Борьба с тевтонским племенем

По географическому положению и по течению исторических обстоятельств новгородские и псковские земли подвергались непрерывному ряду столкновений с немецким племенем. Новгороду и Пскову суждено было отстаивать на севере славянский мир от властолюбивых вековых покушений. В то время как ганзейский торговый союз успел обратить торговую деятельность Новгорода исключительно в свою пользу, с одной стороны шведы, с другой — ливонские рыцари покушались оружием лишить русскую стихию самобытности. Борьба с немецким племенем как будто завещана была нашим северным республикам из мрака доисторических времен на целый ряд грядущих веков. В IX веке, как мы видели, Новгород подпал под власть шведов: чуждое завоевание пробудило спящие силы северных народов. Изгнавши пришельцев, эти народы почувствовали необходимость сплотиться теснее; положено было начало государственному телу, долженствовавшему со временем достигнуть огромного размера. Но через это скандинавы не перестали налегать на Новгород. Олег установил между Новгородом и ими компромисс: новгородцы откупались от их покушений на свою независимость платежом каждогодной дани. Князья в своих междоусобиях призывали их сами. Владимир с помощью скандинавских варягов победил Ярополка. Его бегство за море показывает, что он не надеялся на самих новгородцев; и действительно, едва только он убежал, как соперник его и брат беспрепятственно посадил своих посадников в Новгороде. Не может быть, чтоб шведы, помогавшие Владимиру, тогда же не дали знать себя новгородцам. Действительно, князь русский покупал свою власть на счет порабощения народа. Это видно из того, как варяги смотрели на ту помощь, какую оказывали Владимиру. Когда с варягами он завоевал Киев, его союзники говорили: это наш город, мы его взяли; мы хотим взять на его жителях окуп по две гривны с человека". Успев отправить часть их в Грецию, Владимир иначе, однако, не мог от них отвязаться, как только давши важнейшим из них лицам грады для управления. Эти черты ясно показывают, что норманны, вмешиваясь в междоусобия русского мира, пускали в него свои корни. Хотя в Новгороде посадником поставлен был не пришлец, а дядя Владимира, Добрыня, однако, предание о том, что Новгород продолжал платить и при Владимире, ради мира, 300 гривен варягам, показывает, что этот край не мог освободиться совершенно от влияния этих чужеземцев. Яснее видим мы следы этого тяготения норманства на жизнь Новгорода во во время Ярослава. Видно, что норманны служили этому князю наемным войском, поддерживали его власть против покушений древней свободы прорваться наружу. Новгород был обложен даньми; его мирская свобода была в это время подавлена. Оружием для князя служили норманны. В 1015 году произошло против них восстание. Летописец говорит, что варягов было много у Ярослава; они готовились идти на Владимира, а между тем, расположившись в Новгороде, смотрели на жителей, как на порабощенных себе — творили насилия новгородцам и их женам. Тогда новгородцы составили заговор и перебили пришельцев. Как Ярослав мстил за убитых, как потом помирился с новгородцами, — рассказано было прежде. Это столкновение с варягами-норманнами было на этот раз последним. Ярослав уселся в Киеве, возвратил Новгороду его древнюю свободу: с тех пор Новгород перестал платить и свою заморскую дань, установленную Олегом. Скандинавы начали терять свои силы во внутренних междоусобиях и выпустили из рук северно-русский край. Только Ладога была отдана Ярославом в пожизненное владение ярлу Рагнвальду, как вено за шведскую княжну Инги-герду, на которой Ярослав женился. Быть может, эта отдача Ладоги и была заменой тех трехсот гривен, которые платили новгородцы. Впоследствии и Ладога возвращена была Новгороду, как его пригород.

Воспользовавшись тем, что внутренние раздоры в Швеции отвлекли ее удальцов от варяжства и от русского мира, Новгород, между тем, окреп сам и в ХII - м веке подчинил себе южную Финляндию. Это повлекло его снова в неприязненные столкновения со шведами. В 1143 году южные финны, выбиваясь от покушений Новгорода на власть над ними, нашли себе союзников в шведах, распространявших тогда христианство в Финляндии. Сначала Емь напала на Ладожский край; ладожане отбили это нападение; затем явился шведский король с епископом в шестидесяти ладьях. Этот поход им не удался; они только напали на новгородских гостей, плывших из южного Варяжья. В 1164 г. шведская флотилия подступила снова под Ладогу; и это покушение тоже не удалось и окончилось в пользу русских. Ладожане храбро выдержали нападение, а между тем, дали знать новгородцам. Последние со своим князем Святославом напали неожиданно на шведов и разбили их наголову, так что из 55-ти шнек успело уйти только двенадцать, и из тех многие убежали с пробоинами; остальных сорок три шнеки были взяты; кроме попавшихся в плен, много шведов погибло в битве.

Но это были сами по себе незначительные предвестники гораздо важнейшей борьбы с немецким племенем; ей приходилось разыграться, тогда, как тевтонские рыцари, в начале XIII века, поселились в Ливонии, и систематически начали крестить и истреблять чудские и литовские племена. Еще в половине XII века бременские купцы основали первое поселение на устье Двины и с тех пор мало-помалу на западе стали обращать внимание на Остзейский край. По предложению бременского архиепископа, папа Александр III назначил туда миссионером Мейнгарда, провозглашенного первым местным епископом. Он успешно выпросил право поселения немцам у полоцкого князя, считавшего себя верховным правителем берегов Двины. Но Чудь уже с первого раза встретила негостеприимно пришельцев. Епископ Альберт основал Ригу и увидел, что этот народ невозможно просветить светом евангелия без военной силы, и по его ходатайству учрежден был папой в 1202 году Орден рыцарей Меча, ветвь Тевтонского Ордена. Он состоял из немцев; — его цель была распространение веры и, вместе с ней немецкой народности. Пришельцы неизбежно должны были столкнуться с русскими. Часть чудских народов была уже подвластна Новгороду; Лети-гола (Латыши) по Двине признавала над собой господство Полоцка. В Латышской Земле сидели русские князьки, под верховной властью полоцкого князя. Немцы обманули тогдашнего полоцкого князя, по имени Владимира; по их просьбе он дозволил им беспрепятственно основаться в Ливонии и проповедовать веру, по они вскоре же показали, что вера у них — предлог, а под этим предлогом скрываются властолюбивые намерения. Проповедь пошла путем насилия и порабощения. Ливы восстали на защиту отечества. Владимир полоцкий в 1207 году принял их сторону и осадил Ригу, но должен был снять осаду, когда русские узнали, что к немцам прибывает на помощь морская сила датчан.

Вслед затем два князя, удельно правившие в Латышской Земле, потеряли свои владения. Первый был в Кукеноисе, Вячко, данник полоцкого князя: предательски схваченный немцами, он должен был признать над собой верховную власть епископа, а потом покусился освободиться от зависимости, но был остановлен немцами, в отчаянии сжег свой город и убежал. Другой, Всеволод, кажется, брат Вячка, основался в городе, называемом у немецких историков Герсеке (вероятно Городище). Женатый на литовской княжне, он сделался открытым сторонником непокорных язычников и стал на челе их. "то был заклятый враг латинской веры и христианства , говорит немецкий летописец современник. Начальствуя литовцами, он сделался тогда страшилищем не только для немцев, но и для латышей, даже для самих русских, —никого не щадил воюючи. В 1209 году епископ Альберт, собравши все войско и вооружив латышей, взял местопребывание этого князя; в плен попалась жена его — литовская княжна. Тогда Всеволод притворно просил мира. Епископ согласился отдать ему княгиню, если он присягнет не делать более вреда Церкви латинской, отдаст все княжество в лену церкви св. Марии, получит его обратно уже как вассальное владение от епископа и станет верным слугой немцев. Всеволод согласился и присягнул в Риге. Епископ Альберт дал ему грамоту, которой утверждал его права на владение. Эти меры, разумеется, могли только более раздражать русских и приготовлять в будущности усиление вражды их с немцами. Немцы, между тем, расправляясь уже с мелкими князьями, чувствовали, что еще не окрепли до того, чтобы так же расправиться с полоцким князем и держались с ним миролюбивой политики. В 1210 году епископ заключил с ним союз, по которому обещал платить известную дань полоцкому князю, а полоцкий князь, довольный этим, позволил свободно распространять латинское христианство в Ливонии.

После того, как пришельцы столкнулись с Полоцком, последовало столкновение и с Великим Новгородом. Ливонский край, называемый Уггеноис — страна, прилегавшая к Чудскому озеру, где находился Юрьев (Дерпт), издавна считалась подвластной Новгороду; но туземцы много раз пытались освободиться от этой зависимости. Когда немцы стали энергичнее совершать свое дело крещения Чуди в латинскую веру, новгородцы, как видно, до того времени мало обращавшие внимания на апостольство, теперь с князем своим Мстиславом Удалым явились в Уг-геноис с требованием не только дани, но и крещения. Мстислав осадил Медвежыо-Голову (Оденпе), тогдашний главный пункт национальной защиты у Ливов. Стесненные в продолжение восьми дней, ливы сдались, заплатили новгородцам 40 гривен и дали обещание креститься. Новгород обещал прислать своих священников. Вместе с новгородцами заодно действовали и псковичи, с князем своим Владимиром. Новгородцы совершенно удовольствовались такой покорностью, какую оказали им ливы в Оденпе и по прежнему своему обычаю не установляли никакого своего управления в инородном крае; как в том же году явились под Оденпе немцы, завоевали город, разграбили и стали крестить в латинство край, который новгородцы признавали давно уже своим и где недавно готовились распространять православие. Вслед затем немцы начали крестовый поход по всей Ливонии и, опустошая города и села, заставляли креститься и сожигали жилища тех, которые отказывались. Новгород, оскорбленный поступком в Оденпе, отправил в Чудскую страну пятнадцать тысяч новгородцев и псковичей под начальством князя Всеволода Борисовича, того самого, который недавно так неудачно разделывался с немцами в Герсеке; с ними были торопчане с князем своим Давидом, братом Владимира псковского. Мстислав Удалой прошел провинции Вагию, Герву, потом вступил в край, называемый по-русски Чудь-Ерева, а у немецких писателей Jerven. Немцы не встречались ему. Он вошел в Гаррию, лежащую по берегу моря, в Эстляндии, около нынешнего Ревеля. Немцы, услышав, что русские идут против них, ушли в Ригу. Мстислав осадил чудскую крепость, называемую у Генриха Вар-боле, а у новгородского летописца Воробиин (перевод Варболе). Туземцы поклонились и обещались давать дань. Много пленников привели с собой победители. Тем и кончился тогда поход новгородцев вы 1214 году. Но ободренные приходом новгородцев в Ливонию, ливы и эсты подняли сильное восстание против немцев и перебили немецких проповедников. Это событие вероятно способствовало усилению взаимной неприязни русских и немцев. Владимир, псковский княь, отдал сестру за Теодориха, брата епископа Альберта. За это псковичи его выгнали. Он убежал в Ливонию, получил в управление фогство в Латышской Земле и способствовал немцам к покорению туземцев. Ливы и эсты были между двух огней; они не терпели ни русских, ни немцев; первые, правда, не крестили их, зато обирали; вторые принуждали поклоняться кресту, угрожая огнем и мечом в случае непокорства. Туземцы не в силах были сами сладить с иноплеменниками, не знали куда пристать, искали помощи то у тех, то у других, то против того, то против другого; разумеется, через это они содействовали собственной гибели.

Стесненные пришельцами, тезумцы вопили о помощи и защите к слабому полоцкому князю. Владимир как бы очнулся. "Ливонцы мои подданные, — говорил он, — в моей власти их крестить и оставить некрещеными". Альберт предложил полоцкому князю свидание. Владимир псковский вызвался быть посредником. Как ни объяснял епископ силу словес Христовых: "идите, научайте вся языцы, крестяще их", как ни льстил полоцкому князю, уверяя, что немцы повелевают туземцам воздавать кесарево кесареви, т.е. давать дань полоцкому князю, однако не уговорил Владимира. Тот потребовал, чтобы немцы перестали насильно крестить туземцев. Вероятно на этот раз полоцкого князя подстрекали русские духовные, которым было завидно видеть успех проповедников латинства. Владимир кликнул клич к язычникам. Рыцари пошли против них; но Владимир псковский, все еще верный союзник пришельцев, уладил тут дело; он отправился к полоцкому князю и убедил его оставить предприятие, представив, что этим поступком полоцкий князь раздражит немцев до крайности; а у них сила велика и еще увеличится, и война может иметь неблагоприятные для русских последствия. Немецкий летописец-современник уверяет, что полоцкий князь не только заключил мир, не только явился к епископу с сыновним уважением, но отказался от дани, которую обязаны были немцы платить ему по прежнему договору за уступленное им право проповедовать в Ливонии, да еще обещался всегда им помогать. Факт сам по себе почти невероятный и темный, без подробностей, которые от нас укрылись. Но как бы то ни было, скоро сам Владимир псковский, которого услугам приписывается такой неожиданный поворот дела с полоцким князем, поссорился с немцами за то, что его упрекали в несправедливости суда над жителями, отданными в его управление: он думал только о сборе своих доходов, судил несправедливо и лицеприятно, помогал богатым и разорял бедных. Он ушел в Русь со всей семьей и в 1217 г., когда Мстислав Удалой отлучился в Киев, явился с новгородцами врагом немцев. Новгородцы хотели отнять Оденпе, попавшееся в руки немцев. Новгородцы удачно завоевали Оденпе. "Тогда, — говорит летописец, — Владимир разослал партию псковичей и новгородцев грабить и разорять те чудские селения, которые приняли латинство, отпавши от православной веры, принятой прежде. Последние призвали в помощь против новгородцев рыцарей и когда новгородцы со псковичами и с посадником своим Твер-диславом были в поле, вдруг ударили на них немцы. Новгородцы однако не были разбиты: они отняли до 700 коней, убили двух воевод, третьего взяли живьем и ушли здоровы.

