X. Частная жизнь

Частная жизнь, со всеми особенностями нравов, для нас остается пока неизвестна; только незначительные черты, вообще отрывочные, наводят на некоторые предположения. Нельзя приписывать новгородцам такую же народность, каковую имели известные нам, по источникам домашним и иностранным, московитяне. Во-первых, русская жизнь повсюду изменялась с XV века, и в XVII явилась выработанною уже под влиянием единодержавного уклада; во-вторых, Новгород представлял и прежде, издавна, своеобразный склад народности. Все принадлежности быта и обращения были иные: другие монеты, другие весы, меры, другие понятия, отличные общественные нравы. Необходимо должны были быть своеобразные явления частной домашней жизни. Герберштейн в начале XVI века отличал новгородцев от московитян и, описывая последних в черном виде, заметил, что в Новгороде народ был честный и гуманный, но, по его замечанию, московская зараза внесла уже в край другие испорченные нравы, ибо Иоанн населил его другими людьми. Без сомнения, было что-то резко выдававшееся в нравах, если так поразило путешественника.

О способе построек и помещений мы имеем весьма недостаточные сведения. Так как пространство Новгорода, в сравнении с его населением, было не велико, то нельзя думать, чтобы дворы были обширны. Исключением, может быть, была Прусская улица, где дворы бояр, вероятно, были просторнее,потому что были многолюдны и хозяева содержали большие дворни. Улицы в городе имели вид совсем отличный от московского, потому что в 1507 г. великий князь переделал их по-московски. Улицы были, вероятно, не широки и не прямы: большое скопление строений этого не допускало. Улицы были мощеные в Новгороде, верно, деревом, а во Пскове, быть может, плитняком, так как этого материала изобильно в Псковской Земле. На некоторых улицах в Новгороде садились ветлы (тополцы) [97]. Во Пскове 1473 г. около церкви рассадили яблони[98].

Дома новгородские строились деревянные, на подклетях, иногда каменных, в которых были службы и кладовые. Во Пскове, должно быть, каменных зданий было больше, чем в Новгороде, потому что изобилие плитняка вблизи способствовало их построению[99].

На дворах, кроме главного жилья, строились светлицы, называемые одрины, и клетки для хранения домашнего груза. Вероятно, богатые люди хранили лучшее свое добро в домах и в церквах или в церковных подвалах. При дворах разводились огороды и садики. Деревянные строения на лицах перерывались каменными церквами, которых было множество; около церкви пускалось просторное место для торговли и также для погребения. Там посреди города около церквей и хоронили мертвых. Так как у богатых людей были около города дворы и села, то, вероятно, все домашнее заведение у них было преимущественно в загородных имениях, а в городе двор стоял только для приезда.

