Э. Д. Фролов. ДРЕВНИЙ РИМ: ИСТОРИЯ, КУЛЬТУРА, ИСТОРИОГРАФИЯ

История Древнего Рима составляет заключительный и для дальнейшего развития европейских народов наиболее результативный этап античной ис­тории, заложившей, как известно, фундамент для построения новейшей за­падной цивилизации. Слово «античный» (от латинского antiquus — «древ­ний») употребляется для обозначения не всей вообще древней истории, а именно греко-римской древности, заложившей основы западного пути раз­вития. История начинается на Востоке. В Египте — долине реки Нила и в Месопотамии — междуречье Тигра и Евфрата во второй половине IV тыс. до н. э. возникают первые очаги цивилизации и складываются первые госу­дарственные образования. В Египте на рубеже IV—III тысячелетий склады­вается единое государство, которое просуществовало, практически без перерыва, до конца VI в. до н. э., когда египтяне, покоренные персами, утра­тили свою независимость. В Месопотамии шла смена лидирующих государ­ственных формирований: Шумера, Аккада, Старовавилонского царства, Ас­сирии и, наконец, Нововавилонского царства.

По соседству с этим вторым очагом древних цивилизаций, в Малой Азии, в начале II тыс. до н. э. сложилось Хеттское государство, из облом­ков которого позднее возникли Фригийское и Лидийское царства. В Си­рии и Палестине в начале I тыс. до н. э. возвысились финикийские города-государства Тир и Сидон и Древнееврейское царство с центром в Иеруса­лиме. А к востоку от Месопотамии в VIII—VII вв. до н. э. возникли древние иранские государства Мидия и Персия. Последняя, начав с инкорпорации в свой состав Мидии, обратилась затем к покорению сопредельных терри­торий Малой Азии и Междуречья и с присоединением Египта преврати­лась в сильнейшую мировую державу, с которой позднее пришлось иметь дело грекам.

© Фролов Э. Д., 2002


Все эти государственные образования Египта и Переднего Востока вне­сли существенный вклад в развитие человечества. Они создали первые формы политической организации общества, развили сложные иерархи­ческие структуры, разработали богатые религиозно-мифологические представления и элементы прикладной науки (математики и астрономии), наконец, изобрели различные формы письма — от древнейшего и наибо­лее сложного иероглифического (у египтян) до простейшего алфавитно­го (у финикийцев).

Никому не придет в голову отрицать эти фундаментальные сверше­ния народов классического Востока. Однако нельзя закрывать глаза и на теневые стороны исторической жизни Древнего Востока. К ним отно­сится прежде всего слабое развитие городов, если под последними пони­мать не просто укрепленные ставки властителей (таких на Востоке было в избытке), а еще и центры ремесла и торговли, которые одни могут быть основаниями полнокровной экономики. Затем, в политической жизни ха­рактерным было почти безраздельное преобладание единоличной монар­хической власти, деспотии, а в общественной — засилье жречества. Со­ответственно, ввиду сильнейшего идеологического давления со стороны царской власти и жреческой верхушки, духовная жизнь в странах Восто­ка отличалась скованностью, показательным было слабое развитие свет­ской литературы и свободных гуманитарных наук и искусств, практиче­ски полностью отсутствовали философия и историография.

Совершенно иной исторический путь избрали для себя греки и итали­ки — индоевропейские народы, расселившиеся во II тыс. до н. э. в Юго-Западной Европе, соответственно на Балканском и Апеннинском полуос­тровах. Первыми греки (или эллины, как они сами себя называют) в сере­дине II тыс. до н. э. создали свои государства на юге Балканского полуострова и на острове Крит. Это были еще весьма примитивные обра­зования, сложившиеся не вокруг городов (их еще не было), а под эгидой укрепленных дворцовых центров. Созданные первыми греческими племе­нами ахейцев и ионийцев, эти государства являли собой небольшие мо­нархии с непомерно разросшейся дворцовой бюрократией и весьма еще несовершенной письменной культурой. В конце II тыс. до н. э. они были смыты новой волной греческих племен, среди которых выделялись дорий­цы («дорийское завоевание»).

Разрушение ахейских дворцовых центров, повлекшее за собой падение древних монархий, открыло путь для нового исторического опыта, для нового политогенеза — на основе свободных сельских общин, среди кото­рых выделялись более крупные, разраставшиеся в подлинные города, ста­новившиеся государствами, но притом сохранявшие свою общинную струк­туру. То были городские гражданские общины-полисы, жизнь которых характеризовалась большим или меньшим демократизмом, облекалась в республиканские формы и отличалась невиданной духовной динамичнос­тью и культурным подъемом.

Эти успехи были естественны при наличии у граждан гарантированного законом политического равноправия, материальной обеспеченности и досу­га. Последнее создавалось широким использованием рабского труда, при­чем именно труда рабов-иноплеменников, преимущественно не греков, кото­рых презрительно именовали варварами («варвар» — звукоподражательное слово, означающее того, кто не может говорить членораздельно, «по-наше­му» [ср. русское «бормотать»]). Так была найдена особая форма рабства, за которой закрепилось название античной, а вместе с тем и особый путь исто­рического существования — за счет варварской периферии, которая стала объектом непрерывной военной агрессии, поскольку за ее счет греки удов­летворяли свою нужду в земле, в стратегическом сырье и рабах.

Новый тип рабовладельческих городов-государств (полисов) сложился у греков в VIII—VI вв. до н. э. При этом ведущими государствами стали Афины и Спарта, под чьим водительством в первой половине V в. греки отразили персидское нашествие, но чье соперничество во второй полови­не того же столетия ввергло греческий мир в междоусобную брань, подо­рвавшую недавно обретенную стабильность и завершившуюся общим кри­зисом полисной системы. Новый импульс исторической жизни греков дала державная политика царей — правителей самой северной греческой обла­сти Македонии. При Филиппе II (359—336 гг.) греческие полисы были объединены под властью македонской короны, а при его сыне Александре Великом (336—323 гг.) греко-македонская экспансия на Восток привела к разгрому Персидского царства и созданию новой политической системы — мировой греко-македонской державы.