Ободренный этими успехами соотечественников, Владимир полоцкий опять пробудился. Ливы уже стали склоняться перед своей судьбой, и многие волей-неволей, как и враги их, латыши, вступали в ополчение против русских по воле немцев; но эсты призывали полоцкого князя освободить их от немцев, указывая на возможность овладеть Ригой, а сами вызывались отбивать ливов и латышей и запереть дюнаминдскую гавань. Владимир призывал к ополчению русских и литовцев против латинства, но смерть, по сказанию немецких историков, поразила его скоропостижно в ту самую минуту, как он, готовясь идти в поход против рыцарей, садился в лодку. Его войско рассеялось.

Владимир псковский продолжал дело войны с немцами и возбуждал эстов. Со своей стороны, немцы видели против себя уже важный заговор русских; собирали подати, ополчали туземцев; население Ливонии разделилось: новокрещенцы были за немцев, язычники искали освобождения в помощи русских. Немцы укрепили Оденпе и засели в нем; а между тем, в конце 1217 и начале 1218 г. шайка туземцев, латышей и ливов, настроенная немцами, под предводительством немецких ватажков, пустилась делать пакости по новгородской волости. Им помогало то, что жители не ожидали беды. Пришли святки; поселяне пили-гуляли; а враги наскакивали врасплох на веселые села, истребляли их; много перебили и народа, и скота, и лошадей; много увели пленников, особенно женщин. Новгородцы выслали войско, агенты их бегали по Эстонской Земле, заохочивая туземцев к свержению немецкого ига, — призывали собираться в русское ополчение. Народное чувство поднялось. Прибывали в новгородское войско не только язычники из Гаррии, Саккалы, острова Эзеля, спешившие сразиться за спасение своих богов, но и христиане православные, и даже принявшие латинство — с надеждой прогнать иноплеменников и доставить отечеству независимость. Войско русское простиралось, — по сказанию летописца, — до 20-ти тысяч. Предводительствовал им князь Владимир. Это ополчение осадило Оденпе и держало в осаде город семнадцать дней, а в то самое время отряды русских расходились по краю, истребляли и брали в плен всех, кто отзывался за немца. Сам магистр ордена, Волквин, с братом епископа, зятем Владимира псковского, пошли на выручку осажденному городу. Но русские силы были значительнее немецких; немцы сразились, потеряли несколько человек рыцарей, должны были отступить, и заперлись в городе. Но там уже свирепствовал голод. Немцы принуждены были питаться лошадьми, которые падали от недостатка корма, по выражению летописца, отгрызая друг у друга хвосты. Но и в русском лагере также сделался недостаток съестного. И потому на третий день после того, как магистр заперся в Оденпе, оба неприятеля вступили в переговоры. Немцы сдали город и выговорили себе спокойный возврат. Брат епископа Теодорих, зять Владимира, по известию летописца, приглашен им в Псков для утверждения мира, но новгородцы увели его, как пленника.

Победа эта возбудила эстов к восстанию: составилось ополчение; отправили просить помощи у новгородцев и псковичей. Новгородцы обещали немедленно прислать им свежего войска, а Владимир побуждал туземцев сопротивляться немцам всеми силами, пока подоспеют русские; и действительно, эсты разных провинций стекались в ополчение под начальство Лабита, старейшины в Саккале, ветви эстонского народа, но не дождались русских. Немцы, — с помощью латышей, которых старой ненавистью к эстам и ливам они продолжали пользоваться, — разбили наголову эстонское ополчение, напрасно ожидавшее русских. Туземцы покорились. Но скоро явились русские агенты, извещали, что Владимир с новгородцами вступает в Ливонию. Опять поднялись усмиренные. Немцы призывали из-за границы новых воинов креста. Датский король тоже прислал войско, ибо Дания успела захватить часть Гаррии, где также вспыхнуло тогда восстание. Епископ Альберт обещал отпущение грехов всем, кто пойдет воевать против язычников и их помощников русских. Рыцари двинулись в Гаррию к Ревелю, чтоб утушить мятеж, и близ Феллина поймали новгородских или псковских эмиссаров, восстановлявших народ. На расспросы немцев, те сказали, что Владимир с псковичами и новгородцы с Всеволодом Мстиславичем вступили в Уггенонс. Это заставило немцев поворотить направо, навстречу русским. Они встретились с ними тогда, когда русские перешли через реку Эмайокки. Теэумцам Ливонии приходилось драться между собой; с русскими были эсты, с немцами ливы и латыши. В войске немецком туземцы сражались пешие, немцы верхами. Русские не успели установиться в боевой порядок, были сбиты и отступали; немцы отняли стяг новгородского князя, преследовали русских, но не могли догнать, потому что туземцы, составлявшие значительную часть немецкого войска, были, как сказано, пешие.

Псковичи и новгородцы достигли какой-то небольшой реки, переправились через нее и там устроились опять. Владимир возбуждал храбрость уговорами; били в бубны, играли на трубах.

Немцы дошли до реки, целый день стояли, как будто размышляя, что и как им делать, покушались было пуститься через реку, да новгородцы и псковичи, хорошие стрелки, метко попадали в них, как только те приближались к реке. Латыши и ливы стали расходиться. Когда уже остались только одни рыцари, которых число летописец уменьшает до двухсот, прибавляя, что даже из этих сто уклонились от битвы, тогда Владимир приказал русским переходить; но и незначительного числа стерегущих переправу немцев было достаточно, чтоб не пропустить русских: так были немцы храбры, — по уверению их историка. Русских же, если верить тому же летописцу, погибло до 500 человек; и русские, ничего не сделавши, отступили восвояси.

Между тем, не знавшие о таком отступлении взбунтованные эсты бродили партиями и разоряли церкви, убивали христиан, сожигали хлеб на полях и особенно жестоко истязали духовных. Сын Владимира, Ярослав, с другим отрядом новгородцев и псковичей, направился к Кеси (Вендену). Этот отряд не знал, как видно, об отступлении Владимира. Посражавшись день целый с рыцарями под Кесыо, Ярослав отошел, перешел Гойву (Аа) и подвигался на соединение с отцом, а на пути наносил опустошения Идумейской провинции, истребляя все христианское и немецкое. Немцы погнались за ним, в Трендене собрали ополчение и преследовали русских до реки Рауны. Ярослав, догадываясь, что немцы оставили Кес без сильной защиты, опять быстро перешел через Гойву и опять подошел к Кеси; а между тем, к нему собирались толпы гаррийцев и эзельцев. Но Ярослав ошибся, — немцы не оставили Кеси: из города они искусно поражали русских метательными камнями, а русские в этом роде войны не отличались. Ярослав должен был оставить осаду и предлагал мир. Немцы не согласились; немцы знали, что русские принуждены будут во всяком случае выступать из Ливонии, как только услышат, что толпа латышей уже пустилась опустошать Псковскую область. Действительно, как только Ярослав отступил от Кеси, к нему дошла весть, что Псков в опасности, и он поспешно оставил Ливонию. Из наших летописей мы видим, что в этой осаде был и новгородсклий князь Всеволод Мстис-лавич; новгородцы стояли под городом две недели, не взяли города, но ушли здоровы. Неизвестно, был ли то один и тот же поход, описываемый Генрихом, или может быть Новгородская летопись рассказывает о другой осаде той же Кеси, особо от той, которая предпринята Ярославом; а может быть, Генрих приписал два похода одному и тому же лицу, так что первый приступ принадлежит Ярославу после того, как Ярослав покинул осаду и ушел за Гойву. Во всяком случае русские не помогли делу несчастных эстов, которых сами же взбунтовали. Латыши из Кукеноиса, под начальством Мелюке и Варгриббе, подобрав к себе других латышей, преданных рыцарям, опустошали окрестности Пскова, сожигали поля и деревни, убивали мужчин, а женщин уводили в плен. Тогда, в отместку, псковичи ворвались в Латышскую Землю и заплатили латышам тем же.

Немецкий летописец говорит, что после того псковичи заключили с немцами мир под Оденпе. Но Великий Новгород продолжал поддерживать язычников; и в 1222 г. опять явилось его ополчение в Ливонии. Начальствовал князь Всеволод Юрьевич; на помощь новгородцам прислал суздальский князь, отец Всеволода, другого сына, Святослава; вдобавок Новгород заключил союз с Литвой, условившись стоять взаимно против общих врагов. Немецкий летописец говорит, что русских тогда было тысяч двенадцать. Вместе с тем, русские тогда имели, со своей стороны, религиозное побуждение воевать против немцев. Немцы, насильно обращая к христианству язычников, точно также приневоливали принимать католичество крещеных в православную веру туземцев; этого мало, они насиловали и тех коренных русских поселенцев, которые водворились прежде в Ливонии. Папа Гонорий в 1222 г. повелевал ливонским судьям преследовать русских, которые, живучи в Ливонии, оказывали пренебрежение к латинскому обряду и увлекали к своей вере чудских неофитов. Это привлечение к православию из недавно принятого католичества случалось особенно тогда, когда представлялась охота нарушить брачный союз. Тогда неофиты обращались в православие и смело расторгали свои браки, полагая, что эти браки стали недействительны, как скоро принята другая вера. Папа обязывал ливонских судей принуждать силой самих русских поселенцев подчиниться римской Церкви. Таким образом, Новгород и Псков возбуждены были против немцев и оскорблением своей религии. Русские опустошали Латышскую Землю, истребляли принявшие латинскую веру поселения, свирепствовали две недели и таким образом подступили под Кес (Пертуев, Венден). Немцы, видя их многочисленность, сожгли сами близлежавший посад и заперлись в замке. Новгородцы не стали брать замка приступом, а повернули в сторону и продолжали жечь селения, церкви и хлебные запасы принявших католичество. Тут с ними соединились литовцы и, — по выражению летописца, — добавляли то зло, которого не успели наделать русские. Будучи язычниками, литовцы воевали особенно с большим зверством и бесчеловечием. Войска союзников, разбившись на отряды, повредили сами себе; несколько таких отрядов захвачено немцами врасплох: по своей малочисленности они не могли устоять и были разбиты. Распространился слух, что немцы готовят новые силы. Это заставило союзников повернуть в Уггеноис, и потом поворотиться в отечество. Литвины ушли в Псковскую Землю и, пробывши там месяц, возвращались домой; но на дороге, при переправе через Двину, немцы и латыши напали на них и потрепали. Летописец говорит, что, как бы в наказание за свирепство над христианами, князь новгородский впоследствии погиб от татар. Действительно, этот князь был тот самый, который погиб во Владимире-на-Клязьме, во время разрушения этого города Батыевым полчищем.

В отмщение за опустошительный поход, латыши сделали нападение на новгородские земли, сожигали деревни, убивали и уводили в плен жителей, и даже недалеко от Новгорода ограбили церковь, забрали с собой иконы, колокола и церковные украшения. Так, с обеих сторон вражда выражалась взаимными нападениями и разорениями. В Летописи Новгородской это ополчение названо Литвою; видно, что опустошение это происходило не так близко от Новгорода, а именно недалеко Торопца. Преемник Всеволода, не ужившегося с новгородцами, Ярослав погнался за ними и не догнал. Враждебные поступки требовали тоже вознаграждения. Ярослав в 1223 году с новгородцами ворвался опять в Ливонию. Каждое такое появление русских поддерживало дух вражды к немцам в эстонском народонаселении; теперь явление их было желанным как нельзя более. В это время эзельцы, самые упорные язычники, расправились с датчанами, истребили до основания замки, построенные пришельцами, и умерщвляли их самих без изъятия. Во всех углах Эстонской Земли закипела свирепая вражда; вооружились партии туземцев, строили и починяли укрепления, учились сражаться, терзали немецких фогтов и священников, не щадили никакой немецкой души, где только ее ни встречали. Живым разрезывали внутренности, вынимали сердца, жарили на огне и ели, думая, что через это сами исполнятся мужества в войне с немцами, а тела замученных бросали собакам. Омерзение язычников к христианству было так велико, что они совершали в домах своих языческий обряд омовения, думая, что этим смывают с себя следы крещения; вырывали трупы и кости умерших и очищали их языческими обрядами и заклинаньями от принятого христианства. Партии быстро пересылались одна с другой, посылали в Новгород послов за послами, отдавались во власть Новгорода безусловно, лишь бы избавиться от немцев и их насильственного крещения. На эти призывы новгородские удальцы явились в Дерпте, Феллине, Саккале, повсюду, где собирались и вооружались туземцы, и предводительствовали ими. Войско, составленное из эзельцев, уроженцев провинции Еревы и Виры, осаждали Ревель, но были прогнаны. В таком напряженном состоянии была Эстляндия, когда явился туда Ярослав с новгородцами в 1223 году.

