Глава 4

Полет на генеральском «шторхе»

«Закончить все дела в Мараде. Немедленно вернуться к генералу Роммелю», – сообщалось в радиограмме. И хотя на протяжении нескольких ночей подряд я спал не более одного-двух часов, я выдвинулся из Марады этим же вечером на двух легких машинах, чьи достоинства уже успел оценить. Местом моего назначения была передовая штаб-квартира, расположенная теперь, судя по закодированной радиограмме, к востоку от Эль-Агейлы. Неделю назад в этом месте мы подверглись артиллерийскому обстрелу. Я удивился, как сильно изменилась обстановка.

Томми имели удобный артиллерийский НП (наблюдательный пункт) на высотке к северу от прибрежной дороги. Он очень мешал нашему передвижению вперед, просто наказание! Две роты саперов получили приказ захватить НП. Их атака завершилась успешно. Роммель наблюдал за ней с воздуха, с борта «физелер-шторха» – личного разведывательного самолета, – и видел, как британские войска отступали к востоку. Он приземлился и приказал танковой разведгруппе во взаимодействии с итальянской дивизией «Ариете» не давать передышки южному флангу противника. Командующему подразделением люфтваффе Фрёлиху был дан приказ провести разведку результатов этой атаки. Доклад пилотов поверг в изумление: «Наблюдается крупномасштабный отход противника в направлении Адждабии и Бенгази».

Роммель немедленно запросил у Фрёлиха дополнительную информацию по районам вокруг Мекили и к востоку от Бенгази. На сей раз доклад воздушной разведки казался еще более неправдоподобным: «Общее движение войск противника в восточном направлении через Киренаику».

«Неужели пришел мой час?» – подумал Роммель. Возможно ли, чтобы его макеты танков, слепленные из дерева и брезента, сумели убедить воздушную разведку противника в том, что начато крупное наступление? Неужели противник принял нашу слабую атаку на НП и показательную активность наших танков на южном фланге за начало крупного наступления?

Роммель был не из тех, кто тратит время на бесплодные раздумья. Он был в своей стихии и до конца использовал преимущества сложившейся ситуации. Тут же нанес два удара: один – опираясь на поддержку итальянских войск вдоль побережья на Бенгази, другой – одними немецкими частями в направлении Мекили. Похоже, Уэйвел переоценил боевую мощь оси. Тот трипольский военный парад не пропал даром. Сейчас самое главное – скрыть от противника истинное положение вещей. Приказ Роммеля гласил: «Пустить танки впереди всех подразделений, машины должны идти сзади, чтобы подымать пыль и ничего, кроме пыли». Кто мог бы распознать в пустыне, что движется позади первых машин в клубах пыли?

Роммель был неугомонен. Он, казалось, находится в десяти местах одновременно, постоянно летал на своем «шторхе», появляясь то там, то здесь и всегда оказываясь в тех местах, где его меньше всего ждали.

Я подошел к морскому побережью восточнее Эль-Агейлы и наткнулся на наши штабные автомашины. Измученный ночным переходом из Марады, я лег поспать часок-другой, а на рассвете проснулся отдохнувшим, хотя с трудом разлепил ресницы – их склеил песок. К семи часам утра я увидел флаг передовой штаб-квартиры около посадочной полосы Адждабии.

Мой доклад о разведывательной миссии в Марада-Джалу был уже никому не нужен. Никого не интересовали возможности выдвижения на Джалу. Элерт встретил меня нетерпеливым возгласом:

– Где вас, черт возьми, носило?

Но даже не стал дожидаться ответа. Склонившись над картами, он на какое-то время забыл о моем существовании. В фургоне царило то напряженное оживление, которое обычно наступает в ходе боевой операции. Дежурный офицер обер-лейтенант Хосслин, который тоже находился в фургоне, старался не перебивать Элерта, хотя ему стоило большого труда сдерживать себя. Я последовал его примеру и тоже не произносил ни слова. Дежурный офицер сновал туда и обратно с десятком распоряжений. Элерт делал красные и синие пометки на своей оперативной карте. Неожиданно я заметил густые клубы пыли, поднимавшиеся к северо-востоку от Мсуса.