Об утвари, одеже, пище известий мало. Домашняя утварь зажиточных людей необходимо должна была быть привозная, европейская, получаемая через немецкую торговлю. На пирах пили из золоченых кубков и оправленных рогов. Названия-одежд, которые мы знаем из московской жизни, в Новгороде и Пскове не были известны вовсе: едва ли могли быть там в употреблении татарские названия, как кафтан, армяк и проч.; потому что татарские нравы не проникали в эти города, жившие старою славянскою жизнью. Напротив, упоминаются одежды древние. В холод новгородец и пскович надевал шубу и подпоясывал ее поясом; в сырую погоду опашень, верхний плащ. Другое название новгородской одежды было — "мятель , вероятно, обыкновенная домашняя, равняющаяся зипуну. Одежды мужские были суконные, цветов ярких, особенно пунцового. Для простых одежд сукно различное, капелюк и орница — шерстяные материи. Богатые одежды передавались по наследству детям от отцов и матерей. Грудь богатого новгородца украшалась золотой цепочкой; на пальцах носили перстни. Женщины носили перстни, а в ушах колтки (подвески), на руках браслеты; разные украшения женские назывались, вообще, крутою, и составляли необходимость в приданом. Есть в церкви Николы Качанова в Новгороде вытертый образ: на нем изображено моляще еея семейство. Образ этот XV-ro века[100] На нем — несколько мужских и одно женское лицо. На мужских одежда до колен, с поперечными нашивками на груди, по обеим сторонам переднего разреза; одежды эти красного и зеленого цветов, штаны черные и зеленые вкладываются в сапоги. Сапоги у всех красные, с высокими голенищами. На плечах, сверх этой одежды, накинут плащ с откидными рукавами; плащи черные, у всех с отложными красными воротниками. У женщины подобное одеяние; только разница та, что одежда доходит до ступней, без нашивок; на голове шапочка, повязанная убрусом, подвязанным под подбородок. Новгородцы носили бороды; на голове — клок волос, спускавшийся с макушки. Из нравственно-аскетических поучений старого времени видно, что щеголи заботились о волосах, мазали их пахучими маслами, подстригали на лбу и заплетали так, что делали особого рода причегку, которую называли кикою, а бороды для красоты подстригали. Все это осуждалось благочестивыми[101] Девушки носили косы с лентами. О пище нам известно, что хлеб употреблялся ржаной, а пшеничный шел на калачи; богатые люди употребляли калачи к столу. Каша была обычное кушанье. Обыкновенно продовольствие состояло в мясе и рыбе: этими предметами означалось вообще обилие. Лакомствами были овощи и мед. Напитки, употребительные у новгородцев, были: пиво, брага, мед и вино, доставляемое от иноземцев. Изъявлением веселости и радушия был пир, который в Новгороде человек зажиточный считал обязанностью делать для множества гостей и тем поддерживал свое значение. В особенности считалось почетом и делом вежливости делать пир для уважаемого гостя. Иноземец, заехавший в Новгород, если знакомился с новгородцами, подавал предлог к учреждению пиров. Так француз Ляннуа, заехавший в Новгород в начале XV-ro века, говорит, что ради него давали пиры владыка и посадник. К сожалению, этот путешественник не передал нам подробностей пиров, на которых был сам, но счел нужным заметить, что обычаи, наблюдаемые при пире, показались ему странными и непривычными. Когда князь приезжал в Новгород, избирался и поставлялся владыка — всегда торжество сопровождалось пиром. Князь Изяслав Мстиславич, желая приобресть расположение новгородцев, сделал пир для целого города.

Как много значили пиры в Новгороде и как легко было посредством хлебосольства приобресть расположение, показывает то, что Борецкие делали пиры, и через то подбирали себе партии. Так и в песне о Садке, богатом госте, Ильмень-озеро советует ладить с новгородцами, почаще их кормить обедами. После пиров в, обычае было дарить гостей. Исполняя этот обычай, и Ивану III-му подносили подарки, когда он посещал Новгород, приготовляя ему падение. Существовал обычай встречать и провожать гостей с хлебом, вином и медом. Так, отпуская своих князей, псковичи провожали их до рубежа с хлебом, вином, медом и вологою [102]. К огда в 1473 -м году в Изборске псковичи встречали невесту великого князя Ивана Васильевича, то отрядили шесть насадов, в которые уселись посадники и бояре. Как только нареченная невеста причалила к берегу, они вышли из своих насадов, налили золоченые кубки и рога медом и вином и, подошедши к ней, кланялись и били челом. Гостья должна была принять поднесенное в честь и любовь. После ее приезда на княжий двор посадник и бояре снова оказывали ей почесть поднесением вина и меда, раздавали тоже напитки и кушанья слугам и кормили ее лошадей. Царевна благодарила на хлебе, соли о вологе. Кажется, эти предметы, упоминаемые неоднократно, символизировали гостеприимство. Отпуская ее из города, псковичи, посадники и бояре провожали ее также с хлебом, солью, вином и медом до самого рубежа. Так же псковичи встретили посылаемого к ним от великого князя для защиты от немцев князя Даниила Холмского [103].

Это описание может служить образчиком почетов, оказываемых разным гостям. Подобное наблюдалось и в каждом доме. Почетного гостя встречали на дворе и провожали с символическими знаками. Товарищеские пиры-братчины имели общественное значение; это было средство сближения между собою; это были, так сказать, общественные митинги, где не только пировали и веселились, но и толковали о делах. Братчина имела уважение в народном мнении, и ей, как отдельной корпорации, предоставляли самосуд и самоуправление. Братчины сбирались иногда улицами, т.е. жители улицы вместе учреждали братчину, иногда в храмовые праздники, и потому говорилось — братчи-на-никольщина, брагчина-покровщина. Участники давали свой удел в братчину [104]. При большом количестве участников братчины отправлялись, вероятно, на воздухе, особенно в не слишком холодное время. Иногда на таких братчинах сходились не только мужчины, но и женщины, и после пира начиналась пляска [105].

