Глава 3

Пламя Чесмы

В начале июня 1770 г. турки собрали в Архипелаге довольно мощный флот: шестнадцать кораблей (один – 100-пушечный, один – 96-пушечный, четыре – 84-пушечных, два – 74-пушечных, восемь – 60-пушечных), две 50-пушечные каравеллы, шесть 40-пушечных фрегатов, до шестидесяти бригантин, шебек[18], галер, полугалер и других судов. На борту их находились 15 тысяч человек и 1430 орудий.

Турецким флотом командовал Ибрагим Хосамеддин, назначенный на пост капитана-паши (капудан-паша, как произносили турки) за два месяца до этого, 26 апреля 1770 г. Ибрагим плохо разбирался в морском деле и был порядочным трусом. Фактическое руководство часто переходило в руки его заместителя – алжирца Гасана (Хасана) по прозвищу Джесайрлы, способного и храброго моряка.

Русская эскадра формально была значительно слабее, в ней насчитывалось девять кораблей, три фрегата, одно бомбардирское судно, три пинка, один пакетбот (второй пакетбот – «Летучий» – разбился у берегов Мореи), тринадцать зафрахтованных и призовых судов, 6500 человек и 608 орудий. Термин «зафрахтованные суда» употребляется в большинстве наших официальных военно-морских изданий. Но на самом деле это были корабли греческих пиратов, присоединившиеся к русской эскадре. Часть их была куплена в казну, но владелец, как правило, оставался капитаном, а экипаж состоял из «добровольцев» – греков. Подробнее о них мы поговорим позже.

Вечером 23 июня русская эскадра вошла в Хиосский пролив, где стоял на якорях турецкий флот. Увидев силы неприятеля, растерявшийся Орлов поехал на «Святом Евстафии» к Спиридову с традиционным русским вопросом – «Что делать?». Адмирал предложил решительно атаковать противника тремя колоннами.

В первую колонну (авангардию под командованием Спиридова) вошли флагманский корабль «Святой Евстафий» (командир – капитан 1 ранга Круз), корабль «Европа» (командир – капитан 1 ранга Клокачев) и корабль «Трех Святителей» (командир – капитан 1 ранга Зметевский). Около первой колонны должны были держаться фрегат «Святой Николай», бомбардирский корабль «Гром» и пакетбот «Почталион».

Во вторую колонну (кордебаталию под флагом главнокомандующего) вошли корабли «Трех Иерархов» (командир – капитан-бригадир Грейг, он же фактический командующий кордебаталией), «Святой Иануарий» (командир – капитан 1 ранга Борисов) и «Ростислав» (командир – капитан 1 ранга Лупандин).

В третью колонну (арьергардию под командованием Эльфинстона) вошли корабли «Не тронь меня» (командир – капитан 1 ранга Бешенцов), «Святослав» (командир – капитан 1 ранга Роксбург) и «Саратов» (командир – капитан 2 ранга Поливанов). С третьей колонной должны были держаться, «действуя по обстоятельствам», фрегаты «Надежда Благополучия» и «Африка».

К рассвету 25 июня суда объединенной эскадры заняли места, отведенные им в колоннах.

В начале восьмого часа на мачтовых фалах «Трех Иерархов» взвился сигнал: «Гнать на неприятеля!»

За передовым кораблем «Европа» (капитан Клокачев) шел Спиридов на корабле «Святой Евстафий». «Европа», подойдя к ближайшим кораблям неприятельской линии на дистанцию около кабельтова, привела к ветру на левый галс и открыла огонь. Но вскоре, по настоянию лоцмана, объявившего, что курс ведет на камни, Клокачев должен был поворотить на правый галс и выйти из линии. Тогда на «Святой Евстафии» сосредоточились выстрелы трех турецких кораблей, из которых самый большой и ближайший был корабль главнокомандующего «Реал-Мустафа».

Адмирал Спиридов был так рассержен, что не удержался и закричал командиру «Европы» Клокачеву: «Поздравляю вас матросом», то есть на глазах у всей эскадры обвинил его в трусости и грозил разжаловать. Фактически же капитан Клокачев далеко не был трусом и во время дальнейшего развития боя блестяще доказал это.

Место «Европы» было занято кораблями «Евстафий» и «Трех Святителей». Последний скоро получил настолько серьезные повреждения парусов, что не мог держаться в строю и навалился на линию противника. Сразу же его место было занято кораблем «Иануарий», вслед за ним шел корабль «Трех Иерархов».

