|
||||
|
|
Провал операции «Цитадель» В 1943 году война вступала в новую фазу, хотя фронт ушел на запад и был далеко от Москвы, тем не менее германские войска оказывали еще ожесточенное сопротивление. Силы вермахта не иссякли, а вот Красная Армия за летний период 1942 года после неудачного проведения ряда наступательных операций на Дону, под Калинином, Ростовом-на-Дону, Харьковом, Ленинградом и в Крыму ослабла настолько, что вряд ли способна была переломить ход военных действий на советско-германском фронте. Сталин как Верховный Главнокомандующий, делал ставку на то, чтобы в летний период вести исключительно наступательные бои, не придав особого значения тому, что уже зимой были израсходованы с таким трудом созданные резервы. Ставка поддержала Главнокомандующего, не решаясь, видимо, ему перечить. Еще в то время, когда враг стоял под Москвой, Сталин направил директивное письмо Военным советам фронтов, в котором требовал только наступления: «Наша задача состоит в том, чтобы не дать немцам… передышки, гнать их на запад без остановки, заставить их израсходовать свои резервы еще до весны, когда у нас будут новые большие резервы, а у немцев не будет больше резервов, и обеспечить таким образом полный разгром гитлеровских войск в 1942 году. Но для осуществления этой задачи необходимо, чтобы наши войска научились взламывать оборонительную линию противника, научились организовывать прорыв обороны противника на всю глубину и тем открыли дорогу для продвижения нашей пехоты, наших танков, нашей кавалерии. У немцев имеется не одна оборонительная линия — они строят и будут иметь скоро вторую и третью оборонительные линии. Если наши войска не научатся быстро и основательно взламывать и прорывать оборонительную линию противника, наше продвижение вперед станет невозможным»[109]. На первый взгляд, вроде бы нельзя усомниться в правильности поставленной стратегической задачи — изгнать гитлеровских захватчиков с территории нашей страны, но следовало бы подумать, есть ли для этого материально-технические и людские резервы. Поздние признания маршала Г. К. Жукова (во время войны член Ставки, заместитель наркома обороны) не умаляли его вины в том, что войска Красной Армии летом 1942 года понесли большие потери. Он писал: «Переутомленным и ослабленным войскам становилось все труднее преодолевать сопротивление врага. Наши неоднократные доклады и предложения о необходимости остановиться на достигнутых рубежах отклонялись Ставкой. Наоборот, директивой от 20 марта 1942 года Верховный вновь потребовал энергичнее продолжать выполнение ранее поставленной задачи. В конце марта — начале апреля фронты западного направления пытались выполнить эту директиву, требующую разгромить ржевско-вяземскую группировку, однако наши усилия оказались безрезультатными»[110]. Маршал А. М. Василевский (с июня 1942 года — начальник Генштаба) пишет о том, что командование к началу 1942 года оценило фронтовую обстановку как благоприятную для наступления, но не учло «реальные возможности Красной Армии», что неправильно были распределены резервы, сосредоточенные в основном возле Тулы, Воронежа, Сталинграда и Саратова, что на юго-западное направление было выделено меньше сил, чем на западное… «Я пишу все это не для того, чтобы в какой-то степени оправдать руководство Генштаба, — отмечал Василевский. — Вина ложится и на его руководителей, так как они не оказали помощи юго-западному направлению. Пусть нас отстранили от участия в ней. Но и это не снимает с нас ответственности: мы могли организовать хотя бы отвлекающие удары на соседних направлениях, своевременно подать фронту резервы и средства, находящиеся в распоряжении советского командования»[111]. В результате крупной стратегической ошибки, переоценки возможностей Красной Армии немцам удалось прорваться к Волге и завязать бои за Сталинград. Захват этого важного экономического центра давал бы германскому командованию возможность перерезать пути снабжения центральной европейской части СССР хлебом и стратегическим сырьем, а выход на Кавказ — и нефтью. Ценой огромных потерь — материальных и людских — удавалось сдерживать противника на Волге и Кавказе. Лишь к концу 1942 года и началу 1943-го, после разгрома 6-й полевой армии Паулюса и ожесточенных боев в предгорьях Кавказа, гитлеровское командование начало терять стратегическую инициативу. На повестку дня стал вопрос о нанесении противнику целой серии ударов силами Ленинградского, Воронежского и только что вторично созданного Центрального фронтов. Успешно завершились наступательные операции: Ростовская, Нальчикско-Ставропольская, Сталинградская, Краснодарско-Новороссийская, Острогожско-Россошанская, Воронежско-Касторненская, Харьковская, осуществлен прорыв блокады Ленинграда и ликвидирован Демянский плацдарм. Освобождение крупных советских городов — Ростова-на-Дону, Ставрополя, Воронежа, Харькова, Белгорода и других — было очевидным успехом Красной Армии. Но были и неудачные операции, среди которых «Скачок» занимает особое место. Ее должны были провести войска Воронежского фронта под командованием генерала Ф. И. Голикова. Она преследовала ограниченные цели: не допустить отхода противника в сторону Днепропетровска и Запорожья, затем оттеснить его в Крым, изолировать там от остальных войск и разгромить. Гитлеровское командование, однако, спутало все планы. Оно никак не могло смириться с большими потерями, принимало все меры, чтобы вернуть утраченные позиции. С этой целью на советско-германский фронт перебрасывается из Франции, Бельгии, Голландии и самой Германии около 27 дивизий, в том числе 5 танковых. Немецкие войска перешли в контрнаступление и заставили отходить войска правого крыла Юго-Западного фронта, что создало угрозу и фронту Воронежскому, его левому крылу, войска которого тоже были ослаблены в наступательных боях, они ощущали острый недостаток техники — танков, самолетов, артиллерийских орудий, а также боеприпасов. Ставка отдает директиву командующим Центральным фронтом К. К. Рокоссовскому и Воронежским Ф. И. Голикову, в которой говорилось: «Выход южной группы противника севернее Харькова в район Казачья Лопань создает тяжелое положение для Воронежского фронта и несет угрозу разрушения тылов всего Центрального фронта, противник имеет намерения выйти в сторону Белгорода, прорваться к Курску и соединиться с орловской группой немецких войск для выхода в тыл Центральному фронту. Ставка решила выдвинуть танковую армию Катукова навстречу подымающемуся на север противнику с задачей: совместно с 21-й армией разгромить южную группу противника и ликвидировать создавшуюся угрозу для Центрального и Воронежского фронтов. Ставка приказывает: 1. Немедля выдвинуть 21-ю армию в сторону Курска, с тем чтобы не позднее 13 марта армия выдвинулась южнее Курска, перехватила магистральное шоссе и начала ускоренное движение в сторону Обояни. 