Пиры новгородцев приобрели значительность в свое время, и пастыри особенно вооружались против них, так как вообще с церковного взгляда почиталось грешным делом всякое увеселение [106].

Свадьбы совершались обыкновенно зимой, так что время зимнего мясоеда называлось: о свадьбах[107]. Свадьба была временем домашних пиров и веселий. Она сопровождалась всегда пирами, которые назывались кашею. Так Александр Невский, женившись на дочери полоцкого князя Брячислава, венчался в среднем на пути между Новгородом и Полоцком городе Торопце; там учредил одну кашу, а другую в Новгороде, по своем возвращении с новобрачиою. Свадебные обряды в Новгороде, вероятно, представляли отличия от других русских; но они нам неизвестны; а что они были в старину отличны, видно из того, что и теперь в местах, где только потомство новгородской народности сохранилось более, чем в других краях, есть важные отличия от свадьбы русской вообще [108].

Из старинных памятников видно, что женщина пользовалась юридическим равенством с мужчиною. Жена могла владеть своими вотчинами, своим имуществом, могла приобретать его и передавать, и вести дела от себя. В случае нужды, женщине, так же как и мужчине, присуждали поле, и во Пскове позволяли нанимать наймитов. Равным образом приводили женщин ко крестному целованию. Из известия под 1418-м годом видно, что женщины являлись даже на вече,потому что тогда женщины обвиняла боярина Божина. При падении независимости Новгорода Иван Васильевич приказал приводить к присяге на верность не только мужчин,но и женщин: значит, за ними признавали самобытную деятельность. По псковской судной грамоте, по взаимному имуществу предоставляется равное право как мужу, так и жене; напр., когда муж умрет без завещания (без рукописания), то вотчина его остается жене до ее смерти, если она не пойдет замуж; так же точно, по смерти жены, муж владел ее вотчиной, пока сам не вступит в другой брак, — и когда муж, умирая, назначил из своего имения часть жене, если она после его смерти пойдет замуж. Девушке по завещанию оставлялась родительская часть — наделок; а если родители умерли, то братья считали обязанностью выдать ее замуж с наделком. Между тем, у Ляннуа есть известие чрезвычайно странное, будто новгородцы продавали публично жен своих за грины. Автор еще и замечает несообразность такого поступка с понятиями, господствующими у западных христиан. Это известие нельзя не признать грубою ошибкою. Новгородцы, как христиане, никак не могли сохранить таких черт в XV веке, а если б они были, то, вероятно, как-нибудь упомянули бы об этом церковные учители, которые часто преследуют пороки своего общества. Вероятно, Ляннуа видел продажи рабынь или передачу любовниц, ибо некоторые дозволяли себе жить невенчанными, против чего действительно вооружаются пастыри, хотя в позднее время [109]. Вообще в новгородском быту связь родовая должна была сделаться слабее, чем где-нибудь в Руси. Это видно по скоплению бездомовных гуляк. Эти молодцы были выкидыши из родов. Семьи неизбежно дробились более, чем в других краях, что соблюдается даже и теперь в селах древнего новгородского края. В Новгороде сильно развит был дух артельничества, товарищества, и это уже служит признаком слабости родовых связей. В товарищества сходились лица, не связанные родовыми узами, по крайней мере товарищества составлялись не на основании родственных, кровных связей, а на условиях взаимной выгоды. Таковы были товарищества купеческие, промышленные; таковы были и военные — ушкуйнические. Дух необузданной свободы, привычка и средства распоряжаться собою по произволу препятствовали усилению родового деспотизма. Из всех примеров, указывающих на связи между собою новгородцев, заметно, что связи по месту жительства и по способу Занятий брали везде верх над ними. Жители одной улицы составляли между собой корпорацию по месту жительства: нельзя предположить, чтобы тут участвовали какие-нибудь родовые отношения, — всякий мог поселиться на улице, перейти в другую, выйти вон из Новгорода — всем была вольная воля. Еще менее это возможно в товариществе по способу занятий.

