История как особый вид научного знания – или, лучше сказать, творчества – была детищем именно античной цивилизации. Разумеется, и у других древних народов, и, в частности, в соседних с греками странах классического Востока, бытовал интерес к прошлому и существовали известные формы фиксации главных, знаменательных событий из этого прошлого… Однако в силу большей на Востоке, по сравнению с античностью, скованности социальной и интеллектуальной жизни рамками теократического и деспотического надзора историописание здесь остановилось на подступах к собственно истории. Эпос не приобрел здесь того светского характера, каким у греков отличались уже гомеровские поэмы, автобиографические повествования не обрели вида развернутых мемуаров, а хроники, оставаясь по существу официальными царскими прокламациями, так и не трансформировались в индивидуализированное историописание, нацеленное на научную реконструкцию прошлого, проникнутое оригинальной философской идеей… Иначе обстояло дело с историческими занятиями у древних греков… История древних греков отличалась замечательным своеобразием, сильнейшим образом способствовавшим подъему народной культуры и самосознания – по крайней мере на отрезке времени в две тысячи лет…

(Э. Д. Фролов. Факел Прометея)

Обратимся теперь к Греции, с которой в памяти любого из нас связаны многие понятия и представления нынешней цивилизации. Греция – эпицентр всей западной культуры. По мнению ряда историков и писателей прошлого, древние изображали ойкумену круглой, посредине же, как полагали, «лежит Эллада и посредине последней – Дельфы. Они – пуп Земли» (Агафемер). К слову сказать, почти все народы мира склонны рассматривать именно свою землю как «пуп земли», как «райский уголок», особо отмеченный печатью богов. Хотя в нашу задачу не входит разбивать последующее повествование, подобно зеркалу андерсеновской Герды, на тысячи хрустально-временных осколков, но все ж надо хотя бы как-то упорядочить представления о тогдашнем времени и пространстве. Наш рассказ ограничивается странами, расположенными в центре исторических событий, на главных торговых путях (Египет, Ассирия, Вавилон, Персия, Палестина, Индия, Греция, Рим, Китай).

Представленная картина создана путем синтеза двух понятий: мира-как-истории (Шпенглер) и мира-как-культуры. История греков – «центральное звено» нынешней человеческой цивилизации, ибо прежде всего через них и посредством их узнаем жизнь мира, а не только схему мировой истории. Близость греков к рассмотренным ранее ареалам Востока очевидна и находит проявление во многих эпизодах. «Запад являет собой взаимосвязанный мир – от Вавилона и Египта до наших дней. Однако со времен греков внутри этой культурной сферы Запада произошло разделение на Восток и Запад, на Восточный и Западный мир», – писал философ Карл Ясперс.

Карта Греции

Древний мир был населен богами. Причины, порождавшие веру в богов, вызвавшие преклонение перед ними, лежат на поверхности. Две из них очевидны – страх и неуверенность. Демокрит, автор первой известной античной теории происхождения религии в ее натуралистическом духе, сказал: «Древние люди, наблюдая небесные явления, такие как, например, гром и молнию, перуны и соединения звезд, затмения солнца и луны, были поражены ужасом, полагая, что боги суть виновники этих явлений». Лукреций говорит: «Primus in orbe deos fecit timor». Петроний выразил мысль примерно такой же фразой: «Первых богов на земле создал страх». У Гомера человек с ужасом взирает на разбитый молнией дуб, пастух боится темной тучи – предвестницы дождя, моряк напуган бурей… Но ведь и сегодняшние обитатели земли, более просвещенные и гораздо более информированные в научном плане, боятся тех неожиданностей, которые может принести на землю непредсказуемая природа или космос с его кометами, солнечной радиацией и т.д. и т.п. Страх продолжает жить в нас (даже и подсознательно). Вспомним, какая нешуточная паника и волнение возникли в мире в 1999 году на рубеже тысячелетий (во время последнего солнечного затмения).

Греческие боги

Если после стольких столетий, казалось бы, «полнейшего торжества» наук, культуры, образования, воспитания, после стольких достижений цивилизации и так называемых побед разума в современных обществах наблюдаются дичайшие пророчества, а в массе популярны прогнозы магов, гадалок и колдунов, если даже у твердых рационалистов XXI века заметны колебания духа, что же говорить о древней публике. «Страх есть причина, благодаря которой суеверие возникает, сохраняется и поддерживается» (Спиноза).

О греческой религии и мифологии составил обширный труд афинский грамматик Аполлодор в начале II века до н.э. («О богах»), который, к сожалению, не сохранился. Одни представители античности считали, что религия есть продукт договора меж царями и жрецами, с одной стороны, народами – с другой (Секст Эмпирик). Другие же склонны были видеть в ней разновидность социально-политического обмана, вне зависимости от того, навязан ли он народу царями и жрецами или философами и политиками (афинский тиран Критий). Кстати, и в Средние века мысль о том, что религия была чистой воды обманом, воплотилась в идею «о трех обманщиках» – это Моисей, Христос, Мухаммед. Хотя вряд ли обман, страх, надежда, как и идея религии как опия (Вольтер) или социоморфных образов, полностью исчерпывают религиозную идею.

Младенец Зевс на острове Крит

В основе верований земледельцев, скотоводов или охотников, живших в городах и селах (древние города вначале были лишь большими деревнями), лежали обычные, повседневные нужды. Всё у греков было организовано почти как у современных людей. Поэтому даже и в обителях богов наблюдается расслоение, как в «Метаморфозах» Овидия:

Есть дорога в выси, на ясном
зримая небе;
Млечным зовется Путем,
своей белизною заметна.
То для всевышних богов —
дорога под кров Громовержца,
В царский Юпитера дом.
Красуются справа и слева
Атрии знатных богов, с дверями,
открытыми настежь.
Чернь где придется живет.
В передней же части чертога
Встали пенаты богов —
небожителей, властию славных.
Это-то место – когда б
в выраженьях был я смелее —
Я бы назвал, не боясь,
Палатином великого неба.

Какую роль в жизни играли боги и различного рода культы? По мнению греков, судьбой человека руководят боги (Софокл). Греки делили всех богов на небесных или Олимпийских, земных и подземных. Когда боги в их представлении стали все более походить на людей, возникло стремление выстроить для них жилища. Уже в гомеровских поэмах встречаются упоминания богов. Их изображения вначале люди делали из дерева, а затем уже из камня. Простой люд считал, что все боги наделены сверхъестественной силой и в состоянии вершить чудеса. Павсаний рассказывает о чудесах, что свершались статуями Геракла в Эрифрах, Аполлона в Гилах, другими. Одной из самых почитаемых богинь в древности была Геката. Причина ее популярности в том, что в Древней Греции колдовство и ведовство были женскими сферами, а Геката – богиня, царствующая над привидениями и чудовищами. Считалось, что она пробирается в спальню счастливых матерей и крадет у них детей, чтобы затем напиться их крови, хотя она не чужда и сострадания. Считалось, что она могла помочь тем, кто потерял близких, найти возлюбленных в подземном царстве Аида (а в некоторых случаях даже вернуть их в реальный мир). Любовь и стремление овладеть чарами магии (и заодно мужчинами) особенно привлекали к ней дам.

Зевс

Плутарх пишет и о силе статуи Артемиды в ахейском городе Пеллене. Считалось, что статуи Артемиды в Спарте излечивают от подагры и кашля. И вообще деяния богов всячески персонифицировали и живописали. Говорили даже, что тела богов в ряде случаев обливались потом, копья в их руках дрожали, менялось выражение лица богов и т.д. На то, что эти чудеса воспринимались всерьез, что в них свято верили, указывает и такое любопытное свидетельство: эфесцы при осаде их города Крезом соединили стены города веревками с храмом Артемиды, чтобы таким вот хитрым способом доверить град защите почитаемой богини. Иногда статуи с целью удержания бога или богини на данном месте приковывали цепями. О разного рода реликвиях и предметах, якобы обладавших чудодейственной силой, тут и говорить не приходится. Вещи, камни, предметы, масла, кости – всё шло в ход. Понятно, что богам, храмам, жрецам приносились многочисленные дары: чаши, бокалы, лампы, светильники, ожерелья, браслеты, платья, статуи, картины, рельефы, золото и пр.

У. Блейк. Геката, или Три судьбы

Люди просят у богов то, чего нехватало или что хотели получить. Воды было мало. Реки и источники ценились высоко. К ним обращались с мольбой о плодородии и о рождении детей. Обычно без молитвы даже не переплывали реку. Посейдон был богом моря, коней и землетрясений. В Лаконии его называли «тот, кто ездит под землей». При первых признаках землетрясения ему пели гимны. Считалось, что это он ударом трезубца открыл источник воды на Афинском Акрополе, тогда как Пегас ударом копыта вызвал к жизни поэтический источник на горе Геликон (источник Гиппокрена). Боги являлись грекам в образе животных, с кем тесно связана жизнь земледельца и воина (бык и конь). Духами воды являлись кентавры и силены, воплощавшие мощь природы. К этой же группе богов могут быть отнесены сатиры и нимфы, перешедшие затем в культуру и искусство. Первые божества выглядели довольно грубо. Скульпторам потребовалось время и мастерство для создания их гениальных образов – статуй Афины-Девы и Зевса Олимпийского (работы Фидия).

Посейдон

Артемида Версальская

По словам Страбона, у устья реки Алфей в цветущих долинах встречались святилища Посейдона, а также немало святилищ Артемид, Афродит или нимф. Поэт и ученый Каллимах (310—240 гг. до н.э.), деятель александрийского Мусея, создатель знаменитых «Каллимаховых таблиц» (120 книг), писал об Артемиде:

Артемиду, кого не к добру
воспевать песнопевцу,
Мы воспоем, возлюбившую лук,
и охоты, и травли,
И хоровод круговой, и пляски
на горных высотах;
Петь же начнем от времен,
когда еще девочкой малой,
Сидя на отчих коленях, она
лепетала умильно:
«Папенька, ты подари мне дар
вековечного детства,
Много имен подари, чтобы Феб
не спорил со мною!
Дай мне стрелы и лук – или нет,
отец, не пекися
Ты о луке и стрелах; скуют мне
проворно киклопы
Множество стрел, и гибкою
лук наделят тетивою.
Ты же мне светочи даруй
в удел и хитон, до колена
Лишь доходящий, дабы нагнать
мне зверя лесного…
Жить на высях я буду, людей
города навещая
Только по зову рожающих жен,
что в пронзительных муках
Станут ко мне вопиять,
мне в удел сужденные первый
Мойрою; им я должна помогать
и нести избавленье,
Ибо не ведала мук, нося меня
и рождая,
Мать, но безбольно на свет
из родимой явила утробы.

«Гесиод и Гомер… впервые и установили для эллинов родословную богов, дали имена и прозвища, разделили между ними почести и круг деятельности и описали их образы», – отмечал Геродот. Хотя греки и не знали страха перед смертными, но богов они все же опасались, стремясь всячески их умилостивить. Нередко к ним обращались с личными просьбами или с просьбами даровать победу. Ни один греческий полководец не начинал похода или битвы без обращения к божеству. Ни одно сколь-либо важное действо не совершалось без возложения на алтарь богов даров и благовоний. Греческому войску под Троей вожди внушают, что надо чтить богов, выполнять свои обещания, ибо, как сказано, «отец Зевс никогда не помог ни лжецам, ни нарушителям клятв». Они обращались к богине Афине Палладе, что являлась богиней победы и носила щит Зевса и его грозное оружие – перуны. В битве при Платее Павсаний отказывался вступить в бой из-за неблагоприятных знамений на небе (несмотря на то что персы атаковали его войско). Ксенофонт честно признался, что никогда бы не решился даже собрать воинов и подготовить к сражению, если бы увидел некий дурной знак, пусть и перед лицом угрожавшего голода.

Сцены из жизни богов-олимпийцев

Одним словом, ни у какого другого народа боги не сыграли столь заметной роли в формировании мировой литературы и искусства. Д. П. Шантепи де ля Соссей писал об этом так: «Как история религии освещает характер греческого народа, так наше предварительное знакомство с этим народом объясняет нам в свою очередь многие поразительные черты его религии. Так, мы знаем, что греки находили особенное удовольствие в преданиях и сказках, вообще во всякого рода рассказах, в которых живая фантазия получала желанную пищу и либо творила далее из услышанного, или же греки старались дополнить слышанное при помощи собирания новых сведений о собственном прошлом и о жизни других народов. Эпическая поэзия и историография греков выросли на почве этой склонности. Если присоединить к этому поэтические стремления, присущие грекам, как никакому другому народу, то станет понятно, каким образом миф, т. е. рассказ о божестве, то примыкая к преданию, то создаваясь процессом свободного поэтического творчества, мог так удивительно развиться в греческой религии. Для набожного грека эти мифы имели, может быть, гораздо меньше значения, чем жертвы, служение богам и священные празднества; но для нас неисчерпаемая сила мифического творчества, эта великая особенность греческой религии, остается тем, чего у других народов нельзя найти в такой степени, в особенности если обратить внимание на то, к какому единению религии и искусства привело это богатство мифов». В то же время о божествах греческой религии можно было бы сказать словами философа Протагора: мы не знаем о тех богах ничего достоверного и не можем сказать о них ничего истинного. Боги – бестелесные призраки.

Дж. Беллини. Пир богов

И тем не менее на каждом шагу встречаемся с их присутствием в виде идеи или образа. Греки поклонялись своим богам, наделяли их разного рода добродетелями. По мнению Платона, боги вовсе не лентяи, они заняты делом, наблюдая, так сказать, за общественным порядком среди людей на земле и состоянием Вселенной. Они держат «начало, конец и середину всего сущего». Платон в «Законах» отмечал, что бог должен быть мерой всех вещей, ибо он гораздо совершеннее человека. И тот, кто хочет быть любезен богу, должен уподобиться ему насколько это возможно. Устами афинянина философ рекомендует совершать жертвоприношения богам, общаться с ними путем молитв, приношений и всякого рода служений. И прежде всего следовало почитать Олимпийских богов и богов – охранителей государства.

 Возносящая гимны богам. Кипр. 300—280 гг. до н.э.

«Вслед за всеми этими богами разумный человек станет почитать священными обрядами гениев, а после них и героев. Затем следует священное почитание, согласно с законом, частных святилищ родовых богов и почитание тех родителей, что еще живы: ведь священная наша обязанность – выплатить им самые большие и настоятельные долги – главнейшие из всех повинностей; мы должны сознавать, что всё, чем мы обладаем и что имеем, принадлежит тем, кто нас родил и вскормил; потому-то и должно по мере сил предоставлять все это к их услугам: во-первых – наше имущество, затем – наше тело, наконец – нашу душу». Только так можно отплатить им добром за их заботливость, за муки родов, за те страдания, которые они претерпели ради нас, своих детей. Подчеркнем, что и родители (речь идет о достойных родителях) стоят у философа хотя и после богов, гениев и героев, но все же на первом месте. Тут же возникает тема: кто имеет право служить богам, а кто нет. Согласно идеальным воззрениям греков, только порядочный, чистый человек имел право на почитание богов. Дурному же человеку путь к сердцу богов закрыт был напрочь. «Поэтому служение богам со стороны нечестивых тщетно, со стороны же благочестивых – уместно и даже необходимо. Вот та цель, в которую мы должны метить» (Платон).

Герои греческих мифов

Конечно же, оба этих действующих лица совершенно непохожи. Богу – богово, человеку – человеково. По мнению Аристотеля, бог вообще не знает ни добра, ни зла: «…и, как зверю не свойственны ни порочность, ни добродетель, так не свойственны они и богу». Нам представляется в высшей степени знаменательным выведение греками бога за пределы человеческого круга, то есть за пределы наших мирских забот, хлопот, дел, волнений. Аристотель пишет: так же как редко бывает «божественным» человек, так же редко встречаются средь людей по-настоящему жестокие «звери». Те и другие – это отклонение от человеческого естества. В науке Аристотель отделяет то, что принадлежит богу (науку о божественном), от того, что собственно прежде всего необходимо человеку (науки о прочем). Божественная наука, может быть, и лучше, но зато все другие науки – куда «более необходимы».

Так что пусть уж боги остаются на небесах, в своем «золотом веке», живя, не зная забот, усталости, старости, вечно оставаясь молодыми. Пусть проводят себе время в веселых пирах, что находятся в ведении и под эгидой Талии, музы, управляющей желанием поесть и выпить (муза комедии). Пусть сопутствует им сладкая жизнь, которую увидел впервые попавший на Олимп Аполлон. Аполлон увидел картину пиршества, сопровождавшуюся болтовней, сплетнями и песнями. Музы воспевали бессмертные права богов на развеселую, а по сути суетную жизнь повес; при этом они оплакивали несчастных людей, что постоянно должны трудиться, подвержены болезням, не могут побороть старость и смертны. Батюшка Зевс тут же вручил ему кубок, наполненный пьянящим нектаром. Так имеют обыкновение у нас поступать забулдыги-отцы или схожие с ними матери, с детства приучающие их чад к вину. Дурной пример для подражания.

Плутон

Большим уважением у древних пользовались герои… Культ героя был почитаем. Кости Тесея и Ореста греки с почетом перенесли на родину. Во время серьезных сражений им молились, к ним обращались как к самым могущественным богам. Во время Марафонского сражения греки были уверены, чтоТесей восстал из земли, чтобы вместе со своим народом воевать против персов. В Греции была масса могил и святилищ неизвестных героев («вождей»). Греки считали, что их образы живут в памяти народной и даже являются им воочию. Мартин Нильссон сравнивал героев со святыми католической церкви, чьи останки считались особо драгоценными и были объектом поклонения. Греческие крестьяне почитали Деметру, богиню зерна (ее часто упоминает Гесиод). Многие были уверены, что благодаря ей Афины стали колыбелью земледелия, очагом цивилизации. Заметьте, земледелие всегда стояло на первом месте в табеле о рангах. Кстати, вспомним и о том, что богиня Деметра, Мать Зерна, на трижды вспаханном поле под паром соединилась с Иасионом, и от этого родился Плутос – бог богатства. В древности у греков богатством считалось не жалкое пошлое злато, а прежде всего запасы зерна, хлеб, которым весь год питались люди.

Так что Плутон – это лишь производное от слова «ploutos», что означает «тот, кто обладает богатством». Вероятно, когда на смену труженику и крестьянину пришли рабовладельцы и ростовщики, занявшие первые места иерархии, опошлившие само слово «труд» и благородное назначение труженика-земледельца, изменилась сама функция и роль Плутона (Аида). Тогда он стал властителем подземного царства мертвых, а тот, кто обладал богатством, стал все чаще ассоциироваться с известным ныне словом плут.

Ж.-О.-Д. Энгр. Сон Оссиана. 1812 г.

Показательна в этом смысле комедия Аристофана «Всадники», где выведены ведущие политики Греции, представленные как некие рабы, хотя и, разумеется, под вымышленными именами. В комедии они вели борьбу за благосклонность Демоса (это персонифицированный образ народа Афин). Болтая о демократии, один торгаш спорит с другим – продавец кож с колбасником. Так как колбасник оказался более изворотливым и наглым, его пророчества выглядели в глазах демоса гораздо более заманчивыми и обещающими. Вспомнился отчего-то один подлец из популярных редакторов, который уж больно ловко в прессе «размахивал колбасой», к месту и не к месту говоря о «сладкой колбасной жизни» народа России в «этой стране» в эпоху «демократии». Потом он, правда, предпочел сбежать за океан. Массы людей охотно встречали такого рода провидцев. Да и чему было удивляться, если того, кто станет победителем в споре соперничавших афинских политиков – Перикла и Фукидида, определил… баран (Плутарх). Публика (электорат) порой напоминает по сей день такого вот жертвенного барана. Вера в пророчества нужна была не только жрецам или провидцам, но и политикам. Лишь один метод предсказания не был подвергнут критике – сны… В сны верили все, и даже Аристотель рассуждал о божественной природе сновидений. Древние греки испытывали желание заглянуть в будущее.

Тема привлекала внимание ученых в более поздние времена. В XVIII веке известный шотландский философ Юм назвал веру «общим свойством человеческой природы». Вера и мифы оказались тесно связаны в сознании человека. В его представлении вера в божества есть род метки или печати Творца («образ или оттиск»). Для того этапа истории были естественны идолопоклонство и политеизм. Философ увидел в политеизме первобытную религию невинного человечества. Хотя порой язычник, поклоняющийся солнцу и дождю, ревностно и восторженно несший дары Нептуну или Юноне, куда искреннее в почитании Бога, нежели иной цивилизованный вор и циник, выкладывающий кучу банкнот на воздвижение храма Христа или синагоги. Юм, приводя примеры из обычаев древнеримских политеистов, испрашивающих поддержку и защиту в делах житейских у богов, отдает должное естественности их антропоморфных взглядов. Понятно в этой связи и то, почему идолопоклонники призывали Юнону во время бракосочетания, Люцину – при рождении, Посейдона – при выходе в море, Цереру – в надежде на получение богатого урожая, Меркурия – перед отправкой торгового каравана, Марса – перед решающей и трудной битвой и т.д. Это был, конечно, отнюдь не акт корысти, но признание естественного главенства природы.

