Одна из самых крупных семей – ИНДОЕВРОПЕЙСКИЕ ЯЗЫКИ, на которых нынче говорят люди на всех континентах. К этой семье принадлежат и «мертвые» языки, бесписьменные и письменные. К первым относят полабский, скифский, гальский, прусский, парфянский, ко вторым – хеттский, санскрит, пали, пехлеви, древнегреческий, византийский (среднегреческий), латинский, старославянский, готский и другие. В приводимых ниже списках индоевропейских языков «мертвые» отмечены звездочкой *.

Германские

готский*

шведский

датский

норвежский

исландский

английский

немецкий

фламандский

бурский (африкаанс)

голландский

идиш

Балтийские

литовский

латышский

прусский*

Армянский

Кельтские

галльский*

ирландский

шотландский

мэнкский

бретонский

уэлльский

корнский*

Славянские

болгарский

украинский

белорусский

чешский

словацкий

польский

лужицкий

полабский*

старославянский*

македонский

русский

сербо-хорватский

словенский

Италийские

оскский

умбрский

латинский*

фалискский

Романские

испанский

португальский

галисийский

каталонский

французский

прованский

ретороманский

итальянский

сардский – (сардинский)

далматинский*

румынский

молдавский

Индоарийские

санскрит*

хинди

урду

бенгали

маратхи

пенджаби

раджатхани

гуджарати

ория (урья)

цыганский

Иранские

др. персидский

авестийский

согдийский

хорезмийский

сакский

фарси

таджикский

курдский

белужский

татский

талышский

осетинский

скифский*

парфянский*

Древние кельтские языки, на которых говорили в западной части Европы, во многом совпадали с «мертвыми» тохарскими языками, которыми пользовались жители Китайского Туркестана, и с некоторыми другими индоевропейскими языками Востока.

Идиш, современный язык евреев, относится к германской группе, при том, что исконный еврейский язык иврит вообще не индоевропейский.

Индоарийский и иранский составляют индоиранскую группу языков, которая из всех индоевропейских наиболее близка греческому.

Осетинский, как полагают, исторически связан со скифским.

картвельские (грузинский, сванский, общекартвельский, мегрельский, лазский), абхазо-адыгские и нахско-дагестанские (дагестанские, вайнахские). Некоторые исследователи объединяют их с языком басков, живущих в Испании и Южной Франции, в одну семью, но окончательно вопрос родства этих языков не разрешен. Баскский язык сопоставляется также с семито-хамитскими языками.

древнеегипетский*

ханаанский

арабский

коптский*

староханаанский*

эфиопский

берберский

финикийский

южноаравийский

кушитский

моавитский

угаритский *

аккадский*

древнееврейский*

арамейский*

Тюркские

турецкий

узбекский

туркменский

киргизский

чувашский

татарский

казахский

башкирский

азербайджанский

каракалпакский

ногайский

якутский

уйгурский

кумыкский

караимский

Монгольские

бурят-монгольский

монгольский

ойратский

могольский – (в Афганистане)

дагурский – (в Маньчжурии)

монгорский – (в Китае)

Тунгусо-манчжурские

манчьжурский

эвенкийский

эвенский

С Алтайскими часто сопоставляют корейский язык.

Финские

эрзя-мордовский

мокша-мордовский

коми-зырянский

коми-пермяцкий

марийский

эстонский

удмуртский

саамские

финский

Угорские

венгерский

ханты

манси

Самодийские

ненецкий

энецкий

нганасанский

селькупский

Алтайские и уральские языки составляют урало-алтайскую группу.

Все в мире покроется пылью забвенья,
Лишь двое не знают ни смерти, ни тленья.
Лишь дело героя да речь мудреца
Проходят столетья, не зная конца
И солнце, и бурю – все выдержат смело
Высокое слово и доброе дело.

(Фирдоуси)

Конечно, жизнь человеку дается один раз, но в своем развитии она порой закладывает такие виражи, что хватило бы на нескольких людей. Вот об одном таком случае мы и хотим рассказать. Речь о человеке, проявившем в юности огромную активность, видном революционере, заложившем основы целых направлений революционной работы, на равных общавшемся с виднейшими деятелями предреволюционного времени, знакомом с Марксом, Плехановым, Лениным, проведшем затем в одиночном заключении больше двух десятков лет. А когда он вышел на свободу, оставил юношеское стремление к бурям и достиг больших высот в науке, став директором крупного научного института, членом Академии наук СССР. Выполненные им научные работы до сих пор являются актуальными, хотя со времени их написания прошло более полувека.

