Глава шестая

САМЫЙ ДРУЖЕЛЮБНЫЙ ИЗ ВСЕХ РУССКИХ ШПИОНОВ

Название корпорации «Марин Файрбранд» вымышлено, равно как и имя служившего в ней Ричарда Симмонса – высокого седеющего мужчины, специалиста по организации сбыта. Но это единственные изменения, внесенные в один из классических примеров использования Советами лести и хитрости для добычи секретов через американца, на миг потерявшего бдительность.

В начале июня 1955 года, когда Симмонс что-то диктовал секретарше в своем офисе в нижнем Манхэттене, по интеркому раздался голос секретарши из приемной:

– Вас хочет видеть господин Гладков из советского представительства в Организации Объединенных Наций.

Симмонс не удивился. Он ждал этого визита. Он познакомился с Гладковым на коктейле несколько недель назад.

– Хорошо, мисс Джонс, – сказал Симмонс, – пригласите его войти.

Дверь открылась, но вместо одного мужчины вошли двое, сияя улыбками. Тот, что был поменьше ростом, крепкий лысеющий сероглазый блондин, подошел к Симмонсу и протянул ему руку, сказав:

– Очень рад снова встретиться с вами.

Это и был Борис Федорович Гладков, случайный знакомый Симмонса. Их первая встреча была короткой, и инженер мало знал о Гладкове. Он выяснил лишь, что тот работает в советском представительстве в ООН, но в каком качестве – неизвестно. Однако Гладков кое-что разузнал о Симмонсе во время их светской беседы – в частности, что тот служит в корпорации «Марин Файрбранд», известной своими успехами в производстве турбинных двигателей для коммерческих и военных судов, – и тогда же пообещал заскочить к нему как-нибудь поговорить о возможности закупки турбин и их экспорта в Советский Союз. Симмонс подумал, что он сделал это просто для поддержания разговора.

Но теперь, у себя в кабинете, Симмонс сообразил, что Гладков не бросает слов на ветер. Представив своего компаньона как Виктора Руденко, коллегу, Гладков немного поговорил о дожде и радикулите, который донимает его в сырую погоду, потом вовлек Симмонса в короткий обмен дружелюбными репликами по поводу его роскошного офиса, отделанного в современном шведском стиле. А потом перешел к делу.

– После нашей прошлой беседы, – спокойно начал он, – я обсуждал с моим правительством вашу новую судовую турбину. Мне дано указание начать переговоры о покупке.

Симмонс удивился, что русский настолько осведомлен об этой турбине, что обратился за указаниями, и полюбопытствовал на этот счет.

– Мы читали ваш буклет. Опубликованная спецификация впечатляет, – отвечал русский. – Наше правительство пришло к убеждению, что такие турбины можно с большим успехом использовать на некоторых новых строящихся у нас судах.

Гладков не уточнил, каким образом он раздобыл буклет, предназначенный для широкого распространения в рамках кампании по стимулированию сбыта продукции корпорации.

Симмонс покачал головой.

– Извините, что не предупредил вас сразу, когда вы при первой встрече затронули эту тему, – вежливо сказал он. – Видите ли, наша компания связана строгим правительственным законом против делового сотрудничества с Советским Союзом и… гм… странами-сателлитами. Надеюсь, вы понимаете, что политика не от меня зависит…

Гладков рассмеялся:

– До чего же вы, американцы, подозрительны! Я ведь не собираюсь купить атомную бомбу, просто присматриваю турбину нового типа для наших торговых судов. Вам известно, что мы уже покупали такие турбины у других американских фирм? Все, что требуется для совершения сделки, – это экспортная лицензия, которую ваше правительство наверняка предоставит. Я в этом уверен.

Симмонс чувствовал себя полным идиотом. Ему, разумеется, никогда раньше не приходилось иметь дело с советским клиентом и сталкиваться с механизмом поставок в Россию. Ему, должно быть, только казалось, что выпускаемые компанией турбины нельзя продавать Советскому Союзу.

– Если это правда, – извиняющимся тоном оговорился он, – я пересмотрю свою позицию и немедленно наведу справки.

Гладков вытащил визитную карточку и вручил ее Симмонсу, сказав:

– Свяжитесь со мной, когда появятся новости.

Другой русский, Руденко, до сих пор не вымолвивший ни единого слова, теперь вмешался в разговор.

