• Глава 1. Как турки русского кота разбудили
  • Глава 2. Пламя Чесмы
  • Глава 3. Как граф Орлов основал Островную губернию
  • Глава 4. В флибустьерском дальнем Белом море
  • Глава 5. Будни корсаров
  • Глава 6. Упразднение губернии
  • Раздел III

    ПИРАТСКАЯ ГУБЕРНИЯ

    Глава 1. Как турки русского кота разбудили

    О том, что Великое герцогство Финляндское и Царство Польское входили в состав Российской империи, знают даже старшеклассники. А вот о том, что в Средиземном море несколько лет существовала губерния Российской империи, помнят, наверное, только узкие специалисты. Мало того, большинство жителей этой губернии были… пиратами. Увы, это не фантазия. Все сведения о губернии найдены мною в архивах.

    Дело было в царствование Екатерины Великой, точнее, она тогда еще не была Великой, и ее положение на троне было крайне неустойчивым. Как мы уже знаем, в 1764 г. Екатерине II удалось посадить на польский престол своего бывшего любовника графа Станислава Понятовского. Причем в выборе короля сыграли решающую роль русские деньги и русские штыки.

    Тем не менее, буйное панство по своему обычаю начало создавать конфедерации против нового короля. В результате в Речи Посполитой началась гражданская война, длившаяся с перерывами до 1794 г.

    Паны конфедераты сразу после начала войны обратились за помощью против русских к турецкому султану Мустафе III. Ну никак польский народ не мог жить без набегов янычар и крымских татар! Мало того, панам удалось убедить султана, что Екатерина до сих пор безумно влюблена в Стася Понятовского и мечтает выйти за него замуж. А за оным марьяжем последует династическая уния, благодаря чему Российская империя и Речь Посполитая станут единым государством.

    Естественно, Мустафа не желал резкого усиления России, да и турки издревле претендовали на южную часть Речи Посполитой. И вот султан начинает предъявлять различные претензии России. Екатерина II считала, что страна не готова к войне с Турцией, и всеми силами желала ее оттянуть.

    С началом польских событий турки потребовали разрушить крепость Св. Дмитрия Ростовского (сейчас на ее месте находится центр современного города Ростова-на-Дону). В ответ Екатерина II отправляет своему послу Алексею Михайловичу Обрескову в Стамбул 70 тысяч рублей на подкуп турецких сановников.[92] В конце концов Екатерина пошла на уступки и отдала приказ прекратить строительство крепости.

    Но в польском вопросе Екатерина уступить не могла. Турки буквально осыпались золотым дождем. Дело дошло до того, что Обресков без санкции Петербурга пообещал Великому визирю, что русские войска будут выведены из Речи Посполитой сразу «по окончании диссидентского дела», то есть, покончив с Барской конфедерацией.

    Посол в Варшаве Н. В. Репнин пришел в ужас от такого демарша. В письме к Панину он назвал заявление Обрескова «робкой уступчивостью»: выдавать подобные авансы можно, «только проигравши несколько сражений».

    Тем не менее, заявление Обрескова возымело свое действие. Рейс-эффенди[93], получивший солидную взятку, заявил, что Порта помогать конфедератам не собирается, и, будучи оставлены, те разбегутся, а российским войска делать будет нечего.

    Между тем на юге Речи Посполитой бушевали восстания малороссийских казаков и гайдамаков. Отряд гайдамаков под началом сотника Шило захватил местечко Балта на турецко-польской границе. Границей была мелкая речка Кодыма, которая отделяла Балту от турецкой деревни Галта. Шило погостил 4 дня в Балте, вырезал всех поляков и евреев и отправился восвояси. Однако евреи и турки из Галты ворвались в Балту и в отместку начали громить православное население. Услышав об этом, Шило вернулся и начал громить Галту. После двухдневной разборки турки и гайдамаки помирились и даже договорились вернуть все, что казаки награбили в Галте, а турки — в Балте. И самое интересное, что большую часть вернули. Все это могло остаться забавным историческим анекдотом, если бы турецкое правительство не объявило гайдамаков регулярными русскими войсками и не потребовало очистить от русских войск Подолию, где они воевали с конфедератами.

    Инцидент в Балте послужил поводом для Русско-турецкой войны 1768–1774 гг.

    Вступив на престол, Екатерина ни на секунду не сомневалась, что рано или поздно ей придется воевать с турками. Как мы уже знаем, она всеми силами пыталась оттянуть войну, но с первых дней своего царствования стала готовиться к войне с османами.

    В исторической литературе давно идет спор о том, кто был автором плана нанесения удара по Турции со стороны Средиземного моря. Большинство авторов склонны приписывать эту идею Григорию Орлову. Я же считаю, что автором этого проекта была сама Екатерина, хотя и допускаю, что на это ее натолкнули англичане.

    До Екатерины русские как военные, так и торговые суда не заплывали в Средиземное море. И вот в 1763 г. тульский купец Владимиров ни с того ни с сего организует акционерную компанию с капиталом в 90 тыс. рублей (!) для торговли со странами Средиземноморья. А новая царица, только взошедшая на трон, вступает в число акционеров компании и дает ей 10 тыс. рублей. Мало того, 23 октября 1763 г. в Петербурге специально для похода на Средиземное море закладывается фрегат[94] «Надежда Благополучия». Уже 4 июня 1764 г. фрегат был спущен на воду, а в августе вышел из Кронштадта под торговым (купеческим) флагом[95] с грузом железа, полотна, канатов и т. д. Тем не менее, экипаж состоял из военных чинов, фрегат нес полное артиллерийское вооружение — 34 пушки.

    В декабре 1764 г. «Надежда Благополучия» прибыла в Ливорно. Товары были выгружены, а взамен принят груз сандалового дерева, свинца и макарон. 12 сентября 1765 г. фрегат благополучно вернулся в Кронштадт.

    Больше «компаньоны» судов в Средиземку не отправляли. Официальные источники умалчивают, какие убытки понесла компания в ходе этого похода. Понятно, что это была чисто разведывательная акция, а торговая компания служила крышей. Да и стоял фрегат в Ливорно около полугода, что просто разорительно для обыкновенного купца. По приходе «Надежды Благополучия» в Кронштадт выяснилось, что подводная часть наружной обшивки фрегата из досок дюймовой толщины была источена червями, и ее целиком пришлось сменить. Следовало учесть это на будущее, что и не преминули сделать, когда началась подготовка Архипелагской экспедиции («Архипелажной», как ее тогда называли).

    Разведка на Средиземном море велась неспроста. Еще в 1736 г. русский посол в Константинополе Вешняков утверждал, что восстание балканских христиан и русская помощь им оружием — самый верный путь для победы над Турцией.

    В 1763 г. по приказу императрицы Григорий Орлов отправил к «спартанскому» народу двух греков — Мануила Capo и артиллерийского офицера Паназули. Capo возвратился из своей поездки в мае 1765 г. и привез известие, что «спартанский народ христианского закона и греческого исповедания, и хотя живет в турецких владениях, но туркам не подчинен и их не боится, а даже воюет с ними. Живет в горах и в таких малодоступных местах, что турки и подступиться к нему не могут». Повсеместно как простые греки, так и их старшины выражали Capo и Папазули желание подняться против турок при первом появлении русских кораблей. Capo писал: «По моему усердию смею представить о том, чтоб отправить в Средиземное море против турок 10 российских военных кораблей и на них нагрузить пушек довольное число; завидевши их, греки бросились бы на соединение с русскими; у греков есть свои немалые суда, но их надобно снабдить пушками; сами же греки — народ смелый и храбрый».

    С началом войны Екатерина смогла уже открыто обратиться к балканским христианам с призывами к восстанию. 19 января 1769 г. был обнародован «Манифест к славянским народам Балканского полуострова». Там говорилось: «Порта Оттоманская по обыкновенной злобе ко Православной Церкви нашей, видя старания, употребляемыя за веру и закон наш, который мы тщилися в Польше привести в утвержденныя трактатами древния его преимущества, кои по временам насильно у него похищены были, дыша мщением, презрев все права народныя и самую истину, за то только одно, по свойственному ей вероломству, разруша заключенный с нашею империей) вечный мир, начала несправедливейшую, ибо безо всякой законной причины, противу нас войну, и тем убедила и нас ныне употребить дарованное нам от Бога оружие…

    Мы по ревности ко православному нашему христианскому закону и по сожалению к страждущим в Турецком порабощении единоверным нам народам, обитающим в помянутых выше сего областях, увещеваем всех их вообще и каждый особенно, полезными для них обстоятельствами настоящей войны воспользоваться ко свержению ига и ко приведению себя по прежнему в независимость, ополчась где и когда будет удобно, против общего всего христианства врага, и стараясь возможный вред ему причинять».

    Несколько аналогичных посланий было направлено и к грекам.

    Что же происходило на самом деле на Балканах и в Греции, и достаточно ли было посланий Екатерины, чтобы запылал этот угол Оттоманской империи? Начну с полудетективной истории, случившейся в Черногории. Там объявился… русский император Петр III! Некий Степан Малый заявил, что он-де русский царь, «избежавший чудесным образом смерти по низложению своему с престола». 11 октября 1767 г. со Степаном встретился и беседовал полковник венецианской службы Марк Анатолий Бубич. Судя по его письменному отчету, беседа эта произвела на него огромное впечатление. Бубич писал: «Особа, о которой идет речь, отличается большим и возвышенным умом. Кто бы он ни был, его физиономия весьма схожа с физиономией русского императора Петра III».

    А Степан Малый тем временем продолжал заявлять о себе черногорцам: последовательно, но весьма двусмысленно, с использованием разного рода иносказаний и притч.

    Венецианские власти забеспокоились. Агитационная деятельность Степана могла не только осложнить их отношения с Оттоманской империей, но и вызвать подъем враждебных настроений в подвластной им «венецианской Албании». И Сенат издал приказ об аресте эмиссаров «Петра III» и тех, кто его укрывает. Но самого Степана трогать боялись, поскольку слухи о нем как о русском императоре уже широко распространились и решительные меры, предпринятые против него, могли бы возбудить сопротивление.

    В октябре 1767 г. в горном селе Ценличи проводилась сходка черногорских старшин, на которой Степан Малый был признан русским царем Петром III. В конце месяца в Цетиньи собралась скупщина, в которой участвовало около 7 тысяч человек. На ней Степан был признан не только русским царем, но и «государем» Черногории, и 2 ноября Малому была вручена грамота об этом.

    «Государь» обосновался в городке Майне. Из разных мест Черногории и других районов Балкан туда к Степану стекались не только славяне, но и албанцы, и греки, ненавидевшие турок. Прибыл туда и местный митрополит — престарелый Савва. Старцу, и так не пользовавшемуся большим авторитетом у населения, пришлось публично признать Степана Малого государем Черногории и Петром III. Однако Савва оказался не прост и 12 октября 1767 г. направил письмо русскому послу в Константинополе A. M. Обрескову. Тот срочно направил письмо Саввы в Петербург с запросом, что делать, а сам 2 апреля 1768 г. послал Савве предварительный ответ, где выразил митрополиту «удивление о шалостях, чинимых в местах его ведомства», Степана Малого называл «плутом или врагом», а Савву обвинял в «лехкомыслии».

    Савва организовал сходку руководителей черногорских общин, где начал изобличать самозванца. Однако Степан не стал оправдываться, а перешел в контратаку. Он публично обвинил митрополита в служении интересам Венеции, в спекуляциях землей и в расхищении ценностей, поступавших в дар из России. Это был сильный удар. Не дав Савве опомниться, Степан сделал следующий шаг — он предложил тут же отобрать у Саввы имущество и разделить его между участниками сходки.

    Новым и весьма авторитетным сторонником Степана в эти месяцы становится сербский патриарх Василий Бркич, изгнанный из своей резиденции в городе Печ после ликвидации турками самостоятельной сербской церкви. В марте 1768 г. Василий призвал все православное население почитать Степана как русского царя. По-видимому, для подкрепления этой версии Степан предпринял эффектный шаг — по случаю дня Петра и Павла, отмечаемого православной церковью 29 июля, он организовал торжественную церемонию в честь Петра Великого, а также цесаревича Павла Петровича как своего сына.

    Летом 1768 г. Екатерина отправила в Черногорию советника русского посольства в Вене Г. А. Мерка с «увещевательной грамотой» к тамошним жителям, чтобы не верили самозванцу. Мерк прислал донесение, датированное 9 августа, что ехать на Черную Гору, не подвергая себя смерти, никак не мог, ибо черногорцы необыкновенно привязаны к Малому.

    Екатерина написала на этом донесении: «Если б капитан гвардии был послан с грамотою к черногорцам, то бы письмо несумненно отдано было; но сей претонский политик возвратился с ней, не сделав, окроме преострые размышления».

    Осенью 1768 г. турецкие отряды вторглись в Черногорию, а с севера напали венецианцы. Борьбу с турками возглавил Степан Малый, а с венецианцами — его сподвижник Танович.

    В сражении 5 сентября у села Острог турки окружили отряд Малого и наголову разбили его. Сам Степан бежал и укрылся в одном из горных монастырей. Однако в конце сентября начались затяжные дожди, дороги размыло, на турок чуть ли не ежедневно нападали летучие отряды черногорцев. В результате турецкие войска были выведены из Черногории. Возможно, на это решение турецкого командования повлияло и начало войны с Россией.

    12 августа 1769 г. на адриатическом берегу Черногории высадился генерал-майор Юрий Владимирович Долгоруков в сопровождении 26 человек конвоя. Ехал он инкогнито, под именем купца Барышникова. Долгоруков поднялся в горы, где был встречен духовенством у монастыря Брчели. Через несколько дней в Цетиньи собралась скупщина. В присутствии двух тысяч черногорцев, старейшин и церковных властей Долгоруков обвинил Степана Малого в самозванстве, огласил манифест от 19 января 1769 г. и потребовал от присутствовавших принести присягу на верность Екатерине II, что и было сделано. Долгорукова поддержал сербский патриарх Василий, объявивший Степана Малого «возмутителем покоя и злодеем нации».

    Все это происходило в отсутствие Степана Малого. Долгоруков первый раз увидел Малого, когда находился в монастыре Брчели. Тот приехал к нему верхом с конвоем из нескольких черногорцев. Генерал писал: «Разговоры его, поступки и обращения заставили заключить о нем, что он в лице вздорного комедианта представлял ветреного или совсем сумасбродного бродягу. Росту он среднего, лицом бел и гладок, волоса светло-черные, кудрявые, зачесаны назад, лет тридцати пяти, одет в шелковое белой тафты платье, длинное по примеру греческого, на голове скуфья красного сукна, с левого плеча лежит тонкая позолоченная цепь, а на ней под правою рукою висит икона в шитом футляре величиною с русский рубль… Разговоры имел темные и ветреные, из которых, кроме пустоши, ничего заключить неможно, хотя черногорцы и почитают его за пророческое красноречие со страхом и покорностию».

    Долгоруков приказал арестовать Малого, но вскоре понял, что без Степана порядка в Черногории не будет, и был вынужден отпустить его. Мало того, Долгоруков распорядился доставить Малому боеприпасы, взял с него клятву в верности России и надел на него мундир русского офицера.

    Помимо внутричерногорских проблем Долгоруков занимался вербовкой матросов для вооружения корсарских кораблей, которые должны были снаряжаться в Ливорно. Долгоруков платил им по 15 солидов в день, не считая пропитания. В Черногорию бежало много дезертиров из венецианских войск, но Долгоруков брал на службу только славян и греков, а этническим итальянцам отказывал.

    Долгоруков хвалился скорым прибытием русской эскадры, но советовал подданным Порты жить спокойно и платить дань, дожидаясь удобного момента для восстания.

    24 октября 1769 г. Долгоруков покинул Черногорию, официально передав всю власть Степану Малому. Как утверждали очевидцы, на прощание генерал и «император» заключили друг друга в объятия.

    Теперь Степан Малый стал полновластным правителем Черногории. Однако осенью 1770 г. при прокладке горной дороги Степан получил тяжелое ранение из-за преждевременного взрыва пороха, заложенного под скалой. Он потерял зрение, но продолжал руководить страной из монастыря в Брчели, куда его отправили на лечение.

    Деятельность Степана Малого вызвала ненависть турок, но воевать с Черногорией у них не хватало сил. Тогда Скадарский паша подослал к Степану наемного убийцу — грека Станко Киасомунья. Осенью 1773 г. Станко зарезал ножом Степана Малого.

    Любопытно, что до сих пор историкам так и не удалось достоверно установить личность Степана Малого — императора Петра III.

    Довольно сложная ситуация сложилась к 1768 г. в Албании. К этому времени административная власть там фактически перешла в руки албанской знати и, подобно их имениям, переходила по наследству, вне зависимости от воли турок. Единой власти в Албании не было, ее делили несколько знатных родов.

    Самым сильным рычагом турок были налоги. Их взимали исключительно с христиан, а мусульмане не платили их вовсе. Причем в большей части Албании финансовый налог взимался с целой деревни, то есть чем больше людей принимали ислам, тем большую сумму приходилось платить оставшимся христианам. Поэтому к XVIII в. около половины албанцев стали мусульманами, а оставшиеся христиане поровну делились на католиков и православных. Основную массу католиков составляли жители североалбанских гор, почти недоступных для турецких властей, а православные христиане составляли большинство в Южной Албании.

    Переход албанцев-христиан в мусульманство часто носил формальный характер. Поскольку фискальной и юридической единицей для турецких властей был дом, то первоначально лишь глава дома принимал мусульманство. Многие из новообращенных мусульман втайне оставались христианами, наряду с новым мусульманским именем сохраняли прежнее, христианское. Вопреки проповедям фанатичного мусульманского духовенства мусульмане албанцы вместе с христианами праздновали Пасху и другие христианские праздники. Были не редкостью смешанные браки.

    Именно разделением албанского населения на мусульман и христиан можно объяснить тот факт, что одна часть албанцев храбро дралась на стороне турок, а другая, наоборот, сражалась с ними на суше и на море. Так, еще в октябре 1759 г. правители южной горной православной области Химары обратились к императрице Елизавете Петровне с просьбой принять на русскую службу один или два химарских полка, служивших тогда Венеции и королю Обеих Сицилии, «дабы в случае с Оттоманской Портою разрыва возможную диверсию в соседственных с нами оттоманских областях, по примеру равных нам как в вере, так и правлении черногорцев, производить и делать могли». По расчетам химариотов, в подобной «диверсии» могли бы участвовать до 20 тысяч их солдат.

    В феврале 1760 г. депутаты Химары архимандрит Анфимий Василико и капитан венецианской службы Пано Бицилли тайно явились к русскому послу в Константинополе A. M. Обрескову и заявили о своем желании ехать в Петербург, чтобы лично представить императорскому двору обращение генерального совета Химары к Елизавете Петровне. Посол с трудом отговорил их от этого намерения.

    Одновременно с православными горцами Южной Албании албанцы-католики с севера тоже дали знать русскому правительству, что в случае начала русско-турецкой войны они «неприятелю знатную диверсию в состоянии учинить». Это предложение содержалось в петиции, поданной императору Петру III прибывшим в Петербург членом видной католической семьи Шкорды Яковом Суммой. Он предлагал сформировать из албанцев гусарский полк для службы в России, и еще отправить в Россию для обучения некоторое число албанских юношей из знатных семей. Под петицией стояла подпись: «От всего албанского общества депутат» Сумма. Но, как и в случае с химариотами, русское правительство не посчитало целесообразным принять это предложение в мирное время, чтобы не скомпрометировать себя перед Портой. И эта осторожность в отношениях с балканскими народами доминировала в русской политике вплоть до вступления на престол Екатерины II.

    В 1767–1768 гг. Екатерина II проявила большой интерес к Корсике и попыталась использовать корсиканцев в своих интересах. С XIV в. остров принадлежал Генуэзской республике, но его гордый и воинственный народ не желал терпеть ничьей власти и периодически восставал против генуэзцев.

    С 1729 г. на Корсике шла непрерывная война. Первоначально корсиканцев возглавлял Джачино Паоли, а с 1755 г. — его сын Пасквале (Паскаль). В 1764 г. Пасквале Паоли удалось окончательно изгнать генуэзцев с острова. Тогда правительство республики уступило Корсику Франции. В 1768 г. на остров высадилась тридцатитысячная французская армия под командованием генерала Во. В сражении под Понте-Нуово корсиканцы были разбиты, но продолжали партизанскую войну.

    Екатерина поручила русскому послу в Венеции маркизу Маруцци войти в сношения с Паоли, чтобы использовать его в борьбе с турками и для создания проблем для Франции. «Я нынче всякое утро молюся: спаси, Господи, корсиканца из рук нечестивых французов», — писала Екатерина к Ивану Григорьевичу Чернышеву.

    В разговоре с агентом посланника Маруцци Паоли сказал: «С двенадцатью кораблями и с моим сухопутным войском я берусь прогнать французов с Корсики». Нов 1769 г. Паоли пришлось бежать с острова и искать убежища в Англии, и Екатерина потеряла к нему интерес.

    Наибольшие же надежды на помощь в войне с Турцией Екатерина и братья Орловы возлагали на Грецию, томившуюся под турецким игом еще с XV века. Налоги, взимаемые турками, и поборы местных феодалов заставили население Греции трудиться буквально от зари до зари. При этом значительная часть продуктов сельского хозяйства шла на экспорт. Так, Македония и Фессалия экспортировали во второй половине XVIII в. 40 % производимого зерна и более 50 % табака и хлопка. Не менее широко экспортировали из материковой Греции и с островов Архипелага вино и фрукты.

    С начала XVIII века интенсивно развивалось греческое судоходство, центром которого стали три небольших острова — Идра, Спеце и Псара. Еще в середине XVI1 в. эти острова были почти не населены. Немногочисленные жители Идрыи Спеце существовали за счет рыболовства и торговли.

    Греческие купцы, совершая деловые поездки в города Западной и Центральной Европы, подолгу жили там, обзаводились домами, зачастую оставаясь навсегда. Греческие торговые колонии возникли в Вене, Пеште, Лейпциге, Амстердаме, Ливорно, Триесте и в других городах. В России центром греческой эмиграции с середины XVII в. стал город Нежин. Здешней греческой общине, состоявшей в основном из жителей Эпира и Македонии, правительство России предоставило большие привилегии.

    В отличие от Албании, в Греции исламизация не приняла массового характера. Подавляющее большинство населения осталось православным. При этом во многих областях, особенно на малых островах, главными администраторами (правителями) были православные епископы.

    Ненависть к туркам и бедность стали основными причинами развития повстанческого движения в Греции. Тут я не буду следовать традициям гоголевских дам, которые говорили про вонючий стакан, что он-де «дурно себя ведет», а буду называть кошку кошкой. Я лично не могу провести грань между греческими повстанцами и грабителями. И пусть греки не обижаются, такое было в свое время во всех странах Европы. Это у нас отдельные дамы сокрушаются, что «перевелись рыцари среди наших мужчин». Настоящий западноевропейский рыцарь считал своим законным правом грабить всех проезжих купцов или, по крайней мере, заниматься рэкетом. Ну а уж волочиться за женщинами — так это уж «сам бог велел». Так что, милые дамы, утештесь: рыцарство в Российской Федерации с 1991 г. возрождается самыми быстрыми темпами.

    Греки, бежавшие в горы, образовывали отряды клефтов. Естественно, что большинство клефтов по происхождению были крестьянами. В переводе с греческого клефт — вор, и нетрудно догадаться, что такое прозвище повстанцев исходило от турок и их клевретов. Командиры отрядов клефтов назывались капитанами. Основными базами отрядов клефтов служили Пинд, Олимп и горы Пелопоннеса.

    Следует заметить, что турки за более чем 300 лет владычества над Грецией так и не смогли взять под свой контроль ряд горных районов — Мани (Пелопоннес), Сули (Эпир), Сфакья (Крит). В социально-экономическом отношении это были наиболее отсталые области Греции. Там сохранялись еще сильнейшие пережитки патриархально-родовых отношений. Управляли этими областями капитаны.

    Турецкие власти безуспешно боролись с клефтами. В конце концов они были вынуждены легализовать отдельные отряды клефтов, поручив им охрану порядка в тех районах, где они действовали. Эти отряды, как бы состоявшие на службе у турок, стали называться арматолами (от итальянского armato — вооруженный). Но грань между арматолами и просто клефтами оставалась весьма условной. Некоторые отряды арматолов, не поладив с турецкими властями, снова становились клефтами.

    Но греческие повстанцы-разбойники действовали не только на суше. Если на материковой части Греции турецким властям худо-бедно удавалось контролировать большую часть территории, то на островах дело обстояло совсем иначе. Подавляющее большинство населения островов составляли православные. Лишь на нескольких островах, как, например, на Хиосе, жили мусульмане, да и там они не доминировали. На нескольких крупных островах турки построили крепости и содержали гарнизоны, но на большинстве островов османов не было.

    Жители многих греческих островов еще в XVI в. начали промышлять пиратством. Как писал в 1785 г. Матвей Коковцев[96] (к его книге мы еще ввернемся): «Жители острова Индрос (Идра. — А.Ш.) по бесплодию своего острова склонны к разбоям».