Правда, после скорой смерти ее создателя новая империя развалилась, но сформировавшиеся из ее частей новые территориальные монархии ока­зались более жизнеспособными. Эти, как их принято называть, эллинис­тические государства (от термина «эллинизм», которым обозначают рас­пространение эллинского, т. е. греческого, влияния на Восток) смогли про­существовать без малого три столетия, пока, наконец, их процветанию и самому существованию не был положен конец наступлением на них но­вых сильных соседей. С Востока усилился натиск сложившегося к середи­не III в. до н. э. нового иранского государства — Парфянского царства, а с запада началось наступление Рима.

Впрочем, ставить этих двух противников эллинистического мира на одну доску было бы неверно: между тем как в лице парфян греки столкну­лись с непримиримой реакцией совершенно чуждого эллинству иранско­го Востока, в Риме, ввиду его культурной и политической близости гре­ческому миру, они могли усмотреть не только противника, а затем и пове­лителя, но и необходимого им в их борьбе с миром варваров нового покровителя. Силой оружия и искусством дипломатии к исходу старой эры эллинистический мир был практически инкорпорирован в состав Римско­го государства, которое, таким образом, после персов и македонян приня­ло эстафету мирового господства.

Но кто же были эти римляне и какой вклад внесли они в развитие древнего мира и европейской цивилизации? Город Рим был основан в Лации (области в Средней Италии), примерно в 25 км от устья Тибра, в 754 г. до н. э. (по наиболее авторитетному расчету римского ученого-антиквара Варрона). Основатели города принадлежали к одному из ита­лийских племен — латинам. Город возник как самостоятельное поселе­ние, возглавлявшееся собственными правителями-царями; основателем и первым царем был, по преданию, Ромул.

Первоначальное развитие Рима, как и других италийских общин, опре­делялось традициями индоевропейского быта, к числу которых надо отне­сти преобладание земледельческих занятий и элементы военной демокра­тии. Затем на эти традиции наслоилось сильное культурное воздействие соседей: с севера — этрусков, а с юга — греков. От первых римляне вос­приняли отдельные черты государственного и военного обихода, некото­рые религиозные представления и письменность (усвоенную этрусками, в свою очередь, от греков), у вторых — передовые приемы оливководства и виноградарства, а позднее также чеканку монет и формы литературного и научного творчества. Восприятие этих форм было облегчено общей близостью социо-культурного быта, равно как и языка — греческого и латинского.

История Рима — это история медленного, но неуклонного превраще­ния небольшого латинского городка в центр всего Лация, а затем и Ита­лии. Соответственно, это история перерастания небольшого латинского государства на Тибре в Римско-италийскую федерацию, а затем и в среди­земноморскую державу, которая более чем на полтысячелетия свела вое­дино страны античного мира. Грани качественного изменения Римского государства — изменения не только внешнего, но и внутреннего — стано­вятся естественными вехами, позволяющими выделить в жизни Древнего Рима ряд важных эпох, последовательное знакомство с которыми облег­чает представление о римской истории в целом.

Обычно историю Рима подразделяют на три большие эпохи — царей, Республики и Империи. Эпоха царей (754—510 гг. до н. э.) — это время постепенного формирования римского городского поселения, усложнения социальной структуры римской общины (в ней выделяются сословия пат­рициев и плебеев, группы патронов и клиентов), изжития реликтов родоплеменного строя и становления государства. В середине VI в. до н. э. благодаря реформам предпоследнего царя Сервия Туллия римская общи­на получает правильное государственное строение с системой админи­стративно-территориального деления и цензовой конституцией, позволив­шей объединить сословия патрициев и плебеев в единый римский народ (по крайней мере применительно к военной службе). В это же время рим­ляне неуклонно расширяют территорию своего государства, добиваясь гос­подствующего положения в Лации.

Эта тенденция к неуклонному возрастанию Римского государства в Средней Италии была на сравнительно короткое время приостановлена в конце царского периода, когда Рим попал в орбиту политического влия­ния этрусков. Свержение в конце VI в. до н. э. царя этрусской династии Тарквиния Гордого не только освободило римлян от чужеземной опеки и вернуло им возможность независимой политики, но и открыло дорогу к новым внутренним преобразованиям. Переход высших полномочий от царей к выборным годичным магистратам с коллегиальной властью — консулам знаменовал начало новой эпохи — эпохи Республики (510—30 гг. до н. э.). Эта пятивековая полоса римской истории, в свою очередь, подразделяет­ся на три периода — Ранней республики, Великих завоеваний и Граж­данских войн.

Период Ранней республики (510—264 гг.) во внутренних делах отме­чен прежде всего длительной борьбой сословий — патрициев и плебе­ев, — в ходе которой умаленная в правах масса плебеев добилась уравне­ния своего положения с патрициями. Благодаря этому Рим становится на­стоящей гражданской общиной, полисом, или, как называется это единство по-латыни, цивитас. Правда, для основной массы плебеев это уравнение было скорее только юридическим, но для их состоятельной и влиятельной верхушки оно было достаточно реальным. Благодаря этому к началу III в. из слияния этой плебейской верхушки с патрицианской знатью сформиро­валась новая общественная элита нобилей, которые окончательно прида­ли Римскому государству вид аристократической республики. Параллель­но с этим, по мере распространения римского господства или влияния на Апеннинском полуострове, формируется новое государство — Римско-италийская федерация. Последняя из гегемонистского объединения постепенно разовьется в сплоченную территориально-политическую общность с рав­ными правами для всего свободного населения.

Завершение борьбы римлян за объединение Италии под своим главен­ством (в 60-е гг. III в. до н. э.) совпало с началом крупного международно­го конфликта, куда они оказались втянуты логикой своих завоеваний. Мы имеем в виду начавшуюся борьбу Рима с североафриканской морской дер­жавой Карфагеном сначала ради обладания плодородной, богатой хлебом Сицилией, а затем и за общее господство в Западном Средиземноморье. Так открывается период Великих завоеваний (264—130 гг. до н. э.), в ходе которых римляне сначала разгромили Карфаген и овладели его тер­риториями по периметру Западного Средиземноморья, а затем обратились на восток, вмешались в дела эллинистических государств, подчинили себе Македонию и Грецию, вытеснили сирийских царей Селевкидов из Малой Азии и аннексировали Пергам. К концу этого периода власть римлян про­стиралась от Пиренейского полуострова до внутренних районов Малой Азии; иными словами, уже обозначились основные контуры средиземно­морской Римской державы.