– Вы охотник, мистер Симмонс? – вдруг спросил он, стоя у стены и с восторгом разглядывая фотографию, изображавшую Симмонса над добычей – крупным оленем.

– А вы? – заинтересовался Симмонс.

– О нет, – сказал Руденко. – Вот Борис – отличный охотник. Очень меткий стрелок.

Гладков улыбнулся в ответ на комплимент.

– Не перехваливайте меня, Виктор, – сказал он. – У мистера Симмонса наверняка острый глаз, если он завалил такого оленя. Посмотрите, пуля попала точно между глаз. – Он опять обратился к Симмонсу: – Как знать, может быть, нам удастся как-нибудь отправиться вместе на охоту, попробовать подстрелить парочку оленей?

Симмонс снисходительно кивнул, считая это праздной болтовней.

– Возможно… – улыбнулся он, обменялся рукопожатиями с русскими визитерами, проводил их до дверей и вернулся к столу.

Мысли его вертелись вокруг этого посещения, он гадал, что из всего этого выйдет, и в конце концов пришел к мнению, что получил неплохую тему для разговора за домашним обедом. Не каждый день доводится беседовать с настоящими русскими.

В тот же день он навел справки в юридическом департаменте своей фирмы и в других местах и с изумлением обнаружил, что запретов на продажу Советскому Союзу турбин коммерческого типа нет. Без промедления он позвонил Гладкову.

– Стало быть, все в порядке? – добродушно усмехнулся Гладков. И заявил, что уведомит свое начальство и будет ждать приказания начать непосредственные переговоры о покупке. По его предположениям, советское правительство может для начала заказать шесть турбин. Ответ должен прийти дня через два.

На протяжении следующих двух дней Симмонс не получал от русского никаких известий и к концу недели почти забыл этот случай. Поэтому для него стало сюрпризом объявление секретарши о пришедшем с визитом Борисе Гладкове. Это произошло поздним утром в середине августа, почти через два месяца. Примет ли его мистер Симмонс?

– Да, конечно, просите, – подтвердил Симмонс, припоминая разговоры с Гладковым и его желание приобрести турбины.

Гладков, обветренный, загоревший, вошел в кабинет. Мужчины пожали друг другу руки. Симмонс сразу же спросил:

– Ну, мистер Гладков, как насчет сделки с турбинами? Неужели нас кто-то опередил?

– Нет-нет, вовсе нет, дорогой мистер Симмонс, ничего подобного, – отвечал русский на хорошем английском с легким акцентом. – По правде сказать, у меня просто связаны руки. Ничего не могу сделать без санкций. Уверен, что получу их. Вы же знаете бюрократическую волокиту, характерную для обоих наших правительств. – И сразу шагнул к стене. – Собственно, я зашел просто по-дружески. Меня заинтриговал этот ваш снимок с оленем. – Он восхищенно разглядывал фотографию. – Может быть, мы с вами пообедаем вместе? Обменяемся охотничьими историями, и вы расскажете мне, где найти таких оленей.

Мужчины договорились встретиться в «Харвине», одном из лучших нью-йоркских обеденных клубов, в полдень в следующий понедельник. Симмонс прошел из своего офиса три с половиной квартала пешком к ресторану, где встретился с уже поджидавшим его в баре Гладковым.

Они сердечно приветствовали друг друга.

– Пойдемте, – пригласил Гладков, допив коктейль. – Я заказал отличный столик.

Они уселись в многолюдном зале и, выпив мартини, заказали филейную вырезку. Когда официант отошел, русский откинулся на спинку стула и заметил:

– Должен признать, еда у американцев прекрасная.

Немного поговорили на пустяковые темы. Наконец Симмонс попытался удовлетворить свое профессиональное любопытство:

– Вы получили какие-либо известия от вашего правительства насчет турбин?

Гладков махнул рукой:

– Нет, друг мой! Не будем говорить о делах. Давайте с удовольствием выпьем и пообедаем. И получше узнаем друг друга.

Он оказался умелым рассказчиком, излагал одну за другой занимательные истории о своей жизни в России, о семье, рассказывал безобидные случаи из дипломатической практики. О семье он говорил очень охотно, сообщил, что его очаровательная жена родом из городка в Центральной России, что училась она в медицинском институте, но не успела стать врачом, выйдя за него замуж.

