — о готовом к использованию ими «асимметричном ответе».

    Известие о том, что Америка применила против Японии свое секретное оружие, вызвало внутри страны значительно меньше панических настроений, чем кажется сейчас, и весть о ядерной бомбардировке восприняли гораздо более спокойно, чем впоследствии новость о вступлении в войну Советского Союза. Такую точку зрения подтверждают следующие факты.

    Во-первых, правительственная комиссия прибыла на место взрыва не 6 августа, а только сутки спустя и скорее после заявления Трумэна, чем по внутренним докладам. Представители Генштаба были отправлены туда только 8 августа, причем целью комиссий были не столько политические выводы из атомной бомбардировки, сколько интерес к новому оружию в расчете получить информацию об этом изделии и, возможно, воспроизвести таковое у себя.

    Во-вторых, несмотря на то что противник вроде бы применил новое оружие большой мощности, никто не пытается эвакуировать правительство и императора или вообще предпринимать серьезные контрмеры. Все заседания по-прежнему ведутся в столице. Более того, власти не проинформировали о факте удара население.

    В-третьих, в случае продолжения военных действий непосредственно на Японских островах потери и разрушения от «конвенционного» оружия (даже не упоминая регулярные ковровые бомбардировки японских городов, от которых погибло гораздо больше мирных жителей, чем в Хиросиме и Нагасаки) превосходили бы потери от атомных бомбардировок.

    Тем более что с ее точки зрения на ядерную бомбу американцев у Японии был достаточно адекватный ответ. Речь идет о деятельности так называемого «Отряда 731», в котором японские военные медики под руководством генерал-лейтенанта Исии Сиро занимались разработкой бактериологического оружия и достигли в этой области весьма знаменательных результатов. К моменту вступления Советского Союза в войну «Отряд» не только располагал большим числом «ноу-хау», но и большим количеством готовых к употреблению «боеприпасов», полномасштабное применение которых на театре военных действий могло нанести противнику значительный вред.

    По словам самого генерала Исии, «бактериологическое оружие наиболее выгодно для Японии, бедной запасами полезных ископаемых. Это оружие не требует крупномасштабных экспериментов и громоздкого оборудования для разработки и производства. Все работы возможно замаскировать под медицинские исследования. Соответственно невелики и расходы»[1625].

    В книге Моримура Сэйити «Кухня дьявола»[1626] содержится достаточно подробный очерк того, насколько реальной была угроза. На территории «Отряда» работал целый завод, где на культуре агар-агара вызревали микробы чумы, тифа, сапа, сибирской язвы, проказы, сифилиса. В месяц производилось бактериальной массы чумы до 300 кг; сибирской язвы — до 500–600 кг; брюшного тифа, паратифа, дизентерии — до 800–900 кг; холеры до 1 тонны[1627]. К 1945 году только чисто бактериальной продукции накопилось несколько сотен килограммов.

    Были разработаны специальные керамические бомбы, позволяющие без проблем доставлять на вражескую территорию не только бактерии, но и зараженных представителей фауны — крыс, клещей, блох и т. п., способных после «десанта» распространяться самостоятельно. Как говорил бывший служащий «Отряда», «если бы она при идеальных условиях была рассеяна по земному шару, этого хватило бы, чтобы уничтожить все человечество!».

    Смертоносные средства «прошли проверку наделе». С 1940 года бактериологические атаки использовались против китайских войск. Применялись рассеивание чумных блох с самолетов и так называемый бактериальный дождь; заражались водоемы, пища, населенные пункты методом диверсий[1628]. Судебный процесс, происходивший в Хабаровске с 25 по 30 декабря 1949 года в открытых заседаниях военного трибунала Приморского военного округа над группой военнослужащих японской армии, установил, что бактериологическое оружие неоднократно применялось и в диверсионных вылазках против СССР[1629].

    После окончания войны командующий Квантунской армией генерал Ямада признал, что «бактериологическое оружие было бы применено против США, Англии и других государств в том случае, если бы Советский Союз не выступил против Японии. Вступление в войну против Японии Советского Союза и стремительное продвижение Красной Армии в глубь Маньчжурии лишило нас возможности применить бактериологическое оружие против СССР и других стран».

    Получив ядерный удар, японское командование начало готовиться к ответу, однако неожиданное для японцев вступление СССР в войну и стремительное продвижение советских войск к уезду Пинфань, где размещалась ставка «Отряда», разрушило их планы: большая часть лабораторий и документации была уничтожена, а большинство сотрудников покончило с собой. Таким образом, именно наше вмешательство в эту войну стало причиной того, что американские атомные бомбы оказались единственным видом оружия массового поражения, примененным в ходе Второй мировой войны.

    Опасность разработок «Отряда» в последнее время стараются преуменьшать, приводя в пример неудачные итоги бактериологических диверсий на советском Дальнем Востоке и ставя вопрос о доставке данного оружия на территорию США. Однако на эти аргументы есть адекватные ответы.

    Территории советского Дальнего Востока, которые стали объектом диверсии, были достаточно малонаселенными, что само по себе препятствовало быстрому распространению и высокой летальности эпидемии, затухавшей из-за ограниченной миграции населения. Кроме того, особенности авторитарного режима, позволяющие обеспечить высокую мобилизацию ресурсов и сил, дали местным властям возможность в кратчайшие сроки осуществить как принудительную вакцинацию населения, так и комплекс достаточно жестких мер по поддержанию карантина. Что же до применения бактериологического оружия в Китае, то подсчетом жертв предположительно организованной специалистами «Отряда» эпидемии чумы, похоже, никто особенно не занимался.

    Касаясь вопроса о средствах доставки, вспомним подводные лодки серии И-400, которые можно назвать подводными авианосцами. Эти достаточно мощные боевые корабли могли пересечь Тихий океан и несли на себе самолеты, в которых можно было доставить на территорию США и бомбы с биоматериалом, и керамические контейнеры с зараженными животными и насекомыми.

    Оценить точный масштаб жертв и разрушений в случае успешного применения генералом Исии его разработок на американской территории тяжело, но, учитывая эффекты от «экспериментов в Китае», можно сделать вывод о том, что вспышка эпидемии в густонаселенных районах западного побережья США, особенно мегаполисах, могла нанести Америке весьма ощутимый удар, тем более что, как кажется автору, технические проблемы, связанные с транспортировкой к американским берегам груженных «биоматериалом» подводных авианосцев были сравнимы по сложности с доставкой ядерного оружия США на японскую территорию.

    Конечно, непонятно, хватило ли бы для успешной операции двух подводных лодок, но следует помнить, что даже в условиях производственного кризиса этому проекту уделялось особое внимание, и, не вступи Советский Союз в войну, генерал-лейтенант Исии получил бы, возможно, в свое распоряжение большее количество средств доставки.

    6

    Проблема «зверств»

    Вопрос о насилии, которое чинили советские солдаты, муссируется западными историками. Набор слухов о том, как грабили и насиловали местное население в Корее, повторяет, например, Майкл Брин[1630].

    Не имея возможности проверить подлинность приводимых зарубежными авторами «свидетельств очевидцев», которые 30–40 лет спустя обнаружили у себя удивительную способность воссоздавать события прошлого[1631], хочется обратить внимание на другое.

    Во-первых, в пропагандистской литературе нередко встречается прием, когда, пользуясь ограниченностью объема печатного материала, 3–4 примера позиционируют как тенденцию. Во-вторых, данные «о зверствах русских» почему-то всплыли только сейчас, хотя в условиях «холодной войны» тех лет подобный пропагандистский козырь должен был быть весьма востребованным. В-третьих, хочется обратить внимание на абсолютные цифры. Те, кто любит рассказывать «о сотнях случаев», упускают из виду то, что численность советской армии вторжения на Дальнем Востоке составляла около двух миллионов человек.

    Определенный процент солдат, склонных к асоциальному поведению, мародерству, есть в любой армии, хотя в армиях типа советской стараниями замполитов и особистов, призванных следить за моральным обликом военнослужащих, этот процент, как кажется автору, должен был быть ниже, чем в армиях других стран. Однако даже если мы возьмем не процент, а полпроцента, то от двух миллионов он составит целых 10 000 человек — цифра, которая способна звучать «душераздирающе» и заставить сторонников соответствующей точки зрения «задумываться о том, насколько стихийным был советский террор».

    Между тем вопрос о стихийности или, наоборот, организованности подобных акций определяется достаточно просто: если мародерство и насилие не поощряют и не закрывают на него глаза, с ним борются — и это отражается в документах, массив которых прекрасно позволяет определить и масштаб явления, и позицию командования по отношению к нему.

    Но вернемся к ситуации в Корее. Изначально руководители Красной Армии собирались воевать с японцами и корейские реалии представляли себе слабо. То, что знало про Корею большинство советских людей того времени, — это то, что эта территория была японским генерал-губернаторством, а до того — вассалом Китая.

    Однако накануне начала военных действий на полуострове в августе 1945 года генералу Чистякову была дана директива ЦК, которая содержала прямое указание не препятствовать образованию на занятых территориях демократических организаций и разъяснять местному населению, что Красная Армия не преследует цели захвата корейской территории и введения на ней советских порядков. Личному составу было дано специальное указание вести себя корректно, не обижать население и не препятствовать исполнению им религиозных обрядов и церемоний[1632].

    Это достаточно важно и само по себе, и в связи с вопросом о том, насколько появление советских войск в Корее сопровождалось грабежом, насилием или иными эксцессами. Подобные факты все же имели место, но, как мне представляется, не носили определяющего характера и не поощрялись сверху. Такое поведение могло быть вызвано как тем, что к этому времени советские войска уже были «развращены» трофейной политикой в Германии, так и тем, что они считали Корею не самостоятельным государством, которое Япония захватила, а частью территории Японии. Именно потому советская пропаганда специально заостряла внимание на данном факте с тем, чтобы советские воины чувствовали себя освободителями и не чинили произвола.

    Зверства советских войск на освобождаемой территории опровергаются работой с документами. В российских архивах есть и документы о судах над мародерами или насильниками, и из них понятно, что и охота за трофеями, и иные недостойные действия в отношении местного населения носили куда меньший характер по сравнению с тем, что происходило в Германии на полгода раньше.

    Возьмем для сравнения японскую армию или германские части (особенно войска СС) на Восточном фронте. В обоих случаях, особенно — в японском, насилие и террор по отношению к местному населению вплоть до физического уничтожения жителей целого населенного пункта считались приемлемой тактикой и фактически поощрялись командованием. О случаях судов над насильниками и мародерами в этих армиях практически неизвестно.

    Гораздо интереснее было бы сравнить выявленную статистику преступлений, совершенных советскими военнослужащими на Дальнем Востоке в 1945 году, со статистикой преступлений, совершенных в то же время гражданскими лицами — как самими китайцами или корейцами, так и в Советском Союзе на территории со сходной численностью населения. К сожалению, нам ничего не известно о подобных попытках.

    7

    О «северокорейских марионетках в обозе»

    История вызванного «холодной войной» раскола Кореи и становления КНДР является большой самостоятельной темой, лишь частично пересекающейся с затронутой здесь. И потому я коснусь лишь некоторых моментов.

    Начнем с того, что в ходе военных действий на Корейском полуострове сложилась крайне интересная ситуация, когда большая часть корейской территории, в том числе вся южная часть Кореи, освободилась «самостоятельно», без помощи иностранных войск. Части 25-й армии Первого Дальневосточного фронта под командованием генерал-полковника И.М. Чистякова, которые вели почти все боевые действия на территории Корейского полуострова, начали войну 11 августа, заняли несколько портов, причем Чхончжин был захвачен 14 августа 1945 года. Затем последовал императорский указ, — Квантунская армия на территории Китая сопротивлялась несколько дольше, но оккупационный корпус в Корее прекратил сопротивление 15 августа 1945 года. В ходе непосредственных боевых действий не был занят даже Пхеньян.

    Стремительность темпов наступления советских войск на Дальнем Востоке застала американцев врасплох, и в ночь с 10 на 11 августа было принято решение о разделе страны на оккупационные зоны. В результате Советский Союз честно занял свою половину полуострова, хотя, по словам Ф.И. Шабшиной, советские войска ждали в Сеуле, и плакаты «Привет освободителям!» были уже готовы. Более того, в ряде точек советские войска даже пересекли 38-ю параллель, однако вспомнили о договоренности и отступили обратно. Американские же войска появились в Корее только 14 сентября 1945 года, то есть после капитуляции Японии 15 августа 1945 года.

    Так Корея была освобождена, однако ни одно из вооруженных формирований какого бы то ни было из корейских правительств или партизан не принимало в этом участия. Никто не сбрасывал власть японцев с применением военной силы. Когда была подписана капитуляция, они сами «вывесили белый флаг». Поэтому, когда корейские историки пишут, что они освободились от японцев сами, то под этим «сами» надо понимать не столько «благодаря собственным действиям», сколько «без чьей-либо помощи».

    Это тщательно затушевывается корейскими историками по обе стороны 38-й параллели. Историография Юга просто старается умолчать об этом, а на Севере представляют дело так, что советские войска лишь помогали многотысячной корейской армии, руководимой великим вождем, маршалом Ким Ир Сеном.

    И хотя многотысячной армии партизан не было, человек по имени Ким Ир Сен действительно был командиром партизанского отряда[1633], хорошо зарекомендовавшим себя в антияпонском сопротивлении, пользовавшимся большой поддержкой среди корейцев Маньчжурии[1634]. Именно он совершил нападение на полицейскую станцию в Почхонбо 6 апреля 1937 года (эта акция была одной из немногих, совершенных партизанами на территории собственно Кореи) и оказался одним из последних активно действующих инсургентов, вынужденных перейти советскую границу в 1940 году. Звание капитана Советской Армии он получил уже после интернирования. Эти факты подтверждены как корейскими, так и зарубежными историками, в то время как попытки южнокорейской и американской пропаганды времен «холодной войны» превратить Кима в советского корейца, не имевшего никаких заслуг в антияпонском движении, являются именно пропагандой.

    По поводу планов СССР в отношении Кореи и особенностей строительства авторитарной системы там существует несколько точек зрения. Согласно традиционному подходу западных и южнокорейских историков, хорошо озвученному таким специалистом, как Со Дэ Сок, Советский Союз изначально хотел сделать Корею своим сателлитом и действовал по отработанной схеме. Со сравнивает процесс взятия контроля над Северной Кореей со строительством коммунистического лагеря в Восточной Европе, считая, что и там советские власти следовали привычному шаблону, когда вместе с советскими войсками в страну «в багажном вагоне» прибывал «прикормленный» лидер, которого затем ставили на престол. По его мнению, в Корее имело место «классическое» трехэтапное формирование коммунистами своей структуры власти: широкая коалиция, затем формирование просоветских структур и укрепление монолитного коммунистического режима.

    Такой подход, однако, критикуется не только советской/российской историографией, но и левыми зарубежными историками, в первую очередь Б. Камингсом. Во-первых, войдя в Корею, Советский Союз не имел определенных планов по обязательному построению там режима советского образца. Согласно принятым постулатам, корейские события воспринимались не как социалистическая, а как народно-демократическая революция, которая предусматривала, что на основе единого фронта в стране устанавливается народно-демократическая власть, которая проводит определенный набор демократических реформ. И лишь затем осуществляется переход к социализму. Даже сам Ким Ир Сен, назначенный помощником военного коменданта Пхеньяна, сперва планировался на роль военного министра в правительстве националиста Чо Ман Сика. Форсированное создание коммунистического режима с ним во главе произошло только после провала плана опеки и на фоне начинающейся «холодной войны».

    Во-вторых, естественный после освобождения левый уклон на Севере не давили, а использовали, полагаясь более на уговоры, чем на репрессии. На местах всем заправляли Народные Комитеты, что создавало иллюзию преемственности строя. Как и в Восточной Европе, большую роль в укреплении власти коммунистов сыграли реформы, проведенная серия которых также прибавила правительству Ким Ир Сена легитимности.

    В-третьих, нельзя согласиться ни с официальной историографией КНДР, описывающей массовое ликование по поводу долгожданного явления Полководца, ни с мнением Со Дэ Сока о том, что советские корейцы и партизаны рассматривались местным населением исключительно как «бандиты из Маньчжурии» и советские прислужники.

    Брюс Камингс цитирует внутренние инструкции северокорейской полиции, где уделяется достаточно много внимания не только борьбе с реакционными элементами, но и моральному облику защитника Закона, который должен быть примером для всех и не использовать в своей практике избиения или пытки. Так как этот документ — закрытая инструкция, Камингс не считает его пропагандистским ходом и делает вывод о том, что руководство КНДР действительно пыталось изменить традицию[1635].

    Полезно сравнить это с ситуацией на Юге, который НА ТО ВРЕМЯ оставил Север далеко позади по количеству репрессий и уровню террора. Здесь можно вспомнить и политические убийства таких знаковых для национально-освободительного движения фигур, как Ё Ун Хен или Ким Гу, и беспредел полукриминальных «Молодежных корпусов», и подавление левого движения. К середине 1947 года в тюрьмах находились 22 тыс. политзаключенных — почти в два раза больше, чем в конце японского правления[1636], а во время ликвидации восстания на о. Чечжудо было уничтожено более половины деревень и погиб каждый пятый житель острова[1637].