В дверях показалась голова лейтенанта Гиммлера.

– Оперативный отдел здесь?

– Пошел к черту! – рявкнул Элерт, даже не поднимая головы.

Я пожалел, что был сейчас не в пустыне.

Элерт разговаривал по телефону с начальником штаба, и было похоже, что ни один из них не знал, где сейчас находится Роммель.

– Командующий собрался лететь в Мсус на «шторхе», – сказал Элерт, – но машина еще здесь.

Появились признаки приближающейся песчаной бури. Итальянцы называют ее гибли, а англичане – хамсин. Песок скрипел на зубах. Было жарко. Нещадно донимали мухи.

Элерт помедлил, а потом добавил:

– Возможно, генерал уехал в своей открытой машине. С ним были майор Шреплер и Альдингер.

Фон дем Борн, похоже, запрашивал данные воздушной разведки. Элерт ответил:

– Из-за песчаной бури данные, полученные утром, недостоверны. Определенно можно сказать одно – британские войска движутся в сторону Тобрука.

Начальник штаба изложил обстановку со своей точки зрения. Элерт слушал его, нервно постукивая пальцами по столу, наконец вставил слово:

– По моему мнению, господин подполковник, необходимо стремительным рывком обойти Мекили и прорваться к Тобруку прежде, чем противник успеет там закрепиться. Танковой дивизии был дан приказ совершить бросок к Мекили. Прошу вас в отсутствие генерала изменить приказ и направить удар на Тобрук, а не на Мекили.

Фон дем Борн согласился и повесил трубку.

Элерт повернулся и посмотрел не меня отрешенным взглядом. Но вот в его глазах появилось сосредоточенное выражение, как будто он наконец узнал, кто сидит перед ним. Вернувшись к действительности, он сказал:

– Полагаю, вы слышали наш разговор… Берите машину – нет, лучше самолет! – и отправляйтесь в Мекили. Каждой колонне передавайте новый приказ: «Всем колоннам прорываться прямо на Тобрук».

До этого утра я никогда не слыхал о Мекили. «Берите самолет» прозвучало так же обыденно, как и «скушайте яйцо».

– Каким самолетом я могу воспользоваться, господин майор? – Я уже собирался попросить хорошую карту, но вовремя отказался от этой идеи.

Общая карта театра военных действий. Территории, изображенные на отдельных картах

Лицо Элерта побагровело, а глаза чуть не вылезли из орбит.

– За кого вы, черт возьми, меня принимаете? – взревел он. – За няньку, которая должна менять вам пеленки?

– Нет, господин майор, – запинаясь, произнес я, козырнул и поспешил удалиться из командного фургона.

Как только я закрыл за собой дверь, Элерт вновь открыл ее и крикнул мне вдогонку:

– Возьмите генеральский «шторх»!

Если до этого момента я недооценивал важность и срочность отданных мне приказаний, то понял это, когда мне велели воспользоваться генеральским личным и наиболее важным транспортным средством.

Я нашел пилота Роммеля, унтер-офицера. Сначала он не мог поверить, что какой-то лейтенантишка получил право распоряжаться генеральским самолетом, а когда убедился, что я нахожусь в здравом уме, то заявил, что только ненормальный собирается лететь в песчаную бурю. Возможно, он был прав. Но в этот момент наша беседа была прервана. Сквозь облака пыли мы увидели и услышали невдалеке разрывы вражеских бомб. За воем бури мы услышали приближение машин Королевских ВВС.

Это, похоже, убедило унтер-офицера, что лететь можно и безопаснее быть в воздухе, чем рядом со штаб-квартирой. Он достал небольшую карту, на которой мы не без труда нашли Мекили, и полез в кабину. Из-за жары я был одет в рубашку с короткими рукавами – так и отправился на фронт на генеральском самолете, не положив в карман даже бритву или зубную щетку.