Обычная забава новгородцев была, как уже был случай упомянуть, примерная драка палками и борьба. Князья и бояре тешились охотою за зверьми и птицами. Так как остатки веселого язычества долго еще существовали в жизни, не поддаваясь христианской строгости, то у народа были свои заветные забавы, например, праздник Купала, или веселой Радуницы, с разными играми, плясками и обрядами. Но церковь старалась вывести эти забавы: в 1357-м году новгородцы утвердили между собой крестным целованием бесовских игр не играти, и бочек не бити[110]. Попадать в бочки — древняя славянская игра, употребительная до сих пор у Хорутан[111]. Подобное описание бесовских игр, ясных остатков язычества, представляет послание Памфила, игумена Елизарьевой пустыни[112]. Эти забавы сопровождались суевериями, исканиями зелий и кладов [113]. Порицая такие забавы, Церковь преследовала волхование, стоявшее, как остаток язычества, в тесной связи с этими потехами.

Народ тешился игрою скоморохов. Они ходили по городам и по селам, и представляли разные сцепы, так называемые действа из жизни -— свойский зачаток драматического искусства. Они сопровождали свои представления песнями и музыкою, которая состояла из гуслей струнных, сопелен, свистелей и бубен. В новгородском крае эти странствующие актеры — веселые молодцы, — кажется, были многочисленнее, чем еще в других краях, потому что свобода давала простор их деятельности. Народ любил сценические представления. Любовь к сценизму видна уже из того, что в Новгороде ввелись даже в церковный обиход сценические представления, которых не видно в других землях, напр., на праздник трех отроков — сценическое представление чуда огненной пещи халдейской, отправляемое в самой церкви во время заутрени. О новгородских скоморохах может дать понятие, хотя слабое, песня о новгородском госте Терентьище, которая, как и некоторые другие, будучи первоначально новгородского состава, дошла до нас не иначе, как перешедши через влияние последующих веков, усвоенная и переделанная поколениями другой народности, заступившей в Новгородской Земле старую народность.

Богатый гость Терентьище жил в подгородной слободе Юрьевское, то есть около Юрьевского монастыря, где действительно издавна были дворцы зажиточных людей. Он был уже в пожилых летах. Жена у него Авдотья Ивановна — молодая и приветливая. Она раскапризничалась, кричит, что больна.

Расходился недуг в голове.
Разыгрался утин в хребте.
Пустил недуг к сердцу.

Она требует, чтобы муж шел искать лекарей, которые не могли быть ничем другим как волхвы. Терентьище —

Он жены своей слушался.
И жену-то во любвн держал.

Взявши деньги, отправился он искать волхвов, и повстречал скоморохов.

Скоморохи люди вежливые,
Скоморохи очестливые.

Они взялись вылечить жену Терентьища. По их приказанию, он влез в мешок и взял дубинку; они понесли его в его дом и сказали жене, что принесли ей поклон от Терентьища, что Терентьища они нашли мертвого и его клюют вороны. Молодая жена обрадовалась, избавившись от постылого старого мужа, и приглашает запеть ей про него песенку. Скоморохи уселись на лавке, заиграли на гусельцах и запели песенку, призывая в ней мешок зашевелиться, а Терентьище вылезть оттуда. Тогда Терентьище, раздосадованный на жену, выскочил из мешка и выгнал дубинкою от жены из-за занавеса недуг, который выскочил в окно и чуть головы не сломил, а на месте оставил и платье, и деньги.

Такими-то действами тешили скоморохи свою публику, представляя ей сцены домашней жизни.

Примечания:

1

"Сынове их и внуци княжаху по коленом своим и налезоша. себе славы вечныя и богатства многа мечем своим и луком, обладаша же и северными странами и по всему морю даже до предел Ледовитаго моря и окрест желтоводных и зеленоводных вод и по великим рекам Печере и Выми и за непроходимыми высокими горами а стране рекомой Скир по велицей реце Оби до устия Беловодныя реки, еяже вода бела аки млеко: тамо бо звери родятся рекомии соболь. Хождаху же и на египетския страны, воеваху со многою храбростью, показующе в елиньских и зарьварских странах: великий страх тогда от них належаше".