Храм Посейдона (Нептуна) в Пестуме

Так вот и шло выстраивание связки Бог—Герой—Человек в ходе сложного и емкого процесса очеловечивания мифа. Уже в Древнем Египте бог, от которого должен был родиться наследник престола, являлся не в образе животного, как это было бы ранее, но в облике живого полубога, то есть фараона. К. Маркс говорил о том, что появление веры в богов отражает первую ступень в развитии человеческого сознания, весьма примитивный уровень мышления, ибо «для кого мир неразумен, кто поэтому сам неразумен, для того бог существует». Этого никак не скажешь ни о шумерах, ни о греках в особенности. У них боги наделены развитым разумом. Так же у египтян. Фараоны считались наполовину богами, наполовину людьми, т. е. богочеловеками. В дальнейшем мифы отражают не только часть культа божеств, но и определенные культурные представления людей. В первобытной культуре миф выступает как бы своеобразным эквивалентом духовной культуры и образования. Он – классический воспитатель. Египетские и иудейские мифы имели канонический набор требований. Никто в древности не избежал влияния мифа (от греч. mythos – повествование, басня, предание). Хотя отношение к нему в разные времена было различно. У Гесиода миф не только информатор, но он еще и носитель истины:

Эй, пастухи полевые, несчастные,
брюхо сплошное!
Много умеем мы лжи рассказать
за чистейшую правду.
Если, однако, хотим, то и правду
рассказывать можем!

Если Гесиод и даже Гекатей Милетский, старавшийся более трезво взглянуть на миф, говоря о «смехотворности» рассказов эллинов, все же еще отдают дань сказке в мифическом повествовании, то Пиндар в оде трезво говорит о Гомере: «Вымыслы его… некое несут величие; умение его обольщает нас, сказками сбивая с пути». Еврипид, признавая законность мистики и религии, также считал миф сказкой, что серьезно воспринимается разве что лишь легковерными детьми и глупцами. У него человек фактически полностью предоставлен сам себе и своим заботам. Геродот, сохраняя букву мифа, все ж старался приглушить сверхъестественную тональность мифов, стремясь вытеснить из истории богов, призраков и духов. Аристофан также открыто высмеивал чужих и своих богов. Знаменательна его комедия «Птицы», в которой боги вследствие постройки города лишились жертвоприношений и готовы ради куска пищи отказаться от управления миром. Он противопоставлял сказания мифа басням Эзопа. В баснях, считал он, хотя бы сокрыта поучительная истина для умных граждан. Поэтому Аристофан полагал необходимым сохранять веру в богов, ибо в них, считал он, нуждается само общество. Демокрит же воспринимал миф как химеру, что вылепливают иные люди. У Парменида и Эмпедокла миф – это знание, поучение, устное послание. Милетцы заимствуют из мифов понятийный материал и объяснительные схемы, где за стихией природы зачастую видны фигуры божества.

Пиры богов

Сложнее обстоит дело с философами. В отличие от историков, писателей, поэтов они чаще витают в эмпиреях, а раз так, – оказываются в вершинах, где традиционно «пребывают боги». Фалес, Анаксимандр или Анаксимен, судя по всему, нисколько не сомневались в существовании богов. И даже Демокрит, чья теория, казалось, допускала существование лишь атомов и пустот, но не оставляла места для богов, все же не отрицал возможности их наличия. Пифагор и Эмпедокл совмещали свои занятия философией с культовой деятельностью. Это не вызывает удивления, если учесть зависимость первых ученых от общественного мнения, преимущественно богоцентричного. Поэтому философу обычно приходится ходить в плаще теологии, что будет наблюдаться и впредь (и не суть важно, языческие, христианские или какие-то иные наступили времена). И все же скептицизм в отношении религии шаг за шагом пробивал себе дорогу с усилением рационального и естественно-научного взглядов на природу и окружающий мир. Особенно это заметно в воззрениях Ксенофана Колофонского (VI в. до н.э.). Тот сурово критикует даже великих аэдов (Гомера и Гесиода) за сочинение ими мифов, которые представляют «выдумку прежних времен». Критике подвергаются и многие аспекты их культовой практики. Он ставит под сомнение саму божествественность обитателей Олимпа. Ведь раз их так много, они уже не столь всемогущи, а следовательно, не будут обладать и истинной природой бога.

Юпитер

Иные даже считали Ксенофана чуть ли не первым монотеистом, «греческим Моисеем». Нас эта сторона его взглядов менее интересует (один бог или их много – не столь принципиально), нежели его трезво-скептический взгляд на саму природу религии. Она у него выглядит скорее как сомнительная догадка, хотя и важная и нужная для некоторых людей:

Истины точной никто не узрел
и никто не узнает
Из людей о богах и о всем,
что я только толкую:
Если кому и удастся вполне
сказать то, что сбылось,
Сам все равно не знает, во всем
лишь догадка бывает.

Однако уже ученик Платона, Аристотель, несколько умерил столь безусловное доверие к богам, как и к их способности по наведению порядка и обеспечению справедливости. Только в глубокой древности можно было верить в то, что «звезды являются богами и божественное охватывает всю природу». Слова эти отразили неверие в идею создания Вселенной каким бы то ни было богом. Боги служат отвлеченным примером служения или педагогическим примером, «чтобы убедить большинство и стать всеобщими законами и интересами». Аристотель сравнивает жизнь богов-олимпийцев и смертных только в плане этики или же образа жизни. Проблемы богов его мало волнуют, он более озабочен судьбой людей. Аристотель говорит: «Подведем окончательный итог: всё, что касается деятельности, кажется нам мелочным и недостойным богов. Тем не менее все единодушно думают, что они живут, а не погружены в сон, как Эндимион. Но если мы отнимем у живого существа способность действовать или, более того, творить, то что останется за пределами созерцания? Следовательно, деятельность бога, которая увлекает его своим блаженством, не может быть никакой другой, кроме созерцательной».

Гуго ван дер Гус. Грехопадение. 1775 г.

А это означает одно: бог, будь то сам Зевс, – это простой наблюдатель за всем тем, что происходит, он ни во что не вмешивается (как «голубые каски»), выказывая полнейшее равнодушие к заботам смертных. Одним словом, у богов своя жизнь, а у людей – своя. «Дело бога – бессмертие, т. е. вечная жизнь». Дело же человека – короткая жизнь, прожитая так, как он сам сумеет ее организовать и воплотить. Поэтому люди, которым вздумалось бы уподобиться богам, выглядели бы крайне странно, даже если они окажутся добродетельными. Гомер говорит устами Приама о Гекторе, в частности, о его добродетели: «Так, не смертного мужа казался он сыном, но бога!»

Храм Зевса в Олимпии и фигура Зевса

Наибольшую известность среди людей науки получило высказывание софиста Протагора Абдерского из его трактата «О богах» (увы, не сохранившегося), где он писал дословно так: «О богах я не могу знать, есть ли они, нет ли их и каковы они, потому что слишком многое препятствует такому знанию, – и вопрос темен, и людская жизнь коротка». Великий агностик разделил веру и знание, не покушаясь, однако, и на прерогативы божества. Скорее всего, Протагор был представителем «просвещенной религиозности», как Перикл или же Сократ. О роли божеств в жизни человека писали Гераклит, Гиппон из Регия и Диоген Аполлонийский. Последние двое первыми в античном мире обрели репутацию ярых «безбожников». Позже о роли «греков-безбожников» прекрасно скажет Тит Лукреций Кар в поэме:

В те времена, как у всех
на глазах безобразно влачилась
Жизнь людей на земле под
религии тягостным гнетом,
С областей неба главу являвшей,
взирая оттуда
Ликом ужасным своим
на смертных, поверженных долу,
Эллин впервые один осмелился
смертные взоры
Против нее обратить
и отважился выступить против.
И ни молва о богах, ни молньи,
ни рокотом грозным
Небо его запугать не могли, но,
напротив, сильнее
Духа решимость его побуждали
к тому, чтобы крепкий
Врат природы затвор он первый
сломить устремился.
Силою духа живой одержал
он победу, и вышел
Он далеко за предел ограды
огненной мира,
По безграничным пройдя своей
мыслью и духом пространствам.

Между мифологиями Греции и стран Древнего Востока, и их героями безусловно прослеживается тесная связь. Прометея порой сравнивают с карийским культурным героем Паламедом, который по воле богини изобрел искусства и ремесла и научил им людей, а также ставят в ряд с вавилонским богом Эа. Тот уверял, что создал из крови совершенного человека Кингу, тогда как мать-богиня Ауру создала из глины менее совершенное существо. Эта параллель напомнила героев эпоса о Гильгамеше (Гильгамеша и Энкиду). Вот и персонажи санскритского эпоса «Бхагавата Пурана» в какой-то мере могут считаться прототипом Прометея и Эпиметея. Греки первыми и обожествили человека… Таковым стал спартанец Лисандр. Они обожествили его еще при жизни, воздвигнув ему на его родном острове алтарь. «Тогда-то Лисандр, пользовавшийся такой властью, какой не имел до него ни один из греков, стал проявлять заносчивость и самонадеянность, не соответствующие даже его власти. Дурид рассказывает, что ему первому среди греков города стали воздвигать алтари и приносить жертвы как богу и он был первым, в честь кого стали петь пэаны… Самосцы постановили, чтобы праздник, справляющийся у них, назывался лисандриями». С легкой руки самосцев все больше смертных высказывали желание сравняться с богами (к примеру, Клеарх, тиран Гераклеи, провозгласил себя сыном бога).

К. Джаквинто. Битва архангела с восставшим Нимвродом

Но вернемся к религиозным представлениям греков. Все же они почитали своих богов и делали из них предмет поклонения и объект мифологии. В отличие от богов египтян и семитов боги у греков выступали покровителями не каких-то отдельных племен, но скорее разных видов профессиональной деятельности людей… Элейцы боготворили Алфея, бога орошения, аркадцы поклонялись местному божеству стад и пастбищ – Пану. Почитались и деревья (дуб посвящался Зевсу, масличное дерево – Афине). Весьма важную роль играло и лавровое дерево в Темпейской долине, с которого брались венки для победителей на пифийских играх, священное дерево на Родосе и т. д. В качестве объектов культа выступали священные камни и чурбаны. На холме Ареса в Афинах находились два известных камня, на которые во время процесса приходили истец и ответчик (камень высокомерия и камень бесстыдства). Нередко в роли священных богов выступали и животные (змея, бык, лошадь, сова, волк, мыши и т. п.). Известно, что Зевс приближался к своим возлюбленным в виде быка, лебедя и муравья. Дионис превращался во льва, а Аполлон – в дельфина.

Б. Э. Мурильо. Поклонение пастухов младенцу Христу. 1650—1655 гг.

В то же время греков нельзя назвать религиозными людьми в современном смысле слова. Их божества – это скорее персонажи сказки, мифа или поверия, и не более. А.С. Хомяков подметил эту особенность греческого мировоззрения. Он писал: «При стольких памятниках просвещения, при стольких остатках поэзии, единственной в мире, и философии, не уступающей ни Индустану, ни Германии, замечательно в эллинской словесности отсутствие книг религиозных и даже молитв. Индия и Иран оставили нам полные собрания законов божественных; Финикия, Египет и Ассирия имели свои таинственные книги, о которых свидетельствуют сами писатели греческие. Греция же и не чувствовала нужды знать, чему она верила и чему нет, и даже верила ли чему-нибудь. Поэты слагали праздничные песни и гимны во славу богов народных, точно так же как стихи в похвалу героев-победителей на поле битвы, или кучеров да бойцов, торжествовавших на играх Олимпийских; но ни одно теплое слово, ни одно желание надземного блага, ни одна молитва сердечная, как у евреев, или умственная, как у брахманов, не вырвалась из души эллина. В значении религиозном Греция и Рим ниже самого Китая… Кое-где на границах Эллады, на прибрежье ее морей и на островах, к которым приставали гости восточные, произносились шепотом слова таинственные и совершались обряды, не доступные праздному любопытству народа, но вся эта таинственность оставалась чуждою собственно эллинской жизни, светлой, веселой, наслаждающейся миром, признающей его как факт и не заботящейся об идее… Но про всё это (религиозные системы и божества остального мира. – В. М.) Греция не хотела знать. Не трогай наших богов, потому именно что они гнилы; не говори о невидимом, потому что оно потревожит тихую стройность видимого мира: вот правило Эллады, вот закон условный, который налил смертную чашу одному философу (Сократу. – В. М.), изгонял других и грозил каменьями богоизбранным головам Эсхила и Софокла. Религиозное равнодушие далеко от терпимости. Политеизм (многобожие) готов был принять всех богов, но жестоко ополчался против Одного Бога: это понятно». Религия греков – красота.

Джованни Бонацца. это понятно». Севилла Дельфийская. Летний сад

Однако надо заметить, что наряду с прочной традицией уважения и преклонения перед богами возникла другая тенденция – имели место и критические настроения. Когда положение Афин и Спарты, других полисов поколебалось, а в жизни греков стало больше бед, трагедий и неприятных сюрпризов, вера в богов пошатнулась. В немалой степени этому способствовали софисты и атеисты, да и вообще здравые философы, писатели, высмеивавшие, подобно Аристофану, глупость и чрезмерную набожность. Вместе с тем в эпоху участившихся войн возросла роль оракулов и пифий. Наступила золотая пора для проходимцев и ловких жуликов. Роль их с успехом выполняли разного рода маги, жрицы (ныне им подобны политологи и социологи из различных центров и институтов, часто говорящие властям лишь то, что те пожелают услышать).

Андокид. Краснофигурная амфора. «Геракл и Афина»

Примеры подобного рода приводит во множестве все тот же М. Нильссон в книге «Греческая народная религия», говоря, что, поскольку войны, голод и болезни стали в Греции частым явлением, «провидцы сновали повсюду и готовы были услужить любому, кто мог заплатить». Любопытны и такие факты. Провидцы были из слаборазвитых провинций Греции. Надо сказать, что и их клиентами в основном были, как говорится, недалекие люди.

Дельфийский оракул

Греческая толпа тем не менее охотно прислушивалась к разного рода оракулам, магам, пифиям, сивиллам. Это похоже на некий повсеместный закон. Общество, не надеящееся на свой разум и собственные знания, тотчас же обрастает громадным количеством прорицателей и магов… Правда, профессор Масперо, чей гений столь блистательно проявил себя и в египтологии (его двухтомник «Etudes de mythologie» по праву считается классикой), резонно замечает, что в слово магия в применении к древности не следует вкладывать тот уничижительный смысл, который неизбежно возникает при проекции оного в современность. Скажем, в Греции пифия считалась прямым медиумом (орудием) Аполлона. Впервые слово это отслеживается в трудах Геродота. Полагают, что вначале пророками выступали мужчины, а со второй половины VIII века до н.э. – женщины. Вообще же у греков было заведено, что богам обычно прислуживали мужчины. На Востоке, в Малой Азии, эта роль отводилась женщинам. Преклонявшиеся перед красотой греки вначале нарекли было пифией юную прекрасную деву. В Дельфийском храме работало до 3 пифий одновременно (одни пророчествовали, другие отдыхали). Выяснилось, что работа небезопасна для красивых девушек. Во время подробной консультации один из юношей (Эхекратид из Фессалии) влюбился в прелестную пифию и похитил ее… Греки сочли, что для сохранения нравственности удобнее выбирать из 50-летних, обряжая их в одежды дев. За внешними атрибутами этого явления скрываются серьезные общественные задачи. Несомненна не только религиозная, но и социальная значимость Дельф.

Аполлон и Артемида и «Пуп Земли» (Дельфы)

Оракулы являлись регулирующим механизмом, который давал общине удобную возможность, используя санкцию божества, решать сложные и спорные вопросы бытия. Основное назначение оракула в том, что его пророчества становились часто руководством к действию. Обращение к воле богов возникало всякий раз, когда являлась необходимость справиться с бедами, вызванными природной стихией, неурожаем, бедствием. Особенно заметна роль прорицателей в смутную эпоху, в эпоху архаики Древней Греции. Как пишет О. Кулишова, и в последующие времена Дельфы активно вмешивались в политическую жизнь греческих полисов, появляясь на сцене каждый раз в самые трудные, можно даже сказать критические моменты греческой истории, связанные с междоусобными войнами, выведением колоний, принятием новых законов, государственными решениями или переворотами. Кроме того, разумеется, храмовые центры, подобные Дельфийскому, играли чрезвычайно важную роль хранителей традиционной мудрости, накопленного опыта, равно как и сокровищ и капитала. Оракулы играли важную роль в политической борьбе между крупнейшими греческими полисами – Афинами и Спартой. Вспомним, как Ликург отправился в Дельфы, где, принеся жертву богу, вопросил оракула и тот дал ему ответ, что божество обещает даровать спартанцам порядки несравненно лучшие, чем в остальных государствах. Говорят, что когда отец Пифагора, Мнесарх-самосец, вместе с молодой женой, ожидавшей ребенка, оказался во время своей торговой поездки в Дельфах, он вопрошал оракула о будущем плавании в Финикию. И пифия ему предсказала, что жена разродится сыном, который станет известен своей мудростью, принеся роду людскому «величайшую пользу на все времена». Тогда-то Мнесарх и дал жене имя Пифаида в честь дельфийской пророчицы Пифии и, преисполненный радости, вернулся на Самос. Отголоски влияния оракулов сегодня можно видеть в прогнозах многочисленных социологов, политологов, магов и предсказателей.

Философия, не признаваясь в том (как обуреваемая страстью женщина, желающая согрешить и не решающаяся отдаться), на каждом шагу грешит мифотворчеством. Как заметил еще греческий философ Аристотель, «тот, кто любит мифы, есть в некотором смысле философ, ибо миф создается на основе удивительного». Мы с вами, хотя бы в одном лишь XX веке, уже становились свидетелями создания множества мифов. Похоже, мифы и легенды были нужны всем. Они тот кислород, без которого невозможны как творчество, так и сама жизнь. Ими пользуются все – Геродот, Овидий, Лукиан…

Вопрошание Дельфийского оракула

Без мифов немыслима и сама история. «Как предполагается, греческая и римская мифология показывает нам, каким образом человечество мыслило и ощущало себя многие и многие века тому назад. …исследуя мифологические картины, мы можем проследить путь от современного, цивилизованного человека, столь далекого от природы, к человеку, который жил в тесном с ней взаимодействии; а самый большой интерес в мифах представляет для нас то, что они переносят нас в то время, когда – в отличие от современности – мир был еще молод и человек жил в непосредственной связи с землей, ее деревьями и озерами, ее цветами и холмами… Воображение человека было на удивление живым и не сдерживалось рассудком, так что в лесу любой из людей мог увидеть за деревьями пробегающую мимо нимфу или, нагнувшись к прозрачному водоему, разглядеть в его глубинах лицо наяды». Он мог увидеть «встающего из моря Протея, услышать Тритона, звонко трубящего в рог». Философ-циник Саллюстий как-то сказал: мифы нужны поэтам для вдохновения, философам, коих боги просвещают, для разумения, церковникам и распорядителям религиозных церемоний, всем, кто изрекает пророчества, для завлечения верующих на моления и заклания. Мифы являются также носителями неких тайн и имеют свою особую, присущую им энергетику. Древняя философия и медицина порой включали мифы в свои предписания как лекарства – из-за того наслаждения, которым они наполняют душу слушателей. Говорят, знаменитый врач древности (Федор Присканий) то ли по психологическим соображениям, то ли в силу опыта врача, якобы даже прописывал чтение мифов некоторым из своих больных. В эстетическом отношении греки были народом довольно развитым. Их уже перестали удовлетворять грубые идолы, большие камни или столбы типа герм (с головой Гермеса), которые оставались основными произведениями искусств в течение многих веков. Небо или светила не давали должного выхода их чувствам.

Пилигрим в Дельфах. Куда идешь, Одиссей?

Они хотели прийти к божеству и поклониться ему, увидеть в нем нечто близкое. «Те, у кого хорошая память, – писал Максим Тирский, – и кому достаточно поднять глаза к небу, чтобы ощутить присутствие богов, возможно, и не нуждаются в статуях; но таких мало, и вам едва удастся найти среди многочисленной толпы человека, который смог бы воспринять божественную идею безо всякой помощи». Искусство стало выступать транслятором божественной воли, что естественно: как говорил Фидий, если мы и придаем богам человеческое обличие, то это потому, что «мы о них ничего не знаем». Но отсюда оставался лишь один шаг до того, чтобы называть бронзовые и каменные статуи и рисунки богами (в честь все тех же богов).