    Вообще, невзирая на то что современная Северная Корея, безусловно, является жестким авторитарным режимом, эта ситуация не всегда была таковой, и, по мнению целого ряда корееведов, в том числе В.П. Ткаченко, вплоть до второй половины 1950-х годов КНДР отличалась большим уровнем демократии и плюрализма, чем современный ей Советский Союз.

    8

    Заключение

    Совокупность приведенных выше фактов и аргументов позволяет сделать однозначный вывод: вклад Советского Союза в то, что ситуация на Дальнем Востоке в августе-сентябре 1945 года разворачивалась именно так, невозможно недооценить. Верный своему союзническому долгу, СССР в кратчайшие сроки вступил в войну на Дальнем Востоке, чем окончательно подорвал как способность японской империи к продолжению войны, так и ее возможность ответить на американский ядерный удар своим бактериологическим. Без советской помощи Япония вполне могла сложить оружие только в 1946–1947 годах после неоднократного применения ядерного оружия.

    При этом действия Советского Союза не выходили за рамки принятого международного права, а поведение советских военнослужащих на оккупированной территории — за рамки права воинского. Раздуваемые клеветниками факты совершенных ими преступлений немногочисленны и не могут быть квалифицированы как тенденция, поощряемая руководством. Наоборот, советские военные власти предпринимали все меры к тому, чтобы минимизировать конфликты с местным населением.

    И хотя раскол Кореи на Север и Юг остается одним из наиболее явных шрамов «холодной войны», введение советских войск в Китай и в Корею не имело в качестве изначальной задачи «коммунизацию Азии». Более того, «новый порядок» в южной части Кореи внедрялся тогда со значительно большим числом репрессий.

    Все это заставляет нас, сравнивая «старые и новые» точки зрения, отдавать предпочтение старым как (пусть и не полностью, но) глубже соответствующим исторической реальности. Хотя точка зрения классической советской историографии не совсем корректна, ее полное отрицание в рамках вышеописанной концепции совсем не корректно. Нашей стране есть чем гордиться, а нашему народу есть что вспоминать.

    Никита Мендкович

    Нацизм как система преступлений

    Живут ли другие народы в благоденствии или они издыхают от голода, интересует меня лишь в той мере, в какой они нужны как рабы для нашей культуры, в ином смысле это меня не интересует. Погибнут или нет от изнурения при создании противотанкового рва 10 000 русских баб, интересует меня лишь в том отношении, готов ли для Германии противотанковый ров.

    (Генрих Гиммлер, имперский министр внутренних дел, 1943)

    Пройдут века, и народ спросит: как могло все это случиться? Вы не можете это назвать просто преступлением — преступление слишком мягкое слово. Воровство — преступление. Убийство человека — преступление. А это? Это просто не укладывается в голове! Система массовых убийств. Две тысячи жертв в день. Золотые зубы и кольца — в имперский банк, волосы для матрацев…

    (Ганс Франк, губернатор Польши, 1946)

    Чем был немецкий нацизм? В чем был смысл этой государственной системы? Казалось бы, ответ на этот вопрос был дан раз и навсегда Нюрнбергским трибуналом, признавшим немецкий фашизм единым историческим преступлением. Увы, гитлеризм все еще не хочет умирать.

    21 апреля 2007 года в Москве прошел митинг, приуроченный ко дню рождения Гитлера. Участники, молодые парни, пели хвалу Гитлеру и кричали «Зиг Хайль»[1638]. В центре столицы страны — победительницы фашизма, на глазах у милиции и множества прохожих.

    Это говорит о том, что уже сейчас, всего через 62 года после окончания войны, суть ужасной системы, побежденной Советским Союзом, забывается. Это создает почву для всевозможных «ревизионистских» спекуляций, направленных на то, чтобы обелить преступный гитлеровский режим. Настоящий очерк направлен именно на то, чтобы напомнить, что на самом деле представляла собой эта система и сколько зла принесла народам России и всего мира.

    Здесь я стараюсь опираться не только на материалы Нюрнбергского процесса над военными преступниками, подвергающиеся нападкам ревизионистов, но и на другие независимые источники, чтобы читатель мог наиболее ясно представить себе суть нацистского режима.

    1

    Итак, к моменту прихода гитлеровцев к власти в 1933 году Германия находилась в сложном экономическом и социальном положении: разруха в экономике, высокая безработица, внешний долг почти в 19 миллиардов марок были главными проблемами, которые предстояло решить любому правительству.

    С точки зрения экономиста, решение в общих чертах тривиально: нужно взять кредиты или осуществить денежную эмиссию вне или внутри страны, на них развить определенный сектор промышленности, чья продукция востребована на международном рынке (это решит проблему безработицы), и реализовать товар на рынке (это даст деньги на оплату кредитов и социальное развитие).

    Внешне Гитлер выбрал именно такой путь. Его представители в Лондоне и Вашингтоне добиваются отсрочки по платежам, а англичане даже предоставляют заем в 1 миллиард фунтов. Но полученные деньги были потрачены несколько странно: большая часть средств шла на производство вооружений, которые преимущественно шли не на экспорт, а для собственной армии.

    Получаемых денег не хватает, поэтому в Германии стартует программа внутреннего займа: все счета за производство вооружений переводятся на подставную фирму «Металлургише Форшунгсгезельшафт»[1639], которая оплачивала их своими долгосрочными векселями (срок оплаты — 1942 год), гарантированными государственным банком. К 1938 году таких векселей выпущено на 20 миллиардов марок. Если эта пирамида рухнет, то окончательно похоронит под собой и Германию и правящий режим.

    Денег на покрытие этих нарастающих долгов внутри Германии нет, а фюрер и не думает о торговле, а спокойно штампует новое оружие. В 1935 году приходится даже засекретить государственный бюджет, но в конечном счете истина не может не выйти наружу. На что же надеются фашисты?

    Подобный подход начинает вызывать значительное недоумение у других государств. 25 сентября представитель Президента США Фуллер прямо заявил немецкому представителю Я. Шахту:

    — Вы не можете продолжать до бесконечности делать оружие, если оно не будет находить применения.

    — Совершенно верно, — честно и лаконично ответил Яльмар Шахт[1640].

    Смысл немецкой «пирамиды» именно в возможности захватить силой имущество соседних государств, чтобы компенсировать собственные финансовые потери. А деньги можно собирать многими способами. Например, одни только целевые платежи на военных расходы, поступившие в бюджет Германии от оккупированных стран, составили 87 млрд[1641].

    Но фантазия немецких финансистов достаточно разнообразна. По свидетельству имперского министра финансов фон Крозигка, финансовые вклады оккупированных областей в бюджет Германии составили:

    — в виде оккупационных издержек — 66 млрд марок;

    — невыкупленных кредитных кассовых билетов — 3 млрд марок;

    — клирингового долга — 25,2 млрд марок;

    — вывезенных золотых запасов — 0,7 млрд марок (Бельгия, Голландия, Югославия);

    — прочих платежей — 5,1 млрд марок (сюда входят взносы Чехословакии и Польши, а также прибыль восточных обществ).

    В общей сложности — 100 млрд марок, из которых 74 млрд были использованы непосредственно на финансирование военных действий[1642]. Но и этих денег уже не хватает: общие военные расходы Германии за всю войну составили более 600 млрд марок. Приходится, не удовлетворяясь наличностью, вывозить с оккупированных территорий товары и средства производства.

    Например, после захвата Польши Герман Геринг издал директиву: «…с территории генерал-губернаторства следует вывозить все сырье, все материалы, весь лом, все машины, которые могут быть употреблены для германской военной экономики. Предприятия, которые не абсолютно необходимы для удовлетворения самых неотложных надобностей населения, должны быть вывезены в Германию, если только их вывоз не потребует слишком долгого времени и поэтому целесообразнее использовать их на старом месте для работы по германским заданиям»[1643].

    Однако проблема в том, что эксплуатация захваченных территорий имеет свои границы: на определенном этапе выкачивания продовольствия и ресурсов из страны неминуемо вспыхнет голодный бунт, который сделает дальнейшую работу невозможной.

    Поэтому Германии приходится идти на новые захваты, чтобы ослабить нажим на уже покоренные территории и оправдать военные расходы союзников и сателлитов (Румыния, Италия и проч.). Захватив Чехию, Гитлер вынужден идти на захват Польши, чтобы Германия не стала банкротом, затем повернуть на Запад, чтобы избежать голодного бунта чехов и поляков. Фактически перед нами возникает классическая финансовая пирамида с той лишь разницей, что те, кто «связался с нами прямо сейчас», не выигрывают, а просто теряют меньше, чем другие участники[1644].

    Однако рано или поздно процесс захватов надо заканчивать, кто-то из захваченных народов должен был не включаться в «пирамиду», а просто подвергаться ограблению без всякого включения в систему распределения награбленного.

    Можно попытаться решать проблемы за счет национальных меньшинств внутри страны — это легко и «идеологически верно». К 1938 году режим, финансово истощенный помощью Франко, обращается к кошелькам своих граждан еврейской национальности. 10 ноября 1938 года происходит общенациональный погром, известный как «Хрустальная ночь». Перед акцией группенфюрер Гейдрих издает специальный приказ, предписывающий властям допускать разгром, но не разграбление домов евреев участниками общегерманского погрома[1645]. Согласно протоколу из архивов Министерства авиации, Геринг на совещании 11-го числа выражал возмущение, что толпа погромщиков уничтожила подлежащего ариизации имущества на 1,7 млн марок, которое к тому же было застраховано в немецких страховых компаниях[1646]. Затем все имущество евреев было «ариизировано», а на них самих наложена «контрибуция» в 1 млрд марок.

    Но после этого возникают две проблемы. Первая попроще — режим получает в противники целую национальность, проживающую на его территории. Эту задачу еще можно решить сравнительно просто — уже по тому же приказу Гейдриха[1647] начинается изоляция неугодной нации в концлагеря. Вторая проблема посложнее — евреев слишком мало, и их имущества явно недостаточно, чтобы прекратить захваты. Нужна иная жертва.

    Но и здесь не приходится слишком долго чесать в затылке, все придумано Гитлером еще в эпоху написания «Майн кампф». Нужно двигаться на Восток, где есть огромное жизненное пространство, занимаемое поляками, русскими, украинцами, большинство из которых нацисты считают низшими расами, не подлежащими германизации. К тому же плотность населения несколько ниже, и его есть куда вытеснять, не двигаясь транзитом через всю Европу.

    Как догадывается прозорливый читатель, речь пойдет о знаменитом «плане Ост». Бытует мнение, что этот документ был утерян или уничтожен. На самом деле это не так: сейчас не обнаружены, хотя и упоминаются в переписке, две его версии 1941–1942 годов. Его наиболее поздняя редакция «Генеральный план Ост» (май 1942 года) хорошо известна и давно опубликована[1648].

    Суть этих документов в онемечивании оккупированных в ходе войны территорий и заселении ее переселенцами из Германии. Всего предполагалось переселить на Восток, в области СССР и Польши, 12,4 миллиона немцев, а депортировать или истребить — 30 миллионов коренного населения[1649]. Доля русских и поляков, подлежащих онемечиванию, 5–6 %.

    Можно, конечно, объявлять «План Ост» фальшивкой, но никак не понять — с какого дикого похмелья должен был фальсификатор взяться за 70-страничное сочинение с подробными расчетами и диаграммами, для составления которого требуется также определенная квалификация экономиста и демографа.

    Депортация, по замыслу гитлеровцев, должна была происходить в первую очередь за счет бегства населения от голода дальше, в Сибирь, за пределы немецкой зоны влияния. Директива от 23 мая 1941 года сообщает: «Население в этих районах, и в особенности городское население, обречено на серьезные страдания от голода. Необходимо будет вывозить население в Сибирь… Фюрер потребовал, чтобы к осени снижение норм на мясо прекратилось. А это возможно осуществить только путем самого быстрого и решительного захвата скота в России, главным образом в районах, удобных для транспортировки скота в Германию… Многие десятки миллионов людей в этом районе окажутся лишними и вынуждены будут или умереть, или выехать в Сибирь»[1650].

    В подлинности этой директивы нет никаких сомнений, потому что она уже начала воплощаться в жизнь на оккупированных Германией территориях. С 1941 по 1944 год из оккупированных районов Ленинградской области немцы вывезли 43 % поголовья колхозного скота[1651], естественно, местное население осталось без мясного рациона, но гитлеровцев это совершенно не беспокоило: интересы немцев превыше всего.

    Изымалась не только живность, но и непосредственно продовольствие. По докладу гаулейтера Украины Коха Гитлеру, только из украинских областей, входивших в состав его рейхскомиссариата, до конца июня 1943 года было вывезено более 3,6 миллиона тонн зерна, 500 000 тонн картофеля, 155 000 тонн сахара, 50 тыс. тонн масла и т. п.[1652]. По данным немецких историков, в ходе этого фантастического грабежа, употребление в пищу сельским населением растительного и животного масла, лука, картофеля, птицы, молока и т. п. было категорически запрещено. Эти продукты подлежали обязательной 100-процентной сдаче[1653].

    А теперь посмотрим, как это выглядело на местах.

    На оккупированных территориях из-за вывоза продовольствия разразился такой голод, которого не знали и в начале 1930-х. Украинец Анатолий Кузнецов вспоминает свое детство в оккупированном Киеве: «…бабка заметила, что у меня начинают опухать руки и ноги, они с матерью сами почти не ели, отдавая куски мне. Я должен был добывать пропитание! У меня каждый день стучала в голове мысль: как достать поесть, что сегодня есть, что съедобное еще можно проглотить? Ходил, внимательно-испытующе осматривая кладовку, сарай, погреб, двор.

    Умер от голода старый математик нашей школы Балатюк, он последние дни пытался работать дворником. Открывались заводы, и рабочим платили зарплату 200 рублей в месяц. Буханка хлеба на базаре стоила 120 рублей, стакан пшена — 20 рублей, десяток картофелин — 35 рублей, фунт сала — 700 рублей»[1654].

    В деревнях близ Киева было полегче, можно было достать хлеб, но мяса уже почти не было: немцы сгоняли скот на «ветеринарный осмотр», а потом лучшую половину изымали. Все это неспешно, буднично, с мрачной рациональностью реализуя фантастические планы по превращению Украины в колонию Рейха: 30 миллионов славян прогнать на восток за Урал, 5 из 100 лишить языка и родины (онемечить), прочих заставить бежать из городов, чтобы превратить в рабов на плантациях.

    Работая над этой главой, мне пришлось изучить огромное количество свидетельств и документов, и здесь я привожу лишь малую их часть. А за ними стоит фантастическая гитлеровская система уничтожения народов, основанная на банальной экономической целесообразности. Наверху приказы немецкого руководства и протоколы совещаний, ниже планы и оценки будущих акций, затем рапорты участников и в самом низу человеческие судьбы, оборванные и исковерканные машиной нацизма.

    И ведь, главное, никому из участников не предъявишь обвинения в бессмысленной жестокости. Все это лишь логическое завершение теории расового превосходства. Германия и немцы — превыше всего, а все остальное — ничто.

    «Живут ли другие народы в благоденствии или они издыхают от голода, интересует меня лишь в той мере, в какой они нужны как рабы для нашей культуры, в ином смысле это меня не интересует. Погибнут или нет от изнурения при создании противотанкового рва 10 000 русских баб, интересует меня лишь в том отношении, готов ли для Германии противотанковый ров», — говорил Генрих Гиммлер на совещании в Познани 4 октября 1943 года[1655].

    Десятки миллионов человек нужно пустить под нож и изгнать, чтобы освободить «жизненное пространство» для колонизации, защитить немецкую финансовую систему от коллапса. В конечном итоге это все объективно идет на благо немцам: они во время войны платили самые низкие военные налоги в мире, они получали работу, продуктовые посылки и «трофеи» с захваченных территорий. Таким образом, фашистский режим фактически покупал лояльность собственного населения, безжалостно при этом истребляя чужое.

    2

    Как понятно любому, подобная система грабежа не обходилась без огромных жертв, сотен тысяч людей, пострадавших от фашистского произвола и желающих отомстить, проблему которых нацистское руководство должно было как-то решать. А именно — уничтожить непокорных. Прежде всего под удар попадала культурная и социальная элита покоренных народов: именно эти люди в первую очередь осознавали, к чему ведет их страну нацистское господство. Меры по нейтрализации национальной элиты начались, по-видимому, еще в Польше.

    Офицер Абвера Лахузен привел в своих показаниях рассказ адмирала Канариса о полемике по «польскому вопросу» на совещании 12 сентября 1939 года. По его словам, Канарис предостерегал от тех мер, которые стали ему известны, в частности, от «предстоящих расстрелов и мер по истреблению, которые должны были быть направлены против польской интеллигенции, дворян и духовенства, как и вообще тех элементов, которых рассматривали как носителей национального сопротивления». Причем Лахаузен упомянул о неких возражениях военных, в ответ на которые Гитлер передал задачу истребления в ведомство СС и местных властей[1656].

