Посредством реформирования своего военного дома Генрих IV также принимал меры личн...

Посредством реформирования своего военного дома Генрих IV также принимал меры личной безопас-[99]ности и безопасности королевской семьи, что было немаловажно в условиях постоянных покушений на жизнь короля — бывшего гугенотского лидера. Усиление гвардии обеспечивало больший порядок и дисциплину при дворе, однако за его пределами распространились дуэли, которые были настоящим бедствием двора первых Бурбонов. Несомненно, массовые дуэли являлись порождением недавних гражданских потрясений и морально-психологического кризиса дворянства, которое еще не оправилось от его последствий. Только между 1590 и 1607 гг. на дуэлях погибло четыре тысячи дворян. Парижский двор, переполненный представителями благородных фамилий, родившихся и живших в эпоху гугенотских войн, как и во времена Валуа, оставался местом постоянных конфликтов, число которых не уменьшалось, несмотря на решительные действия короны. При Генрихе IV было издано два эдикта против дуэлей (1602, 1609 гг.), но даже суровый эдикт Людовика XIII 1626 г., грозивший смертью дуэлянтам, не исправил ситуацию. Волна дуэлей уменьшилась только с улучшением политического климата в стране и укреплением позиций двора, что обеспечило дальнейшее подчинение дворянства короне.

Быстрый рост двора Генриха IV и последующее складывание придворных группировок были неизбежными процессами еще и потому, что ключевые посты при дворе занимали близкие родственники короля и знатнейшие аристократы, под контролем которых оказалась ситуация с распределением остальных придворных назначений. Главными должностными лицами двора и дома короля (chefs de charges) продолжали оставаться главный распорядитель французского[100]двора, главный раздатчик милостыни Франции, обер- камергер, первый гофмейстер, гардеробмейстер, обершталмейстер и др. Они пользовались правом составления своего штата служащих, который, как правило, наполнялся их родственниками и друзьями, членами их клиентелл. Списки штатных членов каждой службы, рассчитанные на все четыре годовые смены-кварталы, заверенные государственными секретарями, представлялись королю. Сколачивая свои клиентеллы, руководители дворцовых служб часто брали взятки за занятие придворных вакансий, несмотря на королевские запреты. У короля тем не менее оставалась в руках одна важная властная прерогатива — он мог не утвердить представленный ему список служащих и вычеркнуть неугодных ему лиц, потребовав новых назначений. Тем самым Генрих IV пытался не допускать усиления какой-либо придворной партии, руководитель или члены которой проявляли излишнюю политическую активность.

Политика Генриха IV по отношению к высшей придворной аристократии была в определенной степени продолжением курса Генриха III, который, окружая знать наибольшим придворным почетом и наделяя ее высшими должностями в дворцовой иерархии, в то же время стремился рассредоточить властные полномочия особо влиятельных должностных лиц. прежде всего главного распорядителя французского Двора. Генрих IV нарочно не стал восстанавливать Урезанные Генрихом III обязанности главного распорядителя, который прежде мог утверждать весь дворцовый штат и обладал сильным политическим влиянием. Отдав этот самый почетный придворный пост своему кузену Шарлю де Бурбону, графу Суассон-[101]скому, король определил ему весьма скромные обязанности: главному распорядителю вменялось руководить церемонией королевской трапезы, возглавлять штат гофмейстеров и дворян при королевском столе; на остальных же церемониях он был обязан делить полномочия с обер-церемониймейстером. Высокий уровень конкуренции внутри придворных клиентелл, столкновения группировок и великосветская борьба за право состоять при особе короля помогали Генриху IV возвышаться над дворянством и одновременно руководить двором, используя все возможности придворной игры.