Благодаря этим завоеваниям Рим неслыханно обогатился и землями, и деньгами, и рабами, которые наполнили рудники и каменоломни, ремес­ленные мастерские, крупные поместья (латифундии) и пригородные вил­лы, так что римское общество становится рабовладельческим в такой вы­сокой степени, как это было невозможно даже в Древней Греции. Однако новые богатства распределялись неравномерно, заправлявшие всеми де­лами нобили выиграли от войн несравненно больше, чем масса крестьян, а наводнение всех отраслей хозяйства рабами и вовсе обернулось пагуб­ным вытеснением из производственной сферы мелких хозяев, свободных тружеников — крестьян и ремесленников. Таким образом, следствием побед и завоеваний было в римском обществе резкое обострение отноше­ний между полярными социальными группами — обедневшими крестья­нами и обогатившимися нобилями, неполноправными италиками и римс­ким гражданством, бесправным населением провинций и самовластной римской администрацией, наконец, нещадно эксплуатируемыми рабами и их собственниками.

Очень скоро нарастание социальных противоречий привело к настоя­щему внутреннему кризису, к целой серии острых социально-политиче­ских конфликтов, составивших содержание периода Гражданских войн (136—30 гг. до н. э.). Поначалу кризис развивается по восходящей линии и исполнен принципиального содержания: восстают рабы (два восстания в Сицилии и грандиозное движение в Италии под руководством Спартака), волнение охватывает крестьян, которые находят защитников своего дела в лице замечательных реформаторов — братьев Гракхов, за оружие берутся италики, что приводит к так называемой Союзнической войне. Однако еди­ного демократического фронта не сложилось, и это позволило правящей римской верхушке порознь подавить все названные движения. Но победа верхов не была безусловной во всех случаях: если восстания рабов были подавлены беспощадно, то римским крестьянам и италикам пошли навстре­чу. Крестьянам были оставлены наделы, данные им Гракхами, а италикам, поскольку они готовы были прекратить вооруженную борьбу, были пре­доставлены права гражданства.

Но самое главное состояло в том, что по мере спада собственно демо­кратического движения на авансцену политической борьбы выдвинулась новая сила, вскормленная как внешними войнами, так и внутренними сму­тами, — армия во главе с авторитетными, победоносными полководцами. Последние, расплачиваясь со своими солдатами долей из добычи и наде­ляя уходящих в отставку земельными участками, перенесли решение со­циальных проблем в совершенно новую плоскость, где не было места рес­публиканским традициям, но зато являлась новая перспектива — захвата власти популярным военачальником при поддержке преданных ему войск. Естественно, при этом среди обуреваемых честолюбием полководцев не обошлось без соперничества: Юлий Цезарь должен был бороться за власть с Помпеем, а его наследник Октавиан — с Марком Антонием, не говоря уже о том, что оба — и Цезарь, и Октавиан — должны были еще преодо­леть и принципиальную оппозицию защитников старой республики.

Как бы то ни было, при поддержке преданных войск и сочувствии зна­чительной части общества, уставшего от неурядиц и жаждавшего мира и порядка, полководцы, которым особенно сопутствовала удача — сначала Цезарь, а затем Октавиан — добились своей цели. Завершающая победа Октавиана над Марком Антонием (в 30 г. до н. э.) подвела черту под дли­тельной полосой гражданских смут: дело Республики было окончательно проиграно, и открылась новая эра императорского единовластия. Одно­временно теми же полководцами были округлены границы римских вла­дений в Средиземноморье: Помпей закончил подчинение Малой Азии и присоединил Сирию и Иудею, Цезарь завоевал Галлию, Октавиан аннек­сировал Египет. Выйдя на рубежи Атлантики, Рейна и Дуная, Кавказского предгорья, Аравийской и Африканской пустынь. Римская держава, можно сказать, достигла своих естественных границ.

Теперь открывается третья и последняя эпоха в истории Древнего Рима — эпоха Империи (30 г. до н. э. — 476 г. н. э.). Свое обозначение это время в

римской истории получило от усвоенного носителями высшей власти по­четного титула «император» (собственно — «способный к командованию»), который ранее предоставлялся победоносному полководцу его войском, а теперь был включен в систему своего официального имени победителями в гражданских войнах Юлием Цезарем и Октавианом. Вместе с тем свою роль в утверждении нового обозначения сыграла и римская правовая тра­диция, обозначавшая термином «империй» (imperium) как полномочия высокого должностного лица, наделенного правом военного командова­ния, так и ареал приложения этих полномочий. В этом плане можно было говорить об империи (державе) римского народа, но еще естественнее — о державе новых властителей-императоров, об их Империи.

В течение пяти веков Римское государство, а вместе с ним и весь ан­тичный мир, находилось под властью императоров. Однако эта власть не представляла собой чего-то неизменного; с веками она менялась в такой же степени, как изменялось внутреннее состояние общества и положение государства. Поэтому, в соответствии с переменами в форме император­ской власти и, более общим образом, в жизни самого позднеантичного об­щества и государства, в эпохе Империи, в свою очередь, различают три периода — Ранней империи, или принципата, кризиса III в. и Поздней им­перии, или домината.

Период Ранней империи, или принципата (30 г. до н. э. — 192 г. н. э.), открывается единоличным правлением Октавиана Августа (поднесенный ему сенатом титул «Август» буквально значит «возвеличенный богами», «священный»), за которым следуют три императорские династии: Юлии— Клавдии (Тиберий, Гай Калигула, Клавдий, Нерон), Флавии (Веспасиан и его сыновья Тит и Домициан) и Антонины (Нерва, Траян, Адриан, Ан­тонин Пий, Марк Аврелий, Коммод). Это время окончательного утверж­дения, а вместе с тем и оформления императорской власти, которая по­началу, считаясь с сохранявшимися в части общества республиканскими традициями, маскировала свое реальное единодержавие республикан­скими ширмами. Отсюда нередкое в ту пору обозначение императора словом «принцепс» (буквально — «главный», «первый»), которое в рес­публиканское время прилагалось к старшему из сенаторов, а теперь, в приложении к императору, стало толковаться как первый среди граж­дан. Отсюда же и обозначение самого императорского правления как принципат.