2. Оказать всяческое содействие танковой армии Катукова в деле выгрузки и быстрейшего продвижения вперед бок о бок с 21-й армией. Ставка доводит до вашего сведения, что как 21-я армия, так и танковая армия Катукова передаются с 13 марта сего года в подчинение командующему Воронежским фронтом»[112]. В такой сложной обстановке появляется армия Катукова на Воронежском фронте. В эту армию был влит и 6-й танковый корпус А. Л. Гетмана. Если заглянуть в краткий справочник боевого пути корпуса, можно прочитать такие строки: «7 марта 1943 года корпус перебрасывается по железной дороге на Воронежский фронт. В состав корпуса входили части: 22, 112 и 200-я танковые бригады, 6-я мотострелковая бригада, 1008 ИПТАП, 270 МП, 40 ОБАБ, 351 ОБО, 6 АТР, 75 и 177 ПРБ, 85 ОСБ. После выгрузки на станции Курск корпус к 28 марта сосредоточился в районе: Рыбинские Буды, Каменка, Лунино, Обоянь, Драчевка с задачей не допустить выхода противника на северный берег реки Псел и прорыва в направлении на Курск»[113]. В ходе боев зимой 1943 года советские войска глубоко вклинились во вражескую оборону. Так образовалась Курская дуга длиною в 550 километров по фронту. Германское командование вознамерилось срезать этот выступ сходящимися ударами его основанию, окружить и уничтожить войска Воронежского и Центрального фронтов, затем перенести удар в тыл по войскам Юго-Западного фронта. Обе противоборствующие стороны — командование Красной Армии и командование вермахта — придавали предстоящим, боям особое значение. От их успехов или неудач зависел исход всей войны. Предстоящую операцию немцы назвали «Цитадель». Она была разработана гитлеровскими генералами во главе с начальником Генерального штаба Цейтцлером. Ее одобрил Гитлер. Но в высшем эшелоне власти не было единого мнения относительно проведения задуманной операции летом 1943 года. Это резко обнаружилось на совещании у Гитлера 3 и 4 мая, на котором присутствовали, кроме Гитлера и Цейтцлера, командующие группами армий «Юг» Манштейн и «Центр» Клюге, командующий 9-й армией Модель, генерал-инспектор бронетанковых войск, бывший командующий 2-й танковой армией Гудериан, министр вооружений Шпеер и другие. Сорок пять минут Гитлер убеждал присутствующих в том, что наступление германских армий на Восточном фронте в ближайшее время целесообразно, оно будет иметь успешное завершение. Свои доводы фюрер обосновывал тем, что в армию поступили новые виды военной техники — тяжелые и средние танки «тигр» и «пантера», самоходные артиллерийские установки «фердинанд», а также самолеты — истребитель «Фокке-Вульф-190», штурмовик «Хеншель-129», пикирующий бомбардировщик Ю-87. Но у многих командующих на этот счет была своя точка зрения, в том числе у Гота, Манштейна и Гудериана. Эта точка зрения интересна и с военной стороны, и с политической. Например, Модель располагал разведывательной информацией о том, что советское командование подготовило на Курской дуге глубоко эшелонированную оборону, приказало отвести свои танковые и моторизованные войска с выступающих позиций, а вероятные направления прорыва усилило артиллерией и противотанковыми средствами. Поэтому, считал Модель, надо разрабатывать новую тактику боевых действий, а наступление на Курской дуге следует отменить. С Моделем согласился и Манштейн, заявивший, что наступление имело бы успех, если бы оно началось в апреле. Теперь же время упущено. Чтобы разгромить советские войска, потребуется дополнительно только ему две боеспособные пехотные дивизии. На что Гитлер ответил отказом, настаивал обходиться имеющимися силами. Не порадовал оптимизмом — на что так надеялся Гитлер — и Гудериан. Для него, фашиста до мозга костей, который всегда поддерживал своего фюрера, поражение германских войск под Москвой и Сталинградом не прошло даром: страх оказаться снова у разбитого корыта не вдохновлял на подвиги. Он заявил, что «наступление бесцельно; наши только что подтянутые на Восточный фронт свежие силы при наступлении по плану начальника Генерального штаба будут снова разбиты, ибо мы наверняка понесем тяжелые потери в танках. Мы не в состоянии еще раз пополнить Восточный фронт свежими силами в течение 1943 года»[114]. Тщательно готовилось к наступлению и командование Красной Армии. Фронты — Центральный, Воронежский и Юго-Западный — вплотную занимались разработкой наступательной операции. Их командующие — Рокоссовский, только что вступивший в должность Ватутин и Малиновский — понимали: на Курской дуге будет решаться вопрос не только о захвате стратегической инициативы в борьбе с гитлеровскими захватчиками, но и об их разгроме, о поворотном моменте в ходе Великой Отечественной войны. Были посвящены в планы предстоящих боевых действий и штабы армий и корпусов, хотя, конечно, только в общих чертах. Фронтовая обстановка на Курской дуге сложилась так, что до начала сражения еще было время, которое можно было использовать для обучения и подготовки наступающих войск. Сосредоточившись у Обояни, 6-й танковый корпус получил конкретную задачу: не допустить противника на северный берег реки Псел и прорыва его в направлении Курска. Для уточнения задачи Гетман отправился в штаб армии, разместившийся в селе Успенов, недалеко от Обояни. Там Андрей Лаврентьевич и познакомился с командармом Катуковым. О нем он слышал еще в 1941 году под Москвой, потом и на Калининском фронте. Андрей Лаврентьевич представился, как подобает в таких случаях, по уставу. Катуков протянул руку, в свою очередь, представил своего помощника Е. В. Барановича, начальника штаба М. А. Шалина и начальника оперативного отдела М. Т. Никитина. Разговор начался с того, что командарм поинтересовался боеспособностью корпуса, его личным составом и вооружением, потом Шалин на карте показал участок обороны корпуса, который в ближайшее время предстояло укрепить всеми средствами так, чтобы немцы в случае контратаки не могли его преодолеть. Получив необходимую информацию, командир корпуса уже собирался проститься с командованием