    В 1692 г., то есть за 76 лет до описываемых событий, английский офицер Роберте потерпел кораблекрушение у мыса Иос и был взят в плен греческими пиратами. Несколько лет он служил канониром на пиратских кораблях, а затем, вернувшись в Англию, написал воспоминания. Они вошли в «Собрание необычных путешествий, изданное капитаном Уильямом Хакке», четыре тома которого вышли в Лондоне в 1699 г.

    Роберте писал, что греческие пираты зимовали обычно от середины декабря до первых дней марта на островах Эгейского моря, охотнее всего на Паросе, Антипаросе, Мелосе и Иосе. Затем они перебирались на обрывистый и изобилующий удобными и укромными бухтами остров Фурни, расположенный между Самосом и Икарией. На холме выставлялся часовой, он подавал сигнал маленьким флажком при появлении в море какого-нибудь паруса. Тогда пиратские суда выскакивали из узкого выхода из бухты на востоке острова Фурни и устремлялись к Самосу на перехват купца.

    Точно так же пираты действовали всю весну и первую половину лета у островов Некария, Гайдарокиси и Липса, с учетом их географических особенностей. В июле они, как правило, перебирались к Кипру, Родосу и Египту — поближе к Сирии и там занимались ремонтом своих судов и сбытом награбленного.

    Осень пираты снова проводили в засадах, а зимой разбредались по своим селениям к женам и детям с тем чтобы весной начать все сначала. Любопытный штрих — все православные церкви острова Иос были построены на благочестивые пожертвования пиратов.

    Лишь наиболее отчаянные парни выходили на промысел зимой в штормовое море. Но добыча в это время года была невелика, и пираты в основном грабили побережье. В «Описи государственных документов» Венеции сохранилось письмо губернатора Занте (так итальянцы называли греческий Закинф), датированное 1603 г. В письме губернатор жаловался на пиратов, серьезно подорвавших венецианскую торговлю тем, что «они выходят в море даже в середине зимы и в самую бурную погоду благодаря маневренности своих кораблей и мастерству своих моряков».

    Греческие пираты создали на островах Эгейского моря десятки больших и малых баз. Пираты, писал Роберте, «заполонили своими гребными лодками все уголки Киклад и Морей и превращали в свою законную добычу любой корабль, неспособный к защите, или входили ночью вселения и жилища на ближайшем побережье, забирая все, что они могли найти. Суда этого типа, называемые здесь траттами, кишели в каждой бухте; они длинные и узкие наподобие каноэ; 10, 20 или даже 30 человек, каждый вооруженный мушкетом и пистолетом, гребли с большой быстротой, а когда ветер был благоприятным, использовали также маленькие мачты с латинскими парусами».

    Восточный мыс острова Сапьендза высотой 217 м с отходящей от него на полкилометра к северу отмелью глубиной на менее 10 м долгое время назывался французами Наблюдательной вышкой пиратов. Здесь они завлекали к себе в засаду турецкие и европейские корабли, шедшие в Левант, но нередко завершавшие свой путь у Сапьендзы.

    Союзниками греческих пиратов были мальтийские рыцари, которые с XV в. вели почти непрерывную войну с османами на суше и на море. В XVI в. турки несколько раз высаживались на Мальте, но им ни разу так и не удалось взять главную твердыню рыцарей — крепость Ла-Валетту. Последний раз турки высадились на острове в 1615 г. и вновь потерпели неудачу. Постепенно борьба с турками переросла в откровенное пиратство, причем рыцари открыто грабил и не только мусульманские, но и христианские суда. Начиная со второй половины XVII в. Мальта превратилась в один из крупнейших невольничьих рынков Средиземноморья. Риторический вопрос — как верхушка ордена смогла обеспечить себе сказочное богатство, располагая островом, длина которого всего 25 км? На какие шиши, пардон, строился мощный флот, возводились роскошные здания? Спору нет, мальтийские рыцари обладали поместьями за рубежом, шли пожертвования, но, увы, основной статьей дохода рыцарей оставалось пиратство и работорговля.

    Мальтийские рыцари не видели в греческих пиратах конкурентов, а наоборот, давали приют их кораблям и командам. Мальта настолько прославилась пиратством, что французские моряки называли остров Иос (Кикладские острова), бывший пристанищем греческих пиратов, «маленькой Мальтой».

    Как видим, во владениях Османской империи на берегах Адриатического, Ионического и Эгейского морей скопилось немало взрывчатого материала. Вопрос был лишь в том, удастся ли Екатерине поджечь его.

    В письме к послу в Англии графу И. Г. Чернышеву императрица выразилась еще более решительно: «Туркам с французами заблагорассудилось разбудить кота, который спал; я сей кот, который им обещает дать себя знать, дабы память не скоро исчезла. Я нахожу, что мы освободились от большой тяжести, давящей воображение, когда развязались с мирным договором; надобно было тысячи задабриваний, сделок и пустых глупостей, чтобы не давать туркам кричать. Теперь я развязана, могу делать все, что мне позволяют средства, а у России, вы знаете, средства не маленькие».

    Глава 2. Пламя Чесмы

    Екатерина II и ее окружение прекрасно понимали, что без поддержки русских регулярных сил любое восстание в Греции и на Балканах не только заведомо обречено на поражение, но и даже не способно будет оттянуть на себя значительное число османских войск. Поэтому Екатерина приняла смелое решение послать эскадру за 8 тысяч верст в Восточное Средиземноморье, куда еще никогда не заплывали русские суда. Мы помним, что даже «Надежда Благополучия» не пошла далее Ливорно.

    В состав эскадры вошли семь кораблей («Европа», «Святослав», «Св. Евстафий Плакида», «Три Иерарха», «Св. Иануарий», «Северный Орел» и «Три Святителя», из которых «Святослав» был 80-пушечный[97], а остальные — 66-пушечные). Кроме того, в составе эскадры был фрегат «Надежда Благополучия», 10-пушечный бомбардирский корабль «Гром», четыре 22-пушечных пинка[98] «Соломбала», «Лапоминк», «Сатурн» и «Венера» (в ряде документов они именовались транспортами), а также два пакетбота[99] — «Летучий» и «Почталион».

    Бомбардирский корабль «Гром». 1770 г. Рис. А. Карелова


    Эскадра получила название «обшивная», поскольку корпуса всех ее судов были обшиты снаружи дополнительным рядом дубовых досок с прокладкой из овечьей шерсти, чтобы подводную часть не источил морской червь, как это произошло с «Надеждой Благополучия». Естественно, обшивка уменьшала скорость хода и увеличивала осадку судов.

    Артиллерию эскадры составляли 640 пушек. Помимо личного состава (3011 человек), на судах находились взятые сверх нормы десантные войска — 8 рот Кексгольмского пехотного полка и 2 роты артиллеристов, мастеровые для ремонта кораблей и артиллерии, в общей сложности 5582 человека.

    По совету адмирала Семена Ивановича Мордвинова и общему мнению Адмиралтейств-коллегий Екатерина предложила командование эскадрой Григорию Андреевичу Спиридову, тогда еще вице-адмиралу. Он непосредственно руководил подготовкой и комплектованием кораблей и несравненно лучше других военачальников знал достоинства и недостатки эскадры. К изумлению и недовольству императрицы, Спиридов отказался от лестного назначения, ссылаясь на возраст и на болезни. Екатерина быстро смекнула, что дело тут не в болезнях, а в амбициях адмирала. Видимо, тот не очень хотел попасть под начало 34-летнего Алексея Орлова. Екатерина традиционно схитрила — присвоила Спиридову звание полного адмирала и назвала его первым флагманом флота. В рескрипте, подписанном Екатериной и врученном Спиридову, говорилось: «…Провезти сухопутные войска с парком артиллерии и другими военными снарядами для содействия графу Орлову, образовать целый корпус из христиан к учинению Турции диверсии в чувствительнейшем месте; содействовать восставшим против Турции грекам и славянам, а также способствовать пресечению провоза в Турцию морем контрабанды». Ни слова о подчинении эскадры Орлову не было в этом многозначащем документе. Спиридов поверил и согласился.

    17 июля 1769 г. Екатерина посетила корабли, стоявшие на Кронштадтском рейде, вручила адмиралу орден, приказала выдать всем назначенным в экспедицию четырехмесячное жалованье «не в зачет» и потребовала немедленного выхода эскадры в плавание.

    Делать было нечего, вечером следующего дня эскадра поставила паруса, вышла из Кронштадта и…стала у Красной Горки, откуда ее можно было увидеть из Кронштадта, но нельзя было увидеть из Петергофа в самую сильную подзорную трубу. И лишь 26 июля эскадра Свиридова по-настоящему ушла в плавание.

    Первый блин всегда шел комом. 9 августа на самом мощном 80-пушечном корабле «Святослав» открылась сильная течь, и он вынужден был вернуться в Ревель и стать на ремонт. (Позже его включили в состав 2-й Архипелагской эскадры.) «Св. Евстафий Плакида» в свежую погоду потерял фок-мачту.

    30 августа эскадра достигла Копенгагена. На этом коротком отрезке пути на эскадре заболело свыше 300 человек, из которых 54 умерли и были погребены в море.

    Русский посланник в Копенгагене генерал Философов писал в Петербург: «По несчастию, наши мореплаватели в таком невежестве и в таком слабом порядке, что контр-адмирал весьма большие трудности в негодованиях, роптаниях и в беспрестанных ссылках от офицеров на регламент находит, а больше всего с огорчением видит, что желание большей части офицеров к возврату, а не к продолжению экспедиции клонится и что беспрестанно делаемые ему в том представления о неточности судов и тому подобном единственно из сего предмета происходят».

    Вместо умерших и для устранения некомплекта команды в Копенгагене на борт кораблей было принято до 800 датских моряков.

    13 августа в гавань Копенгагена вошел новый 66-пушечный корабль[100] «Ростислав», построенный на Соломбальской верфи в Архангельске и шедший к новому месту службы на Балтику. Своей властью Спиридов приказал его командиру капитану 1 ранга Л. Ф. Лупандину следовать вместе с эскадрой в Архипелаг вместо Кронштадта.

    10 сентября эскадра Спиридова покинула Копенгаген. А в ночь на 16 сентября налетел на Скагекский риф в проливе Каттегат пинк «Лапоминк». Командир его капитан-лейтенант Е. С. Извеков пушечными выстрелами предупредил эскадру о катастрофе. Команда была спасена, но штормовая погода не позволила снять пинк с рифа.

    Непогода, застигшая эскадру в Северном море, новые повреждения судов (особенно пинка «Венера» и бомбардирского корабля «Гром»), до 700 человек больных вынудили Спиридова укрыться 25 сентября на рейде рыбацкой гавани Гримсби у входа в английский порт Гулль. И тут не обошлось без аварии: корабль «Три Святителя» сильным ветром был снесен с места якорной стоянки на мель. В результате удара вышло из строя рулевое управление, и корабль был поставлен вместе с «Громом» и «Венерой» к гулльским причалам на ремонт.

    Спиридов не хотел рисковать кораблями и идти поздней осенью через Бискайский залив. Надо сказать, что его опасения были небезосновательны. Вспомним, какие тяжелые повреждения получил зимой 1929/30 г. линкор «Севастополь» при прохождении Бискайского залива. Но императрица все время подгоняла: «Вперед! Вперед!»

    Приехавший из Лондона в Гулль русский посол граф Иван Григорьевич Чернышев осмотрел эскадру, о чем и донес императрице: «Не так худо нашел я все сделанные адмиралом распорядки, как слышал, но опять и не так, чтоб оные лучше быть не могли. Ну да уже что же делать, быть так! Более всего неприятно мне было его видеть самого несколько в унылости, отчего и подчиненные были также невеселы, что я ободрением его и хвалою всего того, что уже сделал, ибо поправить было неможно, разговором с матросами и солдатами, объездом на все корабли, сколько можно, поправить старался. Унылость его произошла от встретившихся препон в плавании, которые то ускорить не дозволяли, чему главная причина — великое множество больных, ибо число оных простирается до 700 человек, с слабыми же и более 800, однако умирает благостию Божиею мало, ибо со времени отправления на всей эскадре, состоящей более 5000, умерло с 40 человек. Все по большей части больны поносами и флюс-фиберами, чему и удивляться не должно, ибо 1) половина экипажа состоит из рекрут, которые жительство близ Москвы имели, в числе коих, конечно, половина таких, которые несколько месяцев, как только соху покинули и не токмо к морю и к качке судна, но и к пище нимало привычки не сделали; 2) изнурены были при вооружении флота великими работами и употреблением малой предосторожности вмешании вышедших больных из госпиталя с здоровыми рекрутами, отчего последние все почти по очереди перехворали; 3) от излишнего экипажа великая теснота на кораблях. От стояния на якоре и от употребления зелени и свежего мяса оправляться уже начинают».

    Екатерина послала Спиридову письмо, вежливое по форме, но похожее на резкий выговор по содержанию: «С крайнейшим прискорбием вижу я медленность, с которою вы идете с эскадрою, вам вверенною, и что вы в разных местах мешкаете Бог весть для чего, хотя весь успех вам вверенного дела и зависит от проворства исполнения. Слышу я, хотя вы о том ко мне и не пишете, что и больных у вас много: рассудите сами, не от мешкания ли вашего сие происходит? Когда вы в пути съедите всю провизию да половина людей помрет, тогда вся экспедиция ваша оборотится в стыд и бесславие ваше и мое, хотя я ни иждивения, ни труда, ни всего того, что я придумать могла, не желая для снабжения вас всем, что только споспешествовать могло к желаемому успеху. Прошу вас для самого Бога, соберите силы душевные и не допустите до посрамления пред всем светом. Вся Европа на вас и вашу экспедицию смотрит… Бога для не останавливайтесь и не вздумайте зимовать, окроме вам определенного места».

    Скрепя сердце Спиридов 10 октября вывел эскадру из Гулля. Точнее, не эскадру, а ее меньшую часть — корабли «Св. Евстафий» и «Северный Орел», фрегат «Надежда Благополучия» и бомбардирский корабль «Гром». Большая же часть эскадры не смогла покинуть порт.

    Но это небольшое соединение распалось в шторм в Бискайском заливе. На корабле «Северный Орел» 23 октября открылась сильная течь, и он вернулся в Портсмут. Там он был отремонтирован и дождался 2-й Архипелагской экспедиции. Бомбардирский корабль «Гром» также вернулся в Портсмут — менять мачты. В итоге к Гибралтару 6 ноября 1769 г. пришел один «Св. Евстафий».

    Сборным пунктом судов «обшивной» эскадры в Средиземном море заранее был назначен рейд порта Магон на Менорке (Балеарские острова). 18 ноября Спиридов на «Св. Евстафии» прибыл в порт Магон. А 23 ноября в порт Магон на английской бригантине прибыл младший из братьев Орловых — Федор.


    Действия русского флота в Русско-турецкой войне 1768–1775 гг.


    Федор Орлов нашел флагмана, «печалию объятого» — несколькими часами ранее скончался его сын — генерал-адъютант Андрей Григорьевич Спиридов, шедший вместе с отцом на «Св. Евстафии».

    Прибытие Федора Орлова нанесло Спиридову второй тяжелый удар. Орлов вручил флагману инструкцию, где граф Алексей Орлов назначался главнокомандующим всеми русскими вооруженными силами (десантными войсками и флотом) на Средиземном море. Там же была приписка императрицы: «Графу Орлову, по долгой его тамо бытности и знанию, довольно известны быть должны тамошние обстоятельства и народы».

    Думаю, пришло время объяснить, как братья Орловы оказались на Средиземном море. Еще летом 1768 г. Алексей и Федор Орловы, первый под именем Островского по названию принадлежавшего ему села Остров, а второй — Богородского, отправились под предлогом поправки здоровья Алексея в путешествие по Европе, а затем к Средиземному морю. 15 августа 1768 г. братья прибыли в Карлсбад, где вели себя более чем разгульно, хотя, может быть, опохмелившись вином, посещали и Карлсбадскую водолечебницу.

    Всю переписку с Россией братья вели шифром, с помощью так называемой «цифровой азбуки». В книге Т. А. Соболевой «Тайнопись в истории России» рассказано о принципе построения такого шифра. Словарь включал в себя не только буквы, но и слоги, наиболее часто употребляемые слова (всего до 500), географические названия, имена, месяцы, называвшиеся шифрообозначениями, превращаемыми при шифровании в последовательности цифр. Для запутывания прочтения сообщения теми, кому информация не предназначалась, использовались различные хитрости вроде «пустышек» — ничего не значащих цифровых обозначений, расставляемых в различных местах текста, которые получателю следовало пропускать. В подробнейших описаниях (правилах), прилагаемых к «цифровым азбукам», о «пустышках» говорилось: «Пустые числа писать где сколько хочется, только чтобы на каждой строке было сих чисел не меньше трех или четырех». Была и другая хитрость — использование при шифровании двух языков, одним из которых был русский, а вторым — французский или немецкий. При этом в словарь «цифровой азбуки» включались слова и на том, и на другом языке.

    24 октября 1768 г. братья были уже в Вене, где и узнали о начале войны с Турцией. «Хворые» немедленно отправились не в Петербург, а в Венецию на берега Адриатики. Там они организовали шпионскую контору, рассылая агентов в Черногорию, Албанию, Грецию и т. д.


    Карта северной и центральной частей Архипелага


    Но вернемся к эскадре Спиридова. К середине декабря 1769 г. в порту Магон собралось семь русских судов — корабли «Св. Евстафии», «Три Иерарха», «Три Святителя», «Св. Иануарий»; фрегат «Надежда Благополучия»; пинки «Сатурн» и «Соломбала».

    Корабль «Ростислав» 11 января 1770 г. у острова Менорис во время шторма потерял грот- и бизань-мачты и был отнесен к берегам Сардинии, там поставил «фальшивое» парусное вооружение и под ним кое-как 26 февраля пришел в Грецию.


    Корсарский фрегат


    Несмотря на все трудности, и Алексей Орлов, и сама Екатерина были настроены бодро и оптимистично. «Надеемся крепко, что дурноты все уже миновались и все теперь пойдет», — писал Орлов. И в ответах Екатерины выражалась та же уверенность, что «все пойдет». «Что же делать, — писала она, — впредь умнее будут. Ничто на свете нашему флоту столько добра не сделает, как сей поход. Все закоснелое и гнилое наружу выходит, и он будет со временем круглехонько обточен».

    23 января 1770 г. Спиридов вывел пять судов из порта Магон (там остался лишь пинк «Сатурн», чтобы дождаться выздоровления больных моряков, свезенных на берег). Наконец 17 февраля в 5 часов пополудни русские корабли прибыли в порт Вистулу у берегов Морей — месту, назначенному инструкцией императрицы.

    Возникает резонный вопрос: почему турки не попытались уничтожить в Средиземном море шедшие порознь русские корабли? Причина более чем смешна — ни Мустафа III, ни великий визирь, ни другие высокопоставленные лица не верили, что неверные смогут морем пройти из Петербурга к Дарданеллам. Не будем смеяться над бедным султаном, ведь и императрица Елизавета Петровна, сколько ни билась, никак не могла взять в толк, почему в Англию нельзя проехать в коляске.

    Алексей Орлов решил высадить первый десант в греческом порту Витулло[101] на полуострове Майна. Жители этого полуострова (майноты) существовали главным образом грабежом и разбоем и никогда не признавали над собой власти турок.

    18 февраля 1770 г. в Витулло с Мальты прибыла эскадра Спиридова, в составе которой были корабли «Св. Евстафии», «Св. Иануарий», «Три Святителя»; пинк «Соломбала» и пакетбот «Летучий». В Витулло уже стояло купеческое судно под венецианским флагом, капитан которого был из славян. Граф Орлов нанял его в русскую службу и отправил в Витулло в ожидании прибытия флота. На судне было 20 пушек, и оно салютовало адмиральскому флагу по приходе его. Адмирал произвел капитана этого судна А. И. Поликути в лейтенанты, а судно, названное фрегатом «Святой Николай», на другой день подняло русский флаг.

    28 апреля к эскадре присоединился и отремонтированный в Генуе 66-пушечный корабль «Ростислав».

    В трюмах каждого русского корабля находилось по одной разобранной малой галере (в некоторых документах они назывались полугалерами).[102] 19 февраля части галер были свезены с кораблей на берег, а уже 23 февраля все три галеры были собраны, оконопачены и спущены на воду. Галера корабля «Св. Евстафии» названа «Касатка», И командиром ее назначен Кумман. Галера корабля «Св. Иануарий» названа «Ласточкой», и командиром ее назначен шкипер этого корабля Лукавич.

    Галера корабля «Три Святителя» названа «Жаворонком», а командиром назначен Николетти. На каждую галеру дано по 60 человек команды.

    25 февраля прибыла греческая полакра[103] под названием «Генрик-Каррон» под командой Александра Алексиано. Она была нанята в нашу службу и в тот же день подняла русский флаг. На ней установили 12 пушек.

    Во время пребывания флота в порту Витулло несколько больших партий греков под командой русских офицеров были отправлены в разные части Морей, чтобы овладеть городами и главнейшими укреплениями.

    Первая партия, названная Восточным легионом, состояла под начальством пехотного капитана Баркова. Барков имел под своей командой поручика Псаро — природного грека, одного сержанта и двенадцать русских солдат с небольшим числом майнотов. Он получил от графа Федора Орлова приказание идти в Пассаво и там собрать майнотов и других греков, которыми нужно было пополнить этот легион. Через три дня, по прибытии его в Пассаво, то есть 21 февраля, к нему присоединились семь майнотских и греческих капитанов, партии которых усилили отряд Баркова до 1200 человек. 26 февраля капитан Барков пошел прямо на город Миситру (древнюю Спарту).

    27 февраля Барков подошел к Миситре, рядом с которой находился укрепленный лагерь с тремя тысячами турецких солдат. Подходя к лагерю турок, капитан Барков разделил свой легион на две части. Поручик Псаро с одной из этих частей, состоящей из шести русских солдат и 500 майнотов, получил приказание сделать форсированный переходи, скрываясь высотами, обойти правый фланг неприятеля и атаковать его с тыла, в то время как капитан Барков с остальной часть легиона будет медленно продвигаться вперед к фронту турецкого лагеря. Поручик Псаро совершил этот обход так быстро и удачно, что успел уже атаковать правый фланг неприятеля и его тыл, тогда как капитан Барков только еще готовился начать свое нападение с фронта. Это привело турок в такое замешательство, что они начали отступать на всех пунктах и наконец бросились в предместья Миситры. Сильно преследуемые, они заперлись в крепости, которая осталась, таким образом, в блокаде. В этом деле турки потеряли около 100 человек убитыми. Со стороны же русских было до 30 убитых и 11 раненых майнотов.

    После девятидневной блокады вода, проведенная в крепость простым водопроводом, была отрезана, и турки принуждены были сдаться. Они охотно согласились сложить оружие, отдать все имущество, обязались не служить более в эту войну против русских и только просили свободного пропуска из Морей. 8 марта 3500 вооруженных турок (видимо, не только солдат, но и вооруженных жителей) вышли из ворот Миситры и сложили оружие.

    Далее, чтобы избежать обвинений в тенденциозности, процитирую журнал капитана-командора С. К. Грейга[104]: «Но только что обезоружение их было закончено, как майноты, не знавшие законов войны, свято соблюдаемых между образованными народами, и ослепленные успехом, предались остервенению и с совершенным бесчеловечием начали резать и убивать беззащитных турок, мужчин, женщин и детей. Капитан Барков с 12 русскими солдатами с величайшим самоотвержением старался прикрыть и защитить турок, но без успеха: греки перебили их более тысячи человек. Наконец Баркову с большим трудом и опасностью удалось привести остальных турок в предместье и расположить в греческих домах; он строго приказал им завалить двери и окна и для охранения их расставил на часы всю свою малочисленную дружину. Остервенение майнотов было до того велико, что они начали стрелять из ружей по русским часовым. Капитану Баркову осталось тогда только одно средство, чтоб отвлечь их ярость, — предать им опустелый город на разграбление. Этим ему удалось спасти несчастных турок, которые иначе, наверно, были бы лишены жизни. Между тем как майноты грабили город, несчастные старались скрыться; но, к сожалению, и эта мера оказалась недействительною: отряды майнотов, предпочитавших мщение и кровь богатой добыче, бросились за бегущими турками и множество истребили их по дороге. Настоящее число убитых здесь турок неизвестно; но вообще из них спаслись весьма немногие. Число турок, со включением жен и детей, доходило до восьми тысяч.

    Некоторого оправдания такого бесчеловечия со стороны греков можно искать в жестоком с ними обращении их утеснителен. Как бы то ни было, но это происшествие, гибельное для турок, было столь же неблагоприятно к пользе русских и имело следствием все те неудачи, которые они впоследствии испытали в Морее. Если бы капитуляция была соблюдена со всею точностью, то очень вероятно, что ни одно из остальных укреплений, занятых турками, не было бы сильно защищено, так как турки начинали уже оставлять Морею и желали только совершить безопасно свое отступление. Правда, Корон все еще держался; но нет сомнения, гарнизон его сопротивлялся русским не столько от желания удержать за собой эту крепость, как от страха пройти без оружия через край, наполненный сильными партиями неумолимых греков. Во всяком случае, с этого времени начались неудачи русских при Морее, несмотря на то, что сила их возросла впоследствии от прибытия остальной части флота».