Речь о Николае Александровиче Морозове (1854–1946).

Его отец, богатый помещик Ярославской губернии, желал видеть своего первенца крупным государственным служащим. Причина этого была не только в том, что его сын проявлял с детства большие способности, а в том, что он был рожден вне брака, освященного церковью, и считался незаконнорожденным. А успехи в службе позволяли надеяться на получение дворянского звания.

Для реализации этого плана Морозову было дано прекрасное домашнее начальное образование. Но чтобы поступить в университет и получить старт для будущей карьеры, ему надо было закончить гимназию, то есть получить добротное академическое образование. И когда Николаю исполнилось 15 лет, его определили во 2-ю Московскую гимназию. Столь позднее поступление было связано с тем, что его родители остались жить в родовом имении на Волге, а в Москве ему предстояло жить одному.

Учился Морозов неровно. С третьего класса он стал вольнослушателем естественного факультета Московского университета, сделал даже открытие в области палеонтологии. Все считали, что карьера профессора университета ему обеспечена. Вместе с тем у него были нелады с латинским языком и Законом Божьим (скорее нелады были с преподавателями по этим предметам). Из-за этого очень скоро основные его интересы оказались не в учебе, а в революционной деятельности.

В 20 лет Николай Морозов стал членом кружка «чайковцев». Участвовал в «хождении в народ» по Московской, Ярославской, Костромской, Курской и Воронежской губерниям. А когда его объявили в розыск, эмигрировал в Швейцарию. Там он редактировал журнал «Работник», стал членом I Интернационала. При возвращении домой был арестован на границе.

Три года, пока шло следствие, Морозов провел в заключении, а после суда был освобожден. Но эти годы не сделали его послушным. Более того, укрепили его на выбраннм пути. После выхода на свободу он перешел на нелегальное положение, вступил в организацию «3емля и воля», стал одним из организаторов и руководителей партии «Народная воля».

Из-за внутрипартийных разногласий после двух лет активной деятельности Морозов опять эмигрировал в Швейцарию. Там он организовал издание журнала «Русская социально-революционная библиотека». Одновременно стал слушателем факультета Sciences et lettres (науки и литературы) Женевского университета. Совершил поездку в Лондон, где познакомился с Карлом Марксом.

Аресты в партии требовали сосредоточения всех революционных сил, и товарищи вызвали его назад, в Россию. Переход через границу опять был неудачным, и после года заключения он был приговорен по «Процессу 20-ти народовольцев» к пожизненному заключению.

На этом пути Морозов потерял многих своих друзей. Некоторых из них казнили, некоторые погибли в заключении. Та же судьба ждала и его.

Первые два года заключения Морозов провел в Алексеевском равелине Петропавловской крепости. Кормили впроголодь. Из-за неправильного питания он пережил три приступа цинги, но со временем научился бороться с этим недугом: он выдернул старый ржавый гвоздь из стола, настаивал его в воде и пил эту «микстуру».

Но тут подоспела новая неприятность. В камере было очень холодно и сыро. Стены ее были покрыты плесенью, по которой сочилась вода (камера выходила окном на Неву, а стекла не было). Поэтому нет ничего удивительного, что он заболел туберкулезом. Тюремный врач ждал его смерти со дня на день. Но Морозов выжил. Уже после тюрьмы на обследовании были обнаружены два больших рубца в легких. Все посчитали это за чудо. Но чуда не было. Морозов, исходя из своего представления о причине болезни, разработал доступный ему в этих условиях способ лечения.

В 1884 году, когда в живых из узников Алексеевского равелина почти никого не осталось, их перевели в новую, построенную по последнему слову пенитенциарной (тюремной) науки тюрьму, построенную в Шлиссельбургской крепости. По сравнению с Алексеевским равелином это был курорт.