9

Олег, Ольга — река Олег, урочище Олька, имена лиц — Ольгерд. Ольгимунт; Аллан — имя Альдона; Ятвят — имя литовского князя; Утин — имя литовского князя, Туки — имя лица Туки, названия местностей: Туки. Туканы; Гуды — имя лица Гудул. названия местностей: Гуделе. Гудишки, Гудулишки. Гудайце, Гудели. Гудучишки. Гудун; Войков— имя Войко; Берн— имя лниа Бернат. фамилия Бернатович; местности: Бернате, Бернатов: Кары — имена Кариат, Карейва. Каресва. местности: Карнон, озеро Кайры; Веремуд — имя Вермут; Сфирка — имя Свирка, названия местностей: Свирка. Свирки; Каршев — имя Карши. названия местностей: Каршево, Каршева; Рогнедь — Рагнит город; Карн — фамилия Карнович, имена местностей: Карны, Карновичи; Моны,Монейцы; Слуды — название местности Слудока (такая же местность близ Новгорода — Слудки); Карл — название местности Карлы: Глеб— название нескольких местностей с тем же именем в Жмуди; Шихберн — местности Шиксне, Шихле, Шиксти; Якун — местности: Яку. Якен; Иггивлад — название местности Иггауде; Стеггистон — название местностей: Стегвиле, Стеген

10

Татищ.,1, 34.

11

Толкование Соловьева, будто мира деля значит ради мирского порядка (общественного, от слова мир — община), едва ли можно принять. Слово мир употребляется чрезвычайно часто в летописях, и всегда — в смысле "pax": докончиша мир, дал мир, на миру (в мирное время). Нет основания думать, чтобы в одном только этом месте это слово употреблено было в особом значении, таком, в каком не является никогда.

97

О посадке этих дерев упоминается в XV веке. Новг., IV. В 1469 г. "почаша тополци садити на Славкове улици"; в 1470 году "на Федоровой улице из тополи потекло воды много". Тополцами и теперь называются ветлы в деревнях паозерскнх.

98

Пск. Л.. 1. 247.

99

Замечательны в этом отношении оставшиеся во Пскове каменные здания старинной постройки, именно, дома, принадлежащие хозяевам Драуе и Леонову, и казенное здание под провиантским магазином, называемом Поганкины-палаты.

Первый, принадлежащий Драуе. представляет собою одноэтажный дом с подклетью, входящею в землю; окна с полукруглыми верхами, окаймленные с наружной стороны лепными колонками. В настоящем положении один фасад этого дома выходит в переулок, другой — противоположный — во двор; одна боковая сторона на улицу, другая — противоположная — примыкает к дому Леонова. Вход со двора полукруглый; около входа украшения с колонками, уже обломались. Вход ведет в широкую комнату, очевидно, бывшую сеньми. По бокам входа по окну, а на противоположной стороне два окна.

Следов печи нет. Из сеней в обе стороны по комнате. В комнате направо по два окна, на противных одна другой сторонах; а на той стороне, которая выходит на улицу, окна закладены, В комнате налево из сеней по три окна на противоположных сторонах, в третья сторона пристроена к дому Леонова. Комнаты пространством 14-15 шагов в длину и в ширину, верх сводообразный, с закругленными тонко выемками над окнами. По углам свода по железному висячему кольцу. В средине свода также одно кольцо. В некоторых окнах карнизов совсем нет, так что в окошечной выемке можно стоять, но есть окна с карнизами, и потому можно предполагать, что в других карнизы выломаны после. В комнатах есть следы печей вбок от входа. Входы с полукруглыми верхами, чрезвычайно толстые — до 15-ти вершков; на этом пространстве сделаны впадины с полками. Остались железные крюки для дверей. Впадины в сенях в углу; между левою дверью и стеною, выходящею на улицу, потайная впадина со входом, который ведет в узкую восходящую галерею или ход в средине стены. Куда ведет она, неизвестно, но чуть ли прежде не было надстроено верхнего этажа над домом, а после он снят. Под домом подвалы без окон.