Вся провинция Уггеноис прислала ему дары и признала над собой власть Великого Новгорода. Туземцы отдавали новгородцам связанных пленников, немецких рыцарей, купцов и вообще всех немцев, каких только ловили в своей земле. Князь объявил Уггеноис по-прежнему новгородской волостью. В Юрьеве новгородцы объявили своим подручником князя Вячеслава или Вячка, того самого, которого некогда немцы выгнали из Куке-ноиса. Оденпе также признало власть Новгорода. Новгородцы дошли до Пнисаде. В это время явились к Ярославу послы от эзельцев и просили прежде взять Ревель, выгнать датчан из Гаррии и потом уже идти против немцев. Между тем, провинция Саккала была утишена немцами, и туземцы, не дождавшись русских, покорились воле победителей; новгородские эмиссары, волновавшие народ, были повешены немцами у Вилеенде (Фел-лин). Ярослав, услышав о их смерти и о трусости саккальцев, в отмщение начал поступать по-неприятельски с Саккалой; и те, — говорит немецкий летописец, — которые убежали от мщения немцев и спаслись от болезни, свирепствовавшей в стране, теперь погибали от русских, как скоро не успевали от них спрятаться в лесах. Жители Еревы, Виры и Варболы (Воробиина города), вместе с эзельцами пристали к новгородцам. Это ополчение приступило к ревельскому замку. Четыре недели союзники осаждали его и не могли взять, ибо датчане не допускали их к стенам, отбивая и поражая метательными камнями. Новгородцам надоело вести долее осаду; они удовольствовались тем, что выжгли и ограбили окрестную страну и ушли восвояси, оставя туземцев мщению победителей. Немцы ворвались в Ереву, истребляли и старого, и малого, и навели такой ужас, что еревцы обещали вечное послушание. Вслед затем, действуя вместе с датчанами, немцы усмирили Гаррию и разрушили укрепления, недавно построенные туземцами и русскими.

После того немцы обратились на Уггеноис. Князь Вячко, принявши от Великого Новгорода в управление край, утвердился в Юрьеве, начал показывать притязания на всю Ливонию и посылал отряды требовать дани от соседних краев. В случае отказа он угрожал войной. После Пасхи 1224 г. немцы подошли к Юрьеву, но не могли его на этот раз взять, и довольствовались опустошением окрестсностей. Вслед затем прибыли новые военные силы из Германии; произведен был новый раздел Ливонии:

Юрьев с Уггеноисом по этому разделу достался епископу Герману, брату рижского епископа Альберта. Новый владетель утвердился в Оденпе; ему покорялись те из туземцев, которые испытали в короткое время, что покровительство новгородцев мало чем бывает лучше немецкого владычества. Зато, с другой стороны, около Вячка в Юрьеве столпились беглецы изо всей Эстонии, все, которые в прошедшем возмущении слишком зверски свирепствовали против немцев и не могли надеяться от них пощады. Епископ послал к Вячку ласковое посольство; он не отнимал у него Юрьева, а только просил, чтобы князь выслал от себя прочь возмутителей, оскорбивших и поругавших таинство крещения, отступников Христовой веры, убийц своих господ, разбойников, терзавших собственных единоземцев за то, что они приняли Христову веру. Должно быть, Вячко и прежде, до получения права на Юрьев от руки Великого Новгорода, получил его от немцев в качестве подручника рыцарей, ибо немецкий летописец, выставляя его злодения, говорит, что он перебил тех верных ему людей, которых дали ему рижане для защиты от нападения литовцев. Как бы то ни было, только Вячко не поддался на мирные предложения, потому что ожидал помощи от Новгорода и надеялся на русских стрелков и на военные запасы. Рижский епископ собрал рыцарей и пилигримов, пришедших из Германии, и копцов, созвал в ополчение крещеных ливов и эстов. Оба епископа — рижский и новоназначенный дерптский, отправились в поход, достигли Юрьева; 15 августа, в день Успения Богородицы, немцы разбили шатры вокруг всего города. Город был опоясан рвом. Работа шла неусыпно и днем и ночьыо. Свежие воины немедленно переменяли усталых. На другой день ров был почти засыпан; башню подкатили под самые стены. Тогда немцы послали к Вячку еще раз мирное предложение. Они требовали, чтоб он выступил из Юрьева, и обещали ему свободный выход оттуда. Вячко надеялся на выручку от новгородцев и упорствовал. Немцы открыли приступ, бросали в город раскаленное железо и горшки с огнем, чтоб произвесть пожар; с обеих сторон метали друг в друга каменьями и пускали стрелы; так прошло несколько дней. Чтоб самим не заснуть, немцы вокруг города производили нарочно шум; ливы и латыши также ударяли мечами в щиты, немцы колотили в литавры, дудили на дудках и трубах. Русские в городе со своей стороны кричали и играли на своих инструментах. Так прошло несколько дней.

Осада стала надоедать немцам. Тогда один из рыцарей, предводитель пилигримов, сказал: Много замков мы пограбили, а все милость оказывали злодеям; оттого они и не боятся нас. Теперь дадим обет: кто взойдет первый на стену, тому окажем почесть и подарим ему лучших лошадей и значительнейших пленников; а вероломного князя повесим на высоком дереве . Они дали такой обет Богу и Богородице. На другой день эсты сделали вылазку из тайного отверстия в стене, выкатили оттуда колеса, наполненные горючим материалом, на башню, и чуть было не зажгли ее; но немцы потушили начавшийся пожар. Вслед затем началась ожесточенная битва; посреди схватки брат епископа, Иоанн ф. Аппельдерн, первый взошел на стену с огнем в руках. За ним, воодушевленные его смелым примером, полезли один за другим; воины подсаживали своих товарищей, а подсаженные в свою очередь подавали руки оставшимся и помогали взбираться наверх. Дорога была проложена; все ополчение, не только немцев, но и ливов, и латышей ринулось через стену в город. Началась резня; не щадили ни старых, ни малых; когда одни расправлялись с русскими, другие окружили замок и не дозволяли никому спастись из него бегством. Так погибло их двести и в том числе Вячко. Остался в живых один только человек, суздалец родом; рыцари оставили его в живых нарочно, и послали известить новгородцев о том, что случилось в Юрьеве. Новгородцы были уже на пути недалеко Пскова, но получив известие о печальной гибели Вячка, воротились назад. Вслед за взятием Юрьева в Новгородской Летописи упоминается о новом набеге Литвы; так как из прежних известий видно, что новгородские летописи Литвой называли тогда латышей, то и здесь, кажется, следует разуметь этих последних. Очень естественно, что, по прежнему обычаю, после победы над русскими в Юрьеве латыши отправились в Новгородскую Землю наделать неприятелю пакостей. Они напали на Русу, и притом неожиданно. Русский посадник Федор выехал на них; но латыши сбили с коней всадников, отняли лошадей и разогнали разбитых воинов по лесу. Вероятно, следует разуметь латышей и в 1225 году, когда, по известию Новгородской Летописи, вооруженный отряд их под именем Литвы дошел до Торжка и сильно опустошил окрестности этого города: тогда погибло много купцов, ездивших с товарами. Князь Ярослав отправился против врагов со своими дворянами, да с новоторжцами; к ним присоединились торопча-не со своим князем; на Усвяте догнали врагов, возвращавшихся с награбленной добычей и с толпой пленников. Сражение кончилось удачно для русских; пленники были отняты. До двух тысяч врагов легло на месте; прочие разбежались, но торопчане потеряли тогда своего князя Давида.

Ряд неудачных обстоятельств в войне с немцами, бедствия, какие терпел новгородский край от беспрестанных набегов, располагал новгородцев прекратить войну. И так, вместе со псковичами, в конце 1225 г., они послали в Ригу послов для заключения постоянного мира с немцами. В это время случился в Риге папский легат. Как легат, так и немцы с радостью приняли предложение Новгорода и Пскова, освобождавшее их от врагов, которые препятствовали делу обращения туземцев Ливонии и служили как бы горючим материалом упорству последних.

Но мир был непрочен. В 1228 г. опять было стали возникать неприязненные отношения. Не дошло до войны. Эта война до сих пор ограничивалась бесплодными набегами; новгородский край отплачивался за нее разорением своих волостей, пленом своих жителей, обеднением края: — неудивительно, что она надоедала массе народа; она могла быть только привлекательной для воинственной княжеской дружины, да для толпы удальцов, всегда готовых стать под военный стяг, идти куда бы то ни было, лишь бы пограбить и померяться удалью. Таким скучно было оставаться без войны. После заключения мира князь Ярослав ходил в Финляндию (на Емь) и за это в отплату Емь в Ладоге нахватала пленников. Теперь удальцы захотели опять идти на немцев. Вероятно, и со стороны чудских язычников были опять моления о помощи против завоевателей; но видно, что в Новгороде уже не нашлось столько охотников, как прежде, потому что князь привел тогда войско из Переяславля. Тогда псковичи, услышав, что затевается опять вражда с немцами, отправили в Ригу посольство и заключили с немцами особый мир, выгородивший новгородцев. "То мы, а то новгородцы, — говорили их послы, — мы не хотим воевать с вами; но зато, если новгородцы пойдут на нас, то вы помогайте нам". В знак согласия они оставили в Риге сорок человек заложников союза. Узнав о таком отпадении Пскова, князь порывался идти на Псков. "Княже, — отвечали псковичи послу его, — мы кланяемся тебе и брату Новгороду, а на Ригу не идем; не мы ли с Новгородом разом взяли мир в Риге? Вы ходили к Колы-вани (Ревелю), только собрали сребро, а города не взяли и правды не устроили; и к Кеси ходили, и к Медвежьей-Голове, и нигде ничего не довели до конца; а за это нашу братью перебили на озере, других в плен забрали; мы не пойдем; и если вы пойдете против нас самих, то и мы с Святою Богородицею: хотя перебейте нас всех, а жен и детей себе заберите, а мы не пойдем! Новгородцы рассудили, что псковичи вообще правы; к тому же в то время был неурожай и дороговизна увеличилась; цены поднялись еще более, как только разошлась молва о предпринимаемой войне. Новгородцы отказались идти с князем и разрывать мир с немцами, и князь отпустил набранные полки.

В следующем году опять повторяется нашествие Литвы по нашим летописям, а как мы уже видели, что под Литвой разумели латышей, то и здесь, вероятно, было продолжение прежней вражды; нападение было сделано на окрестности озера Селигера, — они воевали Мореву и Любни, Таким образом опять был повод к разрыву, уже не со стороны русских. Но такой повод представился еще важнее в 1232 году. Враждебная князю Ярославу новгородская партия нашла себе приют во Пскове, но потом псковичи помирились с князем и прогнали от себя его недругов. На челе этих недругов был бывший новгородский тысячский, Борис. Псковичи показали "Борисовой чади" путь, то есть прогнали его родичей и приверженцев. Изгнанники убежали в Оденпе и там призывали немцев на помощь против соотечественников. Вместе с ними был сын Владимира псковского, тогда уже верно умершего, Ярослав, решившийся подражать ранним, а не поздним поступкам своего отца. С помощью немцев они захватили Изборск; но псковичи тотчас явились под взятым городом, обступили его и достали в плен князя Ярослава и всех немцев, кто не успел убежать. Они послали тогда к новгородскому князю Ярославу известие. Ярослав приказал пленников заковать и отправить в Переяславль-Залесский. В отмщение за то немцы поймали какого-то новгородца Кирилла Синкиница и засадили в тюрьму. Тогда Великий Новгород, считая этот поступок нарушением мира, объявил войну, а князь Ярослав отправился к Юрьеву и, по обычаю, разослал отряды по окрестностям в зажитие, то есть на грабеж. На реке Омовже произошло сражение. Немцы потеряли много своих и предложили мир (по-клонишася князю). Схваченный Кирилл был выпущен. Это происходило в великий пост 1234 г. Несмотря однако на возобновленный мир, едва только Ярослав воротился с новгородцами (из которых не убыло во время похода ни одного человека), как услышали, что под Русой опять появилась Литва. На этот раз там произошла незначительная стычка, стоившая четырех человек Русе. После того враги, ограбив монастырь Св. Спаса и убив четырех чернецов, пошли на Клин. Ярослав погнался за ними и разбил их наголову в Торопецкой волости. Об этом походе нельзя сказать положительно, что Литва, здесь упоминаемая, были также латыши, как и прежде, потому что летописец называет ее безбожною Литвой; но также последнее выражение не дает права непременно видеть здесь литовцев-язычников, потому что тогда летописец мог таким образом называть новокрещеных католиков.