    Капитан Барков до 26 марта оставался в Миситре. Он старался усилить укрепления город, насколько это было возможно, так как майноты, находившиеся под его начальством, имели такое же отвращение к работе, как и расположение к грабежу.

    Считая город достаточно укрепленным, чтобы противостоять внезапному набегу неприятеля, он оставил в нем гарнизон из 500 греков и 26 марта с остальными силами легиона двинулся к неукрепленному городу Леонтари, где нашел одних только греков. Здесь, к большой радости Баркова, его ждал отряд русских солдат, посланный к нему в подкрепление графом Федором Орловым. Отряд состоял из одного поручика, сержанта и двадцати рядовых с двумя легкими орудиями, при одном сержанте, капрале и двадцати матросах. Греки со всех сторон стекались под русские знамена, так что за несколько дней легион капитана Баркова возросло восьми тысяч человек.

    Барков со своим войском двинулся к городу Трополица, где было около шести тысяч вооруженных турок. По прибытии к городу он немедленно потребовал, чтоб губернатор Селим-паша сдался. Греки, ослепленные прежними удачами и увеличением своих сил, не рассчитывали встретить сопротивление и думали, что паша тотчас согласится на предложенные условия. Но паша не давал ответа.

    Турки, узнав о страшной участи, постигшей гарнизон Миситры, когда он сложил оружие, решили умереть с оружием в руках и скорее защищаться до последнего, чем видеть истязание своих жен и детей. Город был не в состоянии выдержать блокады, и поэтому гарнизон, конный и пеший, вышел из городских ворот. При появлении турок греки решили, что они выходят с намерением сложить оружие, и в нетерпении точили ятаганы для возобновления резни. Из донесения капитана Баркова видно, что он был того же мнения и потому больше старался предотвратить повторение ужасной резни в Миситре, чем готовился отразить нападение неприятеля. Но действия турок скоро вывели его из этого заблуждения. Турки начали обход по равнине, чтобы избежать встречи с небольшим отрядом русских, находившимся впереди с двумя легкими орудиями, из которых Барков приказал стрелять при наступлении неприятеля. Со всей яростью отчаяния турки бросились во фланг грекам. Греки, испуганные таким неожиданным нападением, побросали оружие и пустились бежать, не пытаясь даже сопротивляться. Разъяренные турки резали их без пощады, и все, кто мог поднять ятаган или кинжал, бросились из городских ворот, чтобы принять участие в бою.

    Капитан Барков, поручик Псаро и горсть русских солдат стояли посреди равнины, оставленные греками. Вскоре их со всех сторон окружили турки. Они, хотя и одушевленные победой, были удержаны твердостью и искусными действиями этого небольшого отряда и не осмеливались к нему приблизиться. Окружив русских, они открыли по ним со всех сторон из-за кустарника и больших камней сильный ружейный огонь. Русские держались на месте, пока не потеряли одного сержанта и десять рядовых убитыми и несколько раненых. Заметив, что, куда бы они ни двинулись, турки немедленно отступали, они решились пробиться к тесному дефиле между гор, на той самой дороге, по которой они пришли. Русские вынуждены были бросить два полевых орудия. Из всего отряда только капитан Барков (получивший две тяжелые раны), поручик Псаро, один сержант и двое рядовых достигли тесного дефиле, к которому отступали и за которым турки уже их не преследовали. Поручик Псаро был послан в Миситру, чтобы удержать этот город, а капитана Баркова на лошади привезли в Каламату, а оттуда — на флот. Баркову удалось даже спасти знамя, он приказал снять знамя с древка и опоясался им.

    Так кончилась эта экспедиция Восточного легиона. Миситра была все же удержана майнотами до полного ухода русских из Морей. Тогда майноты оставили этот город и возвратились в свои горы, увезя с собой все богатства этого района Греции, совершенно ими разграбленного.

    Князь Ю. В. Долгоруков овладел всей Аркадией, но из-за поражений Баркова был отозван обратно на побережье и послан к крепости Наварин.

    Порт Витулло имел опасную и неудобную гавань, открытую западным и юго-западным ветрам. Поэтому адмирал Спиридов решил захватить крепость и порт Корон. Берегом к Корону был отправлен большой отряд майнотов. 27 февраля русская эскадра покинула Витулло и 28-го бросила якорь в четырех милях к северу от Корона.

    1 марта десантный отряд и часть матросов были высажены на берег, и началась осада крепости. В ночь с 1 на 2 марта русские построили осадную батарею. В 2 часа дня три корабля подошли очень близко к восточной стороне крепости, легли в дрейф и открыли сильный огонь. Береговая батарея между тем обстреливала северную часть города. Гарнизон отвечал весьма исправным огнем как кораблям, так и осадной батарее. Это продолжалось до захода солнца, но без особого вреда той или другой стороне. Весь следующий день 3 марта флот держался под парусами по восточную сторону крепости, но вне досягаемости пушечного выстрела.

    С 6 под 9 марта бушевал шторм. Полакра «Генрик-Каррон» была выброшена на берег и разбита. В конце концов русским так и не удалось овладеть крепостью Корон.

    Князь Долгоруков, подойдя по суше к Наварину, убедился, что город хорошо укреплен, и известил адмирала Спиридова, что крепость без артиллерии и правильной осады взять невозможно. Поэтому адмирал 24 марта отправил к Наварину корабли «Св. Иануарий», «Три Святителя» и фрегат «Св. Николай» с бригадиром артиллерии Ганнибалом[105] для руководства осадой.

    При входе в залив корабли были обстреляны из крепости Наварин. Открыв ответный огонь, русская эскадра прошла мимо крепости в глубь залива и стала на якорь вне радиуса действия турецких орудий. На берег был высажен десант и выгружены осадные орудия. Бригадир Ганнибал устроил на возвышении к востоку от города одну батарею из восьми 24-фунтовых пушек и двух 1-пудовых единорогов, а другую — из двух 24-фунтовых пушек — к западу от входа в залив, на высоте, которая командовала городом. Батареи открыли огонь, и восьмипушечная в короткое время пробила просторную брешь в восточном валу цитадели, а двухпушечная нанесла значительный вред городу.

    Губернатор Наварина не стал дожидаться штурма и сдал крепость. 10 апреля 1770 г. русские войска во главе с бригадиром Ганнибалом и капитаном Борисовым вступили в крепость. Трофеями русских стали 42 пушки, 3 мортиры и 800 пудов (13 тонн) пороха. Но главной добычей была одна из самых удобных морских баз на Пелопоннесе. Ее гавань могла вместить любой флот. Глубины позволяли принимать суда с наибольшей осадкой, а узкий вход был защищен укреплениями с обеих сторон.

    Екатерина в Петербурге четко представляла себе ситуацию на Средиземном море и давала в большинстве случаев свои верные стратегические директивы. Она писала Орлову: «Моя мысль есть, чтоб вы старались получить порт на острове или на твердой земле и, поколику возможно, удержать оный. Сказав вам сие, признаюсь, что имею два вида: один тот, чтоб вас, пока ваша куча незнатно умножится, с малым числом не подвергнуть опасности, второй, что хотя б и ничего иного не сделали, то бы тем самым мы много для переду предуспели, если б доставили России в руки порт в тамошнем море, который стараться будем при мире удержать. Под видом же коммерции он всегда будет иметь сообщение с нужными народами во время мира, и тем, конечно, сила наша не умалится в тамошнем краю. Если же дела ваши так обратятся, что вы в состоянии будете замыслить и более сего, то тогда и сей порт вам всегда служить может, не быв ни в каком случае вреден. На сие же едва не удобнее ли остров, нежели твердая земля, и то еще остров не самый большой; но, однако, порт на твердой земле будет же иметь и свои особые выгоды».

    Екатерина II как могла торопила моряков в отправке подкреплений на Средиземное море. 9 октября 1769 г. из Кронштадта вышла 2-я Архипелагская эскадра под командованием контр-адмирала Д. Эльфинстона. Первоначально в ее состав входили 66-пушечные корабли «Не тронь меня», «Саратов» и «Тверь», 32-пушечные фрегаты «Надежда» и «Африка», а также три транспорта.

    Подобно 1-й эскадре 2-я эскадра также не смогла добраться до места без потерь. Так, совсем новый корабль «Тверь» (спущен в 1765 г.) 13 октября во время шторма на Балтике получил повреждения грот-мачты и, отделившись от эскадры, отправился обратно. Наследующий день у него сломались и упали в море фок-мачта и грот-мачта, и треснула бизань. «Тверь» едва дошел до Ревеля. Корабль отремонтировали, но вскоре выяснилось, что он не в состоянии плавать даже в прибрежных водах Балтики, и в 1776 г. корабль был разобран в Кронштадте. Этот пример хорошо иллюстрирует качество кораблей, которые строились в начале царствования Екатерины. Как уже говорилось, все же корабли постройки до 1761 г. вообще по ветхости не могли идти в Средиземное море.

    22 декабря 1769 г. эскадра Эльфинстона прибыла в Портсмут. Там флагманский корабль «Не тронь меня» был немедленно поставлен в док на ремонт.

    В Англии эскадра Эльфинстона пополнилась кораблем «Святослав», который из-за повреждений покинул 1-ю эскадру и 27 декабря 1769 г. прибыл в Портсмут. В ходе ремонта на «Святославе» для улучшения мореходности был снят верхний дек, и он из 80-пушечного стал 72-пушечным. Пополнил ряды эскадры Эльфинстона и еще один неудачник из 1-й эскадры — «Северный Орел».

    2 апреля 1770 г. эскадра Эльфинстона в составе кораблей «Не тронь меня», «Саратов», «Святослав», «Северный Орел», обоих фрегатов и транспортов вышла в море. Однако уже через 8 дней плавания на «Северном Орле» опять открылась сильная течь, и 16 апреля он вернулся в Портсмут. Стало ясно, что больше в море на «Северном Орле» выходить нельзя, и корабль был продан с торгов в Портсмуте, а вместо него посол Чернышев купил в Лондоне 40-пушечный английский фрегат и назвал его тем же именем. 29 августа 1770 г. экипаж старого «Северного Орла» перешел на фрегат «Северный Орел» и стал дожидаться подхода 3-й Архипелагской эскадры.

    В начале мая 1770 г. Эльфинстон подошел к берегам Морей и, не дождавшись указаний ни от Алексея Орлова, ни от Спиридова, высадил десантные войска в Колокифской бухте в порту Рупино и приказал им продвигаться к Миситре. Сам же Эльфинстон, услышав о близости турецкого флота, отправился отыскивать его и действительно 16 мая увидел турецкие корабли у острова Спеце. Не обращая внимания на то, что турецкий флот, состоявший из 10 кораблей, 5 фрегатов и 7 мелких судов, был втрое сильнее его эскадры, честолюбивый Эльфинстон, не дождавшись соединения со Спиридовым, бросился на турок. Турецкий адмирал, полагавший, что перед ним только авангард русского флота, за которым следуют главные силы, поспешил укрыться полстенами крепости Наполи-ди-Романия. Эскадра Эльфинстона преследовала турецкие корабли и даже вошла в зону огня турецких береговых батарей. После трехчасовой перестрелки на больших дистанциях Эльфинстон отошел. Наши корабли получили незначительные повреждения, 10 человек были убиты и ранены.

    Продержавшись пять дней у входа в Навплийский залив и получив сведения, что эскадра Спиридова находится в Колокифской бухте, Эльфинстон пошел навстречу адмиралу и соединился 22 мая с ним у острова Цериго.

    После ухода эскадры Эльфинстона турецкий флот поспешил выйти из Навплийского залива, и наши соединенные эскадры настигли его уже у острова Бельпуло, где Эльфинстон со своих кораблей с предельной дистанции (2–3 версты) открыл по неприятелю огонь, который был малоэффективен из-за большого рассеивания ядер и слабого их действия. Преследуемые в продолжение двух дней турки наконец скрылись из виду между островами Зея и Фермо, а наш флот зашел в залив Рафти, чтобы пополнить запасы пресной воды.

    Между тем отряд Эльфинстона успел овладеть у Негропонта 4-пушечной неприятельской батареей. Действия Эльфинстона были чистейшей воды авантюрой. Используя несколько часов полного штиля, когда парусные корабли Эльфинстона были неподвижны, турки могли, применив для буксировки своих кораблей многочисленные гребные суда, окружить русских и полностью уничтожить. Только нерешительность турецкого командующего Хасан-бея спасла Эльфинстона.

    Екатерина постоянно хитрила в кадровых вопросах. В результате и Спиридов, и Эльфинстон считали себя независимыми как друг от друга, так и от Алексея Орлова и обосновывали это данными им рескриптами императрицы.

    У Орлова же тоже был рескрипт, но куда более весомый. В нем Екатерина приказывала всем, в том числе Спиридову и Эльфинстону, подчиняться приказам Орлова так, как если бы они исходили от самой императрицы. В подтверждение этого Орлов приказал поднять на «Трех Иерархах» кайзер-флаг.

    Алексей Орлов был энергичен, хитер и жесток, но ему пристало быть скорее не военным, а администратором, поскольку он никогда не командовал ни дивизией на суше, ни ботом на море.

    Орлов приказал прекратить осаду Корона. Но вместо того чтобы сосредоточить все силы у Наварина, к которому стягивались турецкие войска, Орлов решил брать крепость Модон. Однако в сражении под стенами Модона греческое ополчение при первом же натиске турок обратилось в паническое бегство. Немногочисленные русские десантники отступали организованно, но были вынуждены бросить всю артиллерию. Затем турки осадили Наварин. Орлов приказал взорвать укрепления Наварина, а войскам эвакуироваться на корабли.

    11 июня все корабля русских сосредоточились у острова Милос. Командование флотом принял на себя Орлов, подняв кайзер-флаг на «Трех Иерархах».

    В донесение Екатерине Орлов причиной всех неудач выставил поведение греков. Екатерина поверила или, по крайней мере, сделала вид. Она утешала Орлова: «Хотя мы и видим теперь, что Морейская экспедиция не соответствовала своими следствиями мужественному от вас предпринятому ее отверстию по причине сродной грекам трусости, легкомыслия и предательства, кои особливо под Модоном толико пакости причинили».

    В начале июня 1770 г. турки собрали в Архипелаге довольно мощный флот: шестнадцать кораблей (один — 100-пушечный, один — 96-пушечный, четыре — 84-пушечных, два 74-пушечных, восемь — 60-пушечных), две 50-пушечные каравеллы, шесть 40-пушечных фрегатов, до шестидесяти бригантин, шебек[106], галер, полугалер и других судов. На борту их находилось 15 тысяч человек и 1430 орудий.


    Турецкая шебека XVIII века


    Турецким флотом командовал Ибрагим Хосамеддин, назначенный на пост капитана-паши (капудан-паша, как произносили турки) за 2 месяца до этого, 26 апреля 1770 г. Ибрагим плохо разбирался в морском деле и был порядочным трусом. Фактическое руководство часто переходило в руки его заместителя — алжирца Гассана (Хасана) по прозвищу Джесайрлы, способного и храброго моряка.

    Русская эскадра формально была значительно слабее, в ней насчитывалось девять кораблей, три фрегата, одно бомбардирское судно, три пинка, один пакетбот (второй пакетбот — «Летучий» — разбился у берегов Морей), тринадцать зафрахтованных и призовых судов, 6500 человек и 608 орудий. Термин «зафрахтованные суда» употребляется в большинстве наших официальных военно-морских изданий. Но на самом деле это были корабли греческих пиратов, присоединившиеся к русской эскадре. Часть их была куплена в казну, но владелец, как правило, оставался капитаном, а экипаж состоял из «добровольцев» — греков. Подробнее о них мы поговорим позже.

    Вечером 23 июня русская эскадра вошла в Хиосский пролив, где стоял на якорях турецкий флот. Увидев силы неприятеля, растерявшийся Орлов поехал на «Св. Евстафии» к Спиридову с традиционным русским вопросом — «Что делать?» Адмирал предложил решительно атаковать противника тремя колоннами.

    В первую колонну (авангардию под командованием Спиридова) вошли флагманский корабль «Св. Евстафии» (командир — капитан 1 ранга Круз), корабль «Европа» (командир — капитан 1 ранга Клокачев) и корабль «Трех Святителей» (командир — капитан 1 ранга Зметевский). Около первой колонны должны были держаться фрегат «Св. Николай», бомбардирский корабль «Гром» и пакетбот «Почталион».

    Во вторую колонну (кордебаталию под флагом главнокомандующего) вошли корабли «Три Иерарха» (командир — капитан-бригадир Грейг, он же фактический командующий кордебаталией), «Св. Иануарий» (командир — капитан 1 ранга Борисов) и «Ростислав» (командир — капитан 1 ранга Лупандин).

    В третью колонну (арьергардию под командованием Эльфинстона) вошли корабли «Не тронь меня» (командир — капитан 1 ранга Бешенцов), «Святослав» (командир — капитан 1 ранга Роксбург) и «Саратов» (командир — капитан 2 ранга Поливанов). С третьей колонной должны были держаться, «действуя по обстоятельствам», фрегаты «Надежда Благополучия» и «Африка».

    К рассвету 25 июня суда объединенной эскадры заняли места, отведенные им в колоннах.

    В начале восьмого часа на мачтовых фалах «Трех Иерархов» взвился сигнал: «Гнать на неприятеля!»

    За передовым кораблем «Европа» (капитан Клокачев) шел Спиридов на корабле «Св. Евстафии». «Европа», подойдя к ближайшим кораблям неприятельской линии на дистанцию около кабельтова, привела к ветру на левый галс и открыла огонь. Но вскоре, по настоянию лоцмана, объявившего, что курс ведет на камни, Клокачев должен был поворотить на правый галс и выйти из линии. Тогда на «Св. Евстафии» сосредоточились выстрелы трех турецких кораблей, из которых самый большой и ближайший был корабль главнокомандующего «Реал-Мустафа».


    Сражение у Чесмы 26–27 июня 1770 г.


    Адмирал Спиридов был так рассержен, что не удержался и закричал командиру «Европы» Клокачеву: «Поздравляю вас матросом», то есть на глазах у всей эскадры обвинил его в трусости и грозил разжаловать. Фактически же капитан Клокачев далеко не был трусом и во время дальнейшего развития боя блестяще доказал это.

    Место «Европы» было занято кораблями «Св. Евстафий» и «Три Святителя».

    Последний скоро получил настолько серьезные повреждения парусов, что не мог держаться в строю и навалился на линию противника. Сразу же его место было занято кораблем «Св. Иануарий», вслед за ним шел корабль «Три Иерарха».

    В 12 часов 30 минут бой был в полном разгаре. Корабль «Три Святителя» подогнем противника, благодаря самоотверженной работе личного состава исправил свои повреждения и снова вышел в линию четвертым кораблем. За ним вошел в строй «Ростислав», а затем «Европа». Находившиеся же в арьергарде три корабля Эльфинстона успел подойти только к концу сражения.

    Ветер совсем стих. В центре сражения оказался «Св. Евстафий», подошедший к турецкому флагманскому кораблю на ружейный выстрел и все более и более сближавшийся с неприятелем. Спиридов с обнаженной шпагой ходил по юту. Поставленным тут же музыкантам приказано было «играть до последнего». Сражающиеся корабли медленно сближались. На «Св. Евстафии» перебитый такелаж и рангоут, поврежденные паруса и множество убитых и раненых не представляли возможности отойти от противника, с которым перестреливались уже из ружей и пистолетов. Наконец корабли свалились в абордаже, и начался отчаянный рукопашный бой, во время которого загорелся турецкий корабль, и его грот-мачта, охваченная огнем, упала поперек «Св. Евстафия». Искры посыпались в открытую крюйт-камеру, и «Св. Евстафии», а вслед за ним и флагманский турецкий корабль взлетели на воздух.

    Еще до взрыва адмирал Спиридов и граф Федор Орлов на шлюпке перебрались на корабль «Три Святителя». Это решение адмирала было, безусловно, правильным — командующий эскадрой не мог оставаться на аварийном корабле.

    Из всего экипажа «Св. Евстафия» спаслось, кроме Круза, не более шестидесяти человек, погибло же около шестисот сорока.

    Количество погибших турецких моряков осталось неизвестным. Противнику было не до спасения экипажа «Реал-Мустафы». Двойной взрыв и гибель флагманского корабля настолько деморализовали команды неприятельских судов, что флот перестал повиноваться Гассан-паше. В подчинении у турецкого флагмана оказался лишь 100-пушечный корабль «Капудан-паша» и две каравеллы, которые еще продолжали артиллерийскую дуэль с кораблями русского авангарда и кордебаталии, обстреливая преимущественно «Трех Святителей» и «Трех Иерархов». Остальные суда турецкого флота в беспорядке покинули боевую линию и кто как мог торопились уйти в Чесменскую бухту.

    Стойкости у Гассан-паши хватило ненадолго. В половине второго последние корабли противника вышли из боя и укрылись в Чесменской бухте. (В античные времена Чесма именовалась Эфесом.)

    За исключением «Св. Евстафия» потери наши были весьма незначительны. Больше других пострадал корабль «Три Святителя»: из-за перебитых брасов его снесло в середину турецкого флота, где в дыму кроме неприятельского огня он попал под выстрелы нашего флагманского корабля «Три Иерарха». Корабль «Три Святителя» получил несколько пробоин в корпусе, рангоут и такелаж его были перебиты ядрами, и потеря людей убитыми и ранеными достигала 30 человек, тогда как на остальных судах она не превышала 12.

    На следующий день (25 июня) корабли «Святослав» и «Три Иерарха», а также пакетбот «Почталион» вели перестрелку с турками у входа в бухту. Стрельба велась с больших дистанций и не причинила особого вреда ни одной из сторон.

    Тем временем Алексей Орлов собрал военный совет, на котором было решено использовать против турок брандеры. В брандеры решили обратить четыре греческих корсарских судна. Снаряжение этих судов зажигательными веществами было поручено бригадиру Ганнибалу.

    Командирами брандеров решено было назначить «охотников» (добровольцев) из артиллерийских офицеров. Среди таковых были отобраны капитан-лейтенант Дугдэль, лейтенанты Ильин и Мекензи, мичман Гагарин.

    В тот же день, 25 июня, Орлов издал приказ, где было сказано: «Всем видимо расположение турецкого флота, который после вчерашнего сражения пришел здесь в Анатолии к своему городу Эфесу (по голландской карте Чесме), стоя у оного в бухте от нас на юго-восток в тесном и непорядочном стоянии, что некоторые корабли носами к нам на северо-запад, а 4 корабля к нам боками и на северо-восток, прочие в тесноте к берегу как бы в куче. Всех же впереди мы считаем кораблей 14, фрегатов 2, пинков 6. Наше же дело должно быть решительное, чтобы оный флот победить и разорить, не продолжая времени, без чего здесь в Архипелаге не можем мы к дальнейшим победам иметь свободные руки, и для того по общему совету положено и определяется к наступающей ныне ночи приготовиться, а около полуночи и приступить к точному исполнению, а именно: приготовленные 4 брандерные судна… да корабли „Европа“, „Ростислав“, „Не тронь меня“, „Саратов“, фрегаты „Надежда“ и „Африка“… около полуночи подойти к турецкому флоту и в таком расстоянии, чтобы выстрелы могли быть действительны не только с нижнего дека, но и с верхнего…»

    Турецкий флот представлял собой идеальный объект для атаки брандерами. Дело в том, что ширина Чесменской бухты у входа около 750 м, а длина ее не превышает 800 м. Турецкий флот стоял скученно в глубине бухты, и если вспомнить, что длина корабля была около 50–58 м, то можно себе представить, как плотно стояли турецкие корабли по ширине бухты.

    Воспользовавшись полнолунием, русские корабли начали атаку в полночь с 15 на 16 июня. Первые полчаса вела огонь одна «Европа», но к часу ночи огонь открыли все русские корабли.

    Где-то в половине второго ночи выстрелом из мортиры был подожжен первый турецкий корабль. С. К. Грейг писал: «В это время каркас, брошенный с бомбардирского корабля, упал в рубашку грот-марселя одного из турецких кораблей; так как грот-марсель был совершенно сух и сделан из бумажной парусины, то он мгновенно загорелся и распространил пожар по мачте и по такелажу; грот-стеньга скоро перегорела и упала на палубу, отчего весь корабль тотчас же был объят пламенем».

    В этот моменте «Ростислава» были запущены две ракеты — сигнал брандерам начинать атаку. Первым двинулся брандер капитан-лейтенанта Дугдэля. Но он не успел пройти и половину расстояния, разделявшего русские корабли и противника, как был перехвачен двумя турецкими галерами. Дугдэль приказал экипажу прыгать в лодку, шедшую на буксире за брандером, а сам поджег его. Брандер был мгновенно объят пламенем. Но турецкие галеры быстро отошли от него.

    Вторым предпринял атаку брандер под командованием лейтенанта Мекензи. Ему удалось достичь первой линии неприятельских судов, но его из-за неудачного маневра прижало к борту уже горевшего турецкого корабля, на который попали пылавшие обломки рангоута соседнего судна. И все же команда брандера успела покинуть его и благополучно возвратиться к месту якорной стоянки судов объединенной эскадры.