Пилоту Роммеля с трудом удалось набрать высоту. После нескольких кругов я с облегчением заметил, что мы постепенно поднимаемся. Иногда в облаках пыли появлялись просветы, и я успевал заметить движущиеся колонны. Я мысленно повторял про себя приказ: «Обойти Мекили и прямым ходом двигаться на Тобрук». Я восхищался начальником штаба, проявившим инициативу и не побоявшимся без ведома Роммеля изменить план операции такого большого масштаба.

Я продолжал надеяться, что буря утихнет, но мы летели уже три четверти часа, а непогода, похоже, только усиливалась. Унтер-офицер едва справлялся с управлением своим крохотным самолетиком. Сильный ветер мотал его из стороны в сторону, словно воздушного змея на веревочке.

Я прокричал пилоту:

– Мы должны долететь до пункта назначения – вы понимаете, как это важно!

– Вполне, господин лейтенант, – подтвердил он. – Но что невозможно, то невозможно.

И словно в подтверждение его слов нас подбросило вертикально вверх, затем самолет резко провалился вниз – казалось, гибель неминуема. Но пилоту удалось выровнять машину.

Пилот, по-видимому, принял решение. Он прокричал мне:

– Я отвечаю за эту машину! Я сажусь!

Я промолчал и подумал, как он собирается это делать: земли не было видно. Но он каким-то образом, несмотря на мрак, ухитрился снизиться, и вскоре уже наши колеса катились по неровной поверхности пустыни. Этот «шторх» мог бы приземлиться и на теннисном корте.

В некотором смятении я выпрыгнул на землю, и лишь одна мысль упорно вертелась в моей голове – а как же мое задание? Я не имел права провалить его!

На ужасающем ветру пилот пытался вбить в землю колья и привязать к ним самолет веревками. Я прокричал ему приказание оставаться на месте до окончания бури, а сам отправился искать другой транспорт.

Вслепую бежал я сквозь бурю, сознавая, что уходят драгоценные минуты. Или, может быть, часы? Порой меня охватывало чувство одиночества и бессилия. Бредя по пустыне, я не видел ничего, пока в красноватом тумане впереди не различил неясные очертания приближающегося «фольксвагена». Вихрь густой пыли скрыл было его от меня, но я рванулся вперед и закричал что было мочи. Водитель заметил меня и остановился. Он с изумлением смотрел, как я запрыгнул внутрь и рухнул на сиденье. Предупреждение водителя: «Пожалуйста, поосторожней – там помидоры» опоздало. Тяжело дыша, я представился и объяснил, как очутился здесь.

Водителем оказался известный немецкий военный корреспондент барон фон Эзебек. Он тоже сбился с пути и сказал, что, похоже, здесь в радиусе нескольких миль нет никакой жизни. Сквозь песчаные вихри трудно было определить положение солнца. Мы посчитали, что в это время суток солнце должно быть где-то на юге, и свернули влево. Невозможно было угадать, где находится противник – спереди или сзади; но было ясно, что нам следует двигаться к востоку.

Незадолго до сумерек мы натолкнулись на крупнокалиберную артиллерийскую установку, которую буксировал тягач. Мы встретили группу из восьми немецких артиллеристов, которые тоже потерялись в пустыне со своей 88-миллиметровой зениткой, огромным гусеничным тягачом и машиной снабжения. Нам не оставалось ничего другого, как заночевать с ними.

Один из солдат сообщил приятную весть: в грузовике снабжения полно сырых яиц. Я отварил по три яйца фон Эзебеку, его водителю и себе, а военный корреспондент в это время варил кофе. Буря утихала, и, хотя на зубах все еще скрипел песок, еда казалась замечательной, а кофе – просто нектаром.