В 12 ч. 30 мин. бой был в полном разгаре. Корабль «Трех Святителей» под огнем противника благодаря самоотверженной работе личного состава исправил свои повреждения и снова вышел в линию четвертым кораблем. За ним вошел в строй «Ростислав», а затем «Европа». Находившиеся же в арьергарде три корабля Эльфинстона успели подойти только к концу сражения.

Ветер совсем стих. В центре сражения оказался «Святой Евстафий», подошедший к турецкому флагманскому кораблю на ружейный выстрел и все более и более сближавшийся с неприятелем. Спиридов с обнаженной шпагой ходил по юту. Поставленным тут же музыкантам приказано было «играть до последнего». Сражающиеся корабли медленно сближались. На «Святой Евстафии» перебитый такелаж и рангоут, поврежденные паруса и множество убитых и раненых не представляли возможности отойти от противника, с которым перестреливались уже из ружей и пистолетов. Наконец корабли свалились в абордаже, и начался отчаянный рукопашный бой, во время которого загорелся турецкий корабль, и его грот-мачта, охваченная огнем, упала поперек «Святой Евстафия». Искры посыпались в открытую крюйт-камеру, и «Святой Евстафий», а вслед за ним и флагманский турецкий корабль взлетели на воздух.

Еще до взрыва адмирал Спиридов и граф Федор Орлов на шлюпке перебрались на корабль «Трех Святителей». Это решение адмирала было, безусловно, правильным – командующий эскадрой не мог оставаться на аварийном корабле.

Из всего экипажа «Святой Евстафии» спаслись, кроме Круза, не более шестидесяти человек, погибли же около шестисот сорока.

Количество погибших турецких моряков осталось неизвестным. Противнику было не до спасения экипажа «Реал-Мустафы». Двойной взрыв и гибель флагманского корабля настолько деморализовали команды неприятельских судов, что флот перестал повиноваться Гассан-паше. В подчинении у турецкого флагмана оказались лишь 100-пушечный корабль «Капудан-паша» и две каравеллы, которые еще продолжали артиллерийскую дуэль с кораблями русского авангарда и кордебаталии, обстреливая преимущественно «Трех Святителей» и «Трех Иерархов». Остальные суда турецкого флота в беспорядке покинули боевую линию и, кто как мог, торопились уйти в Чесменскую бухту.

Стойкости у Гассан-паши хватило ненадолго. В половине второго последние корабли противника вышли из боя и укрылись в Чесменской бухте. (В античные времена Чесма именовалась Эфесом.)

За исключением «Святой Евстафия» потери наши были весьма незначительны. Больше других пострадал корабль «Трех Святителей»: из-за перебитых брасов его снесло в середину турецкого флота, где в дыму, кроме неприятельского огня, он попал под выстрелы нашего флагманского корабля «Трех Иерархов». Корабль «Трех Святителей» получил несколько пробоин в корпусе, рангоут и такелаж его были перебиты ядрами, и потеря людей убитыми и ранеными достигала 30 человек, тогда как на остальных судах она не превышала двенадцати.

На следующий день (25 июня) корабли «Святослав» и «Трех Иерархов», а также пакетбот «Почталион» вели перестрелку с турками у входа в бухту. Стрельба велась с больших дистанций и не причинила особого вреда ни одной из сторон.

Тем временем Алексей Орлов собрал военный совет, на котором было решено использовать против турок брандеры. В брандеры решили обратить четыре греческих корсарских судна. Снаряжение этих судов зажигательными веществами было поручено бригадиру Ганнибалу.

Командирами брандеров решено было назначить «охотников» (добровольцев) из артиллерийских офицеров. Среди таковых были отобраны капитан-лейтенант Дугдэль, лейтенанты Ильин и Мекензи, мичман Гагарин.

В тот же день, 25 июня, Орлов издал приказ, где было сказано: «Всем видимо расположение турецкого флота, который после вчерашнего сражения пришел здесь в Анатолии к своему городу Эфесу (по голландской карте Чесме), стоя у оного в бухте от нас на юго-восток в тесном и непорядочном стоянии, что некоторые корабли носами к нам на северо-запад, а 4 корабля к нам боками и на северо-восток прочие в тесноте к берегу как бы в куче. Всех же впереди мы считаем кораблей 14, фрегатов 2, пинков 6. Наше же дело должно быть решительное, чтобы оный флот победить и разорить, не продолжая времени, без чего здесь в Архипелаге не можем мы к дальнейшим победам иметь свободные руки, и для того по общему совету положено и определяется к наступающей ныне ночи приготовиться, а около полуночи и приступить к точному исполнению, а именно: приготовленные 4 брандерные судна… да корабли «Европа», «Ростислав», «Не тронь меня», «Саратов», фрегаты «Надежда» и «Африка»… около полуночи подойти к турецкому флоту и в таком расстоянии, чтобы выстрелы могли быть действительны не только с нижнего дека, но и с верхнего…»

Турецкий флот представлял собой идеальный объект для атаки брандерами. Дело в том, что ширина Чесменской бухты у входа около 750 м, а длина ее не превышает 800 м. Турецкий флот стоял скученно в глубине бухты, и если вспомнить, что длина корабля была около 50—58 м, то можно себе представить, как плотно стояли турецкие корабли по ширине бухты.