Мир не мог состояться надолго. Тевтонизм, покусившись на дело порабощения литовских и чудских племен, встретил на пол-столетие себе препятствие в северном славянстве Новгорода и Пскова. Славянство не удержало оспариваемой у него власти над ливонскими инородцами; — славянство должно было уступить; тевтонизм не мог сразу забыть того. Как скоро он почувствовал свою силу над врагом, явилось убеждение, что и славяно-русские общины отданы ему судьбой, как латыши, ливы и эсты.

Властолюбивые замыслы обратились на Северную Русь после уступки немцам Ливонии. Возникла мысль, что призванием ливонских крестоносцев было не только крестить язычников, но и обратить к истинной вере русских. Русские представлялись на Западе врагами св. отца и римско-католической Церкви, даже самого христианства, потому что заступались за непокорных язычников, возбуждали их к отступничеству. С другой стороны, Орден в то время потерял Гаррию с Ревелем и Вирландию, уступив эти земли датскому королю Вольдемару, по решению папы. Папа предоставлял рыцарям вознаградить себя другими землями на востоке; и вот они обратились на славян. Покушение овладеть Новгородом и Псковом должно было возникнуть еще и потому, что рыцари сознавали за собой призвание крестить чудских язычников вообще, а не в одной Ливонии; а им известно было, что владения Новгорода и, вероятно, отчасти еще Пскова, были заселены чудскими племенами, погруженными в язычество. Если им удалось отнять у Новгорода Ливонскую Чудь, то-естественно было желать отнять у того же Новгорода и Водь, да наконец, и самих славян, которые, как сказано выше, в их глазах были почти те же язычники, — покорить духовной власти св. отца и поработить себе материально. В то же время их побуждало начать завоевание славян и то, что Орден Меченосцев в то время соединился с Немецким и, следовательно, силы крестоносцев были удвоены.

Первый дерптский епископ Герман смотрел враждебно на псковичей, как и последние на него. Герман рассчитывал, что русским должно быть прискорбно, что Юрьев, принадлежавший русскому миру, отнят у него, и при удобном случае они покусятся возвратить его; поэтому лучше предупредить их и покорить немцам самих русских по соседству. Он крикнул клич; собрались к нему рыцари; стеклись к немцу и люди датского короля; недавно поселившиеся в Гаррии немцы бросились в Изборск и взяли его штурмом. Князь Ярослав Воло-димирович тогда был в немецких рядах и предательски вел иноплеменников на свое отечество. Никого не оставили в покое из русских — говорит немецкий летописец-современник: — кто только прибегал к защите, тот был убиваем, или взят в плен, и по всей земле распространились вопли.

Псковичи смело пошли на рыцарей и вступили в битву. "Псковичи — это народ свирепый! — говорит древний немецкий историк: — у них вооружение блестящее, а шлемы сияют как стекло. Сошлись немцы с псковичами; немцы пробили ряды псковичей. Псковичи были поражены: восемьсот человек легло на месте, а остальные бежали, отчаянно пришпоривая и прихлестывая своих лошадей, и вокруг лес гремел стонами и проклятиями". Рыцари, одержав победу, двинулись ко Пскову: быстрота помогла им. Русские были измучены под Изборском и не успели еще отдохнуть, как уже немцы разбили свои шатры в виду Пскова и сожгли неукрепленный посад близ города. Много было у них пришельцев из Германии, много датчан: все поглядывали на Псков, надеясь получить свой удел в завоеванной земле. Начались переговоры. Альнпеке говорит, что они так были ведены, что король псковичей (князь) Герполт (?) добровольно передал Псков во владение Ордена. Псковская Летопись говорит, что в самом Пскове были изменники, передавшие немцам город. Главным был посадник Твердило Иванович. Псков был сдан и достался Ордену со всей своей землей.

Упоенные победой, немцы, усевшись во Пскове, тотчас же стали замышлять покорение Новгорода. Псковская партия Твердилы давала им совет, и уже начались набеги на Новгородскую волость. Между тем, поднялась на Новгород с другой стороны туча. Возбуждая против русских крестоносцев, папа возбуждал против них шведов. Папская булла поручала шведам начать крестовый поход на Новгород, на мятежников, непокорных власти наместиника Христова, на союзников язычества и врагов христианства. Как ливонские пришельцы ненавидели новгородцев за то, что они принимали сторону язычников и оспаривали у немцев владение Ливонской Землей, так шведы стояли с Новгородом во враждебном отношении за Финляндию: Новгород мешал шведам распространять католичество между Емью и Корелой. В 1239 году папа Гонорий призывал крестоносцев соединиться со шведами и обратить оружие на русских, чтоб не допустить их более препятствовать крещению Финляндии.

Тогда управлял делами Швеции, вместо больного короля Эрика Эриксона, Биргер; он предводительствовал войском, составленным из шведов, норвежцев и подвластных финнов. Несколько духовных сановников, епископов со своими вассалами, придавали вполне этому ополчению значение священной брани за веру. Шведы шли не за тем, чтоб сделать нападение и пограбить пограничный край, а с тем, чтобы покорить Новгород со всеми его обширными землями. Биргер прислал в Новгород к князю Александру объявление войны, надменное и грозное: "Я пришел, — говорил он через посла, — посетить твою землю; если можешь сопротивляться мне, то знай, что я уже в твоей земле". Со стороны новгородцев война тоже приняла священный характер. Дело шло о защите православия, на которое разом посягали враги: шведы, немцы, датчане, соединенные благословением папы. Александр Ярославич молился в св. Софии. Владыка Спиридон благословил его и его воинов на святую брань. В его ополчении, составленном из новгородцев, были ратники и из других земель русских: были охотники из Полоцка; были пришедшие с князем из Суздальской волости отца его Ярослава. В Ладоге пристали к ним ладожане, подручники Великого Новгорода. Шведы уже вошли в Неву и бросили якори на устье Ижоры. Вероятно, это был роздых: они намеревались плыть через озеро и достигнуть Ладоги врасплох. Прежде всего ее следовало взять, а потом вступить в Волхов и идти на Великий Новгород. Но не знали они того, что в Новгороде уже знали о них. Александр предупредил их, и 15 июля на память Ки-рика и Улиты, — о чем счел нужным заметить летописец, — приблизился к Ижоре. У новгородцев был обычай, что при впадении Невы в море ставилась приморская стража из окрестных туземных жителей водской Земли; надзирать за таким важным делом доверялось преимущественно крещеным туземцам. Начальство над такой приморской стражей тогда поручено было какому-то вожанину, который на своем природном наречии носил имя Пелгусий, а во св. крещении именовался Филипп. Это был муж очень благочестивый: живя среди своих еди-ноземцев, еще массой погруженных в идолопоклонство, Пелгусий был так набожен и богоугоден, что по средам и пятницам ничего не ел, а потому сделался способным видеть видения. Когда шведы явились, он шел к Александру известить о их прибытии и рассказал ему как стали шведы. "Мне было видение, — сказал он, — когда я еще стоял на вскрай моря; только что стало восходить солнце, услышал я шум страшный по морю и увидел один насад; посреди насада стояли святые братья Борис и Глеб; одежда на них была вся красная, а руки держали они на плечах; на краю их ладьи сидели гребцы и работали веслами, их одевала мгла и нельзя было различить лика их; но я услышал, как сказал Борис-мученик брату своему св. Глебу: "брате Глебе, вели грести, да поможем мы сроднику своему, великому князю Александру Ярославнчу!" И я слышал глас Бориса и Глеба, и мне стало страшно, так что я трепетал; и насад отошел из глаз у меня". — "Не говори же этого никому другому", отвечал ему Александр.

Шведы не ждали неприятелей и расположились спокойно на отдых; их шнеки стояли у берега; раскинуты были на побережье шатры их. Неизвестно, как новгородцы дошли до них на другой берег реки: приплыли ли они туда отчасти в ладьях, или ранее переправились на другой берег; летописец говорит, что вообще им было неудобно. Известие о лошадях при описании сражения показывает, что у новгородцев была тогда конница, но были и пешие, а потому вероятно пешие плыли в ладьях, а конница шла по берегу, сообразно с ходом лодок. Часов в одиннадцать утра новгородцы нежданно появились перед шведским лагерем, бросились на неприятелей и начали их рубить топорами и мечами, прежде чем те успевали брать оружие. Это было не сражение, а скорее богатырская схватка, — тут была возможность показаться личной удали и мужеству. Летописец слышал от самого князя Александра о подробностях этого дня; он передает имена тех молодцов, которые тогда особенно отличились. Славную память оставил по себе Таврило Олексич: увидел он, что шведы, всполошенные неожиданным нападением, уводили под руки знатного юношу: то был сын Биргера; Таврило наехал прямо на берег на шведскую шнеку; доски еще не успели прибрать, что брошена была со шнеки на берег. По этой доске бросился Таврило на своем коне на шнеку проворно; тут обратились на него шведы и столкнули в воду с конем; но Таврило поправился, из воды выскочил, по берегу поскакал, налетел на воеводу Спири-дона, схватился с ним и убил его. Тут же положил голову и один из епископов шведских. Другой новгородец, Миша, со своей пешей дружиной, наскочил на три корабля и потопил их. Остался в памяти потомков Сбыслав Якунович: с одним топором отважный молодец бросился на неприятеля; и много людей пало под топором его, и все дивились силе и храбрости его. Летописец сохранил имя Якова Полочанина, княжеского ловчего. Князь хвалил его потом за то, что мужествовал он крепко с мечом. Со славой пеший слуга Ратимир положил голову от многих ран, которые ему задали шведы, обступив его. Новгородец Савва был не из лучших, а из молодших людей, а славу стяжал вечную. Он бросился на шатер Биргера, что красовался посреди шведского лагеря своим золотым верхом. Савва подсек столб у шатра. Новгородцы очень обрадовались, когда увидали, как упал этот шатер золотоверхий. Сам Александр нагнал предводителя Биргера и хватил его мечом по лицу: "возложил ему печать на лицо — говорит повествователь. Неожиданность явления новгородцев нагнала столбняк на шведов. В следующую же ночь, закопавши трупы мертвых, других мертвецов, которые были по-Энатнее, забравши с собой, они поплыли вниз по Неве. Такая блистательная победа обошлась новгородцам чрезвычайно дешево: у них легло всего человек двадцать. Может быть, иной был бы исход дела, если бы шведы были предуведомлены, что на них нападут, а то на них напали врасплох и оттого посчастливилось новгородцам.

Едва только прибыл Александр со своего славного поля битвы в Новгород, как рассорился с новгородцами и ушел от них. Вслед затем новгородцы послали просить у отца Александрова, Ярослава, другого сына, Андрея, в князья себе. Вдруг новая туча наступила с другой стороны. Изгнанники псковичи, не хотя подлегать власти немцев, толпами являлись в Новгород, с женами и детьми, и вопили о помощи. И в то же время немцы, утвердившись во Пскове, затевали покорить и Новгород; стекались к ним из Европы новые силы и передовые отряды пустились разорять новгородские волости. Рыцари послали ополчение латышей, ливов и эстов на Водскую страну. Вожане, испуганные разорениями, сдавались и переходили от страха к победителям. Таким образом взяли новгородский пригород Лугу; шайки летали в разные стороны и достигали тридцати верст от Новгорода; убивали новгородских гостей, ездивших с товарами. Копорье — тогда еще только новгородский погост — было взято: немцы сделали в нем место опоры для власти над Водской страной и построили укрепление. Вожане должны были неволей становиться в ряды победителей; те, которые не хотели — разбежались в леса и умирали с голода. Немцы забирали лошадей, скот; "не на чем было орать по селам", — говорит летопись. Рыцари считали уже приобретенным своим достоянием Водь, Ижору, берега Невы, Корелию; отдавали эти страны католичеству и папа присудил их церковной юрисдикции эзельского епископа. 13-го апреля 1241 г. этот епископ, по имени Генрих, заключил с рыцарями договор: себе брал десятину от десятины со всех произведений, а им отдавал все прочее, рыбные ловли, управление и все вообще мирские доходы.

В таких обстоятельствах Новгород опять приглашал Александра. Александр не перечился. Дело было общерусское.

