VII. Усобицы

В Новгороде беспрестанно происходили раздоры, и молод-шие или черные враждовали со старейшими и богатыми. Люди, которые успевали возвышаться, тотчас возбуждали против себя злобу низших. Начальники, уже потому, что облечены были властью, подвергались неудовольствию черных людей. Начало личной свободы было всегда духом общественной жизни и взаимных отношений. Перевес общинной воли не подавил его до конца. Те же черные люди, которые злобствовали на богатых и влиятельных, сами же помогали их возвышению и оказывали им честь и повиновение, пока последние не раздражали массы и не наживали себе завистников и обиженных мстителей. Народ озлоблялся против бояр, но никто не думал, чтоб можно было не быть боярам. Нехороши бояре; надеются — другие будут лучше. Бедный завидует богачу и всегда чувствует от него оскорбление и презрение, готов разграбить его; но он вместе с тем знает, что так свет создан, чтобы были богатые и бедные, и сам, разумеется, желает лучше быть богатым, чем бедным. Уравнивающее начало народной воли не уничтожило и родового начала. Уважалось происхождение. Внук помнил деда и народ признавал за ним святость этого воспоминания. Христианская религия Должна была способствовать поддержке чести происхождений установлением порядка кровно-семейных связей. Византийские понятия о благородстве приравнивались к древним славянским родовым понятиям.

О временах, более от нас отдаленных, предшествовавших XII веку, исторические известия так скудны, что не осталось ничего о существовании в древности такой же борьбы старейших с мо-лодшими, бояр с чернью, какая является впоследствии. Еще меньше можно, по той же скудости источников вообще, даже и в последующие времена, проследить постепенность этой борьбы, ее видоизменения и поводы к ним. Однако из коротких, отрывочных известий и смутных преданий старины можно ощупью уловить, и в эти темные времена, следы той же борьбы, которая резкими чертами является в последующие века, о которых известия дошли до нас полнее. Еще до прибытия прусско-варяжских князей восставал род на род. Когда Перуна низвергли в воду, он бросил палку на мост и заповедал новгородцам биться между собою. Предание это показывает, что в памяти новгородцев их раздоры были очень древними. Народ этим как бы хотел сказать, что, по его понятию, то же и при дедах делалось, что после. По неясным чертам можно видеть не только вражду равных партий, но и борьбу старейших с меньшими, в некоторых событиях XI и XII века; например, в 1071 году, при князе Глебе, когда явился волхв и вызывался перейти Волхов, черный народ, долее упорствовавший в язычестве и, как видно, в то время еще не приладивший своих заветных чувств и понятий ко введенному огнем и мечом христианству, пошел за волхвом и посягал даже на епископа. Епископ, взяв крест и облачившись в богослужебные одежды, говорил: "Пусть идет за волхвом — кто верует в него; а кто верует кресту, — тот за крестом пойдет". Князь и боляре его пошли за епископом, а людие — то есть народ — за волхвом. Едва ли в этом месте можно разуметь под болярами князя исключительно дружину его, которая пришла с ним с юга. Иначе, если б под словом людие понимать всех новгородцев вообще, то надобно предположить, что христианство вовсе не имело никакой почвы в стране. И потому скорее можно толковать это место так, что христианство было распространено между старейшими, а язычество держалось в массе. Так везде было, и это, конечно, должно было способствовать раздвоению народа, выделению из массы лиц и родов, благо-приятству со стороны Церкви избранным — в противоречии с массою, различию понятий одной части народа от другой, сознанию собственного преимущества в тех, которые принадлежали к давним христианским семьям. Как все извне входящее в народную жизнь, и христианство должно было произвести раздвоение в народе и восставить понятие о превосходстве тех, которые приняли новое, пред теми, которые держатся того, что необходимо должно уступить свое место новому, а само исчезнуть. Поэтому, христианство, принимаемое, как везде, прежде классом зажиточным и влиятельным, должно было поддерживать противоречие между жизнью высших и низших слоев народа; а через то неизбежно поддерживались и начала неприязни между ними.

В ХН-м веке, в междоусобии, происшедшем по поводу князя Всеволода Мстиславича, видимо, играла роль та же вражда: тогда ограбили бояр, приятелей Всеволода, взяли с них в роде пени за приверженность к изгнанному князю 1.500 гривен и отдали другому классу — не боярам, а купцам, устроивать военный поход; крутитися на войну. Как в IX-м веке Новгород призвал прусско-варяжских князей для устроения порядка, сознавая, что у него самого нет ни ладу, ни складу, так и в половине ХП-го века новгородцы понимали, что им нужен князь именно потому, что у них вечная бестолковщина; что князь должен творить между ними "ряд" и тот, который не умеет этого сделать, — не годится быть князем. Так лод 1154 годом хулится один князь, — зане не створи им ряду, не боле раздьра. Здесь как нельзя яснее выказывается первоначальное понятие, что князь необходим, как внешняя правительственная сила над внутренней безладицей.