Воспользовавшись полнолунием, русские корабли начали атаку в полночь с 15 на 16 июня. Первые полчаса вела огонь одна «Европа», но к часу ночи огонь открыли все русские корабли.

Где-то в половине второго ночи выстрелом из мортиры был подожжен первый турецкий корабль. С.К. Грейг писал: «В это время каркас, брошенный с бомбардирского корабля, упал в рубашку грот-марселя одного из турецких кораблей; так как грот-марсель был совершенно сух и сделан из бумажной парусины, то он мгновенно загорелся и распространил пожар по мачте и по такелажу; грот-стеньга скоро перегорела и упала на палубу, отчего весь корабль тотчас же был объят пламенем».

В этот момент с «Ростислава» были запущены две ракеты – сигнал брандерам начинать атаку. Первым двинулся брандер капитан-лейтенанта Дугдэля. Но он не успел пройти и половину расстояния, разделявшего русские корабли и противника, как был перехвачен двумя турецкими галерами. Дугдэль приказал экипажу прыгать в лодку, шедшую на буксире за брандером, а сам поджег его. Брандер был мгновенно объят пламенем. Но турецкие галеры быстро отошли от него.

Вторым предпринял атаку брандер под командованием лейтенанта Мекензи. Ему удалось достичь первой линии неприятельских судов, но его из-за неудачного маневра прижало к борту уже горевшего турецкого корабля, на который попали пылавшие обломки рангоута соседнего судна. И все же команда брандера успела покинуть его и благополучно возвратиться к месту якорной стоянки судов объединенной эскадры.

Где-то в 1 ч. 35 мин. – 1 ч. 50 мин. ночи в атаку вышел третий брандер под командованием лейтенанта Ильина. Неудача, постигшая Дугдэля и Мекензи, так подействовала на Грейга, что он не удержался и крикнул Ильину, когда тот вел свой брандер мимо «Ростислава»: «Ни под каким видом не зажигайте, пока не сцепитесь с неприятелем!» Лейтенант Ильин блистательно выполнил эту задачу: он подошел к головному турецкому кораблю борт о борт, схватился с ним, зажег брандер и, отъехав на шлюпке, еще остановился посмотреть, каково будет действие.

Справедливости ради следует сказать, что к началу атаки третьего брандера уже горела половина турецкого флота. Огонь с такелажа, рангоута и парусов корабля, подожженного «Громом», попал на соседние два корабля, а те, в свою очередь, распространили пожар далее.

Четвертый брандер мичмана Гагарина сцепился с уже горевшим турецким кораблем. Вскоре корабль, зажженный Ильиным, взорвался, разметав пылающие обломки на палубы стоявших рядом кораблей.

К трем часам ночи пожар на турецких кораблях сделался всеобщим. Турки прекратили всякое сопротивление даже на тех кораблях, которые еще не загорелись. Грейг писал: «Легче вообразить, чем описать, ужас, остолбенение и замешательство, овладевшие неприятелем: целые команды в страхе и отчаянии кидались в воду, поверхность бухты была покрыта множеством спасавшихся людей, но немного из них спаслось». Огонь с наших судов в это время по приказанию Грейга был прекращен.

В 4 часа Грейг, видя, что два наветренных турецких корабля, фланкировавших линию турецких кораблей с севера, целы, отрядил присланные с эскадры гребные суда под командованием капитан-лейтенанта Ф.П. Булгакова для вывода их из бухты. Уже оба корабля были на буксирах шлюпок, но на один из них попали обломки взорвавшегося корабля, бывшего рядом. Этот корабль сам загорелся, был брошен и затем взорвался. Другой же корабль (60-пушечный «Родос») был выведен из бухты и доставлен победителям. Кроме того, гребные суда успели вывести пять больших турецких галер.

К утру у турок сгорело четырнадцать кораблей, шесть фрегатов и до пятидесяти малых судов.