На первых порах, пока не выработался специфический режим, здесь были свои сложности. Но со временем жизнь вошла в свое русло. Многие вопросы внутреннего распорядка были отданы на решение самих заключенных: ежедневное меню, очередность прогулок и формирование пар для этого, режим работы в мастерских, в саду и огороде. Со временем в тюрьме была создана прекрасная библиотека, большая часть книг в которой были научного содержания. Книги были из конфискованных полицией библиотек, а часть была куплена на деньги заключенных, заработанные в мастерских.

Но главным был так называемый «шлиссельбургский университет». Совместными усилиями заключенные организовали чтение лекций по тем предметам, в которых каждый был силен. Благо практически все были недоучившимися студентами.

Здесь у Морозова появилась возможность заняться научной работой. Когда 28 октября (10 ноября) 1905 года Н. А. Морозов был освобожден, он вынес с собой двадцать шесть томов научных рукописей по различным отраслям знания.

Догорает свеча, догорает,
А другого светильника нет,
Пусть мой труд остановки не знает,
Пока льется мерцающий свет…

(Н. А. Морозов)

Из тюрьмы он вышел совершенно больным человеком. Обследовавший его консилиум врачей вынес свой вердикт: он может рассчитывать максимум лет на пять жизни при условии полного соблюдения предписанного весьма строгого режима.

Все так бы и было, и врачи оказались бы правы. Но соблюдать режим не давали многочисленные его почитатели, устраивавшие бесконечные банкеты в его честь. Ни о каком соблюдении рекомендаций врачей не могло быть и речи, а самочувствие при этом только улучшалось. Стало ясным, что надо жить, как живешь, и он прожил еще сорок лет.

В 1907 году Н. А. Морозов издал книгу «Периодические системы строения вещества», написанную в основном в 90-х годах прошлого века, в которой он развивал мысль о сложном строении атомов и этим обосновывал сущность периодического закона строения химических элементов. В ней он отстаивал предположение о возможности разложения атома, которое в то время большинству физиков и химиков казалось неубедительным, так как для этого утверждения еще не было достаточных экспериментальных доказательств. По представлению Д. И. Менделеева за эту работу ему была присуждена ученая степень доктора химии honoris causa Петербургского университета.

В 1911 году его осудили на один год заключения за стихи, напечатанные в сборнике «Звездные песни». В исполнение этого приговора он был заключен в Двинскую крепость, где написал целый ряд научных и литературных работ.

Когда результаты его научных работ стали известны обществу, Н. А. Морозов был избран членом Русского физико-химического общества, Русского астрономического общества, Московского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, профессором аналитической химии в Высшей вольной школе П. Ф. Лесгафта, постоянным членом Французского астрономического общества (Societe astronomique de France) и постоянным членом Британского астрономического общества (British astronomical association), председателем Русского общества любителей мироведения, почетным членом Московского общества испытателей природы.

Ученый вел большую лекционную работу в различных городах России и за границей, читал лекции по химии, астрономии и воздухоплаванию.

Кстати, Н. А. Морозов был одним из пионеров научного воздухоплавания в России, получил звание пилота, был председателем комиссии научных полетов, читал лекции о научном и культурном значении авиации, сам не раз летал на первых аэростатах и самолетах. Был избран действительным членом, а в 1917 г. заместителем председателя Всероссийского аэроклуба. И это в 60 лет!

Во время первой мировой войны, в 1915 году, Н. А. Морозов отправился на фронт в Польшу и здесь, на передовых позициях, в качестве делегата Всероссийского земского союза оказывал активную помощь больным и раненым. Свои воспоминания и мысли о войне он отразил в книге очерков «На войне», изданной в 1916 году.

После революции и до самой своей смерти он был директором и заведующим астрономическим отделением Петроградского научного института имени П. Ф. Лесгафта, который создал на базе Санкт-Петербургской биологической лаборатории, где он работал по приглашению основателя этой лаборатории П. Ф. Лесгафта после выхода из Шлиссельбургской крепости.