С. Вуэ. Похищение Европы. Фрагмент. 1690 г.

Мифы имеют различную прописку. Однако главной «метрополией мифов» стал Пелопоннес. На территории вдвое меньшей, чем вся остальная Греция, в древности создано было огромное количество мифов, преданий. Что явилось тому причиной? Раскопки показали, что тут находилось большое число политически важных центров, стратегически и экономически привлекательных для населения. Пелопоннес во II тысячелетии до н.э. стал главным «средоточием культуры, по сравнению с которым Аттика с Афинами были захолустьем». Тут расположены десятки небольших царств, и они вели активную политическую деятельность. Имея богатую и длительную историю, правители этих мини-государств были полны гордости и имели основания для отстаивания своих законных интересов. Представляется, что дорийское завоевание стало прелюдией к долгой и трагической истории противоборства народов. Мифы Пелопоннеса достаточно отчетливо рисуют этническую картину, согласно которой ахейцам на полуострове предшествовало местное население – пеласги, лелеги и кавконы. Нам неизвестно, смешалось ли оно с ахейцами или было ими порабощено; так же как мы не можем в точности сказать и о том, каков был вклад догреческих обитателей Пелопоннеса в формировании религии и мифологии этих пришельцев.

Нижним рубежом героической истории древнейших царств региона, видимо, стала катастрофа, которую сами греки называли «возвращением Гераклидов», а ученые нового времени – «дорийским завоеванием». Каковы бы ни были причины этого бедствия – вторжение одних дорийцев или переселение на эти земли множества северных народов, вовлекших в неудержимое движение и самих дорийцев; вырубка лесов с последующим высыханием рек; эпидемии; восстания порабощенного населения, – результаты оказались плачевны: разрушение дворцов, обезлюдение Пелопоннеса, забвение письменности и других культурных достижений микенского времени. Три столетия, следующие за этой катастрофой, сопоставимой лишь с падением античной цивилизации тысячу семьсот лет спустя, называются «темными». Кажется, именно в это время знания греков о своем прошлом обволакиваются фантазиями и становятся мифами. Создается впечатление, что мифы обладают какой-то таинственной властью над живущими людьми, создавая ткань новых событий.

Лисипп. Отдыхающий Гермес

Так, знакомясь с мифом о Европе, мы бы сегодня обратили внимание уже не на ее традиционный образ (финикийской царевны, дочери Агенора, царя Сидона), но на смысловое значение ее имени. Имя Европы Гесихий толкует в смысле «темноты», а Еврипид употребил в отношении нее выражение: «черная (eyropon) бездна камня». Античная литература («от Гомера до Нонна»), история в лице Геродота, литература, искусство отдали дань ее образу. Но кого рождает Европа от своего брака с Зевсом? Нет, не слуг жизни и знаний, а судей, заправил царства мрачной Смерти – Миноса, Радаманта, Сарпедона. Вот и с нынешней Европой происходит печальная метаморфоза. Ее белоснежный покров все чаще обрызган кровью. Ею овладел страх, как в эпоху Горация:

Так Европа, стан белоснежный
вверив
Хитрому быку, – среди чуд кишащих
Моря, средь угроз, побледнела
в страхе,
Хоть и отважна…

Как же относиться к мифотворчеству – как ко злу или благу? Спор давний. Раннее христианство (о котором речь шла выше) частично пыталось ответить на вопрос, ломая голову: «Что делать с языческим наследием?» В памятнике «Апостольские постановления» содержится призыв «удалиться от всех языческих книг» (III—IV вв. н.э.). В «Излечении языческих недугов» Феодорит Киррский предлагал и способы преодоления языческих «болезней»… Но уже в прошлом увидим, как апостол Пётр, вначале согласившийся с мнением о порочности мифа при воспитании юношества («Неразумно преподавать детям то, что может развратить их воображение»), в итоге склонился к его поддержке. Хотя и в дальнейшем острый идеологический спор по этой проблеме не утихал. Люди стали понимать, что важнее сугубо внешних форм то ценное, что сокрыто в древней мифологии (под покровом вымыслов). Поэтому, поразмыслив, Пётр все же говорит: «Полезно и разумно воспользоваться знаниями и искусствами, которые составляли предмет изучения в детстве» (то есть в детстве человечества). Ныне же, по мере освобождения от религиозного фанатизма с дальнейшим прогрессом культуры, пробивает дорогу и чувство справедливой признательности.

Франц Янгер. Амфитрион и Алкмена. XVII век

Ведь мифы готовы удовлетворить многие самые наивные, призрачные и смутные надежды, излечить нас от тоски, вызванной несовершенством бытия. А.Ф. Лосев в «Истории античной эстетики» писал, что в разговоре об античности шагу нельзя ступить без мифологии, которая представляет собой символизм, мистерию или магию. Вся античность – одна сплошная мифология. Глубокий знаток античной философии прав, считая, что мифология оказывала на человека того времени столь сильное воздействие лишь потому, что в ней действуют яркие личности и герои.

В прошлом всё, что окружало человека, – светила, явления природы, дом, подвиги, битвы, – всё несло отпечаток действий богов… Мифология проникала в глубины массового сознания. Мы не говорим о таких известных богах-профессионалах как Марс (Арес) – бог войны, или Танатос (Танат) – бог смерти, Плутон (Аид) – хозяин царства мертвых. Крестьяне вспоминают Деметру (Цереру), богиню плодородия; купцы или финансисты обращаются к Гермесу (Меркурию), покровителю торговли, посылающему им богатство, непревзойденного в хитрости, обмане и даже, увы, в воровстве; обольстители женщин ломают голову над тем, как бы ловчее повторить трюк сластолюбца-Париса, похитившего прекрасную Елену; пьяницы взывают к Дионису (Вакху), опутывающему жертву сладостно-губительными виноградными лозами. Когда жены упрекают мужей в неверности, те приводят пример прекрасной Алкмены. Как гласит миф, к жене Амфитриона Алкмене, пока тот воевал (иначе говоря, находился в служебной командировке), явился в обличье мужа Зевс. Уверив ее, что он и есть родной муженек, провел с ней горячую ночь, которая длилась, как три обычных ночи. А чтобы никто не помешал его страсти, Зевс приказал Гермесу затушить солнечные огни, даже луну заставил двигаться медленнее, а человечество вынудил спать крепким сном, дабы то ничего не заподозрило. Так всесильный бог подготовил почву для их страстного любовного совокупления. Жена Амфитриона Алкмена с удовольствием отдавалась Зевсу все тридцать шесть часов. Вернувшийся домой победитель Амфитрион был очень удивлен тому, что жена встретила его без особого восторга. А результатом этого любовного обмана со стороны Зевса стало появление на свет могучего Геракла. Правда, после этого Амфитрион почему-то уж не касался своей жены Алкмены. Однако нам смертным, если мы хотим сохранить семью, вовсе не обязательно обращаться к прорицателям и узнавать всю правду.

Греческие мифы представлены во многих ярких и талантливых трудах, начиная с Гелланика Лесбосского, обобщившего мифы Аттики, Аргоса, Беотии, Крита и т.д. Отражая объективность бытия, мифы доносят до нас аромат того времени, когда были созданы, дают возможность лучше, глубже понять общество и мировоззрение тех людей, понять то, как мифология «была связана с умственными и жизненными интересами тогдашнего общества и человека». В то же время мифы представляют собой важнейший историко-архивный памятник, где можно отыскать массу ценных вещей, помогающих прояснить эволюцию культуры. Потому для изучения мифологии нужны коллективные усилия ученых – от историков и философов до социологов и религиоведов… Английский ученый и поэт Р. Грейвс выразил эту мысль в присущей ему образной манере: «Наука о мифах должна начинаться с изучения археологии, истории и сравнительного религиеведения, а не в приемной психиатра». Говоря иначе, эта наука должна бы получить покровительство самого бога Аполлона, который в классическую эпоху являлся покровителем музыки, поэзии, философии, математики, естественных наук.

Тантал, убивший своего сына Пелопса и проклятый богами

Ценнейшее свойство мифов греков и то, что они – калька с исторических фактов… Тахо-Годи и Лосев в «Греческой культуре в мифах, символах и терминах» пишут: «Властители Микен, Аргоса и Фив, мыслившие себя потомками богов, истребляли друг друга, питая честолюбивые замыслы, не щадя даже ближайших сородичей. Лишь проклятием, наложенным богами на дерзко возгордившихся героев, могли объяснить современники, доверяя (своему) мифологическому сознанию, такой упадок нравов и такую неразборчивость в средствах. Известны мрачные истории царственных домов Атридов, Тантала (Микены), Кадмидов и Лабжакидов (Фивы), Алкмеонидов (Аргос)». Мифы являются отражением их жестокой истории и полны, если угодно, даже какого-то извращенного садизма. Посудите сами: Тантал кормит богов телом зарезанного им сына, Фиест совращает жену Атрея Аэропу, подсылая к брату убийц и т.д.

Атрей в свою очередь, пригласив брата на пир, угощает его лакомым блюдом, изготовленным из умерщвленных им малых сыновей Фиеста. Отсюда выражения – «муки Тантала», как и «Фиестов пир». Хотя сама жизнь рождает мифы о героях, чей род был проклят богами за их страшные преступления. Так перед походом к Трое царь Агамемнон приносит в жертву собственную дочь, затем убивают его, вернувшегося домой с победой. По совету Афины царь Кадм посеял в землю зубы дракона, из которого появились вооруженные люди, так называемые «спарты» – «посеянные». В борьбе друг с другом они почти все погибли. Не так ли и мы, разрешив любые средства обретения богатств, фактически посеяли «зубы дракона» и обрекли себя?!

Медея, убивающая своих детей

Перелистайте страницы из «Мифов» Гигина, где он сообщает имена тех, кто кого убивал из родных и близких. Кто убил своего отца? Эдип – Лая, Телегон – Одиссея, Алфемен – Катрея. Кто убил свою мать? Орест и Алкмеон. Кто убил своих братьев? Полиник и Этеокл друг друга, От и Эфиальт друг друга, Медея – Апсирта, Пелей и Теламон – Фока, Тидей – Оления, Терей – Дрианта, Ромул – Рема, Ликаон – Никтима и т.д. Какие отцы убили своих сыновей? Геракл – сыновей от Мегары, Афаман – Леарха, Ликург – Дрианта, Тантал – Пелопса, Тесей – Ипполита, Алкафой – Каллиполида, Меандр – Архелая. Какие отцы убили своих дочерей? Агамемнон – Ифигению, Каллисфен – свою дочь, хотя и ради спасения родины, Климен – Гарпалику, Гиакинф – Антеиду, Эрехфей – Хтонию, Керкион – Алопу, Эол – Кангаку. Какие матери убили их сыновей? Медея – Мермера и Ферета, своих сыновей от Ясона, Прокна – Итиса, Ино – Меликерта, Алфея – Мелеагра, Фемисто – Сфинция, Орхомена, Эола, Тиро – двух своих сыновей от Сизифа, Агава – Пенфея и т.д. Ну и наконец, кто убил своего мужа? Клитемнестра – Агамемнона, Елена – Деифоба, сына Приама (стала причиной его смерти), Агава – Ликотерса, Деянира – Геркулеса, сына Юпитера, Илиона – Полимнестора, царя фракийцев, Семирамида – царя Вавилонии Нина. Сюда добавим известные случаи массового мужеубийства – Данаидами и женщинами Лемноса. Сколько убили жен? Пеласги с Лемноса убили всех своих жен, похищенных ими из Аттики, Геркулес – Мегару (в безумии), Тесей – амазонку Антиопу, Кефал – Прокриду. Не счесть покончивших с собой из-за любви или по какой-либо иной причине, как и числа убитых своих же родственников.

Микеланджело. Три парки

Но предположим, что мы прошли свой жизненный путь до конца. Нас уже поджидает Аид (Плутон) на мрачных полях смерти, заросших бледными цветами асфодела, дикого тюльпана. Сколь бы мы ни открещивались от мифа, как бы его ни презирали, в массовом сознании у мифа по-прежнему немало поклонников. Не зря Шеллинг считал мифологию единственно возможным способом выражения народного сознания. Художники и поэты, скульпторы и музыканты разных времен и народов шагу не могли ступить без обращения к ним… Юпитер стал героем творений Фидия, Веронезе и Рубенса. Парки (мойры) нашли отражение у Гомера и Микеланджело. Образ Аполлона предстает с картин Мантеньи, Рафаэля, Джулио Романо. Ясон, возглавивший поход аргонавтов за «золотым руно», прославлен скульптуром Торвальдсеном и т.д. Миф о Прометее служил материалом Эсхилу для трех трагедий, источником множества картин и скульптур. Афина предстает на полотнах ряда художников как высшее воплощение мудрости (Б. Спрангер «Минерва побеждает невежество») и т.д. и т.п.

Пракситель. Афродита Книдская

Некоторые утверждают, что миф является отрывком из пережитой в далеком прошлом духовной жизни народов (К. Абрахам). Как вы помните, Зигмунд Фрейд во «Введении в психоанализ» писал о существовании в человеке «остатков дневных впечатлений», которые затем всплывают в его снах. Так вот, по аналогии с этим, как я полагаю, правомочно было бы говорить об «остатках вековых впечатлений», которые живут в мозгу человека, находя выходы в реальных мыслях и образах… В противном случае как тогда объяснить, что и поныне мифология, Его Величество Миф sub specie aeterni (с точки зрения вечности) присутствует в книгах Гоголя и Гофмана, Т. Манна и Джойса, Брюсова и Гумилева, Цветаевой, Мандельштама и А. Лосева.

Мифология греков и римлян восхитительна еще и тем, что дает нам богатейший историко-художественный материал. С его помощью можно дорисовывать картины современного мира и доходчиво объяснять там, где обычный язык бессилен. Этому способствует антропоморфизм греческой религии. Ведь их боги похожи на людей. Таким образом, вся мифология – это сосуд, наполненный поэтическим нектаром, дивный рог изобилия, палитра красок, которые никогда не меркнут. Но быть может, самое важным является то, что в мифах, как в ряде драгоценных пород, сокрыто то, что дороже золота и алмазов – крупицы некой вневременной исторической правды.

Превратное представление о мифе как синониме косности и отсталости досталось нам еще от XVIII века, когда наука вытеснила религию с Олимпа мировоззрений (а с ней и мифологию). Это тем более удивительно, что интеллигенция и шагу не может ступить без опоры на миф. Мы уже говорили о значении мифа при формировании «кухни творчества». Но труды мировых авторитетов (Гутри, Моргана, Корнфорда, Малиновского, Лосева, Элиаде, Риверса, Грейвса) минуют массы. Народы чаще и охотнее обращаются к мифу. «Мы ведем нашу родословную от Рима», – повторяли румынские интеллигенты в XVIII—XIX веках. Англичане до сих пор благоговейно и трепетно относятся к мифам, а заодно и к останкам римской культуры в стране. Венгры находят подтверждение древности и благородности племени мадьяр в мифе о Гуноре и Магоре, в героической саге об Арпаде. В XX веке миф о легендарных арийских предках околдовал и значительную часть Германии. Словно кролик пред пастью удава, та покорно и охотно воспримет идею арийского превосходства. Дань римскому очарованию, «римскому колдовству» отдали и многие поколения наших российских мыслителей, о чем мы расскажем в других книгах, но уже в иной связи.

Дж. М. Стэдвик. Золотая ветвь (мойры за работой). Ок. 1890 г.

Разумеется, можно долго спорить о полезности или ненужности и опасности мифа как социального инструмента, как опорной конструкции всей цивилизации. Так, В. Виндельбанд веско заметил, что у греков историческая иллюзия поместила образ своей идеальной тоски не в будущее, а в прошлое. Но согласитесь, по крайне мере этот идеальный образ у них все же был. А у нас? Прошлое высмеяно и оплевано, настоящее – алчно и бездуховно, будущее – зыбко и неопределенно. «Измельчало слово, износилось и свелось к словесной чепухе» (С. Н. Дмитриев). Мы потеряли не только вкус к мифу как к художественному образцу, но и к тому, что составляет главный смысл и содержание культуры – к героике… Этнограф Б. Малиновский писал: «Так же как наша священная история живет в наших обрядах, в нашей этике, управляет нашей верой и контролирует наше поведение, так действует миф и с точки зрения примитивного человека». С последним утверждением можно было бы и поспорить. Разве знание мифологии античности или современности, ее великих героев, легенд указывает на примитивность народов? Скорее уж более примитивной выглядит нынешняя «культура». Удивительно верно незримый спор времен, мировоззрений и культур отражает известное стихотворение поэта Шиллера – «Боги Греции»:

В дни, когда вы светлый мир учили
Безмятежной поступи весны,
Над блаженным племенем царили
Властелины сказочной страны, —
Ах, счастливой верою владея,
Жизнь была совсем, совсем иной
В дни, когда цветами, Киферея,
Храм увенчивали твой!
В дни, когда покров воображенья
Вдохновенно правду облекал,
Жизнь струилась полнотой творенья,
И бездушный камень ощущал.
Благородней этот мир казался,
И любовь к нему была жива;
Вещим взорам всюду открывался
След священный божества…

Дети XXI века, мы, часто даже не задумываясь, оперируем в повседневной жизни законами и образами древней мифологии. Вдумайтесь… Разве мы с вами не в руках Мойр, вытягивающих жизненный жребий и определяющих не глядя и слепо сроки нашей жизни? Разве не обращаем наш преисполненный надежды взор к Фортуне, богине счастья и благоденствия? Разве, в тайне от окружающих, мы не уповаем на милость Геры (Юноны), покровительствующей браку, охраняющей святость и нерушимость брачных союзов? Или же, доведенные порой до отчаяния причудами некогда любимой, а ныне остро ненавидимой супруги, не умоляем ту же Геру союз сей расторгнуть как можно скорее? Разве, войдя в возраст возмужания, неистово и страстно не призываем прекрасную и ветреную Афродиту (Венеру), богиню любви, с ее неразлучным спутником Гименеем, заставляющую взволнованно биться наши сердца, богиню, чьей власти не смогли противостоять даже боги? Когда же пришла пора возлюбить науку, молодежь, покинувшую стены учебных заведений (ту, что все же на это решилась), сопровождает одна из наиболее почитаемых богинь древности – Афина (Минерва), дающая мудрость и знания, обучающая людей искусствам и ремеслам. И разве мы, сталкиваясь с жизненными трудностями, пытаясь разрешить сложнейшие вопросы бытия, не ощущаем себя в положении Эдипа, который должен разрешить загадку Сфинкса и лишь в этом случае может рассчитывать на достойную жизнь и счастье?

Ж.-О.-Ж. Энгр. Эдип и Сфинкс. Ок. 1827 г.

Бесспорно, миф – это застывшее воплощение истории… Ф. Шеллинг считал: «То, что живет в сказаниях, в мифологии, несомненно когда-то действительно существовало». Жаль, право, что талантливый Л.Н. Гумилев воспринимал мифы как грозного противника науки. Мифы, уверял он, порой оказываются разновидностью лжи. Они вовсе не безвредны, и утверждал: «Они норовят подменить собой эмпирические обобщения наблюдаемых фактов, то есть занять место науки и заменить аргументацию декларациями, подлежащими принятию без критики. Проверить данные мифа невозможно. Когда миф торжествует, то наступает подлинный упадок науки, да и всякой культуры». Возможно, говоря так, он вдохновился мнением Лукиана, этого «Вольтера древности», который и самого Гомера считал «отцом всех обманщиков».

Аргонавты

Но ведь миф мифу рознь. Нужно отличать мифы культуры от мифов бескультурья. Одни созданы в подземельях Аида (в застенках деспотии и лжи, в выгребных ямах информационных культур, дебрях тоталитаризма, плутократии, фанатизма, алчной демократии, империализма). Эти мифы ядовиты и опасны, как взбесившаяся кобра. Народы должны помнить: Latet anguis in herba! (лат. – Здесь таится опасность). Увы, бывает, приходят пошлые времена, когда можно «без всякой удержи вести жизнь среди запустения мысли, нравов и дела» (Ницше). Иные обстоятельства и нравы вызывают, конечно, иные ощущения среди людей, обитателей этого нового, конечно же, несовершенного мира:

Без сознанья радость расточая,
Не провидя блеска своего,
Над собой вождя не сознавая,
Не деля восторга моего,
Без любви к виновнику творенья,
Как часы, не оживлен и сир,
Рабски лишь закону тяготенья
Обезбожен – служит мир.

