Печатаемые ниже три письма провокатора Бряндинского не требуют никаких комментариев. Нужно только указать в нескольких словах условия, в которых они были написаны.
В 1913 году Бряндинский проживал в Нанси. Из России пришли глухие слухи, что провалы, происшедшие перед тем в Москве, были делом его рук. Разобраться в обвинении, предъявленном Бряндинскому, было очень трудно. Не было никаких документов. Все могущее навести на след находилось в Москве. О многом нельзя было заикаться в присутствии обвиняемого. Сам обвиняемый плакал, клялся в своей невиновности, протестовал, проклинал своих обвинителей. Словом, было так, как это бывает почти всегда при обличении провокаторов. Опрос как подсудимого, так и свидетелей установил с полной ясностью, что Бряндинский, несомненно, грязная личность, но данных было недостаточно, чтобы предъявить ему обвинение в предательстве и провокации. Его исключили из партии, устранили от всякой работы.
Бряндинский после объявления ему резолюции скрылся из-за границы в Россию и здесь стал вымаливать себе заступничество и денежную помощь у товарища министра внутренних дел С. П. Белецкого при посредстве своего ближайшего руководителя фон Коттена, убитого впоследствии в Гельсингфорсе.
Письма Бряндинского к фон Коттену и Белецкому выясняют не только, что он провокатор, но и что он провокатор, спокойно занимающийся провокацией, как выгодным для него ремеслом.
"26 декабря 1913 года.
Уважаемый Михаил Фридрихович!
Посылаю Вам копии с моего прошения и доклада, которые я одновременно отсылаю директору департамента С.П.Белецкому, желая рассчитаться за свои старые ошибки и покончить со своим нелегальным существованием.
Считаю необходимым послать это Вам, во-первых, потому, что я там указываю, что некоторое время работал под Вашим руководством, и Вас могут спросить что-либо по этому поводу; во-вторых, Вам было бы необходимо знать, о чем и как я прошу, в том случае, если бы Вы согласились посодействовать мне, о чем я Вас усердно прошу: Ваше доброе слово, сказанное в департаменте вовремя и там, где нужно, значит очень много, если только не все, для моего дела.
Вы были всегда внимательны ко мне и уже раз оказали мне поддержку в трудную минуту; не откажите и в этот раз поддержать мои ходатайства.
Остаюсь всегда готовым к услугам признательный вам
Вяткин-Кропоткин"
"Господину директору Департамента полиции его превосходительству
Ваше Превосходительство! В марте 1908 по распоряжению Департамента полиции, я был выслан из Казани в Тамбовскую губернию сроком на 3 года и в марте 1909 года из ссылки скрылся за границу, где и проживал под собственной фамилией в Париже и Нанси. Убедившись в ошибочности моих былых увлечений, за которые подвергся административной высылке, и раскаиваясь в них, я вернулся из-за границы и проживаю в данное время в гор. Пе-реяславле, Полтавской губ. под именем Павла Ивановича Исаева. Передаю свою судьбу в руки Вашего Превосходительства в надежде, что Вы сочтёте мои пятилетние скитания достаточным для моего вразумления наказанием и, засчитав моё пребывание за границей вместо неотбытого срока высылки, позвольте мне, таким образом, возвратиться к своей семье и загладить свои былые ошибки полнейшей лояльностью всей своей остальной жизни.
Время и место своего пребывания за границей в случае нужды я мог бы установить официально, так как и в Париже, и в Нанси выправлял себе вид на жительство из соответственных муниципальных управлений.
Матвей Бряндинский.
26 декабря 1913 г."
"Господину директору Департамента полиции Его Превосходительству
Степану Петровичу Белецкому бывшего секретного сотрудника
Московского Охранного Отделения
Вяткина-Крапоткина
Доклад
Позвольте, Ваше Превосходительство, в настоящем докладе изложить основания, которые дали мне смелость обратиться к вам с прилагаемым прошением и позволили надеяться на удовлетворение этого прошения.
С начала апреля 1909 года, т. е. почти с того же самого времени, когда Департамент полиции начал меня разыскивать, как скрывшегося административно-ссыльного, и до мая 1912 года я состоял секретным сотрудником при Московском охранном отделении, работая у полковников Михаила Фридриховича фон-Коттена и Павла Павловича За-варзина под псевдонимом Вяткин а потом – Крапоткин. С мая же 1912 года и по февраль 1913 года проживал в Париже и Нанси, давая освещение местных социал-демократических групп. В России моей задачей было освещать деятельность различных организаций Российской Социал-Де-мократической Рабочей Партии, к которым я имел доступ. Свою деятельность я могу разделить на три периода: 1. Освещение Московской городской организации.