– Просто стыдно, что так получилось, но, надо сказать, ее познания очень пригождаются, когда заболевают двое наших мальчишек.

Рассказывал он и о службе в Красной Армии во время Второй мировой войны, скромно описав несколько сражений, в которых принимал участие, передвигаясь на лыжах.

Симмонс в свою очередь коротко описал свою жизнь, а потом спросил:

– Как вам нравятся Соединенные Штаты?

– Очень нравятся, – объявил Гладков. – Я считаю американцев очень дружелюбными, с ними приятно общаться, хотя и мы, русские, тоже славимся дружелюбием и гостеприимством.

Он продолжал оживленно болтать, признаваясь, с каким удовольствием видит разнообразие товаров в американских магазинах. Особое впечатление на него производит множество автомобилей на дорогах и скоростных шоссе.

– У нас их гораздо меньше, – вздохнул русский и с улыбкой добавил: – Но ничего, дайте нам время…

Порции мяса постепенно исчезли за разговором. Подали кофе и яблочный пирог. Мужчины заговорили об охоте. Гладков с восторгом рассказывал об огромных медведях и лосях, которые бродят в густых лесах неподалеку от его родного города Новороссийска. Он со знанием дела описывал ружья и заряды, которыми пользовался, занимаясь разными видами охоты, восхищался американским стрелковым оружием, но считал, что русский эквивалент несколько превосходит американскую двустволку калибра 0,30 дюйма. Затем он высказался о дичи, которую настрелял во время двух выездов в Адирондакские горы в прошлом году:

– Слишком костлявая.

Говорил главным образом русский. Симмонс с удовольствием слушал, считая необычной и волнующей возможность близкого общения с человеком, приехавшим из страны, которая для него, как и для большинства американцев, оставалась загадкой.

Лишь однажды он попробовал выяснить мнение Гладкова по поводу серьезных политических разногласий между двумя странами, но тот решительно отверг разговоры о политике. В ответ на мимолетное упоминание Симмонса о чем-то он сказал:

– По-моему, американцы неправильно информированы, – и быстро перескочил на другую тему.

Они с удовольствием провели час пятнадцать минут за едой и беседой, а потом пришла пора расставаться. Счет оплатил Гладков.

На пути к выходу Симмонс, чувствуя себя обязанным, упомянул, что в выходные принимает у себя гостей, и пригласил заглянуть на огонек, если найдется время.

Это был просто жест вежливости, но, к немалому удивлению инженера, Гладков тут же согласился навестить его, добавив:

– Можно мне взять с собой жену? Ей нечасто выпадают случаи повидаться и поговорить с американцами.

Следующим субботним вечером Гладков с женой попали в типичную для пригорода компанию людей, между которыми мало общего. Нарядные гости, человек тридцать, толпились небольшими группками в гостиной, в кабинете, во внутреннем дворике дома Симмонса, расположенного на северном берегу Лонг-Айленда. Все оживленно беседовали, как и бывает на таких приемах.

Присутствующим сообщили, что скоро прибудет советский дипломат. Гости готовились блеснуть умом и утонченностью. И Гладковы в грязь лицом не ударили. Они оказались превосходными собеседниками. Гладков привез бутылку водки, которую подарил Симмонсу, объявив ее «самой лучшей маркой русского спиртного». Все выпили немного водки, подняв бокалы за русских гостей.

Гладков скромно поблагодарил и стал вести разговоры с гостями, большинство которых были работниками промышленности или высокопоставленными правительственными чиновниками.

Госпожа Гладкова, дама сдержанная, говорила мало: она плоховато владела английским. Но ее муж немедленно превратился в гвоздь программы. Он привлекал к себе всеобщее внимание, рассказывая случаи из своей жизни, в частности охотничьи. Зачастую он незаметно переходил с монолога на диалог, расспрашивал гостей, как их зовут, где они работают, чем занимаются. Каждому мужчине он вручил свою визитную карточку и почти от каждого получил в ответ то же самое.

Прием имел успех главным образом благодаря присутствию Гладкова. Последовали дальнейшие встречи Симмонса с русским дипломатом.

Через несколько недель оба стали близкими друзьями, охотились вместе, ходили с женами на бродвейские спектакли, обедали, даже съездили на метро на стадион «Янки» посмотреть, как нью-йоркская команда играет в странную игру бейсбол. Гладкову особенно понравился игрок Йоги Берра.