Что касается более общего содержания этого периода, то во внутрен­ней жизни он характеризовался относительным умиротворением и стаби­лизацией, соответственным расцветом городской жизни, интенсивностью торговых связей, большим культурным подъемом. Однако содействовав­ший этому имперский мир был следствием не только крепости централь­ной власти, сумевшей подавить внутренние смуты, но и силы сопредель­ных варварских народов, в частности германцев на севере и парфян на во­стоке, заставивших римских императоров прекратить завоевательные войны и перейти к защите собственных естественных рубежей. Эта пере­мена, так разительно отличающая императорское время от республикан­ского, была чревата опасными последствиями, поскольку самое существо­вание античного рабовладельческого общества напрямую зависело от спо­собности его государства вести наступление на варварскую периферию. Ведь только наступательные войны против варваров могли обеспечить даль­нейшее экстенсивное развитие основанного на рабском труде хозяйства.

А между тем в самой античной экономике уже проявлялись симптомы начинающегося опасного разложения и упадка. Крупные поместья-лати­фундии новых, вскормленных императорским режимом собственников, равно как и имения самих императоров (так называемые сальтусы), все сильнее наступали на крестьянские земли. С другой стороны, дальнейшее развитие больших хозяйств упиралось в незаинтересованность рабов в труде, а переход к использованию свободных арендаторов-колонов обора­чивался новой морокой — неспособностью владетелей мелких парцелл успешно вести свое дело. Наконец, угрожающим для положения централь­ной власти становился хозяйственный упадок Италии на фоне экономи­ческого подъема оправившихся от последствий гражданских войн провин­ций греческого Востока и не истощенных рабовладельческим хозяйство­ванием провинций Запада — Галлии и Испании.

Назревавшие исподволь симптомы внутреннего разложения, сомкнув­шись с угрозами извне со стороны перешедших в наступление варваров, привели к новой полосе смут, обозначаемой в научной литературе обычно как кризис III века (условные даты — 193—284 гг.). Это время новых выступлений низов (особенно крестьян), солдатских бунтов, сепаратистских движений в провинциях. Преторианская гвардия в Риме и войска в провин­циях непрерывно выдвигают все новых и новых императоров, что приво­дит к калейдоскопу правителей, ослабляет центральную власть и поощря­ет дезинтеграционные процессы в государстве. Последние достигли такой силы, что в третьей четверти III в. от империи отложились и оформились как самостоятельные государства Галлия и Пальмира (Восточная Сирия).

Внутреннее ослабление Римского государства с успехом использова­ли соседние варварские племена, которые все чаще прорывали погранич­ные заслоны и совершали глубокие вторжения в римские земли. Особен­но опасным становится натиск франков и аламанов на Рейне, готов на Ду­нае, персов (сменивших парфян в качестве лидера иранских племен) — в Месопотамии и Сирии. Лишь с большим трудом императорам — выход­цам из Иллирии, суровым полководцам и искусным политикам Аврелиану (270—275 гг.) и Диоклетиану (284—305 гг.) удалось отразить варварские нашествия (по крайней мере на время), справиться с сепаратистскими дви­жениями в провинциях и восстановить единство империи.

В особенности велико было значение деятельности императора Ди­оклетиана. Чтобы укрепить империю, ему пришлось провести реформи­рование всей существующей государственной системы, чем и был поло­жен переход к следующей и последней фазе римской истории — периоду Поздней империи, или доминату (284—476 гг.). Среди преобразова­ний Диоклетиана центральным было переустройство административно­го управления. Власть императора приобрела совершенно неограничен­ный, абсолютистский характер, а сам ее носитель стал величаться госпо­дином (dominus, откуда и обозначение всей системы — «доминат»). Более того, император официально был причислен к сонму богов, и его величали Iovius — «сын Юпитера». Для более надежного контроля над территорией империи, что могло быть достигнуто только приближением власти к ме­стам, была создана сложная система соправительства — двух августов, которыми стали Диоклетиан и его старый соратник Максимиан, и их по­мощников — двух цезарей, которыми были назначены Галерий и Кон­станций Хлор. Между этими четырьмя высшими правителями было по­делено реальное управление империей (откуда и название системы — «тетрархия»). Для укрепления государственной власти Диоклетианом были проведены реформы армии, налоговой службы, денежного обраще­ния и др.

Этот политический курс был продолжен императором Константином Великим (306—337 гг.), который только в одном отступил от линии Диок­летиана: если тот в своей последовательной борьбе с оппозицией и инако­мыслием был гонителем христианства, то Константин, считаясь с возрос­шим влиянием новой веры, не только допустил ее свободное исповедание (Миланский эдикт 313 г.), но и сделал ее официальной религией государ­ства (после Никейского собора христианских епископов в 325 г.). Еще од­ним новшеством Константина было перенесение столицы государства на греческий Восток, где прочнее держались античные городские традиции, — в древний греческий город Византий, который теперь был переименован в Константинополь (330 г.).

Все эти меры, направленные на укрепление центральной власти и со­хранение единства государства, безусловно, содействовали возрождению силы и престижа Римской империи, но, как оказалось, ненадолго. Остано­вить глубинные процессы разложения античного общественного строя, основой которого было изжившее себя рабство, как и поставить преграду нарастающему натиску варваров, было уже невозможно. После Констан­тина империя продержалась еще около полутора веков, но, по существу, это было время все ускоряющейся агонии.

В 395 г., со смертью императора Феодосия, перестала существовать единая Римская держава: она разделилась на западную и восточную части, каждую со своим правителем и своей судьбой. К началу V в. натиск варва­ров на Рейне и Дунае стал неодолим, и их переселение затопило всю тер­риторию Западной Римской империи. В 410 г. впервые подвергся разгро­му старинный центр государства — город Рим: его взяли и разграбили готы. В 451 г. римлянам с большим трудом, лишь благодаря поддержке ряда германских племен (франков, бургундов и др.), удалось отразить страшное нашествие восточных варваров-гуннов во главе с Аттилой. Но уже четыре года спустя сам Рим вторично подвергся страшному разгро­му: на этот раз он был взят вандалами. К этому времени власть римских императоров на западе стала совершенно призрачной, так что свержение вождем германских наемников Одоакром последнего римского императо­ра Ромула Августула было всего лишь естественным завершением долгой исторической трагедии (476 г.).