2. Освещение центральных учреждений партии.
3. Освещение деятельности и жизни заграничных партийных групп.
В первый период я был районным организатором и секретарём Московского городского комитета и дал за это время материал, послуживший главным фундаментом обвинения на большом социал-демократическом процессе, разбиравшемся в Москве осенью 1912 года, когда из 33-х обвиняемых не было ни одного оправданного и громадное большинство получило каторжные работы на разные сроки, как члены комитетов Московского городского и Московского окружного. Мною также были даны указания, по которым взяты: вполне оборудованная типография с отпечатанным номером подпольной газеты и паспортное бюро с массой бланков, печатей и штемпелей. В этот же период мне удалось собрать и дать сведения о преподавании, внутренних распорядках и личности большинства учеников 1-й партийной школы для подготовки работников-профессионалов, устроенной на о. Капри Горьким, Богдановым и Луначарским.
После моего отказа от организационной работы в Москве я получил и принял предложение Центрального Комитета взять на себя обязанности его технического агента, в каковой роли я заведовал общепартийным паспортным бюро, исполняя в то же время и другие поручения Центрального Комитета, как, например, объезжая членов Центрального Комитета и извещая их о времени и месте предполагаемых пленарных заседаний Центрального Комитета.
Впоследствии же я принял на себя заведование общепартийным транспортом либеральной литературы из-за границы в Россию и рассылкой её по местным организациям. За этот период деятельности, продолжавшийся с сентября 1909 года по сентябрь 1911 года,пользуясь близостью к центру партии, я получал возможность освещать направление как общепартийной политики, так и отдельных её фракций: давать периодический обзор положения дел в партии, следить за назреванием и нарастанием разногласий и раздоров среди её теоретиков и лидеров и отражением этого разлада на партийных массах и организациях. Наряду с этим я старался парализовать те начинания Центрального Комитета, о которых я мог знать и к которым имел доступ. Так, например, два раза была предупреждена попытка устроить пленарное заседание Центрального Комитета в Москве и Калуге, причём несколько членов Центрального Комитета были арестованы, захвачен в Москве исполнительный орган Центрального Комитета, носивший название «Русского Бюро Центрального Комитета», фактически являвшийся заместителем Центрального Комитета, к Тому времени уже прекратившего существование. Собрал сведения о личности учеников партийной школы, устроенной Лениным около Парижа, и о времени их возвращения в Россию, что дало возможность по ним проследить и уничтожить остатки или зародыши организаций, в которых они начали работать. Благодаря моим указаниям и телеграмме был арестован в Москве с массой адресов Алексей Рыков, видный и энергичный партийный работник, несменяемый член нескольких составов Центрального Комитета, только что приехавший из-за границы для подготовки общепартийной конференции. Указан и потом арестован другой работник, приехавший из-за границы на смену Рыкова с тою же целью.
Указаны петербургские, московские и тифлисские делегаты, имевшие поехать на общепартийную конференцию, которая состоялась в январе 1912 года. Громадные средства, затрачиваемые партией на доставку нелегальной литературы в Россию, пропадали даром, так как она или гнила на границе, или доставлялась в Петербургское и Московское охранные отделения, и лишь самая незначительная часть рассылалась по местам, причём адреса получателей служили путеводной нитью для раскрытия местных организаций. Была указана масса более мелких практических работников Петербурга и Москвы, имевших необходимость сталкиваться со мной и тем самым дававших возможность установить за собой наблюдение.
Одним словом, без преувеличения могу сказать, что если в продолжение этих лет все усилия заграничных партийных работников восстановить разрушенную партийную работу неизменно оканчивались неудачей и партии фактически не существовало, то в этом, наряду с объективными условиями, и моя деятельность сыграла довольно значительную роль.
В октябре 1911 года я был совершенно случайно арестован. В это время я был занят подготовкой перехода через границу делегатов на партийную конференцию и принуждён был по делам очень часто отлучаться из Двинска, места своего постоянного жительства. Как раз в это время получилось предписание Ковенского жандармского управления обыскать меня, так как при одном аресте был найден денежный перевод с моим адресом. Так как я как раз в ночь обыска уехал, то это показалось подозрительным, меня сочли намеренно скрывшимся и тотчас по возвращении арестовали. Так как у меня ничего подозрительного не было найдено, то меня вскоре выпустили, и я поспешил в Париж, чтобы попытаться проникнуть на конференцию в качестве представителя от технической группы, но это мне не удалось.