    Где-то в 1 час 35 минут — 1 час 50 минут ночи в атаку вышел третий брандер под командованием лейтенанта Ильина. Неудача, постигшая Дугдэля и Макензи, так подействовала на Грейга, что он не удержался и крикнул Ильину, когда тот вел свой брандер мимо «Ростислава»: «Ни под каким видом не зажигайте, пока не сцепитесь с неприятелем!» Лейтенант Ильин блистательно выполнил эту задачу: он подошел к головному турецкому кораблю борт о борт, схватился с ним, зажег брандер и, отъехав на шлюпке, еще остановился посмотреть, каково будет действие.

    Справедливости ради следует сказать, что к началу атаки третьего брандера уже горела половина турецкого флота. Огонь с такелажа, рангоута и парусов корабля, подожженного «Громом», попал на соседние два корабля, а те, в свою очередь, распространили пожар далее.

    Четвертый брандер мичмана Гагарина сцепился с уже горевшим турецким кораблем. Вскоре корабль, зажженный Ильиным, взорвался, разметав пылающие обломки на палубы стоявших рядом кораблей.

    К трем часам ночи пожар на турецких кораблях сделался всеобщим. Турки прекратили всякое сопротивление даже на тех кораблях, которые еще не загорелись. Грейг писал: «Легче вообразить, чем описать, ужас, остолбенение и замешательство, овладевшие неприятелем: целые команды в страхе и отчаянии кидались в воду, поверхность бухты была покрыта множеством спасавшихся людей, но немного из них спаслось». Огонь с наших судов в это время по приказанию Грейга был прекращен.

    В 4 часа Грейг, видя, что два наветренных турецких корабля, фланкировавшие линию турецких кораблей с севера, целы, отрядил присланные с эскадры гребные суда под командованием капитан-лейтенанта Ф. П. Булгакова для вывода их из бухты. Уже оба корабля были на буксирах шлюпок, но на один из них попали обломки взорвавшегося корабля, бывшего рядом. Этот корабль сам загорелся, был брошен и затем взорвался. Другой же корабль (60-пушечный «Родос») был выведен из бухты и доставлен победителям. Кроме того, гребные суда успели вывести пять больших турецких галер.

    К утру у турок сгорело четырнадцать кораблей, шесть фрегатов и до пятидесяти малых судов.

    Потери русских были весьма малы: на корабле «Европа» было 3 убитых и 6 раненых, в корпусе 14 пробоин, из них 7 подводных; на корабле «Не тронь меня» 3 раненых; на корабле «Ростислав» не было ни убитых, ни раненых, но перебито несколько рангоутов, парусов, снастей, да одно 18-дюймовое каменное ядро пробило обшивку и застряло в ней. На других судах потерь и повреждений вообще не было.

    Утром 27 июня Алексей Орлов отдал приказ собирать раненых турок для «перевязывания ран и подаяния возможной помощи». Большую часть пленных Орлов позже велел отпустить, лишь 86 знатных алжирцев были отправлены им на Мальту. В письме к великому магистру Пинто Орлов предложил обменять их на мальтийцев, захваченных ранее алжирскими пиратами. Пинто был столь обрадован, что предложил русскому послу маркизу Кавалькабо отремонтировать на Мальте русский корабль «Ростислав». Позже, уже летом 1772 г., на Мальте был отремонтирован сильно поврежденный корабль «Саратов».

    Возвращение же турецким властям пленных турецких моряков объясняется вовсе не «исключительно гуманным отношением к пленным» Алексея Орлова, как это хочет доказать Л. П. Полушкин в книге «Братья Орловы»[107]. Во-первых, пленных турок попросту было негде содержать, а учинить избиение пленных, как это сделал через 28 лет генерал Бонапарт у Яффы, граф не решился. Во-вторых, узнав о гибели своего флота, мусульмане города Смирна[108], расположенного в 70 верстах от Чесмы, устроили резню христиан. Русских там, естественно, не было, поэтому резали коренное население — греков, ведь до прихода турок Смирна была греческим городом, а также европейских купцов. Надо ли говорить, что убийство англичан и французов могло осложнить отношения этих держав с Россией. Орлов получил письмо от европейских консулов в Смирне, где говорилось, что народ и войско в Смирне, приведенные в бешенство и отчаяние вестью о чесменском деле, бросились на греков и перебили их множество; два европейца были также убиты. Возмущение это навело ужас на всех европейцев; большая часть франков искала убежища на кораблях, остальные заперлись в своих домах, торговля прекратилась. «Эта грозная крайность, — писали далее консулы, — побудила нас уполномочить и послать к вашему сиятельству депутатов с изъяснением такого опаснейшего нашего состояния и с просьбою не обращать победоносное оружие ее императорского величества на этот торговый город, на который должно смотреть не как на неприятельское место, а скорее как на колонию, основанную разными нейтральными государствами; разрушать их торговлю и приносить их подданных в жертву великая российская императрица, конечно, не пожелает. Городовое управление ожидает освобождения и тех пленных, которые ваше сиятельство еще удержали у себя».

    Граф ответил немедленно: «Как скоро я услышал о возмущении, приключившемся в Смирне, отложил намерение идти на оный город для сей одной причины, чтоб приближение нашего флота не распространило более еще распутства и беспорядков. Для сего я тотчас освободил янычар-агу со многими другими турками и поручил ему объявить правительству города вашего, чтоб как возможно скорее прекратить тамо своевольное убийство и особливо, чтобы в безопасность привести ваши особы. Я также весьма рад был бы согласиться на все то, что вы от меня требуете, если б не препятствовали тому разные причины: могу ли я безо всякого с другой стороны договорного со мною согласия ответствовать за то, на что неизвестные обстоятельства впредь меня побудят? Что же вы хотите меня уверить против принятых всеми понятий, что город Смирну должно почитать больше селением, основанным разными европейскими народами, нежели местом неприятельским, сие мне кажется непонятно. Сему вашему правилу последуя, должно бы мне и самый Царьград почитать таковым же, а по нем и все прочие приморские города, под владением турецким находящиеся, в которых есть несколько жительств народов европейских. Что касается торговли, будьте совершенно уверены: доколе флаг ее императорского величества будет в сих морях владычествовать, вы должны совершенно надеяться на защищение ее, чему вы уже ясно видели доказательства, лишь бы только в торговле сей ничего противного не было законам войны».

    Екатерина была в восторге от Чесменской победы. Она писала графу П. А. Румянцеву: «Ничего знаменитее, кажется, в той стороне быть не может. Дивен Бог в чудесах своих!» Граф Алексей Орлов получил орден Св. Георгия I степени и титул Чесменского; адмирал Г. А. Спиридов — орден Св. Андрея Первозванного; капитан-бригадир С. К. Грейг — орден Св. Георгия II степени и чин контр-адмирала.

    Екатерина написала о победе Вольтеру, в письме говорилось: «Что касается до взятия Константинополя, то я не считаю его столь близким, однако, в этом мире, говорят, не нужно отчаиваться ни в чем. Я начинаю верить, что это зависит более от Мустафы, чем от всякого другого… если он будет по-прежнему упорствовать, то непременно доведет свою империю до больших бед. Он забыл свою роль, он зачинщик».

    Как обычно бывает: поражение становится сиротой, а победа имеет множество отцов. Лавры победы при Чесме наши историки не могут поделить до сих пор. Екатерина попыталась всему свету доказать, что главный герой Чесмы — брат ее фаворита и, скорей всего, тоже фаворит Алексей Орлов. Адмирал Эльфинстон приписывал все заслуги себе, поскольку Орлов действительно ничего не смыслил в морском деле. Аналогично высказывался и адмирал Самуил Карлович Грейг.

    Наконец, князь Юрий Владимирович Долгоруков наводнил Россию мемуарами, где доказывал, что именно он убедил Орлова «искать турецкого флота и его атаковать». «Мы с Грейгом решительно сказали», что нужно атаковать. Это «мы с Грейгом» — любимая формула князя Долгорукова. И еще: «Тут опять Грейг со мной посоветовался, как турецкий флот истребить» и т. п. Долгоруков писал: «Накануне атаки Грейг ко мне подошел и просил, чтобы я взял команду над кораблем „Ростислав“». Дело дошло до того, что в «Военной энциклопедии»[109] сказано, что Долгоруков «настоял, чтоб флот наш искал турецкий и атаковал его… Перед Чесменским боем Долгоруков принял командование кораблем „Ростислав“ и, командуя им, содействовал уничтожению турецкого флота».

    На самом деле Ю. В. Долгоруков никогда и рыбацкой лодкой не командовал, да и не мог этого делать. В 1749 г. девятнадцатилетний недоросль стал унтер-офицером (обычно у нас и в Европе дворяне шли служить с 12–15 лет). К моменту убийства Петра III он был капитаном. Далее Екатерина чуть ли не ежегодно производила его в чин, в 1762 г. Долгоруков стал полковником, а через 3 года — генерал-майором. О его Черногорских похождениях мы уже знаем. Командовал же «Ростиславом» в 1769–1771 гг. В. Ф. Лупандин, который получил за Чесму Георгиевский крест.

    Что же касается «флотоводца» Ю. В. Долгорукова, то он после Чесмы счел за лучшее отправиться в армию Румянцева на Дунай, где в следующем году получил чин генерал-поручика, а в 1774 г. стал генерал-аншефом.

    В советское время, особенно после 1945 г., все лавры победителя достались адмиралу Спиридову. Екатерининские фавориты и иностранцы тогда не котировались. И вот уже в после перестроечное время В. Д. Доценко в книге «Мифы и легенды Российского флота»[110] утверждает, что главным героем Чесмы был С. К. Грейг.

    По мнению же автора, подлинным командующим русским флотом был адмирал Спиридов. Другой вопрос, что он являлся исполнителем стратегических задач, поставленных Екатериной II и Алексеем Орловым.

    В заключение стоит сказать несколько слов о судьбе трофейного корабля «Родос». Вместе с русской эскадрой он ушел из Чесменской бухты к острову Лемнос. Вместо того чтобы использовать ценный боевой корабль в Архипелаге, Орлов решил устроить комедию и отослать «Родос» в Петербург на потеху петербургской знати, дай показать трофей Европе.

    Нелепая затея кончилась печально 22 октября 1770 г. «Родос» вышел из Аузы в Порт-Магон на Менорке. Но уже 31 октября в шторм у мыса Матапан на корабле открылась сильная течь. Его командир А. И. Круз решил пойти к берегу. 5 ноября корабль сел на камни в бухте Мезата. На берегу собралась толпа «вооруженных туземцев», которые пытались захватить «Родос». Круз отправил шлюпки к острову Цериго за помощью. Но она пришла лишь через 16 дней, а за это время на корабле «от изнурения» умерло 2 офицера и 19 матросов. На гребных судах экипажи переправили на остов Цериго, а «Родос» был сожжен, дабы не достался неприятелю.

    Адмиралтейств-коллегией Круз был признан невиновным, но отказался более служить в Архипелаге и по прибытии в Россию получил отпуск на год с сохранением содержания.

    Глава 3. Как граф Орлов основал Островную губернию

    Еще 28 июня 1770 г., исправив повреждения, полученные в сражении, русские корабли покинули Чесменскую бухту. 1 июля отряд под командованием контр-адмирала Эльфинстона в составе кораблей «Святослав», «Не тронь меня» и «Саратов», фрегатов «Надежда» и «Африка», пинка «Св. Павел» и трех транспортов пошел к Дарданеллам для установления блокады.

    7 июля отряд адмирала Спиридова в составе кораблей «Европа», «Три Святителя», «Св. Иануарий» и фрегата «Св. Николай» двинулись в крейсерство по Архипелагу.

    Отряд контр-адмирала Елманова в составе фрегата «Надежда Благополучия», пинков «Венера», «Сатурн» и «Соломбала» стоял с июня по октябрь 1770 г. в Порт-Магоне. Там же был организован госпиталь для наших больных и раненых моряков.

    Сам Алексей Орлов с кораблями «Три Иерарха» и «Ростислав», бомбардирским кораблем «Гром», фрегатами «Победа», «Слава» и «Парос», а также пакетботом

    «Почталион» 12 июля пошел к острову Лемнос. 14 июля отряд Орлова по пути осмотрел берега острова Самотраки и двинулся далее к Лемносу. На следующий день отряд Орлова подошел к острову Лемносу, где уже стоял корабль «Три Святителя» из отряда адмирала Спиридова. Орлов хотел захватить остров Лемнос и в бухте Пелари устроить главную базу «Архипелажной» эскадры. Для этого в первую очередь следовало овладеть крепостью Пелари. У Орлова сил и так было более чем достаточно, но он тянул 5 дней, находясь вблизи Пелари и дожидаясь подхода судов из отряда Спиридова. Наконец 19 июля подошли суда отряда Спиридова, за исключением корабля «Св. Иануарий», пришедшего к Лемносу 23 июля.

    20 июля русские высадили десант на Лемнос и осадили крепость Пелари.

    Между тем контр-адмирал Эльфинстон с эскадрой, преследуя турецкие суда, 14 июля вошел в пролив, стал на якорь посреди него и демонстративно под огнем батарей с обоих берегов приказал играть музыкантам и бить в литавры и барабаны. Сам же адмирал сел с офицерами пить чай на палубе. При этом русские корабли не отвечали туркам ни единым выстрелом. В Константинополе эта демонстрация произвела удручающее впечатление. Зато Орлов пришел в ярость и вместо приказа о штурме Дарданелл написал Екатерине донос на Эльфинстона.

    В результате Эльфинстону пришлось ограничиться блокадой Дарданелл: кораблем «Не тронь меня» — между Имбро и Румелией; кораблем «Саратов» и фрегатом «Африка» — между Тенедосом и Анатолией; кораблем «Святослав» и фрегатом «Надежда» — между Имбро и Тенедосом.

    Блокада пролива была достаточно эффективна. 19 августа фрегат «Африка» отконвоировал к Лемносу целую флотилию захваченных торговых судов. 29 августа «Африка» вернулась к Дарданеллам.

    Между тем на Лемносе осада крепости Пелари шла весьма удачно, и турки начали переговоры о капитуляции. 21 августа к острову пришел фрегат «Св. Павел», купленный накануне в Ливорно. Фрегат понравился командующему, и 27 августа Орлов перенес свой кайзер-флаг с корабля «Три Иерарха» на «Св. Павел».

    Графу Орлову пришла в голову дурацкая мысль вызвать к себе «на ковер» Эльфинстона, как будто нельзя было письменно снестись с адмиралом, занятым блокадой Дарданелл. А тот был тоже не прост и 5 сентября отправился к командующему не на легком судне, которых у него хватало (плыть-то было всего 50 миль по спокойному теплому морю), а на самом сильном корабле «Святослав».

    Утром 6 сентября «Святослав» сел на камни у юго-восточной оконечности Лемноса. На корабле открылась сильная течь. Эльфинстон приказал срубить все мачты и выбросить часть тяжестей за борт, но это не помогло снять «Святослава» с камней. На следующий день на помощь флагману подошли суда его эскадры: корабль «Не тронь меня», фрегат «Надежда» и пинк «Св. Павел». 9 сентября Эльфинстон перенес свой флаг на корабль «Не тронь меня», туда же начали свозить и команду «Святослава».

    По приказу Орлова к «Святославу» стянулась чуть ли не треть русской Архипелагской эскадры. Так, 12 сентября к «Святославу» подошли шесть греческих корсарских судов. 12–13 сентября от Дарданелл ушли последние остатки эскадры Эльфинстона — фрегат «Африка» и корабль «Саратов».

    Теперь блокада Дарданелл была полностью снята. Этим не преминули воспользоваться турки. Алжирский адмирал Хасан набрал из религиозных фанатиков Стамбула 4 тысячи головорезов, вооруженных лишь саблями и пистолетами. Их посадили в гребные суда и скрытно высадили на Лемносе. Воинство Хасана незаметно подошло к позициям русских, осаждавших Пелари, и устроило резню. 26 сентября остатки русских войск были эвакуированы на суда. А наследующий день по приказу Орлова был сожжен стоявший на камнях «Святослав». Понятно, что в иной ситуации корабль можно было спасти. Алжирца же Хасана султан наградил чином капудан-паши.

    Непосредственным виновником аварии «Святослава» был английский лоцман Гордон. Но Орлов со Спиридовым пожелали все свалить на Эльфинстона. Кроме того, Эльфинстона обвинили в том, что он-де ослабил блокаду Дарданелл, благодаря чему «турки успели перевезти на Лемнос значительные силы, заставившие Орлова прекратить осаду крепости и удалиться с Лемноса».

    По приказу Орлова Эльфинстон был с первой же оказией отправлен в Россию, а корабли его эскадры включены в состав эскадры (отряда) Спиридова.

    Ряд наших военно-морских теоретиков рассматривают попытку захвата Лемноса лишь как возможность получить базу для флота для «ближней блокады» Дарданелл. По моему же мнению, захват Лемноса был частью плана по прорыву русской эскадры в Дарданеллы. Те же теоретики считают, что при «ближней блокаде» Дарданелл, осуществленной кораблями, базировавшимися на Лемносе, можно было полностью парализовать снабжение Константинополя морским путем, заставить турок заключить мир и т. д. На мой же взгляд, создание военно-морской базы русского флота на острове Лемнос было бы опасно для русских. Остров довольно большой — 480 кв. км, наряду с греками там проживало и турецкое население, хотя преобладало греческое. До проливов было около 60 верст, но до ближайшего острова Имбро — всего 20.

    Турки могли в ночное время или при безветрии на гребных судах высадить большой десант на Лемнос, и русским пришлось бы плохо. Для ближней блокады Дарданелл нужен был сильный русский гарнизон не только на Лемносе, но и на ближайших островах — Имбро, Самотраки и других. А достаточных сухопутных сил, как уже говорилось, у Орлова не было.

    Итак, попытка прорыва русского флота в Проливы провалилась. Надвигалась зима — холода и шторма. О захвате какого-либо порта на материковой Греции нечего было даже и думать. Оставалось захватить какой-нибудь остров.

    Кто предложил выбрать остров Парос главной базой русского флота — неизвестно. Во всяком случае, стратегически он выбран удачно. Парос принадлежит к Кикладским островам (южная часть Эгейского моря) и находится в центре их. Таким образом, владея Паросом, можно легко контролировать Эгейское море и подступы к проливу Дарданеллы, до которого около 350 км. До ближайшей точки полуострова Малая Азия от Пароса 170 км, и туркам высадить десант с материка на остров невозможно, не обеспечив себе господства на море.

    15 октября 1770 г. эскадра графа Алексея Орлова в составе кораблей «Три Иерарха», «Ростислав», «Родос», бомбардирского корабля «Гром», фрегатов «Слава», «Победа» и «Св. Павел» прибыла к острову Парос.

    24 ноября к Паросу пришли фрегат «Надежда Благополучия» и пинк «Сатурн». К 4 декабря там собрались почти все суда Архипелагской эскадры.

    В течение нескольких месяцев конца 1770 и начала 1771 г. 27 населенных островов Эгейского моря были заняты русскими или добровольно перешли на их сторону, причем население островов обращалось к командованию эскадры с просьбой принять их в подданство Екатерины П. Фактически в Эгейском море вокруг Пароса образовалась губерния Российской империи.

    Несколько слов стоит сказать о самом Паросе. В различные периоды истории его называли Пактия, Миноксо и Ирия. Площадь острова составляет 196 кв. км, длина побережья около 60 км, а максимальная длина острова около 25 км. Для сравнения, площадь Мальты 220 кв. км. На острове преобладают каменистые породы, известняки, много мрамора, за что греки называли Парос Белым островом.

    Парос имеет две большие бухты, удобные для стоянки кораблей. На северном берегу расположена бухта Ауза (Наусса). Ширина входа в нее 800 саженей (1707 м), длина бухты 2700 саженей (5762 м). На юго-восточной стороне острова три небольших островка образуют с Паросом большой рейд Порто-Трио. Интересно, что вода, пригодная для питья, была обнаружена русскими именно у этих двух бухт. В прочих местах острова вода «нечиста и нездорова». В Аузе русские сделали водохранилище и провели водопровод.

    На Кикладских островах и в том числе на Паросе постоянные поселения были уже в третьем тысячелетии до нашей эры. В истории есть даже термин «Кикладские идолы», то есть статуэтки XXIV–XV веков до н. э. В античные времена Парос был известен как родина Архилоха (VII в. до н. э.), основоположника ямбической поэзии.

    В XIV–XVII вв. Парос несколько раз переходил от византийцев к венецианцам и туркам. На юге острова до сих пор существуют остатки венецианской крепости Сунгон, разрушенной турками в XVII в.

    Подобно ряду других островов Архипелага, в XVII в. и в начале XVIII века Парос был пристанищем пиратов. Уже упомянутый Роберте писал, что только пираты знали секрет входа в бухту, прегражденного большим подводным рифом и старой затопленной насыпью. Между двумя соседними островами — Парос и Антипарос — пираты умудрились построить подводную стену с несколькими узкими проходами, также державшимися ими в строжайшей тайне.

    К моменту захвата русскими на Паросе проживало 5 тысяч человек, в подавляющем большинстве православные греки. Они занимались хлебопашеством, виноградарством и овцеводством. Население острова влачило нищенское существование.

    Турецких властей на острове не было, и греки радостно приветствовали наши корабли. Русские моряки использовали обе бухты острова — Аузу и Трио, где были оборудованы стоянки кораблей. Но столицей «губернии» стал город Ауза, построенный русскими на левом берегу одноименной бухты.

    Первым делом бухта была укреплена, на ее левом берегу построили два редута с каменными брустверами на девять и восемь 30- и 24-фунтовых пушек. На островке у входа в бухту расположили 10-орудийную батарею. Соответственно, была укреплена и бухта Трио.

    На левом берегу бухты Ауза возвели здание Адмиралтейства. Да, да! Российского Адмиралтейства! Балтийский флот имел Адмиралтейство в Петербурге, на Черном море Адмиралтейства вообще не было, как не было и флота, а вот на Средиземном море возникло Адмиралтейство для нашего Архипелагского флота. В Аузу из Петербурга были выписаны десятки корабельных мастеров, включая знаменитого А. С. Касатонова, который позже стал главным инспектором кораблестроения. 3 июля 1772 г. адмирал Спиридов выдал Касатонову премию 50 червонцев с объявлением в приказе.

    Корабли в Аузе не строили, да и нужды в этом не было, но ремонтировали корабли всех рангов. Зато строили в большом числе малые парусные и разнообразные гребные суда.

    Адмиралтейство было видно в море издалека благодаря высокой сигнальной мачте. Рядом с Адмиралтейством выстроились многочисленные флотские магазины (склады), а подальше располагались пороховые склады. Ну, и как у нас в России, первыми строились особняки из мрамора для местного начальства — контр-адмирала Борисова, бригадира Ганнибала и др.

    Аузу заполнили различные административные здания, пекарни, прядильни, казармы матросов. Замечу, что сухопутные войска по каким-то объективным, а скорее субъективным соображениям дислоцировались вне города. Так, казармы Шлиссельбургского пехотного полка располагались на правом берегу бухты Ауза. Чуть дальше находились лагеря греков, славян и албанцев. В глубине острова располагался лагерь лейб-гвардии Преображенского полка.

    Между тем на Средиземное море с Балтики прибыло пополнение. 15 июля 1770 г. из Ревеля вышла 3-я Архипелагская эскадра в составе новых 66-пушечных кораблей «Всеволод» и «Св. Георгий Победоносец», а также нового 54-пушечного корабля «Азия». Эскадра конвоировала зафрахтованные британские суда, которые везли в Архипелаг оружие и провиант. Кроме того, на борту этих судов было 523 гвардейца Преображенского полка и 2167 человек пехоты других полков. Командовал эскадрой контр-адмирал Иван Николаевич Арф, приглашенный Екатериной II в 1770 г. из королевского датского флота. Вместе с ним на корабли эскадры было принято несколько десятков датских офицеров и матросов.

    В Англии к эскадре присоединился 40-пушечный фрегат «Северный Орел», купленный в Лондоне, с командой с проданного одноименного корабля.

    Эскадра Арфа шла по проторенному 1-й Архипелагской эскадрой маршруту: Англия — Менорка.

    19 октября эскадра контр-адмирала Арфа в составе кораблей «Всеволод», «Азия» и «Св. Георгий», фрегата «Северный Орел» и шестнадцати транспортов прибыла в Порт-Магон. Корабль «Всеволод», пинки «Венера» и «Соломбала» и три транспорта остались зимовать в Порт-Магоне. А остальные суда эскадры Арфа 25 декабря прибыли в российскую военно-морскую базу Ауза.

    Плавать в Архипелаге контр-адмиралу Арфу пришлось совсем недолго. Он не поладил с Орловым, и 15 июля 1771 г. граф предложил Арфу отправиться в Петербург Вместе с контр-адмиралом изъявило желание вернуться в отечество большинство офицеров и матросов датчан с его эскадры. Уведомляя об этом императрицу в своем донесении от 16 июля 1771 г. Орлов просил ее как особой милости, чтобы в случае отправления новой эскадры из России составить ее из российских матросов, офицеров и командиров, «ибо от своих одноземцев не токмо с лучшею надеждою всего того ожидать можно, чего от них долг усердия и любви к отечеству требуют, но еще и в понесении трудов, беспокойств и военных трудностей довольно уже усмотрено между российскими людьми и иностранными великое различие, а притом и неразумение иностранного языка делает невинное несогласие и затруднение».