Но есть ведь и легенды иного рода, созданные светлой памятью народа, его душевными, родниковыми источниками. Поэтому нам они представляются волшебным снадобьем, бальзамом, целебным и во многом спасительным лекарством. Ведь без таких мифов и легенд нет истории, нет таинства поэзии, нет любви к отечеству, к его героям, любви к науке. Испанец Х. Ортега-и-Гассет называл миф важнейшим ферментом истории. Верно, ибо без них нет и образования (в аполлоновском смысле слова), наконец, нет культуры, нет философии, литературы. И не случайно в создании мифов принимали участие, тысячелетия спустя, такие ярчайшие мыслители России, как Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, Н. О. Лосский, В. С. Соловьев, А. Ф. Лосев и др. Как заметил один из современных исследователей, миф подсознательно удовлетворяет познавательную потребность человека как в объяснении окружающего его мира, так и самого себя. С помощью мифологии «человек борется с демонами в собственной душе», с теми страхами, которые преследуют его буквально с момента рождения. Поэтому можно сказать, что «все мифологии истинны» (Ю. М. Антонян). Они истинны в той мере, в какой мы остаемся наследниками древних ощущений и представлений о жизни и смерти. Однако мифы нужны нам и еще для одной своей очень важной репродуктивной функции. С помощью героев мифов эпоха очерчивает контуры воспроизводства новых поколений. Бояться того, что литературные образы Геракла, Прометея, Вильгельма Телля, Ильи станут образцами для потомков (не являясь буквальным прототипом), не следует. Напротив, надо радоваться, если кто-то хочет стать новым Тесеем, Теллем, Гракхом, Ильей Муромцем, Ильей Пророком, Ломоносовым. Мифы могут стать и былью! Мы не боги, но божественные начала в нас бесспорно заложены. Как верно заметил К. Абрахам, изучавший корни мифа о Прометее, одним из скрытых мотивов и первопричин появления и популярности данного мифа является желание людей вести свое происхождение от божеств, т.е. выступать в каком-то смысле «родней».

Михаил Васильевич Ломоносов

Другое дело, что не всегда эти новые мифотворцы отвечают требованиям времени. «Нет такого невежды, который не мог бы задать больше вопросов, чем может их разрешить самый знающий человек», – говорил М. Ломоносов. Вот и ныне возникла у нас теория А. Фоменко, согласно которой античная классическая Греция якобы не более чем миф, фантомное отражение, дубликат, возникший 1810 лет спустя после античности. Миф сей существует якобы в традиционных представлениях ученых. Академик РАН пишет: «Вообще, мираж-фантом почему-то выглядит красивее, чем оригинал. Сколько эмоций вызывают у читателей мифы античной Греции! А в то же время мало кто слышал о средневековых крестоносных государствах на территории Греции, послуживших оригиналом, с которого (тогда) «был срисован» классический мир». Восхищает его мужество, когда он, подобно Гектору, выходит на бой с могучим Ахиллесом… «Словно конь застоялый, ячменем раскормленный в яслях, привязь расторгнув, летит и копытами поле копает» (Илиада). При этом он разит «невежественную» историческую науку. Но что делать? Математика – наука чисел, а не слов. Числами можно жонглировать, а целой системой фактов – нет. Певцы, мудрецы и герои Греции (Платон, Сократ, Демосфен, Перикл, Леонид, Фидий, Геродот, Гомер, наконец) – не какой-то фантом или миф, а историческая реальность. Если же традиционная мифология, как считал Платон, и является, вообще говоря, ложью, то все же в ней сокрыто немало зерен истины. Платон был убежден, что в некоторых случаях миф способен выполнять воспитательную функцию и в таком качестве мог быть чрезвычайно полезен как отдельной личности, так и всему государству.

Карта мира Геродота

Во временной ориентации будем опираться на традиционные представления и на факты, а не на мифы. Они надежнее, чем иные дикие экстраполяции… Гумбольдт в «Космосе» (1851) подразделял античное время на четыре главных этапа. К первому он относил древние путешествия финикиян, греков и иудеев, ко второму – время греческих завоеваний в Азии при Александре, к третьему – время александрийской школы, а, наконец, четвертый этап характеризовал как период Римской империи и влияния римского владычества на расширение космических идей. К. Маннерт в «Географии греков и римлян» (1788) выделил несколько иные, с его точки зрения, главные эпохи: первый период он считал временем накопления первоначальных географических знаний (с 456 до 270 гг. до н.э.) – от Геродота до Эратосфена, второй период (270 г. до н.э. – 160 г. н.э.) назван им периодом исторической географии и страноведения, от Эратосфена до Страбона и Птолемея. Третий период (от 160 г. н.э. и до середины VI в. н.э.) включает историческое землеведение и познание от Марина Тирского до Клавдия Птолемея, и затем от Птолемея до Косьмы Индикоплова. Птолемею в истории астрономии, пожалуй, не было равных на протяжении целого тысячелетия – от Гиппарха (II в. до н.э.) до Бируни (X—XI вв. н.э.). Ученые первой половины XIX века начинали излагать историю Древней Греции обычно с VIII века до н.э. Автор 12-томной «Истории Греции» Дж. Грот (1794—1871) начал ее с 776 года до н.э., с того времени, когда, по преданию, греки организовали у себя Олимпийские игры. В действительности же история греков намного древнее. Находки Шлимана в Микенах расширили рамки греческой истории на 400 лет (так полагал он), хотя в действительности эти рамки, как ныне установлено, расширились более чем на 800 лет.

Микенская золотая маска. «Маска Агамемнона»

Наиболее известной из его находок стала так называемая маска Агамемнона. Шлиман, найдя одну из золотых масок, счел, что именно она принадлежала вождю ахейцев Агамемнону, завоевавшему Трою. Впоследствии он с гордостью заявит на весь мир: «Я заглянул в лицо Агамемнону». Были и другие находки. В ряде царских гробниц (Каковатос, Энглианос) найдены золотые изображения совы. Такие же или схожие символы, в частности, богиня смерти Лилит – встречаются в Малой Азии, Сирии и на Кипре.

Посейдон, Аполлон и Артемида. Фрагмент рельефов Парфенона

Если же представить на мгновение, что вы не знали положений римского права, кодексов Юстиниана, перепутали даты и события греко-персидских войн, если из памяти напрочь выпали имена знаменитых историков, философов, врачей, полководцев, видных мужей Египта, Греции, Рима, Ирака, Ирана, Китая, Индии, Востока, Византии, ежели вы не могли или не захотели по какой-то причине одолеть творений трагиков и поэтов античного мира, остается нечто волшебно-пленительное, что пребудет с вами до конца, нечто, к чему применима чуть измененная сентенция Овидия: «Я хочу, чтобы смерть застигла меня посреди тех ярких образов и трудов». Что же это такое? Прежде всего, это прекрасная и образная мифология, о которой уже говорилось. Мифы даны нам и для того, чтобы лучшие почерпнули в них материал для подвига. Но мифы внушают иным надежду и самим стать мифом. Мудрецы и поэты прошлого играют в жизни людей роль вполне реальных божеств. Сохраняя миф, сохраняем античное искусство, память о былом, саму душу греков. Глядишь, светлее станет и наша собственная душа, бредущая в душных сумерках.

Крит, Греция, Кипр – это гористые пространства, богатые минералами. На Крите горы и холмы более 95 процентов общей площади. Тут масса пастбищ, охотничьих угодий, долин, лугов, водоемов, пещер. Места эти всегда были привлекательны для людей смелых. Существует несколько различных гипотез относительно времени и места, откуда пришли греческие племена на территорию Эгеиды (в акваторию Эгейского моря и вокруг него), где находится их индоевропейская родина. Одни считают, что в начале II тысячелетия до н.э. древнейшие предки греков ахейцы пришли с севера. Согласно мнению других (В. Иванов, Т. Гамкрелидзе), ареал первоначального распространения индоевропейского праязыка, вероятно, находился на территории Передней Азии, – где-то в пределах Восточной Анатолии, Кавказа или же в Северной Месопотамии. Первыми из этой общности выделилась анатолийская диалектная группа (хетты и др.), а затем греко-армяно-арийская диалектная общность, которая и распалась на греческий, армянский и индо-иранский диалекты. На рубеже III и II тысячелетий до н.э. пошел процесс выделения и собственно греческой языковой общности.

Племена прагреков мигрировали через Малую Азию на Запад, а затем осели на островах Эгейского моря, на Кикладах или в материковой Греции. Часть носителей греческих диалектов (дорийцы) осели севернее, на Балканах. Другие специалисты называют прародиной индоевропейцев земли в районе Среднего Дуная. Тогда путь их в Грецию лежал с севера. Так, Трубачев полагал, что «дилемма – праиндоевропейская Европа или Азия – лингвистически решается все-таки в пользу Европы», поскольку именно такая локализация в Центральной Европе более отвечает и их промежуточному положению, т. е. индоевропейских языков меж уральскими и северокавказскими языками. Таким образом, согласно этой версии получается, что греки были среди племен (италики, иллирийцы), которые шли к Средиземноморью вслед за хеттами.

Фигура гражданина эгейского мира

Подобно тому как Египет и Месопотамия, Финикия, Палестина и Сирия были обязаны своим взлетом военным победам, торговле и мореходному искусству, так и Крит стал культурной базой, игравшей в Средиземноморье основную роль по тем же причинам. Крит и Микены являются предысторией классической Эллады, выступая в роли первых европейских цивилизаций (III—II тыс. до н.э.). Хотя строго говоря, правильнее говорить о культурах еще более раннего времени (т.е. культуре Секло в древней Фессалии начала V тыс. до н.э., культуре Димини на Севере Греции, Кикладской культуре III тыс. до н.э.), но эти культуры оставили меньше артефактов, меньше сведений о их носителях. Жители Киклады, группы срединных островов Эгейского моря, занимались мореплаванием, торговлей, добычей металла.

Путешественники и торговцы – обитатели морей

Письменности у них не было. Исследовав останки обитателей островов, ученые установили, что те питались фруктами, злаками, рыбой и молочными продуктами. Они умели возводить хорошо защищенные города и крепости (поселения Полиохни на Лемносе, Ферми на Лесбосе, Ларна в Арголиде). Купцы снабжали обсидианом Восток и Запад, вплоть до Балеарских островов и Иберии. В Ларне обнаружено в центре поселения двухэтажное строение (Дом черепиц). Дом размером 25 ґ 12 м имел большие внутренние помещения и, судя по всему, был дворцом правителя. Дворец был уничтожен во время пожара. Вся культура островов, по мнению некоторых исследований, погибла в результате извержения вулкана на острове Фера (1450 г. до н.э.). Бурный восторг вызывали находки так называемых кикладских идолов, нежно-белых хрупких фигур, похожих на примитивные детские игрушки местных умельцев. Порой их сравнивали со скифскими бабами. Во всяком случае, Киклады были в 50-е годы на устах у всего Парижа, а затем и у коллекционеров всего мира.

На острова Сирос, Сифнос и Серифос устремились контрабандисты и археологи. Тех и других контролировало греческое правительство. Греческие миллионеры, вслед за парижской богемой, Музеем изящных искусств в Бостоне, также стали коллекционировать кикладских идолов. Тогда загадочные куклы засияли в модных гостиных, мировых музеях, на черных рынках и международных аукционах. Но в первую очередь они засияли в искусстве XX века как «образец и желанный идеал для Бранкузи и Пикассо, Джакометти и Генри Мура». В Афинах экспозиция музея кикладского искусства разместила идолов в своих залах. Они парят в простанстве, словно неолитические ангелы, на всех взирающие свысока. Конечно, говорить о том, что в работах кикладские мастера превзошли Праксителя или Фидия, было бы явным преувеличением, но то, что эти творения заслуживают внимания, сомнений нет.

Платон, упоминая Крит и Средиземное море, сравнил расположившиеся вокруг моря народы с лягушками и муравьями, теснящимися вокруг него. Философ отмечал в «Федоне», что и другие народы живут в местах, сходных с Грецией и Кипром, но все же особо подчеркнул определяющее значение морского типа цивилизации («Короче… для нас и для нужд нашей жизни вода, море…» важнее всего). С развитием искусства мореплавания роль центра тогдашней ойкумены должна была постепенно перейти к Криту. Гомер называл Крит «прекрасной, богатой землей», где в его эпоху было порядка 90 городов (примерно IX в. до н.э.). Он так говорит об этом острове устами героя Одиссея, который рассказывает о нем Пенелопе:

Остров есть Крит посреди
виноцветного моря, прекрасный,
Тучный, отовсюду объятый водами,
людьми изобильный;
Там девяносто они городов
населяют великих.
Разные слышатся там языки:
там находишь ахеян
С первоплеменной породой
воинственных критян; киконы
Там обитают, дорийцы кудрявые,
племя пеласгов,
В городе Кноссе живущих.
Едва девяти лет достигнув,
Там уж царем был Минос,
собеседник Крониона мудрый…

Культура Крита во многом синтетична… После вторжения дорян или восточных греков тут в ходу греческий алфавит, но с фонетическими признаками египетского, кипрского, хеттского, иных диалектов. Вначале они использовали иероглифы, затем возникло линейное письмо, чьи знаки похожи на письмо финикийцев, египтян, семитов. По мнению некоторых, Крит могла накрыть волна египетской эмиграции. Шпенглер полагал, что критская цивилизация есть ответвление цивилизации Египта. Правил тут царь Минос, чьей резиденцией был город Кносс. Он объединил ряд родов и захватил власть на острове, затем над Эллинским морем. История острова тесно связана с мифологией. Тут родился бог Олимпа – Зевс, сюда бежала его мать, Рея, спасая сына от людоеда-отца, титана Кроноса. Тот хотел съесть сына, боясь, что он перехватит власть. Впоследствии многие цари Греции, Азии, Рима, Египта, Израиля будут «пожирать» своих детей, братьев и сестер почище Кроноса (или же Сатурна).

Царь-жрец. Раскрашенный рельеф из Кносского дворца

Лукиан писал: «Критяне же говорят, что не только родился и был у них вскормлен Зевс, но даже могилу его показывают. И мы столько времени заблуждаемся, что Зевс гремит и проливает дождь и все прочее совершает, а на самом деле он давно исчез, мертв, похоронен критянами». Будучи богом-сластолюбцем, Зевс привез на Крит похищенную им дочь финикийского царя, красавицу Европу, которая там же и родила от Зевса – Миноса. В греческой мифологии его считают одним из трех сыновей Зевса и Европы. Критский царь и жрец Астерий усыновил его. После его смерти Минос стал царем Крита, женился на Пасифае, дочери Гелиоса. От их брака родились дочери Ариадна (отсюда «нить Ариадны»), Федра, сыновья Андрогей, Катрей, Главк. Установленные на острове законы получены Миносом от Зевса. На острове творили Дедал и Икар. Отсюда они и взлетели к Солнцу, но воск перьев Икара растаял и тот рухнул в море. Впоследствии отсюда, с Крита, А. Эванс, Дедал античной культуры и археологии, взлетел к зениту его крито-минойских открытий.

Рея вручает Кроносу камень вместо сына Зевса

Жена царя Миноса была не менее развратна и сластолюбива, чем Зевс… Легенда гласит, что, зная ее порочные нравы, Посейдон подослал ей белого быка. Пасифая воспылала неудержимой страстью к быку, отдалась ему и породила чудовищного Минотавра, полубыка-получеловека. Чудовище было послано Миносу в наказание за его жестокость и высокомерие. Вот как описывает это событие афинский грамматик Аполлодор (II в. до н.э.)… Посейдон, разгневанный тем, что Минос не принес ему в жертву того быка, наслал на быка свирепость и внушил любовную страсть к животному жене Миноса Пасифае… Влюбившись в быка, та взяла себе в помощники строителя Дедала, которого после совершенного им убийства изгнали из Афин. Дедал помог даме: сделав деревянную корову на колесах, он выдолбил ее изнутри и обшил изделие свежесодранной коровьей шкурой. Выставив чучело на лугу, где обычно пасся бык, он дал войти внутрь этой деревянной коровы Пасифае. Появившийся бык сошелся с «куклой», как с настоящей коровой, и Пасифая родила Астерия, прозванного Минотавром. Он имел голову быка, все остальные части тела были человеческими. Минос заключил его в лабиринт, поступив так согласно полученным им указаниям оракулов, и приказал его стеречь. Позже Геракл, совершив очередной подвиг, сумел укротить быка, переплыл на нем море и доставил его в подарок царю Эврисфею.

Франческо Кабианка. Сатурн. Летний сад

Д.-Ф. Уоттс. Минотавр

Надо подчеркнуть, что бык на Крите издавна был окружен особым почитанием как священное животное и воспринимался как божество. И это сравнимо с той ролью, которую играла корова – в Индии, небесная корова Нут и сокол Гор – в Египте или же дракон – в Китае. Минойское искусство чрезвычайно насыщено изображениями быков и бычьей символикой. Его изображали критские скульпторы, художники или резчики печати на различных изделиях из глины, камня, фаянса, бронзы, слоновой кости, серебра и золота. Среди произведений немало подлинных шедевров искусства: золотые кубки из Вафио, ритон в виде головы быка из Малого дворца в Кноссе, фреска тореадора из Большого кносского дворца и т.д. Бык часто появляется и в сакральном контексте. Возможно, как полагают специалисты, быки почитались как своего рода «аккумуляторы» и передатчики мистической энергии (маны). Если так, то становится понятной и несколько противоестественная страсть Пасифаи к быку.

Серебряный ритон в виде головы быка. Микены

Греческие женщины должны были отдать свою девственность божеству, прежде чем стать доступными смертным. Видимо, бык как священное животное в полной мере отвечал представлениям древних о том, кто должен быть «первым мужчиной» у критских девственниц. Так, быком был не только Минотавр, чудовище с бычьей головой, которое обитало во мгле Лабиринта. Голову быка имел бронзовый гигант Талос, страж Крита, погибший от козней Медеи. Можно предположить, что еще в минойскую эпоху на острове возник особый культ священного быка, занимавший в местном пантеоне одно из главных мест наряду с Великой богиней и ее консортом (по одной из версий, бык и был тем самым консортом, ежегодно вступая с богиней в «священный брак»). В высшей степени красочно и ярко это явление наблюдается в тавромахии (играх с быками). Тавромахия – своеобразное сочетание спортивного действа, эстетического удовольствия и некой формы жертвоприношения. Попытка умилостивить богов ценой кровавых жертв. Вряд ли оно полностью могло быть приравнено к спортивным состязаниям или классической испанской корриде. В нем присутствуют элементы позднейшей греческой агонистики, зрелищности. Андреев пишет, что тавромахия, подобно Олимпийским играм и другим знаменитым агонам античной эпохи, не могла жить без чемпиона, героя и любимца публики, с всеми присущими ему чудесами силы и ловкости. Бык в данном случае выступал как бы их партнером. С известным упрощением можно признать партнерами гладиаторов и животных, которых выпускали на сцену римских форумов… Очевидна и близость культа быка, возникшего на Крите, с культом быка Аписа в фараоновском Египте.

Внутренний двор «Лабиринта»

Бык, участвуя в празднествах, давал возможность продемонстрировать безграничные возможности тела, когда люди демонстрировали чудеса силы и ловкости «в немыслимых сальто-мортале, совершаемых на рогах и спине бешено мчащегося быка». Возможно, конечно, зрители Крита находили в подобных сценах не только эстетическое наслаждение, но и некую религиозную символику. Согласно одной из гипотез, как правило, игры с быками устраивались на центральном дворе так называемого дворца, в самом сердце огромного ритуального комплекса. В чем же заключался скрытый внутренний смысл этого загадочного представления? Ряд ученых считают, что тавромахия являлась своеобразной формой жертвоприношения. Но кто тогда был жертвой – человек или бык? Логика обряда требовала, возможно, смерти обоих действующих лиц, более того, возможно, смерть человека предшествовала смерти божественного быка. Во всяком случае, многочисленные изображения на фресках, печатях и рельефах говорят о том, что представления, которые шли по нескольку дней и в которых принимали участия целые «команды» акробатов (как мужчин, так и женщин), были делом чрезвычайно опасным и частенько могли заканчиваться увечьями или даже смертью атлетов. Правда, произведения минойских мастеров редко отображают все эти трагические моменты, ибо смерть вообще долгое время оставалась как бы запретной темой. Но на некоторых из них все же показан трагизм тавромахии. На ритоне из Айя Триады с рельефами кулачного боя и тавромахии видим, как огромный бык всадил рог в спину, буквально подняв атлета в воздух.