Вместе с тем король, верный своей примирительной политике, избегал открытых конфликтов со знатью и никогда серьезно не покушался на влияние высших аристократов при дворе, если оно не имело под собой открытых политических претензий, угрожающих его власти. В начале XVII в. самых знатных дворян по испанскому образцу все чаще стали называть грандами. В своих мемуарах за 1608 г. Летуаль пишет: «При дворе говорили только о дуэлях, распутстве и публичных домах; там были приняты игры и богохульства; содомия, являющаяся самым мерзким из пороков, процветала при дворе... Бог наградил нас государем, столь непохожим на Нерона — добрым, справедливым, добродетельным и почитающим Бога, и который естественно ненавидел эту мерзость. Но во всем его дворе не было ни одного человека, чтобы рассказать Его Величеству о страхе, который испытывали из боязни дурного расположения и враждебности некоторых грандов, которых называли богами двора; предпочитали всячески угождать этим прекрасным богам (которые на деле являлись только[102]дьяволами), забывая о Боге настоящем, гнев и кара которого обычно обрушиваются на королей и королевства, где люди совершают богохульства и живут безнаказанно».

Двор Генриха IV периода стабильности (1601-1610 гг.), где придворная жизнь во многом была подчинена грандам и их клиентеллам, явился естественным результатом политики короля. Восстановление придворного церемониала Генриха III поставило Генриха IV в затруднительное положение. В доме Бурбонов — королей маленькой горной Наварры, представителей младшей, Вандомской ветви этой фамилии — никогда не существовало традиции содержания большого двора и тем более механизма его управления, главной частью которого был церемониал. Укрепляя свою власть над благородным сословием посредством привлечения его ко двору, усиливая авторитет двора, Генрих IV тем самым утверждал королевское Величество, поднимая идею монархии на недосягаемую высоту. Официальные идеологи в это время развивали доктрину божественного права, идею королевского священства и христианской природы французской монархии. Двор для Генриха IV не являлся самоцелью, как для Генриха III, а был только средством замирения страны, гарантией внутриполитической стабилизации. Однако первый Бурбон разрывался между необходимостью поддерживать придворный церемониал и своей неспособностью его возглавлять. Он никогда не был и никогда не хотел быть церемониальным монархом, ему было чуждо придворное великолепие и роскошь. Режим экономии сюринтенданта финансов герцога де Сюлли сдерживал отчисления на содержание двора. Король[103]не настаивал на строгом соблюдении дворянством дворцовых регламентов, которыми тяготился сам. Добившись превращения двора в символ дворянского единства и национального суверенитета, Генрих IV к концу своего правления в какой-то мере допустил, чтобы его двор существовал независимо от своего короля, в результате чего центрами придворной жизни стали гранды, царствующая королева Мария Медичи и, конечно, Маргарита де Валуа.

Хотя французский двор уже давно не напоминал «двор-караван» эпохи Франциска I и после окончания Гугенотских войн вновь «осел» в Париже, время от времени случались переезды и путешествия. В случае остановки для семьи короля и большого двора требовалось много жилья, которое изымалось на время у его владельцев. Квартирмейстеры короля, королевы, детей Франции, принцев и принцесс, соперничая друг с другом, резервировали «квартиры» для своих господ, следствием чего был беспорядок, ссоры, теснота и нехватка мест. Регламентом 1606 г. Генрих IV определил порядок распределения жилья при переездах: обязанность размещения двора возлагалась только на квартирмейстеров короля и их помощников, которые отмечали белым крестом дома для короля и его свиты, а желтым — для всех остальных. Специальные служащие предварительно занимались поисками места для размещения лошадей и транспорта.

Убийство Генриха IV католиком-фанатиком Равальяком и воцарение юного (9 лет) Людовика ХIII (1610-1643) при регентстве Марии Медичи во многом дезорганизовало придворную жизнь. Пользуясь попустительством регентши, высшая аристократиях[104]пренебрегала придворным церемониалом и позволяла себе различные вольности. Уже в начале 1611 г. был составлен пространный список лиц, которые имели право въезжать во двор Лувра в карете или на лошади, что ранее было исключительной привилегией короля и его семьи. Торговля и спекуляции должностями, фаворитизм при дворе расцвели с новой силой, отнимая значительную часть бюджета страны. Если при Генрихе III расходы на содержание двора, включая личные расходы всей королевской семьи, представляли собой приблизительно четверть расходной части годового бюджета, то в правление Марии Медичи речь шла уже о трети. В своей ремонстрации королю в мае 1615 г. члены Парижского парламента просили его положить конец открытой торговле должностями, прежде всего в королевском доме, число служащих которого выросло почти на треть по сравнению с домом Генриха IV. Регентша Мария Медичи за короткий период растратила и раздарила все, что было с таким трудом собрано герцогом де Сюлли, отстраненным от финансового управления. Возвысившиеся итальянские фавориты королевы — муж и жена Кончини — безнаказанно пользовались своим положением, брали взятки и наживались на этом. Правда, воссозданный Генрихом IV двор как социально-политический центр Франции с отлаженным рабочим механизмом демонстрировал свою стабильность во время новых социальных беспорядков в стране в 1610-е гг. и помогал Марии Медичи чувствовать себя уверенно.