    Контр-адмирал Арф прибыл в Петербург в январе 1772 г. А 31 марта того же года он был уволен Высочайшим указом со службы в Российском флоте, с пожалованием ему единовременной награды в 5 тысяч рублей.

    Но вернемся к делам архипелажным. С января 1771 г. стали пользоваться еще одной базой на острове Миконо (в настоящее время Миконос), расположенном примерно в 35 км к северо-востоку от Пароса. 16 января туда прибыл фрегат «Надежда Благополучия», а 21 января — корабли «Азия» и «Св. Георгий». С этого времени остров Миконо стал вторым по значению пунктом базирования русского флота в Архипелаге после Пароса.

    Губерния из 27 островов должна была обеспечивать флот численностью до 50 вымпелов и несколько пехотных полков. Поэтому острова были обложены податью (10-процентным налогом) на хлеб, вино, строевой лес и т. д. Определенная доля налога взималась деньгами. Кроме того, часть этих товаров покупалась русскими властями, но установить пропорцию между оплачиваемыми товарами и собираемыми налогами автору не удалось.

    Например, на острове Парос не было леса, поэтому строевой лес доставляли с островов Имбо и Тассо. Замечу, что Имбо находится всего в 17 милях от Дарданелл, и там располагалась передовая база русского флота. В Екатерининской бухте стояли корабли и суда, блокировавшие Дарданеллы. На Имбо жило 3 тысячи греков под управлением епископа, они-то и поставляли лес русским. Остров Тассо имеет 30 миль в окружности. На нем жили 4 тысячи православных греков, ими также управлял епископ.

    Замечу, что и на других островах епископы, как православные, так и католики, охотно сотрудничали с русскими властями и исполняли как бы роль городничих в островной губернии. Так, например, на острове Наксия[111] в 4 милях к востоку от Пароса, окружностью 60 миль, жило 6 тысяч греков, как православных, так и католиков, и у каждой общины был свой епископ. С Наксии русские власти получали хлеб, вино, дровяной лес и хлопчатобумажную ткань. Русские власти учредили на острове греческую гимназию, где учились не только наксийцы, но и жители других островов. Забегая вперед, скажу, что в 1775 г. при эвакуации губернии все учащиеся гимназии (с их согласия) были вывезены в Петербург Многие из них позже заняли важные государственные посты в России и других странах.

    Понятно, что губерния все же не могла обеспечить все нужды флота и сухопутных войск. Оружие, обмундирование и продовольствие везли морем из России и Англии, но это выходило крайне дорого. Все, что желали русские, охотно продавали мальтийцы и жители вольного города Ливорно, но и там цены «кусались». Поэтому основным источником снабжения губернии стало корсарство (иначе — пиратство).

    Глава 4. В флибустьерском дальнем Белом море

    С приходом 1-й Архипелагской эскадры к берегам Морей в море вышли десятки греческих пиратских судов, которые начали нападать на турецкие суда. Собственно, как уже говорилось, ничего нового в этом не было. Средиземное море и до 1769 г. кишело пиратами всех национальностей — варварийскими[112], мальтийскими и т. д. Замечу, что случаи полного уничтожения экипажа и пассажиров судна были часты, но в подавляющем большинстве случаев знатных пленников отдавали за выкуп. Притом условия торга были честными — личность посредника неприкосновенна, а с пленными хорошее обращение. Тех же, за кого выкуп явно не светил, включали в состав команд пиратских кораблей, отпускали на волю или продавали в рабство. Вообще в XVIII в. в Восточном Средиземноморье, которое турки называли Белым морем, пиратов считали в общем-то достойными людьми, занимающимися полузаконным промыслом.

    Кстати, о законности. Уже в XV–XVI вв. монархи Западной Европы стали выдавать пиратам каперские свидетельства, которые позволяли им нападать на корабли неприятеля уже на законных основаниях. К середине XVIII в., согласно морским законам, капером считался корабль, который с разрешения правительства снаряжается для военных действий частным лицом и укомплектовывается вольнонаемной командой. Слово «капер» происходит от германского «сарег». У французов каперы назывались корсарами (corsaire), у англичан — приватирами (privateer). Любопытно, что в служебной переписке русские моряки и дипломаты во времена Екатерины Великой использовали все три термина — каперы, корсары и приватеры, подразумевая одно и то же. Я же, чтобы не путать читателя, буду называть их корсарами.

    Суда корсаров, кроме трех уже перечисленных терминов, назывались еще крейсерскими. Крейсеры в современном понимании этого слова в русском флоте появились 1 февраля 1892 г., когда по Высочайшему повелению состоявшие в составе флота казематные фрегаты, корветы и клипера были переклассифицированы в крейсера, а башенные фрегаты — в броненосцы береговой обороны.

    Замечу, что с петровских времен и до 1892 г. в русском флоте классификация судов (фрегаты, корветы, бриги и т. д.) шла не по их размерам, водоизмещению или артиллерийскому вооружению, а по парусному вооружению. Были и исключения. Так, к примеру, бомбардирские суда отличались от других судов исключительно вооружением. Они имели орудия крупного калибра: две 5-пудовые мортиры для навесной стрельбы и две 3-пудовые гаубицы для настильной стрельбы. (До начала XX века в России гаубицы и единороги имели максимальный угол возвышения около 20°, и лишь в редких случаях — до 25°, то есть навесная стрельба из них была исключена.)

    Бомбардирский корабль мог нести различное парусное вооружение — фрегата, брига[113] и др. Точно так же и крейсерские (корсарские) суда именовали по их назначению. Они могли нести самое различное артиллерийское и парусное вооружение.

    По законам XVIII в. государство не только выдавало каперам патент на ведение боевых действий, но и брало с них залог для выплаты компенсаций жертвам незаконных каперских действий. Екатерина II установила сумму залога в 20 тысяч рублей. Другой вопрос, что, видимо, его никто не платил, а матушка государыня просто соблюдши! приличия. Да и откуда у нищих греков такие деньги?!

    Формально корсары должны были соблюдать все обычаи морской войны и все захваченные суда (призы) доставлять в порты государства, выдавшего патент, где морской суд рассматривал правомерность захвата. Надо ли говорить, что подобные процедуры в XVIII в. выполнялись крайне редко, и даже не из-за злой воли корсаров, а просто из-за технической невозможности их реализации.

    По морским законам пиратством считается «морской разбой, чинимый частными лицами, по частному почину, в корыстных целях и против чужой собственности»[114]. Военные суды всех национальностей были обязаны преследовать пиратские суда, а захваченных в плен пиратов судить вплоть до применения смертной казни.

    Но законы законами, а не только корсары, но и военные суда в XVIII в. занимались форменным пиратством, действуя не по морским законам, а с точки зрения целесообразности, то бишь «по понятиям». Особенно этого и не скрывали. Так, в XVII в. британский адмирал Дрэк Нет официально заявил: «Нет мира вне европейских вод», то есть вне этих вод не действуют законы морской войны. Замечу, что «европейскими водами» Восточное Средиземноморье ни англичане, ни французы не считали.

    Общее число пиратских или корсарских судов, пусть каждый именует их по желанию, действовавших в 1770–1774 гг. было не менее 500. Все эти суда можно разделить натри категории.

    В первую входили несколько судов, купленных Россией. Их владельцы, как правило, принимались на русскую службу, им присваивались офицерские чины, а вольнонаемная команда из греков, албанцев, славян и т. д. вроде бы тоже состояла на русской службе и получала жалованье. Эти суда поднимали Андреевский флаг и включались в списки судов Архипелагских эскадр. Современные историки о таких судах скромно говорят: «добровольно присоединившиеся к Архипелагской эскадре».

    Во вторую категорию входили каперские (крейсерские) суда, которые считали себя российскими каперами и по мере необходимости поднимали Андреевский флаг. Периодически командование русской эскадры снабжало такие суда деньгами, оружием и продовольствием.

    К третьей, самой многочисленной категории относились суда, не подчинявшиеся русским властям и не имевшие с ними зачастую никаких дел. Но опять же, при необходимости они поднимали русский Андреевский флаг. Тут справедливости ради надо заметить, что русские военные суда в Архипелаге очень часто нападали на турецкие и иные суда, вообще не поднимая флага.

    Понятно, что русское командование старалось не афишировать действия греческих корсаров, и в служебных документах они упоминались крайне редко. Поэтому в истории остались названия лишь самых больших корсарских кораблей.

    Рассмотрим судьбу нескольких «полурусских» фрегатов. Фрегат «Григорий» был куплен Россией в Архипелаге в конце 1770 г. Известны лишь его размеры: длина 33,9 м, ширина 8,7 м, осадка 5,1 м. Командиром первое время был неизвестный грек, а с 1771 по 1774 г. — русский, А. Б. Давыдов.

    Фрегат «Парос» также был куплен в Архипелаге. Размерения его: длина 25,6 м, ширина 6,8 м, осадка 3,1 м. Вооружен 10 пушками. Командовал им в 1770 г. Н. С. Скуратов, а с 1771 г. Ф. Я. Мистров.

    Фрегат «Победа» куплен в Архипелаге в 1770 г. 16-пушечный. Командиром первоначально был грек, а с 1772 г. П. Козлятев.

    Фрегат «Федор» куплен в Архипелаге в 1770 г., командир А. П. Муромцев. 17 октября 1771 г. при переходе от острова Тассо к острову Имбо на фрегате открылась сильная течь. «Федор» попытался выброситься на мель у острова Св. Евстратия, но затонул. Всему экипажу удалось спастись.

    Кроме того, в Архипелаге в 1772 г. у частных владельцев были куплены фрегаты «Запасной» и «Помощный» (с 1771 до августа 1774 г. служил брандвахтой в порту Ауза). Национальный состав команд на обоих фрегатах неизвестен, но крайне маловероятно, что там были русские матросы, которых не хватало. Даже на 66-пушечных кораблях приходилось ставить матросами иностранцев.

    На этом список «полурусских» судов кончается. Следующий фрегат, «Св. Николай», «в 1770 г. добровольно присоединился к 1-й Архипелагской эскадре»[115]. На самом же деле владелец судна грек А. И. Поликути привел в феврале 1770 г. свое судно на рейд Витуло, где стояла русская эскадра. Орлов формально купил судно, и оно стало числиться 26-пушечным фрегатом. Поликути получил чин лейтенанта русского флота, а его команда стала матросами русского флота. 21 февраля 1770 г. на «Св. Николае» был поднят Андреевский флаг.

    Фрегат «Св. Павел» был куплен Россией в 1770 г. в Ливорно. Его размерения: длина 28,7 м, ширина 7,6 м, осадка 2,2 м. Вооружение: 22 пушки. Командиром стал грек Панаиоти[116] Алексиано. На русскую службу он поступил еще в 1769 г. в Ливорно и участвовал в Чесменском сражении на корабле «Ростислав». В конце сражения Панаиоти был отправлен на шлюпке к турецкой галере, захватил ее и вывел из строя горящих кораблей. За это его произвели в лейтенанты русского флота и назначили командиром фрегата «Св. Павел».

    Панаиоти Алексиано участвовал в осадах крепостей Цефало (1771) и Яффа (1772), крепостей на островах Карибода и Имбро (1774). В 1771 г. Панаиоти сжег у острова Станчо стоявшее на мели турецкое судно. В следующем году в заливе Дамиетта у берегов Египта Панаиоти потопил два турецких фрегата и много мелких судов. В 1772 г. у острова Родос он захватил турецкие трекатру, полаку и фелюгу[117] и в том же году у Яффи еще две фелюги.

    В 1776 г. Панаиоти Алексиано стал командиром 66-пушечного корабля «Св. Александр Невский» на Балтике. В 1783 г. он был произведен в капитаны 1 ранга и отправлен на Черное море. В 1787 г. участвовал в бою с турками в Днепровском лимане, командуя кораблем «Св. Владимир». На этом корабле он и умер 8 июля 1787 г. уже в чине контр-адмирала.

    О фрегате «Слава» и его командире корсаре графе Марке Войновиче при желании можно написать целый роман. Начнем с того, что в графы Российской империи его никто не производил. Просто появился в 1770 г. то ли серб, то ли черногорец Марк (Марко) Иванович Войнович и заявил, что он граф. Матушка Екатерина разбираться не стала — крайне нужно было пушечное мясо и, присвоив чин мичмана, определила его на 66-пушечный корабль «Св. Георгий Победоносец», отправлявшийся 30 июня 1770 г. из Ревеля в Архипелаг в составе эскадры контр-адмирала И. Н. Арфа.

    В начале 1771 г. мичману Войновичу поручили командовать корсарской полакрой «Ауза». Замечу, что она и в списки судов российского флота не входила. А в том же 1771 г. Войнович стал командиром 16-пушечного фрегата «Слава», купленного Россией в Архипелаге в 1770 г.

    С 1771 по 1774 г. Войнович на «Славе» почти непрерывно крейсировал в море, нападая на крепости и захватывая турецкие суда. К этим его подвигам мы еще вернемся. Марк Войнович был произведен в майоры русской службы и награжден орденом Св. Георгия IV степени. В 1776 г. фрегат «Слава» был продан в Ливорно, а Марк Войнович отправился в Россию. На Балтике в 1777 г. бывший пират Марк стал командовать гребным фрегатом «Св. Марк». Интересно, отсутствовало ли чувство юмора у командования Балтийского флота или, наоборот, не знало меры?

    В 1780 г. капитан 2 ранга Марк Войнович направился на Каспий. Там отряд из трех фрегатов, бомбардирского корабля и трех ботов направляется к южным берегам Каспийского моря и остается на зимовку в Астрбадском заливе. 15 декабря 1781 г. Войнович был захвачен в плен персидским ханом Ага-Магометом, но через 2 недели выкуплен за большую сумму. В 1782 г. Войнович с отрядом судов возвращается в Астрахань. В следующем году его производят в капитаны 1 ранга и отправляют на Черное море, где с 1785 г. он командует Севастопольской корабельной эскадрой.

    В 1787 г. Екатерина произвела Войновича в контр-адмиралы. Но, увы, к этому времени лихой пират превратился в тучного и осторожного чиновника, каким мы его и видим в кинофильме «Адмирал Ушаков». Это он 3 июля 1788 г., впервые увидев турецкую эскадру, обращается с вопросом к бригадиру Федору Ушакову: «Батюшка, турки идут! Что делать?»

    После боя Войнович получил Св. Георгия III степени, но Потемкин потребовал убрать «героя» к известной матери!.. Екатерина подумала, подумала и отправила Войновича в 1790 г. на Каспий — а вдруг его персы опять украдут?! Но и персам он оказался не нужен. В результате в 1791 г. императрица вовсе уволила его со службы.

    После смерти Екатерины II Марк Иванович явился к Павлу и чем-то ему понравился. В 1796 г. император произвел его в вице-адмиралы, а через 3 года — в полные адмиралы. Заслуги же старого пирата в царствование незабвенного Павла Петровича история от нас утаила.

    Еще одним адмиралом стал корсар Антон Павлович Алексиано[118]. Он поступил на русскую службу в 1770 г. В 1772 г. мичман А. Алексиано назначается командиром купленного в Архипелаге 22-пушечного фрегата «Констанция» (длина 27,3 м, ширина 7,1 м, осадка 3,7 м). На нем А. Алексиано и плавал до конца войны. В ходе второй турецкой войны он командовал 40-пушечным фрегатом «Св. Иероним» на Черном море. В 1798 г. в ходе войны с Францией Алексиано командовал кораблем «Богоявление Господне» и участвовал в захвате островов Цериго, Занте и Корфу, а 29 октября того же года захватил 18-пушечную французскую шебеку. Скончался Антон Алексиано в Севастополе, находясь на службе в чине вице-адмирала.

    Я не выбирал отдельных наиболее выдающихся корсаров, просто из четырех капитанов корсарских фрегатов, купленных в казну, три стали адмиралами русского флота. А зря такие чины у нас безродным иностранцам не давали.

    Храбрые корсары, делавшие головокружительную карьеру в русском флоте, были не только греки. Вот, к примеру, некий «мальтийский кавалер» граф Мазини[119] в начале 1770 г. на собственные деньги плавал в Архипелаге. «За выдающиеся заслуги» 4 декабря 1772 г. Екатерина II пожаловала графа в контр-адмиралы «сверх комплекта». После войны контр-адмиралу Мазини было предложено отправиться в Кронштадт, но он заявил, что там для него слишком холодно. Императрица дала отставку Мазини с выплатой адмиральского жалованья пожизненно.

    Греческие корсары, действовавшие в Архипелаге, делились с русским командованием не только добычей, но и захваченными кораблями. По просьбе Орлова самые большие и быстроходные турецкие суда доставлялись в Аузу, где их переделывали во фрегаты.

    Таким образом, в 1770–1772 гг. в строй русских эскадр были введены фрегаты «Архипелаг», «Делос», «Зея», «Мило», «Накция», «Тино», «Андро», «Миконо», «Минерва» и «Санторин». Правда, часть из них оказалась негодной для боевых действий и числилась в составе эскадры только на бумаге. Те же «Мило», «Андро» и «Миконо», переоборудованные в Аузе во фрегаты в 1771 г., простояли там без дела более года, а затем в 1772 г. были разобраны на дрова. Зато другие активно действовали в Архипелаге, а потом еще лет 10 плавали на Черном море.

    Весьма любопытный приз вручили корсары Алексею Орлову осенью 1770 г. Лихие пираты захватили у самого малоазиатского берега турецкое судно, на борту которого оказалась семнадцатилетняя красавица — дочь того самого алжирского адмирала Гассана, с которым русские сражались при Чесме. Она плыла из города Масира в Константинополь.

    Орлов, узнав о подарке корсаров, категорически запретил любопытным офицерам знакомиться с ней и даже сам не заходил в ее каюту. Во всяком случае, он отпустил девушку в Стамбул да еще подарил ей брильянтовый перстень. Гассан-бей не остался в долгу и послал графу великолепных арабских скакунов с богато украшенной упряжью.

    Слухи о «галантности» Орлова дошли до императрицы, и та написала Алексею: «…услышала я, что у вас пропал перстень с Моим портретом в чесменскую баталию, тотчас заказала сделать другой, который при сем прилагаю, желая вам носить оный на здоровье. Потерян перстень, вы выиграли баталию и истребили неприятельский флот; получая другой, вы берете укрепленные места».

    Под «укрепленными местами» Екатерина явно подразумевал а Дарданеллы, но Орлов давно решил, что сей орех ему не по зубам.

    Получив бриллиантовый перстень, Алексей Орлов вместо Дарданелл отправился в Петербург. 13 ноября 1770 г. Орлов отбыл из Аузы, оставив вместо себя командовать Спиридова, и на корабле «Три Иерарха» прибыл в Ливорно. Там он заказал художнику Филиппу Гакерту серию картин, посвященных Чесменскому сражению. Говорят, что художник заявил, что он никогда не видел взрывающихся судов. Тогда Орлов приказал в Ливорно кораблю «Три Святителя» расстрелять начиненный взрывчатым веществом русский корабль. Сам Орлов наблюдал за взрывом в обществе своей новой возлюбленной — итальянской поэтессы Кориллы Олимпики.

    Брат Алексея, Федор, тоже собрался в Петербург, но по неясным причинам застрял в Мессине на острове Сицилия.

    В Петербурге Алексей Орлов объявился только в начале марта 1771 г., а 8 марта он появился на Совете вместе с императрицей. Заседание открыла сама Екатерина, рассказав о боевых действиях на Средиземном море. Ее речь была похожа на выступление адвоката в защиту Орлова. Провал захвата острова Лемнос она, естественно, списала на адмирала Эльфинстона.

    «Генерал граф Орлов, — говорила императрица, — видев, что большая часть кораблей без починки не могут выдержать зиму на море, почитая же за нужное, чтоб нас уведомить о всех бывших происшествиях и требовать дальнего повеления, а притом был болен сильною лихорадкою и имев многих больных на своем борте, пошел к Паросу, где и ныне еще находится адмирал Спиридов, из Пароса же в Ливорну, оттуда намерен был отправить генерал-поручика графа Федора Орлова, при котором вся канцелярия находится, сюда с рапортом и требованием повеления; но долговременный карантин и болезнь задержали в Мессине генерал-поручика графа Орлова, что видя, генерал граф Орлов, и опасаясь, чтобы по причине приближающейся весны не опоздать, взял намерение и сам поехал сюда, дабы за неимением при себе письменных дел сделать обо всем словесное объяснение».

    Не все в этой речи было понятно[120], но переспрашивать Екатерину никто не посмел.

    За Екатериной выступил Орлов. Он повторил рассказ о кампании 1770 г., описывал нравы местных жителей Архипелага, и как мало на них можно полагаться, говорил о выгодном положении островов «губернии», с которых можно получать все пропитание, и закончил тем, что надо бы проучить рагузинцев за то, что их суда были в турецком флоте во время Чесменского сражения.

    14 марта в Совете в присутствии Орлова были зачитаны приготовленные для него рескрипты: один о действиях флота в будущую кампанию, а другой — о заключении мира с Портой, если представится удобный случай.

    В первом рескрипте говорилось: 1) Держаться, сколько возможно, перед Дарданеллами и запирать тамошний канал, чтоб не допускать подвоза съестных припасов в Константинополь «и тем самым умножать в тамошнем народе разврат, волнение и огорчение противу правительства за продолжение ненавистной ему войны». 2) Когда русский флот будет держать таким образом все острова Архипелага позади себя, то Константинополь будет считать их для себя потерянными, по крайней мере на все время продолжения войны, и лишится собираемых с них податей и других поборов.

    Вторым рескриптом Орлову предоставлялось право вступать с турками в переговоры о мире. Но тут Орлов потребовал, чтобы ему были предписаны необходимые условия мира. Зная, что в условиях, принятых Советом, заключалось требование уступки одного из архипелагских островов, Орлов выступил против этого требования, уверяя, что из-за него продолжится война с турками и Россия втянется в распри с христианскими государствами. К тому же, не отступал Орлов, в Архипелаге нет острова, гавань которого не требовала бы укреплений и средств для его удержания. Укрепления эти будут стоить больших денег, которые не возместятся торговлей, поскольку торговля также выгодно может производиться Черным морем в Константинополь.

    После долгих споров Н. И. Панин написал последние условия мира: независимость татар; независимость Молдавии и Валахии; или в случае их возвращения Порте последняя должна вознаградить Россию деньгами за военные убытки; свободное плавание по Черному морю; Кабарда по-прежнему остается независимой от обеих империй.

    На заседании Совета 17 марта Орлов в присутствии императрицы повторил свои возражения против приобретения одного из островов Архипелага. Но Екатерина возразила, что приобрести остров она желает прежде всего для того, чтобы турки всегда имели перед глазами доказательство полученных Россией над ними преимуществ и потому были бы умереннее в своем поведении относительно ее. Остров необходим, продолжала императрица, и для установления там нашей торговли и для пользы нашим мореплавателям. Однако, заключила императрица, она не хочет, чтобы эти ее желания были препятствием к заключению мира.

    Алексей Орлов был патологически ревнив к чужой славе, и он категорически запретил Спиридову в свое отсутствие затевать какие-либо серьезные операции против турок. Конечно, Спиридов моги ослушаться. Причем в любом варианте ему за это ничего не грозило. Разгромить русский флот у турок не было сил, а потеря одного-двух кораблей и нескольких мелких судов в самом худшем случае грозила 62-летнему адмиралу только отставкой. Тем не менее, старый и больной адмирал в отсутствие Орлова лишь имитировал какую-то активность. Дабы избежать обвинений в поношении адмирала из нашего официального иконостаса, приведу хронологию походов русских судов в отсутствие главнокомандующего.

    Несмотря на осенне-зимне-весенний период, наши суда вели активные крейсерские действия в Архипелаге. Так, во второй половине декабря 1770 г. в крейсерстве у острова Патмос находились корабль «Саратов», фрегат «Африка» и пинк «Св. Павел». И лишь 8 апреля 1771 г. «Саратов» был сменен кораблем «Св. Иануарий».

    Позднюю осень и зиму 1770/71 г. корабли «Три Иерарха», «Ростислав», фрегат «Парос» и бомбардирский корабль «Гром» провели в Ливорно, а корабль «Всеволод», пинки «Венера» и «Соломбала» — в Порт-Магоне на Минорке. Остальные же русские суда были на стоянках островов Парос и Миконо.

    Это, разумеется, не касается греческих полакр и шебек, которые непрерывно шарили по всему Средиземноморью, добывая гроши своим детишкам «на молочишко», а заодно и на харчи всей русской островной губернии.

    За время отсутствия Орлова имели место л ишь три выхода отрядов судов. 1 апреля 1771 г. эскадра под командованием контр-адмирала Арфа вышла из бухты на остров Миконо и двинулась к острову Ипсаро (Псаро). 6–13 апреля эскадра крейсировала между островами Метелино (Лесбос) и Тенедос (современное название Бозджаада). 18 мая эскадра Арфа вернулась из крейсерства к острову Миконо.