Потери русских были весьма малы: на корабле «Европа» были 3 убитых и 6 раненых, в корпусе 14 пробоин, из них

7 подводных; на корабле «Не тронь меня» 3 раненых; на корабле «Ростислав» не было ни убитых, ни раненых, но перебито несколько рангоутов, парусов, снастей, да одно 18-дюймовое каменное ядро пробило обшивку и застряло в ней. На других судах потерь и повреждений вообще не было.

Утром 27 июня Алексей Орлов отдал приказ собирать раненых турок для «перевязывания ран и подаяния возможной помощи». Большую часть пленных Орлов позже велел отпустить, лишь 86 знатных алжирцев были отправлены им на Мальту. В письме к великому магистру Пинто Орлов предложил обменять их на мальтийцев, захваченных ранее алжирскими пиратами. Пинто был столь обрадован, что предложил русскому послу маркизу Кавалькабо отремонтировать на Мальте русский корабль «Ростислав». Позже, уже летом 1772 г. на Мальте был отремонтирован сильно поврежденный корабль «Саратов».

Возвращение же турецким властям пленных турецких моряков объясняется вовсе не «исключительно гуманным отношением к пленным» Алексея Орлова, как это хочет доказать Л.П. Полушкин в книге «Братья Орловы»[19]. Во-первых, пленных турок попросту было негде содержать, а учинить избиение пленных, как это сделал через 28 лет генерал Бонапарт у Яффы, граф не решился. Во-вторых, узнав о гибели своего флота, мусульмане города Смирна[20], расположенного в 70 верстах от Чесмы, устроили резню христиан. Русских там, естественно, не было, поэтому резали коренное население – греков, ведь до прихода турок Смирна была греческим городом, а также европейских купцов. Надо ли говорить, что убийство англичан и французов могло осложнить отношения этих держав с Россией. Орлов получил письмо от европейских консулов в Смирне, где говорилось, что народ и войско в Смирне, приведенные в бешенство и отчаяние вестью о чесменском деле, бросились на греков и перебили их множество; два европейца были также убиты. Возмущение это навело ужас на всех европейцев; большая часть франков искала убежища на кораблях, остальные заперлись в своих домах, торговля прекратилась. «Эта грозная крайность, – писали далее консулы, – побудила нас уполномочить и послать к вашему сиятельству депутатов с изъяснением такого опаснейшего нашего состояния и с просьбою не обращать победоносное оружие ее императорского величества на этот торговый город, на который должно смотреть не как на неприятельское место, а скорее как на колонию, основанную разными нейтральными государствами; разрушать их торговлю и приносить их подданных в жертву великая российская императрица, конечно, не пожелает. Городовое управление ожидает освобождения и тех пленных, которые ваше сиятельство еще удержали у себя».

Граф ответил немедленно: «Как скоро я услышал о возмущении, приключившемся в Смирне, отложил намерение идти на оный город для сей одной причины, чтоб приближение нашего флота не распространило более еще распутства и беспорядков. Для сего я тотчас освободил янычар-агу со многими другими турками и поручил ему объявить правительству города вашего, чтоб как возможно скорее прекратить тамо своевольное убийство и особливо, чтобы в безопасность привести ваши особы. Я также весьма рад был бы согласиться на все то, что вы от меня требуете, если б не препятствовали тому разные причины: могу ли я безо всякого с другой стороны договорного со мною согласия ответствовать за то, на что неизвестные обстоятельства впредь меня побудят? Что же вы хотите меня уверить против принятых всеми понятий, что город Смирну должно почитать больше селением, основанным разными европейскими народами, нежели местом неприятельским, сие мне кажется непонятно. Сему вашему правилу последуя, должно бы мне и самый Царьград почитать таковым же, а по нем и все прочие приморские города, под владением турецким находящиеся, в которых есть несколько жительств народов европейских. Что касается торговли, будьте совершенно уверены: доколе флаг ее императорского величества будет в сих морях влядычествовать, вы должны совершенно надеяться на защищение ее, чему вы уже ясно видели доказательства, лишь бы только в торговле сей ничего противного не было законам войны».

Екатерина была в восторге от Чесменской победы. Она писала графу П.А. Румянцеву: «Ничего знаменитее, кажется, в той стороне быть не может. Дивен Бог в чудесах своих!» Граф Алексей Орлов получил орден св. Георгия 1-й степени и титул Чесменского; адмиралГ.А. Спиридов – орден св. Андрея Первозванного; капитан-бригадир С.К. Грейг – орден св. Георгия 2-й степени и чин контр-адмирала.