«Я правила семь лет. Теперь корона меня ждет только на небе», — произнесла регентша, когда узнала от придворной дамы, что ее сын Людовик ХIII,[105] казавшийся безвольным и маленьким ребенком, совершил дворцовый переворот в апреле 1617 г. Отстранение от власти Марии Медичи и ее сторонников положило начало первым самостоятельным шагам молодого короля, равно как и новым реалиям придворной жизни. О дворе этого времени можно узнать из писем папского нунция во Франции кардинала Бентивольо: «Здешний двор превосходен, особенно сейчас, когда все принцы и почти все знатные сеньоры королевства находятся при короле. Но трудно себе представить, какая большая существует при дворе путаница, и никто не думает ее исправлять, потому что чем больше толпы и неразберихи, тем это приятней. Знатные сеньоры и лица высокого достоинства, равно как и уступающие им по знатности полагают, что появление в королевской спальне перед очами монарха и рядом с ним является свидетельством чрезвычайного великолепия и торжества Его Величества».

Людовик XIII пытался соблюдать традиционный церемониал и не обделять вниманием своих придворных, но в то же время он не был воспитан в духе этого церемониала ни во времена своего отца, ни в годы регентства своей матери, когда о короле-мальчике вовсе забыли. Брачный союз короля с испанской принцессой Анной Австрийской (1615), заключенный по инициативе Марии Медичи и Филиппа III, отца Анны, во многом повлиял на характер придворной жизни.

Пребывание Анны Австрийской во Франции (1615-1666) составило целую эпоху, которую даже называют золотым веком испанского влияния на Францию. Свита, сопровождавшая новую королеву, была во вкусе[106] испанского двора, самого пышного, огромного и церемонного в Европе. Непривычно большие для французов расходы на содержание испанских дам королевы, которые «одевались как монашенки», дали повод к их выдворению из Франции. Свободолюбивый и отвыкший от строгостей французский двор не выдержал вторжения чуждого ему испанского этикета. Тем не менее Анна Австрийская, привыкшая к внушительной свите, как никто иной способствовала наполнению двора и своего дома знатными дамами. Став со временем настоящей француженкой и активной участницей придворной политики, королева вместе с тем благодаря своему воспитанию при испанском дворе с большой тщательностью поддерживала придворный французский церемониал. Ее сын Людовик XIV, который рос под надзором Анны, был воспитан ею уже как сформировавшийся церемониальный монарх. Беспорядки Фронды во времена своего регентства Анне Австрийской удалось пресечь гораздо быстрее, потому что ее двор был лучше организован и управляем.

Мария Медичи и Анна Австрийская, несомненно, придали двору новый облик, где итальянское культурное влияние соперничало с испанским. Обе королевы способствовали украшению Лувра и других королевских замков, возвращая двору былой блеск и великолепие и наполняя дворец новыми произведениями искусства. Разраставшийся штат женского Двора влек за собой создание новых служб, аналогичных службам дома короля. Мария Медичи и Анна Австрийская, набожные католические принцессы, впервые организовали личный церковный двор, где мессы и вечерни проходили только для них и их персонала.[107]

Появление большого числа придворных дам, призванных на службу или в свиту к королевам, означало устойчивость самого дворцового института, постепенное образование общества двора. Двор королевы, самостоятельность которого в рамках французского двора все увеличивалась, со временем приобретал значительный политический вес и играл не последнюю роль в судьбах страны.