армии, как Катуков дал понять, что разговор еще не окончен. И тут же заявил, что с одной из бригад, 100-й, ему придется расстаться: формируется 31-й танковый корпус, который войдет в состав армии. Это решение было столь неожиданным, что Гетман даже сразу растерялся. Придя в себя, стал возражать: лишившись «сотки», корпус будет значительно ослаблен. С чем же ему тогда воевать? В разговор вмешался начальник штаба Шалин. Он сказал, что корпус никто не собирается ослаблять. Вместо 100-й танковой бригады комкор получит 112-ю танковую бригаду, бывшую 112-ю танковую дивизию. От такого предложения Андрей Лаврентьевич едва не потерял дар речи. 112-я танковая — это же соединение, которое он создавал на Дальнем Востоке и с которым прибыл на защиту Москвы в ноябре 1941 года. Все разрешилось как нельзя лучше, и Гетман возвратился в корпус, вполне удовлетворенный тем, что 112-я танковая бригада, с которой пройдено столько трудных дорог, будет снова под его непосредственным командованием. Когда началась планомерная подготовка к летнему сражению, отнимавшая у командира корпуса много времени, Андрей Лаврентьевич первым делом направился в 112-ю танковую бригаду. В своих воспоминаниях он написал: «Было приятно вновь встретиться со старыми боевыми товарищами. Бригадой командовал бывший начальник штаба дивизии полковник Михаил Трофимович Леонов. Начальником политотдела был депутат Верховного Совета СССР подполковник С. Е. Вобян. При встрече они рассказали, что в январе 1942 года в жизни бригады произошло знаменательное событие: в гостях у ее воинов побывала делегация Монгольской Народной Республики во главе с премьер-министром маршалом X. Чойбалсаном. МНР шефствовала над 112-й танковой бригадой, которая носила почетное наименование „Революционная Монголия“. Монгольские трудящиеся проявляли постоянную заботу о подшефных воинах-танкистах. И на этот раз на свои средства они приобрели танки, которые и были торжественно переданы бригаде…»[115] Работы на оборонительном рубеже, простиравшемся на 45 километров, начались с первых же дней прибытия корпуса на реку Псел, шло сколачивание частей — от бригад до взводов включительно. Особое внимание уделялось морально-политической и психологической подготовке войск. Ведь не секрет, что на Курской дуге немцы собирались применить новые виды оружия. Гитлер тогда заявлял, что наступление «должно обеспечить нам инициативу предстоящей весной и летом… лучшие соединения, лучшее оружие, лучшие командиры… Каждый солдат должен проникнуться мыслью о решающем значении этого наступления»[116]. Безусловно, и советский солдат тоже должен был знать, что его ожидает в предстоящем наступлении. Тут уж старались политработники. В период оперативной паузы они не только разъясняли боевые задачи красноармейцам и офицерам корпуса, но и помогали осваивать технику, чтобы ее можно было использовать в бою с наибольшей эффективностью. Особенно важно было объяснить, что хваленый немецкий «тигр» не так страшен, как его расписывают. И самоходное орудие «фердинанд» так же уязвимо, как и танк. С легкой руки какого-то шутника немецкую самоходку, когда с ней познакомились поближе, стали называть испорченным танком из-за того, что ее башня не имела кругового обстрела, она была неподвижной. Чтобы произвести выстрел в нужном направлении, ей приходилось разворачиваться всем корпусом, тем самым подставлять свой борт под удар артиллерии или танков. Затишье между боями позволяло бойцам читать газеты и журналы. Газеты раздавались прямо на позициях, а вот книжку можно было найти в батальонной или ротной библиотеке, специально построенной землянке. Свободного времени у бойцов на фронте бывает немного, и все же оно иногда выпадает. Тогда, кто свободен от службы, могут посмотреть кинохронику или художественный фильм, послушать выступления артистов армейской художественной самодеятельности или профессиональных артистов, которые приезжали к танкистам на передовую. Андрей Лаврентьевич поощрял такие мероприятия, сам в юности пел, участвовал в театральных постановках. Сердце всегда просило музыки, особенно перед боем. Музыканты знали эту командирскую слабость и с удовольствием пели и играли в землянке или походном вагончике. В обширной переписке генерала Гетмана со своими сослуживцами в послевоенный период можно найти письма, в которых есть такие строки: «А помните, товарищ генерал, как я играл и пел для Вас украинские песни под Курском… на Висле… под Берлином». Гетман знал не только всех музыкантов в корпусе, знал довоенное прошлое многих специалистов — инженеров, учителей, поваров, следил за их дальнейшей судьбой. Для него были дороги все — и солдат, и офицер. Вспоминал: «За поведение в бою каждого офицера, даже за младшего командира, я не беспокоился, был уверен, они не подведут. Я знал по фамилии почти всех офицеров, а многих — и по имени-отчеству. Я знал лично многих сержантов и солдат»[117]. Ему платили такой же любовью — и солдаты, и офицеры. Для всех он был «батя», «Тарас Бульба». О таких командирах писал Александр Твардовский: И на этой половине — 6-й танковый корпус по сравнению с тем периодом, когда он сражался на реках Вазузе и Гжати, стал неузнаваем, он пополнился новой техникой — танками, артиллерией, автомобильным транспортом. Прибыло даже звено самолетов У-2, которое использовалось в основном для связи и в разведывательных целях. Ударную силу корпуса составляли три танковые (22, 112, 200-я) бригады и 6-я бригада мотострелков. В эти дни в состав корпуса вошел 538-й истребительно-противотанковый полк. Гетман был уверен в том, что противник на оборонительном рубеже встретит достойный отпор. К июлю 1943 года корпус имел в своем составе 197 танков, из них 155 тридцатьчетверок, 42 легких танка Т-60 и Т-70. Танковая армия находилась во втором эшелоне, позади 6-й гвардейской и 40-й армий, но по мере развития событий на Курской дуге все ее корпуса вводились в прорыв для дальнейшего развития успеха в наступлении. 