Екатерина написала о победе Вольтеру, в письме говорилось: «Что касается до взятия Константинополя, то я не считаю его столь близким, однако, в этом мире, говорят, не нужно отчаиваться ни в чем. Я начинаю верить, что это зависит более от Мустафы, чем от всякого другого… если он будет по-прежнему упорствовать, то непременно доведет свою империю до больших бед. Он забыл свою роль, он зачинщик».

Как обычно бывает: поражение становится сиротой, а победа имеет множество отцов. Лавры победы при Чесме наши историки не могут поделить до сих пор. Екатерина попыталась всему свету доказать, что главный герой Чесмы – брат ее фаворита и скорее всего тоже фаворит Алексей Орлов. Адмирал Эльфинстон приписывал все заслуги себе, поскольку Орлов действительно ничего не смыслил в морском деле. Аналогично высказывался и адмирал Самуил Карлович Грей г.

Наконец, князь Юрий Владимирович Долгоруков наводнил Россию мемуарами, где доказывал, что именно он убедил Орлова «искать турецкого флота и его атаковать». «Мы с Грейгом решительно сказали», что нужно атаковать. Это «мы с Грейгом» – любимая формула князя Долгорукова. И еще: «Тут опять Грейг со мной посоветовался, как турецкий флот истребить» и т.п. Долгоруков писал: «Накануне атаки Грейг ко мне подошел и просил, чтобы я взял команду над кораблем «Ростиславом». Дело дошло до того, что в «Военной энциклопедии»[21] сказано, что Долгоруков «настоял, чтоб флот наш искал турецкий и атаковал его… Перед Чесменским боем Долгоруков принял командование кораблем «Ростислав» и, командуя им, содействовал уничтожению турецкого флота».

На самом деле Ю.В. Долгоруков никогда и рыбацкой лодкой не командовал, да и не мог этого делать. В 1749 г. девятнадцатилетний недоросль стал унтер-офицером (обычно у нас и в Европе дворяне шли служить с 12—15 лет). К моменту убийства Петра III он был капитаном. Далее Екатерина чуть ли не ежегодно производила его в чин, в 1762 г. Долгоруков стал полковником, а через 3 года – генерал-майором. Командовал же «Ростиславом» в 1769—1771 г г. В.Ф. Лупандин, который получил за Чесму Георгиевский крест.

Что же касается «флотоводца» Ю.В. Долгорукова, то он после Чесмы счел за лучшее отправиться в армию Румянцева на Дунай, где в следующем году получил чин генерал-поручика, а в 1774 г. стал генерал-аншефом.

В советское время, особенно после 1945 г., все лавры победителя достались адмиралу Спиридову. Екатерининские фавориты и иностранцы тогда не котировались. И вот уже в послеперестроечное время В.Д. Доценко в книге «Мифы и легенды Российского флота»[22] утверждает, что главным героем Чесмы был С.К. Грей г.

По мнению же автора, подлинным командующим русского флота был адмирал Спиридов. Другой вопрос, что он являлся исполнителем стратегических задач, поставленных Екатериной II и Алексеем Орловым.

В заключение стоит сказать несколько слов о судьбе трофейного корабля «Родос». Вместе с русской эскадрой он ушел из Чесменской бухты к острову Лемнос. Вместо того чтобы использовать ценный боевой корабль в Архипелаге, Орлов решил устроить комедию и отослать «Родос» в Петербург на потеху петербургской знати, да и показать трофей Европе.

Дурацкая затея кончилась печально. 22 октября 1770 г. «Родос» вышел из Аузы в Порт-Магон на Менорке. Но уже 31 октября в шторм у мыса Матапан на корабле открылась сильная течь. Его командир А.И. Круз решил пойти к берегу. 5 ноября корабль сел на камни в бухте Мезата. На берегу собралась толпа «вооруженных туземцев», которые пытались захватить «Родос». Круз отправил шлюпки к острову Цериго за помощью. Но она пришла лишь через 16 дней, а за это время на корабле «от изнурения» умерли 2 офицера и 19 матросов. На гребных судах экипаж переправили на остов Цериго, а «Родос» был сожжен, дабы не достался неприятелю.

Круз Адмиралтейств-коллегией был признан невиновным, но отказался более служить в Архипелаге и по прибытии в Россию получил отпуск на год с сохранением содержания.

В царских и советских военно-морских изданиях подробно расписывались поход «обшивной» эскадры в Средиземное море и Чесменское сражение, а затем ставилась точка. А что же делал русский флот в Архипелаге еще целых четыре года? Об этом у нас было как-то не принято упоминать.









 


Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Верх