    Судя по всему, эти показания вполне заслуживают доверия. 19 сентября Гальдер записал в личном дневнике, не предназначенном для публикации: «Чистка: евреи, интеллигенция, духовенство, дворянство. Армия настаивает на том, что чистку нужно начинать не ранее вывода войск»[1657]. Последнее замечание, видимо, отголосок споров на совещании 12-го числа.

    При обсуждении нападения на СССР в Генеральном штабе Гитлер был еще более требователен: «Частью нашей борьбы должно стать уничтожение России. Весной 1941 года. Чем скорее Россия будет сокрушена, тем лучше. Нападение достигнет цели только в том случае, если после одного удара русское государство рассыплется вдребезги. Простого захвата территории страны недостаточно… Целью является уничтожение людских ресурсов России»[1658].

    Изначально проблему тысяч людей, нежелательных для «нового порядка», фашисты пытались решить с помощью расстрелов.

    Их наблюдал, например, немецкий чиновник Эйхман, направленный с инспекцией в Белоруссию, он как раз в то время приехал в Минск. В своих аргентинских мемуарах он вспоминал: «Я отправился в Минск и увидел массовые расстрелы». Особенно ему запомнилась женщина-еврейка с младенцем на руках, которая перед казнью пыталась протянуть его Эйхману. «У меня самого были дети, и я инстинктивно шагнул вперед, словно намереваясь взять младенца. Но в этот момент прозвучали звуки выстрелов. Оба были убиты в нескольких футах от меня. Мозг ребенка брызнул на мое пальто, и моему водителю пришлось его отчищать»[1659], — поясняет фашист.

    Гитлеровцы убивали не только цыган и евреев. Основной мишенью карателей становилось славянское население оккупированных территорий. Часть уходила в мясорубку лагерей уничтожения. В 1942 году от 5 до 6 тысяч русских было заключено в знаменитый лагерь Дахау. В первый же день около 500 человек из них выставили на край окопа неподалеку и расстреляли. Подобные расстрелы проводились три раза в неделю[1660], до тех пор пока все они не были убиты.

    В Белоруссии, очищая «жизненное пространство», расстреливали «на месте» целые деревни. Название деревни Хатынь, где фашисты сожгли и расстреляли 149 мирных жителей, широко известно. А таких деревень в Белоруссии было не менее 600, а еще более чем 4000 селений были «просто сожжены», населению же предложено было по-хорошему убираться на восток с земли, предназначенной для «высшей расы»[1661].

    Аналогичным образом проводились массовые казни по всей оккупированной территории, пока не стали ясны все недостатки данного способа. Во-первых, война с Россией все никак не заканчивалась и патроны были нужнее на фронте, чем при казнях в тылу. Во-вторых, при массовых казнях часто происходили сбои. Так, в Минске женщина, державшая во время расстрела ребенка на руках, выжила: пуля прошла через голову мальчика ей в плечо. После казни она смогла выбраться из ямы и укрыться в городе[1662]. Такие случаи происходили довольно часто, так что геноцид перестал быть тайной для местного населения, к тому же выстрелы производили слишком много шума. Рациональные фашисты перешли к более «научным способам уничтожения».

    Первым из них, видимо, являются знаменитые машины-«душегубки»: самое раннее упоминание о них относится к августу 1941 года, когда Гимллер отдал распоряжение о разработке принципиально нового способа казни людей. К тому времени идея практически носилась в воздухе: существуют упоминания об использовании дизельных двигателей для «эвтаназии» психически больных в Польше в 1939 году, так что создание первых образцов душегубок не заняло много времени.

    Во всяком случае, в октябре 1941-го они появились в Киеве: «На Куреневке, над самым Бабьим Яром, есть большая психиатрическая больница имени Павлова. Ее корпуса раскиданы в отличной Кирилловской роще, и там стоит древняя церквушка, всегда запертая, но мы, пацаны, проникали в нее, облазили до самых куполов и видели позднейшие росписи Врубеля, о которых мало кто знает.

    14 октября к этой церквушке прибыл немецкий отряд во главе с врачом, с невиданными дотоле машинами-душегубками. Больных партиями по шестьдесят-семьдесят человек загоняли в машины, затем минут пятнадцать работал мотор — и удушенных выгружали в яму. Эта работа шла несколько дней, спокойно и методично, без спешки, с обязательными часовыми перерывами на обед», — свидетельствует Анатолий Кузнецов[1663].

    Стандартная душегубка — грузовой фургон с закрытым кузовом. Внутри обит оцинкованным железом, на полу лежали деревянные решетки, защищающие от пассажиров трубы, имеющие частые полусантиметровые отверстия. От поперечной трубы вниз через отверстие оцинкованного пола выходил резиновый шланг, на конце которого шестигранная гайка с резьбой, соответствующей резьбе на конечности выхлопной трубы мотора. Этот шланг навинчивается на выхлопную трубу, и при работающем моторе все выхлопные газы шли во внутрь герметически закрытого кузова[1664].

    Ревизионисты любят рассуждать о том, что «душегубки» не эффективны, а следовательно, являются мифом. Например, Ю. Граф выдал в своей книге следующий перл о «машинах смерти»: «…хлопотно, трудоемко, неэффективно, так как такой дизельный выхлоп при нормальной работе двигателя содержит относительно много кислорода и мало окиси углерода»[1665]. Поэтому прочтем маленькую лекцию по химии.

    Действительно, выхлопные газы карбюраторного и дизельного двигателя содержат окись углерода (СО), которая может привести к отравлению человека. На этом и строится замысел душегубки. Да, состав выхлопных газов у дизельного двигателя другой, нежели у карбюраторного. Но это совершенно не значит, что он безопасен. Танкисты, например, когда танковая колонна проходит через узкий туннель, и сейчас вынуждены пользоваться противогазами[1666].

    А дизели времен Второй мировой совершенно не дотягивали до современных стандартов: при интенсивной эксплуатации двигателя доля окиси углерода в выбросах составляла до 6 % (при минимальном проценте кислорода), что вполне достаточно, чтобы отравить пассажиров[1667]. Исследования проводились в рамках оценки опасности применения дизельных двигателей при подземных работах, результаты тестов впервые были представлены в июне 1940 года, еще до первого упоминания «душегубок» в союзных СМИ[1668]. Напомню, для карбюраторного двигателя, по современным стандартам ГИБДД, допустимая доля CO в выхлопных газах до 5-10 %. К тому же, например, бытовой газ сам по себе не токсичен, однако от него можно погибнуть, потому что он вытесняет кислород. Что же происходило в душегубке? На этот вопрос отвечает отчет унтерштурм-фюрера СС доктора Беккера:

    «Газ не всегда применяется правильным образом. С целью кончить как можно скорее, шофер нажимает акселератор до отказа. Таким образом, люди умирают от удушья, а не от отравления, как это было запланировано. Выполнение моих инструкций показало, что при правильном положении рычага управления заключенные мирно впадают в глубокий сон. Больше не приходится наблюдать искаженные лица и испражнения, как это было прежде»[1669].

    Это вполне естественно: при сильном нажатии акселератора в выхлопных газах возрастает процент окиси углерода, которая и отравляет казнимых, при низкой интенсивности работы мотора доля СО меньше и происходит более «спокойное» внешне удушье. Видимо, из этих соображений немцы и выбрали «душегубки»[1670]. С другой стороны, не имея реальной практики применения выхлопных газов для убийств, «додумать» эти и другие соображения из рапорта проблематично.

    Но и «душегубки» имели свои недостатки. При столь массовом уничтожении людей важна производительность, которая ограничена размерами кузова. Немецкие инженеры ищут другое решение.

    В результате придумана газовая камера — закрытое помещение, находящееся на территории концентрационного лагеря, используемое как место казни. Туда загоняется группа заключенных, после чего помещение заполняется газом. Изначально для целей умерщвления использовались все те же выхлопные газы дизелей танков, как в Собиборе и Треблинке, в Майданеке пытались использовать бутылки с окисью углерода[1671], но это было слишком сложно и неудобно. Поэтому фашисты прибегли к помощи цианистого водорода (синильной кислоты).

    В качестве его носителя использовался Циклон-Б — субстанция, пропитанная жидкой формой цианистоводородной кислоты, выделяющая газ при выбросе в теплое помещение. Обычно он применялся для нужд дезинфекции и уничтожения паразитов, но сейчас практически вышел из употребления: для людей и других млекопитающих он опасен даже в меньшей концентрации, чем для паразитов. Наиболее часто в качестве газовых камер использовались подвалы различных построек Освенцима.

    Этот способ уже полностью удовлетворял фашистов: просто, быстро, эффективно. Вот как описывают применение газовых камер участники казней:

    — Верно ли, что вы «газировали» 200 русских военнопленных с помощью Циклона-Б?

    — Да, верно….

    — Как быстро русские скончались?

    — Не знаю… я только исполнял приказы.

    — Сколько потребовалось времени, чтобы «газировать» русских?

    — Я вернулся через два часа, и они были мертвы.

    — Для чего вы уходили?

    — Это было время обеда[1672].

    Впрочем, режим концентрационных лагерей был сам направлен на ежедневное уничтожение узников. Активно уничтожалось и славянское население. В первую очередь, конечно, советские военнопленные. Выпущенная еще в августе 1941 года «Памятка об использовании труда советских военнопленных» предписывала обходиться с ними более жестоко «по сравнению с условиями работы военнопленных иных национальностей», так как они «прошли школу большевизма, их нужно рассматривать как большевиков и обращаться с ними как с большевиками»[1673].

    Предлагалось попавших в концлагеря советских граждан в большей степени ограничивать в питании и подвергать более жесткой эксплуатации. Существует достаточно много свидетельств по этому вопросу, ограничусь лишь тем, что приведу некоторые записи из дневника Бориса Ноздрина, обнаруженного в концлагере под Шарваром (Венгрия):

    «Минск, Барановичи, Люблин, Ужгород, Будапешт, Веспрем, Шарвар. Это мой каторжный путь… Я очутился и опомнился в Минске в лагере военнопленных… Потом ворота открыли, втолкнули старика. Он шел, растопырив руки, шевелил губами, что-то хотел сказать, но, видимо, не мог. По седой длинной бороде стекала кровь, а на лысой голове виднелась окровавленная рана — ему вырезали пятиконечную звезду. Он прошел немного и упал, потянулся, как после сна, и замер с открытыми глазами… Нас осталась половина — всех перебили. Вот уже два дня мы ничего не ели и работаем больше всех. Ночью работаем и днем. Меня покидают силы»[1674].

    Немцы оставили после себя на оккупированных территориях ужасную память. От жителя освобожденных районов можно было услышать такие сентенции: «Я раньше плохо верил тому, что писали в газетах о зверствах немцев, а теперь испытал их на себе. Ноги целовал бы каждому красноармейцу за то, что они не дали умереть от рук немецких разбойников»[1675].

    Разумеется, в этой вакханалии убийств немецкое руководство и рядовые исполнители не забывали и поиск материальный выгоды. Перед расстрелом людей раздевали: часть вещей, что сохранилась лучше всего, палачи оставляли себе, прочее шло в интендантство[1676]. В концлагерях казнимым вырывали золотые зубы, использовали в производстве сбритые перед казнью волосы, умудрялись даже продавать нижнее белье убитых. Под конец даже разрабатывался проект производства мыла из тел убитых, были созданы первые экспериментальные образцы[1677].

    Каждый шаг машины уничтожения, в которую превратилось немецкое государство, был превращен в часть фантастического бизнеса на смертях, где каждый из этапов должен давать максимум прибыли, в чем бы она ни заключалась, сколь бы изуверским ни становился процесс ее извлечения.

    3

    Итог фашистским преступлениям подвел суд Международного трибунала в городе Нюрнберге, перед которым стояла задача четко и беспристрастно разобрать все обвинения союзных прокуратур против группы подсудимых и задокументировать совершенные нацизмом преступления. Материалы этого процесса вызывают форменное бешенство у современных защитников нацизма, потому что свидетельствуют о том, что гитлеровская система состояла исключительно из насилия и преступлений.

    Об объективности этого Трибунала легко судить по тому факту, что из 139 свидетелей, вызванных трибуналом, 102 пришлись на долю защиты. Обвинение израсходовало на предъявление доказательств 74 дня, защита — 133[1678]. Фактически Трибунал был единой трибуной для защиты и обвиняемых, которым предоставлялась неограниченная возможность ответить на все обвинения, которые накопились на них за годы войны, если не перед судьями из союзных государств, то — перед историей.

    Однако ни квалифицированная защита (некоторые адвокаты были профессорами права), ни сами подсудимые не могли ничего ответить на факты, приводимые обвинением. Вот характерный фрагмент допроса Геринга советским обвинителем:

    Руденко: Я спрашиваю вас: эти установки, которые вы дали участникам совещания, не являлись ли эти установки не чем иным, как требованием беспощадно грабить оккупированные территории?

    Геринг: Нет. В первую очередь на этом совещании речь шла о том, что необходимо иметь больше продовольствия.

    Руденко: Я говорю о грабеже. Грабеж может заключаться и в том, чтобы грабить продовольствие в оккупированных территориях.

    Геринг: Я только что сказал, что я был ответствен за снабжение продовольствием почти всех областей. Одна область имела слишком много продовольствия, другая — не имела его в достаточном количестве. Нужно было установить равновесие. Об этом шла речь в основном (на 90 процентов) на этом совещании; нужно было установить поставки, которые должен был давать тот или иной имперский комиссар. Я вовсе не оспариваю, что я при этих требованиях, выступая на совещании очень живо и темпераментно, был очень резок в своих выражениях. Впоследствии были установлены соответствующие количества того, что должно быть поставлено. Это явилось результатом данного совещания.

    Руденко: Я обращаю ваше внимание на страницу 118 этой же стенограммы. Вы нашли это место?

    Геринг: Да.

    Руденко: Там говорится: «Раньше мне все же казалось дело сравнительно проще. Тогда это называли разбоем. Это соответствовало формуле отнимать то, что завоевано. Теперь формы стали гуманнее. Несмотря на это, я намереваюсь грабить и именно эффективно». Вы нашли эту цитату?

    Геринг: Да, я нашел. Я точно так говорил на этом совещании, я еще раз это подчеркиваю.

    Руденко: Я как раз хотел установить, что именно точно так вы говорили на этом совещании. Я обращаю ваше внимание на страницу 118. Обращаясь к участникам совещания и развивая мысль, высказанную ранее, вы сказали: «Вы должны быть как легавые собаки. Там, где имеется еще кое-что, в чем может нуждаться немецкий народ, — это должно быть молниеносно извлечено из складов и доставлено сюда». Вы нашли это место?

    Геринг: Да, я нашел[1679].

    Итак, обвиняемому, по сути, нечего ответить обвинителю, который выкладывает на стол, как козыри, все новые документы, характеризующие внешнюю и внутреннюю политику нацизма. А ведь это Герман Геринг, который воспринимал процесс как последнюю линию обороны фашизма, он призывал своих товарищей не уступать обвинению и использовать свидетельский пульт для ответа победившим союзникам. В частности, Гансу Франку он говорил во время процесса: «Немецкий народ поднимется, Ганс. Пусть это будет через 50 лет, но он признает нас героями и перенесет наши полуистлевшие кости в гробах в национальный храм»[1680].

    Но даже неистовый «фюрер скамьи подсудимых» не мог оспорить объективности фактов, собранных обвинением. Не возражали и другие подсудимые. Что могло заставить их молчать? Угрозы и обещания? Но тот же Геринг заранее знал, что будет приговорен к смерти, и мужественно принимал ее. У многих других подсудимых было достаточно мало возможностей строить иллюзии касательно своей будущей судьбы в случае вынесения обвинительного приговора — скорей отрицание всего, чего можно и нельзя, было их единственным шансом.

    Однако большинство обвиняемых предпочитают обвинять во всем друг друга или своих погибших коллег, не отрицая обвинений по существу. Геринг винил во всем Гитлера, который, с его слов, принимал все важнейшие решения практически единолично[1681]. Кейтель и Йодль кивали на Гиммлера, Функ на Штрейхера, Дёниц на Геринга и так — до бесконечности.

    Никто не сказал: «Этого не было». Все твердили: «Это был не я».

    Пытки? Но это совершенно невозможно. Тот же Геринг слишком часто общался с людьми, находящимися на свободе: с многими адвокатами, журналистами, супругой. Во время этих свиданий кто-то даже умудрился передать ему яд, который он принял после вынесения приговора. Эмма Геринг позже опубликовала мемуары[1682], в которых описала свои встречи с арестованным мужем, однако ни на одной он не говорил, что его поведение на суде — вынужденное. Не заявил о пытках никто из подсудимых за долгие месяцы открытого процесса. Не вспомнил никто из десятков людей, обслуживавших нюрнбергскую тюрьму и регулярно имевших доступ к подсудимым.