Иначе сложилась судьба Восточной Римской империи: опираясь на греческие города, она сумела пережить трудные времена великого пересе­ления народов и продлить свое существование на добрую тысячу лет. Пе­режив полосу внешних и внутренних изменений, это государство, более известное под именем Византии, выработало свой особенный строй жиз­ни, свою цивилизацию, не похожую на классическую древность, но и от­личную от современного ей западноевропейского феодализма. История Византии тянется вплоть до середины XV в., когда она пала под ударами турок: в 1453 г. султан Мехмед II штурмом взял Константинополь и этим оборвал последнюю прямую связь, которая тянулась от античности к но­вому времени.

Окидывая взором более чем тысячелетний период римской истории, нельзя не удивляться динамизму и драматичности этой истории, энергии и целеустремленности самого римского народа, чья воля изменила лик антич­ного мира, соединила его народы в одно государственное целое и тем доста­вила известное основание для будущего развития западноевропейской ци­вилизации. Пусть историческое движение, направляемое этой волей, в кон­це концов пресеклось. Мы видели, что это было неизбежно как ввиду ущербности избранного античностью рабовладельческого способа хозяйство­вания, так и вследствие обрушившейся извне страшной напасти — великого переселения народов, перед которым не могла устоять даже такая мощная держава, как Римская империя. Тем не менее свершения римлян были вели­ки, и оставленное ими Новой Европе культурное наследие оказалось про­сто неоценимым.

В самом деле, римляне унаследовали от других древних народов (в осо­бенности, конечно, от греков) и довели до высочайшего совершенства важ­нейшее искусство обустройства человеческого общества, придания ему городского основания и государственной формы. Бесценной для последу­ющей европейской жизни оказалась градостроительная практика римлян с их приверженностью к четкой планировке военных лагерей и постоян­ных поселений, с их вниманием к оборонительным сооружениям, водо­снабжению и канализации, надлежащему архитектурному оформлению строений общественного назначения (храмов, курий, цирков, амфитеат­ров, терм и пр.). Основанные римлянами поселения были и остались глав­ными городскими центрами Европы, а проложенные ими дороги, а подчас и возведенные ими мосты, до сих пор остаются существенными элемента­ми коммуникационной системы европейских стран.

Не менее важным было и государственное строительство римлян. Со­зданные ими четкие государственные структуры, как самоуправляющего­ся города (муниципия), так и территориальной державы, а позднее также и мировой империи, стали образцами для последующих политических экспериментов Средневековья и Нового времени. В особенности велико значение выработанной еще греками и превращенной римлянами в инте­гральный государственный элемент муниципальной формы, — той самой автономной городской гражданской общины, которая навсегда осталась главной ячейкой западноевропейского (а по его образцу и американско­го) общества. Когда мы задаемся вопросом, каким образом укоренились на европейском Западе те самые традиции гражданского общества, кото­рых так недостает нашей собственной стране — России, мы не должны забывать о более чем двухтысячелетней давности этих традиций в Запад­ной Европе и их древних творцах — греках и римлянах.

Еще одним важным наследием Древнего Рима, тесно связанным с его государственным и гражданским укладом, является досконально разрабо­танное право. Римляне были самым правотворческим народом древности: их магистраты, сенат, народное собрание, а в позднейшую эпоху — импе­раторы, с педантичностью вникали во все аспекты общественной жизни и на все сколько-нибудь значимые ее акции откликались соответствующими эдиктами, постановлениями, законами и рескриптами, из которых время от времени составлялись целые собрания юридических норм — своды за­конов и комментариев к ним. Так, еще в раннереспубликанскую эпоху были составлены «Законы XII таблиц» (451—450 гг. до н. э.), в позднейшее вре­мя к ним добавились составленные в восточной части империи «Кодекс Феодосия II» (первая половина V в.) и «Кодекс Юстиниана» (первая поло­вина VI в.). Последний, самый обширный, снабженный необходимым учеб­ным вступлением и учеными комментариями, стал важнейшим источни­ком правовых заимствований в странах Западной Европы в средневековое и новое время (явление так называемой рецепции римского права).

Весомым был вклад римлян и в других областях духовной культуры. В литературе им принадлежит неоспоримая заслуга создания официаль­ного государственного эпоса («Энеида» Вергилия), а с другой стороны — развития абсолютно индивидуалистических жанров тонкой лирики (Катулл, Гораций), едкой сатиры (тот же Гораций, Персий, Ювенал) и краткой, но разительной эпиграммы (Марциал). В красноречии они добились успехов не меньших, чем греки. Во всяком случае, их Цицерон в искусстве состав­ления и произнесения судебных и политических речей нисколько не усту­пал Демосфену, а благодаря своей латыни стал и вовсе несравненным об­разцом для всех последующих европейских мастеров публичного слова. Равным образом и в историографии римляне подняли на неслыханную высоту риторизированное, тяготеющее к художественному воспроизведе­нию и одновременно проникнутое морализирующей тенденцией повество­вание о прошлых событиях (Тит Ливий, Тацит).

Даже в философии, к которой этот более ориентированный на обще­ственную практику, чем на рефлексию, народ, казалось, не имел никако­го призвания, римляне оставили свой след. Во-первых, они переложили (в частности, стараниями того же Цицерона) понятия греческой мудрос­ти на более распространенную позднее латынь (ср. хотя бы формы осно­вополагающего понятия «материя»: hyle — у греков и materia — у рим­лян). А во-вторых, они подхватили и развили дальше важнейшие линии греческой философии — весьма популярной эпикурейской (в основе сво­ей материалистической) и еще более распространенной стоической. Пер­вая линия была продолжена Лукрецием в его грандиозной философской поэме «О природе вещей», вторая — Сенекой (в особенности в «Нрав­ственных письмах к Луцилию») и императором Марком Аврелием (в со­ставленном по-гречески сочинении-исповеди «К самому себе»).