– Он так похож на моего брата Станислава, – с улыбкой пояснил дипломат.

Мужчины с каждым днем все больше ладили, им было интересно вместе. Гладков любил поговорить, но знал, когда следует помолчать и послушать; выпивал, но не слишком; всегда выплачивал свою долю расходов, порой платил даже больше; толково рассуждал о новых направлениях в медицине, науке, искусстве. Он отлично знал Льва Толстого, Достоевского, Джека Лондона, Марка Твена, Теодора Драйзера.

К концу лета Гладков полностью разделял светскую жизнь Симмонса. Как-то утром в конце сентября он неожиданно вновь затронул давным-давно забытую тему – заговорил о судовой турбине.

– В советском представительстве получено известие из Москвы, что можно приступать к переговорам, – сказал он. – По-моему, заказ будет существенным. У тебя есть возможность ускорить дело?

Опешив от неожиданности, Симмонс признался:

– Я об этом совсем позабыл. Честно сказать, даже не знаю, как сейчас обстоит дело. Надо выяснить. Дай мне денек-другой…

– Конечно, – согласился Гладков. – Кстати, вы не выпускали новой литературы об этих турбинах?

Симмонс ответил, что должен навести справки.

Через два дня он принес на совместный ленч в клубе «Харвин» несколько свежих брошюр и новую большую техническую статью о турбине.

– Можешь это просмотреть, – предложил он, – но тут нет ничего особенного. Мы просто собрали материал, чтобы стимулировать сбыт. Никаких новых исследований не проводилось.

– Вполне годится. Уверен, это очень интересно и, возможно, поможет нацелить моих начальничков на заказ покрупнее, – сказал русский.

На том деловая беседа закончилась, и разговор переключился на общие темы.

Через неделю Гладков явился в офис Симмонса с просьбой о конкретной, предназначенной для широкого распространения информацией о турбинах, выпускаемых фирмами-конкурентами. Симмонс попросил секретаршу покопаться в архивах и вручить материалы Гладкову.

В другой раз, недели через три, Симмонс назвал Гладкову «для сведения» по фамилиям нескольких инженеров со своего завода и нескольких членов инженерного общества.

Они продолжали встречаться за обедами и развлечениями. В канун рождественских каникул Симмонс с головой ушел в спешные дела компании. Не то чтобы морские двигатели и турбины входили в число новогодних подарков, просто работы было невпроворот.

На Новый год Симмонс с семьей отправился на Бермуды. Вернувшись через три недели, он позвонил Гладкову домой, но ему никто не ответил. Он попробовал разузнать о друге в советском представительстве в ООН и выяснил, что Гладков с семьей получил отпуск и уехал в Советский Союз.

Симмонс не видел Гладкова до конца февраля, когда русский вдруг позвонил своему американскому другу, объяснив, что ездил в Новороссийск повидаться с родными. Особенно радовала его встреча с родителями.

– Они состарились, – вздохнул он, – лет-то им уже немало…

Во время следующих трех-четырех встреч никаких технических вопросов они не обсуждали, а когда эта тема возникла, то была затронута как бы мимоходом.

– Только ты можешь помочь, – как-то объявил Гладков за кофе. – Мой старый приятель Юрий Малиновский столкнулся с одной проблемой. Именно ты способен ее решить. Юрий инженер, работает в СССР, разрабатывает в своей организации какие-то проекты турбины. Ему нужен дельный совет.

Он как бы по памяти пересказал проблему и попросил, если можно, изложить предложения для Юрия в письменном виде.

Симмонс вытащил чертеж из портфеля. Это был упрощенный вариант судовой турбины, покупку которой Гладков собирался организовать. Инженер развернул чертеж и быстро набросал решение предложенной проблемы.

Гладков сунул записку в карман и еще немного поболтал с Симмонсом. Они договорились провести следующий выходной в отеле в горах Катскилл. Потом русский взглянул на счет, составлявший 17 долларов 25 центов, оставил на столе двадцатидолларовую бумажку, и они ушли.

Стоял конец апреля, весна была в самом разгаре. В окрестностях Монтиселло зеленый травяной ковер был усыпан цветами. Пропекавшее до костей солнце золотилось в небе. Двое мужчин лениво прохаживались по продуваемой ветром дорожке. Разговор сперва был несущественным – об охоте, о планах женщин на ужин, о погоде.