    Не вызывают сомнения и документы, предъявленные обвинением в Нюрнберге, зачастую в них приводились факты, которые могли знать только реальные исполнители расправ. В частности, во время заседания Трибунала обвинение предъявило документ о казни зимой 1942 года военнопленных-инвалидов под Житомиром. Тогда при казни группы заключенных с ампутированными руками сплоховали палачи: четверо конвойных привезли в лес 28 человек, приговоренных к смерти, решив, что легко справятся с «этими калеками». Но пока двое палачей увели нескольких смертников на расстрел, остальные убили двух конвойных и стали выпрыгивать из кузова лагерной машины. Оставшиеся двое немецких «сверхчеловеков», увидев такое изменение диспозиции, в панике убежали в лес.

    Нюрнбергские обвинители не знали ничего об участи бежавших заключенных. Не знал об этом и журналист Юрий Корольков, описавший этот эпизод в одной из своих книг. Через несколько лет он получил письмо от некоего Николая Мурашко, боцмана с монитора «Смоленск». Тот писал:

    «Один эпизод из книги, а именно расстрел гестаповцами советских военнопленных воскресил в моей памяти жуткие для меня дни, которые неизгладимо легли на всю мою жизнь. Это заставило написать вам это письмо — в описанном вами событии я являлся действующим лицом. Но откуда вы знаете, что произошло под Житомиром 24 декабря 1942 года?»[1683]

    По сей день существует множество воспоминаний жертв нацистских концлагерей. В одном только архиве Союза бывших малолетних узников фашизма хранится около 7 тысяч рукописных свидетельств бывших заключенных концлагерей[1684].

    Многих из этих людей уже нет в живых, но остается — память.

    Память о том, чем оборачиваются теории национального превосходства, отряды штурмовиков, крикливая риторика и бесноватые манифестации. Их логическое завершение — идея рациональнейшей системы грабежей и убийств, чтобы из праха жертв строить собственное благополучие сверхчеловеков.

    Память о том, чем не может не являться фашизм во всех своих проявлениях, как бы он ни именовался и какими бы лозунгами ни скрывал свою суть: смертью, преступлениями, абсолютным злом, которому нет оправдания и забвения.


    Примечания:



    1

    Дьяков Ю.Л., Бушуева Т.С. Фашистский меч ковался в СССР. Красная Армия и рейхсвер. Тайное сотрудничество. 1922–1933. Неизвестные документы. М., 1992.



    10

    Комментарии С. Нелиповича к «Истории русской армии» А.А. Керсновского // Керсновский А.А. История русской армии в 4 томах. Т.2. М., 1999. С.176.



    11

    Иванов А.Е. Высшая школа России в конце XIX — начале XX в. М., 1991. С. 318–319.



    12

    Дипломатический словарь в трёх томах. Т.I. М., 1984. С. 193–195.



    13

    По данным Департамента таможенных сборов, в 1913 году в Россию было ввезено сельскохозяйственных машин и орудий на 48,9 млн руб., в том числе кос на 1,4 млн руб., серпов на 43,8 тыс. руб., ножниц для стрижки овец, резаков, заступов, лопат, вил и т. п. на 1,1 млн руб. — Сборник статистико-экономических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных государств. Год десятый. Пг., 1917. С. 346–349.



    14

    Дьяков Ю.Л., Бушуева Т.С. Фашистский меч ковался в СССР… С.15.



    15

    Дипломатический словарь в трёх томах. Т.I. М., 1984. С.252.



    16

    Антанта и Врангель. Сборник статей. Выпуск I. М.; Пг., 1923. С.25.



    107

    О культе личности и его последствиях. Доклад Первого секретаря ЦК КПСС тов. Хрущёва Н.С. XX съезду Коммунистической партии Советского Союза // Известия ЦК КПСС. 1989. № 3. С.148.



    108

    Властелины Рима. Биографии римских императоров от Адриана до Диоклетиана. М., 1992. С.336.



    109

    В советских Вооружённых силах термин «офицерский состав» до 1943 года официально не применялся и был введён лишь указами Президиума Верховного Совета СССР от 24 июля и 10 августа 1943 года (Советская военная энциклопедия. Т.6. М., 1978. С.176). Тем не менее для удобства изложения я буду использовать его применительно к более раннему периоду — И.П.



    110

    Волкогонов Д.А. Триумф и трагедия / Политический портрет И.В. Сталина. В 2-х книгах. Кн. II. Ч.1. М., 1989. С.51.



    111

    Там же.



    112

    Канун и начало войны: Документы и материалы / Сост. Л.А. Киршнер. Л., 1991. С.293.



    113

    Канун и начало войны: Документы и материалы… С.31–32.



    114

    Яковлев А.Н. Жириновскому и другим «патриотам» в жирных кавычках // Известия. 1995. 25 апреля. № 76 (24435). С.5.



    115

    Рапопорт В.Н., Геллер Ю.А. Измена Родине. М., 1995. С.291.



    116

    Коваль В.С. «Барбаросса»: истоки и история величайшего преступления империализма. Киев, 1989. С.593



    117

    Мельников Д.Е., Чёрная Л.Б. Тайны гестапо. Империя смерти. М., 2000. С.404.



    118

    Черушев Н.С. 1937 год: Элита Красной Армии на голгофе. М., 2003. С.39



    119

    Черушев Н.С. 1937 год: Элита Красной Армии на голгофе. С.39.



    120

    РГВА. Ф.37837. Оп.19. Д.87. Л.42–52. Цит. по: Черушев Н.С. Статистика антиармейского террора // Военно-исторический архив. 1998. № 3. С. 47–49.



    121

    РГВА. Ф.37837. Оп.18. Д.890. Л.4–7. Цит. по: Черушев Н.С. Статистика антиармейского террора // Военно-исторический архив. 1998. № 3. С. 41–44.



    122

    Приказы народного комиссара обороны СССР: 1937 — 22 июня 1941 г. / Сост. Емелин А.С. и др. М., 1994. С.84.



    123

    Черушев Н.С. Удар по своим. Красная Армия: 1938–1941. М., 2003. С. 281–286.



    124

    Черушев Н.С. Удар по своим… С. 277–281.



    125

    Стенограмма февральско-мартовского (1937 г) Пленума ЦК ВКП(б) // Военно-исторический журнал. 1993. № 1. С.61.



    126

    Шабаев А.А. Потери офицерского состава Красной Армии в Великой Отечественной войне // Военно-исторический архив. 1998. № 3. С.173.



    127

    РГВА. Ф.37837. Оп.19. Д.87. Л.155–156. Цит. по: Черушев Н.С. Статистика антиармейского террора // Военно-исторический архив. 1998. № 3. С. 50–51.



    128

    Волкогонов Д.А. Триумф и трагедия… Кн. II. Ч.1. С.52.



    129

    Герасимов Г.И. Действительное влияние репрессий 1937–1938 гг. на офицерский корпус РККА // Российский исторический журнал. 1999. № 1. С.47.



    130

    Анфилов В.А. Начало… // Красная Звезда. 22 июня 1988. № 143 (19630). С.2.



    131

    Накануне войны. Материалы совещания высшего руководящего состава РККА 23–31 декабря 1940 г. М., 1993. С. 33–37, 317–321.



    132

    Бородин В.П. День Победы. К 50-летию Победы советского народа в Великой Отечественной войне. М., 1996. С.39.



    133

    Герасимов Г.И. Действительное влияние репрессий 1937–1938 гг. на офицерский корпус РККА… С.48–49.



    134

    Смирнов А. Большие манёвры // Родина. 2000. № 4. С. 86–93.



    135

    Смирнов А. Торжество показухи. Киевские и Белорусские манёвры 1935–1936 годов // Родина. 2006. № 12. С. 88–96.



    136

    Кожинов В.В. Великая война России. М., 2005. С. 122–123.



    137

    Черушев Н.С. 1937 год: Элита Красной Армии на голгофе. М., 2003. С.15.



    138

    Рапопорт В.Н., Геллер Ю.А. Измена Родине. М., 1995. С.201.



    139

    Там же. С.202.



    140

    Гражданская война и военная интервенция в СССР. Энциклопедия. 2-е изд. М., 1987. С.638.



    141

    Харитонов О.В. Форма одежды и знаки различия Красной и Советской Армии 1918–1945 гг. Л., 1960. С. 23–26.



    142

    Смирнов А. Большие манёвры // Родина. 2000. № 4. С.93.



    143

    Владимир Войнович: Священную корову мне хочется отправить на бойню // Московский комсомолец. 26 апреля 1995. № 78(17090). С.8.



    144

    Анфилов В.А. Крушение похода Гитлера на Москву. 1941. М., 1989. С. 56–57.



    145

    Семиряга М.И. Тайны сталинской дипломатии. 1939–1941. М., 1992. С.165.



    146

    Канун и начало войны: Документы и материалы / Сост. Л.А. Киршнер. Л., 1991. С.31.



    147

    Португальский Р.М, Доманк А.С., Коваленко А.П. Маршал С.К. Тимошенко. М., 1994. С.114.



    148

    XVII съезд Всесоюзной Коммунистической Партии (б). 26 января — 10 февраля 1934 г. Стенографический отчёт. М., 1934. С.225.



    149

    XVII съезд ВКП(б). Стенографический отчёт. С.226.



    150

    XVII съезд ВКП(б). Стенографический отчёт. С. 228–229.



    151

    Великая Отечественная. Командармы. Военный биографический словарь. М.; Жуковский, 2005. С. 119–121.



    152

    Гражданская война и военная интервенция в СССР. Энциклопедия. 2-е изд. М., 1987. С.115.



    153

    Рапопорт В.Н, Геллер Ю.А. Измена Родине. М., 1995. С.347.



    154

    Дислокация войсковых частей, штабов, управлений, учреждений и заведений Рабоче-Крестьянской Красной Армии по состоянию на 1 июля 1935 года. — РГВА. Ф.31811. Оп.2. Д.542.



    155

    РГВА. Ф.40442. Оп.1а. Д.1482.



    156

    Там же. Д.1516.



    157

    РГВА. Ф.40442. Оп.1а. Д.1569. Л.1-12.



    158

    Там же. Д.1485.



    159

    Сборник приказов РВСР, РВС СССР и НКО о присвоении наименований частям, соединениям и учреждениям Вооружённых Сил СССР. Часть I. 1918–1937 годы. М., 1967.



    160

    РГВА. Ф.40442. Оп.1а. Д.1577. Л.238–240.



    161

    Сборник приказов РВСР, РВС СССР и НКО о присвоении наименований… Часть I. 1918–1937 годы. М., 1967.



    162

    1941 год: В 2 кн. Книга 2 / Сост. Л.Е.Решин и др. М., 1998. С.536.



    163

    1941 год: В 2 кн. Книга 2. С. 532–548.



    164

    Там же. С.549.



    165

    Там же. С.536, 549–550.



    166

    Там же. С.549, 556.



    167

    1941 год: В 2 кн. Книга 2. С.536.



    168

    Красная Армия за год до фашистской агрессии // Военно-исторический журнал. 1996. № 3. С. 21–22.



    1072

    Симонов К.М. Собрание сочинений: В 10 т. М., 1981. Т. 5. С. 48–49.



    1073

    Русский Архив: Великая Отечественная. Т. 13 (2–2): Приказы народного комиссара обороны СССР, 22 июня 1941 г. — 1942 г. М.: ТЕРРА, 1997. С. 156.



    1074

    Текст директивы приводится в: Москаленко К.С. На Юго-Западном направлении. 1943–1945: Воспоминания командарма. М.: Наука, 1973. Кн. 2. С. 100–102.



    1075

    Манштейн Э. фон. Утерянные победы. М.: ACT; СПб. Terra Fantastica, 1999. С. 531.



    1076

    Русский Архив: Великая Отечественная. Т. 16 (5–3): Ставка Верховного Главнокомандования: Документы и материалы, 1943 год. С. 192.



    1077

    Там же. С. 199.



    1078

    Русский Архив: Великая Отечественная. Т. 16 (5–3): Ставка Верховного Главнокомандования: Документы и материалы, 1943 год. С. 202.



    1079

    Рокоссовский К.К. Солдатский долг. М.: Воениздат, 1988. С. 225.



    1080

    Манштейн Э. фон. Указ. соч. С. 542.



    1081

    Рокоссовский К.К. Указ. соч. С. 225.



    1082

    Боевое распоряжение командующего Воронежским фронтом командующему 3-й гв. ТА приводится в: Москаленко К.С. Указ. соч. С. 121.



    1083

    Битва за Днепр. 1943 г. М.: АСТ; Хранитель, 2007. С. 38.



    1084

    Битва за Днепр. С. 39.



    1085

    Там же.



    1086

    Меллентин Ф.В. Танковые сражения 1939–1945 гг.: Боевое применение танков во Второй мировой войне. М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1957. С. 217.



    1087

    Хаупт В. Сражения группы армий «Юг»: Взгляд офицера вермахта. М.: Яуза, Эксмо, 2006. С. 324.



    1088

    Русский Архив: Великая Отечественная. Т. 16 (5–3). С. 207.



    1089

    Там же. С. 210.



    1090

    Битва за Днепр. С. 62–64.



    1091

    Битва за Днепр. С. 75.



    1092

    Рокоссовский К.К. Указ. соч. С. 227.



    1093

    Хаупт В. Указ. соч. С. 325.



    1094

    Битва за Днепр. С. 78.



    1095

    Битва за Днепр. С. 90.



    1096

    Битва за Днепр. С. 95.



    1097

    Русский Архив: Великая Отечественная. Т. 16 (5–3). С. 321.



    1098

    Русский Архив: Великая Отечественная. Т. 16 (5–3). С. 227.



    1099

    Манштейн Э. фон. Указ. соч. С. 562.



    1100

    Битва за Днепр. С. 122–123.



    1101

    Крайнюков К.В. Оружие особого рода. М.: Мысль, 1984. С. 46.



    1102

    Крайнюков К.В. Оружие особого рода. М.: Мысль, 1984. С. 54–55.



    1103

    Русский Архив: Великая Отечественная. Т. 16 (5–3). С. 230.



    1104

    Битва за Днепр. С. 161.



    1105

    Битва за Днепр. С. 163.



    1106

    Москаленко К.С. Указ. соч. С. 175.



    1107

    Манштейн Э. фон. Указ. соч. С. 567.



    1108

    Советские танковые войска 1941–1945. М.: Воениздат, 1973. С. 150.



    1109

    Там же. С. 163.



    1110

    Россия и СССР в войнах XX века: Потери вооруженных сил: Статистическое исследование. М.: Олма-Пресс, 2001. С. 291.



    1111

    Битва за Днепр. С. 593.



    1112

    Россия и СССР в войнах XX века. С. 289.



    1113

    Битва за Днепр. С. 593.



    1114

    Там же. С. 594.



    1115

    Поливанов О.А., Рожков Б.Г. Отечественная история. 1917–1945. Учебное пособие для абитуриентов и студентов гуманитарных факультетов педагогических вузов. СПб., 1997. С.128.



    1116

    Авторханов А. Народоубийство в СССР. Убийство чечено-ингушского народа. М., 1991. С. 59–60.



    1117

    Чуев С. Северный Кавказ 1941–1945. Война в тылу // Обозреватель. Observer. 2002. № 2. С.106.



    1118

    ГАРФ. Ф.Р-9478. Оп.1. Д.137. Л.15.



    1119

    Витковский А. «Чечевица» или семь дней чеченской зимы 1944 года // Служба безопасности. 1996. № 1–2. С.14.



    1120

    Ибрагимбейли Х.-М. Сказать правду о трагедии народов // Политическое образование. 1989. №^4. С.62.



    1121

    Россия и СССР в войнах XX века: Статистическое исследование. М., 2001. С.238.



    1122

    Там же.



    1123

    ГАРФ. Ф.Р-9479. Оп.1. Д.436. Л.98–99. Цит. по: Земсков В.Н. Спецпоселенцы в СССР, 1930–1960. М., 2003. С.176.



    1124

    ГАРФ. Ф.Р-9479. Оп.1. Д.488. Л.78.



    1125

    Россия и СССР в войнах XX века: Статистическое исследование. М., 2001. С.247.



    1126

    Народонаселение стран мира. Справочник / Под ред. Б.Ц. Урланиса. М., 1974. С.21



    1127

    Бугай Н.Ф. Л. Берия — И. Сталину: Согласно Вашему указанию… М., 1995. С.90.



    1128

    Живов В. Победа и мифы // Спецназ России. 2006. №^5. С.9.



    1129

    Градосельский В.В. Национальные воинские формирования в Великой Отечественной войне // Военно-исторический журнал. 2002. № 1. С.23.



    1130

    ГАРФ. Ф.Р-9478. Оп.1. Д.274. Л.11.



    1131

    Там же. Л.11-11об.



    1132

    Там же. Л.12.



    1133

    Там же. Л.9.



    1134

    ГАРФ. Ф.Р-9478. Оп.1. Д.274. Л.1.



    1135

    ГАРФ. Ф.Р-9478. Оп.1. Д.55. Л.1–9. Цит. по: Шпион. Альманах писательского и журналистского расследования. 1993. № 1. С.19.



    1136

    Там же.