Наконец, великолепны проявления творческого гения римлян в архи­тектуре и изобразительном искусстве. В архитектуре это не только мону­ментальные сооружения храмов, портиков или амфитеатров, но и разра­ботка отдельных важных элементов или конструкций, как, например, ароч­ного свода, в использовании которого римляне показали себя подлинны­ми виртуозами. В скульптуре это доведенный до совершенства портрет, образцы которого являются украшением современных крупных музеев, в том числе и нашего Эрмитажа. В живописи — столь же совершенное ху­дожественное воспроизведение самых различных видов — пейзажей, ми­фологических и жанровых сцен, отдельных лиц, натюрмортов, как о том можно судить по замечательным фресковым и мозаичным панно, обнару­женным при раскопках италийских городков Помпей и Геркуланума, по­гибших при извержении Везувия в 79 г. н. э.

За этим перечнем конкретных, зримых достижений римской культу­ры не будем, однако, забывать о еще одном и, может быть, самом глав­ном произведении римско-италийского духа, о латинском языке. Из древ­них индоевропейских языков это, бесспорно, наиболее важный. Бога­тый в фонетическом и словарном отношении, отшлифованный до высочайшей степени древними стилистами — поэтами и риторами, он великолепно подходил для выражения всех оттенков мысли и фигур речи, которыми была так богата латинская литература. Более того, став благо­даря распространению римского владычества общим наречием средизем­номорских народов, он в дальнейшем, после распада Римской империи, либо послужил непосредственной основой для формирования новых на­циональных языков в Западной Европе, таких, в частности, как итальян­ский, французский, испанский, португальский, либо же оказал большое воздействие на этот процесс, как это было в случае с языками англо­саксонской группы.

Даже на русский язык в пору его окончательного формирования в XVIII в. латынь оказала большое воздействие. Вспомним, что первое нормативное руководство по грамматике, синтаксису и стилистике русского языка, создан­ное М. В. Ломоносовым («Краткое руководство к красноречию», 1748 г.), целиком опиралось на опыт и образцы греческой и особенно латинской речи. Что же касается лексических заимствований из латыни, то их число в русском языке необозримо: они проникают в политическую («вотум», «диктатор», «консенсус», «партия», «трибун»), академическую («аудито­рия», «профессор», «студент», «университет», «факультет») и даже обы­денную речь («монета», «продукты», «фрукты» и пр.).

Наконец — last but not least — следует коснуться еще одного очень важного явления римской жизни, которое равно было и порождением ан­тичной культуры, и существенной причиной ее заката, и важнейшим рус­лом, по которому состоялась передача выработанных классической древ­ностью ценностей новому времени: мы имеем в виду христианство. Воз­никшее в начале I в. н. э. в Палестине на почве иудейского мессианизма, сутью которого была вера в скорое пришествие божественного спасителя, христианское движение очень скоро распространилось по всему Среди­земноморью, а к началу IV в., несмотря на все противодействие языче­ства, достигло столь могущественного влияния, что было признано антич­ным государством в качестве официального вероисповедания.

Христианство родилось в многострадальной иудейской среде как рели­гия утешения, сулившая всем обездоленным спасение в ином, обновлен­ном с приходом мессии мире. Пафос сострадания, упование на божествен­ного заступника, надежда на возрождение к новой, счастливой жизни — все эти элементы христианского вероучения оказались как нельзя более созвучны настроениям и чаяниям широких слоев римского общества к на­чалу новой эры. При этом речь должна идти не только о низах, придавлен­ных жестоким гнетом и отчаявшихся обрести счастье в этом мире, но и о всех остальных, кто сознавал бесперспективность ситуации, сложившей­ся в античном мире, и опасность, которая нависла над этим миром ввиду неизбежного нашествия варваров и гибели цивилизации.

Эти настроения, помноженные на энергию христианских проповедни­ков и авторитет рано сложившейся церковной организации, способствова­ли отторжению большей части общества от языческого государства. Про­поведуя отвращение к мирским ценностям, ставя служение церкви Хрис­товой выше службы языческому государству, на практике нередко отдавая предпочтение монастырю перед армией, христианство немало содейство­вало ослаблению античного мира перед лицом надвигавшегося варварско­го нашествия.

Но если христианство в какой-то степени повинно в гибели античного мира, то, с другой стороны, нельзя отрицать того, что ему же во многом античность была обязана своим посмертным существованием. Священные книги христиан (воспринятый от иудеев Ветхий завет и составленный твор­цами христианства Новый завет), равно как и проповеди, апологии и трак­таты отцов церкви и других раннехристианских писателей, став неотъем­лемой частью христианской культуры, содействовали сохранению как самих языков, на которых они были созданы (древнееврейский, древнегре­ческий, латынь), так и проникающих в их ткань элементов античной мифо­логии, философии и риторики. Вообще важнейшим фактором цивилизо­ванной, культурной жизни, унаследованным средневековой Европой от ан­тичности, была, помимо традиций городской гражданской жизни, книжная премудрость, но хранителями ее были христианские церкви и монастыри, монастырские библиотеки и скрипториумы, где ученые монахи веками сохраняли и переписывали не только собственно христианские книги, но и все, что было интересно человеческому духу, и в том числе — речи и трактаты Цицерона, философскую поэму Лукреция, исторические сочи­нения Ливия и Тацита.

Однако позитивная роль христианства в развитии европейской циви­лизации не ограничилась механической передачей элементов античной культуры новому времени. Порожденное античностью христианство пред­ложило миру свой набор духовных ценностей, которые составили высший слой современной культуры. Это утверждение спасительного значения веры в обретение новой жизни, обоснование обусловленности этого об­новления человека его личным духовным совершенством и, в этой связи, перенесение акцента в системе человеческих ценностей с более или менее целесообразной приверженности общему началу на безусловно необхо­димую заботу о спасении собственной души. В этом плане, в определении высшей нравственной правды для человека, христианство выступило до­стойным продолжателем дела великих языческих философов — Сократа, Платона, Эпикура, Сенеки.