В 1923 году постановлением Совнаркома СССР за заслуги перед революцией и наукой его родовое имение Борки было передано ему в пожизненное пользование. Через восемь лет после этого он передал в ведение Академии наук СССР большую часть своего имения, где был организован Дом труда и отдыха Академии наук СССР. А когда приняли решение о создании Рыбинского водохранилища, на берегу которого должно было оказаться имение Морозова, по его инициативе в Борках была создана Верхне-Волжская база Академии наук СССР, и Н. А. Морозова избрали ее почетным председателем.

В 1932 году он был избран почетным членом Академии наук СССР. Его научная деятельность была отмечена тремя орденами, два из которых были орденами Ленина. Совет народных комиссаров СССР учредил стипендии имени Н. А. Морозова по астрономии, физике и химии. Он был избран членом Ученого совета Института истории естествознания АН СССР.

В последние годы жизни он работал над фундаментальным трудом «Теоретические основы геофизики и метеорологии», в котором показал, что воздействие Галактики на метеорологические и геофизические процессы Земли имеет закономерный характер и очень велико. (Работа не издана до сих пор.)

В конце 1944 года, будучи уже 90-летним стариком, он прислал секретарю Химического отделения АН СССР С. И. Вольфковичу такое письмо: «… У меня тотчас после открытия циклотронов появился проект новой работы, но я по уши был погружен последние годы в геофизические соображения и не знаю, когда освобожусь от большого моего теперешнего труда «Основы теоретической геофизики». Но, несомненно, через год или около этого наступит и для меня возможность приняться и за циклотронные явления, и я не премину это сделать, если другие исследователи не сделают выводов, представляющихся моему воображению, ранее, чем я успею освободиться от своих современных геофизических и метеорологических работ».

Свой жизненный путь он закончил 30 июля 1946 года там же, где и родился, в Борках. Его похоронили рядом с домом, где он родился и жил, а в самом доме открыли его мемориальный музей под эгидой АН СССР.

Теперь благодаря издательству «Крафт» мы можем познакомиться с одним из самых интересных трудов Н. А. Морозова, «Историей человечества в естественно-научном освещении». Этот труд составляет более 5 тысяч страниц, ученый отдал ему более сорока лет жизни. Работа больше известна под названием «Христос», как предложили ее назвать при первом издании в 30-х годах, для лучшей продажи. В этой работе Морозов на основании различных научных методов дает новую периодизацию древней и средневековой истории.

Многие авторы, даже широко известные – не нам чета, помещают в своих книжках «Сведения об авторе», то есть о себе, любимом. Дата рождения, вехи творческого пути, награды, премии, мнения читателей. И портрет в придачу. Взявшись пересматривать традиционную историю, мы все же не готовы менять традицию при издании книг. Поэтому поговорим об авторах.

Однажды С. И. Валянский и Д. В. Калюжный затеяли новую науку и объединились в небольшой коллектив. Назвали его скромно: «Лаборатория хронотроники». Официальную «крышу» предоставил директор НИИ Биотехнологии, доктор наук, академик РАЕН Раиф Гаянович Василов. Пока шел процесс подготовки многотомных «Основ Хронотроники», в коллективе завелись свои летописцы. И вот сама жизнь поставила прекрасный эксперимент: как рождаются мифы.

Однажды С. И. Валянский написал статью под названием «Как нам обустроить парламент?» и отдал ее ученому секретарю г-же Ермиловой, попросив расставить запятые. Сам-то он, когда писал, так входил в азарт, что про запятые забывал напрочь. Г-жа Ермилова в самой статье расставила запятые довольно быстро, а над заголовком думала целый день, и наконец у нее получилось вот что: «Как, нам обустроить парламент?…» Она отдала статью Д. В. Калюжному для окончательной редактуры. Д. В. Калюжный в целом статью одобрил, а заголовок переделал в своем обычном стиле: «Нам обустраивать парламент?… Да пошел он на хрон!» Отнести в Думу и распространить среди депутатов поручили, как всегда, верстальщику О. Горяйнову.

С. И. Валянский, в отличие от Д. В. Калюжного, никогда с эстрады не выступал. Один раз попробовал – неудачно получилось. Уже через пять минут, когда он, пытаясь представиться публике, в шестьдесят девятый раз сказал: «Дело в том, что на самом деле…», – Д. В. Калюжный завизжал и швырнул в коллегу его собственной копченой курицей.