Казалось, однако, что Гладкова что-то тревожит. Симмонс заметил это и наконец спросил:

– У тебя неприятности?

– Да нет, собственно. Просто беспокоюсь о Юрии. Эта работа для него очень важна, а его, видно, одолевает одна проблема за другой. Вот и я думаю… – И он умолк.

– Могу я чем-то помочь? – спросил Симмонс.

– Наверняка, но, по-моему, это нечестно с моей стороны. В конце концов, ты занятой человек. Впрочем, можно что-нибудь придумать… – Гладков немного поколебался, а потом продолжал: – Почему бы тебе не стать нашим… консультантом? Оплачиваемым инженером-консультантом.

– Ну, Борис, ты меня удивляешь! – запротестовал Симмонс. – Компания никогда на это не согласится! Я с удовольствием помогу твоему Юрию безо всякой платы, просто ради нашей дружбы.

Гладков хлопнул Симмонса по спине и горячо поблагодарил его.

В тот же день они отправились на пруд, где в изобилии водилась форель и щука, и два-три часа наслаждались покоем, катаясь на лодке. Вечером обе супружеские пары поехали в итальянский ресторан, угнездившийся в самом центре так называемого «борщевого пояса»[9], и пообедали печеными моллюсками и телячьими эскалопами, попивая кьянти, а потом посмотрели программу в ночном клубе своего отеля. К концу вечера головы у всех слегка кружились. На следующее утро после завтрака компания уехала в машине Симмонса в Нью-Йорк.

При следующих встречах Гладков каждый раз умудрялся подбросить Симмонсу несколько терзающих его друга Юрия проблем, и Симмонс либо решал задачи тут же на месте, либо за день-другой добывал необходимую информацию, причем это всегда ему удавалось.

Оба придерживались соглашения, что Симмонс, отказавшись от официального статуса, ничего за труды не получает. Но по мере того, как решение проблем усложнялось и становилось обычным для каждого проведенного вместе вечера, Гладков стал настаивать хотя бы на возмещении расходов американского друга.

В одном случае это было связано с покупкой нескольких необходимых Симмонсу профессиональных журналов, в другом – с несколькими междугородными звонками приятелям-инженерам. Суммы были небольшие, но всегда предлагались с готовностью и принимались.

Консультации учащались. Гладков начал запрашивать более сложную и детальную информацию, объясняя, что Юрию требуются недоступные ему дома сведения о механизмах, генераторах, конденсаторах для морских судов, и даже в одном случае – некая информация общего характера об атомных подводных лодках.

Гладков ни разу не попросил секретных данных, никак не пытался проникнуть в сферы безопасности США. Тем не менее Симмонс слегка побаивался, что его невинные дружеские услуги могут быть превратно истолкованы, если об этом проведают в фирме.

Поэтому инженер, несмотря на уверенность, что не делает ничего дурного, разработал нечто вроде тайного способа передачи информации своему другу из ООН.

Когда он разъяснил подобную необходимость, Гладков, смеясь, согласился.

– Знаешь, – сказал он, – это понравилось бы любому читателю детективов. Классический способ передачи материалов называется закладкой. Да, это можно устроить.

Детали первой и последующих закладок варьировались, но укладывались в общую схему.

Симмонс выходил из офиса во вторник в восемнадцать часов пять минут и ехал на метро до Юнион-сквер, на пересечение Бродвея и 14-й улицы. Поднимался наверх и шел к 15-й улице и Пятой авеню (несколько лет назад этот район превратили в популярное место шпионских встреч Джудит Коплон и Валентин Губичев), потом поворачивал на север и продолжал идти, пока не обнаруживал красный «форд»-седан Гладкова выпуска 1955 года. Обычно он стоял возле счетчика платной стоянки на восточной стороне Первой авеню между 17-й и 18-й улицами.

Машина была пуста. Симмонс смело подходил к ней, как к собственной, открывал дверцу со стороны тротуара и садился в автомобиль. Он делал вид, будто что-то разыскивает в ящичке для перчаток, а на самом деле засовывал под чехол переднего сиденья конверт. Положив конверт в укромное место, он демонстрировал, что ничего не нашел, выходил из машины и быстро шагал на юг по Пятой авеню, словно вдруг вспомнив, где находится искомая вещь.