6-й танковый корпус был поставлен на самом танкоопасном направлении. Начальник штаба корпуса полковник Ситников со своими помощниками разработал подробные планы нанесения контрударов на шести возможных направлениях прорыва противника в район Обояни и Курска. Три направления считались главными, по которым противник непременно ринется в наступление. Тут позиции пришлось укреплять особенно прочно, сосредоточить основную часть сил и средств, чтобы не только отразить атаки немцев, но и затем перейти самим в наступление. Напряженная жизнь корпуса видна была везде: у оврагов и речек отрывались окопы полного профиля для стрелков, артиллеристов, пулеметчиков, бронебойщиков, устраивались танковые засады, маскировались артиллерийские батареи, готовилось к боям оружие. Работы хватало всем — бойцам и командирам. Особенно напряженно трудились инженерные службы. Корпусной инженер майор Г. Ф. Любицкий как заведенный носился на «виллисе» с одного участка обороны на другой, проверяя состояние дорог и мостов. На участке обороны Рыбинские Буда — совхоз «Плодопитомник» дороги были отремонтированы благодаря помощи жителей местных поселков. Каждый день десятки, а то и сотни людей добровольно приходили на позиции — одни рыли окопы, другие ремонтировали мосты, третьи на своих подводах возили строительные материалы. Побывавший в Рыбинских Будах командир корпуса от своего имени и от имени всей армии благодарил колхозников за ударный труд, говорил, что танкисты сделают все возможное для того, чтобы враг сюда больше не прошел. Местное население ждало Красную Армию, надеялось, что германские войска в ближайшее время будут разгромлены и изгнаны с Курской и Белгородской земли. На кого же еще уповать? Немцы, заняв в ноябре 1941 года Обоянь, организовали здесь массовое истребление людей. Двадцать девять человек были повешены, более тысячи расстреляны. Фашисты казнили председателя колхоза им. Мичурина Н. С. Бабина, бригадира колхоза «Активист» А. М. Минакова, члена правления колхоза И. И. Евтеева. Двух колхозников — шестидесятилетнего Я. Н. Долгова и семидесятилетнего П. К. Сонина — расстреляли только за то, что они не выполняли хлебный налог[118]. Жительница деревни Гахово Медведовского района П. С. Шапорова поведала Гетману такое, что он долго не мог забыть: «По соседству со мной жила семья механика МТС Мальцева. При отходе наших частей Мальцев вместе с МТС был эвакуирован в тыл, семья же его осталась в деревне. Однажды утром я с соседкой зашла к Мальцевым. Мы увидели ужасную картину: посреди комнаты лежал изуродованный труп жены Мальцева Улиты, 27 лет. Горло и шея у нее были перерезаны, голова держалась только на одном хрящике, руки изрезаны ножом, все тело залито кровью. Мальцева была беременна на шестом месяце. На окровавленном трупа матери лежали двое детей — мальчик 1,5 года и девочка 5 лет. Мальчику бандиты вонзили нож в шею, а девочку изрезали, вывернули руки и ноги. Дети были еще живы, они умерли у нас на руках. Во дворе лежал с раздробленной головой отец Мальцева — старик семидесяти лет, а в погребе — изуродованная, с разбитой головой мать Мальцева шестидесяти пяти лет. Следы указывали на то, что она выпрыгнула из окна, пытаясь спастись. Немцы поймали ее, отвели в погреб, после издевательств зверски убили»[119]. Творя бесчинства на оккупированной земле, гитлеровские мародеры и бандиты, вне всякого сомнения, руководствовались памяткой для немецкого солдата, один из пунктов которого гласил: «У тебя нет сердца и нервов, на войне они не нужны. Уничтожь жалость и сострадание, убивай всякого русского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик. Убивай — этим самым спасешь себя от гибели, обеспечишь будущее своей семьи и прославишься навек»[120]. Танкисты горели желанием отомстить захватчикам, давали клятву: не оставить без должного наказания ни одного гитлеровского головореза. Пока же надо было учиться бить врага, бить наверняка. Умение постигалось на командно-штабных учениях. Они проводились в полках и бригадах. Вначале в 22-й танковой бригаде было проведено занятие с командирами батальонов по теме: «Ввод танковой бригады в прорыв и ее действия в оперативной глубине обороны противника». А при проведении учений в 200-й бригаде задача была усложнена: войскам предстояло провести наступление с одновременным форсированием реки Псел. Жители сел Каменки, Гремячки и Песочного с любопытством наблюдали, как инженерные службы наводили мосты, по которым вскоре пошли танки, артиллерия и мотострелки. За рекой начинался учебный бой. 1 июля под командованием Гетмана прошли командно-штабные учения по теме: «Ввод танкового корпуса в прорыв и его действия в оперативной глубине обороны противника». На учениях присутствовал начальник штаба армии генерал М. А. Шалин, который на подведении итогов учений дал положительную оценку действиям частей и соединений. По его мнению, корпус неплохо подготовился к боям, он надеялся, что войска будут действовать в реальном бою лучше, чем на учениях. В подразделениях и частях усиленно изучалась немецкая техника. Особое внимание уделялось танкам T-VI («тигр»). По заключению наших военных специалистов, несмотря на мощную лобовую и бортовую броню, этот танк уязвим наравне с другими машинами. Бои потом показали — лопалась броня от ударов подкалиберных снарядов, а если удар приходился по мотору, смотровым щелям и пушке, то неповоротливая махина замирала навсегда. У «тигра», кроме лобовой брони, было еще одно достоинство — дальность стрельбы, что немаловажно в открытом бою. Комкор Гетман своим приказом потребовал принять от командиров рот, батарей, командиров орудий, орудийных расчетов и командиров танков зачеты по знанию тактико-технических свойств танка T-VI и приемы борьбы с ним. Заканчивался учебный день, и начальник штаба Иван Ситников совместно с начальником оперативного отдела Александром Смирновым подписывали оперативную сводку, которую отправляли в штаб армии. Сводки короткие, всего в несколько строк, но в них отражалась кипучая жизнь войск: «27.05.43. Части корпуса занимаются боевой подготовкой личного состава. Проводятся занятия по изучению немецкого танка T-VI и способов борьбы с ним… В бригадах, в полках созданы команды по уничтожению немецких танков T-VI. С группами проводятся занятия»[121]. Учеба не прекращалась даже перед самым наступлением. Из оперативной сводки от 5 июля 1943 года, в день, когда немцы уже пробовали прочность нашей обороны, видно, чем были заняты танкисты: «Изменений в расположении корпуса нет. Части корпуса занимаются боевой подготовкой и приводят в боеготовность материальную часть и вооружение. Командиры от штакора выехали в 40-ю и 6-ю гвардейскую армии для уточнения обстановки»[122]. Учились все — артиллеристы, связисты, радисты, механики-водители, саперы. Огромное значение придавалось обучению танковых экипажей, их умению вести огонь с хода, стрельбе ночью при освещении поля боя сигнальными ракетами. За три месяца учебы многие танкисты имели уже от 30 до 150 моточасов практического вождения. Гетман поставил для себя главной задачей иметь полное представление о противнике, который будет ему противостоять. Тут многое зависело от разведки. С организацией разведывательного отдела поначалу не все ладилось. Андрей Лаврентьевич хотел поставить во главе отдела опытного разведчика, знакомого с танковыми войсками, знающего материальную часть танка. В боевых условиях начальнику нередко самому приходится возглавлять разведывательную группу, уходить в тыл противника на легких танках. Случись что, командир окажется бессильным перед обстоятельствами, может погибнуть вся группа. Такой точки зрения придерживался и начальник штаба Ситников. А тут, как назло, еще в апреле 1943 года приходит депеша из штаба армии:
Следом за депешей прибыл и сам претендент на место. Ситников внимательно выслушал Тагирова, выяснил, что он все время служил в стрелковых частях, в танковой армии недавно. Начальник штаба доложил Гетману. Андрей Лаврентьевич был категоричен: «Мы просили танкиста, а нам прислали пехотинца. Отправьте его обратно. Обойдемся своими силами. У нас в разведотделе есть способные офицеры». Тагирова отправили в штаб армии вместе с сопроводительным письмом:
Разведывательный отдел корпуса возглавил Н. Н. Кущ, которому вскоре было присвоено звание майора. Николай Николаевич сделал все возможное для того, чтобы командование корпуса имело полное представление о противостоящем противнике. В тыл к немцам постоянно уходили небольшие, хорошо подготовленные группы разведчиков, перед которыми ставилась задача: захватывать пленных, штабные документы, устанавливать номера армейских частей противника и маршруты их передвижения. Еще в мае 1943 года по штабам армии был разослан приказ Ставки Верховного Главнокомандования о том, что немцы со дня на день готовятся начать наступление. В приказе говорилось: «По сведениям, полученным от агентурной разведки, немцы намечают наступление на нашем фронте в период 19–26 мая 1943 года. Войсковым частям не ослаблять бдительности и боеготовности, авиацию держать в полной готовности. Разведкой и захватом пленных вскрывать группировку противника и его действительные намерения. И. Сталин»[125]. Конечно, не дремала и немецкая разведка. Участились случаи выброса на парашютах диверсионных групп в наше расположение. Так, в мае 1943 года противник перебросил разведывательно-диверсионную группу из 13 человек. В основном это были наши военнопленные, прошедшие специальную подготовку. Диверсанты были одеты в красноармейскую форму, вооружены нашим оружием. Группа во главе с двумя офицерами двигалась по переднему краю наших войск, выдавая себя за особое подразделение Красной Армии, имея задачу разведывать огневые точки нашей артиллерии, сосредоточение танков и другой техники, взрывать доты, захватывать пленных. Деятельность группы была быстро пресечена. На допросе они показали, что «противник проводит широкую вербовку агентуры среди военнопленных. Из завербованных создает группы по 10–15 человек и перебрасывает в расположение наших войск с разведывательно-диверсионными задачами»[126]. Надо отдать должное контрразведке и разведке — со своими задачами они справлялись. Командование фронтов и армий знало о начале гитлеровского наступления, знало не только численность немецкой группировки на Курской дуге, но и номера дивизий, их вооружение, боевую подготовку. Отборными гитлеровскими войсками, противостоящими 1-й танковой и другим армиям, командовали настоящие зубры, за плечами которых было не одно сражение: 2-м танковым корпусом СС командовал обергруппенфюрер Пауль Хаузер, награжденный высшей наградой рейха Дубовыми листьями к Рыцарскому кресту; 3-м танковым — генерал танковых войск Герман Брейт; дивизией «Адольф Гитлер» — обергруппенфюрер Иозеф Дитрих; дивизией «Мертвая голова» — бригадефюрер Макс Симон; дивизией «Рейх» — группенфюрер Вальтер Грюгер; 6-й танковой дивизией — генерал Гюнерсдорф; 7-й танковой дивизией — генерал-лейтенант барон Ганс Функ; 19-й танковой дивизией — генерал-лейтенант Густав Шмидт. Некоторые командующие после сражения будут сняты со своих постов, другие погибнут в огне боев. По всему было ясно, что на Курской дуге столкнутся две крупнейшие армии мира, которые применят в этом сражении огромное количестве танков, артиллерии и авиации. Выиграет та сторона, у которой больше сил, больше резервов, которая лучше подготовится к обороне и наступлению. После войны гитлеровский танковый стратег Гейнц Гудериан отмечал: «Наступление крупных танковых сил оканчивалось поражением лишь в том случае, если обороняющийся располагал достаточными боевыми средствами и временем для подготовки обороны, а также точными сведениями относительно замысла противника (как, например, русские во время провалившейся немецкой операции „Цитадель“ под Курском) и поэтому имел полную возможность создать мощную и глубоко эшелонированную противотанковую оборону»[127]. Под Курском огромной немецкой группировке действительно было противопоставлено огромное количество боевой техники. Армии готовы были встретить противника. Начальник политотдела 1-й танковой армии А. Г. Журавлев, постоянно находившийся в войсках, писал: «Подготовка к наступательным боям началась в 1-й танковой армии заблаговременно. Еще на Северо-Западном фронте, где формировалась армия, затем весной, когда она сосредоточилась на южном выступе Курской дуги, личный состав воспитывался в духе стоящих перед армией задач: войти в прорыв, совершить марш с боями на 400–500 км на запад, сражаться так, как сражались передовые части Красной Армии, громя немцев под Москвой, под Сталинградом…»[128] Танковые армии, танковые и механизированные корпуса предназначались в основном для завершения прорыва обороны противника, осуществляемого общевойсковыми армиями, с последовательным окружением и разгромом вражеских группировок, их преследованием на большую глубину, а также для самостоятельного решения важных оперативных задач. Эту, казалось, прописную истину генерал Гетман помнил всегда и готовил корпус к любым неожиданностям. В бою обстановка меняется ежечасно, поэтому надо было предусмотреть все, вплоть до мелочей. Опыт боев под Москвой и на Западном фронте говорил, что мелочей никогда не бывает. Тогда не хватало средств механической тяги — тракторов, чтобы перетаскивать пушки