Потом выяснилось, что Д. В. Калюжный вообще больше, чем до шестидесяти девяти, считать не умеет. Отсюда и его страсть историю сокращать.

Пристрастие С. И. Валянского к копченым курицам рационального объяснения, равно как и объективной исторической мотивации, не имеет. Возможно, они просто ему нравятся как еда.

Ученый секретарь г-жа Ермилова была женщиной поразительно красивой, но миниатюрной. Потому ее и взяли на работу. Во-первых, чтобы радовала взгляд, а во-вторых, чтобы не была особенно заметной. К сожалению, голова ее, по сравнению с другими частями тельца, была непропорционально умной. Как ни пытался С. И. Валянский свести ее с ума своими хронотроническими заморочками, так у него ничего и не вышло. Пришлось терпеть такую, какая есть.

С. И. Валянский не всегда был Валянским. Настоящая фамилия его Молодцов, это всем известно. Просто еще в студенчестве он, исследуя поверья античных вятиков, наткнулся на любопытную традицию: чтобы победить врага, те назывались именем этого врага, брали себе, так сказать, оперативный псевдоним. Тут как раз подоспела сдача диплома. С. И. Валянский, то есть Молодцов, возьми да и поменяй себе фамилию на Дипломов. Что вы думаете? Сдал практически сразу. Потом ему настала пора жениться. А у него никак не получалось. Мучился, хотел руки на себя наложить, но вовремя вспомнил про вятиков и назвался Женщченко. Не прошло недели, как женился на самой лучшей.

Потом пришло время писать диссертацию. А ему было лениво, да так, что сил никаких нету. Он взял да и назвался Докторов. Диссертация сама написалась.

Но тут слух о его колдовских проделках достиг ушей начальства. Его вызвали в Теплостанский райком партии и велели сейчас же прекратить валять дурака.

А он просто так уже не мог.

Д. В. Калюжный давно хотел проследить, какого несчастья С. И. Валянский повадился искать в Теплом Стане. Но побаивался, помня, что слово «Стан» происходит от католического «Сатан», а прилагательное «Теплый» самым недвусмысленным образом это происхождение локализует.

Верстальщик О. Горяйнов очень любил писать романы. А еще он любил делать добро. Как напишет роман, сразу несет его, бывало, почитать С. И. Валянскому. А С. И. Валянский, завидев могучую фигуру верстальщика, кричал: «Толстый! Толстый!» Он даже и не догадывался, что Толстый – это фамилия писателя. А верстальщик О. Горяйнов радовался. Он не знал, что этих Толстых уже была целая толпа.

Концепцию пенсионной реформы так и не выработали. Д. В. Калюжный кричал: «Согласен, при большевиках жили плохо, но пенсию все равно надо платить!..» С. И. Валянский возражал: «Не согласен, при большевиках жили хорошо, но пенсию, тем не менее, платить надо». Ученый секретарь г-жа Ермилова кокетничала, утверждая, что по молодости лет даже и не знает, что за большевики такие, но пенсию надо платить, несмотря ни на что. Верстальщику О. Горяйнову, как всегда, не дали слова сказать. Так и не выработали концепцию.

Однажды основатели хронотроники поспорили, кем был Рюрик: французом или немцем? И доспорились до того, что С. И. Валянский переименовал свою морскую свинку в Калиюгу, а Д. В. Калюжный, который своей свинки отродясь не имел, побежал к речке Истре, чтобы поймать лягушку и назвать ее Сергеем Ивановичем.

На пустынных брегах означенной речки он встретил общеизвестного эрудита Жабинского и написал с ним книжку, доказав, что Рюрик – литовский грек из мусульман.

И стоило ради такой чепухи ругаться с С. И. Валянским?

С. И. Валянский сговорился однажды с Д. В. Калюжным создать политическую партию «Хронотроники», чтобы спасти Россию. В третьи учредители подбили академика Р. Г. Василова, наобещав ему, что заодно спасут Татарию. Однако ничего у них не вышло: после объявления в газете на учредителей волной хлынули хроники в трениках, тренеры с тоником, гномики с вот такими хрениками, стоики, хлюпики, струнники, странники из храмиков, а также хроменькие, странненькие и просто гомики, среди коих особо выделялись хроникеры, хреноправы, хренотеры и похренисты.