Я встретил в центральных заграничных кругах холодное отношение к себе, вызванное малой продуктивностью моей работы и моим несвоевременным арестом, благодаря которому были арестованы некоторые делегаты, и пришлось произвести новые выборы, отложив время созыва конференции. Отношение это было так ясно мне показано, что я потребовал от Центрального Комитета назначения особой комиссии для расследования моих действий. Моё требование было исполнено, и комиссия, в состав которой входил и Бурцев, нашла, что в моих действиях и в моей жизни нет ничего предосудительного и позорящего мою честь. Таким образом, я мог бы продолжать свою деятельность, но, ввиду того что в центре ещё свежо было впечатление от моих неудач и потому ответственного дела мне не поручили бы, я решил временно сойти со сцены, дать время забыть о моей истории, а самому тем временем заняться устройством своих личных дел и, рассчитавшись за старые ошибки, получить возможность жить под своим собственным именем и прекратить своё, не вызванное в настоящее время необходимостью, нелегальное существование. На пути к этой цели у меня два препятствия: одно – это то, которое я прошу вас устранить в своём прошении, т. е. административная высылка. Но, кроме того, я ещё разыскиваюсь судебным следователем 1-го участка г. Ярославля по обвинению меня в поступлении с подложным аттестатом в Демидовский юридический лицей. Принимая во внимание мягкость приговоров в большинстве аналогичных дел, а также и то, что у меня есть смягчающие вину обстоятельства, я надеюсь или быть оправданным или же отделаться несколькими месяцами тюрьмы, конечно при наличности приличного адвоката. Поэтому, по получений от Вашего Превосходительства ответа на моё прошение, я поеду в Ярославль и явлюсь сам к судебному следователю. И, конечно, судебный следователь не применил бы ко мне высшей меры пресечения, как к лицу, добровольно явившемуся, если бы только мои счёты с Департаментом полиции были уже закончены. Это заставляет меня, Ваше Превосходительство, беспокоить Вас моей просьбой удовлетворить моё прошение, приложенное к данному докладу.
Ввиду же того, что я имею твёрдое намерение и полную возможность восстановить свою ценность секретного сотрудника, я прошу Ваше превосходительство, о сохранении в реабилитации полного секрета.
Кроме это, считаю себя вынужденным обратиться к Вашему Превосходительству с ходатайством о назначении мне единовременного пособия в размере пятисот рублей.
Дело в том, что я сейчас нахожусь хотя и в бедственном положении, так как нелегальному достать себе работу чрезвычайно трудно, но все-таки могу кое-как перебиваться, не обращаясь за помощью. С того же момента, как я явлюсь к следователю, я буду поставлен прямо в безвыходное положение. Работы подсудимому никто никакой не даст – это раз; во-вторых, чтобы иметь шансы на оправдание, нужно иметь хорошего защитника, а чтобы его иметь, нужно ему хорошо заплатить.
Одним словом, на прожитие во время суда и следствия и на ведение процесса нужна крупная для меня сумма, которую я не могу достать иначе, как обратившись к
Вашей помощи. Простите, Ваше Превосходительство, что пишу без соблюдения установленных форм; дело такого рода, что я никого не могу взять себе в советники; существо же дела даёт мне надежду, что Вы благосклонно отнесётесь к моим просьбам и удовлетворите их.
26 декабря 1913 года
Вяткин-Крапоткин".
(сохранена орфография подлинника)
В деле Московского охранного отделения, озаглавленном: «Моек Комитет РСДРП и работники по районам 1909 г.» имеется список как членов комитета, так и районных работников, составленный на основании сообщений 13 секретных сотрудников, главным образом.Вяткина, т. е. Брян-динского. В списке членов Московского Комитета Бряндин-ский значится под кличкой Матвей в качестве представителя от Лефортовского района, а в списке работников Лефортовского района как ответственный организатор района (живёт в Измайлове).
Судя по тому, что на одной из «розыскных» карточек имеется штемпель: «Розыск отменён, цир. ДП от 12 апр. 1914 г.», можно думать, что просьба Бряндинского о его реабилитации была Департаментом полиции удовлетворена.