при смене позиций, чтобы отправить на сборный пункт аварийных машин подбитую технику. Трактора можно заменить легкими танками — и таким образом хотя бы частично решить проблему в экстремальных условиях. И комкор отдает приказ: «Командирам бригад продумать возможность использования танков Т-70 и Т-60 как средств тяги для орудий ПТО (противотанковой обороны). Однако танки не должны быть только тягачами, а выполнять боевую задачу во взаимодействии с пушками ПТО»[129]. Мало того, он старался предусмотреть и такой случай, когда под руками вообще не окажется средств тяги — ни тракторов, ни легких танков, а уходить с простреливаемых позиций надо немедленно. Тут уж волей-неволей придется «впрягать» обслуживающий персонал и с помощью бурлацких лямок перетаскивать противотанковые пушки на новое место. Такого рода приспособления не раз потом выручали личный состав батарей от ударов противника. Было известно, что немцы на оборонительных рубежах и в глубине тактической и оперативной зоны начали создавать противотанковые рвы и минировать к ним подступы. Минные поля — это оборонительные средства защиты. Как правило, наступающая сторона, попав на минное поле, несет немалые потери в людях и технике. Корпусные инженеры ломали голову над тем, как свести эти потери к минимуму. Еще на Северо-Западном фронте Гетман занимался испытанием минного трала. Большинству людей более известен корабельный минный трал, понятие же о танковом трале — наверняка смутное. Приспособление это не сложное, в технической документации минный трал обозначался литерами ПТ-3. Два массивных стальных катка, которые навешивались на танк Т-34 впереди машины перед гусеницами. Двигаясь, катки вызывали срабатывание мин. Таким образом на минном поле проделывался колейный проход, по которому затем шла основная масса танков, принимавшая участие в прорыве обороны противника. Испытание трала тогда закончить не удалось: последовал приказ о передислокации корпуса на Воронежский фронт. В мае 1943 года начались новые испытания. Они проводились в 200-й танковой бригаде под непосредственным руководством помощника командира корпуса П. А. Гаркуши. Местность для испытания трала была избрана холмистая, сплошь изрытая окопами. Проверялись противотанковые мины советского производства в бумажной оболочке ТМ-41 и ТМ-40, а также немецкие — TMI-35 и TMI-42. При первом заезде не взорвалась ни одна мина — ни нашего, ни немецкого производства. Полковник Гаркуша был в недоумении, корпусной инженер Любицкий стоял в растерянности. Не менее других волновался комбриг полковник Моргунов. Закладка мин проводилась под его непосредственным руководством. Была дана команда на новый заезд тридцатьчетверки. Танк медленно пополз по той же колее. Через несколько минут раздался оглушительный взрыв. Когда дым рассеялся, испытатели увидели картину, которую никак не ожидали: мина взорвалась не под тяжестью трала, а под тяжестью самого танка. Взрывом повреждены гусеница танка и каток, вырван нижний люк, при этом ранены стрелок-радист и механик-водитель. Командир орудия и командир танка, находившиеся в башне, не пострадали. Раненых тут же отправили в госпиталь, а о происшествии доложили командиру корпуса. Андрей Лаврентьевич, захватив с собой офицера связи старшего лейтенанта М. К. Мухарямова, помчался на полигон. Он долго разбирался с этим ЧП, слушал объяснения специалистов, почему мина не взорвалась при первом заезде. И сделал вывод: «Необходимо произвести испытание наших отечественных мин в бумажной оболочке, так как эти мины не взорвались под тяжестью танка при первом заезде. Есть опасность, что немецкие танки могут через них проходить. Командир 6 т. к. Гетман»[130]. Все же от минного трала не отказались ни в корпусе, ни в 1-й танковой армии. Работа по испытанию трала продолжалась и закончилась успешно. Были утяжелены стальные катки, и мины под ними хлопали, как новогодние петарды. Минные тралы использовались в ходе войны, сохраняя жизнь людям, спасая дорогостоящую технику. К концу войны инженерные службы корпуса провели разминирование на участках длиною в 1900 километров. В штаб корпуса пришла директива Военного совета Воронежского фронта о проверке боевой готовности танковых и механизированных частей армий и корпусов. Срок проверки короткий — с 29 мая по 6 июня. Ватутин и Хрущев требовали «проверку произвести каждого танка и подразделения». Весь аппарат управления корпуса разъехался по частям и соединениям: директива Военного совета фронта выполнялась неукоснительно. Командир корпуса побывал в каждой бригаде, придирчиво осматривал танки, трактора, автотранспорт. Если возникали проблемы с запасными частями, тут же «тормошил» корпусного инженера подполковника Любяцкого. Проверка показала, что люди и техника готовы к боям. Это отразил в своем докладе офицер Генштаба майор П. Я. Ветров, который в период боев на Курской дуге неотлучно находился в 6-м танковом корпусе: «В результате проведенной большой подготовительной работы части корпуса вступили в бой хорошо обученными, подготовленными и материально обеспеченными»[131]. Высшее военное руководство страны — Ставка и Генштаб — требовало от командующих фронтами и армиями не только докладов о готовности войск к наступлению, но и запрашивало боевые характеристики на командиров соединений, интересовалось, соответствуют ли они своим должностям. Командиру 6-го танкового корпуса была дана такая характеристика:
Вначале командование Воронежского фронта ориентировало свои войска только на наступление. Собственно, и Ставка придерживалась такого же мнения. Но в ходе подготовки к боям и даже в самом их начале многие командующие армиями поняли, что противника надо обескровить в жестоких оборонительных боях и только уж потом переходить в решительное наступление. Катуков, например, вынужден был в связи с этим связываться с Верховным. Сталин поддержал саму идею оборонительных боев и сообщил об этом Ватутину. Оборонительные бои, вне всякого сомнения, значительно ослабили таранный удар немецких танковых сил. Гетман, может, раньше Катукова понял необходимость измотать противника в оборонительных боях, поэтому усиленно укреплял свой участок. Из-за этого у него с командармом произошла размолвка, когда тот узнал, чем занимается командир 6-го тк. А. Л. Гетман писал: «Укрепляя свою оборону, мы, конечно, поступали правильно, однако оценено это было не сразу и не всеми. Даже М. Е. Катуков меня отчитал по телефону: — Что это ты, Лаврентьевич, закапываешься глубоко в землю: нам ведь наносить контрудар по противнику. Я ответил, что, когда отобьем вражескую атаку, не опоздаем вывести танки из окопов и нанести контрудар всеми силами корпуса. — Ну хорошо, — согласился Михаил Ефимович, — действуй…»[133] Наша авиационная разведка постоянно держала под неослабным контролем немецкую группировку войск. Было отмечено, что с 1 по 3 июля германское командование начало перемещать свои войска в районе Белгорода и Томаровки. Это говорило о том, что противник если не сегодня, то завтра обязательно начнет наступление. Кроме выдвижения артиллерии и танков на передовую, были сняты проволочные заграждения и сделаны проходы на минных полях. О дне и часе германского наступления командование Воронежского фронта уже знало от перебежчика-словака. Войска готовы были встретить врага сокрушительным огнем. 