Симмонс почти наслаждался этой, как он ее называл, игрой. Она вносила острый, волнующий оттенок в его отношения с русским дипломатом и все же, по мнению инженера, была абсолютно невинной.

Однажды в середине июня 1956 года он встретился с Гладковым за одним из совместных обедов, как всегда в среду. Когда русский вошел в ресторан, Симмонс отметил его возбужденный, взволнованный вид.

– Дик, дружище, – объявил Гладков, – позволь тебя поздравить, я наконец получил сообщение из дому. Нам нужны ваши турбины, это решено. Спецификации просмотрели и хотят увеличить заказ до двенадцати. Тебя ждут лавры.

Симмонс скромно принял поздравления. Мужчины церемониально пожали друг другу руки. За обедом обсуждали возможные даты поставки, экспортные требования и другие детали. Симмонс пообещал, что отдел сбыта и юридический отдел его фирмы все проработают и на следующей неделе составят контракт на продажу.

Ко вторнику проект контракта был готов. Он был во всех отношениях выгодным для обеих сторон. Фирме Симмонса причиталась крупная сумма. Турбины находились на заводе компании, их можно было отправлять немедленно. Контракт был отправлен по почте советскому правительству.

Через десять дней Симмонс с Гладковым снова обедали вместе. Гладков сообщил новость:

– Дома довольны, очень довольны. Контракт не нуждается ни в каких изменениях.

Его начальник в Нью-Йорке, продолжал он, подпишет документ со стороны русских через день-другой, так что компания Симмонса может ждать немедленной оплаты. Потом Гладков принялся за еду, погрузившись в необычное для него молчание.

Через несколько минут Симмонс вынужден был спросить его:

– Что случилось?

Гладков мрачно взглянул на него.

– Дик, – нерешительно начал он, – можно мне попросить у тебя спецификацию другой турбины, засекреченной? Начальник хотел бы на нее взглянуть, прежде чем подписать контракт.

Симмонс уставился на Гладкова, ошарашенный просьбой.

– Я не могу, – ошеломленно вымолвил он наконец. – Это совсем другая турбина. Наш контракт относится к турбинам коммерческого типа. А ты просишь секретную информацию… спецификацию военной турбины. Я не смог бы тебе ее предоставить без разрешения из Вашингтона. А ты знаешь, что такого разрешения не получишь.

– Знаю, – покорно подтвердил Гладков, словно всего-навсего выполнял неприятное поручение. – Слушай, – взмолился он, – но ведь мы так давно дружим! Уверен, ты можешь мне помочь.

И он принялся заверять Симмонса, будто сделка рухнет, если он не передаст своему правительству секретную информацию.

Симмонс молча крутил в руках вилку, как бы взвешивая просьбу приятеля.

– Я подумаю, – пробормотал он в конце концов. – Пока ничего больше сказать не могу.

Когда инженер вернулся в тот вечер домой, в голове у него мелькал калейдоскоп сомнений, тревог, опасений. Он плохо спал ночью и утром проснулся, охваченный тревогой. Отказался от завтрака, выпил только чашку кофе. Ровно в восемь тринадцать он вдруг поднялся из-за стола, подошел к телефону и набрал нью-йоркский номер Федерального бюро расследований.

Оставшуюся часть утра и весь день до позднего вечера Симмонс подробно отчитывался обо всех своих делах с Гладковым. С помощью профессиональных вопросов агентов ФБР медленно и методично заполнялись пустоты в истории, пока перед сотрудниками ФБР не развернулась весьма запутанная картина отношений Симмонса с Гладковым и не выяснился каждый факт, начиная со знакомства больше года назад и заканчивая вчерашним обедом, когда Симмонс наконец осознал, что стал орудием коварной деятельности – шпионажа.

Реконструируя дело, агенты ФБР поняли, что столкнулись со знакомой историей. Они бесчисленное множество раз слышали, как невинные простаки рассказывали – порою слишком поздно – о своей дружбе с представителями вражеского лагеря.

Дело Симмонса представляло собой почти классический пример. Двое мужчин – русский дипломат, работающий в ООН, и американский инженер – усаживаются за шахматной доской, простирающейся на весь мир, и вступают в игру, где русский диктует правила, распоряжается всеми ходами, забирает все фигуры. А его противник хватается за фигуры и, как автомат, двигает их через всю доску, не имея понятия ни о правилах игры, ни о поставленных на кон ставках. Он даже не ведает, что ведет игру.