В 1241 году собрались ополчением новгородцы и ладожане; вооружена была по призыву Великого Новгорода корела и Ижо-ра. Александр отправился на Копорье и счастливо отнял его у немцев. Город, построенный немцами, был уничтожен до основания: одни из немцев погибли тогда в сече, другие отведены были пленниками в Новгород. Александр некоторых пожаловал и отпустил, потому что он был, по выражению летописца, милостив паче меры. Не так милостиво поступил он с вожанами и Чудью, подданными Великого Новгорода, принявшими сторону немцев, может быть, более из крайней необходимости, чем из неприязни к Новгороду. Александр велел их вешать. После того надобно было освободить Псков. Александр призвал на помощь низовцев с братом Андреем и в 1242 году двинулся ко Пскову. Город был освобожден. Два немца, наместиники Пскова, в оковах отправлены в Новгород. Александр сел во Пскове; вперед в Немецкую Землю были посланы отряды за вестями. Александр ожидал новой войны; она должна была последовать от немцев. И действительно, скоро он услышал, что немецкая сила напала на посланные в Немецкую Землю отряды, разбила их и идет на Псков. Мейстер Валк и епископы шли с уверенностью, что дело поправится на их сторону. Немецкое ополчение шло по льду по Чудскому озеру, с целью дойти до Пскова льдом. Но Александр проведал путь неприятелей, и сам выступил из Пскова по льду с новгородцами и псковичами. Александр уставил свое войско в боевой порядок на озере, у скалы Вороний Камень, на Узмени, при повороте из Псковского озера в Чудское. Место это названо так потому, что там действительно постоянно кружатся вороны. Немцы двинулись на русских. По способу тогдашней тактики, Александр поставил свое войско свиньей: так называлось построение треугольником, образовавшим острый конец, обращенный к неприятелю. Увидя приближающихся врагов, Александр поднял руки вверх и громко перед всем войском своим говорил: "Суди мне Боже, и разсуди спор мой с этим велеречивым народом; помоги мне, Господи, как Ты помогал прародителю моему Ярославу, против окаяннаго Святополка!" Была тогда суббота пятой недели великого поста, день 5-го апреля. Солнце только что восходило. Когда немцы приблизились, Александр стремительно двинул свою свинью рылом на неприятеля, и немецкий строй был разрезан. Тогда, — говорит летописец, передающий рассказ свой словами очевидца, сообщавшего о славном деле известие: — "тогда поднялся треск от ломки копий и звук от мечнаго сечения. Казалось, двинулось замерзлое море, и великая сталась сеча немцам и Чуди с нами, и льду не видно было: все покрылось кровию". Разорванные, потерявшие строй, немцы бежали; русские с торжеством гнались за ними семь верст по льду, до Суболического берега. Летописец насчитывает побитых немцев пятьсот человек, а о Чуди говорит, что ее пропало бесчисленное множество; иные в воде потонули: тогда уже в весеннее время лед был не крепок; а из тех, которые убежали, многие были с ранами, и умирали от ран. Пятьдесят немцев взято живьем. А идучи, — замечает летописец, — они говорили: "мы руками возьмем князя Александра". Самовидец, передававший летописцу рассказ об этом замечательном событии, говорит: "я видел полки Божий на воздусе; они приходили на помощь князю Александру Ярославичу; и они-то обратили ратным плещи и избивали их, гоня по воздуху; и некуда было бежать врагам. Александр победил силою Божиею, Святой Софии и святых мучеников Бориса и Глеба". Эта победа воскресила было на время языческую ревность Финляндии. Таваста возмутилась; но русские, занятые другим делом, упустили из виду Финляндию, и шведы принялись крестить финнов еще деятельнее. Бир-гер для укрощения края построил крепость Тавастгус.

С торжеством возвращался Александр в Псков, освобожденный им от иноплеменной власти. Близ коня его вели знатных рыцарей; за ним гнали толпу простых пленников. Когда богатырь приближался к городу, навстречу ему вышло духовенство, и весь народ издавал радостные крики и торжественные песни, восклицая: "Бог, пособивший Давиду на иноплеменников, освободил наш город Псков от инояэычников рукою великаго князя Александра Ярославича". В Новгороде, куда Александр повез своих пленников, взятых на ледяном побоище, его ожидали такие же почести, такая же слава. "Прославилось, — говорили тогда, сообразно тогдашним географическим сведениям, — имя великаго князя Александра Ярославича, от моря Варяжскаго до моря Понтесскаго и до моря Хупожскаго, и до страны Тиверий-ския, и до гор Араратских, а об ту страну Варяжских гор, и Аравитских, даже до Рима великаго; имя его стало известным тьмам тем и тысячам тысяч людей".

Пораженные несколько раз, немцы прислали в Новгород посольство и отступились от всего, на что покушались — от Пскова, Води, Луги и Латыголы, отпускали всех захваченных новгородских и псковских пленников и взамен просили отпустить немецких. Великий Новгород согласился на мир, и мир был заключен. Этот мир отрезывал немецкому племени путь ко владычеству над славянами на севере, отнимал у него часть северного финского народонаселения и связал ее со славянским миром, тогда как другой суждено было подпасть под власть немцев. Не так, однако, усмирились легко латыши: еще несколько партий их под прежним у русских названием Литвы вторгалось в новгородские пределы. Александр выходил против них и победил семь таких отрядов; убили у них воевод; иных взяли в плен. Новгородцы, раздраженные за опустошения, которые они делали, привязывали их к лошадиным хвостам, и так тащили за собой. Но славная победа Александра не прекратила вражды ни с немцами, ни со шведами. Она продолжалась во все время существования независимости Новгорода и Пскова. В 1253 году немцы сделали новое покушение на Псков, но были отбиты. Зато, в отместку, новгородцы с Корелой опустошили земли за Наро-вой. Католическая пропаганда продолжала отрывать от православия Водь, Ижору, Корелу; из числа жителей новообращенные тянули сами к шведам и немцам. В 1255 г. папа Александр IV-й вместо эзельского епископа подчинил новгородские страны рижскому архиепископу, и поручил ему назначить вместо себя суффрагана. Шведы, распространяя крещение в Финляндии, переходили за ее пределы и покушались обращать Корелу в новгородских землях. В 1256 г. они, под начальством Дидмана, стали строить город на берегу Наровы. Очевидно, было покушение на новгородское достояние. Новгород стал готовиться к войне. Но на этот раз шведы не решились воевать, и, не кончивши постройки, ушли. В отмщение за это новгородцы с Александром прогулялись по Финляндии. Завоевание Руси татарами дало папской власти благовидный предлог подстрекать крестоносцев на дальнейшие попытки покорения русского мира. В 1260 году папа Александр IV-й побуждал рыцарей всех католических Орденов отбивать Русь у татар, объявил ее заранее собственностью св. Петра на вечные времена, дарил рыцарям с условием искоренять проклятый греческий раскол, и присоединить Русь к римской Церкви. Понятно, что такие увещания должны были разжигать рыцарскую пропаганду и приводить к ненависти и нескончаемой вражде.

В 1262 году новгородцы под предводительством своего князя Дмитрия Александровича, в союзе с полочанами, у которых княжил тогда Товтивал, и с Литвой, подступили под Юрьев. Немцы, овладевши этим городом, укрепили его; однако, Новгородская Летопись говорит, что, несмотря на такую крепость, город был взят. Много людей было истреблено; другие сгорели во время пожара; третьи попались в плен. Немецкий летописец повествует, что русские взяли новый посад и сожгли его, и послышав о приближении мейстера, поспешно удалились. Во всяком случае, от этого успешного дела новгородцы не получили никакого существенного приобретения: древний их город был восстановлен епископом, заселен немцами, и снова принадлежал к их ливонскому владению, а не возвратился к Новгороду.

Крестоносцы делали беспрестанные нападения на Псков в XIII веке. Тогда-то прославился в битвах с ними Довмонт. Как видно, возникло у них намерение снова покорить своему владычеству этот город с его землей. Не могли немцы забыть, что он уже был некогда в их руках: рыцари со своими ополче пиями несколько раз подходили ко Пскову, но Довмонт отражал их и разбивал. Война принимала значение закоренелой религиозной международной вражды. Псковичи смотрели на этих враждебных соседей, как на покушающихся ниспровергнуть св. Троицу, перебить мужей сильных и поработить народ. Приготовляясь к брани, Довмонт в церкви св. Троицы положил меч свой на алтаое, а игумен Исидор им препоясал его. В 1269 году немцы стояли десять дней под Псковом, и были отбиты. Новгородцы действовали со псковичами заодно, и хотя не участвовали в битве, но приближение их напугало немцев так, что они поспешно сняли осаду, перебрались за реку и заключили мир, отступившись от Наровы. С тех пор новгородцы уже не участвовали в войнах Пскова с немцами. Псков подвергался опасности по Новгородской в 1298 г. и по Псковской в 1299 г. Этот поход вызван был нападением псковичей на дерптское епископство в начале 1299 года; дерптский епископ жаловался, что русские огнем и мечом опустошили значительную часть его ди-ецезии. Тогда сильное немецкое ополчение наскочило на Заве-личье, разорило два монастыря — Спасский и Снетогорский, и осадило Псков. Посад около города был сожжен, остался в целости один Детинец со святыней Троицы. Довмонт сразился с немцами у Петра и Павла и победил; командор, приводивший ополчение, возвратился с раной на голове; много было захвачено в плен и отправлено к великому князю Андрею. Это был предсмертный подвиг славного литвина, уже тогда одряхлевшего от лет.

С конца XIII века возникла между Новгородом и Швецией война. Прежние враждебные отношения были предвестниками этой войны. Шведы, подчинивши финляндскую Емь, теперь уже решительно покушались на Корелу, бывшую издавна под властью Новгорода; страна между Ладожским озером и морем сделалась спорной между шведами и новгородцами. Шведы хотели в ней утвердиться и строили укрепления, пункты, опоры для владения. Вместе с этим должно было возникнуть шведское население посреди корельской народности и вытеснять русскую. Шведы и норвежцы жаловались, что русские и их подручники, корелы, нападают на католиков, живущих на границе, жгут их жилища, рузрушают церкви, хватают людей в неволю. Жалоба их обращена была к св. отцу. По этой просьбе папа проповеды-вал крестовый поход против русских и жертвовал на содержание крестовой рати шестилетний сбор следуемой папскому престолу со Швеции и Норвегии десятины. Папские воззвания, передаваемые народу посредством духовенства, возбуждали шведов, а духовные в то время имели в Швеции большую силу. Правитель Торкель Кнутсон с епископом Петром Весерасом вошел в Корелию и стал ревностно крестить жителей. Разумеется, новгородцы должны были противиться таким покушениям не только ради удержания власти над Корелой, но и ради собственной целости. Шведы старались в Новгородской Земле строить городки, которые были бы точками опоры для власти над туземцами; новгородцы пытались разорять эти городки. В 1293 году Торкель Кнутсон построил Выборг. В 1295 году шведы поставили городок в Корелии: новгородцы осадили его, голодом принудили гарнизон к сдаче и разорили городок. Комендант Сигелакке был убит. Со своей стороны, новгородцы возвели укрепления в Копорье. В 1299 году шведы поставили городок на устье Охты и назвали его Венец-Земли (Ляндскро-не). Этот городок показался особенно ненавистным для новгородцев, потому что стоял посреди их водяного пути, следовательно, во всякое время мог стеснять их торговлю. Городок был построен с целью католической пропаганды; даже строили его мастера, присланные от папы, в числе их были священники, занимавшиеся и ремеслами. На другой год новгородцы подошли к нему, решившись во что бы то ни стало уничтожить его. Тогда оказалось, что городок построен дурно — из сырого кирпича: в один год погнили в нем запасы. Новгородцы, окружив его, начали метать в него огонь и произвели пожар внутри, а потом стали брать стены приступом. Городок был взят; новгородцы всех без пощады били; только несколько храбрецов спасли себе жизнь: они забрались в погреб; новгородцы никак не могли оттуда их вытащить; шведы защищались отчаянно, метко поражали наступавших на них, и, наконец, вытребовали себе условие выдти безопасно. Храбрецы ушли в виду победителей. Для укрепления Корелы новгородцы в 1310 году построили в Корелии городок на устье реки Узервы, впадающей в Ладожское озеро. На следующий 1311 год рать новгородских удальцов отправилась походом в Финляндию: они переплыли море, опустошили емские села на берегах реки Купецкой [51] потом вошли в реку Черную [52] дошли до города Ваная [53]. Город Ваная стоял на высокой скале; взять его не могли, но зато, по известию русского летописца, шведы предложили тогда мир. Новгородцы опустошили окрестности этого города, потом они перебрались в реку Кавгалу [54], а потом в реку Перну [55], и снова вышли в море, а морем приплыли в Неву и домой.