    1137

    Галицкий В.Л. «…Для активной подрывной диверсионной деятельности в тылу у Красной Армии» // Военно-исторический журнал. 2001. № 1. С.21.



    1138

    РГАСПИ. Ф.17. Оп.44. Д.284. Л.149-149об.



    1139

    Галицкий В.П. «…Для активной подрывной диверсионной деятельности в тылу у Красной Армии» // Военно-исторический журнал. 2001. № 1. С.21.



    1140

    Там же. С.22.



    1141

    Шпион. Альманах писательского и журналистского расследования. 1993. № 1. С.19.



    1142

    ГАРФ. Ф.Р-9478. Оп.1. Д.55. Л.187–188. Цит. по: Шпион. Альманах писательского и журналистского расследования. 1993. № 1. С.23.



    1143

    Галицкий В.П. «…Для активной подрывной диверсионной деятельности в тылу у Красной Армии» // Военно-исторический журнал. 2001. № 1. С.22.



    1144

    ГАРФ. Ф.Р-9478. Оп.1. Д.55. Л.1–9. Цит. по: Шпион. Альманах писательского и журналистского расследования. 1993. № 1. С.19.



    1145

    ГАРФ. Ф.Р-9478. Оп.1. Д.55. Л.314–315. Цит. по: Шпион. Альманах писательского и журналистского расследования. 1993. № 2. С.67.



    1146

    Галицкий В.П. «…Для активной подрывной диверсионной деятельности в тылу у Красной Армии» // Военно-исторический журнал. 2001. № 1. С.19.



    1147

    Там же. С.20.



    1148

    Там же.



    1149

    Галицкий В.П. «…Для активной подрывной диверсионной деятельности в тылу у Красной Армии» // Военно-исторический журнал. 2001. № 1. С.20.



    1150

    Шпион. Альманах писательского и журналистского расследования. 1993. № 2. С.66.



    1151

    Галицкий В.П. «…Для активной подрывной диверсионной деятельности в тылу у Красной Армии» // Военно-исторический журнал. 2001. № 1. С.20.



    1152

    Там же.



    1153

    Галицкий В.П. «…Для активной подрывной диверсионной деятельности в тылу у Красной Армии» // Военно-исторический журнал. 2001. № 1. С.24.



    1154

    Чечня, 1941–1944: фронт за линией фронта // Карелия. 14 марта 2002. № 27(874).



    1155

    Там же.



    1156

    Чечня, 1941–1944: фронт за линией фронта…



    1157

    Чечня, 1941–1944: фронт за линией фронта…



    1158

    Галицкий В.П. «…Для активной подрывной диверсионной деятельности в тылу у Красной Армии» // Военно-исторический журнал. 2001. № 1. С.23.



    1159

    Там же. С. 24–25.



    1160

    Там же. С.18.



    1161

    Витковский А. «Чечевица» или семь дней чеченской зимы 1944 года // Служба безопасности. 1996. № 1–2. С.14; Галицкий В.П. «…Для активной подрывной диверсионной деятельности в тылу у Красной Армии» // Военно-исторический журнал. 2001. № 1. С.25.



    1162

    Галицкий В.П. «…Для активной подрывной диверсионной деятельности в тылу у Красной Армии» // Военно-исторический журнал. 2001. № 1. С.22.



    1163

    Там же. С.25.



    1164

    Галицкий В.П. «Обязуюсь… помочь германской армии» // Военно-исторический журнал. 2000. № 3. С.43.



    1165

    Там же. С. 43–44.



    1166

    Галицкий В.П. «Обязуюсь… помочь германской армии» // Военно-исторический журнал. 2000. № 3. С.44.



    1167

    ГАРФ. Ф.Р-9478. Оп.1. Д.228. Л.228–268. Цит. по: Шпион. Альманах писательского и журналистского расследования. 1993. № 2. С.62.



    1168

    Галицкий В.П. «…Для активной подрывной диверсионной деятельности в тылу у Красной Армии» // Военно-исторический журнал. 2001. № 1. С.24.



    1169

    ГАРФ. Ф.Р-9478. Оп.1. Д.274. Л.6.



    1170

    Галицкий В.П. «…Для активной подрывной диверсионной деятельности в тылу у Красной Армии» // Военно-исторический журнал. 2001. № 1. С.25.



    1171

    Вавилов Ю.Н. Отец умирал рядом, а мы об этом не знали… // Комсомольская правда. 17 января 2000. № 7-п (22231-п). С.28.



    1172

    Шпион. Альманах писательского и журналистского расследования. 1993. № 1. С.24.



    1173

    Бугай Н.Ф. Л. Берия — И. Сталину: Согласно Вашему указанию… М., 1995. С.92.



    1174

    Шпион. Альманах писательского и журналистского расследования. 1993. № 1. С.28.



    1175

    ГАРФ. Ф.Р-9478. Оп.1. Д.55. Л.1–9. Цит. по: Шпион. Альманах писательского и журналистского расследования. 1993. № 1. С. 22–23.



    1176

    Галицкий В.П. «…Для активной подрывной диверсионной деятельности в тылу у Красной Армии» // Военно-исторический журнал. 2001. № 1. С.18; Шпион. Альманах писательского и журналистского расследования. 1993. № 2. С.63.



    1177

    Шпион. Альманах писательского и журналистского расследования. 1993. № 1. С.27.



    1178

    Там же. С.32. См. также: Шпион. Альманах писательского и журналистского расследования. 1993. № 2. С.56.



    1179

    Витковский А. «Чечевица» или семь дней чеченской зимы 1944 года // Служба безопасности. 1996. № 1–2. С.14.



    1180

    Галицкий В.П. «…Для активной подрывной диверсионной деятельности в тылу у Красной Армии» // Военно-исторический журнал. 2001. № 1. С.18.



    1181

    Галицкий В.П. «…Для активной подрывной диверсионной деятельности в тылу у Красной Армии» // Военно-исторический журнал. 2001. № 1. С.18.



    1182

    РГАСПИ. Ф.17. Оп.44. Д.284. Л.172об.



    1183

    Там же. Л.56-56об.



    1184

    РГАСПИ. Ф.17. Оп.44. Д.284. Л.151об.



    1185

    Там же. Л.172об-173.



    1186

    Галицкий В.П. «…Для активной подрывной диверсионной деятельности в тылу у Красной Армии» // Военно-исторический журнал. 2001. № 1. С.18.



    1187

    Там же. С.20.



    1188

    Витковский А. «Чечевица» или семь дней чеченской зимы 1944 года // Служба безопасности. 1996. № 1–2. С.17.



    1189

    ГАРФ. Ф.Р-9478. Оп.1. Д.41. Л.244. Цит. по: Шпион. Альманах писательского и журналистского расследования. 1993. № 1. С.18.



    1190

    Витковский А. «Чечевица» или семь дней чеченской зимы 1944 года // Служба безопасности. 1996. № 1–2. С.16.



    1191

    Там же. С. 14–16.



    1192

    Там же. С.15.



    1193

    РГАСПИ. Ф.17. Оп.44. Д.284. Л.87-88об.



    1194

    ГАРФ. Ф.Р-9401. Оп.2. Д.64. Л.167-167об.



    1195

    Витковский А. «Чечевица» или семь дней чеченской зимы 1944 года // Служба безопасности. 1996. № 1–2. С.18



    1196

    Так в тексте. — И. П.



    1197

    ГАРФ. Ф.Р-9401. Оп.2. Д.64. Л.166-166об.



    1198

    Витковский А. «Чечевица» или семь дней чеченской зимы 1944 года // Служба безопасности. 1996. № 1–2. С.18



    1199

    ГАРФ. Ф.Р-9401. Оп.2. Д.64. Л.165.



    1200

    Витковский А. «Чечевица» или семь дней чеченской зимы 1944 года // Служба безопасности. 1996. № 1–2. С.18.



    1201

    Поляков В.Е. Крымские татары // Дружба Народов. 1996. № 4. С.131.



    1202

    Витковский А. «Чечевица» или семь дней чеченской зимы 1944 года // Служба безопасности. 1996. № 1–2. С.19.



    1203

    Там же. С.20.



    1204

    Там же. С.21.



    1205

    Там же.



    1206

    ГАРФ. Ф.Р-9401. Оп.2. Д.64. Л.161-161об.



    1207

    «Сопротивляемость организма». 60 лет назад была завершена депортация народов Северного Кавказа // Известия. 18 марта 2004. № 48(26605). С.5.



    1208

    Там же.



    1209

    «Сопротивляемость организма». 60 лет назад была завершена депортация народов Северного Кавказа // Известия. 18 марта 2004. № 48(26605). С.5.



    1210

    У кого память короче? // Новая газета. 25–27 апреля 2005. № 30(1055). С.5.



    1211

    Брежнев М. Степан Кашурко: ведь клялись же «вспомним всех поимённо…» // Российский Кто есть Кто. М., 2006. № 2(53).



    1212

    Умер Степан Кашурко // Чеченское общество сегодня. 2007. № 5(13). С.7.



    1213

    «Сопротивляемость организма». 60 лет назад была завершена депортация народов Северного Кавказа // Известия. 18 марта 2004. № 48(26605). С.5.



    1214

    Петров Н.В., Скоркин К.В. Кто руководил НКВД, 1934–1941: Справочник / Общество «Мемориал», РГАСПИ, ГАРФ. М., 1999. С. 142–143.



    1215

    Усманов Л. Непокорённая Чечня. М., 1997. С.83.



    1216

    Не по своей воле. М.: Мемориал, 2001. С.96.



    1217

    В подготовленном под его редакцией сборнике документов цитируется лишь «введённое в оборот без ссылки на источник» «письмо Гвишиани Берия», а также сообщается о «расследовании», проведённом пресловутой комиссией Кашурко. См.: Сталинские депортации. 1928–1953. М., 2006. С.439.



    1218

    Сталинские депортации. 1928–1953. М., 2006. С. 466–467.



    1219

    Там же. С.468.



    1220

    Бугай Н.Ф. Л. Берия — И. Сталину: Согласно Вашему указанию… М., 1995.



    1221

    Витковский А. «Чечевица» или семь дней чеченской зимы 1944 года // Служба безопасности. 1996. № 1–2. С.18.



    1222

    ГАРФ. Ф.Р-9479. Оп.1. Д.488. Л.78.



    1223

    Там же. Л.76.



    1224

    Там же. Д.111. Л.191об.



    1225

    Сталинские депортации. 1928–1953. М., 2006. С.441.



    1226

    ГАРФ. Ф.9479. Оп.1. Д.641. Л.9-12. Цит. по: Земсков В.Н. Спецпоселенцы в СССР, 1930–1960. М., 2003. С.210.



    1227

    Там же. С.105.



    1228

    Там же. С.193.



    1229

    Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ. 1918–1956. Том третий. М., 1989. С.401.



    1230

    Народонаселение стран мира. Справочник / Под ред. Б.Ц. Урланиса. М., 1974. С. 341–342.



    1231

    Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ, 1918–1956. М., 1990. Т. 3. С. 11.



    1232

    Соколов Б.В. Оккупация: Правда и мифы. М., 2002. С. 329.



    1233

    Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне: Сборник документов (далее — ОГБ). М., 2000. Т. 2. Кн. 2. С. 414.



    1234

    ОГБ. Т. 2. Кн. 2. С. 430.



    1235

    Симонов К.М. Разные дни войны: Дневник писателя, 1941–1945. М., 2005. Т. 2. С. 20–21.



    1236

    ОГБ. Т. 3. Кн. 1. С. 131–132.



    1237

    ОГБ. Т. 3. Кн. 1. С. 180, 182.



    1238

    Города России: Энциклопедия. М., 1998. С. 261.



    1239

    Статистические сведения о деятельности органов ВЧК — ОГПУ — НКВД — МГБ // Мозохин О.Б. Право на репрессии: Внесудебные полномочия органов государственной безопасности (1918–1953). М., 2006. С. 352.



    1240

    Подробнее об установленном нацистами на оккупированной советской территории режиме геноцида и об условиях содержания советских военнопленных см.: Дюков А.Р. За что сражались советские люди. М., 2007. Нет сомнений, что если бы в тех же условиях, что и пленных военнослужащих РККА, содержали солдат английской и американской армий, нацистам без труда удалось бы создать английские и американские коллаборационистские формирования.



    1241

    Безугольный А.Ю. Народы Кавказа и Красная Армия, 1918–1945 годы. М., 2007. С. 386–387; Архив Института военной истории. Ф. 8. Оп. 308. Д. 13. С. 268–273.



    1242

    Русский Архив: Великая Отечественная (далее — РАВО). М., 1997. Т. 15 (4). Кн. 3. С. 208–209; ЦАМО. Ф. 232. Оп. 643. Д. 19. Л. 96-100.



    1243

    «Огненная дуга»: Курская битва глазами Лубянки. М., 2003. С. 253–254; ЦА ФСБ. Ф. 4. Оп. 1. Д. 473. Л. 57, 62.



    1244

    Латвия под игом нацизма: Сборник архивных документов. М., 2006. С. 230; Чуев С.Г. Проклятые солдаты. М, 2004. С. 240–241; Партизанские формирования Белоруссии в годы Великой Отечественной войны (июнь 1941 — июль 1944): Краткие сведения об организационной структуре партизанских соединений, бригад (полков), отрядов (батальонов) и их личном составе. Минск, 1983. С. 477.



    1245

    РАВО. Т. 20 (9). С. 298–299; РГАСПИ. Ф. 69. Оп. 1. Д. 15. Л. 5-12.



    1246

    Коллаборационизм на территории Краснодарского края в период немецкой оккупации (1942–1943 гг.): Малоизвестные страницы: Сборник документов. Сочи, 2003. С. 63.



    1247

    «Нам запретили белый свет…»: Альманах документов и воспоминаний военных и послевоенных лет. М., 2006. С. 149, 151.



    1248

    См., напр.: Коллаборационизм на территории Краснодарского края… С. 63.



    1249

    «Огненная дуга». С. 140; ЦА ФСБ. Ф. 40. Оп. 1. Д. 20. Л. 161–163 об.



    1250

    Там же. С. 179; ЦА ФСБ. Ф. 14. Оп. 5. Д. 13. Л. 169–181.



    1251

    Лубянка. Сталин и НКВД — НКГБ — ГУКР «Смерш». С. 361–374; Статистические сведения о деятельности органов ВЧК — ОГПУ — НКВД — МГБ… С. 356.



    1252

    ЦА ФСБ. Ф. 66. Оп. 1. Д. 734. Л. 53–54; Дюков А.Р. Советские репрессии против прибалтийских коллаборационистов Гитлера: Новые документы // Русский сборник: Исследования по истории России. М., 2007. Т. 5; Дюков А.Р. Миф о геноциде: Репрессии советских властей в Эстонии (1940–1953). М., 2007. С. 121–123.



    1253

    Кокурин А., Петров Н. НКВД — НКГБ — «Смерш»: Структура, функции, кадры // Свободная мысль. 1997. № 9. С. 98; Меженько А.В. Военнопленные возвращались в строй // Военно-исторический журнал. 1997. № 5. С. 32; Пыхалов И.В. Великая оболганная война. М., 2006. С. 350–360, 363–370.



    1254

    Попов А. Ю. НКВД и партизанское движение. М., 2003. С. 356; РГАСПИ. Ф. 69. Оп. 1. Д. 984. Л. 59–64.



    1255

    «Огненная дуга». С. 377–378; ЦА ФСБ. Ф. 14. Оп. 5. Д. 389. Л. 355–356.



    1256

    Хаупт В. Группа армий «Север»: Бои за Ленинград, 1941–1944. М., 2005. С. 267.



    1257

    Там же. С. 343.



    1258

    Мюллер Н. Вермахт и оккупация, 1941–1944: О роли вермахта и его руководящих органов в осуществлении оккупационного режима на советской территории. М., 1974. С. 297.



    1259

    Статистические сведения о деятельности органов ВЧК — ОГПУ — НКВД — МГБ… С. 353–362.



    1260

    Пыхалов И. Великая оболганная война. С. 367. Со ссылкой на: ГАРФ. Ф.Р-9408. Оп. 1. Д. 18. Л. 2–2 об.



    1261

    Там же. Л. 3–3об



    1262

    Пыхалов И. Великая оболганная война. С. 366. Со ссылкой на ГАРФ. Ф.Р-9408. Оп. 1. Д. 18. Л. 2–2 об.



    1263

    Земсков В.Н. Спецпоселенцы в СССР, 1930–1960. М., 2005. С. 131–132.



    1264

    Полян П.М. Депортация советских граждан в Третий рейх и их репатриация в Советский Союз // Материалы по истории Русского освободительного движения. М., 1999. Вып. 4. С. 396–397; Земсков В.Н. Репатриация советских граждан и их дальнейшая судьба, 1944–1956 // Социологические исследования. 1995. № 5. С. 6–7.



    1265

    Статистические сведения о деятельности органов ВЧК — ОГПУ — НКВД — МГБ… С. 366.



    1266

    Земсков В.Н. Спецпоселенцы в СССР. С. 134.



    1267

    Земсков В.Н. Спецпоселенцы в СССР. С. 133–134.