Изображение плана лабиринта на монете

Минос, став царем острова Крит, основал там города, едва ли не первые города-государства в Европе (Кнос, Фест, Кидония). Создав большой военный флот, он, по словам Фукидида, обрел господство над большей частью нынешнего Эллинского моря («Минос раньше всех, как известно нам по преданию, приобрел себе флот, овладел большей частью моря, которое называется теперь Эллинским…»). Минос распространил свое владычество повсюду, создавая везде, где это было возможно, города и поселения, именуемые Миноями, и стал угрожать Афинам. Страбон писал: «В прежние времена критяне господствовали на море; и даже пошла поговорка о тех, кто прикидывается не знающим того, что известно: «Критянин не знает моря»». Одним из объектов экспансии Миноса стала Мегара. Влюбившаяся в него царевна Скилла, как гласит легенда, предала отца, царя Ниса. Так Менос сумел овладеть и Мегарой. Затем Минос обложил данью Афины за смерть сына Андрогея, якобы убитого на только что учрежденных царем Эгеем Панафинейских играх. Миф гласит, что раз в 9 лет Афины должны были отправлять на Крит по 7 или 14 юношей и девушек, которых приносили в жертву получеловеку-полубыку Минотавру, жившему в подземельях Лабиринта. В отместку за смерть сына критский царь разрушил 7 городов Эллады.

Акробаты с быком. Фреска Кносского дворца

Герой Тесей отправился на Крит вместе с жертвами и в жестокой схватке убил Минотавра. Путь же из запутанного лабиринта ему помогла найти дочь Миноса, Ариадна, дав ему клубок ниток («нить Ариадны»). Затем царевна бежала с острова вместе с Тесеем. Отец ее был бессердечным и жестоким правителем, если судить по тому, что в ответ на горячие чувства своей возлюбленной он тем не менее утопил в море несчастную Скиллу. Но и жизнь правителя Крита завершилась трагично. Преследуя афинского мастера Дедала, скрывавшегося на Крите от властей Афин и затем бежавшего в Сицилию от гнева тирана, Минос прибыл к царю Сицилии Кокалу. Дочери Кокала, не желая отпускать мастера на расправу, убили Миноса, вылив на него кипяток, когда он купался в бане, и сварив заживо. После его смерти Зевс сделал Миноса судьей в царстве мертвых, где он, вместе с другими, держа в руке золотой скипетр, выносит приговоры душам в Аиде. Можно себе представить, сколь справедливы и законны его приговоры. Правды в судах нет ни на небе, ни на земле, ни в Аиде.

Тесей и Минотавр

Помимо полей, виноградников, оливковых рощ и тучных пастбищ были у Крита и другие преимущества. Удобное географическое положение делало его идеальным местом для торговли между Европой, Азией и Африкой. Критяне поддерживали широкие торговые и культурные связи со всеми странами региона. На юге острова находился главный торговый порт – Фест, откуда «темноносые корабли несутся в Египет» (Гомер). Их торговые корабли бороздили Средиземное море, доставляя товар в разные уголки земли. Изделия критских ремесленников находят ныне в Египте, Ливии, Малой Азии, Финикии, в Греции, Южной Италии, Сардинии, Испании, на Мальте, на Кикладских и Балеарских островах. Среди предметов их торговли – не только продукты питания, зерно, краски, изделия ремесленников, скот и лес, служивший прекрасным материалом для строительства кораблей и домов, но и, возможно, рабы и оружие. В свою очередь, критяне везли из других краев золото, серебро, слоновую кость, благородные породы деревьев, изделия из стекла и фаянса, продукты и т.д.

У. Блейк. Царь Минос

В основе богатства и процветания многих критских городов и небольших царств лежало ремесленное производство. П. Фор пишет, что около 1220 года до н.э. только в крохотном царстве Пилос на две дюжины городов приходилось не менее 400 кузнецов, обрабатывавших бронзу и драгоценные металлы. Это в среднем – по 17 мастеров на каждый город, не считая подмастерьев и рабов. Уже в нынешнее время геологи обнаружили наличие как минимум 50 мест залежей полезных ископаемых в одной Микенской Греции, не считая Кипра, и более ста месторождений среброносного свинца и серебра в тех же районах. Сам автор, П. Фор, нашел на Крите не менее двух десятков старых месторождений этих металлов неподалеку от античных городов, в лесных массивах и горах. Во времена ремесленничества эти металлы могли давать жизнь и работу многим ремесленникам и тогдашним «фирмам». Помимо серебра и свинца тут находят рудники с минералами, содержащими медь, и даже золотоносные районы. Автор заключает: «Теперь ясно, что составляло экономическую и отчасти военную мощь государств, кажущихся нам маленькими и бедными, хотя легенда пышно именует людей, правивших ими, царями». И Ахилл, и Менелай, и Агамемнон владели подобными рудниками, не говоря уже о сотнях знатных и богатых семей.

Золотой кубок из купольной гробницы в Вафио

Правители небольших городов-государств, накопив немалые богатства, нещадно эксплуатировали земледельцев и ремесленников. Часть жителей Крита необычайно разбогатела (вожди, аристократы, сановники, купцы). Итогом этих процессов стало как социальное расслоение, так и строительство ряда центров на острове (Кносс, Фест, Агия-Триада, Малия, Тилисса). Почти не уступая друг другу в богатстве, они находились в постоянном соперничестве. Агрессивную завоевательную политику они, видимо, осуществляли с помощью наемников. Фрески указывают на то, что, как правило, у вождей имелась наемная армия (на одной из фресок изображен отряд воинов-негров с белым командиром во главе). Видимо, эти армии и флоты представляли довольно грозную силу. Отсутствие крепостных стен вокруг критских дворцов и городов, а также сторожевых крепостей на его побережье историки объясняют безусловным господством на море. Около 1700 года до н.э. на острове происходят трагические события, в результате которых многие города оказались разрушены. В культурных слоях археологи обнаружат множество разбитой посуды, статуэток, обуглившиеся деревянные строения. Причиной катастрофы могли быть землетрясения, столь частые в этом районе, вторжения заморских племен или же гражданская война между соплеменниками. Третья версия в последнее время стала рассматриваться как наиболее вероятная. Видимо, другие царьки городов Крита не смогли спокойно стерпеть возвышения Кносса и напали на него. В жестокой битве победа досталась Кноссу, и с той поры начался новый период возвышения города. Теперь царь Кносса становится самодержавным монархом, правя железной рукой, подобно восточному деспоту. Возможно, это и был «золотой век царя Миноса». Его отражение встречаем в уже упомянутых нами мифах о Тесее, Минотавре и Дедале.

Дворец царя Миноса. Реконструкция

Находясь на перекрестке мира, критяне жили обеспеченно и счастливо, впитывая, как губка, культурные достижения других народов. Характерно, что известный средневековый ученый и писатель Бируни приводит слова человека из Кносса, что на вопрос, кто был тот, кто установил законы на Крите (из ангелов или из людей), ответил: «Он был из ангелов». Далее он же стал описывать законы жителей Крита (со ссылкой на законы Платона): «Они дают полное счастье тому, кто правильно ими пользуется, поскольку при их помощи можно получить все человеческие блага, связанные с благами божественными». Далее он перечисляет земные человеческие радости, которые и были даны людям богами. Те сжалились над созданными для утомительных трудов существами, ввели для них празднества в честь богов и муз (Аполлона и Диониса). Вдобавок они дали критянам «вино как лекарство от горечи старости, чтобы старые снова могли становиться молодыми, когда забывается горе и душа переходит из угнетенного состояния в бодрое». Боги, согласно Платону, научили людей танцам.

Красная колоннада дворца Миноса на Крите

Внешне обитатели Крита походили на жителей Италии. Невысокие, изящные, с черными волосами и миндалевидными глазами, что чернее сицилийской ночи. В их манере поведения и одежде немало от европейцев поздних эпох (береты, тюрбаны, шляпки). Мужчины тут – умелые земледельцы, строители, мореходы и торговцы, дамы – искусные хозяйки, мастерицы, веселые собеседницы, хорошие любовницы.

«Парижанка». Фреска Кносского дворца

В. Дюрант заметил, что XVI—XV века до н.э. были апогеем эгейской цивилизации, классическим и золотым веком Крита («Жизнь Греции»). Женщины острова были стройны и прелестны. Головки их были украшены локонами и лентами, грудь смело открыта лучам солнца, как и взорам мужчин. Даже археологи отдали дань этим чувственным особам, назвав одну из прелестниц, смотрящую на нас со старой фрески, – «Парижанкой». К слову сказать, критские женщины обычно отличались независимым характером, пользовались большей свободой и уважением, нежели у греков. Они могли выбирать себе по несколько мужей и даже управляли общиной.

С. Бакалович. Соседки в античном доме

В гостиных дворца в Кноссе располагались не только вазы, статуэтки, амфоры, но и целые живописные панно, где, словно с полотен Ренуара, Дега, Мане, на вас смотрят дивные портреты «Дамы в голубом» и «Дамы в опере»… В. Дюрант так описал черты этой цивилизации: характерная особенность критян совершенно отчетлива: ни один другой народ древности не был так предрасположен к такой утонченности в мелочах, такому вкусу и сосредоточенному изяществу в жизни и искусстве.

Реконструкция дворцовой залы XIII в. до н.э

И если даже предположить, что расовые истоки критской культуры находились в Азии, а истоки многих ее искусств – в Египте, в своей сущности и целостности она все же оставалась единственной и неповторимой. Возможно, она принадлежала к совокупности цивилизаций, общей для всего восточного Средиземноморья, где каждый народ унаследовал от общего прародителя – широко распространившейся неолитической культуры – родственные искусства, верования и обычаи. В юности Крит многое позаимствовал из этой общей цивилизации, а затем, уже в зрелости, – вносил в нее свой вклад. Критская держава навела порядок на островах, а критские купцы нашли доступ во все порты. В дальнейшем товары и искусства Крита наводнили Киклады, затопили Кипр, достигли Карии и Палестины, через Малую Азию и прибрежные острова продвинулись на север до Трои, а через Италию и Сицилию достигли на западе Испании. Естественно, проникли они и в материковую Грецию, вплоть до Фессалии, и через посредничество Микен и Тиринфа вошли в наследие Греции. Так вот «в истории цивилизации Крит стал первым звеном европейской цепи».

Уникальная культура Крита известна благодаря 40-летним трудам Эванса. Артур Эванс (1851—1941) начал вести раскопки на Крите еще с конца XIX века. Самым важным его открытием стало обнаружение Кносского дворца (1903). Говорят, что когда его спросили, почему не колеблясь он заявил о находке «Дворца Минотавра», хотя вроде бы никаких достоверных фактов пока еще не обнаружено, которые бы подтверждали столь смелое предположение, он ответил фразой: «Я поверил в Ариаднину нить истории – мифы». Ему возразили: «Но ведь они слишком красивы, чтобы оказаться истиной?» Тогда Эванс ответил вопрошавшим: «Любой самый красивый узор на ковре вышит обычной нитью, скрученной из овечьей шерсти. Так говорят на Крите. Я забыл про фантастические узоры и увидел нить, скрученную из фактов…»

Обнаруженные Эвансом и другими археологами в Кноссе, Фесте, Тилиссе или Агии-Триаде дворцы в пять этажей, улицы, вымощенные гипсом и снабженные прекрасной системой канализации, мастерские в Гурнии, называемой «городом машин» (he mechanike polis), огромные дворы в столицах Кноссе и Фесте – в 1860 и 930 кв. м, гостиные площадью в 280 кв. м – все указывало на такой уровень культуры и богатств, который Греция не будет иметь вплоть до эпохи Перикла. Дворец Кносса являл собой комплекс архитектурных сооружений общей площадью в 16 тысяч кв. м. В прошлом он имел несколько этажей. Этажи были связаны лестничными переходами и поддерживались колоннами. В центре – большой двор. Помещения Кносского дворца имели различное предназначение (жилые комнаты, парадные залы, кладовые, помещения слуг). В дворце имелись ванная комната, прачечная и бассейн. Здание было снабжено системой водопроводных и сточных труб. В ряде помещений сохранились удивительные фрески («Грифоны», «Придворные дамы в голубых платьях», «Носители кубков»). В «мастерских» Кносса были обнаружены столы для пиршеств, чаши, прекрасные панели с рельефами, а в тайнике дворца под полом Эванс нашел фаянсовые статуэтки, позже названные «Богинями со змеями». Полностью сохранилась одна – заклинательница змей, держащая в руках змею.

Богиня со змеями из Кносса

Похоже, что в Кноссе находилась и самая первая европейская фаянсовая фабрика. Более тысячи лет строился знаменитый кносский Лабиринт, где жил Минотавр. «Мы вступили в совершенно неизвестный мир, – писал Эванс. – Каждый шаг вперед был шагом в неизвестное. Дворец затмил все то, что мы до этого знали о европейских древностях». Позже он расскажет о находках в большом труде. Обнаружены были и памятники древней письменности (II тыс. до н.э.). Древнейшие из них – надписи на сосудах и печати. Нашли 10 тысяч глиняных табличек со знаками линейного слогового письма, которое возникло, видимо, в XVII веке до н.э. Эванс попытался дешифровать найденные таблицы, но не смог, ожидая усилия Вентриса и Чедуика.

«Дамы в голубом». Фреска Кносского дворца

Были обнаружены и дворцы меньших размеров – в Фесте, Маллии, Като-Закро, Агиа-Триаде. Выявлены и следы древних дорог, соединявших тогдашние города и населенные пункты. Дворцы и сооружения на острове не имели оборонительных сооружений, что говорит в пользу миролюбивого нрава его обитателей. Процветала торговля. На Крите было найдено много вещей из привозных материалов (золото, слоновая кость). Так как на острове нет ни того, ни другого, можно предположить, что Крит вел интенсивную торговлю с Египтом и другими странами. Найдена печать с именем царицы Тии, жены фараона Аменхотепа III, сосуды египетской работы. Серебро завозили из Испании и Сардинии, обсидан – с острова Мелос и т.д. и т.п.

В свою очередь, изделия критских ремесленников находили сбыт в Египте: сосуды в стиле камарес (район Фаюма), золотые вещи критской работы. Изображения критян с дарами украшали стены ряда египетских гробниц – Сенмута и Усер-Амона. Изделия критских мастеров археологи найдут в Пиренеях, на севере Балканского полуострова, и даже в долине Тигра и Евфрата. Таким образом, о критянине можно сказать, что это – некий прообраз образованного европейца, имевшего развитое понятие о праве личности, о праве собственности и даже о наследственном праве. Действия должностных лиц и решения совещательных собраний подчинялись приговору судов. На это указывает и каменный кодекс Гортинского права. Каждый из критян в душе был немного поэт, сочинял стихи и любил зрелища, о чем говорят и древние развалины театров на 400—500 зрителей (около 2000 г. до н. э.). Критские театры на пятнадцать веков древнее греческих (Театра Диониса и др.). Об этом сплаве труда и таланта народа, умеющего работать и отдыхать, писал великий Гомер в «Илиаде»:

Юноши тут и цветущие девы,
желанные многим,
Пляшут, в хор круговидный
любезно сплетяся руками.
Девы в одежды льняные и легкие,
отроки в ризы
Светло одеты, и их чистотой,
как елеем, сияют;
Тех – венки из цветов прелестные
всех украшают;
Сих – золотые ножи, на ремнях
чрез плечо серебристых.
Пляшут они, и ногами искусными
то закружатся…
То разовьются и пляшут рядами,
одни за другими.
Купа селян окружает пленительный
хор и сердечно
Им восхищается; два среди круга
их головоходы,
Пение в лад начиная, чудесно
вертятся в средине…

Крит по-прежнему во многом остается для ученых и исследователей загадкой. До сих пор хранят тайну и кикладские идолы – древнейшие из всех известных в наше время образцов эгейской мраморной скульптуры, великолепный Кносский дворец, вызывая в памяти рассказы древних о загадочном Лабиринте, шахтовые могилы микенских царей с их поражающими воображение несметными сокровищами, грозные цитадели Микен и Тиринфа, с которыми греки связывали едва ли не самые зловещие из своих преданий о далекой старине, «дворец Нестора» в Пилосе с его бесценным архивом, содержащим самые ранние из известных нам и написанных по-гречески текстов, отрытый под толщей вулканического пепла город Акротири на острове Санторин с домами, расписанными замечательными фресками, многие другие находки археологов. До сих пор не разгаданы причины, что вызвали внезапное, как будто бы ничем не подготовленное появление на исторической сцене минойской и микенской цивилизаций, так же как не менее стремительное их исчезновение с исторической сцены. Еще больше загадок несет в себе, казалось, основательно изученная Троя, находящаяся в северо-западной части Малой Азии, у входа в Геллеспонт (Гиссарлык). Что явилось причиной гибели Трои – восстание, приход чужаков, землетрясение?

Развалины дворца в Фесте. 2000—1500 гг. до н.э.

Греки, как уже ранее говорилось, пришли на Крит между 2000 и 1500 годами до н.э., передали эгейцам свой язык, но письменность у критян была своя. Критянам были известны металлы (золото, медь, олово), они изготовляли оружие. Греки-ахейцы были прежде всего грозными воинами, закованными в бронзу. Хотя, вероятно, их дружины подпали под влияние эгейцев и даже одно время подчинялись им и платили дань. От критян эллины получили навыки мореплавания и ведения сельского хозяйства. Однако затем произошло довольно быстрое усвоение культурных навыков греками, о чем свидетельствуют дворцы в Микенах и Тиринфе. Крит стал воротами, через которые греки общались с миром, усваивая его культурные богатства и трансформируя их. Поэтому о крито-микенской цивилизации пишут и говорят как о едином понятии.

Кносский дворец на Крите. Тронный зал

В дальнейшем, как это вскоре станет правилом для греков, возвысившиеся Микены стали с завистью смотреть на процветающий Крит и на его несметные богатства, что за годы успешной торговли скопились в дворцах Кносса и других городов. Ведь они и сами там часто бывали, имея возможность лично видеть всю эту роскошь. Историк пишет: с 1700 года до н.э. ахейцы попадают под влияние более высокой критской культуры. Ахейские цари и аристократы привозят из Кносса художественные ювелирные изделия и инкрустированное оружие, женщины одеваются по критской моде. Таким образом возникает единая культура, названная историками крито-микенской. Однако ахейцы не лишились свойственных их народу черт – суровости и мужества; в противоположность критянам они носили бороды и усы, а жизнь свою проводили на охоте и в военных походах. Фукидид сообщает, что ахейские племена занимались и пиратством, создав совместный военный флот, который стал грозным соперником критского флота. Начиная с XV века до н.э. Арголида, вероятно уже при господстве Атридов, превратилась в грозную морскую державу.

Общий вид города и острова Родос

Затем ахейцы вытеснят критян из их владений: захватят Киклады, острова Родос, Кос, Кипр и даже создадут свои колонии в Малой Азии. Около 1400 года до н.э. они напали на Крит и нанесли критской державе жестокое поражение, после которого та уже не смогла оправиться. Страшные следы этого события до сегодняшнего дня хранят руины и пепелища критских дворцов, найденных в соответствующем культурном слое. Вероятно, перед нападением ахейцев на Крит в Эгейском море произошло величайшее в истории древнего мира морское сражение. Разгромив могучий флот критян, ахейские воины ворвались в покои царя Миноса, уничтожая поголовно изысканных и изнеженных придворных, которые столь выразително изображены на фресках дворца. Гипотезу якобы подтверждали и те 1700 таблиц, что найдены археологами в руинах Кносса. Возможно, именно так пала великая критская империя – «как Минотавр под мечом Тесея». Есть и другие версии гибели критской цивилизации. Знаменитый англичанин А. Эванс, открывший миру крито-минойскую цивилизацию, считал, что могуществу Крита положила конец какая-то грандиозная катастрофа (возможно, землетрясение). Другой точки зрения придерживался грек С. Маринатос, который еще с 1932 года являлся хранителем древностей на Крите. Он же предпринял и первые самостоятельные раскопки на острове, обнаружив следы критской гавани с царской виллой. Каменные блоки были сворочены с места какой-то неведомой силой. Везде видны толстые слои пемзы. Возможно, это мог быть и след вулканического извержения, но на Крите нет и никогда не было действующих вулканов. После тщательных изысканий и консультаций с учеными стало ясно, что вулканические осадки попали на Крит в результате извержения на острове Тира. На некоторое время Вторая мировая война отодвинула поиски. Затем Маринатос продолжил поиск, ведя раскопки на южной оконечности Санторина, у селения Акротири.