Во множестве смут, происходивших по поводу князей, не видно пружин, двигавших партии, стоявшие за того или иного князя, потому что летописцы скупы на изложение побуждений. Но в некоторых подобных описаниях закрались черты, показывающие, что тут не обходилось без той же постоянной борьбы классов. Из смуты, возникшей в 1418 году, о которой будет сказано ниже, видно, что на Софийской стороне, именно в Загородном и Неревском концах жили бояре, старейшие, и соперничество Торговой стороны с Софийскою, которое показывается с первого вида, как вражда двух местностей, часто может объясняться именно этою сословною враждою черного народа со старейшими. Так еще в 1157 году по поводу князя Мстислава Юрьевича Торговая сторона поднялась за князя, а Софийская против него. В 1218 году сделалась смута из-за посадника Твердислава. Прусская улица держалась за Твердислава. Четыре конца были против него, или же — ни туда, ни сюда. Дело началось с того, что князь Святослав арестовал какого-то Матвея Душильцови-ця. Распространился слух, что посадник Твердислав выдал этого человека князю, когда по новгородскому праву никто не мог быть лишен свободы без обвинения судом. Твердислав со своими пруссами пошел на битву. Началась драка у городских ворот; но тут разломали нарочно мост, вероятно для того, чтоб остановить смятение. Толпы плыли в ладьях на междоусобную битву. Тогда убили несколько прусс. Целую неделю волновался город. Наконец открылось, что тут было недоразумение. Твердислав вовсе не был виноват, а князь сам его не любил. Воспользовавшись неудовольствием против него, князь объявил, что сменит его. "За что? — спрашивали его: — виноват ли он!"

Князь не мог представить вины и должен был сказать, что нет. Это примирило Твердислава с народом. Все почувствовали, что князь нарушает права и кричали, что "князь присягал без вины не отставлять мужей". Твердислав отказывался от посадничества, говоря: "Вы, братья, вольны в посадниках и князьях." Народ оставил его на посадничестве. В 1255 году старейшие или вящие, и меньшие или молодшие стояли друг против друга открыто враждебно. Сторона меньших или простых была недовольна князем Александром, изгнала его сына и призвала его брата, Ярослава. Александр шел с военною силою против Новгорода. Вящие стали за Александра. Меньшие вооружились. Тогда — говорит летопись (в этом месте вероятно попавшаяся под руку сторонника народной массы) — старшие составили совет, как бы меньших побить и поставить князя на своей воле. Меньшие собрались на вече у св. Николы. Князь Александр, поддерживаемый старейшими, потребовал выдачи своих противников и в том числе посадника Анания; меньшие целовали Богородицу — стоять за новгородскую правду и за свою отчину. При посредстве владыки дела уладились так, что любимый черным народом посадник Ананий лишился должности. Народ в этом случае уступил силе: Александр угрожал чужою ратью. Примирению способствовало и то, что князь Ярослав, которого тогда хотела чернь, сам убежал из города. Чернь устояла на своем только в том, что Ананий остался без преследования. Посадником сделан был другой, из партии вящших. Но через два года, именно в 1257 г., чернь взяла свое. Приезжие татары потребовали дани — десятины и тамни. Новгородцам непривычно показалась давать дань. Вящшие, державшиеся Александра, угождали ему и готовы были покориться ханской власти, наравне с остальным русским миром; вероятно, их располагал к этому страх, а иных могли руководить и личные виды, надежды возвыситься через угодничество сильным. Народ взволновался. Татары, пришедшие в Новгород с этим предложением, ушли безуспешно. Нелюбимого посадника Михалка убили. Кто, — говорит по этому поводу летописец, вероятно, устами тогдашнего народа, — копает яму под другими, тот сам впадет в нее. Любимого посадника Ананию нельзя было только потому избрать, что он тогда уже умер. Поставили посадником какого-то Михаила Федоровича, переменили тысячского, избравши какого-то Жироху и, вероятно, убили прежнего; по крайней мере, кажется, под именем убитого Миши, о смерти которого говорится вместе с избранием нового тысячского, должно разуметь прежнего. Князь Василий, сын Александра, сначала потакал народному упорству; но когда убили начальство, он бежал.