    1268

    Статистические сведения о деятельности органов ВЧК — ОГПУ — НКВД — МГБ… С. 378, 389, 405, 419, 433, 448, 460.



    1269

    ГАРФ. Ф. 9478. Оп. 1. Д. 765. Л. 15.



    1270

    Там же. Л. 22.



    1271

    ГАРФ. Ф. 9478. Оп. 1. Д. 765. Л. 8.



    1272

    Дробязко С.И. Под знаменами врага: Антисоветские формирования в составе германских вооруженных сил, 1941–1945. М., 2004. С. 273 (со ссылкой на ЦАМО. Ф. 309. Оп. 4075. Д. 53. Л. 187).



    1273

    Лаар М. Эстония во Второй мировой войне. Таллин, 2005. С. 30.



    1274

    ГАРФ. Ф. 9478. Оп. 1. Д. 450. Л. 2.



    1275

    Там же. Л. 10.



    1276

    Статистические сведения о деятельности органов ВЧК — ОГПУ — НКВД — МГБ… С. 365.



    1277

    http://kultuur.elu.ee/ke480_tsehhi.htm



    1278

    ЦА ФСБ. Ф. 66. Оп. 1. Д. 982. Л. 53–54.



    1279

    Сталинские депортации, 1928–1953. М., 2005. С. 632.



    1280

    ЦА ФСБ. Ф. 66. Оп. 1. Д. 965. Л. 211–214.



    1281

    ЦА ФСБ. Ф. 66. Оп. 1. Д. 983. Л. 26–28.



    1282

    ГАРФ. Ф. 9478. Оп. 1. Д. 950. Л. 85–86.



    1283

    Население России в ХХ веке: Исторические очерки. М., 2001. Т. 2. С. 161.



    1284

    ГАРФ. Ф. 9478. Оп. 1. Д. 765. Л. 28.



    1285

    Семиряга М.И. Коллаборационизм: Природа, типология и проявления в годы Второй мировой войны. М., 2000. С. 802.



    1286

    Новiтня iсторiя Украiни (1900–2000): Пiдручник. Киiв, 2002.



    1287

    Гузенкова Т.С. Украина: разрыв с наследием Великой Победы // Покушение на Великую Победу М., 2005.



    1288

    Органiзацiя украiнських нацiоналiстiв i Украiнська повстанська армiя. Фаховий висновок робочоi групи icторикiв при Урядовiй комiсii з вивчення дiяльностi ОУН i УПА. Киiв, 2005.



    1289

    Кульчицкий С. Воевал — но не ветеран, боролся — но не борец // Зеркало недели. № 36 (411), 21–27 сентября 2002 г.



    1290

    Шаповал Ю. Нарештi сказати правду — самi собi

    http://www.bbc.co.uk/ ukrainian/indepth/story/2005/05/050502_ww2_shapoval.shtml



    1291

    Лосев И. Феномен бандерофобии в русском сознании http://obkom.net. ua/articles/2007-04/13.1641.shtml



    1292

    УПА в воспоминаниях последнего главнокомандующего. Интервью В. Кука А. Гогуну // Новый Часовой (Санкт-Петербург). 2004. № 15–16.



    1293

    Орден — участнице освободительной борьбы украинского народа http://svetlovodsk.com.ua/index.php?newsid=68



    1294

    Круцик Р. Коммунистическая инквизиция в Украине http://www.epochtimes.ru/content/view/7169/49/



    1295

    Iдзьо В. Украiнська Повстанська Армiя — згiдно зi свiдченнями нiмецьких та радянських архiвiв. Львiв, 2006.



    1296

    Стенограмма заседания Верховной Рады Украины. 19.10.05.



    1297

    Архив УСБУ в Волынской обл. Д. 22085.



    1298

    Центральный государственный архив общественных объединений Украины (ЦГАООУ). Ф. 1. Оп. 23. Д. 2967. Л. 25.



    1299

    Государственный архив Львовской области (ГАЛО). Ф. 3. Оп. 2. Д. 458. Л. 69.



    1300

    Кентiй А.В. Нарис боротьбы ОУН-УПА в Украiнi (1946–1956 гг.). Киiв, 1999. С. 56.



    1301

    Кентiй А.В. Украiнська повстанська армiя в 1944–1945 рр. — Киiв, 1999. С. 167–168.



    1302

    Кентiй А.В. Украiнська повстанська армiя в 1944–1945 рр. — Киiв, 1999. С. 167–168.



    1303

    Там же. С. 166.



    1304

    ЦГАООУ. Ф.1. Оп. 17. Д. 5734. Л. 32–34.



    1305

    Государственный архив Службы безопасности Украины (ГА СБУ). Ф. 13. Д. 372. Т. 56. Л. 25–26.



    1306

    ГА СБУ. Ф. 13. Д. 372. Т.28. Л. 81.



    1307

    Там же. Д. 398. Т. 21. Л. 66–70.



    1308

    ГА СБУ. Ф. 2. Оп. 99. Д. 12. Т. 1. Л. 5; Ф.13. Д. 372. Т. 20. Л. 154.



    1309

    Там же. Ф. 13. Д. 372. Т. 28. Л. 84; Т. 29. Л. 40–43.



    1310

    Там же. Д. 490. Л. 142, 144; Д. 372. Т. 28. Л. 100–106.



    1311

    Там же. Ф. 2. Оп. 5. Д. 372. Т. 28. Л. 4.



    1312

    Сурма. 1950. № 7. С. 45.



    1313

    Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). — Ф.Р-9478. Оп. 1. Д. 381. Л.58.



    1314

    Там же. Л. 60.



    1315

    ГАЛО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 66. Л. 47.



    1316

    ГАРФ. Ф.Р-9478. Оп. 1. Д. 126. Л. 326.



    1317

    ГАРФ. Ф.Р-9478. Оп. 1. Д. 381. Л. 58.



    1318

    ГАЛО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 226. Л. 59–60.



    1319

    ГАРФ. Ф.Р-9478. Оп. 1. Д. 381. Л. 60.



    1320

    ГАЛО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 212. Л. 166.



    1321

    ГА СБУ. Ф. 2. Оп. 99. Д. 12. Т. 1. Л. 266.



    1322

    ГА СБУ. Ф. 13. Д. 372. Т. 55. Л. 35–36.



    1323

    Там же. Т. 100. Л. 104.



    1324

    Там же. Ф. 2. Оп. 104. Д. 23. Т. 3. Л. 314.



    1325

    ГА СБУ. Ф. 13. Д. 372. Т. 25. Л. 44.



    1326

    ЦГАООУ. Ф. 1. Оп. 16. Д. 29. Л. 238–247.



    1327

    Российский государственный военный архив. Ф. 38650. Оп. 1. Д. 134. Л. 170–172.



    1328

    ЦГАООУ. Ф. 1. Оп. 23. Д. 926. Л. 92–93.



    1329

    Там же. Оп. 16. Д. 29. Л. 238–247.



    1330

    ЦГАООУ. Ф. 1. Оп.16. Д.29. Л. 1-12.



    1331

    Там же. Оп. 6. Д. 757. Л. 15–24.



    1332

    Там же. Д. 783. Л. 2-28.



    1333

    Там же. Д. 811. Л. 111–117.



    1334

    ЦГАООУ. Ф. 1. Оп. 23. Д. 930. Л. 25–28.



    1335

    Там же. Д. 2954. Л. 69–75.



    1336

    Там же. Д. 2963. Л. 212–215.



    1337

    Украинская ССР в Великой Отечественной войне Советского Союза. 1941–1945 гг. — Киев, 1975. — Т. 3. — С. 147.



    1338

    ЦГАООУ. Ф. 1. Оп. 16. Д. 29. Л. 83–90.



    1339

    Там же. Оп. 23. Д. 928. Л. 43.



    1340

    Там же. Д. 2962. Л. 74.



    1341

    Там же. Д. 2967. Л. 25.



    1342

    Там же. Л. 40.



    1343

    История советских органов государственной безопасности. М., 1977. С. 397.



    1344

    ЦГАООУ. Ф. 1. Оп. 23. Д. 2967. Л.40.



    1345

    ГАРФ. Ф. Р-9478. Оп. 1. Д. 487. Л. 206.



    1346

    ГА СБУ. Ф. 13. Д. 372. Т. 100.



    1347

    Там же. Ф. 2. Оп. 70. Д. 7. Л. 27.



    1348

    Там же. Оп. 4. Д. 1. Т. 1.



    1349

    ЦГАООУ. Ф. 1. Оп. 23. Д. 2975. Л. 436.



    1350

    ГАРФ. Ф.Р-9478. Оп. 1. Д. 487. Л. 206.



    1351

    Там же. Л. 204.



    1352

    ГА СБУ. Ф. 2. Оп. 54. Д. 2. Т. 1. Л. 19.



    1353

    ГАРФ. Ф.Р-9401. Оп. 2. Д. 94. Л. 44–45.



    1354

    ГАРФ. Ф.Р-9478. Оп. 1. Д. 487. Л. 105–106.



    1355

    Там же. Л. 7.



    1356

    ГАРФ. Ф.Р-9478. Оп. 1. Д. 487. Л. 1–3.



    1357

    ГАРФ. Ф.Р-9401. Оп. 2. Д. 102. Л. 107.



    1358

    Эта информация оказалось ошибочной. Как было показано в предыдущем материале, Шухевич-«Чупрынка» был ликвидирован лишь в 1950 г. До этого трижды поступала информация о его ликвидации. (Прим. авт).



    1359

    ГАРФ. Ф.Р-9401. Оп. 2. Д. 102. Л. 108, 109.



    1360

    ГАРФ. Ф.Р-9478. Оп. 1. Д. 487. Л. 209.



    1361

    ГАРФ. Ф.Р-9478. Оп. 1. Д. 487. Л. 34–38.



    1362

    ГАРФ. Ф.Р-9478. Оп. 1. Д. 375. Л. 79, 80.



    1363

    ЦГАООУ. Ф. 1. Оп. 23. Д. 1693. Л. 28–37.



    1364

    Там же. Оп. 16. Д. 29. Л. 238–247.



    1365

    Там же. Оп. 23. Д. 1670. Л. 7.



    1366

    ЦГАООУ. Ф. 1. Оп. 23. Д. 923. Л. 55–56.



    1367

    Там же. Л. 2-24.



    1368

    ЦГАООУ. Ф. 1. Оп. 23. Д. 1697. Л. 30–51.



    1369

    ГАРФ. Ф.Р-9478. Оп. 1. Д. 487. Л. 211.



    1370

    ГАРФ. Ф.Р-9478. Оп. 1. Д. 487. Л. 212–223.



    1371

    Содоль Р. Украiнська Повстанча Армiя. 1943–1949. New York, 1994–1995. Т. 2. С. 108–109.



    1372

    Архив УСБУ Львовской обл. Д.П-35246.



    1373

    ГА СБУ. Ф. 11. Дело 11499. Т. 1. Л. 130.



    1374

    ЦГАООУ. Ф. 1. Оп. 23. Д. 931. Л. 40.



    1375

    Матерiали та документи Служби безпеки ОУН(Б) у 1940-х рр. / Зiбр. й упорядк. О.Е. Лисенко та I.K. Патриляк. К., 2003. С. 200.



    1376

    ГА СБУ. Ф. 2. Оп. 88. Д. 26. Л. 140, 149.



    1377

    ЦГАООУ. Ф. 1. Оп. 23. Д. 1698. Л. 8.



    1378

    ГА СБУ. Ф. 11. Д. 9079. Т. 3. Л. 47.



    1379

    Государственный Архив Тернопольской области (ГАТО). Ф.Р-3432. Оп. 1. Д. 10. Л. 1, 2.



    1380

    ГАРФ. Ф. Р-9478. Оп. 1. Д. 527. Л. 14.



    1381

    Литовские, латышские, эстонские буржуазные националисты. М., 1961. С. 127.



    1382

    Независимое военное обозрение. 30.01.04.



    1383

    М. Степаняк и П. Дужий. (Прим. авт.)



    1384

    ГА СБУ. Ф. 13. Д. 372. Т. 62. Л. 67–71.



    1385

    ГАРФ. Ф.Р-9478. Оп. 1. Д. 400. Л. 81–97.



    1386

    Бiлас I. Репресивно-каральна система в Украiнi 1917–1953. — Киiв: Либiдь, 1994. Кн. 2. С. 462.



    1387

    Стоит еще пару слов сказать о личности самого Ивана Биласа. Родился в 1953 г., греко-католик. Как указано в краткой биографии, помещенной в книге, Билас закончил юрфак Львовского университета, работал в МВД, затем на преподавательской работе. В 1993 г. защитил докторскую диссертацию в «Украинском Свободном Университете (Мюнхен)». Это, кстати, говорит о многом. «Украинский Свободный Университет» действует в Мюнхене с послевоенных лет, а многие годы его возглавляет действительный член и активист ОУН Бандеры проф. Володимир Янив. По сути, «учебное» заведение не что иное, как старое бандеровское гнездо, в котором, чтобы получить степень доктора наук, достаточно шести (sic!) месяцев «учебы». Таким образом получили «дипломы» и «ученые степени» многие выходцы из украинской диаспоры, зачастую не имея при этом даже свидетельств об окончании средних школ. Кстати, докторской диссертацией Биласа в «Украинском Свободном Университете» и была эта самая «Репрессивно-карательная система в Украине». Рецензентами ее выступили «доктор политологии и права» того же «Университета» Богдан Цюцюра, и Володимир Косык, известный деятель бандеровского толка и автор не менее тенденциозной книжки «Украина во второй мировой войне в документах». Таким образом, нет никаких сомнений, по чьему заказу и под чью диктовку писалась Биласом «научная» работа. Характерно, что после окончания «университета» и выхода книжки Билас делает поразительно стремительную карьеру — в 1994 г. он уже народный депутат Украины, причем подряд двух созывов, председатель одного из комитетов, «заслуженный юрист Украины», советник премьер-министра в 2003 г. и прочая, и прочая, и прочая. В довершение ко всему — «Гетьман Украiнського козацтва».



    1388

    ЦГАООУ. Ф. 1. Оп. 23. Д. 930. Л. 11–22.



    1389

    ЦГАООУ. Ф. 62. Оп. 1. Д. 1517. Л. 127.



    1390

    Turowski J., Siemiaszko W. Zbrodnie nacjonalistow ukrainskich dokonane na ludnosci polskiej na Wolyniu 1939–1945. Warszawa, 1990. S. 22.



    1391

    ЦГАООУ. Ф. 1. Оп. 23. Д. 930. Л. 32–38.



    1392

    Катуков М.Е. На острие главного удара. М.: Воениздат, 1974. С. 312.



    1393

    ЦГАООУ. Ф. 1. Оп. 23. Д. 2958. Л. 1-20.



    1394

    ЦГАООУ. Ф. 1. Оп. 23. Д. 2958. Л. 21–30.



    1395

    Там же. Д. 2961. Л. 139–143.



    1396

    Там же. Л. 56.



    1397

    ЦГАООУ. Ф. 1. Оп. 23. Д. 2961. Л. 133–137.



    1398

    Там же. Д. 890. Л. 41–46.



    1399

    Там же. Д. 930. Л. 190–198.



    1400

    ЦГАООУ. Ф. 1. Оп. 23. Д. 930. Л. 166–170.



    1401

    Там же. Д. 962, Л.175–179.



    1402

    ЦГАООУ. Ф. 1. Оп. 23. Д. 1697. Л. 30–51.



    1403

    ЦГАООУ. Ф. 1. Оп. 23. Д. 1705. Л. 22–23, 57–60.



    1404

    Там же. Д. 2958. Л. 33–43.



    1405

    ЦГАООУ. Ф. 1. Оп. 23. Д. 2961. Л. 57–65, 71–80.



    1406

    Там же. Д. 4972. Л. 163–171.



    1407

    Кентiй А. УПА в 1944–1945 роках. Киев, 1999. С. 163.



    1408

    Русначенко А. Розумом i серцем. Киев, 1999. С. 251.



    1409

    ГА СБУ. Ф. 13. Д. 372. Т. 1. Л. 219–225.



    1410

    Там же. Т. 56. Л. 198–199.



    1411

    ГА СБУ. Ф. 2. Оп. 88. Д. 26. Л. 51–60.



    1412

    Там же. Оп. 93. Д. 1. Л. 225.



    1413

    Материалы научно-практической конференции, посвященной 70-летию ВУЧК-КГБ УССР (2–3 декабря 1988). Киев, 1988. С. 88.



    1414

    Лаар М. Красный террор: Репрессии советских оккупационных властей в Эстонии. Таллин, 2005. С. 37.



    1415

    Белая книга о потерях, причиненных народу Эстонии оккупациями, 1940–1991. Таллин, 2005. С. 31. См. также: Rahi A. On the current state of research into soviet and nazi repressions in Estonia // Yearbook of the Occupation museum of Latvia 2002. Riga: Power Unleashed, 2003.



    1416

    1944-й — год трагедии Эстонии [Цитируется по электронному варианту, размещенному на сайте Министерства иностранных дел Эстонской Республики, www.vm.ee].