Фрагмент фасада дворца в Кноссе

Крит совсем неподалеку (130 км), его можно было видеть невооруженным глазом «осенними и зимними утрами». В итоге в 1967 году ученый обнаружил остатки самых настоящих «минойских Помпей». Им же были найдены руины каменных жилых домов, дворцов и святилищ II тысячелетия до н.э., погребенные под слоем вулканического пепла и пемзы толщиной до 5,5 метра. Это был город с населением в 30 тыс. человек, со зданиями в два-три этажа, с отопительной системой, использовавшей теплые воды вулканического острова, с многочисленными мастерскими, складами. Большая часть города после извержения вулкана ушла под воду. Затем найдут и изумительной красоты фрески («Фреска принцев» и др.). Сочли, что их создали месопотамские художники. Как скажет профессор Маринатос, «обреченный народ Санторина обладал несомненным даром создавать божественные произведения здесь, на Земле». Вероятно, эта же катастрофа погубила и критскую цивилизацию. А. Низовский, сравнивая извержение вулкана Кракатау в 1883 году, когда все вокруг в радиусе до 200 км было засыпано пеплом, подчеркивает, что кратер Санторина в пять раз больше кратера Кракатау, а потому сила взрыва могла быть в 3—4 раза больше.

Крит оставил грекам бесценное наследие – в организации, архитектуре, законах. По словам греков, известные законодатели и государственные деятели Ликург и Солон именно на Крите находили образцы для своих законов. Порядки и законы Спарты имели истоками законодательство критского государства, в основе которого – правление военной аристократии. По сути дела, эта островная дворцовая цивилизация стала важнейшим истоком «критизации» всего микенского мира. Установив законы в Спарте, как уверяет традиция, Ликург простился с друзьями и сыном и навсегда покинул отечество, вернувшись то ли в Дельфы, то ли на Кипр, то ли на остров Крит, где добровольно и умер голодной смертью. Жители Крита, следуя его воле, сожгли труп и бросили золу в море, чтобы его соотечественники не могли счесть себя свободными от данной клятвы. Море у берегов Крита изобразил и художник И. Айвазовский.

И. Айвазовский. На острове Крит. 1867 г.

Бесконечные споры идут и по поводу того, какие же виды письменности были на островах и как они соотносились с письменностью в Греции. Одни ученые считают, что греки еще во II тысячелетии до н.э. писали на собственной территории при помощи критского слогового письма. Другие задаются вопросом, а не принесли ли аккадские колонисты Кипра слоговую письменность с собой из метрополии (то есть из Месопотамии), а уже здесь, на Кипре, она развилась дальше. Но дело в том, что по всей Греции все-таки было принято не «линейное письмо А», предшествующее кипрскому и бывшее негреческим, а «линейное письмо Б»… И кроме того, если бы критским письмом пользовались неперерывно, следовало ожидать гораздо большей традиционности в нем. Вероятно, фактическое развитие происходило примерно так. За время негреческо-критского культурного влияния на Кипр коренное островное население создало кипрское слоговое письмо из критского «линейного письма А», а затем уже кипрское слоговое письмо было заимствовано как нечто совершенно новое греческими колонистами Кипра, которые даже и не ведали о его существовании.

Фестский диск

Особый интерес (и всё еще неразгаданную загадку) представляет собой знаменитый Фестский диск, найденный при раскопках царского дворца в г. Фесте, на отрогах горы, возвышающейся над долиной Мессары. Итальянский археолог Л. Пернье в 1908 году нашел выполненный вручную глиняный диск диаметром 16 сантиметров (толщина его – 1,6—2,1 см). Диск был покрыт надписью в виде спирали из множества рисованных знаков, представлявших собой неведомую письменность. Пернье дал описание его: «Четко оттиснутые линии внешнего силуэта, кое-где зарисованного внутри, складываются в отчетливые и определенные изображения. Большинство рисунков интерпретируется легко и бесспорно: мы узнаем, например, кипарис, кустарник, ветвь, колос, лилию, крокус (шафран), какую-то розетку… Мы видим на диске и изображение животного мира, например, гусеницу, пчелу, дельфина, голубя, летящего сокола, держащего в когтях маленький двойной щит, головы льва и газели, снятую шкуру, коровью ногу, две кости предплечья, козий рог… Мы видим бегущего человека, пленника со скованными за спиной руками, женщину в набедренной повязке с обнаженной грудью, ребенка, голову мужчины с татуированными щеками и другую – в уборе из перьев. Мы можем рассмотреть и оружие, например, шлем, круглый щит, двойную секиру и натянутый лук, а также дом, колонну, корабль, коромысло, угломер, отвес, тругольник и т. п. Кроме того, мы замечаем несколько рисунков, смысл которых вызывает сомнение или не поддается разгадке». Судя по всему, рисунки являлись знаками для произношения речи неким народом. Но кем был изготовлен диск, какую информацию содержит? Кому он предназначался?

Золотой перстень-печать из Тиринфа

Ученые стали гадать, пытаясь найти какие-то аналогии. Английский археолог А. Эванс, открывший на Крите знаменитый Кносский лабиринт, как уже говорилось, обнаружил там и большое количество глиняных табличек, исписанных письменами, непохожими на греческие. Одни он назвал «линейным письмом А» (XVII—XV вв. до н.э.), другие «линейным письмом Б» (XV—XIII вв. до н.э.). Новые открытия ученых внесли ясность в запутанные тайны древней истории… Так, недавно отправным пунктом для истории греческого языка считался VIII век: появление гомеровских поэм и первые эпиграфические памятники. Разрыв между ранее известными древними греческими текстами и реконструируемым индоевропейским языком-предком был очень большим (2300—800 гг. до н.э.). Знаки «линейного письма Б» расшифровал английский архитектор Майкл Вентрис, для которого эта загадка стала своего рода хобби, в духе загадки пляшущих человечков у Конан Дойля. Он нашел ключ к табличкам «линейного письма В», добавив полстолетия к документированной истории языка греков (1952). По мнению лингвистов, «микенский» представляет собой безусловно греческий язык. Тексты, написанные этим письмом, были древнегреческие. Однако дешифровка более раннего, «линейного письма А» еще не удается. Одни считают, что надпись на Фестском диске сделана на греческом, другие называют хеттский, ликийский, карийский или семитские языки. Каждый переводит так, как кажется правдоподобным. Иные даже пытались расшифровать надпись на диске с помощью праславянской письменности. Так, Г. Гриневич, говоря о надписи, привязывал ее к пеласгам, догреческому населению Греции и Эгеиды, в том числе и Крита.

 Сводчатая галерея в Тиринфе

Раз и Геродот Галикарнасский говорил, что Эллада раньше называлась Пеласгией, а Гомер писал о пеласгах в «Илиаде» и «Одиссее», то, может быть, следует повести линию и к этрускам, что являлись ответвлением эгейских пеласгов. Греки звали их тирренами, тогда как сами себя они называли «расена». Кстати, словарь Стефана Византийского уверенно и чуть ли не безоговорочно называл этрусков «славянским племенем». Отсюда недалеко и до утверждения, что пеласги – это могли быть и праславяне. Ведь, еще в V веке до н.э. Гелланик утверждал, что пеласги, изгнанные греками, приплыли к устью реки По, продвинулись вглубь местности, где и обосновались, дав ей название «Тиррения». Учитывая, что тиррены и пеласги почти синонимы, отсюда предполагают, что они и представляют собой догреческое население Греции и Эгеиды, а следовательно и Крита. Ответвлением эгейских пеласгов могли быть и таинственные этруски. Римляне называли их этрусками, греки – тирренами, а сами себя они называли наименованием «расена». А тут еще ученые вспомнили и о находках В. А. Городцовым в 1897 году в рязанской земле ряда глиняных изделий (горшок и т.д.) со знаками неизвестного письма. Автор напечатал «Заметки о глиняном сосуде с загадочными знаками», где дал письменам характеристику: мол, найдены «литеры неизвестного письма» (видимо, докирилловского). Идею его тогда не поддержали, ввиду якобы полной абсурдности постановки вопроса – «о существовании у славян письма до Кирилла и Мефодия». Однако Г. С. Гриневич предположил, что такое письмо все же могло существовать. Вскоре он предложил такой перевод надписи на «стороне А» Фестского диска: «Горести прошлые не сочтешь, однако горести нынешние горше. На новом месте вы почувствуете их. Все вместе. Что вам послал еще господь? Место в мире божьем. Распри прошлые не считайте. Место в мире божьем, что вам послал господь, окружите тесными рядами. Защищайте его днем и ночью; не место – волю. За мощь его радейте. Живы еще чада Ее, ведая, чьи они в этом мире божьем». Надпись на «стороне Б»: «Будем опять жить. Будет служение богу. Будет все в прошлом – забудем кто есть мы. Где вы пребудете, чада будут, нивы будут, прекрасная жизнь – забудем кто есть мы. Чада есть – узы есть – забудем кто есть. Что считать, господи! Рысиюния чарует очи. Никуда от нее не денешься, не излечишься. Не единожды будет, услышим мы: вы чьи будете, рысичи, что для вас почети, в кудрях шлемы; разговоры о вас. Не есть еще, будем Ее мы, в этом мире божьем». Согласно этой версии, наши предки некогда были вынуждены оставить их земли и обрели родину на Крите. При таком прочтении надписи выходит, что «авторы Фестского диска» – русичи, а Рысиюния – конечно, это Россия. Хотя кого только не называли творцами «Фестского диска»!

Горная долина в северо-западной части Кипра

Может быть, древние письмена откроют нам и тайну Средиземноморской Руси?! Может, легендарный царь Минос находился в далекой связи с Ману, прародителем ариев, а обитатели Крита и Рутены (Русены) – наши «дальние родственники»?! Абрашкин пишет: «Расцвет критской цивилизации связывают с правлением царя Миноса (XVII—XVI вв. до н.э.), когда остров составлял единую монархию. Легенды утверждают, что в те времена критянам не было равных во всем Средиземноморье. Вместе с воинами Русены они оставляли мощную антиегипетскую коалицию».

 Дж. Торретто. Адонис. Петербург

Случается, что иные цивилизации, подобно кораблям-призракам, долгое время бывают затеряны в море времени и пространства. Это же произошло с Критом… А. Тойнби писал: «Крит долгое время оставался самым большим островом Эгейского архипелага и лежал на пересечении важнейших морских путей эллинского мира. Каждое судно, идущее из Пирея в Сицилию, проходило между Критом и Лаконией, а суда, идущие из Пирея в Египет, неизбежно проплывали между Критом и Родосом. Но если Лакония и Родос действительно играли ведущую роль в эллинской истории, то Крит долгое время считался заброшенной провинцией. Эллада славилась государственными деятелями, поэтами, художниками и философами, тогда как остров, бывший когда-то родиной минойской цивилизации, мог похвастаться лишь врачами, торговцами и пиратами, и хотя былое величие Крита прослеживалось в минойской мифологии, это не спасло Крит от бесчестия, которое закрепила людская молва, превратив его название в нарицательное слово. Действительно, он был окончательно заклеймен в Песне Гибрия, а потом в христианском Писании. Из них же самих один стихотворец сказал: «Критяне всегда лжецы, злые звери, утробы ленивые» (Тит. 1, 12). Поэма под названием «Минос» атрибутировалась минойскому пророку Эпимениду. Таким образом, даже апостол язычников не признавал за критянами добродетели, которой он наделял эллинов в целом».

Фигурный сосуд для вина из некрополя Черветери. VII в. до н.э.

Островной цивилизацией являлся и Кипр. Остров связывают с именем Афродиты. Считается, что именно тут она вышла из морской пены. Поэтому богиня оказывала царям острова свое покровительство. Согласно мифу, тут обосновался финикиец Кинир, переселившийся из Библа. Высадившись на острове, Кинир женился на местной женщине и имел двух сыновей и трех дочерей. Первые поселения, судя по всему, возникли еще в VI тысячелетии до н.э. К таковым относится и Хирокития, что находится неподалеку от нынешней Никосии. Здесь сделаны богатые находки (орудия из обсидиана, кости и камня, веретена, иглы, жернова, идолы). Видимо, уже со второй половины III и со II тысячелетия до н.э. велась разработка медных рудников, что способствовало развитию ремесел и торговли. Тут жили люди, любившие и умевшие торговать. Кипр был крупным центром металлургии Средиземноморья и Древнего Востока. Сюда устремляли взоры торговцы из Малой Азии, Сирии, Египта и Крита.

Серебряная чаша с чернью  и инкрустацией золотом

Дочери Кинира, повзрослев, стали отдаваться за серебро чужеземцам. Родившийся от этой связи Адонис был столь хорош собой, что им увлеклась сама Афродита. Их действия настолько оскорбили Афродиту, что разъяренная богиня отправила дочерей в Египет. Так объясняют обычай возникновения там храмовой проституции. Впрочем, согласно иной версии богиня внушила дочери Кинира страсть к ее отцу.

Древний стеатитовый сосуд

Как гласит легенда, Кинир приобщил остров к благам цивилизации, открыв в ее недрах медную руду и организовав ее добычу и выплавку. Обитатели острова вели торговлю медью. Подъем и расцвет острова относят к 1450 году до н.э., когда Кипр стал важным посредническим центром в торговых операциях меж эгейским миром и побережьем Сирии и Палестины. Критяне открыли Сицилию, проникли на п-ов Пелопоннес. После двух катастрофических землетрясений XVI века часть населения Крита переселилась на Сардинию, Корсику, Балеарские о-ва и далее на Пиренейский полуостров. По мнению ученых, критские мореходы «были первооткрывателями берегов Юго-Западной Европы». Торговля медными изделиями, что делались в их мастерских, давала немалую прибыль. Кинир любил труд, миролюбие и более всего на свете ненавидел войну. Когда он узнал от Одиссея о предложении Агамемнона принять участие в Троянской междоусобной войне, он стал думать, как бы лучше выйти из щекотливого положения. Агамемнон просил корабли, но те находились в рейсах, будучи задействованы в торговых операциях. Царь выделил для авантюры Агамемнона лишь одно судно, а остальные 49 кораблей вылепил из глины, да так искусно, что их нельзя было отличить от настоящих. Разумеется, выведенные им в море глиняные муляжи сразу же пошли на дно. Так царь увильнул от совершенно бессмысленной бойни, сберег людей, послав ахейцам для их забав – один корабль.

В середине XIII века до н.э. разразилась война греков-ахейцев с жителями Трои, что находится в Малой Азии. Хотя Кипр и не принял прямого участия в той войне, но выступал союзником ахейцев, о чем говорит и то, что царь Кипра Кинир послал вождю греков Агамемнону бронзовый панцирь к битве. За время долгой Троянской войны связи киприотов и ахейцев стали крепче. Кипр назывался тогда Алазией. К концу XIII века относят движение «народов моря», кочевых племен и морских пиратов, о коих сказано в египетских документах. Трудно сказать, что послужило окончательному разрушению древней столицы (набеги пиратов или землетрясение), но в начале XI века до н.э. жизнь в Энкоми практически полностью исчезла. Возможно, что и Кипр, подобно Египту, подвергся нашествию гиксосов. Остались одни развалины – останки древних стен с башнями и воротами. В центре города археологи обнаружили святилище «Рогатого бога», где найдена статуэтка Аполлона Керастаса, бога покровителя скота у греков. Видимо, когда города Греции разрушило нашествие дорийцев, сюда же хлынули обитатели микенской Греции.

Среди материалов раннебронзового периода выделяются находки в северной части Кипра – в некрополе Вунус (III тыс. до н.э.). Тут были найдены вырубленные в скалах камеры-гробницы. В усыпальницах представлены разные предметы, обычно сопровождавшие умерших в загробный мир (вазы, фигурки молящихся, художественные композиции). Тут же были обнаружены и первые письмена киприотов, существовавшие еще до прихода сюда микенцев. В 30?х годах XX века французский археолог Шеффер обнаружил остатки города Энкоми, который датируется началом II тысячелетия до н.э. Древней столицей Кипра была Энкоми-Алазия (1600—1050 гг. до н.э.). Сюда и добрались ахейцы (микенские греки), осев в прибрежных городах. Образовав ряд царств, они вели торговлю с Критом и Востоком. В одной гробнице была найдена прекрасная серебряная чаша, образец кипро-микенского искусства.

На Кипре существовали и другие города – Китион близ Ларнаки, Курион недалеко от Лимасола, Палей Пафос в юго-западной части острова. По легенде, город Саламин на восточном берегу Кипра основан Тевкром, братом Аякса. С ахейцами пришла микенская культура. Т. Блаватская пишет: «Уже в XI веке позднеахейские царства на Кипре достигли значительного благосостояния, как свидетельствуют остатки нескольких дворцов и городские некрополи, раскопанные в 1960—1990-х годах. Документы из кипрских полисов указывают на сохранение там царской власти даже в V веке, что позволяет предполагать применение там некоторых правовых установлений, созданных еще ахейскими династами. Ведь традиционность была характерной чертой материальной и духовной жизни кипрских эллинов». Мифы на Кипре сливаются с мифами Древней Греции, а греческий элемент вскоре стал преобладающим в островной культуре. Самая большая гора тут названа Олимпом, как и в Греции. Широкое распространение получил греческий язык. Если в Греции, разоренной дорийским нашествием, достижения микенской культуры были одно время забыты, тут они сохранялись дольше. Кипр стал своего рода убежищем народов от превратностей судьбы. Когда воинственные ассирийцы захватывали или разрушали города Финикии, обогатившейся на пиратстве, торговле, махинациях, сюда ловкие купцы увозили и прятали свои богатства. Так уводят на Кипр капиталы, в разного рода офшорные зоны, их весьма ловкие наследники, «финикийцы России».

Развалины кипрских городов

В 709 году до н.э. правители нескольких кипрских городов отказались от власти в пользу Ассирии, Саргона II Ассирийского (это событие запечатлено на каменной стеле из Китиона). Здесь еще раз, пожалуй, хотелось бы обратить внимание читателя на обширное культурное взаимодействие, которое уже в те отдаленные времена существовало между различными регионами мира. В одной из гробниц некрополя Саламина среди множества найденных украшений найдено большое погребальное ложе, дошедшее в фрагментах. Изумляет пластинка из слоновой кости с фигурой идущего сфинкса. Поверхность рельефа украшена вставками из золота и синего стекла. Мастерство художника превыше всех похвал, но не менее важен и сюжет. Образ сфинкса, на голове которого двойная египетская корона, безусловно, навеян Египтом, а стиль исполнения говорит о переднеазиатском происхождении великолепного памятника культуры. В центре Саламинского некрополя находится и христианская часовня, которая известна под названием «Гробница Св. Екатерины» (тут хоронили умерших первые христиане, а с VII в. ее превратили в христианскую часовню, которая функционирует и поныне). В некоторых погребениях были найдены прекрасные скульптуры, стиль исполнения которых напоминает стиль скульптора Лисиппа.

Театр в Соли. II—III вв. н.э.

Кипр – место стечения многих культурных влияний (сирийско-палестинского, египетского, греческого и т.д.). На острове существовала большая финикийская область, где греческий и семитский элементы издавна существовали бок о бок, время от времени вступая в жесткую конфронтацию. Историки так представляют себе деление Кипра около середины IV века до н.э.: «Саламин – греческий город с закрытым удобным для зимовки портом, Карпасия, Кериния, Лапиф – финикийские, Солы (также с гаванью, удобной для зимовки), Марий – греческие, Амафунт – туземный. …Есть еще внутри острова и другие варварские города». Сюда надо бы добавить и главный оплот финикийского влияния – город Китий, «кипрский Карфаген», давший немало надписей и монет персидского времени. Эта богатая смесь культур стала следствием постоянной смены чужеземной власти: с 1500 и с 569 по 526 год до н.э. остров принадлежал Египту; в 800 году перешел к финикийцам; в 709—669 годах тут господствовали ассирийцы; с 535 года им владели персы, которых в 333 году сменили македонцы, уступившие место в 294 году птолемеевскому Египту; наконец, с 58 года до н.э. он вошел в состав римской провинции Киликия; а в 1571 году н.э. он захвачен турками. Естественно, у него сложная и запутанная история. На юге, у моря некогда появились колонии финикийцев (начало I тыс. до н.э.), а с конца VIII века в этих местах начался период господства ассирийцев. Имеется посвятительная надпись знатного финикийца, относящаяся к IV веку до н.э., что составлена была как на финикийском, так и на греческом языке (причем греческая версия изложена кипрским слоговым письмом). Впоследствии билингвизм дал ученым ключ к дешифровке этих языков.