    19 апреля из Аузы пошел к Гибралтару конвой из 16 английских торговых судов под прикрытием фрегатов «Парос» и «Надежда». Этот мелкий вроде бы эпизод показывает, насколько Средиземное море было опасно из-за пиратов. Лишь после прохода английскими судами Гибралтара оба фрегата 29 мая отправились назад в Архипелаг.

    Еще 10 мая 1771 г. корабль «Не тронь меня» покинул остров Миконо и пошел в крейсерство к острову Лесбос.

    17 июня эскадра Спиридова в составе кораблей «Европа» и «Саратов»; фрегатов «Федор», «Слава» и «Григорий» вышла из порта Ауза и на следующий день соединилась с эскадрой Арфа, стоявшей у острова Миконо. А 23 июня объединенная эскадра под командованием Спиридова двинулась к Лесбосу. Там к ней присоединился корабль «Не тронь меня». 24 июня эскадра Спиридова подошла к острову Имбро, который находился на расстоянии около 20 км от Дарданелл. Однако крейсировала эскадра там недолго и уже 3 июля вернулась в Миконо.

    Как видим, особого толку от этих трех операций не было, разве что английские транспорты прошли без потерь. Между прочим, в книге «Адмирал Спиридов»[121] о деятельности Спиридова за 9 месяцев отсутствия Орлова не сказано ни слова, при том, что автор все время сетует, что-де «бездарный фаворит» мешал развернуться талантливому адмиралу.

    Как уже говорилось, единственный бомбардирский корабль Архипелагской эскадры «Гром» ремонтировался с ноября 1770 г. в Ливорно и прибыл в Аузу 7 июля 1771 г. Екатерина прекрасно понимала важность бомбардирских кораблей для действий против берега, и по ее приказу в начале 1771 г. в Англии были закуплены два судна, также обращенные в бомбардирские корабли, — «Молния» и «Страшный». Они прибыли в Аузу 24 июля и 16 ноября 1771 г., соответственно.

    9 июня 1771 г. граф Орлов вывел из Ливорно корабли «Три Иерарха», «Ростислав», бомбардирский корабль «Гром» и пинк «Венера» и направился к Паросу. 24 июня к эскадре присоединился фрегат «Надежда Благополучия», крейсировавший у острова Цериго. 29 июня эскадра Орлова подошла к острову Парос.

    По прибытии Орлов созвал военный совет, где предложил для отвлечения турецких сил от Дуная и облегчения положения армии фельдмаршала Румянцева, пройти со всем флотом вдоль морских берегов, потревожить и разорить жителей. Военный совет решил начать военные действия от острова Негропонта (Эвбея) вдоль всего румелийского[122] берега до Дарданелл, а потом вдоль азиатского берега, проходя Тенедосским, Мителинским и Хиосским каналами. А чтобы потревожить неприятеля и в южной части Средиземного моря, решили отправить особую эскадру под начальством Федора Орлова к острову Родосу и вдоль короманского берега.

    И вот «Мальбрук в поход собрался». 5 июля Орлов поднял кайзер-флаг на корабле «Три Иерарха» и дошел с эскадрой до острова Миконо, где встретил эскадру Спиридова. Объединенный флот постоял до 22 июля у Миконо и затем перешел в порт Трио на острове Парос. На этом весь героический поход графа Орлова и закончился.

    Новый поход начался 1 августа 1771 г. В этот день с острова Парос отправились сразу две эскадры: первая под командованием Федора Орлова и вторая под командованием Спиридова. В состав первой эскадры вошли корабль «Ростислав», фрегаты «Победа», «Св. Николай» и пакетбот «Почталион». В состав второй эскадры вошли корабли «Европа», «Не тронь меня», «Азия», «Св. Георгий», «Три Иерарха», «Всеволод», фрегаты «Надежда Благополучия», «Северный Орел», «Слава», «Федор», «Архипелаг», «Минерва», а также бомбардирские корабли «Гром» и «Молния».

    6 августа эскадра Федора Орлова подошла к острову Родос. В течение трех дней там было захвачено несколько купеческих судов и 120 пленных. 6 августа с «Ростислава» (у местечка Левиса) был высажен десант в заливе Макри. Десантники захватили 7 шебек и турецкую береговую батарею. 9 августа эскадра Федора Орлова пошла к Паросу. 19 августа его корабли бросили якорь в порту Ауза.

    16 августа эскадра Спиридова подошла к острову Негропонту (Эвбее). В тот же день на берег был высажен десант. Однако уже через два дня десантники были вынуждены возвратиться. Операция на острове полностью провалилась.

    2 сентября эскадра Спиридова, к которой присоединились корабль «Саратов» и фрегат «Надежда», ушла от берегов Негропонта и 10 сентября стала на якорь у острова Тассо[123], расположенного на самом севере Эгейского моря. От румелийского берега остров Тассо отделен десяти километровым одноименным проливом.

    13 сентября из крейсерства по Эгейскому морю к острову Тассо пришел фрегат «Минерва», взамен его в крейсерство к острову Зео был отправлен фрегат «Надежда». 21 сентября к эскадре Спиридова присоединился корабль «Три Святителя».

    27 сентября эскадра покинула остров Тассо и пошла к острову Имбро, то есть к Дарданеллам. У Тассо остались корабль «Не тронь меня» и пинк «Венера», команды которых вместе с местными жителями занимались вырубкой строевого леса.

    30 августа из Аузы в Ливорно вышел корабль «Ростислав», он должен был отвезти на лечение заболевшего Федора Орлова. В тот же день эскадра Спиридова подошла к Имбро, причем корабли «Три Иерарха» (на котором находился граф Алексей Орлов), «Всеволод», «Три Святителя» и фрегат «Северный Орел» блокировал и Дарданеллы. При этом 17 октября на фрегате «Федор» на переходе от острова Тассо к острову Имбро открылась сильная течь. Капитан был вынужден подойти к острову Святого Евстратия, где 18 октября встал на якорь. Вода в трюме поднялась до 2,8 м. Команда была свезена на берег, а фрегат затонул.

    Три недели русский флот стоял у Дарданелл. Зачем? Этого никто не знает — для блокады хватило бы и нескольких фрегатов.

    И вот 22 октября флот отправился от Дарданелл к острову Метелино (Лесбосу), а для блокирования пролива были оставлены фрегаты «Минерва» и «Северный Орел».

    31 октября флот бросил якорь у турецкой крепости Метелино, которую от побережья Малой Азии отделял двадцатикилометровый одноименный пролив.

    В Метелино находилось адмиралтейство, где, по донесениям греческих корсаров, строились два 74-пушечных турецких корабля и шебека. 1 ноября русская эскадра подошла к крепости Метелино, и бомбардирские корабли «Гром» и «Молния» начали ее обстрел из мортир.

    2 ноября на Лесбос был высажен трехтысячный десант. В его составе были подразделения Шлиссельбургского полка и батальон Преображенского полка.

    Десантники сожгли оба 74-пушечных корабля и шебеку, а также увели из гавани Метелино до 20 малых судов. Штурмовать же крепость ни Орлов, ни Спиридов не решились, и десант был эвакуирован на корабли. Потери русской пехоты составили 24 человека убитыми и 63 ранеными.

    5 ноября при отходе от Метелино на мель сели фрегаты «Архипелаг» и «Санторин». С помощью гребных судов фрегата «Северный Орел» «Архипелагу» удалось сойти с мели, а «Санторин» был захвачен турецкой пехотой. В конце концов, «Северный Орел» разогнал картечью турок и спас часть команды «Санторина». Тем не менее, командир «Санторина» ИТ. Овцын, мичман и 28 матросов попали в плен. Спасти фрегат возможности не было, и командир «Северного Орла» СВ. Жемчужников приказал его сжечь.

    6 ноября флот прибыл в порт Ауза. Зимовать на Паросе графу А. Орлову было скучно, и он 22 ноября сел на корабль «Три Иерарха» и отправился в Ливорно, куда благополучно и прибыл 28 декабря 1771 г.

    2 декабря корабль «Саратов» и греческий корсарский фрегат «Рафаил» пошли на ремонт на остров Мальту. Из-за противного ветра Новый год они встретили у берегов Сицилии.

    Корабль «Св. Иануарий», фрегаты «Африка», «Св. Павел» и три полакры встретили новый, 1772 г. острова Патмос. Кроме того, фрегаты «Миневра» и «Константин» находились в различных частях Архипелага. Остальные же суда флота стояли в порту Ауза.

    Глава 5. Будни корсаров

    В январе 1772 г. на рейде порта Ауза находились: 7 кораблей («Европа», «Ростислав», «Св. Георгий Победоносец», «Всеволод», «Три Святителя», «Не тронь меня», «Азия»), 14 фрегатов[124], 3 бомбардирских корабля («Гром», «Молния» и «Страшный»), 2 пинка («Венера» и «Сатурн») и 1 пакетбот «Почталион».

    Следует отметить, что из-за слабости корпуса 66-пушечный корабль «Не тронь меня» не мог выходить в море, и 5 октября 1772 г. Орлов приказал переделать его в Аузе во фрегат, сняв верхний дек. Но и это не помогло, до конца войны «Не тронь меня» так и простоял в Аузе.

    Боевые действия в 1772 г. начались с похода грека флигель-адъютанта Георгия Ризо с четырьмя полакрами и одной полугалерой по островам Сира, Зея и Негропонт. Судя по всему, Ризо собирал дань с населения оных островов.

    В середине февраля 1772 г. от капитанов купеческих судов было получено известие, что турецкая эскадра в составе шести фрегатов и шести галер вышла из Дарданелл. На перехват ее 27 февраля из порта Ауза вышла эскадра Елманова в составе кораблей «Св. Георгий», «Ростислав», «Всеволод», «Азия»; фрегатов «Надежда Благополучия», «Парос», «Архипелаг», «Победа», «Тино»; бомбардирского корабля «Гром» и пакетбота «Почталион».

    Однако турецких военных судов у Дарданелл не оказалось, и в конце февраля эскадра Елманова ушла от пролива к острову Лемнос. Там Елманов простоял до 2 апреля, а затем разделил эскадру на две части. Одна часть в составе кораблей «Ростислав» и «Всеволод»; фрегатов «Надежда Благополучия», «Архипелаг» и «Парос» пошла в крейсерство к островам Метелино и Тенедос, а вся остальная эскадра Елманова пошла к острову Патмос. Фрегат «Победа» направился к острову Миконо.

    5 апреля эскадра Елманова пришла к Патмосу. Там от нее отделились фрегат «Св. Павел» и три шебеки, которые пошли к берегам Египта.

    23 апреля шебека «Греция» отправилась от острова Миконо к отряду Ризо с приказом идти к берегам Египта. Через два дня «Греция» соединилась с отрядом у острова Санторин и вместе с ним пошла к острову Мило.

    24 апреля отряд из трех греческих судов под Андреевским флагом — шебеки «Св. Николай», полакры и полугалеры — пошел к городу Сира, где был замечен турецкий фрегат. 27 апреля турецкий фрегат был обстрелян греческими шебекой, полакрой и полугалерой и обратился в бегство.

    4 июня отряд Ризо пошел к Бейруту. Через 2 дня к нему присоединились шебека «Св. Николай», полакра и полугалера. 7 июня объединенный отряд подошел к Бейруту.

    С 8 по 11 июня суда бомбили город и высадили десант, который сжег все строения. 12 июня десант взят на борт.

    15 июня на шебеку приехали католики и привезли 8 мешков шелка. Видимо, население города откупилось, и католикам было поручено умиротворить команду «Греции». Что получили остальные суда — неизвестно, во всяком случае, Ф. Веселаго писал, что Ризо и Псаро взяли с Бейрута «контрибуцию», равную годовой подати, платимой городом турецкому султану[125]. Также было захвачено 10 торговых судов.

    13 июля «Греция» пришла в порт Ауза, а остальные суда отряда прибыли 19 июля 1772 г.

    Как видим, обычный пиратский или корсарский рейд.

    Примерно в то же время отряд Марка Войновича у стен турецкой крепости Лагос захватил 3 и сжег 6 торговых судов.

    8 июня из порта Ауза в Ливорно за графом А. Орловым отправился корабль «Ростислав». Орлов вернулся в Архипелаг лишь 14 августа 1772 г.

    Между тем по приказу императрицы зимой 1771/72 г. на Балтике начали собирать 4-ю Архипелагскую эскадру, командовать которой было поручено контр-адмиралу Павлу Васильевичу Чичагову. В составе эскадры было всего три корабля: 74-пушечный «Чесма», 66-пушечные «Победа» и «Граф Орлов». Интересно, что «Чесма» был заложен Петербурге 13 июня 1768 г. под названием «Св. Иоанн Креститель», а позже переименован в честь победы русского флота. Корабли «Граф Орлов» и «Победа» были построены в Архангельске и в июне — сентябре 1770 г. перешли на Балтику. Все три корабля осенью 1771 г. перевели в порт Ревель, поскольку он освобождался ото льда раньше, чем Кронштадт. И 8 мая 1772 г. эскадра тронулась в путь.

    Эскадра Чичагова шла существенно быстрее 1-й эскадры Спиридова и уже 5 июня вошла в Средиземное море. 16 июня корабли бросили якорь в порту Магон на Менорке. Там контр-адмирал получил приказ Орлова немедленно идти в Ливорно. Но Чичагов не смог или не захотел сразу выходить в море.

    Как писал сам П. В. Чичагов: «…недостаток пресной воды, некоторые поправления, а особливо большое число больных (367 чел.) принудили меня остаться на некоторое время в Магоне»[126].

    Прибыв 25 августа в Ливорно, контр-адмирал Чичагов сдал командование командиру «Графа Орлова» капитану 1 ранга М. Т. Коняеву и отбыл в Петербург. Обратим внимание, это уже был третий подряд адмирал (после Эльфинстона и Арфа), который прибывал с эскадрой в Архипелаг и затем отправлялся назад в Петербург. Сам адмирал П. В. Чичагов цитирует в своих мемуарах рескрипт императрицы на имя Орлова от 26 мая 1772 г.: «Поручая вам, по недостатку здесь при адмиралтействе в флагманах, возвратить сюда без потеряния времени и кратчайшим путем контр-адмирала Чичагова, ежели только по соединении его с флотом вы сами не будете иметь нужды в персоне его»[127].

    Орлов не терпел конкурентов и хотел иметь только ручных адмиралов, и матушка-государыня в рескрипте дала ему возможность самому решать, принимать ли нового адмирала, или гнать взашей. А то, что на Балтийском флоте «недостаток во флагманах» — чистейшей воды вранье. По прибытии Чичагова в Петербург он получил указ Адмиралтейств-коллегий: «Всемилостивейше повелеваем отправить контр-адмирала Чичагова в Донскую флотилию, которому и приказать явиться и быть в команде нашего вице-адмирала Сенявина. Екатерина. 4 ноября 1773 года»[128].

    26 августа эскадра Коняева вышла из Ливорно и двинулась в Архипелаг. Но уже через два дня в днище корабля «Победа» открылась сильная течь, и он был вынужден покинуть эскадру и идти в порт Ферайо на острове Эльбе на ремонт. 6 сентября корабль закончил ремонт и 29 сентября благополучно прибыл в базу русского флота — порт Трио на острове Парос.

    Оставшиеся два корабля 25 сентября подошли к острову Цериго и начали крейсировать между островами Цериго и Кандия в надежде захватить какое-либо судно.

    Турецкий флот в первой половине 1772 г. почти не мешал русским. Остатки султанского флота и новопостроенные корабли базировались на Константинополь и боялись выходить в Эгейское море. Султан попытался было купить 15 кораблей вместе с вооружением у Франции, но получил отказ. Основных причин было две — объективная и субъективная. Первая заключалась в том, что Франция интенсивно готовилась к войне с Англией. А вторая анекдотична — шестидесятилетний дряхлый Луи XV увлекся дитем панели, сделавшейся маркизой — 26-летней Жанной Дюбари. Красотке оказалось мало королевской опочивальни, и она полезла в политику, добившись отставки герцога Шуазеля, который уже более 10 лет руководил внешней политикой Франции и которого называли «кучером Европы», то есть главным политиком мира. В конце 1770 г. Шуазель получил отставку и был сослан в свое поместье. Место его по просьбе Дюбари получил герцог д'Эгильон — человек способный, но занятый не столько внешней политикой, сколько придворными интригами. Шуазель мог заставить короля вмешаться в русско-турецкую войну, ад'Эгильон — нет. Новый министр мог заявить русскому послу Хотинскому: «Мы сделали глупость, что позволили пройти вашему флоту». Но дальше болтовни он идти не хотел.

    Турецкие власти решили использовать против русских барбарейскую (тунисскую) эскадру, состоявшую из шести 30-пушечных фрегатов и 6 шебек, и дульциниотскую[129] эскадру, состоявшую из 47 фрегатов и шебек, вооруженных от 30 до 16 пушек.

    Обе эскадры были местными корсарскими формированиями, а не регулярными соединениями оттоманского флота. Никакой угрозы семидесяти четырем 66-пушечным русским кораблям их слабая артиллерия не представляла. Тем не менее, Орлов начал запугивать императрицу этими корсарскими отрядами. Якобы все эти суда должны были нагрянуть «нечаянным нападением» на русский флот и сжечь его. «Такие коварные с неприятельской стороны предприятия, производимые уже в действие, принудили меня принять оборонительное оружие», захватить нужные проходы и «отправить в разные места эскадры, а особливо против дульциниотов, морских разбойников, дабы не допустить оных к соединению с тунисцами», доносил Орлов Екатерине.

    К середине октября 1772 г. и дульциниотская, и барбарейская эскадры ничего не предпринимали против русских, к тому же еще действовало перемирие, заключенное на Дунае 19 мая (в Архипелаге оно действовало с 20 июля). Так что турецкие планы уничтожения русского флота и захвата «губернии», скорей всего, фантазия графа Орлова.

    16 сентября 1772 г. корсарская эскадра в составе фрегатов «Св. Николай» и «Слава», которыми командовали Иван и Марк Войновичи[130], полакр «Мадон» и «Ауза», а также шебеки «Забияка» пошли к острову Цериго, где должны были соединиться с кораблями Коняева и напасть на суда дульциниотов. 12 октября суда Ивана Войновича обнаружили в Парисском проливе «девять 30-пушечных фрегатов и 16 шебек». На самом деле это были не фрегаты специальной постройки, а вооруженные парусные купеческие суда. 16 октября отряды Ивана Войновича и Коняева соединились.

    19 октября фрегат «Слава», шебека «Забияка», полакра «Ауза» пошли в разведку. Вскоре они встретили несколько фрегатов и шебек дульциниотов. Как сказано в рапорте Орлова Екатерине, фрегаты несли «нейтральные флаги». Фрегаты подошли к дульциниотским судам. Капитаны дульциниотских судов не заподозрили обмана и даже поднялись на борт «Св. Николая», где выпили с Иваном Войновичем, считая его «славянским капитаном». Войнович выведал все, что хотел, и суда мирно разошлись. Затем разведчики вернулись к остальным судам, стоявшим у острова Занте.

    23 октября наша эскадра пошла к порту Патрас. 25 октября подул сильный встречный ветер, и эскадра три дня «лавировала» в Патрасском проливе, несколько раз вступая в безрезультатные перестрелки с дульциниотскими судами.

    26 октября близ Лепантского залива русские корабли «Граф Орлов» и «Чесма» вместе с корсарской эскадрой Ивана Войновича вступили в бой с девятью фрегатами и шестнадцатью шебеками, стоявшими на якоре у Патраса. Как писал авторский коллектив под руководством В. Н. Алексеева в составе 13 человек (где был один контр-адмирал, капитаны 1 и 2 рангов, один доктор и 4 кандидата наук): «Русский отряд вступил в неравный бой»[131].

    Еще ранее академик Е. В. Тарле писал: «Русская атака при таких условиях являлась делом не только рискованным, но прямо опасным»[132].

    На самом деле дульциниотские фрегаты представляли собой вооруженные торговые суда и не входили в состав регулярного флота, а тем более шебеки. Их могли бы легко расстрелять два русских корабля и без отряда И. Войновича.

    Ни дульциниотские корсары, ни их коллеги из отряда Войновича не оставили отчетов или мемуаров, почему мне придется ограничиться цитированием шканечного журнала корабля «Граф Орлов».

    10 часов.

    «В начале 10 часа с обеих крепостей и с неприятельского флота начали производить по нас пальбу, но мы, несмотря на страсть оной, надеялись на свое мужество и на помощь всевышнего Бога, чем себя охотно побуждали дать баталию и мы с эскадрою усиливали притти к неприятелю в ближнее расстояние, дабы наши пушки удобнее их вредить могли».

    11 часов.

    «В исходе 11 часа и выстрелом от нас из пушки сигналом велено лечь на якорь и вступить в бой с неприятелем. Вся эскадра лавировалась и поворачивали каждый особо как им было способно, стараясь только о том, чтоб притти на ближнее расстояние к неприятелю. Глубина по лоту 35–30–25 сажень, грунт — ил».

    12 часов.

    «В 1/2 12 часа приблизившись мы к неприятельскому флоту от ближнего к нам неприятельского фрегата 2 кабельтова более не было, хотя „Чесме“ и определено стать к крепости первой, но присмотря наш командующий, что на оной сделалось помешательство в управлении также и в парусах, и начала спускаться под ветр и надежды не предвидел от нея сделать успеха но на место оной приказано от командующего заступить самим и на глубине 20 сажень ил грунт убрав паруса положили якорь… и начата от нас по неприятельскому флоту, лежащему к крепости и в крепость куда только было удобно действовать сильно жестокая пальба с левого борта с обоих деков ядрами книпелями и картечью брандскугелями, а с „Чесмы“ и фрегата „Николая“ также сильно, а фрегат „Слава“ и шебека „Забияка“, находясь под ветром под парусами ближе к эскадре имели баталию с неприятелем куда их было можно с таким же успехом, что лучше ото всех желать не можно, а „Мадон“ и „Ауза“ будучи тогда вдали от нас под ветром не имели случая биться, в исходе часа увидели мы от нашей эскадрою сильной пальбы с неприятельских судов люди бросалися в воду и с великой торопливостью, иные съезжали на берег и по ним еще более от нас пальба происходила и сшибли в 6-х стоящего фрегата безань мачту и зажжен от наших брандскугелей… А в неприятельском флоте на многих уже шебеках и фрегатах на ближних к нам спущены флаги и вымпелы, в которых мы палили и оных оказалось, что те неприятельские суда от нашей эскадры побежденные сделались».

    Бежавший турецкий флот пробовал укрыться под защитой береговых батарей.

    Развязка боя, по существу уже решенного в пользу русских 26 октября, наступила 29 октября. Эскадра Коняева в этот день систематически громила артиллерией и поджигала брандскугелями сбившийся у берега, разбитый и совсем уже беспомощный турецкий флот.

    К 4 часам дня все было кончено. У русских потерь почти не было.

    Далее приведу детали из шканечного журнала корабля «Граф Орлов» (флагманского) за 29 октября:

    1 час.

    «В неприятельском флоте 8 фрегатов, из коих 1 горит, да 12 шебек. В 1/2 часа поворотили мы оверштаг на левый галс, и посланы от нас на шлюпках вооруженных с карказами для зажжения неприятельских побежденных нами судов кон-стапель Сукин под защищением шебеки „Забияка“, а после лейтенант Макензи и при нем небольшая егерская команда, и велено ему Макензи из неприятельских судов стараться привести к эскадре ежели можно, в 1 час поворотили мы оверштаг на правый галс, тогда по нас с обоих крепостей и со стоящих при южной крепости флагманского турецкого фрегата, из шабек происходила пальба из пушек и от нас противу их столь сильно и скоро что напоследок принудили неприятельские суда бой оставить, потом мы пошли к NW для отдаления от крепостей потому что примечено имеющимся течением в Лепанский залив нас сильно дрейфует.

    2 часа.

    В начале часа шебека „Забияка“, пришедши близко побежденных неприятельских судов и для очищения берега, чтоб шлюпкам безопаснее было зажигать суда, палила на берег и по судам из пушек, сие сделать от командующего нашего приказано было и зажжено видно от Патраса стоящие во 2-х шебек 1 шебек из 4-х и 5-х фрегатов 2, в 1/2 2-го часа отдали мы рифы и распустили брамсели, в 2 часа фрегат „Слава“ подходил к неприятельским побежденным судам же и для очищения берега дабы шлюпкам можно безопасно исправить дело палил из пушек и видно было лейтенант Макензи приставал в 7-х к стоящему от Патраса фрегату и отданы были нашими людьми на оном марсели, потом съехав со оного Макензи и в 9-х к стоящему фрегату им зажжен а в 8-х стоящей шебеке сам загорелся, а в 11-х стоящий фрегат, который еще прежде шел под парусами почитали мы брандером сам загорелся и свалившись в 10-х стоящею шебекой и оная от фрегата загорелась же, тогда ж с фрегата „Николай“ посланный барказ видно было приставал в 7-х к стоящему фрегату, а отъехав от оного к 2-й стоящей шебеки которая от их загорелась, а в 1-х стоящий фрегат с шебеки „Забияки“ видно посланным барказом зажжен»[133].

    За два дня, 28 и 29 октября, русские и корсары сожгли семь «фрегатов» и восемь шебек. Один «фрегат» успел втянуться в Лепантский залив, но был уже так поврежден, что на другой день затонул. Шесть шебек успели спастись бегством.