    1417

    Крысин М.Ю. Прибалтика между Сталиным и Гитлером. М., 2004. С. 200.



    1418

    Kultuur ja Elu.



    1419

    Русский архив: Великая Отечественная. М., 2001. Т. 15 (4). Кн. 10. С. 113; ЦАМО. Ф. 344. Оп. 5554. Д. 1051. Л. 162–163.



    1420

    Там же. С. 114; ЦАМО. Ф. 217. Оп. 1221. Д. 4880. Л. 469.



    1421

    Там же. С. 116; ЦАМО. Ф. 309. Оп. 4073. Д. 476. Л. 179–180.



    1422

    ГАРФ. Ф. 9478. Оп. 1. Д. 452. Л. 80.



    1423

    ГАРФ. Ф. 9478. Оп. 1. Д. 452. Л. 121.



    1424

    Дробязко С.И. Под знаменами врага: Антисоветские формирования в составе германских вооруженных сил, 1941–1945. М., 2004. С. 242; Вооруженное националистическое подполье в Эстонии… С. 172. См. также: Эстония. Кровавый след нацизма, 1941–1944: Сборник архивных документов о преступлениях эстонских коллаборационистов в годы Второй мировой войны. М., 2006.



    1425

    Дробязко С.И. Под знаменами врага. С. 273 (со ссылкой на ЦАМО. Ф. 309. Оп. 4075. Д. 53. Л. 187).



    1426

    ГАРФ. Ф. 9478. Оп. 1. Д. 450. Л. 47.



    1427

    Там же.



    1428

    Статистические сведения о деятельности органов ВЧК — ОГПУ — НКВД — МГБ // Мозохин О.Б. Право на репрессии: Внесудебные полномочия органов государственной безопасности (1918–1953). М., 2006. С. 365.



    1429

    ГАРФ. Ф. 9478. Оп. 1. Д. 450. Л. 2.



    1430

    Там же. Л. 6.



    1431

    ГАРФ. Ф. 9478. Оп. 1. Д. 450. Л. 10.



    1432

    Там же. Д. 764. Л. 28–29.



    1433

    Составлено по: Земсков В.Н. ГУЛАГ: Историко-социологический аспект // Социологические исследования. 1991. № 6. С. 26; № 7. С. 4, 8; ГУЛАГ: Главное управление лагерей: Сборник документов. М., 2002. С. 424, 428; Население России в ХХ веке: Исторические очерки. М., 2001. Т. 2. С. 188–189; ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 374. Л. 1–4, 145–151; Д. 1155. Л. 11–12, 47, 50.



    1434

    Статистические сведения о деятельности органов ВЧК — ОГПУ — НКВД — МГБ. С. 362, 364.



    1435

    ГУЛАГ. С. 441–442. Рассчитано по материалам Отдела учета и распределения заключенных ГУЛАГа (ГАРФ. Ф. 9414).



    1436

    ГАРФ. Ф. 9478. Оп. 1. Д. 764. Л. 31–32. По всей видимости, данные по 1944–1945 гг. неполные.



    1437

    Там же. Д. 450. Л. 52.



    1438

    ГАРФ. Ф. 9478. Оп. 1. Д. 450. Л. 65.



    1439

    Там же. Д. 582. Л. 95.



    1440

    Там же. Д. 697. Л. 10.



    1441

    ГАРФ. Ф. 9478. Оп. 1. Д. 764. Л. 28.



    1442

    Там же. Л. 29.



    1443

    Статистические сведения… С. 376.



    1444

    Земсков В.Н. ГУЛАГ: Историко-социологический аспект. С. 26; № 7. С. 4, 8; ГУЛАГ. С. 424, 428; Население России в ХХ веке. Т. 2. С. 188–189; ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 374. Л. 1–4, 145–151; Д. 1155. Л. 11–12, 47, 50.



    1445

    Составлено по: Статистические сведения… С. 355–465.



    1446

    ЦА ФСБ. Ф. 4-ос. Оп. 7. Д. 28. Л. 76.



    1447

    Земсков В.Н. ГУЛАГ: Историко-социологический аспект. С. 26; № 7. С. 4, 8; ГУЛАГ С. 424, 428; Население России в ХХ веке. Т. 2. С. 188–189; ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 374. Л. 1–4, 145–151; Д. 1155. Л. 11–12, 47, 50.



    1448

    Белая книга. С. 20.



    1449

    Лаар М. Красный террор. С. 40–41. См. также: Лаар М. Забытая война: Движение вооруженного сопротивления в Эстонии в 1944–1956 гг. Таллин, 2005. С. 35–36.



    1450

    Rahi A On the current state of research…



    1451

    Сталинские депортации, 1928–1953: Сборник документов. М., 2005. С. 645; История сталинского ГУЛАГа. М., 2004. Т. 1. С. 519; ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 2. Д. 10. Л. 11.



    1452

    Сталинские депортации. С. 662–663; ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 475. Л. 163–169.



    1453

    ЦА ФСБ. Ф. 4-ос. Оп. 7. Д. 28. Л. 100.



    1454

    На чаше весов. Эстония и Советский Союз: 1940 год и его последствия. Таллин, 1999. С. 432–434.



    1455

    Бердинских В.А. Спецпоселенцы: Политическая ссылка народов Советской России. М., 2005. С. 537; ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 475. Л. 170–178.



    1456

    ЦА ФСБ. Ф. 66. Оп. 4. Д. 9. Л. 98.



    1457

    История сталинского ГУЛАГа. Т. 1. С. 519–522; Сталинские депортации. С. 645, 649, 659; ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 2. Л. 10. Л. 11–16; Ф. 9479. Оп. 1. Д. 475. Л. 39–40.



    1458

    Сталинские депортации. С. 643–645; ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 475. Л. 141143.



    1459

    Составлено по: Сталинские депортации. С. 662–663; Бердинских В.А. Спецпоселенцы. С. 537; Земсков В.Н. Спецпоселенцы в СССР, 1930–1960. М., 2005. С. 210–211; ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 475. Л. 163–178; Д. 641. Л. 9-12.



    1460

    Составлено по: Земсков В.Н. Спецпоселенцы в СССР. С. 210–211, 226; ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 641. Л. 9-12; Д. 848. Л. 121–124.



    1461

    Лаар М. Красный террор. С. 39.



    1462

    История сталинского ГУЛАГа. Т. 1. С. 519; Сталинские депортации. С. 645; ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 2. Д. 10. Л. 11.



    1463

    ГАРФ. Ф. 9478. Оп. 1. Д. 450. Л. 10; Д. 764. Л. 29.



    1464

    ЦА ФСБ. Ф. 4-ос. Оп. 7. Д. 28. Л. 76.



    1465

    Лаар М. Забытая война. С. 39–40.



    1466

    «Эксперт Online», 30.01.2007.



    1467

    BA, Ost-Dok. 2, Nr. 13, Bl.9f, цит. по: Die Vertreibung der deut-schen Bevolkerung aus dem Gebieten Ostlich der Oder-Neisse. Munchen, 2004. S. 7.



    1468

    http://militera.lib.ru/research/beevor2/03.html



    1469

    http://www.inosmi.ru/stories/02/07/18/310 6/213942.html



    1470

    С топонимами существуют определенные сложности: дело в том, что в 1938 г. немецкое руководство переименовало многие «звучащие чересчур по-литовски» города и поселки: Даркемен в Ангерапп, Вальтеркемен в Гроссвальтерсдорф, Буйлин в Шульценвальде и т. д. Советские войска пользовались старыми картами, поэтому их донесения пестрят старыми названиями. Я буду использовать «новые», чтобы не было разноголосицы с приводимой мной картой. Время суток тоже пересчитано в среднеевропейское.



    1471

    Галицкий К.Н. В боях за Восточную Пруссию. М.: Наука, 1970.



    1472

    ЦАМО. Ф. 3105. Оп. 1. Д. 28. Л. 60–76. Fisch В. Nemmersdorf, Oktober 1944. Was in Ostpreussen tatsachlich geschah. Berlin, 1997. S. 79–80.



    1473

    http://courier.sarov.ru/16/txt/2002/0602.htm



    1474

    Marwan-Schlosser R. Soldat bei der Luftwaffen-Division Hermann Goring. Weilburg, 1992. S. 128f; Fisch B. Nemmersdorf im Oktober 1944 // Rotarmisten schreiben aus Deutschland. Munchen, 2004. S. 290.



    1475

    Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 118.



    1476

    Ibid.



    1477

    ЦАМО. Ф. 3105. Оп. 1. Д. 28. Л. 60–76. См.: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 79–80.



    1478

    Галицкий К.Н. В боях за Восточную Пруссию. М.: Наука, 1970.



    1479

    BA, Ost-Dok. 1/20, Nr.417, Gum/102. Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 65–68.



    1480

    Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 111.



    1481

    BA, Ost-Dok. 1/20, Nr.417, Gum/102. Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 65–68.



    1482

    Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 112.



    1483

    Ibid. S. 113.



    1484

    Ibid. S. 106.



    1485

    http://www.nexusboard.net/



    1486

    Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 113.



    1487

    Ibid.



    1488

    Ibid.



    1489

    BA, Ost-Dok. 1/20, Gum 91/2265, Bl. 639. См.: Fisch B. Nemmersdorf im Oktober 1944. S. 290.



    1490

    BA, Ost-Dok. 1/20, Gum 91/2265, Bl. 633–635. См.: Fisch B. Nemmersdorf im Oktober 1944. S. 290–291.



    1491

    Rudolf Grenz. Stadt und Kreis Gumbinnen, цит. по http://www.nexusboard.net



    1492

    Akten betreffend Verletzung des Volkerrechts im Kriege mit Russland, Gruppe Geheime Feldpolizei 718, 25.10.44, Politisches Archiv des Ausw аrtigen Amtes in Bonn, R 40686 (далее A.b.V.). См.: Fisch B. Nemmersdorf im Oktober 1944. S. 291.



    1493

    BA, Ost-Dok. 2, Nr. 13, Bl. 33–36. Цит. по: Lass E.G. Die Flucht. Bad Nauheim, 1964. S. 47–48.



    1494

    Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 120–121.



    1495

    BAP, RMVP41, Bl.49 Zeitungsdienst: Deutschlanddienst, 16.12.1944 Auszeichnung fur die Gemeindeschwester von Nemmersdorf.



    1496

    BA, Ost-Dok. 1/20, Nr. 417, Gum/102. Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 65–68.



    1497

    Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 122.



    1498

    Volkischer Beobachter, 28.10.1944, «Das Grauen von Nemmersdorf». Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 47–50.



    1499

    BA, Ost-Dok. 2, Nr.13, Bl. 126–127. Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 59–60.



    1500

    Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 115.



    1501

    Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 122–123.



    1502

    Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 123.



    1503

    ЦАМО. Ф.3105. Оп.1. Д. 28. Л. 60–76. См.: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 80.



    1504

    BA, Ost-Dok. 2, Nr.13, Bl. 33–36. См.: Lass E.G. Die Flucht. Bad Nauheim, 1964. S. 47–48.



    1505

    A.b.V. См.: Fisch B. Nemmersdorf im Oktober 1944. S. 292.



    1506

    Rudolf Grenz. Stadt und Kreis Gumbinnen. Цит. по: http://www.nexusboard.net



    1507

    A.b.V. См.: Fisch B. Nemmersdorf im Oktober 1944. S. 292.



    1508

    Rudolf Grenz. Stadt und Kreis Gumbinnen. Цит. по: http://www.nexusboard.net



    1509

    A.b.V. См.: Fisch B. Nemmersdorf im Oktober 1944. S. 292.



    1510

    Volkischer Beobachter, 28.10.1944, «Das Grauen von Nemmersdorf». Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 47–50.



    1511

    ЦАМО. Ф. 3105. Оп. 1. Д. 25. См.: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 82.



    1512

    Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 131.



    1513

    Цит. по: http://courier.sarov.ru/16/txt/2002/0602.htm



    1514

    ЦАМО. Ф. 3105. Оп. 1. Д. 25. См.: Fisch В. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 82.



    1515

    Vogt M.F. Nemmersdorf 1944. Die Wahrheit uber ein sowjetisches Kriegsverbrechen. DVD. Gescher, 2002.



    1516

    См. http://militera.lib.ru/memo/russian/lopatin_ss/03.htm



    1517

    Галицкий К.Н. В боях за Восточную Пруссию. М.: Наука, 1970.



    1518

    Галицкий К.Н. В боях за Восточную Пруссию. М.: Наука, 1970.



    1519

    Vogt M.F. Nemmersdorf 1944. Die Wahrheit uber ein sowjetisches Kriegsverbrechen. DVD. Gescher, 2002.



    1520

    Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 131.



    1521

    BA, MSg2-1418. Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 96–97. Кстати, это единственное из всех свидетельств, в котором ничего не говорится об убитых мирных жителях. Впрочем, судя по тону и обилию неточностей нельзя исключать, что Папендик сочинял отчет, не выходя из штабного вагона.



    1522

    ЦАМО. Ф. 3105. Оп. 1. Д. 50. См.: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 92–93.



    1523

    ReischI. Ein Storchennest als Mahnmal, Junge Freiheit, 13.02.1998.



    1524

    Grenz R. Stadt und Kreis Gumbinnen. S. 815. Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 64.



    1525

    ЦАМО. Ф. 3105. Оп. 1. Д. 50; Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 93.



    1526

    Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 131.



    1527

    Ibid. S. 137.



    1528

    Ibid. S. 138.



    1529

    Ibid.



    1530

    Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 138.



    1531

    Volkischer Beobachter, 28.10.1944, «Das Grauen von Nemmersdorf». Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 47–50.



    1532

    Volkischer Beobachter, 27.10.1944, «Das Wuten der sowietischen Bestien». Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 44–47.



    1533

    Volkischer Beobachter, 2.11.1944, «Augenzeugen berichten aus Nemmersdorf». Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 52–57.



    1534

    BA-MA RH2-2685.



    1535

    Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 138.



    1536

    Reisch I. Ein Storchennest als Mahnmal, Junge Freiheit, 13.02.1998.



    1537

    BAF RH20-4, Bl.603. Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 139.



    1538

    Christian Tillitzki: Alltag in Ostpreu?en 1940-45, Leer 1991. Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 140.



    1539

    Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 131.



    1540

    Rudolf Grenz. Stadt und Kreis Gumbinnen, s. 815. Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 64.



    1541

    BA, Ost-Dok. 1/20, Nr.417, Gum/102. Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 65–68.



    1542

    BA-MA RH2-2685.



    1543

    Reisch I. Ein Storchennest als Mahnmal, Junge Freiheit, 13.02.1998.



    1544

    A.b.V. См.: Fisch B. Nemmersdorf im Oktober 1944. S. 294.



    1545

    BA-MA RH2-2685.



    1546

    BA-MA RH2-2685. Путь, проделанный майором Хинрихсом, равно как и места обнаружения тел, отмечены на карте.



    1547

    A.b.V. См.: Fisch B. Nemmersdorf im Oktober 1944. S. 295.



    1548

    Volkischer Beobachter, 28.10.1944, «Lebend an die Wand genagelt». Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 50–52.



    1549

    BAF RH2-2684.



    1550

    Die Tagebucher von Josef Goebbels, Hrsg v. Elke Frohlich, Bd 14. Munchen 1996. Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 144.



    1551

    Tagesparole des Reichspressechefs, 26.10.1944, BA, ZSg.109, Band 52, Bl.44f. Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf im Oktober 1944. S. 296.



    1552

    Volkischer Beobachter, 27.10.1944, «Das Wuten der sowietischen Bestien». Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 44–47.



    1553

    Volkischer Beobachter, 27.10.1944, «Das Wuten der sowietischen Bestien». Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 44–47.



    1554

    Volkischer Beobachter, 28.10.1944, «Das Grauen von Nemmersdorf». Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 47–50; Volkischer Beobachter, 28.10.1944, «Lebend an die Wand genagelt». Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 50–52.



    1555

    Volkischer Beobachter, 2.11.1944, «Augenzeugen berichten aus Nemmersdorf». Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 52–57.



    1556

    Ibid.



    1557

    Volkischer Beobachter, 2.11.1944, «Augenzeugen berichten aus Nemmersdorf». Цит. по: FischB. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 52–57.



    1558

    Ibid.



    1559

    BA-MA RH2-2684, Bl. 7. См. Fisch B. Nemmersdorf im Oktober 1944. S. 299.



    1560

    BA-MA RH2-2684, Bl. 7. См.: Fisch B. Nemmersdorf im Oktober 1944. S. 158.



    1561

    Fisch B. Nemmersdorf im Oktober 1944. S. 296.



    1562

    Courriere de Geneve, 7.11.1944, Nr. 306, S. 1. Цит. по: Zayas A. de. Die Nemesis von Potsdam. Munchen, 2005. S. 106–107.



    1563

    ЦАМО. Ф. 3105. Оп. 1. Д. 28. Л. 60–76. См.: Fisch В. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 79–80.



    1564

    Fisch B. Nemmersdorf im Oktober 1944. S. 298.



    1565

    http://militera.lib.ru/prose/foreign/grass1/05.html



    1566

    Nurnberg Dokument PS-1787. Цит. по: Zayas A. de. Die Wehrmacht-Untersuchungsstelle. Munchen, 2001. S. 40.