История полна драматических страниц борьбы киприотов против захватчиков. В V и IV веках имели место восстания киприотов против персов, подчинивших себе весь Ближний Восток. Вплоть до похода Александра Македонского Кипр находился под властью персов. После смерти Александра острая борьба за обладание островом развернулась между царями Птолемеем и Антигоном. Последний царь Саламина, Никокреонт, принял сторону последнего, был осажден войсками Птолемея и, видя безвыходность положения, покончил жизнь самоубийством, сгорев заживо вместе с семьей в пламени пожара (ему воздвигли некрополь). При Птолемее столицей стал Пафос, согласно преданию основанный вождем ахейских греков Агепенором. Тут был воздвигнут знаменитый храм Афродиты. Близ этого места богиня любви и красоты, как гласит легенда, появилась из морской пены. В 58 году до н.э. власть над островом перешла к Риму, что способствовало развитию Пафоса. Тут найден остов римской городской виллы с великолепными мозаиками, среди которых выделяется фигура леопарда, пасть которого держит голову лошади. Некоторым ближе фрески «Дома Диониса» с фигурами бога вина Диониса и Икария, первого человека, которого Дионис научил возделывать виноград и изготовлять вино. Фреска не лишена морализующей идеи.

На ней изображены двое пьяниц, один из которых уже лежит, а другой стоит над ним, пошатываясь. Видимо, они прославили себя, ибо указаны их имена и сцену венчает лаконичная надпись: «Те, кто первыми пили вино». Романтические натуры, вероятно, скорее обратят внимание на фреску, повествующую об истории любви Пирама и Фисбы. Кипрские Ромео и Джульетта стали ярким сюжетом античной литературы. Раскопки «Дома Диониса» (с 1962 г.) говорят о значительном влиянии на Кипре в начале нашей эры римской художественной школы. Среди других останков былого великолепия назовем палестру гимнасия в Саламине (IV в. н.э.). После землетрясения ее превратили в публичные термы. Интересен и выстроенный в начале I века н.э. театр. В VII веке город Саламин был разрушен арабами и заброшен.

Силен с пантерами. Деталь из «Дома Диониса» в Новом Пафосе

Что же касается древнейших христианских построек на Кипре, то это базилика св. Епифания в Саламине и базилика V века в Курионе, а также известная во всем мире церковь в Кити, близ города Ларнаки, на южном берегу острова. Церковь носит имя Панагии Ангелоктистос (Всеблагой госпожи ангелов) и в ней хорошо угадывается образ Богоматери с выразительными глазами и Младенцем на руках. Крест над головой Богоматери говорит о христианском происхождении орнамента. Среди объектов архитектуры – византийские базилики начала X века, небольшой монастырь апост. Варнавы близ Саламина (по преданию, апостол проповедовал христианство на Кипре в I в. н.э.) и церковь Св. Варнавы и Илариона в Перистероне. Хотя наибольшей известностью среди кипрских монастырей пользуется монастырь Кикко, основанный около 1100 года в горах к юго-западу от Никосии. Расположен он в очень живописном месте и назван по особой породе деревьев, покрывавших гору. Белые галереи монастыря, обрамленные красной черепицей, чем-то напоминают парусник, заброшенный океаном в заросли кустарника. Кипр, с его исключительно выгодным расположением, привлекал внимание множества воинственных и торговых держав. Поэтому здесь можно найти следы крестоносцев, византийцев, генуэзцев, турок. Не миновал остров и Ричард Львиное Сердце, когда штормовой ветер пригнал корабли крестоносцев к острову (1191 г.). Властитель острова и наместник византийского императора Исаак Комнин попытался захватить в плен невесту молодого короля Ричарда. Король разбил его войско, захватил остров, взял в плен и самого Комнина, тем самым положив конец господству византийцев, а затем обручился с невестой.

Фасад собора Св. Николая в Фамагусте

Видимо, большое впечатление производила средневековая Фамагуста, основанная Птолемеем II Филадельфом в начале III века до н.э. Она расположена на берегу моря близ древнего Саламина. При лузильянцах (рыцари де Лузиньяна) фактически город стал второй столицей Кипра. В кафедральном соборе Св. Николая короновали кипрских королей. Окруженный мощными стенами город-порт и ныне представляет величественное зрелище. Здесь же к северу от Морских ворот расположен замок Кастелло, с которым связана всем известная романтическая история любви Отелло и Дездемоны. История венецианского мавра Отелло подсказана Шекспиру судьбой Христофора Моро, командующего венецианскими войсками на Кипре в начале XVI века, который, вероятно, потерял на Кипре горячо любимую жену. В конце XVI века Кипр был взят турками, и многие редкие памятники древности погибли при осаде.

Кикладские острова. Дома на Серифосе

Таким образом, Кипр на протяжении всей истории являл собой своего рода передовой форпост, у которого встречались различные культуры, разные царства и правители. Тут побывали персы, греки, Птолемей, Александр Македонский, мусульмане. Кипр – остров-феникс. Это государство было покорено многими, но тем не менее всегда сохраняло греческий дух, сохраняло приверженность обычаям и нравам цивилизации Эллады.

В конце XVI века до н.э. существовал ряд развитых микенских центров. На многих островах Эгейского моря будут в дальнейшем находить крито-микенские и минойские колонии, вплоть до Липарских островов на западе – коммерческие точки. Регулярную торговлю с Критом поддерживал и Египет, что благоприятно сказывалось на всех областях микенской культуры. Неожиданно на Фере случилось извержение вулкана (ок. 1740 г. до н.э.). Тот взрыв уничтожил почти 85 кв. км поверхности острова и нанес огромный ущерб Восточному Средиземноморью. Горячая вулканическая зола, серный газ, проливные дожди, землетрясение обрушились на близлежащие острова. Большая часть острова оказалась покрыта пеплом, уничтожившим поля и плантации, а уцелевшее население вынуждено было покинуть Крит. Беженцы с острова направились в материковые микенские центры, вдохнув в них новую жизнь.

Греция вступила на историческую арену позднее тех стран, о которых говорилось ранее. Благодаря посетившему Грецию в 70-х годах II века н.э. Павсанию, мы имеем уникальную возможность почерпнуть из «Описания Эллады» (10 книг) богатейшую и разнообразную информацию. Предтечей будущей славы Греции, как известно, стала крито-минойская цивилизация, создавшая первое государство и самобытную письменность. Поэтому ученые нередко и начинают их повествование с «Ахейской Греции» или «Микенской Греции». Как мы убедились, Микены на протяжении веков были важным политическим центром Эллады, а микенский диалект являлся древнейшим диалектом греческого. Согласно традиции, основателем Микен был античный герой Персей. Тут он якобы потерял наконечник меча, сочтя это знамением для основания города. Согласно другим версиям, имя городу дал водный источник или же женщина (царевна Микена), о которой как о «пышно-венчанной» писал Гомер в его «Одиссее». А. Лосев высказал даже такую догадку: «Если Гомер говорит о какой-то забытой героине Микене, то возникает вопрос, не была ли в свое время Микена богиней Микен, как в последующие времена Афина – покровительницей Афин».

Исключительно важную роль при изучении Древней Греции занимает и изучение памятников письменности той поры, начиная с 2000 года до н.э., времени, когда племена пришли на территорию Эллады. От тех былых ахейских царств, Кносского и Пилосского, осталось немало документов в виде письменных табличек. Писцы-ахейцы хотя и вели на глине только текущую документацию, особо не заботясь о длительной сохранности табличек, но все же их творения дошли до нашей эпохи. Оставаясь необожженными и лишь высушиваясь, документы смогли дойти до нас в целости и сохранности, видимо, только благодаря случайному, совершенно непредвиденному обжигу в огне пожаров, разрушивших помещения дворцовых архивов. Источники эти, наряду с работами ученых и писателей, учитываются в последующем анализе.

Персей и Андромеда

Павсаний, давая описание тех мест, заодно указал на жесточайшее соперничество среди греческих племен и полисов: «Аргивяне разрушили Микены из зависти. При нашествии мидян аргивяне не проявляли никакой деятельности, микеняне же послали в Фермопилы 80 человек, которые приняли участие с лакедемонянами в их подвиге (сражаясь рядом с ними). Это славное их поведение и принесло им гибель, раздражив аргивян. До сих пор все еще сохранились от Микен часть городской стены и ворота, на которых стоят львы. Говорят, что все эти сооружения являются работой киклопов, которые выстроили для Прета крепостную стену в Тиринфе. Среди развалин Микен находится (подземный) источник, называемый Персеей».

В цепочке исторических связей следует помнить и о том, что Атрей был сыном Пелопса (т. е. дед Агамемнона и Менелая). Вся история семейства Атридов полна убийств и преступлений. Они шли к власти через убийства братьев, кражу сыновей, травлю и воспитание из них убийц отцов. Видимо, в прошлом Пелопса, которого называют лидийцем и фригийцем, победил и изгнал из Трои ее царь – Ил. Таким образом, и война Атридов против Трои (согласно этой версии) приобретает совершенно иной смысл, а именно возвращение их на землю предков. По древнему преданию, Илион мог быть взят только при условии перевоза костей Пелопса под стены Трои. В Микенах в подземных сооружениях Атрея и сыновей хранились их сокровища и богатства. «Тут могила Атрея, а также и могилы тех, кто вместе с Агамемноном вернулись из Илиона и которых Эгисф убил на пиру. А на могилу Кассандры претендуют те из лакедемонян, которые живут около Амикл; вторая могила – это Агамемнона, затем – могила возницы Эвримедонта, дальше – могилы Теледама и Пелопа. Говорят, что они были близнецами, рожденными Кассандрой, и что их еще младенцами зарезал Эгисф, умертвив их родителей. И (могила) Электры; она была женою Пилада, выданная за него замуж Орестом. Гелланик сообщает, что от Электры у Пилада родились два сына – Медонт и Строфий. Клитемнестра и Эгисф похоронены немного в стороне от стены; они были признаны недостойными лежать внутри стен города, где похоронен и сам Агамемнон и те, которые были убиты с ним».

Сокровищница и могила Атрея

Микенская цивилизация занимала промежуточное положение между Египтом и классической Грецией, достигнув расцвета примерно в 1600 году до н.э. Затем она распространила свое влияние на большую часть тогдашнего античного мира (Египет, Троя, Италия, Восточное Средиземноморье). Ей посвящены многие труды, включая труд греческих ученых К. Цунтаса и И. Манатт «Микенский век» (1897) и книгу У. Тейлора «Микенцы». По давней греческой традиции считается: племена дорийцев вторглись в Пелопоннес с севера в конце II тысячелетия, а затем проникли на Крит и острова Додеканезы. Тейлор считает: вероятно, что предки греков пришли с востока, пройдя через северное анатолийское плато в Трою (по земле или морю – не ясно). Иначе говоря, он допускает, что они могли иметь индоарийские корни, поскольку микенская керамика в некотором роде была похожа на серые изделия с северо-востока Ирана. Захватчики принесли с собой сюда новые виды вооружений, и прежде всего кавалерию и колесницы, что позволило им удержать территории.

План поселения Микены

Во время миграционных переселений те или иные племена привносили в новые места заселения свой язык. Сами греки признавали существование трех диалектов: ионийского, эолийского, дорийского и предполагали существование трех больших племен. По мнению многих, «микенский» представляет собой архаическую форму греческого языка, проявляющего однообразие везде и всюду, где его обнаруживали – в Кноссе, Пилосе, Микенах, Фивах и т. п. О микенской культуре С. Маринатом (Афины) говорит следующее. Первые «греки», по его мнению, вторглись в Грецию в начале II тысячелетия до н.э. В XVI веке появляются самые ранние микенцы, представляя аграрное население, живущее в небольших селах или поселках. Самым большим из таковых был в то время Орхомен. В те времена городская цивилизация существовала только на Крите, население которого уже около 1580 года до н.э. было знакомо с минойской культурой. Это доказали раскопки в Микенах и подтвердили работы в Перистерии (Трифилия). Однако в остальных микенских поселениях сами условия жизни были еще очень примитивны. Ученый полагает, что первые правители тех мест, возможно, пришли из Сирии, находившейся в то время в контакте с Египтом. Они принесли с собой элементы восточной материальной культуры и влияние минойского искусства. Захватив Микены и овладев ее богатствами, они стали и первой ее правящей династией. На восточное происхождение указывает наличие двойной царской семьи и обычай изготовления маски, представляющей мертвого живым, обычай, хорошо известный в эпоху неолита обитателям Египта и Сирии. К сожалению, пока археологи не нашли городских архивов Микен, а потому историю микенской Греции (Ахиявы) изучают по артефактам, в частности по хеттским письменам.

Львиные ворота в акрополе Микен

Знаменитые Львиные ворота, украшенные рельефом с изображением двух львиц, говорят о том, сколь могущественными были властители Микен. Чтобы построить такие огромные укрепления, понадобился труд тысяч людей, ведь не случайно затем получит распространение легенда, что их создали одноглазые великаны – циклопы. Под стать этим сооружениям были и каменные гробницы микенских правителей – толосы. Говоря об одной из них, гробнице Агамемнона, польский исследователь К. Куманецкий писал: «Как в этой гробнице, так и в других поражает прежде всего монументальность самой постройки: такой не встречалось и на Крите. Массивные двери, высотой более пяти метров, перекрыты сверху двумя громадными блоками, один из которых весит, предположительно, 120 тонн… Подобные «купольные гробницы», или толосы, относятся к позднемикенской эпохе, т.е. к 1400—1200 годам до н.э. Это был период полного преобладания ахейцев в эгейском мире и возросшего могущества микенских царей, которые поддерживали непосредственные отношения с Египтом». О том, какое впечатление на души греков производили величественные гробницы царей, можно частично представить себе, прочтя стихотворение польского поэта Ю. Словацкого «Гроб Агамемнона»:

Пусть музыка причудливого строя
Сопровождает этих мыслей ход.
Передо мной подземные покои,
Агамемнона погребальный свод.
Здесь кровь Атридов обагрила
плиты.
Сижу без слов средь давности
забытой.
Невозвратима арфа золотая,
Которой описанья лишь дошли.
Я старину в расселине читаю,
Речь эллинов мне слышится вдали.

Микены были одним из наиболее могущественных государств-городов. В канун Троянской войны под властью Микен находилось все Центральное и Восточное Средиземноморье, но оно не было уже столь сильным, как раньше. В середине XIII века до н.э. столица Микен и сама пострадала от внезапного вторжения. Возможно, это нападение случилось в ходе гражданской войны. Кстати, и война против Трои – отражение той же тенденции жесточайшего соперничества малых, но агрессивных государств данного региона. Падение Трои одни относят к 1260 году до н.э., другие соглашаются с Эратосфеном, который называл дату 1184 год до н.э. Видимо, случилось это в последней трети позднеэлладского периода. Тогда были разрушены многие укрепленные города материковой части: Микены, Тиринф, Мидия, Пилос. Надо сказать, что Микены были древнейшим городом Греции. Сюда и устремился в 1876 году Г. Шлиман, резонно полагая, что на земле, где должны были находиться могилы Агамемнона, Эримедона, Кассандры и других героев, его ожидают и самые потрясающие открытия. Он не ошибся, обратив внимание прежде всего на внутреннюю часть акрополя. Микенская цитадель была окружена стенами, сложенными из огромных камней (ширина стен – 6 м). Подобные развалины крепостных стен есть и в Греции, но о них обитатели материка не могли поведать ничего.

Циклоп Полифем

В Микенах Шлиман обнаружил пять гробниц, которые по их научному значению затмили сокровища царя Приама, найденные им на месте Трои. И вот что он нашел. В четвертой гробнице археологическая экспедиция Г. Шлимана обнаружила пять больших медных котлов, один из которых был наполнен золотыми пуговицами (68 золотых пуговиц без орнамента и 118 золотых пуговиц с резным орнаментом). Рядом с котлами лежал ритон – серебряная голова быка (высотой около 50 см) с крутыми, изогнутыми золотыми рогами и золотой розеткой во лбу. Пасть, глаза и уши этого быка-ритона были покрыты слоем позолоты. Тут же лежали две другие головы быков-ритонов из листового золота. В других могилах были найдены золотые лавровые венки, диадемы, украшения в виде свастик (что указывает, видимо, на арийский источник происхождения). Н. Ионина пишет: «Но самой замечательной среди всех найденных (золотых масок) оказалась одна маска, которая сохранилась гораздо лучше, чем все остальные. Она воспроизводит черты, испокон веков считающиеся эллинскими: узкое лицо, длинный нос, большие глаза, крупный рот с несколько пухловатыми губами… У маски – глаза закрыты, кончики усов чуть закручены кверху, подбородок и щеки закрывает окладистая борода». Правда, П. Фор характеризует эти маски как «весьма уродливые». Могилы были буквально набиты золотом. Но для Г. Шлимана было важно не золото, хотя тут его было почти 30 килограммов. «Ведь это могилы Атридов, о которых говорил Павсаний! Это маски Агамемнона и его близких, всё говорит за это: и число могил, и количество погребенных (17 человек – 12 мужчин, 3 женщины и два ребенка), и богатство положенных в них вещей… Ведь оно столь огромно, что собрать его мог только царский род. Шлиман не сомневался в том, что маска человека с бородой закрывала лицо Агамемнона». Позднейшие исследования показали, что маска была сделана почти за три столетия до рождения Агамемнона, но она ассоциируется с микенским царем и так и называется: «Маска Агамемнона».

Предметы крито-микенской культуры: золотой кубок, маска, кинжалы

Иные города, Гла, Зигурис, Проимна, Бербати, Каракос, были покинуты жителями. Что же касается известного похода против Трои, то, вероятно, он имел место за ряд десятилетий до первых событий, о чем говорит Гомер, да и другие поздние авторы. В Греции нашли приют и пристанище многие племена. Как писал А. Хомяков, вся Эллада, от границ славянской Фракии и до южной оконечности Пелопоннеса, была населена «сбродом племен». Эллины пришли с севера. Эпир был жилищем племен варварских, от самых границ славянской земли. А древние жители Эллады, загадочные пеласги, исчезли в смеси с северными пришельцами, утратили свой быт «от влияния их воинской деятельности и забыли свой язык, в завоевательном движении чуждого просвещения». В древности греков называли ахейцами (греками звали их италийцы). О народах, населявших Грецию до прихода греков, традиция сообщает немногое. Они делились на дорян, этолян, ахеян, ионян, эолян (это лишь названия). Сами греки величали себя эллинами. Согласно легендам, в семью отца Эллина входили Эол, Дор, Ахей и Ион. «Весь род людей берет начало от эллинов», – писал Диоген Лаэртский. Конечно же, и то, и другое утверждение не вполне соответствует истине. Тем не менее большой интерес к Древней Греции, праматери европейской цивилизации, колыбели христианского эллинизма, вполне объясним. По сей день европейская культура видит в Элладе свое «золотое детство», а в детстве всегда присутствует сказка.

Образцы дорийской одежды

Конечно, «золотое детство греков» – это сказка, навеянная гениальным Гомером, в основе которой лежат некие вполне реальные события. Описанное им ахейское общество гораздо более напоминает толпу диких варваров, коих лишил разума Зевс-промыслитель. К сожалению, не так много источников, по которым можно изучать их богов и культы. Почти все аутентичные тексты погибли, а то, что считалось чем-то наподобие «священных врат для введения в греческую религию» (Гомер, Гесиод, Софокл), воспринимается ныне как светский источник и мало что дает для понимания самой религии. Религия и мифология греков тем не менее представляют одну из самых ярких и запоминающихся сторон мировой культуры. Как и у других народов, у греков распространена была вера в духов и культы мертвых. Они почитали деревья, животных, идолов, божков. В традиционных культах у эллинов видим черты дикости, племенной неразвитости, жестокости. Скажем, в Афинах и в крупных торговых портах Ионии даже в VI и V веках до н.э., когда уже вполне можно говорить о вступившей в свои права «весне цивилизации», греки придерживались в морали самых диких и жестоких правил. Так, в городах специально содержался второсортный человеческий материал в виде опустившегося людского отребья (калек, идиотов и т.д.). При наступлении голода или эпидемии чумы власть обычно приносила их в жертву. Несчастных побивали камнями, сжигали живьем, а перед тем их били ритуальными прутьями по членам. Пепел бедняг, что были козлами отпущения («фармаками»), развеивался над морем.

Три персидских воина

Или иной пример. В утро знаменитой битвы при Саламине, когда решалась судьба Греции, командующий Фемистокл, надеясь задобрить богов, сжег трех пленников. Эти были прекрасные молодые юноши, одетые в роскошные одежды и украшенные золотом, к тому же еще и родные племянники персидского царя. И вот главнокомандующий греков, эрудит, задушил их собственноручно на корабле, на виду флота. Демокрит, ученый, основоположник атомистического материализма, с жестокостью садиста требовал от юных дам, чтобы девицы при менструации целых три раза обегали поля перед жатвой: мол, якобы менструальная кровь содержит заряд плодотворящей энергии.