5 июля 1943 года около 16 часов немцы решили выяснить прочность обороны 6-й гвардейской армии, бросив в наступление два пехотных полка, авиацию и до 80 танков. Атака была отбита. Но все говорило о том, что за этим ударом последует новый, более мощный удар. Советское командование решило нанести упреждающий удар по немецкой группировке. Тысячи орудий открыли огонь по переднему краю противника, спутав все его карты. В течение нескольких часов гитлеровцы не могли опомниться. Когда шок прошел, их отборные войска ринулись на передовые позиции 6-й гвардейской армии генерала И. Чистякова. В первом эшелоне шли танки прорыва — «тигры» и самоходки «фердинанд». При интенсивной воздушной поддержке они прорвали линию обороны на участке Фастов — Стрелецкое и, сдерживаемые частями Чистякова, медленно двинулись на север и северо-восток. 5 июля по приказу командарма Катукова 6-й танковый корпус получил задачу: выступить в район населенных пунктов Меловое, Шепелевка, Чапаев, Раково, где занять рубеж обороны и не пропускать противника на север. В приказе также говорилось о том, что корпус во взаимодействии с частями 40-й, 6-й гвардейской армий и 3-м мехкорпусом должен быть готов с утра 6 июля вести наступление в направлении: а) Меловое, Васильевка, Дмитриевка; б) Раково, Красный Починок, Бутово, Томаровка; в) Алексеевка, Казацкое, Томаровка[134]. Снова в приказе шла речь о наступлении. Но в ходе первых боев танковая армия вынуждена была переходить от наступательных боев к оборонительным. Потеснив на север части 6-й гвардейской армии, противник силами двух танковых корпусов прорывался к Курску. Один из корпусов бил на Грозное, другой — на Черкасское и Обоянь, выходя правым флангом к реке Пена, где держали оборону войска танкового корпуса Гетмана и механизированного — Кривошеина. Немцы рассчитывали при мощной поддержке авиации таранным ударом смять советские войска на реке Пена, форсировать ее и уйти маршем на север, развивая наступление на большую глубину. Но командирам немецких танковых корпусов Кнобельсдорфу и Хаузеру довольствоваться легкой победой не пришлось. Завязавшиеся бои показали, что дойти до Курска — значит оставить на просторах российских полей значительную часть техники и тысячи своих солдат и офицеров. Бои носили яростный и ожесточенный характер. Воистину советские танкисты стояли насмерть. Вспоминая июльские дни 1943 года, Гетман писал: «В 10 часов, когда танки противника с пехотой на бронетранспортерах, выдвигаясь четырьмя колоннами, появились южнее реки Пена в 2–3 километрах от нашей позиции, артиллерия и минометные части корпуса открыли по ним огонь. С наблюдательного пункта видно было, как загорелось несколько танков и бронетранспортеров. Понеся потери и убедившись в тщетности своей попытки прорваться с ходу, враг был вынужден развернуться. Перегруппировавшись, он в 11 часов снова перешел в атаку силами до 150 танков с мотопехотой»[135]. В течение нескольких дней гремели бои, не утихая ни на минуту. Сколько подвигов было совершено на небольшой русской реке с прозаическим названием Пена! На страницах фронтовых газет замелькали имена танкистов Замулы, Дрыгайло, Цибрука, Воеводина, артиллеристов капитана Лещины, старших лейтенантов Давыдова, Золоева, наводчиков Луковникова, Ильина, Никанорова, Рядно и других. Высота, которую ночью заняли артиллеристы, была их высотой, их рубежом, с которого они не могли сойти. Здесь осталось 38 немецких танков, 11 из них — «тигры»[136]. Геройски сражались на Курской дуге солдаты и офицеры, защищая свою Родину и свободу. Многие из них отдали свои жизни — самое дорогое, что у них было. Это о них писал поэт Алексей Сурков: В дни, когда налетевший с запада шквал Листая пожелтевшие от времени архивные документы с описанием боев на Курской дуге, невольно представляешь себе ситуацию июльских дней 1943 года: грохот, дым, гарь, пот и кровь, адское напряжение сил. Нарушалась телефонная связь, из-за помех трудно было услышать соседа по радио. Тогда вступала в силу связь живая — через офицеров связи, посыльных. Короткие командирские записки, написанные второпях, решали иногда судьбу боя. Вот одна из таких записок командира корпуса Гетмана начальнику штаба Ситникову:
Надо полагать, что этот документ в комментариях не нуждается, как не нуждается в комментариях и другой документ, написанный командиром корпуса и его заместителем по политической части полковником М. Ф. Серенко после первых боев на реке Пена. Это — обращение к бойцам и командирам. Вот его полный текст:
Это обращение командования корпуса сыграло определенную мобилизующую роль. Даже сейчас, через десятки лет, о нем вспоминают оставшиеся в живых участники Курской битвы. Гитлеровцам так и не удалось тогда сломить сопротивление 6-го танкового корпуса. Он выстоял у Обояни, Сырцово, Луханино, Верхопенья. Главными силами противник бил на Обоянь, в то же время стремился захватить Белгородское шоссе, расширяя район клина до реки Пена, бросал в бой авиацию, в отдельных случаях — до 200 танков. Корпус нес большие потери. Только 200-я танковая бригада за несколько дней боев от ударов вражеской авиации потеряла 29 танков Т-34, 4 орудия калибром 76 мм, а также 203 человека личного состава[139]. Несли, конечно, потери и немцы. Каждый раз поле боя устилалось трупами солдат, о разбитой технике говорить не приходится, хотя эвакуаторы старались ее убирать подальше с глаз. Немцы уже не лезли напролом, стали менять тактику боя, избегали лобовых атак, больше били по флангам. При появлении наших танков бросали