Все вышеизложенное должно показать богатство римской и, шире, ан­тичной истории и тем стимулировать обращение современного человека к изучению ее опыта. Понятно, что знакомство с греческой и римской древно­стью будет полезно для представления об общем ходе европейской исто­рии, где античности принадлежит место первой культурной ступени, своего рода фундамента, на котором выросло все здание новейшей цивилизации. Ясно также, сколь многим может обогатить любого человека знание дости­жений и форм античной культуры — ее мифологии и философии, литерату­ры и театра, архитектуры и изобразительного искусства. Мы не говорим уже о ценности знания древних языков, в особенности латинского, изуче­ние которого, как давно уже было замечено учеными-педагогами, имеет не­сравненное пропедевтическое значение, т. е. содействует приобретению ос­нов и навыков, полезных для овладения другими иностранными языками.

Но дело не должно ограничиваться простым расширением историко-культурного кругозора. Для новейшего времени знакомство с античнос­тью может представлять и чисто практическую ценность в том, что каса­ется искусства политических прогнозов и правильного метода действий. В самом деле, как на это не раз указывалось в историко-социологической литературе, приобщение к политическому опыту античности может прояснить значение многих сходных явлений в современном мире, по­нимание которых затруднено не только их сложностью, но и близостью к наблюдателю. В особенности много полезных аналогий предлагает нам политическая жизнь Древнего Рима. Сколько споров ведется в нашей стране о построении гражданского общества, о лучшем соотношении и балансе различных ветвей власти — исполнительной, законодательной, судебной. Римская политическая жизнь в эпоху Республики как раз и предлагает нам примеры и высокоразвитого гражданского общества, и до­статочно сбалансированного государственного строя, который сами древ­ние (сошлемся на греческого историка Полибия, пристально изучавшего римский опыт) именовали смешанной конституцией.

Злободневным в наш век является и вопрос о природе и значении поли­тических партий, о роли лидера и его отношениях с партийной массой и обществом. Опять-таки и в этом случае поучительно знакомство с дея­тельностью и борьбой партий в позднереспубликанском Риме: здесь их было великое множество и разных видов — от больших и прочных объеди­нений оптиматов и популяров, отличавшихся принципиальной направлен­ностью, до эфемерных полупреступных групп, преследовавших узкоэгои­стические интересы. И тот же Рим времени Поздней республики предла­гает нам страшное, но поучительное зрелище социальных конфликтов и настоящих гражданских войн, развязанных не только объективно суще­ствовавшими общественными противоречиями, но и амбициозностью и неуступчивостью политических лидеров.

Но как, собственно, можно приобщиться к этому древнему опыту? Ка­кие материалы существуют для изучения античной, в данном случае — римс­кой, истории? Материалов предостаточно. Это прежде всего дошедшая до нас от древности богатейшая историческая литература, предлагающая нам глазами самих древних обзор римской истории от самых ее начал, от основания города Рима, до завершающего трагического конца в V в. н. э. Назовем в этой связи сочинения римских историков Тита Ливия (59 г. до н. э. — 17 г. н. э.), Тацита (ок. 55—120 гг.) и Аммиана Марцеллина (ок. 330—395 гг.): первый дал обозрение римской истории царского и респуб­ликанского времени, второй — периода Раннего принципата (от Августа до Флавиев), третий — последующего императорского времени вплоть до конца IV в. Важной отраслью античной исторической литературы о Риме является греческая историография — труды Полибия (ок. 200—120), Плутарха (ок. 45—120), Диона Кассия (ок. 160—235), Геродиана (род. ок. 180 г.), Прокопия Кесарийского (ок. 500—565) и др. Историческая ли­тературная традиция дополняется свидетельствами других древних авторов (ораторов, философов, поэтов), данными документальными (надписи и па­пирусы), нумизматическими и археологическими.

Вся эта масса дошедших до нас и постоянно умножаемых новыми на­ходками древних материалов рано стала предметом внимания ученых Но­вого времени, в первую очередь, конечно, в Западной Европе, где более ощущалось и действительно сохранялось преемство с античным миром. Зачинатель итальянского Возрождения Франческо Петрарка (1304—1371), бывший страстным любителем латинского языка и литературы, написал сочинение «О знаменитых мужах» (биографические очерки от Ромула до императоров) и поэму «Африка», где воспел ратные подвиги Сципиона Африканского, победителя Ганнибала. Соотечественники Петрарки, лю­бители древностей Кола ди Риенцо (1313—1354) и Флавио Биондо (1388— 1463) составили первые описания Древнего Рима (как города и государ­ства), политический писатель Никколо Макиавелли (1469—1527) специ­ально изучал свидетельства Тита Ливия о государственном устройстве и военном деле раннего Рима (сочинение «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия»), а ученый-эрудит Карло Сигони (1523—1584) был уже автором серьезных научных трудов по хронологии и истории Рима («Консульские и триумфальные фасты» и «История Западной империи от Диоклетиана до смерти Юстиниана»).

В эпоху европейского Просвещения эстафета в изучении римской исто­рии переходит от итальянцев к французам и англичанам. В XVII—XVIII вв. создаются обширные, обстоятельные, хотя и лишенные еще необходимой критики, обзоры римской истории. Французский историк Себастьян Ленэн де Тиллемон (1637—1698) издал «Историю императоров и других го­сударей, которые царствовали в течение первых шести веков христиан­ской церкви», остающуюся и по сию пору самым большим сводом истори­ческих известий по эпохе Империи. Профессор и ректор Парижского университета Шарль Роллен (1661—1741) был автором многотомной «Рим­ской истории», доведенной до битвы при Акции, а его ученик Жан Кревье продолжил его труд, написав «Историю римских императоров». Труды Роллена и Кревье заслуживают упоминания тем более, что они рано, еще в том же столетии, были переведены на русский язык известным поэтом и ученым В. К. Тредиаковским. В таком виде они надолго стали основой изучения римской истории в гимназиях и университетах России.

Чуть позже англичанин Эдуард Гиббон (1737—1794) издал свою «Ис­торию упадка и гибели Римской империи», где изложение охватывало не только собственно римский период (от смерти Марка Аврелия до падения Западной империи), но и византийское время вплоть до взятия Константи­нополя турками (1453 г.). В том, что касалось работы с источниками и реконструкции фактов, труд Гиббона также еще не отличался особой на­учностью, но ему присущи были уже концептуальные идеи (о пагубной роли христианства в судьбе античного мира, о застойном характере визан­тийской истории), которые оказали большое влияние на последующую историографию.