    1567

    Перевод документа PS-1787. Цит. по: Zayas A. de. Die Wehrmacht-Untersuchungsstelle. S. 41.



    1568

    BA, Ost-Dok. 2, Nr.13, Bl. 31–32. Цит. по: Lass E.G. Die Flucht. Bad Nauheim, 1964. S. 46–47.



    1569

    BA, Ost-Dok. 2, Nr.13, Bl. 9-10. Цит. по: Lass E.G. Die Flucht. Bad Nauheim, 1964. S. 45–46.



    1570

    BA, Ost-Dok. 2, Nr.13, Bl. 126–127. Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 59–60.



    1571

    Rudolf Grenz, Stadt und Kreis Gumbinnen, S. 820–821. Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 63.



    1572

    Rudolf Grenz, Stadt und Kreis Gumbinnen, S. 815. Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 64. Возможно, здесь речь идет не об убитых в Неммерсдорфе, их тела, судя по другим показаниям, убрали до приезда Ендрейцика и его ремонтников, а об упоминаемых Хинрихсом 13 погибших на другом берегу Ангераппа, близ усадьбы Тайххоф. Возвышенность — холм Гальгенберг — также находится на правом берегу реки.



    1573

    BA, Ost-Dok. 2, Nr.8, Bl. 107. Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 64–65.



    1574

    Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 135.



    1575

    Vogt M.F. Nemmersdorf 1944. Die Wahrheit uber ein sowjetisches Kriegsverbrechen. DVD. Gescher, 2002.



    1576

    Все цитаты см.: Vogt M.F. Nemmersdorf 1944. Die Wahrheit uber ein sowjetisches riegsverbrechen. DVD. Gescher, 2002, также http://www.webarchivserver. de/pin/archiv02/3202 ob23.htm



    1577

    См. Schirmer G. Sachsenhausen — Workuta. Grabert, Tubingen, 1992, более подробно в http://labas.livejournal.com/tag



    1578

    Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 131–132.



    1579

    Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 293–294.



    1580

    Vogt M.F. Nemmersdorf 1944. Die Wahrheit uber ein sowjetisches Kriegsverbrechen. DVD. Gescher, 2002.



    1581

    BA-MA RH2-2684.



    1582

    Volkischer Beobachter, 2.11.1944, «Augenzeugen berichten aus Nemmersdorf». Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 52–57.



    1583

    Rudolf Grenz. Stadt und Kreis Gumbinnen. Цит. по: http://www.nexusboard.net



    1584

    A.b.V. См.: Fisch B. Nemmersdorf im Oktober 1944. S. 293.



    1585

    A.b.V. Цит. по: Zayas A. de. Die Nemesis von Potsdam. S.109.



    1586

    Plato A. Die Geschichte der 5. Panzerdivision 1938–1945. Regensburg,1978. S. 368.



    1587

    Ibid. S. 367.



    1588

    BA, Ost-Dok. 2, № 13, Bl. 9-10. См.: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 57–59.



    1589

    BA, MSg2-1418. Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 96–97.



    1590

    Vogt M.F. Nemmersdorf 1944. Die Wahrheit uber ein sowjetisches Kriegsverbrechen. DVD. Gescher, 2002.



    1591

    BA, Ost-Dok. 1/20, «Fragebogenbereichte», I Ostpreuben, Kreis Gumbinnen, Bericht Schweizertal und Sprintort. См.: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 126.



    1592

    Ibid.



    1593

    BA, Ost-Dok. 1/20, «Fragebogenbereichte», I Ostpreuben, Kreis Gumbinnen, Bericht Buylien. См.: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 126.



    1594

    Rudolf Grenz. Stadt und Kreis Gumbinnen, S. 815. Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 64.



    1595

    См. Zayas A. de. Die Nemesis von Potsdam. S. 303–304.



    1596

    A.b.V. Цит. по: Fisch B. Nemmersdorf im Oktober 1944. S. 295.



    1597

    Zayas A. de. Die Nemesis von Potsdam. S. 304.



    1598

    Koschorrek G. Vergiss die Zeit der Dornen nicht. Wurzburg, 2004. S. 436.



    1599

    http://www.makariev.ru/reklama/pu/smirnov.htm



    1600

    http://legends.by.ru/legends/malko-7.htm, http://militera.lib.ru/memo/russian/vernikov_sm/04.html



    1601

    Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 110.



    1602

    Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 110–113.



    1603

    Vogt M.F. Nemmersdorf 1944. Die Wahrheit uber ein sowjetisches Kriegsverbrechen. DVD. Gescher, 2002.



    1604

    BA, Ost-Dok. 2, Nr. 13, Bl. 9-10. См.: Fisch B. Nemmersdorf, Oktober 1944. S. 57–59.



    1605

    Koschorrek G. Vergiss die Zeit der Dornen nicht. S. 432.



    1606

    Fisch B. Nemmersdorf im Oktober 1944. S. 294.



    1607

    Ibid. S. 300–302.



    1608

    Галицкий К.Н. В боях за Восточную Пруссию. М., 1970.



    1609

    Ванин Ю.В. О книге Ли Ги Бэка «История Кореи. Новая трактовка» // Российское корееведение. М., 2004. Вып. 4. С. 311–322. Впрочем, позиция Ли Ги Бэка, одного из основоположников южнокорейской исторической науки, скорее отражает официальный взгляд Сеула, которому в последнее время стремятся следовать наши «прогрессивные авторы». Творчество же самого господина Ли Ги Бэка (1924–2004) лишено пропагандистских выпадов.



    1610

    Этот аргумент встречается и у Ли Ги Бэка в его полемике с Ю.В. Ваниным на страницах альманаха «Российское корееведение», однако наши демократические историки, столь любящие рассуждать о «заваливании трупами», используют такой довод еще более рьяно.



    1611

    http://www.obraforum.ru/lib/book1/chapter17_22.htm



    1612

    Breen, Michael. The Koreans. Who They Are, What They Want, Where Their Future Lies. New York, 1998, 2004. С. 113.



    1613

    http://tigger.uic.edu/rjensen/invade.htm



    1614

    По мнению автора, на тот момент боеспособность Квантунской армии была весьма ограниченна. В основном она состояла из новосформированных дивизий посредственного качества. К началу советского наступления армия была усилена несколькими дивизиями из Китая, но они погоды не делали.



    1615

    В конце войны Япония имела в вооруженных силах 7,2 млн ч. Из этого количества 1,7 млн ч. числилось во флоте и 5,5 млн ч. в армии. Основная группировка (3,7 млн ч., в т. ч. 2,4 млн — армия и 1,3 млн — флот) находилась собственно в Японии. В Квантунской армии числилось около 840 тыс. ч., еще 320 тыс. ч. (290 тыс. — армия и 30 тыс. — флот) числилось в войсках 17-го фронта в Корее. Экспедиционная армия в Китае, воюющая с Гоминьданом, насчитывала 1,1 млн ч. (в т. ч. 64 тыс. — флот).



    1616

    Известно, что Япония предлагала СССР посредничество в заключении мира такого плана. Предложения о посредничестве 13 июля 1945 г. были вручены японским послом в Москве Сато заместителю Молотова Лозовскому. Одновременно японская сторона просила СССР принять специальную миссию принца Коноэ для обсуждения посредничества СССР в деле заключения мира. Однако МИД протянул время до 26 июля 1945 г., когда была принята Потсдамская декларация с изложением условий мира для Японии, после чего вопрос отпал сам собой. Однако условия декларации вызвали резкое неприятие японских «ястребов», что побудило премьера Судзуки 28.7.45 выступить с заявлением о ее неприятии.



    1617

    Хиросима, например, была избрана как город, целиком накрываемый расчетным атомным взрывом.



    1618

    http://www.vif2ne.ru/nvk/forum/0/archive/459/459835.htm



    1619

    Хаттори Такусиро. Япония в войне. 1941–1945. СПб., 2000.



    1620

    По сведениям Хаттори Такусиро, намерение императора закончить войну вызрело 22 июня.



    1621

    Бадигин К.С. На морских дорогах. М., 1980; http://militera.lib.ru/memo/russian/badigin/03.html



    1622

    http://www.konkurent.ru



    1623

    http://www.obraforum.ru/lib/book1/chapter17_24.htm



    1624

    Во время Второй мировой Рузвельт-сын выполнял функции адъютанта отца.



    1625

    http://himvoiska.narod.ru/o731.html



    1626

    Найти этот материал можно, например, на http://ahtari.kuban.ru/lib/koi/MEMUARY/1939-1945/MORIMURA/kuhnya.txt



    1627

    http://himvoiska.narod.ru/o731.html. По-видимому, большой вес объясняется тем, что учитывается и объем питательной среды.



    1628

    http://nvo.ng.ru/printed/notes/2004-11-12/8_toyma.html



    1629

    http://www.booksite.ru/fulltext/1/001/008/118/045.htm



    1630

    Breen, Michael. Kim Jong-II: North Korea's Dear Leader. Who He is, What He Wants, What to Do about Him. New York, 2004. С. 22.



    1631

    К тому же данные о масштабах этого произвола в основном являют собой или неподкрепленные фактами утверждения, или показания свидетелей, в которых превалируют эмоции (корейский крестьянин, у которого Левинсон реквизировал единственную свинью, тоже, вероятно, имел весьма превратное впечатление о героях романа Фадеева «Разгром»).



    1632

    СССР и Корея. Серия «СССР и страны Востока». М., 1988. С. 133.



    1633

    Breen, Michael. Kim Jong-II: North Korea's Dear Leader. Who He is, What He Wants, What to Do about Him. New York, 2004, с. 21.



    1634

    Cumings, Bruce. Korea's place in the sun. A modern history. New York, 1998. С. 160.



    1635

    Cumings, Bruce. Korea's place in the sun. A modern history. С. 233.



    1636

    Henderson. С. 143.



    1637

    Cumings, Bruce. Korea's place in the sun. A modern history С. 219–221.



    1638

    Век, 23 апреля 2007.



    1639

    Лутц фон Крозигк. Как финансировалась Вторая мировая война // Итоги Второй мировой войны. Выводы побежденных. Санкт-Петербург-Москва, 1998. С. 424.



    1640

    А. Полторак. Нюрнбергский эпилог М., 1969. С. 477.



    1641

    Л. фон Крозигк. Как финансировалась Вторая мировая война. С. 429.



    1642

    Л. фон Крозигк. Как финансировалась Вторая мировая война. С. 433.



    1643

    Документ ЕС-410, изъят из архива штаба Верховного командования германскими вооруженными силами. Нюрнбергский процесс. Сборник материалов. М, 1954. Т. 1. С. 707.



    1644

    Впервые концепция «снежного кома», объясняющего германскую агрессию, выдвинута в G.Аlу. Hitlers Volkstaat. Raub, Rassenkrieg und nationaler Sozialismus. Frankfurt am Main, 2005.



    1645

    Nazi Conspiracy and Aggression. Washington D.C., 1946. V. III, p. 546.



    1646

    А. Полторак. Нюрнбергский эпилог С. 195.



    1647

    Nazi Conspiracy and Aggression. V. III. Р. 547.



    1648

    R.-D. Muller. Hitlers Ostkrieg und die deutsche Siedlungspolitik. F. am M., 1991. S. 186.



    1649

    Обергруппенфюрер Бах-Зелевски заявил в Нюрнберге, что нацистские методы действительно привели бы к истреблению 30 миллионов, «если бы их продолжали применять и если бы ситуация не изменилась». Цит. по: А. Полторак. Нюрнбергский эпилог. С. 46. В общей сложности на оккупированной территории СССР немцами было уничтожено более 10 миллионов человек.



    1650

    Документ ЕС-126. Нюрнбергский процесс. Т. 1. С. 708.



    1651

    Г. Хасс. Германская оккупационная политика в Ленинградской области // Новая и новейшая история, № 6, 2003.



    1652

    Н. Мюллер. Вермахт и оккупация (1941–1944). М., 1974. С. 205.



    1653

    Н. Мюллер. Вермахт и оккупация (1941–1944). М., 1974. С. 208.



    1654

    А. Кузнецов. Бабий Яр http://www.lib.ru/PROZA/KUZNECOW_A/babiyar.txt. После публикации этих воспоминаний в 1966 году Кузнецов эмигрировал в Великобританию, где сделал ряд разоблачительных заявлений, однако от своих слов, касающихся немецкой оккупации, не отказался.



    1655

    Нюрнбергский процесс. Т. 1. С. 530.



    1656

    Нюрнбергский процесс. Т. 1. С. 658.



    1657

    Ф. Гальдер. Оккупация Европы. Военный дневник начальника Генерального штаба. 1939–1941. М., 2007. С. 57. Добровольность и аутентичность этих записок не вызывают сомнения. В 1950 году Гальдер был официально признан свободным от обвинений и публиковал свои записки, уже находясь на воле.



    1658

    Там же, с. 265.



    1659

    Воспоминания записаны Эйхманом в Аргентине, в конце 1950-х годов, еще до ареста израильтянами. Оригинал хранится в Федеральном архиве Кобленца. Цит. по: D. Irving. The Suppressed Eichmann and Goebbels Papers // Journal of Historical Review, March/April 1993. P. 20. Речь о расстрелах узников минского гетто в ноябре 1941-го, когда фашисты казнили около 10 тысяч человек; Холокост в Белоруссии. 1941–1944. Документальные материалы. Минск, 2002. С. 98–99.



    1660

    Показания доктора Франца Блаха. Нюрнбергский процесс. Т. 1. С. 693.



    1661

    А. Адамович, Я. Брыль, В. Колесник. Я из огненной деревни… // Венок славы. Антология в 12 томах. М., 1985. Т. 8. С. 467.



    1662

    Холокост в Белоруссии. С. 199–200.



    1663

    Анатолий Кузнецов. Указ. соч.



    1664

    Показания механика Е.М. Фенихеля. Нюрнбергский процесс. Т. 1, с. 897. См. также: Отчет Вили Джаста от 5 июня 1942. E. Kogon, H. Langbein, A. Ruckerl. Nazi Mass Murder. Yale, 1993. Appendix 2. Р. 228–235.



    1665

    Граф Ю. Миф о Холокосте. Правда о судьбе евреев во Второй мировой войне. http://www.hronos.km.ru/libris/lib_g/graf00.html



    1666

    См., напр.: Меримский В. Загадки Афганской войны. М., 2006. С. 94.



    1667

    Holtz J., Elliot M. The Significance of Diesel Exhaust Gas Analysis // Transactions of the ASME, 1943. P. 99.



    1668

    Ibid. P.97.



    1669

    Документ 501-ПС. Нюрнбергский процесс. Т. 1. С. 832.



    1670

    В немецких документах они назывались «спецтранспортом» (Sonderwagen или Spezialwagen), столь популярный сегодня термин «газенваген» — жаргонизм восточных частей СС, никогда в официальной документации не использовался.



    1671

    Ср.: «Так как концентрационный лагерь Маутхаузен не может дожидаться доставки [спецтранспорта] я прошу использовать стальные бутылки с угарным газом или иные соответствующие средства, чтобы начать работы». Циркуляр Вальтера Рауфа от 26 марта 1942 года. Nazi Mass Murder. P. 27.



    1672

    Свидетельство унтершарфюрера Вильгельма Бэра на суде в Гамбурге в 1946 г. Цит. Truth Prevails. Demolishing Holocaust Denial. The End of the Leuchter Report. New York, 1990. P. 99.



    1673

    Нюрнбергский процесс. Т. 1. С. 476–477.



    1674

    Говорят погибшие герои: предсмертные письма советских борцов против немецко-фашистских захватчиков (1941–1945). М., 1982. С. 272–273.



    1675

    Слесарь Белоглазов, беспартийный. Доклад УНКВД о настроениях среди населения на освобожденных территориях. Для публикации не предназначался // Сталинградская эпопея. М., 2000. С. 405.



    1676

    См.: Миронов В. [Воспоминания] // Гинзбург Л. Бездна. М., 1967. С. 253. Владимир Миронов был советским разведчиком, внедренным в годы войны в немецкое гестапо. Его мемуары — наиболее неидеализированный и достоверный рассказ советских времен о разведке за линией фронта.



    1677

    Пара десятков брусков «человеческого» мыла была предъявлена на процессе в Нюрнберге, экспериментальный завод по производству человеческого мыла строился в Бабьем Яре.



    1678

    Полторак А. Нюрнбергский эпилог. С. 116.



    1679

    Нюрнбергский процесс. Т. 2. С. 17. Руденко цитирует речь на совещании рейхскомиссаров 6 августа 1942 года в министерстве авиации. Протокол изъят в Йене (Тюрингия).



    1680

    Полторак А. Нюрнбергский эпилог. С. 172.



    1681

    Нюрнбергский процесс. Т. 2. С. 10.



    1682

    Goring Е. An der Seite meines Mannes. Gottingen, 1967.



    1683

    Корольков Ю. Далекое, не забытое… М., 1975. С. 194.



    1684

    См.: Российская газета (Прибайкалье), 11 апреля 2007.









     


    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Верх