вперед своих «тигров», а на флангах и во втором эшелоне применяли штурмовые орудия, средние и легкие танки. Многие командиры это заметили и быстро приспособились к новой тактике немцев. Командир танковой роты Иван Дрыгайло писал в газете «За нашу Родину»: «Сейчас, после ряда упорных схваток с фашистскими „тиграми“, можно сделать некоторые выводы не только о качестве этой гитлеровской новинки, но и о тактике действий T-VI. Слов нет, танк T-VI крепко бронирован и сильно вооружен. Но при этом он имеет ряд существенных недостатков, главными из которых являются его малая подвижность и почти полное отсутствие возможности маневрировать. Неоднократные наблюдения убедили меня в том, что „тигр“ старается действовать больше из засад, избегая прямых выходов на нашу огневую точку. Особенно боится он флангового огня… Немцы много бахвалились исключительной мощью брони нового танка. Практика показала, что обычные наши противотанковые орудия при умелом ведении огня пробивают броню танка в любом месте и зажигают его… Я лично из пушки танка Т-34 подбил „тигр“ обычным бронебойным снарядом с дистанции 900 метров. Мы нанесли огромный урон зарвавшимся фашистам. Мы разгадали их машину и нехитрую тактику их. Нужно, чтобы опыт лучших экипажей был обобщен и тщательно изучен во всех подразделениях. Это пригодится нам в жарких схватках с врагом»[140]. Свою задачу 1-я танковая армия выполнила. А задача, как известно, состояла в том, чтобы не только не пропустить гитлеровские войска на север, но и выбить их танки, лишить главного — ударной силы. Эта цель была достигнута. Танковые корпуса генералов Андрея Гетмана и Дмитрия Черниенко, механизированный корпус генерала Семена Кривошеина и другие соединения армейского подчинения в изнурительных боях в течение пяти дней сдерживали немецкую группировку. Генералам Готу и Кемпфу удалось вклиниться в нашу оборону лишь на 15–35 километров, а на позициях 6-й гвардейской и 1-й танковой армий — всего на 6–8 километров. Гитлеровские войска понесли огромные потери. Только 9-я армия Моделя оставила на полях под Курском около 20 тыс. человек. Но операция «Цитадель» продолжалась. Гитлер требовал от своих генералов не останавливаться ни перед чем. Ему нужна была победа, только победа! Переформировав свои силы и создав мощный кулак у Прохоровки, генерал Манштейн решил двинуться к Орлу. Но его планы были обречены на провал. У Прохоровки немцам был нанесен такой удар, от которого они долго не могли оправиться. Основную роль здесь сыграли 5-я гвардейская армия генерала А. С. Жадова и 5-я танковая армия генерала П. А. Ротмистрова. Не бездействовала и 1-я танковая армия. Ее корпуса держали оборону в районе урочищ Толстое и Плотовое, а также у населенного пункта Красный Узлив. День 12 июля 1943 года стал переломным днем в Курской битве. Враг метался по всему фронту, пытаясь найти брешь в обороне наших армий, и не находил ее. Гудериан, побывавший в эти дни в армии Моделя, писал: «Несмотря на исключительную храбрость и неслыханные жертвы, пехота дивизии Вейдлинга не смогла использовать успех танков. Продвинувшись около 10 километров, войска Моделя были остановлены. Правда, на юге успех был больше, но он был недостаточен для блокирования русской дуги или для понижения сопротивления. 15 июля началось русское контрнаступление на Орел»[141]. О Курском сражении написано много. Писали маршалы и генералы, в том числе и генералы 1-й танковой армии Катуков, Попель, Гетман, Кривошеин, Коньков и другие. Много писали и за рубежом. Небезынтересно, например, мнение о Курской эпопее военного историка Самуэла Митчема: «Битва под Курском превратилась в крупнейшее танковое сражение в истории. Модель нанес удар по образованному советскими войсками клину пятью танковыми дивизиями с 47-м танковым корпусом (под командованием генерала Рауса) во главе… Наступление на участке фронта, которым руководил Модель, плохо началось, а развивалось еще хуже… В первый день наступления Раус смог продвинуться только на шесть миль, а его корпус поддержки, застряв на советских минных полях, прошел еще меньшее расстояние. К концу второго дня наступления 9-я армия углубилась лишь на 9–10 миль вдоль семимильной линии обороны. 7 июля, всего лишь на третий день наступления, 47-й танковый корпус был остановлен у Ольховатки, менее чем в 12 милях от начальной линии. Здесь встала вся 9-я армия»[142]. Примечания:1 В пламени и славе. Новосибирск, 1960. С. 69. 10 РГВА. Ф. 35449. Оп. 1. Д. 60. Л. 26. 11 РГВА. Ф. 35449. Оп. 1. Д. 9. Л. 6. 12 Душенькин В. В. От солдата до маршала. М., 1964. С. 219. 13 Газета «Известия», 31 июля 1989 года. 14 РГВА. Ф. 35449. Оп. 1. Д. 4. Л. 2. 109 Василевский А. М. Дело жизни. М., 1989. Т. 1. С. 199. 110 Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. С. 358. 111 Василевский А. М. Дело всей жизни. Т. 1. С. 214. 112 Василевский А. М. Дело всей жизни. М., 1989. Т. 2. С. 8–9. 113 ЦАМО РФ. Ф. 3413. Оп. 1. Д. 13. Л. 13–14. 114 Гудериан Гейнц. Воспоминания солдата. Смоленск, 1988. С. 423–424. 115 Гетман А. Л. Танки идут на Берлин. С. 71. 116 Ротмистров П. А. Время и танки. М., 1972. С. 117. 117 Из личного архива А. Л. Гетмана. 118 ЦАМО РФ. Ф. 3413. Оп. 1. Д. 180. Л. 2. 119 Из личного архива А. Л. Гетмана. 120 Якубовский И. И. Земля в огне. М., 1975. С. 12–13. 121 ЦАМО РФ. Ф. 299. Оп. 1. Д. 19. Л. 1. 122 ЦАМО РФ. Ф. 299. Оп. 1. Д. 19. Л. 118. 123 ЦАМО РФ. Ф. 3418. Оп. 1. Д. 12. Л. 228. 124 ЦАМО РФ. Ф. 3413. Оп. 1. Д. 27. Л. 12. 125 ЦАМО РФ. Ф. 3413. Оп. 1. Д. 20. Л. 71. 126 ЦАМО РФ. Ф. 3413. Оп. 1. Д. 20. Л. 82. 127 Гот Г., Гудериан Г. Танковые операции. Смоленск, 1999. С. 346–347. 128 ЦАМО РФ. Ф. 299. Оп. 3070. Д. 570. Л. 17. 129 ЦАМО РФ. Ф. 3413. Оп. 1. Д. 20. Л. 60–61. 130 ЦАМО РФ. Ф. 3413. Оп. 1. Д. 20. Л. 60–61. 131 ЦАМО РФ. Ф. 3413. Оп. 1. Д. 24. Л. 1. 132 Архив Генштаба МО РФ, № 10635. 133 Гетман А. Л. Танки идут на Берлин. С. 77. 134 ЦАМО РФ. Ф. 3413. Оп. 1. Д. 186. Л. 117. 135 Гетман А. Л. Танки идут на Берлин. С. 78. 136 ЦАМО РФ. Ф. 3413. Оп. 1. Д. 13. Л. 17–18. 137 ЦАМО РФ. Ф. 3413. Оп. 1. Д. 21. Л. 45. 138 ЦАМО РФ. Ф. 3413. Оп. 1. Д. 180. Л. 187. 139 ЦАМО РФ. Ф. 3413. Оп. 1. Д. 24. Л. 7. 140 Газета «За нашу Родину», 19 июля 1943 года. 141 Гудериан Гейнц. Воспоминания солдата. Смоленск, 1988. С. 430. 142 Митчем Самуэл. Фельдмаршалы Гитлера и их битвы. Смоленск, 1988. С. 441. |
|
||
|
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Верх |
||||
|
|
||||