Начало подлинно научному, критическому изучению римской истории было положено трудами немецкого историка Бартольда Георга Нибура (1776—1831). В частности, его «Римская история», доведенная до конца Первой Пунической войны, впервые продемонстрировала подлинно науч­ные методы реконструкции исторического прошлого, во-первых, посред­ством выявления в сочинениях поздних античных авторов, которые толь­ко до нас и дошли, зерен более ранней и достоверной исторической тради­ции, а во-вторых, посредством воссоздания целостных институтов древнего времени по их позднейшим реликтовым остаткам.

Следующим важным этапом стала научная деятельность другого не­мецкого историка — Теодора Моммзена (1817—1903). Он прославился образцовыми изданиями древних документальных материалов по римской истории — латинских надписей (он положил начало изданию их полного свода) и «Кодекса Феодосия». Будучи собственно специалистом по исто­рии права, он глубоко исследовал важнейшие аспекты государственного и уголовного права римлян. Наконец, в ярко написанной «Римской исто­рии» он представил обстоятельное, вполне научное, но вместе с тем про­никнутое отчетливой политической тенденцией изложение событий цар­ского и республиканского времени вплоть до решающей победы Цезаря в гражданских войнах. Модернизируя античность, Моммзен искал и нахо­дил в Древнем Риме развитие такой тенденции, какую он желал бы видеть в политической жизни современной ему Германии, именно — выступле­ние харизматического лидера, демократа и монарха в одном лице, способ­ного железной рукой искоренить пережитки старины и сплотить нацию. Таким для него был Юлий Цезарь, которого он идеализировал до такой степени, что видел в его государственной деятельности настоящее завер­шение, своего рода логический конец исторического развития и Рима и всего древнего мира вообще. Развитая немецким ученым концепция де­мократического цезаризма далека от убедительности, но страстность и яркость, с какими она преподносится, придают труду Моммзена такой историко-политический колорит, который остается непревзойденным в со­временной науке об античности.

После Моммзена, в XX в., исследование римской истории на Западе сильно разрослось и детализировалось. В потоке современной научной литературы, в череде высказываемых мнений и в массе конкретно-истори­ческих изысканий не так-то просто разобраться. Хорошими путеводителя­ми по всем этим специальным вопросам, а вместе с тем и добротными обзорами самой римской истории могут служить работы новейших немец­ких ученых: «Очерк римской истории вместе с источниковедением (Рес­публика и императорское время до 284 г. н. э.)» Германа Бенгтсона (H.Bengtson. Grundriss der romischen Geschichte mit Quellenkunde: Republik und Kaiserzeit bis 284 n.Chr., 3.Aufl., 1982) и «Поздняя античность (рим­ская история от Диоклетиана до Юстиниана, 284—565 гг. н. э.)» Александра Демандта (A.Demandt. Die Spatantike: Romische Geschichte von Diocletian bis Justinian, 284—565 n.Chr., 1989).

В России изучение римской истории началось позже, чем на Западе. Практически начало было положено упомянутыми выше переводами тру­дов Ш. Роллена и Ж. Кревье, выполненными в середине XVIII в. В. К. Тредиаковским. В XIX в. складывается постепенно отечественная школа исто­риков-романистов. Ее первым отрядом были московские ученые Д. Л. Крю­ков (1809—1845), П. М. Леонтьев (1822—1874), В. И. Герье (1837—1919), изучавшие различные аспекты римской религиозной (Крюков), аграрной (Леонтьев) и социально-политической истории (Герье). Существенный вклад в изучение римской истории, в особенности раннего времени, вне­сли также профессора наших южных университетов (в Одессе, Киеве, Xарькове) В. И. Модестов (1839—1907), Ю. А. Кулаковский (1855—1920) и И. В. Нетушил (1850—1928).

Но наибольшее значение имела деятельность петербургских ученых Н. М. Благовещенского (1821—1892) и Ф. Ф. Зелинского (1859—1944), много сделавших для изучения римской культуры, Э. Д. Гримма (1870— 1940), исследовавшего политическую систему принципата, а также И. М. Гревса (1860—1941) и М. И. Ростовцева (1870—1952), разрабаты­вавших проблемы социально-экономической истории Римской империи. Крупнейшей фигурой здесь был Ростовцев, имя которого равно принадле­жит и отечественному, и западному антиковедению. До Октябрьской ре­волюции он опубликовал ряд важных работ о государственном откупе в Римской империи, эллинистическо-римском архитектурном пейзаже и колонате, а после революции, в эмиграции (он в конце концов нашел убе­жище в Америке), издал свои самые главные труды — «Социально-эконо­мическую историю Римской империи» (1926 г.) и «Социально-экономи­ческую историю эллинистического мира» (1941 г.), которые до сих пор сохраняют значение фундаментальных пособий при изучении основ гре­ко-римской цивилизации.

Новейшая отечественная наука об античности насчитывает большое чис­ло специалистов как по греческой, так и по римской истории, а поток науч­ной литературы в этой области и вовсе не поддается исчислению. Но нам это и необязательно делать. Наше намерение состояло в том, чтобы пока­зать, сколь много было уже сделано в плане изучения классической древно­сти и сколь надежно то основание, на котором вырастали общие обзоры античной истории. Так именно обстоит дело и с римской историей, по кото­рой мы располагаем по крайней мере тремя превосходными общими посо­биями. Это «Очерки по истории Древнего Рима» московского профессора Владимира Сергеевича Сергеева (1883—1941), «История Древнего Рима» также москвича Николая Александровича Машкина (1900—1950) и «Ис­тория Рима» ленинградского профессора Сергея Ивановича Ковалева. Все трое были крупными, оригинальными учеными, а созданные ими универси­тетские курсы по истории Древнего Рима отличаются научной добротнос­тью и доступностью изложения. Для подготовки учебника по истории Рима мы избрали курс С. И. Ковалева, поскольку он был нами уже однажды пере­смотрен и переиздан (в 1986 г.). Для настоящего издания текст Ковалева был заново отредактирован и дополнен целым рядом замечаний и отрывков из древних авторов и новой научной литературы, а также большим количе­ством иллюстраций. Мы надеемся, что новое издание будет с интересом встречено всеми, кто стремится приобщиться к сокровищам гуманитарной культуры.

4 марта 2002 г.









 


Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Верх