Александр прибыл в Новгород с силою, ловил непокорных, обрезывал им носы, выколупливал глаза. На третий год после того, в 1259 году, явились татары, с согласия Александра, исполнять то, чего не могли прежде сделать в Новгороде, — то же исчисление, какое производилось в других местах России. Вместе с князем они остановились на Городище и послали в Новгород требовать числа (переписи). То был знак подчинения хану. Чернь воспротивилась. — "Лучше умереть за св. Софию и за домы церковные! — кричали простые новгородцы: — "Кто добрый человек, тот за святую Софию и за правую веру!" Но вящие рассчитали, что Новгород не сладит с татарами и с остальною всею Русскою Землею, которая пойдет на него по приказанию татар; а сопротивление воле сильных доведет их самих до разорения. Они убежали на Городище, и, вместе с татарами, готовились брать Новгород приступом. В черни было больше порыва, чем расчета; оставшись без бояр, чернь и смысл потеряла, и дар ее начал остывать. Тогда бояре вступили с народом в переговоры, стали убеждать и представлять, и убедили. Новгородцы размыслили, что сопротивляться трудно и, скрепя сердце, согласились. Все то, — говорит летописец, — наделали бояре, "творяще себе легко, а меньшим зло". Татары поехали по улицам и переписали жителей.

Народ не имел энергии довести до конца какое-нибудь дело без бояр; оттого партия старейших и брала верх; но черные не переставали выказывать свой протест восстаниями и сопротивлениями. Татарская перепись сделалась, как хотели бояре; но черные долго после того не могли забыть этого и долго выказывали свое сопротивление и боярам, и татарской власти. В 1270 году, когда изгнали князя Ярослава, один из его приятелей, отданный на поток, жаловался хану в Орде и доносил, что новгородцы не хотят платить хану дани и оставаться в покорности татарам; что бояре требовали от них дань хану, а чернь за то разграбила их дома и имущества. В 1290 году зазвонили разом У Софии и на Ярославовом дворище:одного, по имени Самойла Ратьшинича, убили на владычнем дворе; толпа бросилась на Прусскую улицу, гнездо новгородских вящших людей, разграбила там все дома и сожгла всю улицу. В 1342-м году произошел мятеж, который явно носит на себе характер сословной вражды. Какой-то Лука Варфоломеев, сын бывшего посадника Варфоломея и внук посадника Юрья Мишинича, набрав себе толпу холопов-сбоев, отправился за Двину и брал на щит заволочекие погосты. Там построил он себе городок Орлец. Заволочане его убили. Как видно, предприятие его нравилось черни. Он был ее любимец. Когда разнеслась весть, что его уже нет на свете, чернь кричала, что его там велели убить вящшие, и двух из них разграбила; они едва спаслись от смерти, убежавши в Копорье. После того сын убитого Луки явился в Новгород и требовал мщения за отца. По его наущению, новгородцы потребовали к суду укрывшихся в Копорье бояр. Убежавши от народного волнения, они не побоялись потом войти в Новгород: у них там были пособники. Обе стороны зазвонили вече на разных берегах Волхова (одни у святой Софии, другие на Ярославовом дворе); начиналась уже междоусобная брань, но владыка с наместником успели примирить их и остановить смуту. В этом неясном для нас событии видно только, что Лука и его сын угодили черному народу, и дело их стало делом партии простонародной против партии боярской.

Часто бояре, достигая звания посадника, тысячского или вообще должности, которая могла иметь влияние на дела, наживались на счет народа и навлекали народное мщение на себя, на свою родню и на весь свой класс. В 1350 году опять Прусская улица испытала почти то же, что испытывала шестьдесят лет назад. Вознегодовал народ на посадника Федора Даниловича, Лишил его должности; этого было мало, — посадник, должно быть, приобрел много выгод в свое посадничество; его изгнали, дом его разграбили; потом предали на поток его родню, брата, и тоже выгнали из Новгорода, наконец, перенесли вражду на всю Прусскую улицу — ограбили и разорили ее.