Дом Леонова примыкает к доме Драуе и его стены перпендикулярны к стенам последнего. Главный вход был со двора, принадлежащего теперь дому Драуе и уже заделан. Около него были колонны и лепные украшения; теперь вход с противоположной стороны, с двора Леонова. По каменной лестнице вы входите в пристенок, прежде бывший крыльцом с ажурными арками с северной и восточной стороны; видны новые вставки между столбов, служивших продолжением свода до низа. Входите в сени. На противолежащей стороне следы прежней заложенной Двери главного входа. Из сеней по обе стороны — по широкой (до 14-ти шагов) комнате. В комнате налево с двух сторон по три окна, третье примыкает к дому Драуе; посреди этой стены место для печи, которая, кажется, нагревала равным образом и оборотную сторону комнаты в доме Драуе. Над окнами закругленные тонкие выемки от свода. По углам железные кольца, а посредине свода одно кольцо. На правом стороне комната с тремя окнами на каждой из трех сторон. На стороне, где вход, по бокам от входа впадины с полками. Из сеней, по обоим бокам заложенного главного входа, два входа в стену с дверьми; когда дверь растворяется, то окно, находящееся в стене прямо против входа, освещает сени. Узкая каменная лестница ведет в сени верхнего этажа, двумя входами по обеим сторонам окна, выходящего на двор Драуе. В обоих входахх окна освещают сени, когда двери растворены. Против этих двух входов из стены на противоположной стороне выход на верхнее крыльцо под навесом, теперь уже сломанным; тут была наружная галерея, кончавшаяся, вероятно, лестницей прямо вниз. По обеим сторонам — комнаты очень светлые, с тремя окнами на каждой из трех сторон. Между окнами впадины. Вместо сводов были потолки. Под домом подклети со сводами. Хотя они входили в землю, но были жилые; их освещают сверху узкие окна со ступенями, восходящими к ним от земли; вышина от 4-х до 5-ти аршин.

Поганкины-палаты поражают своею величиною, когда примем во внимание, что вообще домашняя жизнь в старину не требовала огромных домов для помещения. Это трехстороннее здание или, лучше сказать, фасад с боковыми, по краям неравными по высоте, флигелями. Правая сторона трехэтажная, а остальная часть левой одноэтажная. Теперь это здание занято провиантским магазином; вероятно уже в поздние времена в правой его стороне прорублена из окна дверь во втором этаже. Старинный вход во второй этаж остается в средней части по каменной лестнице. Войдя в сени, перед вами две части среднего этажа по обе стороны; захотите повернуть налево — вы должны взойти несколько ступеней вверх, пройдете три комнаты, одна за другой, потом заворачиваете в четвертую, составляющую заворот второго этажа средней стороны, со сводами, с завостренными выемками над окнами и со впадинами в разных местах,иные с полками вместо шкафов, другие в рост человека. Возвратившись назад и сошедши со ступеней, на которые всходили, войдете в другую часть среднего этажа. Проходите две комнаты в ряд со сводами. Одна из этих комнат, будучи угольною, равным образом составляет часть как средней, так и правой стороны. Она освещена с двух сторон, прочие с одной: быть может, прежде были окна и на другой. В одной комнате окна расположены так, что на стене их три, йо одно выше других, другие два одно под другим. Верхи окон полукруглы. Своды в одних с выемками, в других без них. Есть железные кольца и в одном кусок железной цепи. Входы из комнат в комнаты с закругленными верхами. Как во входах, так и в окнах остались крюки для дверей и оконниц. Везде в комнатах впадины в стенах, иногда с полками. Стены толстые, плитяные. Входы между комнатами до 9 четвертей шириною, а в окнах до 7-ми. Некоторые окна с железными решетками. В третьей комнате два углубления в стене, из которых одно было отхожим местом. В первой комнате видны следы того же в закоулке, где проделано светлое отверстие в стене ко входу, ведущему куда-то вниз. Из четвертой комнаты идет в стене вход в третий этаж. Там пять комнат. Сводов нет, но были потолки, теперь уже несуществующие: остались только балки, на которых были утверждены доски. В верхнем этаже окна и входы также с полукруглыми верхами. Комнаты вообще очень светлы, особенно угольная: там стоит каменный столб, украшенный обводами; он проведен через средний этаж вниз и, верно, служил для поставца. Печей теперь нет нигде. Внизу подклеть опускается в землю, разделена сообразно среднему этажу, также на комнаты, освещаемые каждая одним небольшим окном вверху. Стены не обмазаны. Очевидно, эти подклети не были обитаемы, но служили кладовыми. В подклеть ведут два входа: один на сере дней, другой на правой стороне; части подклети, куда ведут различные входы, не имеют между собою сообщения: быть может, оно было прежде, но завалено. Одноэтажная часть левой стороны заключает две обширные комнаты и была прежде поварней, как это видно по широким отверстиям, особенно посредине, где, как видно ясно с первого раза, была большая печь, устроенная так, что вокруг нее можно было ходить.