В отношении своего двора Людовик XIII в общем продолжал политику отца. Его первыми шагами стало устранение последствий дворцовых беспорядков эпохи регентства. Ордонансами 1617 и 1620 гг. он упразднил ряд бесполезных служб, практикуя личное знакомство со своим почетным окружением. Главным должностным лицам было предписано следить, чтобы придворные посты занимались только дворянами, зачисленными в королевский штат. Во время правления Марии Медичи и ослабления монаршего контроля ко двору сумело попасть значительное число неблагородных персон, которые благодаря отлаженной системе спекуляции придворными местами часто покупали бесполезные и дублирующие друг друга должности (часть из них даже не предполагала королевского жалованья), что позволяло им вольготно чувствовать себя при дворе. К тому же наиболее удачливые простолюдины приобретали также должности, предназначенные только для дворян и возводившие их в благородное достоинство. На период 1610-1619 гг. пришелся всплеск аноблирований.

В феврале 1625 г. Людовик XIII предпринял последнее, но самое успешное мероприятие по уменьшению числа своих служащих. Целью короля был двор, функционирующий эффективно и ограниченный[108]рациональным числом служб, где каждый придворный знал бы свое функциональное назначение и исполнял обязанности по правилам действующего церемониала. Причем регламент 1625 г. в большей мере касался неблагородных членов двора и упразднял массу эфемерных постов, которые они занимали. Королевская придворная политика исходила из того, что монарх должен быть прежде всего почетно окружен самыми благородными представителями Франции, поэтому король ужесточал требования по проверке происхождения служащих, которые занимали дворянские должности. Это была очевидная реакция короны на процесс массового аноблирования предыдущих лет. Доказательства о дворянском достоинстве придворных должны были представляться в Палату косвенных налогов Парижского парламента. Привлекая на свою службу родовитых дворян, Людовик XIII вслед за Генрихом III оберегал двор от излишнего наплыва людей и имел возможность быть более разборчивым в выборе придворных, чем его отец, поскольку власть короля над двором неуклонно возрастала, что превращало последний в элитарное социальное образование с тенденцией к самозамыканию.

Гражданские смуты, возобновившиеся (хотя и в несравнимо меньших масштабах по сравнению с войнами предыдущей эпохи) во время регентства Марии Медичи и в первые годы самостоятельного правления Людовика XIII, вновь усилили политические позиции высшей аристократии, которая, пользуясь временной слабостью короны, добилась от нее ряда политических уступок. Продолжая реформировать двор в духе своего отца. Людовик XIII еще активней, чем[109] Генрих IV, начал урезать полномочия высшей придворной знати. В том же 1625 г. король установил правило, по которому он мог вмешиваться в процесс непосредственного назначения главным распорядителем двора членов его штата — гофмейстеров и дворян при королевском столе. Это была определенная реакция короля на растущие политические амбиции наследственного держателя этой должности Луи де Бурбона, графа Суассонского, принца крови. Вмешиваясь лично в процесс образования своей почетной свиты, король получал возможность наполнения двора преданными себе дворянами, которые ограничивали действия грандов и их клиентелл. Эффективность и своевременность этого королевского шага вскоре стала очевидной, когда после заговора графа де Шале 1626 г., в котором был замешан граф Суассонский, король, пользуясь своим правом, сместил часть служащих-заговорщиков из клиентеллы главного распорядителя двора. Их место заняли безусловно верные монарху дворяне.

Первые Бурбоны, уменьшая политические привилегии и права грандов, в то же время очень ценили выказываемую лояльность некоторых представителей высшей аристократии. Примером тому может служить судьба семьи герцогов Бельгардов, возвысившихся еще при Генрихе III. Генрих IV возвел их наследственную должность обер-шталмейстера в ранг коронной, что позволяло заседать в Королевском совете. Коронные должностные лица были не смещаемы, что также прибавляло весу положению Бельгардов. Пользуясь монаршей милостью, они организовали при королевских конюшнях, которыми заведовали по должности, огромный штат служащих из[110] нескольких сот человек: здесь были свои казначеи, интенданты, шталмейстеры, герольды, горнисты, лакеи при каретах, конюхи и т. д. Юные дворяне-пажи также воспитывались под началом обер-шталмейстера. изучая правила придворной службы, этикет и боевое искусство. Конюшенное ведомство в первой половине XVII в. превратилось в маленький двор, обладавший заметным влиянием при остальном дворе.