Минюст и народный суд, конечно, отказались регистрировать такую гнусную партию. Остались Россия и Татария не спасенными.

Д. В. Калюжный завидовал С. И. Валянскому, что у него есть свой собственный Толстой, и пытался заставить ученого секретаря г-жу Ермилову тоже писать романы. Он даже придумал для нее сюжет про нимфоманку. Но г-жа Ермилова отказывалась писать роман, отговариваясь тем, что по молодости лет пока еще не знает, что такое нимфоманка. Верстальщик О. Горяйнов пытался объяснить ей на пальцах, что это такое, но не преуспел. Сам, наверное, не знает.

С. И. Валянский услышал по радио: «…Президент заболел бронхитом, прилетев из Теплого Станбулла в холодную Москву…» – и, имея аналитический ум, задумался. Что такое «Теплый Стан» – он знал не хуже других. А что такое «булл»? Как назло, рядом не оказалось русско-турецкого словаря. На всякий случай полез в корейско-албанский. Нашел там засушенную розу и восемь долларов двумя бумажками. Вот так оно бывает в жизни: у одних – горе, у других – радость.

Верстальщик О. Горяйнов очень любил животных. А еще он любил делать добро. Как увидит где-нибудь животное, сразу хватает его и делает добро. Шкуру ему мнет или просто так хвоста крутит.

А Д. В. Калюжный был гением и по этой причине всегда ходил без денег. У него не хватало денег даже на парикмахера, и он оброс волосами, как крокодил. Из-за этого он ни хрона не видел и бродил по Москве без всякого соображения, сшибая людей и фонарные столбы.

Однажды верстальщик О. Горяйнов, поймав комнатную жучку по фамилии Кузька, делал добро при помощи специальной машинки, а шерсть складывал в мешочек. Когда на него налетел Д. В. Калюжный, верстальщик не догадался, что это гений, а решил, что животное, и сделал добро. И только когда он сложил в мешочек прическу Д. В. Калюжного, он обнаружил, что это Д. В. Калюжный.

– Спасибо тебе, добрый человек, – сказал Д. В. Калюжный. – Ты открыл миру мои глаза. И увидел мир, что это хорошо.

Но без прически голова Д. В. Калюжного оказалась похожей на стручок с ушами и жвалами, обросшими редкой мочалкой. И все увидели, что в такой голове может уместиться мозг разве что от греческого ореха. С. И. Валянский очень обрадовался, стал смеяться, показывать язык и дразнить Д. В. Калюжного. Он вообще не любил, когда в палате был еще один гений, кроме него.

В отношении зэков, зэчек и соратников Д. В. Калюжный одной только благотворительностью не ограничивался. Его книга «Горячие зоны» о бедственном положении российских заключенных нашла горячий отклик в сердцах читателей.

Книга даже была переведена на несколько иностранных языков, в том числе древнегреческий. Все читатели, включая древних греков, мечтали посидеть в тюрьме, лишь бы Д. В. Калюжный им благодетельствовал.

Изучать иностранные языки С. И. Валянский и Д. В. Калюжный отказывались принципиально. Зачем бы им утруждаться, если верстальщик О. Горяйнов свободно владел женой-переводчицей, а ученый секретарь г-жа Ермилова – словарем иностранных слов? Но всех побивал общеизвестный эрудит Жабинский, легко переводя фамилии художников из любых живописных альбомов, даже венгерских.

С. И. Валянский был естествоиспытателем, но характер имел мягкий и романтический. А Д. В. Калюжный, напротив, был романтиком, но душа его так и горела естествоиспытательским огнем. Один раз им, как всегда, было нечего делать, и они взялись подсматривать в щелку за верстальщиком О. Горяйновым, который делал женщинам добро. С. И. Валянский потом ночь не спал от переполнивших его чувств; и Д. В. Калюжный тоже не спал, писал трактат «Горячие жены».

Спасать человечество – неблагодарная работа, неоплачиваемая, а в наше время еще и опасная. Например, чтобы не дать опальному генералу Н. воспользоваться могучими возможностями хронотронической бригады во время выборов, неведомая спецслужба так тетрадировала С. И. Валянского «мерседесом» без номеров и без водителя, что у отца хронотроники отлетела фальшивая борода, которой он маскировался, ездия на Теплый Стан по неизвестной надобности. С тех пор С. И. Валянский на всякий случай никогда не закрывает левый глаз.