За этот опустошительный набег шведы отплатили тем, что напали на Ладогу и сожгли ее в 1313 году. Потом успели произвести раздвоение между Корелой, явились в этом народе враги новгородской власти и склонили народ отдаться шведам. Корельский городок был взят шведами при помощи туземцев; но скоро другие иноземцы снова сдали его новгородцам. Шведы препятствовали торговле и нападали на берега Ладожского и Онежского озер, убивали купцов, плававших там ради торговых дел. В 1322 г. опять было сделано покушение на Корельский город и неудачно. Новгородцы в свою очередь напали на Выборг, и тоже не взяли его, хотя и стояли под ним целый месяц, только перевешали шведов, попадавшихся им в плен. В противодействие Выборгу, построенному шведами, новгородцы построили в 1323 году город на Ореховом острове на истоке Невы. Утомившись с обеих сторон драками, обе воюющие стороны заключили мир в том же 1323 году, назвав его вечным. Новгородцы уступали Швеции Западную Корелу, провинции Саволакс, Яскис и Ауре-пе (последняя в окрестностях Выборга, от озера того же имени). Любечанам и готландцам предоставлялась свобода плавания и торговли, как по Неве в новгородских пределах, так и в заливе, с правом заходить в Выборг и там торговать. Чтобы не раздражать одним других, положено, как с той, так с другой стороны, не строить крепостей в Корелии, беглых же выдавать с обеих сторон. Шведы не должны покупать земель и вод ни у новгородцев, ни у Корелы, остающейся за Новгородом. В этой войне замешана была и Норвегия, тогда соединенная со Швецией по случаю перехода по наследству к королю Магнусу, по матери внуку последнего норвежского короля. Правитель Норвегии, Ерлинг Вадкунсон, узнав, что во время военных действий со Швецией новгородцы разорили принадлежащий ему дом в Био-рне, испросил у папы грамоту на крестовый поход против Новгорода. Когда новгородцы помирились со Швецией, то заключили особый мирный договор и с Норвегией, по которому постановлено отдать друг другу то, что захвачено, и оставаться во прежнем взаимном положении. Вражда однако не успокоилась совершенно этим миром. Шведы не переставали думать о расширении границ и о подчинении себе Корелы. Новгородцы, предвидев, что война должна возобновиться, старались обезопасить границы и в 1333 году пограничные земли отдали с этой целью в кормленье князю Наримунту, чтобы иметь там организованную защиту. Действительно, в 1337 году опять пспыхнула война. Между Корелой сделалось междоусобие. Часть Корелы приняла шведскую сторону. На этот раз война ограничилась тем, что новгородцы разоряли корел, принявших шведскую власть, а шведы со своей Корелой разоряли обонежских корел, оставшихся под властью Великого Новгорода, и сожгли посад в Ладоге. На следующий год опять заключили мир. Шведское правительство нарушение прежнего мира приписало совевольно-му поступку своего воеводы Стена. Новый мир заключен в Лю-довле [56].

Можно себе представить безвыходное положение Корелы, которая, благополучно проживая в продолжение веков со своими идолами, теперь была осуждена сделаться мишенью двух враждебных народностей, которые мало того что требовали от нее дани и послушания, еще принуждали принимать новую веру. Принимали корелы православие — навлекали гонение от шведов; принимали католичество — подвергались гонению от новгородцев.

Через восемь лет опять пспыхнула едва притихшая вражда. Еще в 1344 году Климент VI издал буллу, в которой уговаривал шведов принять оружие и объявить крестовый поход против русских, врагов апостольской столицы и покровителей язычества. Король Магнус, ограниченный и капризный, то сластолюбивый, то набожный до ханжества, воспылал до такой степени апостольской ревностью к этой войне, что перешел даже за пределы угодности духовенству. Он посягнул обратить на расходы для этой войны подать, собираемую для папы и отсылаемую в Авиньон. Против этого тогда вооружилось духовенство. Сам Геннинг, епископ в Або, примас Финляндии, лицо, которое, по своему положению, более других должно было сочувствовать такому предприятию, был против него. К довершению всего, сестра короля, Бригитта, которая еще при жизни за свою святость чрезвычайно уважалась, предсказывала неуспех предполагаемого крестового похода. Магнус отправил послов своих в Новгород, с оригинальным требованием: "Высылайте на съезд своих философов, а я пошлю своих", — говорили послы именем короля: — пусть они поговорят о вере, а я хочу узнать, чья вера лучше, и если ваша вера лучше, я пойду в вашу веру, а коли наша вера будет лучше, то вы пойдете в нашу веру, и будем все за един человек; а не пойдете в единство с нами, то я хочу идти на вас со всею своею силою". Владыка Моисей с посадником и тысячским и со всеми новгородцами, обсудивши на вече такое предложение, отвечали: "Коли хочешь узнать, чья вера лучше, наша или ваша, пошли в Царьград к патриарху; мы от греков приняли правоверную веру, а с тобою не будем препираться о вере; если же тебе есть какая-нибудь обида — пошлем к тебе на съезд . Новгород отправил на съезд тысячского своего и несколько бояр в Ореховец; но потом пришла весть, что Магнус, задержав послов, идет на Новгород с военной силой. Послали к нему боярина Кузьму Твердиславича для объяснения. "У меня нет на вас жалобы, — сказал Магнус; — нет от вас мне никакой обиды; а я хочу, чтобы вы пошли в мою веру; а не пойдете — иду на вас со всею силою!"

Шведы, вступив в Ижорскую Землю, стали перекрещизать насильно Ижору и поступать по-неприятельски с теми, которые упорствовали. Наконец, подошли к Ореховцу. Сначала новгородцы мужественно отразили нападение. Онцифор Лукин с 400 новгородцев 24 июля 1348 года разбил 500 шведов на Жабче поле; но потом, когда князь Симеон, которого новгородцы призывали на помощь, ушел назад, Магнус 6-го августа взял город и установил там свой гарнизон. Всем, кто попадался в плен, предложено было или креститься в католическую веру, или же погибать. Некоторые были изрублены за то, что не хотели креститься, будучи язычниками, или же принимать католичество из греческой веры; не столь твердые крестились — им даровали жизнь и отпустили их на волю с тем, чтобы они убеждали своих единоземцев поступить так же, как они поступили. Но эти насильно крещенные, как только вырвались от шведов, тотчас отрекались от католичества: вместо того, чтоб склонять земляков в пользу шведов, возбуждали их против короля-фанатика и сами шли сражаться против шведов. Думали шведы, что счастье им решительно служит, и потому не боялись разделить своего войска на отряды и отправить для крещения вожан и Ижоры по Водской Земле. Этим воспользовались новгородцы, рассеяли их в нескольких местах, потом напали на флот, стоявший близ Ладоги. Во флоте было тогда дурно: свирепствовали болезни, не доставало припасов, а Магнус роздал значительные военные должности прибывшим из разных сторон Европы крестовым иноземцам, и этим раздражил своих шведов; наконец, самое духовенство было нерасположено к нему и к его крестовому походу. Все это охлаждало мужество в шведах и способствовало успеху новгородцев. Новгородцы одержали победу; несколько судов было потоплено; сам король с остатком убежал, и увез с собой тысячского Авраама, прибывшего к нему послом от Новгорода, с одиннадцатью человек. Новгородцы осадили Ореховец и стояли под ним с Успеньева дня всю осень и зиму до 24 февраля 1349 года. В новгородском войске были и псковичи, но, не дождавшись конца осады, ушли прочь. Шведы смеялись, стоя на стенах Ореховца, когда псковичи, уезжая из новгородского стана, били в бубны и играли на трубах и посвистелях. Новгородская Летопись обвиняет их кругом, тем более, что Новгород дал им тогда право навсегда не посылать к ним посадников и не позывать на суд в Новгород. Но из Псковской Летописи видно, что в то время ливонские немцы напали на псковские пределы и причиной такого отхода псковичей из-под Ореховца была важная необходимость защищать собственную землю. Дело окончилось счастливо и без псковичей. 24 февраля удалось новгородцам своими приметами произвести пожар; Ореховец был взят; шведы были частью изрублены, частью взяты в плен и с торжеством приведены в Новгород.

В 1350 г. новгородцы подступили к Выборгу и хотя города не взяли, но пожгли и опустошили окрестности и потешались тем, что изрубили много шведов с женами и детьми, а других привели пленными.

Желая выгородить себя, с одной стороны, перед папой, с другой — перед народом, Магнус извещал всех, что он отступил по причине морового поветрия, от недостатка в людях и просил папу объявить повсеместный поход против русских; уверял, что корелы молят о спасении, потому что русские принуждают их отрекаться от христианства и подвергают мукам, рубят мечами, вешают на деревьях, травят собаками. Папа писал об этом к упсальскому архиепископу, побуждая его подвигать шведов на священную брань с русскими и объявлял прощение грехов, наравне с теми, которые отправляются воевать в Палестину. Но это не помогло Магнусу. По возвращении с несчастного похода, духовенство наложило на него интердикцию за растрату сумм, принадлежащих Церкви, и, наконец, косударственные чины низложили его с престола. С новгородцами заключен был мир в Юрьеве, следовательно, при посредстве Ливонского Ордена, который, принимая участие в выгодах, получаемых Европой от торговли с Новгородом, приходил уже к тому убеждению, что гораздо выгоднее жить с Новгородом в мире, чем воевать. Мир установлен на том, что река Сестра должна быть границей между новгородскими и шведскими владениями. Новгороду уступлена была часть Корелии, Ескис, Erpana и Малый Саволакс. Римскому двору этот мир был совсем не по вкусу; папа возбуждал шведов к крестовому походу. Но времена крестовых походов проходили, и судьба верных еще давним преданиям пылких натур, подобных Магнусу, приближала их к типу ламанчского рыцаря.

Рыцарский характер короля Магнуса в глазах новгородцелв придал воспоминанию об этой войне поэтический колорит и произвел легенду о Магнусовом рукописании, о которой скажется в своем месте. Неприязненные отношения со шведами впоследствии принимали характер отрывочных нападений, которые были больше плодом частного удальства, чем государственных интересов. Так в 1392 году разбойники-немцы (вернее шведы) напали на берегах Невы на села и их разорили. Также и война в 1411 году не имела дальнейших последствий и ограничилась только взаимным нападением на пределы. Это были частные набеги или пограничные недоразумения.

Псков в отношении немецких своих соседей принимал на себя совсем другую роль, чем Новгород. Новгород, уже после Александра Невского, уклонялся от вражды с Орденом. Псков в XIV-м и XV-м веках вел с ним нескончаемую войну. В 1323 году немцы перебили псковских купцов на озере; псковичи сделали нападение на Ливонию и прошли даже до Колывани (Ревеля); верно это была война не с рыцарями, а с датчанами. Следствием этого был приход немцев и ливов; восемнадцать дней осаждали город и отошли, опустошивши окрестности. В это время пострадали села; враги забирали скот и уводили в плен самых людей; но потом псковичи догнали их и отняли захваченных людей и скот. Река Великая была еще для Пскова иногда заповедным пределом. После этого похода последовало заключение мира. Новгородцы не только не оказывали псковичам помощи, но еще в том же году заключили с Орденом оборонительный союз — взаимно действовать против всех врагов и даже против Пскова. В то время они боялись союза врага их, тверского князя, с Литвой, а Псков считали опасным потому, что Псков пригласил к себе литовского князя.

В 1341 году опять вспыхнула вражда: немцы убили псковских послов в Латышской Земле. Псковичи тотчас собрались ратью и опустошили часть Латышской Земли. Ожидая себе мести от немцев, они обратились к Новгороду, но не получили помощи. Послали послов к Ольгерду. Надеясь на помощь могучего литовского государя, псковичи ворвались в Ливонию и повоевали немецкие села по обоим берегам реки Омовжи. Неприятельские действия с обеих сторон происходили потом по берегам Наровы. Ольгерд, как уже было прежде сказано, мало помог псковичам; войско, оставленное им в 1343 г. с князем Иваном, было разбито. Вслед за тем ужасное возмущение эстов против немцев удержало Орден от дальнейших неприязненных действий. Но зато снова в 1348 году, когда псковичи в качестве всегдашних союзников и младших братьев помогали новгородцам против шведов у Ореховца-города, немцы, зная, что силы военной нет вовсе или мало во Пскове, сделали неожиданное нападение и опустошили села около Пскова и Острова; потом хотели утвердить город на Нарове, но псковичи его разорили. Неизвестно, где был заключен после того мир, — должно быть, в Юрьеве, где примирились новгородцы со шведами; тут, вероятно, установлен мир и Ордена со Псковом. Этот мир опять был нарушен в 1362 году тем, что немцы перебили псковских купцов, а псковичи арестовали у себя немецких купцов и побрали с них виры за убытки своих торговцев. Новгородцы были тут примирителями: они послали по боярину из концов в Юрьев; там послы уладили дело немцев со псковичами. Обе стороны отпустили задержанных купцов. Но через несколько лет опять вспыхнуло несогласие: в 1366 году немцы не пропускали в русские земли товару. Великий князь Димитрий хотел примирить обе стороны, готовые снова броситься одна на другую, и послал в Юрьев посредником какого-то Никиту. Ничего не сделавши, Никита воротился во Псков и за ним по следам явилась немецкая рать и сожгла посад на Запсковье. Псковичи сделали набег до Нов-городка (Нейгаузена); зато немцы напали на Изборск, а потом подошли под Псков и стояли три дня. Тогда новгородцы решились помогать псковичам и ходили с ними к Нейгаузену, но вслед затем оставили их. Псковичи сами продолжали войну, взяли немецкий город Кирьипигу и сожгли его (Киремпе, в Дерптском уезде).