Несмотря на успешные шаги Людовика XIII по наведению дворцового порядка, придворные посты продолжали продаваться, передаваться по наследству и даже предоставляться лицам неблагородного происхождения. Хотя акты купли-продажи не афишировались, король стремился отслеживать подобные случаи. Иерархическая структура двора со сложившимися социальными связями просто не предполагала иного способа обретения придворной службы, дающей возможность в короткий срок окупить все затраты. Королевский двор продолжал расти, потому что Людовик XIII проводил политику привлечения провинциального дворянства, хотя и более умеренную. чем Генрих IV. Вновь прибывающие в Париж дворяне обеспечивались службой главным образом в военном доме короля, а также в активно расширяющемся штате обер-шталмейстера и при охотничьих ведомствах, которые получили дальнейшую специализацию.

В 1624 г. Королевский совет возглавил кардинал Ришелье (1585- 1642), бывший советник Марии Медичи, ставший главным идеологом и проводником абсолютистской политики короны. В адресованном Людовику XIII своем основном сочинении — «Политическом завещании» — он писал:[111]«Во времена короля, Вашего отца, коронные чины и все гранды королевства обедали обычно за королевскими столами, а в Ваше время столы, кажется, были установлены только для слуг и простых военных Вашего дома. К тому же эти столы были столь плохо сервированы, что находили достаточно оснований пренебрегать ими, вместо того чтобы их жадно искать.

Что касается Вашей персоны, иностранцы часто находили повод сказать, видя, как Вам прислуживают простые повара и поварята, что другие короли пользуются только услугами дворян». Это точное замечание главного министра Франции дает представление о внешней скромности двора и явном несоблюдении придворного церемониала Людовиком XIII. Король видел, что многие дворяне разоряются посредством непомерных растрат на жизнь при дворе. Равнодушный, как и его отец, к блеску придворной жизни, тяготясь придворными празднествами и не понимая их смысла, он с 1626 г. специальными эдиктами ограничивал «чрезмерную роскошь и излишние расходы» дворян на одежду, мебель, экипажи, стол, игры, слуг и лошадей. Немногословный, скромный и замкнутый, король своим примером создавал придворный стиль жизни в своем вкусе, заставляя придворных быть умеренным во всем. Двор, особенно его женская половина, по возможности уклонялся от выполнения этих предписаний с молчаливого позволения обеих королев. Скромность и простота двора первых Бурбонов отразилась даже на придворной речи, когда интеллектуальный и изысканный язык ренессансного двора второй половины XVI в. уступил более простому, урбанизированному и обше-[112]распространенному языку двора первой половины XVII в.

Неспособность и нежелание Людовика XIII следовать церемониалу во многом объясняется как особенностью его личности, так и позицией дворянства, которое не принимало строгие дворцовые регламенты в духе Генриха III. Усиление авторитарного пресса короны порождало многочисленные придворные интриги и заговоры, направленные против короля и кардинала Ришелье. Война, сначала скрытая, а затем и явная, с габсбургским блоком, Империей и Испанией, а также подавление внутренних мятежей знати отняло у Людовика XIII большую часть его царствования. Дворцовая жизнь уже в 20-е годы XVII в. постепенно сосредотачивалась вокруг Анны Австрийской, которая ее успешно поддерживала. Король большим усилием воли заставлял себя присутствовать на придворных праздниках и официальных приемах в Париже, предпочитая пребывать с малой свитой в своих загородных замках Сен-Жермене и Фонтенбло. Способствуя численному росту и обновляя структуру двора, вмешиваясь в придворные назначения и Диктуя двору свои вкусы, он продолжал вместе с тем каждым своим шагом подчинять дворянство короне и утверждать королевское величество. Сознание собственного величества было едва ли не единственным, что объединяло таких разных по характеру и образу мыслей супругов, как Людовик XIII и Анна Австрийская. Несмотря на семейные разногласия, король доверил регентство перед смертью именно своей жене, зная, что властолюбивая и гордая Анна никогда не допустит унижения королевского достоинства. Велиичие монархии, символом чего был сплоченный[113]дворянский двор, являлось для последних Валуа и первых Бурбонов их собственным величием, которое получило свое классическое выражение только при Людовике XIV. Сын Людовика XIII, наследовав прекрасно организованный двор и получив соответствующее воспитание от своей матери, смог возглавить дворцовый церемониал и стать его центром.[114]









 


Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Верх