Гладков – аккредитованный дипломат, обязанный законно вести дела от имени своего правительства на нашей земле. В этом качестве он пользовался, пусть с некоторыми ограничениями, свободами открытого демократического общества. Однако Гладков был не только политическим эмиссаром, но и агентом КГБ, специально отобранным и обученным в России шпионской деятельности.

Его «шахматный партнер» был умным, образованным человеком, но не обладал навыками ни в шпионаже, ни в контрразведке. Воспитание не позволяло ему заподозрить недоброе. А для профессионального шпиона игра становится второй натурой.

Незаметно для Симмонса его тщательно изучали задолго до знакомства с Гладковым. Русские знали, кто он, какими полномочиями располагает, какие у него увлечения, и по многим причинам признали его достойным своего внимания.

Возможно, какой-то советский агент встретился с ним в компании за год или два до знакомства с Гладковым и заметил его большие технические познания. Может быть, его имя заметили на деловых страницах «Нью-Йорк таймс» или «Уолл-стрит джорнал» или услышали на конференциях инженеров в Атлантик-Сити. Оно могло мелькнуть и в каких-то торговых журналах.

Целью первого визита в офис Симмонса Гладкова и Руденко – помощника, который исчез со сцены сразу после установления между Симмонсом и Гладковым контактов, было более глубокое знакомство с американским инженером. Стоило ли связываться с ним?

С точки зрения русских, явно стоило.

Не каждый выдерживает подобной проверки. Если американец проявляет враждебность, русские, скорее всего, откажутся от дальнейших попыток контакта. Но любой, кто ведет себя дружелюбно, – а к этой категории относится большинство американцев, – считается перспективным.

Последующие события вполне могут составить первую главу любого шпионского учебника. Гладков определяет область взаимных интересов – охоту. Затем начинается неизбежное общение. Как только дружба окрепнет – а русские тратят на многообещающих кандидатов месяцы и даже годы, – можно смело переходить к невинным просьбам по поводу безобидных материалов и информации, «чтобы помочь в России другу Юрию».

В этот момент всегда предлагаются – и, как правило, принимаются – деньги, ибо суммы незначительны и на первый взгляд прием их оправдан. В случае с Симмонсом Гладков за год выложил 1550 долларов.

Директор ФБР Гувер однажды сказал: «Деньги – один из эффективнейших инструментов вербовки. У Советов есть деньги, и, почуяв, что это пойдет на пользу, они готовы тут же тратить крупные суммы… Когда деньги приняты, Советы оказываются в господствующем положении – это часть их стратегии. Любой подарок: водка, икра, книги – рассчитан на то, чтобы человек чувствовал себя обязанным».

В определенный момент, обычно после того, как американец принял деньги или другое вознаграждение, Советы идут на риск: им неизбежно приходится рисковать. Русские используют даже побочные, несущественные сведения, иногда извлекают их из средств массовой информации, но их важнейшая цель – проникновение в деловые, правительственные, военные секреты.

В этот миг для советского разведчика наступает наиважнейший момент. Его будущее, а фактически даже жизнь зависят от результата его действий.

В деле Ричарда Симмонса этот момент наступил, когда Гладков запросил техническую спецификацию на секретную судовую турбину. К этому моменту другие могли сломаться, но Симмонс оказался крепким. Безопасность собственной страны перевесила все другие соображения. И он позвонил в ФБР.

ФБР сработало быстро. Симмонс сигнализировал в бюро о злонамеренных планах Гладкова в середине июня. 22 июня, основываясь на детальном, в некоторых аспектах документально подтвержденном описании Симмонса, государственный департамент объявил Бориса Федоровича Гладкова персоной нон грата за причастность к «деятельности, в высшей степени неподобающей и несовместимой с его статусом члена советской делегации в Организации Объединенных Наций».

Гладков покинул Нью-Йорк 12 июля 1956 года и вернулся в Россию. Его миссия провалилась.

В данном случае советские происки были пресечены, реального вреда США причинено не было. Но ФБР точно знало: другой Борис Федорович Гладков уже обрабатывает другого Ричарда Симмонса.









 


Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Верх