    Потери кораблей отряда Коняева оказались невелики. На «Чесме» был убит лейтенант Козмин, ранены лейтенант Лопухин и 5 матросов. На корабле «Граф Орлов» потерь не было. По судам отряда Ивана Войновича сведения отсутствуют.

    Русская эскадра с 29 октября по 4 ноября стояла у Патраса, а затем пошла к острову Цериго. Там 10 ноября от нее отделился отряд И. Войновича и пошел в крейсерство, а корабли Коняева 19 ноября присоединились к флоту, стоявшему на якоре у острова Миконо.

    Как уже говорилось, с турками 19 мая 1772 г. было заключено перемирие, которое действовало в Архипелаге с 20 июля. Согласно его условиям, турецкие военные корабли формально должны были оставаться в своих базах. Кроме того, турки в Архипелаге, то есть по берегам Эгейского моря, включая порты Малой Азии, были обязаны «судов не делать, а уже сделанные не спускать, спущенные же на воду не вооружать».

    Алексей Орлов потребовал от командиров русских судов и корсаров пресечь снабжение Константинополя продовольствием как на турецких, так и на французских судах. Он приказал разослать по средиземноморским портам Европы свой манифест, в котором предостерегал нейтральные нации от отвоза туркам провианта.

    В подтверждение своих слов Орлов 18 октября 1772 г. отправил к Дарданеллам эскадру С. К. Грейга. В ее составе были корабли «Победа», «Три Святителя», «Всеволод»; фрегаты «Надежда», «Африка», «Победа», «Парос», «Григорий», «Констанция» и бомбардирский корабль «Молния».

    Но Никита Панин напугал Екатерину угрозой появления французского флота в Средиземноморье, в результате чего 20 августа 1772 г. Орлов получил рескрипт императрицы, где содержалось требование пропускать в турецкие порты нейтральные суда с провиантом. Орлову ничего не оставалось, как выполнить приказ императрицы.

    Блокада русским флотом Дарданелл привела к большому росту цен на рынках Стамбула. Но голода там, увы, не было из-за подвоза провианта на французских судах и сухим путем с Балкан и Малой Азии, а также по Черному морю.

    29 ноября 1772 г. Алексей Орлов писал графу Панину, что задержал шесть французских судов, которые везли пшеницу в Константинополь. На борту их найдены турецкие письма и контракты, по которым шкиперы договорились с турками о перевозке султанского хлеба с румелийского берега в столицу. Но из-за навязанных ему императрицей ограничений французов пришлось отпустить в Константинополь, ограничившись устным предупреждением.

    Сейчас известно, что Франция не была готова к войне, и Екатерина допустила большую ошибку, пробив брешь в русской блокаде. Да и Орлов мог быть поумнее, и не только не наказывать корсаров за захват французских судов, а наоборот, пообещать им смотреть на все сквозь пальцы.

    22 октября 1772 г. четыре корсарских фрегата под Андреевским флагом в сопровождении русского бомбардирского корабля «Молния» внезапно напали на крепость Чесму на побережье Малой Азии. Был высажен десант в 530 человек. Но взять крепость не удалось, и ограничившийся разграблением окрестностей десант был принят на суда отряда.

    Рассказ о кампании 1772 г. я завершу приключением уже известного нам лейтенанта Панаиоти Алексиано. Ночью 9 сентября 1772 г. он на фрегате «Св. Павел» подошел к острову Станчио и высадил десант. Греки, воспользовавшись внезапностью, овладели небольшой турецкой крепостью Кеффано, где было взято 11 пушек. За это Екатерина II наградила Алексиано орденом Св. Георгия IV степени.

    23 сентября 1772 г. Алексиано на «Св. Павле» захватил у острова Родос турецкий трекатр (небольшое торговое судно).

    20 октября 1772 г. Орлов получил сведения, что перемирие с турками закончилось, но в Египте об этом не знали, так как с Константинополем не было связи по морю. И Алексиано на своем «Св. Павле» и с корсарской гребной фелукой, которой командовал грек Паламида, отправляется «за зипунами» к устью Нила. Замечу, что оба судна на походе шли без флагов, спасибо хоть «веселый роджер» не подняли. Как уже говорилось, фрегат «Св. Павел» — это торговое судно длиной 28,7 м и шириной 7,6 м. Орудийные порты были замаскированы. И фелука тоже ничем не отличалась от сотен таких же фелук, плававших в Восточном Средиземноморье. Таким образом, суда Алексиано, не вызвавшие никаких подозрений у египтян, спокойно вошли в гавань Дамиетты[134]. И уже в порту корсары открыли огонь. Остальное читатель может представить себе сам, вспомнив эпизоды из англо-американских фильмов, где пираты врываются в порты Карибского моря.

    Я же процитирую приглаженное и чуть романтическое изложение событий из донесения Орлова Екатерине II: «Как скоро начал он (Алексиано. — А.Ш.) подходить ближе и поднял на фрегате и фелуке российский флаг, то неприятель, будучи сим потревожен, произвел из судов и крепостных стен пушечную пальбу, однако и тем не мог защитить одного небольшого своего судна, которым вооруженная фелука легко овладела, а лейтенант Алексиано, пользуясь сим смятением, решился атаковать неприятеля в порте; почему, невзирая на производимый с трех сторон огонь, пошел он прямо в середину двух больших судов, где, бросив якорь, тотчас вступил в бой, который сперва продолжался с великою с обеих сторон жестокостью и отчаянием через 2 часа, а потом, увидя неприятель не малое число убитых и раненых из своего экипажа, а притом разбитие судов и появившуюся течь, начал бросаться в море для спасения жизни и на шлюпках, бар-казах и вплавь пробираться к берегам, чему и из других судов последовали экипажи, и сим решилось наконец сражение. Лейтенант Алексиано, по потоплении двух разбитых судов и по взятии фелукою несколько других мелких, удалился от крепостных пушечных выстрелов, стал на якорь на рейде и простоял тамо до другого утра в ожидании прибытия Селима-бея и других судов из Александрийского порта. 22 числа перед полуднем, увидя в море под турецким флагом идущее прямо к Дамианскому порту судно и считая, что на оном помянутый бей находится, изготовился к новому сражению и как скоро оное подошло ближе к фрегату, то Алексиано, подняв российский флаг, сделал несколько по нем выстрелов, а сия нечаянность бывшего на судне неприятеля столь сильно устрашила, что он без всякого сопротивления опустя флаг, отдался военнопленным и перевезен фелукою на фрегат и другие взятые в порту суда; в числе пленных был помянутый Селим-бей стремя главнейшими агами, разными другими офицерами и служителями, коих всех осталось 120 человек турков, на судне же найдено: Магометов штандарт, 7 знамен, 4 серебряные перья, значащие отличное турецких офицеров достоинство и заслуги, за которые жалует султанскими знаками, булов 4, топорков 3, щитов 3, большие литавры, 2 флага и 8 пушек с множеством разного оружия»[135].

    Обрадованный Орлов даже отказался от своей доли добычи, отдав ее Алексиано и его сподвижникам. Лишь знамена были отправлены в Италию, а оттуда — в Петербург.

    После приключений в Дамиетте Алексиано вместе с полакой капитана Паламидо до конца октября корсарствовал у сирийских берегов.

    Любопытно, что уже в советское время академик Е. В. Тарле поверил, а скорее, сделал вид, что поверил басням Орлова. Он писал о Дамиетте: «Полная победа настоящего героя Алексиано и его матросов», «огромно было значение Патрасской победы эскадры Коняева и Дамиеттской победы Алексиано»[136]. Позднее наши историки с завидным упорством переписывали перлы академика.

    Забавная история, хорошо характеризующая нравы как корсаров, так и местных турецких гарнизонов, произошла у берегов острова Кипр. У восточной оконечности Кипра находится маленький безлюдный остров Клидес, где в свое время крестоносцы построили замок Кастро Россо (Красный замок). Замок находился на высоких утесах, и его защищал приличный турецкий гарнизон численностью 130 человек.

    В 1772 г. славонец (увы, его имя история утаила), командир шебеки «Забияка», решил захватить Кастро Россо. Естественно, одна шебека сделать этого не могла. Тогда командир пошел на хитрость: захватил греческих рыбаков с Кипра и подробно допросил их о замке. Спросил и о глубинах, могут ли близко подойти к крепости бомбардирские и 66-пушечные корабли, и т. д. А в заключение пообещал повесить рыбаков, если они хоть слово скажут о своем пребывании на шебеке. Мол, шебека послана на разведку, а через три дня здесь будет весь флот с самим Орловым.

    Как и следовало ожидать, греки, вернувшись, раззвонили по всей округе, что, мол, идет русский флот. В ту же ночь турецкий гарнизон на малых судах бежал, и не на Кипр, отделенный узким проливом в несколько километров, а аж в малоазиатский порт Караманию в 130 км. Причем все пушки и припасы были оставлены турками в целости и сохранности.

    Так команда «Забияки» без боя овладела Кастро Россо, и до конца войны остров Клидес был базой греческих корсаров.

    В1773 г. русский флот вел себя довольно пассивно. Орлов было приказал Спиридову не пропускать любые нейтральные суда в Дарданеллы, но Совет из Петербурга его одернул, написав Орлову, что это может удержать турок не только от заключения перемирия, так нужного для России, но и повернуть против малочисленного русского войска все силы, и втянуть Россию в новую войну с «ненавиствующими нам» французами.

    Опять же, Орлов не догадался дать полную свободу рук греческим корсарам, а начал обличать их перед Екатериной и всем «мировым сообществом».

    Русский же флот, поддерживая блокаду в зимнее время, понес тяжелую утрату. 7 февраля 1773 г. корабль «Азия» вышел с острова Миконо к острову Имбро и пропал со всем экипажем. Погибли капитан 1 ранга Н. В. Толбухин и еще 438 человек. У острова Миконо нашли лишь бизань-мачту и несколько обломков корабля.

    Орлов попытался добиться хоть какого-то успеха и приказал захватить остров Станчо, который в античные времена, как и сейчас, назывался Кос. Станчо принадлежит к группе островов Южные Спорады и отделен от полуострова Малая Азия проливом шириной всего около 5 км. Длина острова 40 км, наибольшая ширина 10 км. На Станчо в то время проживало 60 тысяч жителей.

    Для операции против острова Станчо была направлена 2-я дивизия кораблей — «Св. Георгий Победоносец», «Три Святителя», «Саратов» и «Три Иерарха»; фрегаты «Северный Орел», «Соломбал»[137], «Тино», «Победа»; бомбардирские суда «Гром», «Страшный», «Молния»; полака «Патмос» и 7 трекатр. На корабли был посажен десант. Командовал эскадрой контр-адмирал А. В. Елманов[138].

    29 июля эскадра Елманова подошла к Анатолийскому берегу, к местечку Ангелло, и высадила десант албанцев[139]. Им навстречу вышли 100 турок (регулярных войск, а скорее всего местных жителей). Албанцы убили 40 человек, а остальные разбежались. Десантники сожгли 7 магазинов с хлебом и мельницу и вечером того же дня благополучно вернулись на суда.

    Затем эскадра отправилась к острову Станчо (Косу). Подойдя к острову, Елманов разделил эскадру на две части. Отряд под командованием капитана 2 ранга С. П. Хметевского, командира «Трех Святителей», в составе кораблей «Три Иерарха», «Три Святителя», фрегатов «Северный Орел» и «Победа» был отправлен для блокады острова Станчо. А с остальными судами Елманов двинулся к турецкому городу и крепости Будрум[140], расположенному на одноименном полуострове на Анатолийском берегу, напротив острова Станчо.

    Будрум — это турецкое название греческого города Галикарнас, известного еще в V в. до н. э. Именно там царь Мавсол (Мавзол) построил себе первый в мире мавзолей. Мощную каменную крепость Св. Петра построили в 1492–1522 гг. рыцари иоанниты, но, увы, в начале 1523 г. ее захватил турецкий султан Сулейман II Великолепный.

    30 июля отряд Елманова подошел к крепости. Вперед выдвинулись три бомбардирских корабля, которые открыли огонь из гаубиц и мортир. Через час на восточный берег залива у крепости высадились 4 албанских батальона (4 майора и 919 человек), а также отряд славонцев (101 человек) под командованием графа Ивелича, то есть всего 1020 человек.

    На следующий день, 31 июля, ранним утром туда же были высажены русские пехотные и артиллерийские подразделения, всего 1452 человека, и семь 3-фунтовых единорогов. Причем единороги были сравнительно легкие — всего 340 кг, и солдаты их перетаскивали по берегу вручную, без конной тяги. Командовал русским десантным отрядом инженер-майор Матвеев.

    На берегу у места высадки был оставлен подпоручик Радилев с тремя единорогами и 80 солдатами. Остальные двинулись к крепости. Целями десанта были захват острова и уничтожение стоявшего в заливе турецкого фрегата. Возможно, это был и не военный фрегат, а торговое судно с парусным фрегатским вооружением. Во всяком случае, фрегат не стрелял ни по десанту, ни по кораблям.

    Однако из-за сильного ружейного и артиллерийского огня турок обе задачи выполнить не удалось. По пути русские сожгли две турецкие полу галеры, одну фелуку и магазин с адмиралтейскими припасами. Албанцы же основательно пограбили несколько жилых кварталов Будрума. После этого десант благополучно был принят обратно на суда.

    В полдень контр-адмирал Елманов решил атаковать 13-пушечную батарею на западном берегу Будрумского залива, которая своим огнем мешала нашим гребным судам войти в залив «для сожжения упомянутого фрегата». Немедленно на западном берегу залива были высажены все 4 албанских батальона и славонцы. Но батарею взять не удалось, а на следующее утро появились большие «скопища» турок, и десантники начали отход. В ходе операции албанцы сожгли Зефирбееву деревню, усадьбу какого-то важного турка и 5 мельниц. Русские потеряли 21 человека убитыми и 25 ранеными.

    Все три дня бомбардирские корабли работали по крепости бомбами, брандскугелями и карказами[141]. В крепости и в городе были заметны значительные разрушения и многочисленные пожары. «Гром» даже добился двух попаданий 5-пудовыми мортирными бомбами в турецкий фрегат. На нем вспыхнул пожар, но вскоре команде удалось потушить его.

    5 августа эскадра Елманова ушла от анатолийских берегов и в тот же день подошла к острову Станчо, где соединилась с отрядом Хметевского. На следующий день, 6 августа, бомбардирские суда «Гром» и «Страшный» подошли как можно ближе к турецкой цитадели главного города острова. Бомбардирский корабль «Молния» подойти к острову не смог из-за противного ветра и сильного течения.

    В тот же день на берег были высажены иррегулярные части: 1020 албанцев и славонцев — участников высадки в Будруме, и еще 190 албанцев с судов Хметевского. Затем высадились русские солдаты под командованием инженер-майора Матвеева с семью 3-фунтовыми единорогами и две роты морской пехоты (как тогда говорили, «из морских солдатских батальонов»).

    В первый день высадки десантники отбросили турок и заняли плацдарм у крепости. Но на следующий день большие силы турок контратаковали албанцев и русских. Согласно отчету Елманова, туркам удалось переправить на остров около 5 тысяч солдат. Кроме того, была мобилизована мусульманская часть населения. В ходе жестокого боя албанцы понесли тяжелые потери. Был убит майор Якумати, а майор Стата тяжело ранен и умер на следующий день. Командование над иррегулярными войсками принял майор Константин Георгиев, но и он почти сразу получил ранение. Албанцы, понеся тяжелые потери, бросились бежать.

    Русская пехота оказалась в тяжелом положении. Майор Матвеев был ранен в левую ногу и передал командование майору Черемисову. Через несколько минут и Черемисов был ранен. Русские солдаты понесли его на руках, но туркам удалось отбить майора и взять в плен. Туркам достались и шесть 3-фунтовых единорогов.

    Когда отступающие десантники приблизились к берегу, корабли и фрегаты открыли по туркам огонь ядрами и дальней картечью. По русским данным, огнем корабельной артиллерии было уничтожено до 100 человек кавалерии противника.

    Неудаче десантников способствовала еще и страшная жара, от которой плохо становилось не только русским, но и албанцам и грекам.

    Потери десанта составили 86 человек убитыми и 76 человек ранеными, из которых умерло 32 человека. Я цитирую отчет Елманова, из которого неясно, о каких потерях идет речь, то ли только русских, то ли общих.

    Причиной неудачи в Будруме и поражения в Станчо явилась преступная легкомысленность графа Орлова, которому Спиридов и Елманов просто не рисковали возражать. Вспомним, скольких адмиралов граф вытурил из Архипелагской эскадры. Прошлые неудачи на Лемносе и в других местах ничему не научили его. Орлов не учел того, что деревянным кораблям трудно бороться с противником, засевшим в каменных крепостях. Ядра 36-, 24- и 36-фунтовых пушек были малоэффективны при действии по толстым каменным стенам турецких крепостей, особенно при действии с большой дистанции.

    Чтобы подавить огонь крепостной артиллерии, Орлову надо было иметь не три, а тридцать или, по крайней мере, пятнадцать бомбардирских кораблей. Десантные операции проводились, как правило, летом при тихой погоде и вблизи баз на Паросе, поэтому высоких мореходных качеств от бомбардирских кораблей не требовалось. И можно было переделать под бомбардирские корабли греческие корсарские суда или, по крайности, купить суда в Ливорно. Переделка была очень проста. Требовалось подкрепить палубы в местах установки мортир. 5- и 3-пудовые мортиры можно было прислать из России, где их имелось больше чем достаточно, а можно было и закупить в Англии, Ливорно, Венеции или Триесте.

    Огонь 15–30 бомбардирских судов, то есть 40–90 5-пудовых мортир мог в течение светового дня подавить сопротивление любой турецкой крепости в Архипелаге.

    Орлов не учитывал способность турок перебрасывать на острова подкрепления на малых гребных судах, а также участия в бою мусульманского населения, которое отчаянно дралось за свои дома и жизнь своих близких. Турки прекрасно знали, что будет с ними после прихода албанцев (греков).

    В состав эскадры следовало привлекать побольше гребных корсарских судов, чтобы обеспечить с моря полную блокаду атакуемой крепости.

    Глава 6. Упразднение губернии

    В первой половине 1774 г. русский флот крупных операций не производил, а корсары под Андреевским флагом баловались помаленьку. Документы на сей счет сохранились лишь обрывочные, и оценить ущерб, нанесенный корсарами, невозможно. По сему поводу есть лишь отдельные сообщения:

    31 января 1774 г. шебека «Забияка» и галера «Унионе» отправились из Аузы к острову Цериго и захватили там какие-то мелкие суда.

    27 февраля адмирал Спиридов, окончательно сдав дела вице-адмиралу Елманову, на корабле «Европа» в сопровождении фрегата «Григорий» и бомбардирского корабля «Страшный» отправился в Ливорно, куда и прибыл 17 марта.

    12 марта на крейсерство к острову Имбро вышли фрегаты «Северный Орел», «Африка» и «Тино».

    31 мая 1774 г. шебека «Забияка» имела бой с «корсарским судном» у берегов Кипра. После перестрелки противники разошлись в разные стороны. На «Забияке» убит один человек и ранено трое. Поскольку в документе не указана национальность «корсарского судна» (если бы это были турки, то уж написали бы обязательно), то это был конкурент-грек, оспаривавший у «Забияки» «зону влияния».

    В ночь на 30 мая 1774 г. лейтенант Марк Войнович на фрегате «Слава» в сопровождении двух шебек и двух полугалер вошел в Хиосский пролив и высадил на азиатском берегу 130 греков-ипсариотов (уроженцев острова Псаро) под командованием капитана Варнача. Ипсариоты убили свыше 50 турок и захватили 4 пушки. Две медные и одну чугунную пушки греки доставили на борт фрегата, а одну большую чугунную пушку заклепали и сбросили в море. Затем отряд Войновича отправился крейсировать в Митиллинский пролив.

    Несколько слов стоит сказать и о капитане Варначе. На самом деле его имя было Варвакис. Он был уроженцем острова Псаро и еще до войны промышлял пиратством, за что греки называли его капитаном. В 1770 г. Варвакис вместе со своей 20-пушечной полакрой присоединился к эскадре Алексея Орлова. Екатерина присвоила ему звание поручика, но все по-прежнему звали Варвакиса капитаном. После окончания войны Варвакис продолжал пиратствовать в Эгейском море. Туркам каким-то образом удалось его схватить и заключить в Семибашенный замок. Капитана ждала казнь, но его выручил русский посол в Стамбуле. Судно же Варвакиса прошло Проливы и прибыло в Еникале вместе с греками, желавшими переселиться в Россию.

    По прибытии в Россию Варвакис был принят императрицей, от которой он получил тысячу червонцев и право беспошлинной торговли на 10 лет.

    Но все это будет позже. А пока 13 июня 1774 г. лейтенант Панаиоти Алексиано на фрегате «Св. Павел» вместе с двумя полугалерами «Зижига» и «Лев» отправился на крейсерство к Дарданеллам. 26 июня Алексиано высадил 160 корсаров на небольшой остров Карыбада (Мекасти), находящийся в заливе Декария у румелийского берега. Навстречу корсарам выбежала толпа турок с одной пушкой. Но греки их рассеяли и захватили пушку.

    Затем корсары осадили небольшую каменную крепость с пятью башнями. После небольшой перестрелки ее гарнизон капитулировал с условием, что туркам разрешат без оружия на лодках переправиться на румелийский берег. Корсары выполнили свои обещания, и начальник крепости Сардар Мустафа-ага Каксарли с пятьюдесятью турками отправился к европейскому берегу. Греки перегрузили на «Св. Павла» взятые в крепости 15 пушек калибра от 3 до 14 фунтов, 4200 ядер, 40 бочек с порохом и иные припасы. На берегу корсары сожгли 4 фелуки, а в крепости — все дома обывателей и на том отбыли восвояси.

    На фоне неудач русского флота на Станчо и в других местах это был как никак успех, и адмирал Елманов всем 257 корсарам, составлявшим команды «Св. Павла» и полугалер, приказал выдать по одному червонцу.

    В июне 1774 г. отряд Марка Войновича подошел к острову Эмброу, где получил «контрибуцию» скотом, а сверх того хлеба на 4000 пиастров. Затем Войнович взял на островах Самодраки (Самотраки) 50 быков и 200 баранов.

    Одновременно отряд капитан-лейтенанта Псасора на островах Шкат-Скапель и Полидром собрали «контрибуцию» хлебом и дровяным лесом для флота.

    6 июля к острову Тассо за корабельным лесом прибыли корабль «Саратов», фрегат «Улисс», пинки «Венера» и «Сатурн», полака «Св. Екатерина» и ландра «Донец». Понятно, что столь внушительная эскадра нужна была не для борьбы с противником, благо, на острове не было турок и выход турецкого флота из Дарданелл не ожидался. Просто заготовка леса шла «хозяйственным способом», и нужны были матросы для использования в качестве рабочей силы.

    25 июля к русской эскадре Елманова, стоявшей у острова Тассо, подошла турецкая полугалера с белым флагом. На ней прибыли майор Белич (серб на русской службе) с письмом от фельдмаршала Румянцева, в котором говорилось, что 10 июля был заключен мир с турками. Кампания в Архипелаге закончилась.

    Кючук-Кайнарджийский мир был следствием истощения сил обеих сторон. Хотя, разумеется, положение воюющих сторон было неравным. Передовые русские отряды были в 250 км от Константинополя. Ресурсы Оттоманской империи были истощены, а в России, как справедливо писала Екатерина, были области, где и не слышали о войне. Но и у России к лету 1774 г. были большие проблемы. Польские дела не были окончательно урегулированы, и никто не представлял, сколько сил и средств потребуют они от России. А главное, в России свирепствовала пугачевщина. Советские историки в восстании Пугачева акцентировали упор на классовой борьбе крестьянства и помещиков. Это отчасти правильно. Но нельзя сбрасывать со счетов и то, что формально в России не было законной власти. Де-факто матушка Екатерина сделала для России не меньше, чем Петр Великий, и при этом обошлась без свирепого террора Петра. Но де-юре на престоле сидела немецкая принцесса, убившая своего мужа — законного русского императора Петра III. Это не могло не сказываться на поведении всех сословий русского общества — дворян, купцов, духовенства и крестьян. Недаром почти везде духовенство встречало Пугачева колокольным звоном. Дворянство, по понятным причинам, неохотно шло к Пугачеву, но зато с 1762 по 1774 г. было несколько дворянских заговоров с целью свержения Екатерины. Другой вопрос, что императрица подавляла их без казней (за исключением Мировича). Она тихо отправляла заговорщиков кого на Камчатку, кого в фамильную деревню, а кому затыкала рот деньгами и поместьями. Итак, у Екатерины было не меньше оснований мириться, чем у Абдул-Хамида.

    Кайнарджийский договор включал в себя двадцать восемь открытых и две секретные статьи (артикула).