Со времени избиения купцов, с 1362 по 1371 год, Псков был в военном положении и много страдала тогда Псковская волость, — тут болезни, а тут беды ратные. Псковская область терпела в то же время от литовцев. Новгородцы помогали псковичам лениво, но все-таки были вместе с ними во вражде против немцев. В 1371 году они заключили с немцами мир под Новгородом.

До 1405 года не упоминается о вражде с немцами. Но в этот год, находясь в неприязни с Литвой, немцы сделали нападение на Полоцкую Землю и там, между прочим, на озере Пещерде (Нещерде) побили псковских купцов. В отмщение за то псковичи ходили к Нейгаузену, но, по известию летописца, только собственное жито потерли. Неприязнь началась; надобно было продолжать ее. Псковичи сделали набег на Кирьипигу, имели довольно удачную стычку и, пришедши домой, ожидали, что немцы заплатят им тем же и умоляли о помощи Новгород; а Новгород не хотел вмешиваться в это дело и заводить войну. Тогда Псков обратился к великому князю Василию Димитри-евичу. От него прибыл князь Константин, брат его. Под предводительством его в 1408 г. псковичи ходили за Нарову к немецкому городу Порху и одержали победу. Вслед затем явился сам мейстер с рыцарями, и с помощью литовских войск приходил к пригороду Велью, а потом весной 1409 г. к самому Пскову. Немцы в эти два похода не взяли ни Пскова, ни Велья, но опустошили окрестности этих городов, так же как делали псковичи перед тем в Ливонии. В 1410 году съехались псковские и немецкие уполномоченные в Изборск и заключили мир на старом положении вещей. В 1427 году, по известию летописца, немцы убили семь человек опоцких бортников и пожгли селения около Опочки, а чухны, принадлежавшие немцам, косили псковское сено, и псковичи, поймав их, повесили. За это готова была вспыхнуть война, но дело как-то уладилось. В 1436 году был новый повод к ссоре. Немцы захватили псковских рыболовов, а некоторых и убили. За это псковичи посадили в погреб двадцать четыре немецких купца и побрали у них товар. В 1444 году за то, что немецкие чухны напали на Псковскую Землю, псковичи повесили их семь человек, ездили под Нейгаузен и потоптали хлеб. В этот год уже возникали сильные недоразумения, готовые разразиться войной, но дело было снова улажено, однако не совершенно, так что обе стороны, съехавшись в Риге, могли установить мир только на десять лет; — значит, были с. обеих сторон притязания, которые остались неразрешенными. В 1448 году возникла распря у немцев с новгородцами; в эту распрю вмешались и псковичи; главным поводом с их стороны было то, что немцы в продолжение многих лет присваивали себе угодья, которые Псков считал своей принадлежностью. Тогда на стороне рыцарей и дерптского епископа были шведы. Новгородским войском начальствовал князь Чсрторизский, только что перед тем оставивший Псков; этот литвин столько же не любил немцев, как и московского государя, и с какой-то любовью служил делу двух северных республик. Сражение, происшедшее на берегу Наровы, было выиграно новгородцами. Святая София — по выражению современника — помогла им. Вслед затем последовал мир, заключенный на реке Нарове. На съезде были посадники и бояре как Великого Новгорода, так и Пскова. Мир заключен был на двадцать пять лет, и по прежнему договору следовало возвратить Пскову угодья, отнятые юрьевскими немцами.

Еще не истек срок двадцатипятилетнего перемирия, как в 1459 году опять возникла вражда. Немцы наскочили на урочище Озолицу, принадлежавшее св. Троице, и сожгли церковь св. Михаила и в ней убежавших девять человек людей. За это псковский князь Александр Черторизский отправился со псковичами в насадах и ладьях на место, где произошла обида, и, сделавши досмотр, начал жечь людей, мужчин и женщин, отмщая за своих. Немцы отправились на своих шнеках и ладьях за Нарову, в Березовскую волость, и сожгли сорок два двора; они бы сожгли и людей, но люди ушли. Орден обратился к Новгороду с жалобой на Псков. Новгородцы прислали своих послов, а Псков выбрал бояр изо всех концов и отправил на место преступления. Но немцы не явились на срок для суда, и новгородцы, принимавшие здесь значение третейских судей, воротились домой. Тогда непримиримый враг немцев, Черторизский, собрал своих псковичей, вступил в Немецкую Землю и на семьдесят верст кругом опустошал ее. Псковичи сожигали до тла села и церкви, грабили имущества и привели во Псков много пленников; в числе пленных был один священник. Это, по понятиям псковичей, была правда — вознаграждение за сожжение Березовской волости, которое немцы делали тоже в отплату за разорение от псковичей; таким образом, должен был наступить нескончаемый ряд разбоев и зажигательств с обеих сторон. Но зная, что это не обойдется им даром и что немцы не пропустят своего, а придут к ним отблагодарить за последнее посещение, псковичи обратились с просьбой о помощи к великому московскому князю. Тогда-то Черторизский ушел из Пскова, не желая быть подручником великого князя, который только с этим условием соглашался оказать содействие псковичам. Уход Черто-ризского, вероятно, подействовал на немцев, которых злоба против Пскова соединялась с ненавистью к Черторизскому за взаимную его вражду к немцам. Немцы послали в Новгород судью просить принять посредство. Тогда великий князь с Новгородом приняли на себя третейскую обязанность. Князь предложил перемирие на пять лет, с тем, чтоб вперед до этого срока, в одном и том же месте, составлявшем предмет спора, ловили рыбу и псковичи, и юрьевцы, каждый на своем берегу. Перемирие заключено в Новгороде. С обеих сторон целовали крест судьи псковские, и потом послали в Юрьев к епископу и в Ригу к архиепископу послов с договорными грамотами; целовал крест епископ и ратманы дерптские. Тогда немцы отдали иконы, награбленные в церквах, и имущества; а вслед затем немцы прибыли во Псков и побрали своих пленных и их имущества; не могли, разумеется, воротить сожженных людей. Псков заплатил за этот суд великому князю 50 руб., потому что за суд всегда платилось.

Не прошло уреченных пяти лет, как опять возникла ссора: немцы в Юрьеве засадили в погреб посла псковского, да гостя псковского, а псковичи во Пскове засадили в погреб немецкого гостя. За это немцы напали на псковские исады (рыболовство) и подошли к Новому Городку, потом напали на село Колпино близ озера, зажгли церковь и разоряли исады. Псковичи напали на них в этом месте и прогнали, потом в свою очередь вошли в Немецкую Землю и наделали пакостей, а вслед затем из Из-борска отправились молодцы и пожгли немецкие волости. Потом послы немецкие прибыли во Псков и заключили перемирие на девять лет; с обеих сторон написали грамоты и приложили печати.

По истечении девятилетнего срока с обеих сторон заговорили о мире, и послали просить судьей между собой великого князя; тот прислал своего доверенного, но мейстер не приехал на съезд, отговариваясь неимением времени; это показало псковичам, что мейстер хочет войны, и когда потом прибыли послы из Ливонии во Псков, их задержали, требуя уплаты тем, которые перед тем жаловались на обиды, понесенные от немцев. Орден принужден был выкупить своих послов за 75 рублей. В числе неудовольствий Пскова на Орден было и то, что немцы продавали в Псковскую Землю мед и пиво, которого производство верно было обложено пошлинами в Псковской Земле.

В 1473 году съехались с обеих сторон уполномоченные, но не довели дела до конца. Мейстер решительно, наконец, сказал, что Орден не продолжает перемирия. Псков обратился тогда к великому князю, с просьбой постоять против немцев за дом св. Троицы, как стояли его прародители. Великий князь прислал на помощь огромную силу, под начальством двадцати двух подручных ему князей; верховное предводительство вручено было Данииле Холмскому. Но мейстер прислал мирное предложение, в котором, между прочим, обещал прекратить ввоз пива и меда в Псковскую Землю. Псков согласился; составлена была мирная договорная грамота, и посол, как представитель предлагающей стороны, первый поцеловал крест; с ним, когда он уехал обратно, отправились в Ригу послы: один от великокняжеского воеводы, т.е. от стороны великого князя, а два от Пскова. Там перед ними мейстер целовал крест и приложил свои печати к грамотам, составленным во Пскове, а потом псковские послы целовали крест за Псков и за все пригороды. Вслед за отъездом мирных послов прибыл во Псков посол от дерптского епископа и от города Дерпта и заключил особый мирный договор.

В 1480 году опять возникло несогласие: в Дерпте арестовали псковских купцов; за это псковичи посадили в погреб немецких купцов. Отмщая за то, немцы сделали набег на пригород Вы-шгородок, сожгли стену и церковь, перебили людей, не исключая и малых детей, причем пострадали до пятидесяти человек немцев, бывших в этом пригороде. Потом напали на пригород Гдов и опустошили земли около него. Эти набеги были так быстры, что псковичи не поспевали на выручку своих от неприятеля. Псковичи пошли в Немецкую Землю к Юрьеву, жгли окрестности, убивали жителей, а множество немцев и Чуди повели в плен. За это в свою очередь немцы со своей Чудью поплыли на псковские селения, жгли их без разбора, так что во Пскове виден был огонь и дым горевших селений. Псковичи вышли войском. Немцы избежали сражения и, продолжая свои разорения, подошли к городу Кобыле, стоящему на берегу озера, сожгли его вместе с церковью, и в ней погубили всех укрывшихся, и старых, и малых, не давая выскочить из пламени, а те, которые там не были, попадали в плен. Окрестности селения были сожжены, люди побиты или отведены в плен. 16 августа 1480 года сам мейстер подступил к Изборску, но не мог его взять, а 20 августа подступил ко Пскову; в то же время из Дерпта прибыла другая сила на судах. Псковичи сами сожгли Завеличье, чтоб не дать врагам притона в домах. Расположившись на Завеличье, немцы со своих лодок (шнек) начали стрелять по двум более слабым пунктам, по Запсковью и Полонищу, минуя Средний город, где стены были выше. Перейти же вброд было трудно, ибо в тех местах, где это возможно, поставлена была военная сила, собранная из псковских пригородов. Особенно немцы покушались на Запсковье. Собрали оставшиеся от пожара на Завеличье бревна, жерди, солому, наклали в учаны, полили смолой и, воспользовавшись ветром, дувшим прямо на Запсковье, зажгли и бросали такие снаряды в посад. Тогда распространился во Пскове страх; жители пустились было бежать; сам князь Василий Шуйский, наместник Пскова, приказал уже себе седлать лошадей, но посадники остановили его и упросили. В это время какой-то пскович сказал посаднику: "Мне было во сне видение — явился мне благоверный князь Довмонт и сказал: возьмите одеяние с моего гроба и обойдите трижды с крестами город; молитесь Богу и ничего не бойтесь". Псковичи исполнили это священнодействие, с одеянием Довмонта обошли трижды вокруг Крома. После этого немцы сделали сильное нападение, стреляли из пушек, пускали разом и стрелы, и из пищалей пули, и силились пристать к берегу в логу между св. Лазаря и св. Спаса; но псковичи бросились на них: кто с камнями, кто с топорами и мечами, захватили одну шнеку, многих немцев потопили, других изрубили. Тогда немцы решились уйти и покидали много своих шнек. И так они, — по выражению летописи, — убежали со срамом, после пятидневного неудачного приступа; тем не менее псковская волость жестоко пострадала от этого нашествия и опустошений.