100

По году (6995) можно считать это семейство из переведенных в Новгород после падения независимости; но из надписи видно, что икона была заказана не теми, которые на ней изображены (ср Макария Оп. церк. древн., II, 79).

101

Собирательное название, означавшее разные съестные снадобья, получаемые от коров: масло, молоко, сметану, творог.

102

Кирилло-Белоз. Библ. Сб. Рук. XV-ro века.

103

Пск. Л.6 1. 247.

104

Мнози совещавшие дают злотники кождо от себе, яко купят брашна различна, и вино, и творят трапезу богату. и собравшиеся купно ядят и пиют.

105

Древняго обычая приимше человепы, еще собратися на нарочитых местах, или при церквах, в память святых, мужи и жены сходящеся пиры творять, и оупившеся пляшут срамно-, и ина некая безобразия творят (Из сборн. XV в. Кирилло-Белоз. Библ.).

106

В грамоте Фотия архипастырь нападает на эти обычаи в Новгороде: "пьянства лишитися лишняго и пиров, боле же егда бывает гонение... не токмо творите милостыню, и тако возвращаемся на злая дела и на пьянство, и на совокупление пиром, н на чрево-объядение"... Священнослужителям дается поучение: "не буди кощунник, ни игрец, ни пьяница... ни складов пнровных творя, но иным возбраняй".

107

Пс, I. 43.

108

Между прочим замечателен обычай, показывающий большую свободу женского пола, чем в Московщине. Таким образом, когда в старой Московщине невеста была закрыта до самого того времени, когда делалась женою, у новгородцев таков обычай: жених с своим поездом, "вершниками" (дружками) и тысячеким, приезжают к невесте; невесту выводят закрытою; но тысячекий и вершники кричат: "Мы не фату приехали смотреть, а невесту!" Невесту открывают. Тогда они спрашивают жениха: люба ли ему невеста, а невесту - люб ли ей жених? И тот и другая отвечают поклоном друг другу, потом невеста подносит всем вина и, наконец, чокается с женихом чарками: оба стараются ударить сильно, так, чтоб из своей чарки вылилось вино в другую, а кто пересилит, тот будет иметь первенство,по народной примете. Этот обычай, не наблюдаемый в Московщине, намекает на такие нравы, где женщина стояла с достоинством в понятии и общественном значении.

109

Так в одном послании митрополита Фотня к новгородцам говорится оффоциально священникам: "а котории не по закону живут с женами без благословения поповского понялися, тем епитимия три лета, как блуднику, да совокупити их, и учите и приводите их правилам веры, дабы с благословением с женами, а не с благословением восхотят жити, ино их разлучили, аще не послушают, и вы, попы, не принимайте их приношения и дары им не давайте.

110

Никон., III, 211.

111

О битье бочек см,: "Русская Старина" 1880 г. январь, статья Н.И.Костомарова по поводу книги А.Никитского: "Великий Новгород. Очерк внутренней истории церкви в Великом Новгороде".

112

Егда бо придет самый праздник Рождество Предотечево. тогда во святую ту нощь мало не весь град возмятется, и в селах возбесятся в бубны, и в сопели, и гудением струнным, и всякими неподобными играми сотонинскими, плесканием и плясанием. женам же и девам и главами кивание и устнами их неприязнен клич; вся скверные бесовские песни, и хребтом их вихляние, и ногам их скакание и топтание, ту же есть мужам и отроком великое падение, ту же есть на денское и девичье шатание блудное им воззрение, тако же есть и женам мужатым осквернение, и девам растление. Что же бысть во градех и селах в годинуту? Сотона красуется... кумирское празднование и проч.

113

Исходят огавницы мужие и жены, чаровницы по лугом и по болотом, и в пустыни, и в дубравы ищущи смертные отравы, отравнаго зелия на пагубу человеком и скотом, ту же и дивия корения копают на повторение мужем своим. Пс, 1, 279.