Нигде так наглядно не описывается это соперничество и вражда сословий, как в деле Степанка и боярина Данила Ивановича в 1418 году. Некто по имени Степанко схватил на улице боярина Данила Ивановича Божина и кричал к народу: — "Гос-подо! пособите ми тако на злодеа сего! " Видно, слова его попали на готовое уже раздражение против бояр; без большого разбирательства толпа бросилась к нему, схватила боярина, потащила на вече. Тогда одна женщина, — по выражению летописца, — "отвергши женскую немощ и вземши мужскую крепость", выскочила посреди веча и начала колотить его с неистовством, припоминая причиненные себе обиды. Потом боярина повели на мост и сбросили в воду. На его счастье, какой-то рыбник Личко Людин (из Людина конца), подхватил его в свою лодку. Тогда толпа бросилась на дом этого рыбника и разграбила его. Народ в своих побуждениях был не очень настойчив; дело бы тем и кончилось, да спасшийся от смерти Данило поймал Степанка и начал его мучить. Когда разнесся слух по улицам, что Степанко схвачен, побежала толпа с криком на Козьмодемьянскую улицу, где жил Данило. Боярин ушел; но тут загорелась у народа охота грабить и других бояр. Меньшие люди подняли знамя и с оружием кинулись на Яневу улицу, где жили бояре, разграбили несколько богатых домов; потом бросились в Загородный конец, ограбили на Чюдинцевой улице монастырь св. Николы, где хранились боярские пожитки, и достигли наконец гнезда боярского — Прусской улицы; тут дали им отпор. Черный народ легко мог составлять толпу на бояр; и у бояр были свои толпы вооруженных "паробков" из того же простого народа, — челядь боярская: эти паробки стали защищать своих господ. Удалые двинулись назад на Торговую сторону. Но вслед затем распространился на Торговой стороне слух, что с Софийской собираются толпы и хотят напасть на Торговую. Ударили во всех церквах в колокола тревогу. С обеих сторон вооруженный город бросился на мост. Началась свалка: "бяше же и губление" — повествует летопись — "овы от стрел, овы от оружиа, беша же мертвый яко на рати, и от грозы тоя страшныя и от взмущениа того великого встресеся весь град и нападе страх на обе стране". Вот тогда владыка Симеон созывает священников, сам облачается, и им приказывает облачиться, велит нести кресты и хоругви и образ св. Богородицы от св. Софии, идет сам на мост и, среди разъяренной массы народной, начинает благословлять крестным знамением на все стороны. Увидев владыку, старые посадники и тысячские подошли к нему и поклонились. Волнение стало утихать. Владыка отправляет архимандрита Варлаама, своего духовного отца, да протодиакона на Ярославов двор — отдать благословение степенному посаднику, и тысячскому, и народу и уговаривает, чтоб все шли с миром в свои дома. Волнение прекратилось. Конечно, к той же сословной вражде следует отнести и восстание, случившееся в 1421 году. Тогда Неревский и Сла-венский концы поднялись за землю какого-то Климентия Ор-темьина против посадника и бояр; разграбили их дома, до двадцати человек убили и своих неревлян потеряли двух человек. Следы подобного соперничества старейших и молодших видны и в пригородах. Так, например, в Торжке в 1340 году восстала чернь на бояр; и бояре, ограбленные, бежали в Новгород, едва успев унести душу. Черный народ не только ограбил их имущества, но разнес дома и опустошил их села.

Нередко этою сословною враждою пользовались сами бояре в своих распрях друг против друга; составлялись между ними противные друг другу партии и старались привлечь на свою сторону черный народ.Тогда в самой черни делалось раздвоение; одни ополчались за тех, другие за других бояр. Это особенно проявлялось в те времена, когда общественные бедствия поражали народные массы. Такой пример видим мы в 1230 году В ссоре посадника Водовика со Степаном Твердиславичем. Оба, как ясно вилно, были предводителями партий. Паробки посадника напали на одного приверженца Твердиславичева, Иванку Тимошкинича, и поколотили его. На другой же день партия, противная посаднику, зазвонила на вече на Ярославовом дворе, вооружила народ против посадника; собрались охотники и начали грабить двор посадника. Но посадник во свою очередь зазвонил на вече и поднял значительную массу народа против Ивана Тимошкинича, Якима Блунковича и Прокши Лашнева. Это были сторонники Твердиславича, подустившие народ грабить посадника. Посадник так хорошо умел повернуть дело, что народ озлобился на тех, которые пред тем стали было руководить его. Убили Якимова брата Волоса, сожгли двор Прокши; потом Иванка сбросили с моста; других привели к присяге, что они не будут мстить. Водовик взял верх, да не надолго. В тот же самый год, в его отсутствие ограбили не только его, но его братьев, его родню и много дворов его приятелей, бояр; одного из них, Семена Борисовича, убили; в заключение поручили посадничество врагу Водовика, Степану Твердиславичу.