    Крымское ханство становилось полностью политически независимым. В артикуле 3 говорилось: «Все татарские народы: крымские, буджатские, кубанские, едисанцы, жамбуйлуки и едичкулы без изъятия от обеих империй имеют быть признаны вольными и совершенно независимыми от всякой посторонней власти, но пребывающими под самодержавной властью собственного их хана чингисского поколения, всем татарским обществом избранного и возведенного, который да управляет ими по древним их законам и обычаям, не отдавая отчета ни в чем никакой посторонней державе, и для того ни российский двор, ни Оттоманская Порта не имеют вступаться как в избрание и в возведение помянутого хана, так и в домашние, политические, гражданские и внутренние их дела ни под каким видом».

    Однако турецкий султан оставался духовным главой крымских татар.

    К России отошли ключевые крепости Керчь, Еникале, Кинбурн и Азов. Россия получила всю территорию между Бугом и Днепром, Большую и Малую Кабарду. В договор было включено условие, в силу которого Россия приобрела «право заступничества за христиан в Молдавии и Валахии». Султан признал императорскую (падишахскую) титулатуру русских царей.

    В секретный протокол был включен пункт о выплате Турцией России контрибуции в 4,5 млн. рублей. Этот пункт носил, скорее, престижный характер, а контрибуция была символической. Только за один 1771 г. Россия потратила на войну 25 млн. рублей. Между прочим, в 1773 г. Обрезков требовал у турок контрибуцию в 40 миллионов рублей.

    Понятно, что наиболее важным моментом во взаимоотношениях с Турцией была свобода торгового мореплавания и возможность держать военные суда в Черном и Средиземном морях.

    В 11-й статье трактата о мире было записано: «Для выгодности и пользы обеих империй имеет быть вольное и беспрепятственное плавание купеческим кораблям, принадлежащим двум контрактующим державам, во всех морях, их земли омывающих, и Блистательная Порта позволяет таковым точно купеческим российским кораблям, каковы другие государства в торгах в ее гаванях и везде употребляют, свободный проход из Черного моря в Белое, а из Белого в Черное, так, как и приставать ко всем гаваням и пристаням на берегах морей и в проездах, или каналах, оные моря соединяющих, находящимся».

    Русские купцы Англии и Франции, «в наибольшей дружбе с нею пребывающие», могли «привозить и отвозить всякие товары и приставать ко всем пристаням и гаваням как на Черном, так и на других морях лежащим, включительно и Константинопольские».

    В договоре не было ни слова о праве России держать военный флот на Черном море. Ноне было и запрета строить военные корабли. Вместе с тем текст договора давал определенные основания строить и держать их, хотя бы для конвоирования купеческих судов. Договор распространял на Россию права Франции и Англии, «и капитуляции [соглашения] сих двух наций и прочих, яко бы слово до слова здесь внесены были, должны служить во всем и для всего правилом, равно как для коммерции, так и для купцов Российских…»

    Между тем эти «капитуляции» предусматривали легкое артиллерийское вооружение самих купеческих кораблей (4–6 пушек) и конвой военных судов среднего класса.

    Этот пункт договора юридически давал право русским военным судам свободно плавать по всему Средиземному морю, и плавать куда угодно, хоть к Константинополю, так как суда Англии и Франции имели такое право. Однако русские военные суда не могли пройти южным, Дарданелльским проливом и пристать у Константинополя.

    Ряд отечественных историков, в том числе В. Шеремет, трактуют Кайнарджийский договор как «самый обширный и детализированный их всех русско-турецких договоров».

    Автор же склонен считать этот договор наспех состряпанным перемирием. Договор не только не решал ни один вопрос. Отношения между Турцией и Россией оставались метастабильными, то есть любая мелочь могла вызвать лавину взаимных претензий и, соответственно, войну.

    Выполнение многих артикулов договора было нереальным. России не запрещалось иметь флот, но ему негде было базироваться (мы уже говорили о невозможности базирования больших кораблей в Азове и Таганроге).

    Строгое и точное выполнение обеими сторонами артикула 3 по Крыму неизбежно вызвало бы возвращение Крыма под влияние Порты, то есть — к довоенной ситуации.

    Заключение Кючук-Кайдарджийского мира принесло не облегчение, а тревогу и беспокойство русскому флоту в Архипелаге — всем, от вице-адмирала Елманова до простых матросов.

    Подписавший договор фельдмаршал Румянцев, хотя и был великим полководцем, мало понимал в морских делах и согласился с турецким требованием, чтобы русский флот ушел из Архипелага в течение трех месяцев.

    Начнем с того, что не менее 40 % русских судов нуждались в ремонте. Ведь турки не разрешили русскому флоту идти на родину самым коротким путем — через Проливы в черноморские порты. По условиям мирного договора все военные суда должны были идти обратно на Балтику вокруг Европы. А такое плавание не сравнить с крейсерством в Эгейском море в 200–300 км от главной базы. Большинство судов подлежало ремонту, а многие вообще не могли идти. Но это полбеды. Главное — надо было эвакуировать целую «губернию» с администрацией, Адмиралтейством, госпиталями и другими казенными учреждениями, сухопутные войска и т. д. Жители более двадцати греческих островов приняли русское подданство, на стороне России воевали многие тысячи греков, албанцев, славонцев и других народов. Как быть с ними? Мы помним, что в первые два-три года войны Екатерина ставила перед дипломатами цель: добиться на мирных переговорах закрепления «губернии» за Россией. И это греки хорошо знали. А вот теперь их предали.

    Русские власти попытались исправить ситуацию с союзниками различными полумерами. Во-первых, предоставили возможность желающим переселиться в Россию. Во-вторых, в статьях Кючук-Кайнарджийского мира содержалось обязательство султана не мстить союзникам русских из числа османских подданных.

    По Кючук-Кайнарджийскому миру Россия получила право учреждения консульств в Османской империи. Почти все консульства были учреждены в южной части Балкан, в городах и на островах Греции: в Салониках, Патрах (Пелопоннес), Арте (Эпир), на Негропонте (Эвбее), Хиосе, Родосе, Крите, Миконосе, Самосе, Санторине, а также в Смирне (Измире), на азиатском берегу Эгейского моря и на Кипре. Консульства были учреждены и на находившихся под венецианским господством островах — Корфу, Закинфе и Кефаллинии. Замечу, что больше Россия никогда не имела столь обширной консульской сети в Греции, как в екатерининскую эпоху.

    Консульства должны были следить за выполнением турками своих обязательств и по мере возможности защищать греков. Об этом свидетельствует греческий писатель Адамантиос Корис, живший во Франции и вовсе не принадлежавший к числу поклонников Екатерины II. В 1803 г. он писал: «Русские консулы по славному для России мирному трактату, к которому императрица успела принудить турок, приобретши право на некоторое во всех странах Турции диктаторское самовластие, часто исторгали греков из мстительных рук правительства, представляя будто они вступили в подданство или служили под начальством русских»[142].

    В Россию греки, славонцы и албанцы ехали тремя путями: морским вокруг Европы в Петербург, сухопутным через Австрию и морским через Константинополь.

    17 октября 1774 г. из порта Ауза на Балтику отправилась 1-я дивизия Архипелагского флота в составе кораблей «Св. Великомученик Исидор», «Александр Невский», «Дмитрий Донской», «Мироносец» и фрегата «Св. Павел». Командовал эскадрой контр-адмирал С. К. Грейг. «Св. Павел» более чем на год встал на ремонте Ливорно, а остальные корабли пошли домой. К их плаванию мы вернемся позже.

    12 декабря 1774 г. из Аузы ушла 2-я дивизия в составе кораблей «Ростислав», «Саратов», «Граф Орлов»; фрегатов «Помощный», «Запасной» и бомбардирского корабля «Страшный». Командовал дивизией контр-адмирал К. М. Базбаль. Он повел корабли мимо Ливорно — столь любимого места длительных стоянок, и 19 августа 1875 г. прибыл в Кронштадт.

    13 марта 1775 г. из Аузы ушел одиночный фрегат «Надежда». Капитан М. Г. Кожухов благополучно привел его в Петербург 15 октября. Фрегаты же «Минерва» и «Григорий» ушли из Средиземного моря на Балтику в 1774 г., еще до окончания войны.

    Ряд кораблей и судов можно было отремонтировать и послать в Россию, но на это требовалось время, лес и мастеровые, а последних в Аузе как раз и не хватало. А главное, хотя Елманов и растянул эвакуацию «губернии» на 10 месяцев вместо трех положенных, но все равно времени на ремонт всех судов не хватало. В результате корабли «Св. Иануарий», «Три Святителя», «Не тронь меня», фрегаты «Надежда Благополучия», «Накция» и «Делос», бомбардирский корабль «Гром» и ряд других судов были сданы на лом в порту Ауза.

    По Кючук-Кайнарджийскому миру Россия впервые получила возможность проводить свои торговые суда через Проливы. Этим и решил воспользоваться вице-адмирал Елманов и отправил ряд корсарских судов под торговым флагом (нынешним триколором) через Проливы на Черное море. Этим решалось сразу две проблемы: доставка на Черное море судов, которые можно было использовать в военных целях, и оперативная доставка на новое место жительства тысяч греков и албанцев.

    С марта по май 1775 г. под торговым флагом России через Проливы прошли фрегаты «Архипелаг», «Тино», «Победа», «Св. Николай» и «Слава», полаки «Патмос», «Св. Екатерина», № 53 и № 55. Более мелкие суда с греками приходили в Константинополь под видом каботажных судов, что-то там продавали, что-то покупали, а затем шли в Черное море.

    Фрегат «Слава» привез греков в Крым, а затем вернулся в Аузу, но из-за повреждений сделать второй рейс не смог и был в 1776 г. продан налом в Ливорно.

    Фрегат «Победа», везший греков в Балаклаву, разбился 5 сентября 1775 г. у входа в Балаклавскую бухту, но вся команда и пассажиры были спасены.

    Интересно, что турки очень внимательно следили за судами, проходившими Проливы. Как видим, они пропустили все военные (корсарские) суда, обращенные в 1769–1772 гг. из греческих торговых кораблей, но категорически отказались даже впустить в Дарданеллы «Северный Орел» — фрегат, специально построенный для военных целей, и ему пришлось плыть вокруг Европы.

    Екатерина II «во внимание к приверженности греков и албанцев к России и оказанных услуг» указом от 28 марта 1775 г. на имя графа Орлова-Чесменского — инициатора принятия греков и албанцев на службу — повелела предпринять меры для устройства новых переселенцев, отведя им земли возле перешедших к России крепостей Керчь и Еникале.

    Эти переселенцы получили большие льготы, и им разрешено было из своей среды составить войско, названное Албанским. Причем войско это было обязано служить лишь во время войны. Но в том же году, 5 августа, по предложению Потемкина Екатерина отменила это правило, поскольку переселенцы, большей частью греки, пожелали нести службу и в мирное время.

    И императрица утвердила проект об учреждении особого Греческого пехотного полка со штатным составом в 1762 человека. Полк состоял из 12 рот, или экатонтархий, которым предполагалось дать исторические названия: Афинская, Спартанская, Фивская, Коринфская, Фессалийская, Македонская, Микенская, Сикионская, Ахайская, Ионическая, Эпирская и Кефалонийская.

    Как уже говорилось, основанную русскими школу для греческих детей в начале 1775 г. перевезли в Петербург и поместили в организованную при Артиллерийском корпусе греческую гимназию (позже корпус). Всего прибыли 103 человека, из них 46 учеников и 57 родителей и учителей. 17 апреля 1775 г. был утвержден устав нового учебного заведения, названного «Корпус чужестранных единоверцев».

    В учебный план были включены предметы, преподаваемые в Сухопутном кадетском корпусе: языки русский, французский, немецкий, итальянский, греческий и турецкий; арифметика, алгебра, геометрия, история, география, рисование; танцам обучали в младших классах. По окончании «общего учения» учащиеся должны были поступить в высшие классы. Одаренных учащихся или имевших склонность к морской, артиллерийской или инженерной службе предполагалось отсылать в морской и артиллерийский корпуса.

    После ухода русских столица «губернии» порт Ауза, да и весь остров Парос быстро пришли в первоначальное состояние. И русские, и греки постепенно забыли о происходивших там событиях, и уже в 1922 г. русские моряки избизертской эскадры, оказавшись случайно на острове, не смогли обнаружить никаких следов пребывания там русских в 1770–1775 гг. Местный историк-краевед Фанориус Алимпрандис утверждает, что на месте братского кладбища русских, снесенного «довольно давно», ныне построен отель «Порто Парос». А у островка Аналипсис в бухте Наусса, где был русский госпиталь, лежит на грунте русский корабль.

    С 1991 г. началось новое «вторжение» русских на остров Парос, точнее — «новых русских». Рекламы турфирм зазывают клиентов: «уютные бухты с золотым песком», «в многочисленных ресторанах можно отведать специальные блюда экзотико-франко-американской кухни. Любителям потанцевать также скучать не придется — здесь огромный выбор дискотек, работающих до утра». «Однако в Парос интересно приехать и с познавательной целью. Если вам захочется погулять по городу, посетите Цитадель — развалины венецианской крепости и осмотрите замечательный алтарь церкви Св. Константина, построенной на месте храма Деметры».

    Разумеется, о событиях 1770–1775 гг. в рекламных проспектах для новых русских нет ни слова. Об этом все напрочь забыли.

    А как же насчет нынешней моды на «возвращение утраченного»? Мало кто вспоминает русских моряков, впервые в истории отправившихся в далекий поход и на 5 лет сделавших Восточное Средиземноморье русским морем. Это, скорее всего, потому, что их нельзя использовать в пропаганде «обличения большевизма».


    Примечания:



    1

    Говоря о Древнерусском государстве, я с некоторых пор стал избегать антиисторического термина «Киевская Русь» или «Киевское государство», дабы не подыгрывать «самостийникам» — мошенникам от истории. В IX–XVIII вв. ни у нас, ни за границей не был известен термин «Киевская Русь». Его ввели русские историки в XIX в. как удобную метку.



    9

    Там же.



    10

    Drake K. «Die Burg Hameenlinna im Mittelalter», 1968, s. 11; «Mika oli Vanain Iinna?» — In: Arx Tavastica. Hameenlinna, 1967,s. 24–38; Juva E., Juva M. «Suomen kansan historia», Helsingissa, 1964, s. 151.



    11

    Новгородская летопись говорит о «детинце»:

    «…бяше бо место велми силно, твердо, на камени высоце, не имея приступу ниоткуду же».



    12

    Лойва — легкое речное гребное судно; шнек — морское судно, обычно использовалось как грузовое.



    13

    Marscalcus regni — высшее воинское звание в Швеции в XIII–XV вв.



    14

    Ладулос — амбарный замок (швед.).



    92

    Правда, часть денег ушла на замятие вопросов по Польше.



    93

    Рейс-эфенди — министр иностранных дел в Османской империи.



    94

    Фрегат — трехмачтовое парусное военное судно с полным парусным вооружением. Нес от 30 до 60 пушек на нижнем деке и верхней палубе. Принципиальной разницы между большими фрегатами и малыми кораблями не было. В ряде флотов мира, включая русский, встречались и гребные фрегаты. Основным движителем их был парус, но при необходимости использовались и весла. Огневая мощь и мореходность гребных фрегатов были заметно хуже, чем у обычных фрегатов. Гребные фрегаты предназначались в основном для огневой поддержки гребных судов в прибрежных водах.



    95

    Торговый флаг — это современный Государственный флаг Российской Федерации. В царствование Александра III его сделали государственным флагом России.



    96

    Коковцев М. Г. Описание Архипелага, СПб., 1786.



    97

    Это ранг числа, фактически на нем могло стоять несколько меньше или несколько больше пушек.



    98

    Пинк — торговое судно, которое в Средиземном море часто называли барк. Пинк нес обычно 3 мачты с косыми, реже прямыми парусами. Характерное отличие — наклон крайних мачт в сторону носа (фок-мачта) и кормы (бизань-мачта).



    99

    Пакетбот — от английского «почтовое судно». Предназначено для посыльной службы, перевозки почты и пассажиров. Для самообороны пакетботы имели до 16 пушек малого калибра.



    100

    Корабль — парусное военное судно, несло 3 мачты с прямыми парусами. Корабли с XVII до середины XIX в. являлись основной силой военно-морских флотов. Они имели от 50 до 100, а в XIX в. до 130 орудий крупного и среднего калибра, которые располагались на одной-трех закрытых палубах (деках) и на открытой палубе. В русском флоте к началу царствования Екатерины II максимальный калибр был 36 фунтов (172 мм) для пушек и 1 пуд (196 мм) для единорогов. Минимальным калибром были 8- или 6-фунтовые пушки. Пушки меньших калибров и Кугорновы мортиры в счет не шли, их устанавливали в различных местах корабля по мере необходимости или переставляли шлюпки и барказы корабля. С середины XIX в. повелось кораблем называть любое крупное судно. А в начале XX в., после появления «Дредноута» броненосцы дредноутного типа и старые броненосцы были переклассифицированы в линейные корабли. К сожалению, с середины XX в. стали применять термин «линейный корабль» к кораблям XVIII–XIX вв. Иногда не видят разницы между карронадой, пушкой и мортирой, и вместо того чтобы применить к их совокупности общее понятие «орудие» или «артиллерийское орудие», они всех их записывают в пушки. Точно так же шебеки, бриги и галеры в XVIII в. — это не корабли, а их совокупность в русском языке обозначается четко и ясно — суда.



    101

    Он же в разных документах — Витало или Витула.



    102

    Галера — одно из древнейших гребных судов Средиземного моря. Главное назначение галеры — ведение боевых действий. Кроме того, галеры использовались в качестве посыльных судов и для перевозки начальства — венецианских дожей, Екатерины Великой и т. п. Длина средиземноморских галер в конце XVIII в. составляла от 50 до 60 м. Они несли 28–30 пар весел и 2 мачты с «латинскими» парусами. От 1 до 3 тяжелых пушек находилось на носу галеры. Кроме того, до двадцати одно- трехфунтовых пушек и фальконетов могло размещаться в вертлюжных установках на носу, корме и по бортам. Полугалера — галера меньшего размера (менее 15 банок).



    103

    Полакра (полака) — особый средиземноморский тип трехмачтовых судов, использовались в основном как торговые суда, но при необходимости переоборудовались в боевые. Парусное вооружение их варьировалось довольно широко, встречались и «латинские», и прямые паруса.



    104

    С. К. Грейг родился в 1736 г. в Шотландии. С разрешения британского правительства в 1764 г. лейтенант Грейг поступил на русскую службу и сразу получил чин капитана 1-го ранга, но с условием проплавать год на русских кораблях стажером.



    105

    Ганнибал Иван Абрамович, сын знаменитого «арапа Петра Великого», приходился двоюродным дедом А. С. Пушкину. В 1772 г. он был произведен в генерал-майоры. В 1778 г. послан на Днепр для строительства Херсона. Умер в 1801 г. в звании генерал-аншефа.



    106

    Шебека — парусно-гребное судно, обычно трехмачтовое, причем основным движителем был парус. Число пар весел колебалось от 8 до 12. Использовалось как торговое и военное судно. Особо любили шебеки алжирские и египетские пираты. Причем пираты, если ветер был легкий и дул с кормовых направлений, то на фок- и грот-мачтах ставили реи со сравнительно широкими прямыми парусами. Если ветер начинал дуть сбоку и прямые паруса не были достаточно эффективны, то пираты быстро снимали прямые паруса и их реи, а вместо них поднимали косые «латинские» паруса. В отличие от галер шебеки несли артиллерию среднего калибра по бортам: 12–30 орудий. Орудийные порты располагались на одном уровне с отверстиями для весел. При стрельбе гребля была невозможна.



    107

    Полушкин Л. П. Братья Орловы. Легенда и быль. М: ТЕРРА — Книжный клуб, 2003. С. 207.



    108

    Ныне турецкий город Измир.



    109

    Военная энциклопедия / Под ред. К. И. Величко, В. Ф. Новицкого, А. В. Фон-Шварца и др.: в 18 т. Петербург, 1911–1915.



    110

    Доценко В. Д. Мифы и легенды Российского флота, М. — СПб: ОЛМА-ПРЕСС — Изд. дом «Нева», 2000.



    111

    Современный греческий остров Наксос.



    112

    Варварийские пираты — пираты, суда которых базировались в Марокко, Алжире, Тунисе и Триполитании.



    113

    Бриг — небольшое судно с двумя мачтами: грот- и фок-мачтами, на котором на грота-pee не было грота, а нижняя часть грот-мачты вооружена как бизань-мачта. Бриги использовались как торговые и военные суда. На военных бригах имелись весла, которые придавали бригу очень малый ход, но давали возможность уйти в штиль от неприятеля, как это сделал знаменитый бриг «Меркурий».



    114

    Военная энциклопедия. Т. XVIII. С. 141.



    115

    Чернышев А. А. Российский парусный флот. Справочник: в 2 т. М.: Воениздат, 1997. Т. 1.С. 274.



    116

    В различных источниках Алексиано называют по-разному: Панакотти, Понеотти, Папооти.



    117

    Фелюка (фелюга) — небольшое парусно-гребное судно. Обычно торговое, но встречались и вооруженные фелюки. Нос и корма фелюки были заострены, она не несла пушек и не имела характерного штевня галеры. На фелюке было 2 мачты: грот-мачта, стоящая вертикально посередине судна, и фок-мачта, смещенная очень близко к носу и наклоненная вперед. Бушприт короткий.



    118

    Под таким именем проходил он в официальных документах, подлинное имя его самого и его отца неизвестны.



    119

    В некоторых документах Мадзини.



    120

    Обычно императрица выражалась ясно и четко.



    121

    Юнга Е. С. Адмирал Спиридов. М.: Воениздат, 1957.



    122

    Румелийские берега — европейские берега Проливов.



    123

    Современное название Тассос.



    124

    Всего под Андреевским флагом на май 1772 г. плавало 22 фрегата, включая корсарские: «Надежда Благополучия», «Надежда», «Африка», «Миневра», «Св. Николай», «Наксия», «Помощный», «Слава», «Парос», «Григорий», «Тино», «Архипелаг», «Делос», «Св. Павел», «Победа», «Констанция», «Запасный», «Андро», «Мило», «Микого», «Зея» и «Витория».



    125

    Веселаго Ф. Ф. Краткая история русского флота (с начала развития мореплавания до 1825 г.). М.-Л.: Военно-морское изд-во НКВМФ СССР, 1939. С. 101.



    126

    Чичагов П. В. Записки. М.: Российский фонд культуры, студия «Тритэ» Никиты Михалкова, «Российский архив», 2002. С. 140.



    127

    Там же. С. 146–147.



    128

    Там же. С. 147.



    129

    Название эскадры происходит от названия черногорского порта Дульциньо (современное название Улцинь).



    130

    Иван Войнович сменил 5 октября 1771 г. грека Поникути, бывшего первым капитаном «Св. Николая».



    131

    Русские и советские моряки на Средиземном море / Под ред. В. Н Алексеева. М.: Воениздат, 1976. С. 45.



    132

    Тарле Е. В. Чесменский бой и первая русская экспедиция в Архипелаг. М.-Л. Изд-во АН. СССР, 1945. С. 87.



    133

    ЦГАВМФ, ф. Шканечные журналы, корабль «Граф Орлов», № 114, 1772.



    134

    Современное название Думьят, 45 км северо-западнее современного Порт-Саида.



    135

    Материалы для истории русского флота. СПб., 1888. Ч. XII. С. 129–130.



    136

    Тарле Е. В. Чесменский бой и первая русская экспедиция в Архипелаг. С. 93.



    137

    Вообще-то «Соломбал» — 22-пушечный пинк (длина 36,6 м, ширина 9,5 м, осадка 3,8 м), пришедший вместе с эскадрой Спиридова. Но в отчете о сражении, данном 15 августа 1773 г. Елмановым Спиридову, он числился фрегатом.



    138

    Андрей Васильевич Елманов на службе с 1738 г. В ходе Семилетней войны последовательно командовал кораблями «Шлиссельбург», «Полтава», «Рафаил». В 1764–1768 гг. был главным командиром Казанского Адмиралтейства. В 1769 г. произведен в контр-адмиралы. Шел вместе с эскадрой Спиридова, имея флаг на корабле «Северный Орел», но по случаю повреждения корабля вернулся в Портсмут. В феврале 1770 г. на корабле «Европа» вышел из Портсмута в Архипелаг. В Чесменском сражении не участвовал, т. к. находился в это время на фрегате «Надежда Благополучия» на о. Менорка, откуда вернулся только в январе 1771 г. В 1773 г. произведен в вице-адмиралы и вступил в командование всем архипелагским флотом вместо уволенного по болезни Спиридова. По возвращении в Россию награжден орденом Александра Невского и назначен командиром Ревельского порта. Умер в 1778 г.



    139

    Русские называли греков албанцами, поэтому в так называемых «албанских» войсках греков было куда больше, чем настоящих албанцев.



    140

    В настоящее время турецкий город Бодрум.



    141

    Брадcкугели, карказы — зажигательные снаряды. Разница в том, что карказ состоял из холщового мешка, наполовину заполненного порохом, а наполовину — зажигательным веществом. Мешок вкладывался в железную чашку (поддон) и скреплялся крестообразными железными полосами. Брандскугель — сферическая чугунная бомба, снаряженная зажигательным составом.



    142

    Корей А. О нынешнем просвещении Греции. СПб., 1815. С. 25.









     


    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Верх