На беду Пскову там был князь Василий, невоинственный, грубый, пьяный, ненавидимый народом грабитель. В следующем году (1481) прибыли, по просьбе псковичей, двое братьев великого князя и вместо того, чтобы идти за Псков, сами ограбили псковские волости и уехали прочь. Наконец, прибыли присланные от великого князя воеводы с московской воинской силой (Иван Булгак и Ярослав Оболенский) и с новгородцами: Новгород уже тогда подчинялся московскому владычеству и состоял в ведении великокняжеских наместников, предводительствовавших в этом походе войсками. Вместе с псковским ополчением это войско ворвалось в Ливонию. Произошло опустошение, которое своим варварством превосходит, кажется, прежде бывшие; немецкий современник рассказывает, что в это время русские с особенным остервенением истязали жителей немцев и чухон: насиловали женщин и девиц, ругались над страдальцами, отрезывали им уши, носы, обрубливали руки и ноги, и для потехи делали над мужскими и женскими трупами бесстыдные поругания, разрезывали беременных женщин и ели плод их, заставляли людей вырывать собственными руками у себя внутренности и вешали таких страдальцев на дерево Псковская вторая летопись говорит, что русские, рассеявшись тремя дорогами, выжгли и разорили всю Землю Немецкую, от Юрьева до самой Риги. Немецкая Земля была вся, по выражению летописца, не в опасе. Немцы себе пиво варили, и ничего не боялись; зима была сурова, снег человеку по пазуху; поэтому, когда русские сожигали села, то жители, если и успевали спасаться от меча и от огня, то замерзали или погибали от голода. Два города, называемые у псковского летописца Вельяд и Каркус, а у немецкого Феллин и Тарваст, были сожжены дотла со всеми прилежащими к ним поселениями. Отдали, — говорит псковский летописец, — немцам вдвадцатеро, если не больше; говорят, как и Псков стал на свете, так не бывало. Согласно с этим говорит и немецкий историк. Русские в Лифляндии поступили еще свирепее, чем рыцари в России; ни при одном мейстере не было такой беды в Ливонии, как при тогдашнем Бернгарде фон дер Борхе. Взятие двух городов наделило псковичей таким множеством золота, серебра и всякого добра, что едва могли вывезти. Вся эта трагедия разыгрывалась в Ливонии в феврале и марте 1481 года, и продолжалась четыре недели.

Когда воротилось войско во Псков, в город пришло известие, что мейстер отправил своих уполномоченных в Новгород с мирным предложением. Псковичи отправили послов от себя, и там заключено было перемирие на десять лет, на прежних основаниях.

Последняя война, которую Псков должен был вести с немцами еще до падения независимости, имела корень уже в недоразумениях между Орденом и великим князем московским, а Псков должен был участвовать в этой войне уже только из повиновения Москве. Причины этой войны, очень важной по последствиям в будущем, для Ливонского Ордена были такие: немцы огорчились за то, что Иван Васильевич в 1494 году закрыл немецкую контору в Новгороде и ограбил, по своему обыкновению, немецких купцов; а Иван Васильевич был недоволен немцами за то, что в Ревеле казнили двух русских, одного за фальшивую монету, а другого за противоестественный грех. Когда сожигали последнего, то немцы сказали, что если б сам великий князь московский так у них в земле поступил, то они б и его казнили так же. Это донесли Ивану Васильевичу. Немецкие летописцы говорят, что он, услышав об этом, пришел в такое неистовство, что изломал палку, которую держал в руках, и, обратившись к небу, призывал на немцев небесное мщение. Если это действительно делал Иван Васильевич, то, конечно, считал нужным показаться раздражительным, потому что он умел собой владеть.

Псковичи должны были участвовать в этой войне, и доставили с десяти сох по одному конному человеку на войну. Немцы тайно начали вредить Пскову, и в 1496 г. какой-то чухна произвел пожар на Крому у Кутнего костра; пойманный сознался, что его подучили немцы, обещав за то плату. Его сожгли живого. Псковичи выбирались на войну, как кажется, неохотно, потому что когда немцы взяли Иван-город, то псковичи подвигались только ко Гдову, и воротились назад в добром здоровьи, не участвовавши в битвах. На следующий год великому князю пришлось посылать снова посольство — поднимать Псков.

До 1501 года, однако, торговые и мирные сношения ливонцев со Псковом не прекращались. В этот год решительную и жестокую вражду открыли немцы. Не объявив войны собственно Пскову, немцы арестовали двадцать пять купеческих учанов с товарами, а с ними полтораста человек людей. После нескольких требований о возвращении задержанных, псковичи обратились к великому князю, и во Псков явилось войско под начальством князя Василия Васильевича Шуйского с новгородскими помещиками, да полк тверичей под начальством князя Данила Пенки. Псковичи снарядили войско изо всех своих пригородов, которые должны были каждый прислать свою рать во Псков. Немцы начали разорять псковские земли. Псковичам было тогда двойное разорение, потому что и защитники их москвичи также обращались с ними довольно недружелюбно. В августе 1501 г. русские двинулись в поход, с намерением наделать разорений в Немецкой Земле; но еще не выступив из своей, наткнулись на сильное орденское войско под начальством самого мейстера Плеттенберга. Тогда произошла кровавая и печальная для русских битва на реке Сирице, 27 августа, в десяти верстах за Изборском. Битву эту открыли псковичи и они же первые побежали, когда немцы ударили на них из пушек и пищалей и убили посадника Ивана Теншина. За ними побежали и москвичи, не стерпевши немецкого огнестрельного оружия. После этой насчастной битвы, немцы свободно ворвались во Псковскую Землю и опустошили ее. Изборск отстоял себя от немецких пушек. Немцы пошли под Остров. Псковичи не помогли ему; немцы пробили стену и пустили огненные стрелы, а псковские воеводы издали только смотрели. В ночь с 7 на 8 сентября взят был Остров и предан огню. Люди были отведены в плен, другие преданы огню и мечу; пленили дом святого Николы. Разоривши Остров, немцы повернули назад. Из Изборска ударили было на них в тыл и неудачно: немцы разбили изборян и взяли в плен 130 человек. После этого похода псковичи отправились в октябре в Ливонию; на помощь им присланы московские войска под предводительством князя Александра Оболенского. Псковичи свирепо отмщали за разорение Остврова и его волости. Они опустошили целую Дерптскую Землю, половину рижского епископства, округи городов: Мариеибурга, Трикаты, Эрмиса, Тарваста, Феллина, Лаиса, Оберпалена, Вирланда и Алептаке-на и обращались с женщинами и детьми, как не обращаются ни турки, пи какие-нибудь другие варвары. Такого варварства не слыхано — говорит немецкий историк. Тогда Ливония потеряла до 40.000 человек. Русские совершили этот походл с чрезвычайной быстротой, прежде чем рыцари могли собраться. Но не вышел из Ливонии назад предводитель князь Оболенский: он был убит в стычке под городком Гельменем, хотя самая эта стычка кончилась в пользу русских. Немцы были разбиты; москвичи и татары били их как свиней — шестоперами, говорит Псковская летопись.

В отмщение за это разорение, немцы в марте 1502 г. вошли снова в псковскую волость и достигли пригорода Красного на реке Сини. Окрестности были опустошены, но город не подпер гея участи Острова. Красногородцы в виду неприятельского войска дали обет, за свое спасение, построить церковь св. Пятницы, и св. Пятница спасла городок: немцам вообразилось, что на горе от часовни св. Георгия идет на них великая сила; и напал на них страх и трепет, и все побежали. Красногородцы приписывали свое спасение заступничеству св. Пятницы и построили церковь во имя ея. Но это нападение было только предварительным. В том же году 2-го сентября сам мейстер с сильной ратью подошел к Изборску и начал приступ. Изборск в другой раз отстоял себя. Немцы, услышав, что московские войска заходят им в тыл, отступили, и после неудачного приступа к Изборску пошли ко Пскову. Они достигли Завеличья ночью 6-го числа. Установивши пушки и направивши их на Псков, начали ливонцы усердно палить по городу, направляя выстрелы особенно на детинец и на св. Троицу. Кром несколько пострадал; но детинец и св. Троица остались невредимыми. Псковичи делали на них вылазки на Завеличье, и удачно с ними бились. Простоявши день, немцы разочли, что трудно брать город через реку, и пошли к броду, который находился в Выбуте; но там собрались псковичи, следившие за путем неприятеля. На переправе псковичи бились с немцами, но не могли их удержать; немцы перешли вброд через Великую, и пошли к Полонищу. Эта часть города была перед тем только обведена деревянной стеной, по приказанию князя Ивана Горбатого, великокняжеского наместника. За стеной были еще посады; псковичи, не успевши огородить, сожгли их. Немцы два дня простояли около Полонища, и ничего не сделали. Они отошли.

Тогда псковичи, дождавшись московского войска, которое шло от Изборска под начальством князя Данилы Щени и князя Василия Васильевича Шуйского, погнались за ними. Они догнали их в Озеровах на могильнике. Здесь 13-го сентября произошла битва, описанная кратко в Псковской летописи и подробно у немецких историков. Псковская летопись называет ее не великой. Немцы славились ей, как победой. Последние преувеличивали московско-псковскую силу до 90.000, и говорили, будто москвичи хвалились взять в плен все орденское войско и погнать его в Москву как скот. Псковская летопись рассказывает, что рыцари, ожидая русских, поставили свой кош особо от войска и говорили: если Русь ударит на кош, мы выйдем из Псковской Земли, а если на нас, то нам придется здесь положить свои головы. Русские бросились не на войска, а на кош, и, прельщаясь добычей, стали грабить; да не поделившись, москвичи со псковичами завэдорили и стали драться между собой. Мейстер вос-

пользовался этим, ударил на русских, и пробил их ряды. Они побежали, но потом снова сомкнулись, и в свою очередь ударили на немецкую пехоту, и убили до четырехсот человек[57]. Но это не обратило сражения в пользу русских. Мейстер поправился снова, ударил на русских и заставил отступить. Он не преследовал их. Летопись Псковская говорит, что тогда псковичи не слушали своего князя, потому что не терпели его; он им напоминал, чтобы они держались строя, а они прятались в кустах, да бранили его, и придавали ему насмешливые прозвища, называя опремом и кормихном. А напрасно, по замечанию летописца: если б этот князь не догадался построить деревянную стену около Полонища и Бродей, то все бы дымом пошло до самой старой стены. Это была последняя битва вольного Пскова со своими вечными врагами. Мейстер удалился в Ливонию и отправил послов в Москву; там заключено было пятидесятилетнее перемирие. Этот трактат не дошел до нас; а в нем было какое-то условие о платеже от дерптского епископства Пскову: через пятьдесят лет царь Иван Грозный понимал этот платеж данью, и под этим предлогом заварил сумятицу, в которой погиб Орден.

Покончив с независимостью Пскова, Москва приняла на себя как бы долг покончить и с Ливонией. Москва задушила Псков — и Москва же отмстила за него тем, которые некогда хотели, да не успели его задушить.

Примечания:

5

"Бе путь из Варяг в Греки и из Грек по Днепру, и верх Днепра волок до Ловоти, виити в Ильмер озеро великое, из него же озера потечет Волхов и вытечет в озеро великое Нево, того озера внидсть устье в море варяжское, и по тому морю нити до Тима, а ог Рима прити по тому же морю ко Царюгороду, а от Царягорода прити в Понт море, в неже втечеть Днепр река. Днепр Go потече из Оковьского леса и потечет на полдне, а Двина из того же леса потечет, а идет на полунощье и внидеть в море варяжское, из того же леса потече Волга на весток. н вытечеть семьюдесят жерел в море Хвалнськое, I емже ьэ Руси может иги в Болгары и Хвалпсы, на весток дойти и жребий Симов, а по Двине вВаряги, из Заряг до Рима, ог Рима до племени Хамова. А Днепр нмтечегь в Понетьское море жерелом, еже море слоьеть Руское, по нему же, учил святый Оньлрей. браг Петров". (Поли. Соб. Рус. Лет,, 1. 3).

51

У Карамзина т. IV, прим. 214. Кюмень река, по другим залив Поно; см. Соловьева т. III. прим. 398.

52

По Кар амзнну ibid. Кумо; по другим (см. Соловьева) ibid. Нокия.

53

Карамзина ссыл. на Бюшннга Erdebeschreib., 1, 634. Биорнебор, стоявший прежде выше того места, где находится теперь, на месте, называемом Ванакила.

54

Принимают ее за реку Борго, отделяющею нынешнюю Кюменогородскую губ. от Тавастгусской.

55

В Кюменогородской губернии, где ныне местечко Перно

56

Карамз., т. IV, пр. 255. Договор Новгородцев с Норвегиею и Швециею см. Antlq-uites Russ., t. II, и в Журн. Мин. Народи. Проев. 1837 года, ч. 23.

57

Герберштейн. а за ним и немецкие истиорики (Russow, 34. Hiarn, 191) приписывают эту потерю измене одного из рыцарей; это был Лука Гаммерштейн, побочный сын княжеского брауншвейкского дома. Орденский знаменосец Конрад Шварц, раненый, не мог держать знамени, и кричал, чтобы кто-нибудь из храбрых рыцарей, достойных держать это знамя, заступил его. Гаммерштейн хотел было взять знамя, Шварц не дал ему. В досаде Гаммерштейн отрубил Шварцу руку; Шварц схватил знамя в другую; Гаммерштейн отнял знамя и перебежал к русским, вероятно, страшась наказания за убийство знаменоносца, сделанное, может быть, только в припадке оскорбленного самолюбия.