На рассвете воздух был кристально чистым. На много миль вокруг, насколько хватало глаз, не было видно ни единого следа человека или машины. На юго-востоке мы различали высохшее соляное озеро. Я безуспешно пытался найти его на карте фон Эзебека. Пустыня здесь была усеяна валунами. Мы с военным корреспондентом решили двигаться в сторону соляного озера, чтобы на большой скорости пересечь его гладкую поверхность. Идея была разумной, но нас встревожило появление «харрикейна», летевшего на бреющем полете.

Мы ехали несколько часов, пока не заметили вдали колонну, двигавшуюся в северо-восточном направлении. Фон Эзебек сетовал на то, что прибудет в Мекили слишком поздно и не увидит своими глазами его падение. Мы пересекли соляное озеро и уже приближались к небольшой возвышенности, как вдруг увидели в воздухе немного позади нас самолет, который получил прямое попадание и, объятый пламенем, рухнул на землю. Мы не знали, был ли это наш самолет или вражеский, и помчались к месту падения, чтобы выяснить это. По пути мы наткнулись на укрепленный пост. К нашей радости, он оказался немецким – здесь был установлен легкий зенитный пулемет. Мы прокричали командовавшему постом унтер-офицеру:

– Как проехать на Мекили?

– Вы едете со стороны Мекили, – ответил он.

Он добавил также, что атака на Мекили должна вот-вот начаться.

Через несколько минут я отыскал штаб 5-й легкой дивизии, поспешил распрощаться с фон Эзебеком и, поблагодарив за его помощь, отправился к майору Хаузеру. Он спокойно меня выслушал.

– Ну конечно же это идея Элерта, – сказал он. – Только ему могло прийти в голову такое.

Он обсудил новый приказ с генералом Штрайхом. Но командир дивизии получил свой приказ лично от Роммеля всего несколько часов назад и был готов штурмовать Мекили.

Мы выдвинулись к маленькому форту в пустыне, с трех сторон окруженному британскими позициями. Бой был жарким и длился всего пару часов. Мы захватили в плен генерал-майора Гамбьер-Парри, который пытался вырваться из окружения на своем командирском автомобиле. Число пленных достигло почти трех тысяч. Мы одержали еще одну значительную победу. Рота мотоциклистов нагнала британскую колонну, двигавшуюся через пустыню южнее Джебель-Акдара, и, к своему изумлению, захватила двух героев британского наступления на Бенгази: генерал-лейтенанта сэра Ричарда О'Коннора, который был только что посвящен в рыцари за успешные операции против итальянских войск, и генерал-лейтенанта сэра Филипа Ниэма, кавалера Креста Виктории. Так что теперь у нас было три генерала.

Взлетно-посадочная полоса в Мекили была усыпана обломками разбитых самолетов. С короткими интервалами британские машины делали заход, чтобы снова атаковать ее. В разгар одного из налетов на нее приземлился мой «физелер-шторх». Из него выскочил радостно улыбающийся Роммель, только что прилетевший с личной разведки обстановки в пустыне.

Штабные грузовики захваченных британских генералов стояли на небольшой возвышенности. Это были большие угловатые машины с крупными шинами, оборудованные радиостанциями и принадлежностями для работы с бумагами. Мы тут же окрестили их «мамонтами», но я и представить себе не мог, что эти грузовики будут использоваться Роммелем, его штабом и командирами на протяжении всей борьбы, начинавшейся сейчас в пустыне.

После короткой беседы с плененными британскими генералами Роммель с большим интересом осмотрел машины. Он наблюдал, как из грузовиков выносили британское оборудование. Среди выгружаемых вещей он заметил пару огромных защитных очков. Они ему понравились. Он улыбнулся и сказал:

– Брать добычу разрешается даже генералу. Я возьму эти очки себе. – И он водрузил очки поверх козырька своей фуражки с золотым кантом.

С тех пор эти очки стали главной приметой Лиса Пустыни.