Пока тетрадированный «мерседесом» С. И. Валянский отлеживался в своих Борках и, не закрывая левого глаза, отращивал новую фальшивую бороду, обнищавший Д. В. Калюжный завернул верстальщика О. Горяйнова в полиэтилен по самые уши и продал предвыборному гражданину А. И. Тихонову под видом PiaRаstа. Хорошо, тот сохранил чек, то-то бы влетел на крутые бабки, обнаружив, что именно подсунули ему хитрые хронотрюндели. Верстальщик О. Горяйнов слишком любит делать добро, а потому он никуда не годен!!! Этот негодяй, как увидит муху, несет ей блюдечко с молоком. А ведь при своих габаритах мог бы слонов убивать ударом головы. Поэтому и не берут его ни на какую работу, даже в забойщики скота!

Д. В. Калюжный был щедрая душа, а С. И. Валянский, напротив, скопидом. Д. В. Калюжный обожал делать людям подарки и все время кому-нибудь что-нибудь дарил: Крым – татарам, землю – крестьянам, хронотронику – человечеству, себя – соратникам и последователям, гуманитарную помощь – зэкам и зэчкам (в общем, все, что видел вокруг). Бывалоча, С. И. Валянский, проснувшись ночью, в засаленном колпаке и шлафроке бросается к столу и при свете лампадки подсчитывает, кому и за сколько можно продать какую-нибудь штуку и накормить наконец детей и верстальщика О. Горяйнова, ан утром хвать – а Д. В. Калюжный ее уже кому-нибудь подарил.

Д. В. Калюжный до того, как стать ученым, увлекался бизнесом и нередко учреждал различные кооперативы и гуманитарные фонды. Однажды он учредил гуманитарный фонд «Посидим!» для поддержки перевоспитавшихся заключенных. Фонд получил широкую известность. Со всех концов страны к Д. В. Калюжному потянулись перевоспитавшиеся зэки, зэчки и просто соратники; для каждого у него находилось доброе слово и пайка геркулеса. Впоследствии Д. В. Калюжный был канонизирован, а гуманитарный фонд «Посидим!» превратился в религиозное движение «посидизм». Последователи движения называли себя «посидами», а сочувствующие – «посидистами». Теперь в каждой стране мира есть свои посиды и посидисты. Только в Израиле, где, как известно, государственный язык – иврит, а в иврите, как все знают, нет звуков «п» и «о», они называют себя «хасидами», а Д. В. Калюжного почему-то Шнеерсоном.

В очередной раз кинутый с зарплатой, Д. В. Калюжный изобрел хроноружье. Из которого и пальнул в белый свет.

Хронотронически.

Что от этого произошло с белым светом, знает только он сам, но с тех пор пьет исключительно квас и не может смотреть телевизор. Слово «Новости» вызывает у него припадки буйного веселья.

– Ничего нового со времен Древней Месопотамии не было, нет, и не будет! – с хохотом кричит свихнувшийся гений. – И Древняя Месопотамия куда-то делась! И все равно зарплату не платят! ИЛ 35-бисяй.

Наступило весеннее оборзение, и Д. В. Калюжный с С. И. Валянским пошли во власть. Взяли с собой верстальщика О. Горяйнова, ученого секретаря г-жу Ермилову, корзинку с рукописями и с ритуальной курицей и пошли.

Только их туда не пустили. Да им и самим расхотелось, едва они увидели злобных чудищ, эту власть охраняющих: свирепого Бисяя Шерстяного Двухголового (одна голова всегда спит, другая всегда бдит) да гомункулуса Разувай Разуваича Умного, прирастающего экономическими фантазиями, как Сибирь нефтью.

Так испугались – даже курицу не съели.

День, когда вышло в свет пятнадцатое переиздание второго тома бессмертного труда С. И. Валянского и Д. В. Калюжного «О графе Гомере, затерянном во времени, замолвите слово», ничем другим в анналах человечества не отмечен. Поэтому гуляем.