Иногда составлялась партия, "коромольники", — как называет летописец; — поднимались на посадника и на все власти, низвергали их, грабили и в свою очередь терпели то же, что другим приготовляли. Так в 1332 году такие коромольники подняли народ, отняли посадничество у Федора Ахмыла и дали Захарии Михайловичу, ограбили села и дворы прежней партии; но в тот же год свержен был новопоставленный посадник. Точно также и в 1359 году лихие люди взбунтовали Славенский конец против заречан, то есть Софийской стороны, лишили посадничества Андрея Захаринича и дали Сильвестру Леонтьевичу. За-речане бросились на славенцев; на Ярославовом дворе сделалась сеча; нескольких человек прибили; одного убили до смерти; сла-венцы прогнали гостей за реку. Тогда поднялась вся Софийская сторона мстить свое бесчестье. Поднялась Торговая сторона защищать себя. Мост разломали. Обе стороны стояли вооруженные на берегу, угрожая одна другой. Между тем удальцы из Софийской стороны бросились на села бояр и богатых людей, живших в Славенском конце и начали их брать на щит. Но владыка Алексий с архимандритом и игуменами вышел к раздраженной толпе и возгласил: "Дети! не доспейте себе брани, а поганым похвалы, а святым церквам и месту сему пустоты. Не соступайтесь, дети, на бой! Примиритесь!" Убеждение его подействовало. Примирились; посадничество не досталось ни прежнему, ни тому, которого славенцы поставили, а выбрали нового. Как только какое-нибудь лицо возвышалось и чем-нибудь навлекало на себя нерасположение черного народа, составлялась шайка и замышляла ему какую-нибудь пакость. Так, например, в 1337 г. простая чадь , то есть толпа черного народа, озлобилась на архимандрита Ехипа, загнала его в церковь св. Николы и целый день и ночь держала его там. В церковь ворваться не смели, а он выйти боялся.

Вообще междоусобия в Новгороде или, как назывались они, "голки , не представляют слишком кровавых картин. До кровопролития не всегда доходили, а если оно и случалось, то ограничивалось смертью нескольких человек. Часто голка тем и кончалась, что соберутся враждебные стороны и, вооруженные, погрозят друг другу, побранятся, а потом помирятся и разойдутся. Но эти обычаи произвели в народе такие слои, которые руководились только эгоистическими расчетами и обращались очень неуважительно с чужою собственностью. Иногда молодцы собирались для грабежа. Новгород принужден был усмирять их. В 1291 году коромольники начали грабить Торг в Новгороде; на другой день вече осудило и свергло с моста двух заводчиков этого дела. В 1310 году собрались коромольники, пошли грабить села около города, принадлежавшие зажиточным людям. В 1314 году то же делалось во Пскове: грабили села, дворы и клети в городе, но псковичи казнили их до 50 человек и потом стало тихо. Во время пожаров часто происходили грабежи и бесчинства. В 1299 году сделался пожар, и злые люди, — как их называет летописец, придавая им это название, как бы особый термин, — пустились грабить не только дома, но и церкви, где, по обыкновению, прятались сокровища; они убивали сторожей и расхищали товары. То же происходило в 1311 году. Вероятно, большая часть опустошительных пожаров, которыми так часто страдал Новгород, происходила от поджигательства с целью грабить. Во времена дороговизны хлеба молодцы грабили села и дворы зажиточных людей, не дозволяя им наживаться на счет бедного народа, как обыкновенно делается в таких случаях.

В городе всегда была наготове толпа таких задорных и пьяных забияк, которые, как итальянские bravi, служили сильным, и богатые бояре держали их у себя на жалованьи, чтобы их услужливыми руками охранять себя от соперников, своей братии бояр, и от народных волнений. Митрополит Иона в 1448-1458 годах писал к новгородцам: "Мы узнали, что в вашем православном христианстве, в Великом Новгороде, в вотчине моего сына, великого князя, сотворяется некое богоненавистное и бо-гоотметное дело не только от простых людей, но от честных великих людей, — от наших духовных детей. Из-за какой-нибудь малой вещи зачинается гнев и ярость, и свары, и лжесло-вия, и многонародное сборизе с обеих сторон; угождая врагу диаволу, нанимают на такое злое и богоненавистное дело сброд-ней, пьянчивых и кровопрожадных людей, замышляют бои и кровопролития, и губят христианские души .

Во Пскове летописи не представляют нам подробностей о таких междоусобиях, как в Новгороде; но из кратких известий видно, что и там они случались, были и кровопролития: в 1385 г. произошли по неизвестной для нас причине драки и убийства (бысть сеча Псковичем промеже себе и много бысть мертвых).