Коринф и Акрокоринф

Завоевание Греции происходило в течение длительного времени. «В начале XVI века наблюдается усиливающееся влияние Крита на их культуру и, можно сказать, начинается влияние, известное (нам) как век Микен. Государства микенского типа, подобные описанному в «Илиаде», начали образовываться в Афинах (хотя не очень значительные) и в Аттике. Сильнее всего власть Микен проявилась в Пелопоннесе, где Пилос управлял Мессенией, а также в группе крепостей в Арголиде, зависимых от Микен. Лежавшая между двумя этими территориями Лакония практически не исследована, и ее микенская столица еще не открыта. Следует заметить, что все эти государства занимали плодородные равнины или возвышенности. Таких мест в Греции было немного, и они отделялись друг от друга высокими горными хребтами, поэтому добраться до них иногда можно было только по морю. Северо-западный район Греции в основном состоял из гор, поэтому неудивительно, что эта территория не играла практически никакой роли в истории Микен», – пишет У. Тейлор. Город Микены просуществовал порядка 500 лет и, вероятно, был разрушен около 1100 года до н.э.

Акрокоринф – крепостные стены

Имеются данные, указывающие на то, что микенское влияние прослеживается не только в Греции, но и в Италии, где поселенцы колонизировали Апулию (это подтверждается находками археологов). Микенское влияние заметно также в Сицилии, где видны черты той же родосской культуры, что и на юге Италии. В давние доисторические времена между греками возникали жестокие споры, что и вело к войнам (такова знаменитая война семи городов против Фив, в результате которой обе стороны были уничтожены).

Своим подъемом и расцветом полисы во многом обязаны своему географическому положению. Таковым был и античный город-государство Коринф, основанный близ Истма – единственного пути из Пелопоннеса на территорию остальной материковой Греции, между заливами двух морей – Сароническим и Коринфским. По словам Павсания, Коринф считался «сыном Зевса», входя в состав державы Агамемнона и представляя собой вначале, по словам Гомера, убогое поселение. Географические условия тут не были очень благоприятными. Однако именно стратегические и торговые преимущества места (контроль путей меж морями, возможность наладить широкие торговые связи с центрами Востока и Запада) сделали его важным звеном в системе региона. Наличие источников и высокой горы Акрокоринф позволило заселить, обустроить, а потом и защищать цитадель от враждебных нашествий. До появления дорийских племен тут проживали финикийцы, другие восточные народности, а также пришедшие сюда из Фессалии эолийские племена. Около 900 года до н.э. сюда переправились на кораблях дорийцы. Первоначально они обосновались в Аркадии, захватили Арголиду, а затем вторглись в Коринфию. Так ими был подчинен Коринф, в результате чего этнический состав населения изменился. О далеком прошлом Коринфа писал поэт Эвмел в поэме «Коринфская история». Именно он отождествлял Коринф с гомеровской Эфирой – городом, в котором царствовал Сисиф (Сизиф). Эвмел также связал историю Коринфа с эолийско-фессалийскими мифами о Ясоне и Медее. В соответствии с этой мифологией первым царем Коринфа считался Сисиф. Местным героем был и Беллерофонт, чей сказочный конь Пегас стал не только эмблемой города, но и символом поэтического подъема.

Фонтан Нижней Пирены

Примерно с VIII века до н.э. начинается первый великий расцвет Коринфа, когда прекратилась политическая зависимость Коринфа от Аргоса и он основал свои первые колонии на Западе – Керкиру в 730 году до н.э. и Сиракузы в 720 году до н.э. Следствием этого процесса стало быстрое развитие его экономики, промышленный прогресс, экспорт продукции Коринфа на Запад. Развиваются и художественные ремесла, о чем свидетельствуют многочисленные протокоринфские и коринфские сосуды, расписные таблицы из святилища архаической эпохи, расписные метопы Ферма, ларец Кипсела. Коринфяне были великолепными мореходами, достигнув в период второй греческой колонизации высот в данном искусстве. Считалось, что коринфянин Аминокл построил в 704 году до н.э. первую триеру для самосцев. В дальнейшем именно то, что обитатели Коринфа стали представлять грозную морскую силу и повели интенсивную колонизацию, часто вызывало несправедливый гнев и ненависть к ним со стороны Афин. Последние стремились уничтожить своего соперника в торговле, что неизбежно толкнуло Коринф в объятия самого грозного врага Афин – Спарты.

Тесей и Ариадна

Любопытно, что именно при тиранах (Кипселе и его сыне Периандре) расцвет экономики, искусства и культуры достигает наибольших высот. Периандр даже был назван в числе 7 главных мудрецов античной Греции. Тогда же Коринф становится одной из самых могущественных держав той эпохи, развивая отношения с царями и правителями Малой Азии, Востока и Египта. Торговля и производство разного рода изделий из бронзы и глины, разнообразные ткани привлекают сюда новых и новых обитателей и покупателей. Город стал одним из любимых мест встреч богатых людей, купцов, моряков, воинов и женщин веселого нрава. Гетер в первую очередь привлекла возможность неплохо заработать на ремесле, ибо, перефразируя Сенеку, скажем: видимо, человек по своей природе – животное похотливое и склонное к разврату и подлости.

Эфес микенского парадного меча

Любовь не может жить не только без денег, взаимности, но и без дифирамбов. Поэтому и говорят, что на Коринфе возник новый жанр поэзии – дифирамб. Среди архитектурных памятников выделяется храм Аполлона. Расцветают не только все виды искусства, но и инженерная мысль. Периандр задумал соорудить мощеную дорогу – «диолк» (волок) с глубокими желобами, по которым на специальных платформах можно было бы перевозить пустые корабли и товары с одной стороны Истма на другую.

Коринф во время греко-персидских войн (V в. до н.э.) является одной из трех великих держав греческого мира и участвует во всех битвах против персов. Соперничество с Афинами за господство на море и в торговле вело к неизбежным столкновениям с соперниками. Возвышение Афин и Спарты вскоре отодвинет его, правда, на вторые роли. Коринф стал едва ли не главным зачинщиком Пелопоннесской войны. В дальнейшем Коринф станет столицей Ахейского союза (после 200 г. до н.э.). Однако недовольство политикой римской державы привело к тому, что Коринф решил отпасть от Рима. В 146 году до н.э. полководец Луций Муммий разгромил в битве Ахейский союз и разрушил Коринф до основания. Сто лет город затем лежал в развалинах, пока наконец Юлий Цезарь не стал заново заселять Коринф (с 44 г.). Дело его продолжил Октавиан Август. В I веке н.э. в качестве римской колонии и порта город вновь пережил период подъема и расцвета. Именно в Коринф прибыл император Нерон, чтобы провозгласить свободу греческих городов (66—67 гг. н.э.).

Древняя Греция представляла собой ассоциацию городов-государств (полисов), каждое из которых имело своих богов и героев, законы и календарь. В Афинах особенно чтили Тесея, считавшегося создателем государства. О нем создано было множество легенд, которые прекрасно знал любой афинский школьник. Деяния этого героя во многом и предопределили будущую судьбу афинского государства. До него жители Аттики частенько враждовали, будучи как политически, так и духовно разделены. Вздумав объединить их в единый народ, Тесей терпеливо обходил греков, стараясь показать им все выгоды совместного общежития, преимущества единения в битвах против врагов. Будучи от природы очень сильным, он лишь в редких случаях прибегал к силе как к последнему аргументу. Тесей утвердил и всеобщий аттический праздник – Панафинеи. Каждый год в августе в Греции проходили различные гимнастические и музыкальные соревнования (а раз в четыре года торжественно проводились Великие Панафинеи). Победители игр награждались венками или амфорами с оливковым маслом. Ему же приписывают разделение жителей Аттики на знать, земледельцев и ремесленников. Тесей уничтожил прежние общинные советы, заменив их единым советом. Этот совет располагался в центре города, названном им Афинами в честь богини-покровительницы. Совершив столько славных деяний, греческий герой добровольно сложил с себя тяготы власти, показав себя мудрым законодателем и преподав урок правителям последующих эпох, считающих себя «демократами».

«Культурная душа» не сразу обрела приют в сердцах греков… Кочевые племена, пришедшие в Элладу, вне зависимости от того, появились ли они с Балкан, из Скифии или еще откуда-либо, как и другие народы, отдали дань суеверию, первобытной дикости. Вместе с тем они выращивали злаки, охотились на дичь, сажали фиги и маслины (маслины составляли главный предмет питания греков), возделывали виноградники и делали вино. Земля давала им пищу и минимальное количество плодов (масло и вино), что можно было пустить в торговый оборот, получив за них пшеницу, ткани, оружие и т.д. Важным стратегическим фактором было владение проливами, через которые осуществлялась вся торговля с хлебными рынками на побережье Черного моря или же в Египте. Ведь около половины экспортируемого в Афины хлеба доставлялось туда из пределов Боспорского царства. О том, что хлеб в Греции и ее колониях считался стратегическим товаром, свидетельствует и клятва, которую произносили обитатели Херсонеса Таврического: «Я не буду продавать хлеба, получаемого с полей (нашей) родины, я не стану его вывозить в другое место, помимо Херсона».

Как видим, греки две тысячи лет тому назад прекрасно понимали необходимость государственного регулирования в своем зерновом хозяйстве (чего не понимают, кажется, наши министры-экономисты). Место Греции благоприятствовало ее процветанию. Материк делился на три части: северная Греция, средняя Греция (или собственно Эллада), соединенная с Элладой перешейком южная Греция (Пелопоннес). Страна, находясь за горными хребтами, являла собой естественную цитадель, проход к которой был весьма и весьма затруднен узкими ущельями, что блестяще доказали своим подвигом 300 спартанцев царя Леонида (при мужественной обороне Фермопил).

С другой стороны, ряд греческих областей оказывался разобщен, разделен самой природой. Никаких больших рек, вроде Нила, Тигра и Евфрата, Хуанхэ, Волги и Днепра тут нет в помине. Это затрудняло связи между отдельными этническими группами, населявшими полуостров. Отсюда и сложность при объединении местных племен. Междоусобицы не раз ставили греков на грань гибели (в том числе в схватке с персами). Что говорить, если даже на маленьком острове Аморге (21 на 3 кв. мили) образовалось аж целых три независимых политических общины. Многое значила и близость к морю (в Пелопоннесе нет ни одного пункта, удаленного более чем на 7 миль от моря, в средней Греции – более чем на 8 миль). Особое значение имело то, что большое число островов, входящих в состав архипелага, образуют собой как бы сплошной мост, связывающий Европу с Азией. Среди островов на западном побережье Греции находился и остров Итака – родина гомеровского героя Одиссея.

Остров Итака сегодня

Земли Аттики были богаты железом, серебром, строительным камнем, мрамором, глиноземом. В той же Аттике имелось и серебро (на юге, в Лаврии). В Греции находились такие города, как Сибарис, выделявшийся своим богатством, которое приносил серебряный рудник. За золотом же греки устремлялись далее – на северное побережье, в Македонию, Фракию, Лидию или в Колхиду. Кстати, легенда о путешествии Ясона за золотым руном, по словам Страбона, предполагала такой способ добывания золота у некоторых народов: в воду погружали шкуру барана, то есть «золотое руно», в результате чего крупинки золота оседали на его шерсти. Вышеупомянутый Сибарис, владея гаванью на Этрусском море, являлся важнейшим посредником в торговле между Милетом и этрусками. В основном на посредничестве он и сделался богатым, ради чего освобождал от таможенной пошлины даже самые дорогие товары. Все это превратило восточную часть страны, где и были расположены залежи металлов, в наиболее развитую и процветающую. Как ни странно, но находясь у моря, греки постоянно испытывали большую нужду в питьевой воде. Пресная вода ценилась тут на вес золота. Известна даже клятва членов союза, охранявших Дельфы. Они поклялись не забирать никогда «у союзных общин проточной воды». Интересно, что пускаясь в путешествие, греки обычно говорили друг другу: «Доброго пути и свежей воды».

Корабль древних греков

Море в описываемые времена играет все более важную роль (в вопросах торговли, жизнеобеспечения и обороноспособности стран). Не была исключением и Греция. Если Египет был создан Нилом, то судьба Греции, Крита, Кипра и Финикии во многом зависела от того, насколько те в дружбе с морем… Перикл с гордостью говорил афинянам: «Ведь вы полагаете, что властвуете лишь над вашими союзниками; я же утверждаю, что из обеих частей земной поверхности, доступных людям, – суши и моря, – над одной вы господствуете всецело, и не только там, где теперь плавают наши корабли; вы можете, если только пожелаете, владычествовать где угодно. И никто, ни один царь, ни один народ не могут ныне воспрепятствовать вам выйти в море с вашим мощным флотом». Афины, возглавляя Морской союз, являлись крупнейшим морским гегемоном той эпохи (заметим, в этот союз входило одно время до 200 государств). Господство на море позволяло держать в руках и морскую торговлю.

Карта города Афины с портом Пиреем

В порт Афин, Пирей, хлынули потоки иноземных товаров. Подсчитано, что один лишь пирейский большой порт обеспечивал место для одновременной стоянки 372 судов. Строительство порта обошлось афинянам в 100 талантов (6 млн драхм), что равнозначно 26 тоннам серебра. В итоге Афины стали монополистом в торговле хлебом, доставляемым с Понта, Эвбеи, Родоса и Египта. После обеспечения себя хлебом афиняне позволяли капитанам идти в другие места, заботясь и о том, чтобы купцы, путешественники, паломники имели пристанище и приют в иных портах. «Когда составится капитал, то хорошо и полезно построить для судохозяев около пристаней городские гостиницы, для купцов – соответствующие места для купли и продажи, для отправляющихся же в город такие же гостиницы в городе. А если бы устроить помещения и лавки и для мелких торговцев – в Пирее и в самом городе, то это доставило бы городу и украшение, и большие доходы», – отмечал Ксенофонт. Весьма толковое замечание.

Гипподам – архитектор Пирея и ряда городов

Греки прекрасно сознавали ключевое значение моря в своей жизни. Умеренный климат и в общем-то скудная почва не позволяли им надеяться исключительно на богатства недр или сельское хозяйство. «Власть над Грецией – власть над морем», – говорили греки. Эгейское море они имели обыкновение называть «Царь-морем». Жизнь народов Средиземноморья пестрит морскими событиями. Ключевые пути в пределах Эгейского моря жестко контролировались с помощью флота. Ведь уже ко времени Пелопоннесской войны у Афин было 300 триер, Коркира имела 10, Хиос – 60, Мегара – 40 триер. В битвах за главенство на море принимали участие даже интеллектуалы: так, флот Самоса в 441 году возглавил философ Мелис, разбивший флот Афин во главе с Софоклом. Племена на юге и западе Греции, где впервые развилось мореходство, вскоре и составили своего рода межплеменное сообщество. Каждое из них «сообщало другому все, что ему было известно по мореплаванию и этнографии, все, что оно изведало на море, все сведения о судостроении». Ранее всех приобрело устойчивые морские навыки племя дарданцев, считавшее, что их родина – Крит. Историк Э. Курциус относит к этой ветви и ионийцев, живших в Лидии. Лидия с ее прекрасными портами стала соперницей Финикии в торговле.

Античный корабль в порту

В немалой степени можно судить о мощи греков и на основании данных, приводимых в «Илиаде». Вождь микенцев Агамемнон привел под Трою сотню кораблей, второе место у пилосцев – 90 кораблей, третье у аргивян и критян – по 80 кораблей, спартанцы и аркадцы – по 50, афинский и мирмидонский флот – по 50 кораблей. Всего к Трое прибыли 1186 кораблей. Базой флота царя Агамемнона был Иолк, откуда аргонавты на корабле «Арго» («Быстрая») начали путешествие. До конца эпохи античности корабль «Арго» считался первым плавающим кораблем. Были у Агамемнона и другие морские базы, стратегическое значение которых велико. Надо добавить, что морская жизнь греков, помимо обычной торговли, была неразрывно связана с их разбойным промыслом. Все это было в порядке вещей. Критяне, дабы очистить архипелаг от пиратов и стать хозяевами на морских путях, сами создают на Кифере и Эгилии пиратско-военные эскадры. Спартанец Хилон всегда ожидал нападения именно отсюда. Против финикийских пиратов действовали эскадры греков. Царь Минос отправился в Грецию морем мстить за украденного сына. Его корабли ведут дельфины (в память об их помощи он и учреждает культ Аполлона Дельфийского). Утверждают, что наиболее оживленные морские трассы тех времен – или так называемые «тропы Аполлона» – также проложили умные дельфины.

Дельфины на стенах дворца в Кноссе

Путешествие Одиссея. Одиссей и его спутники

Море становилось ареной открытого разбоя. Цари не отличались от разбойников, возглавляя эскадры пиратов и похваляясь войнами, грабежами («Илиада», XIV, 229—234). Ахилл делает набег из Арголиды в Мисию, крадет из Лирнесса Брисеиду, а союзный Трое город сравнивает с землей. Сын Пелея восклицает: «Я кораблями двенадцать градов разорил многолюдных; Пеший одиннадцать взял на троянской земле многоплодной; В каждом из них и сокровищ бесценных и славных корыстей много добыл». Геракл разрушает Трою во имя того, чтоб поживиться знаменитыми конями. Агамемнон с гордостью вспоминает, как, разрушив Лесбос цветущий, он вывез оттуда немало прекрасных пленниц. Одиссей, «пират по призванию», как только корабль его прибило ветром и течениями к фракийскому берегу, тотчас начинает грабить первый же близлежащий город, считая это великой заслугой:

Прежде чем в Трою пошло
броненосное племя ахеян,
Девять я раз в корабле
быстроходном с отважной
дружиной
Против людей иноземных ходил —
и была нам удача;
Лучшее брал я себе из добыч,
и по жребию также
Много на часть мне досталось;
свое увеличив богатство,
Стал я могуч и почтен…

В другом месте Одиссей признается царю Алкиною, что, когда он, о котором идет молва как об изобретателе хитростей, приплыл к городу киконов, Исмару, он, царь Итаки, вместе с его сотоварищами-бандитами повел себя вовсе не как миротворец, но как убийца и грабитель:

Исмару: град мы разрушили,
жителей всех истребили.
Жен сохранивши и всяких
сокровищ награбивши много,
Стали добычу делить мы, чтоб
каждый мог взять свою часть.

Таким образом, читатель не должен заблуждаться ни на счет Одиссея, ни на счет прекрасной Греции, талантами и мужеством сынов которой мы еще не раз будем с вами вполне обоснованно восхищаться. Даже в самой героической части ее истории Греция фактически являлась не чем иным, как «идеальным местом для разбоя». О бесспорной склонности к пиратству обитателей этих мест писал и географ Страбон, отмечая их кровожадность. Охота за рабами породила профессию андраподистов – «делателей рабов». Поэт Лукиан назвал первым таким андраподистом самого Зевса, похитившего красавца Ганимеда. Историк А. Валлон отмечал главные источники богатств древнейших цивилизаций: «Наиболее богатым источником, поставлявшим рабов, был всегда первичный источник рабства: война и морской разбой. Троянская война и наиболее древние войны греков по азиатскому и фракийскому побережьям дали им многочисленных пленников… Война пополняла ряды рабов, но с известными перерывами; морской разбой содействовал этому более постоянно и непрерывно. Этот обычай, который в Греции предшествовал торговле и сопутствовал первым попыткам мореплавания, не прекратился даже тогда, когда сношения между народами стали более регулярными и цивилизация более широко распространенной; нужда в рабах, ставшая более распространенной, стимулировала активность пиратов приманкой более высокой прибыли. Какую легкость для этого представляли и край, окруженный морем, и берега, почти всюду доступные, и острова, рассеянные по всему морю! Тот ужас, который североафриканские варвары (берберы) не так давно распространяли по берегам Средиземного моря благодаря своим быстрым и непредвиденным высадкам, царил и повсеместно в Греции». Тогдашняя жизнь была просто-таки ужасной. На это указывает хотя бы обычай убивать всех прибывших с моря незнакомцев. Среди «цивилизованных» греков, финикиян, критян, египтян, евреев, ассирийцев действовало правило Варфоломеевской ночи: убивайте всех, бог узнает своих. Богам, судя по всему, безразлична судьба людей.

Одиссей у волшебницы Кирки

Геракл и аргонавты (с копьями, палицами, щитами)

Как это ни прискорбно, но в самих Афинах, этой цитадели античной демократии, процветало неприкрытое рабство. Афины, которые согласно требованиям закона вроде бы должны были выслеживать похитителей свободных людей (приняв закон, что карал смертью уличенных похитителей-андраподистов), на самом деле всякий раз, когда только их не могли поймать за руку, тайно им покровительствуют. Было даже запрещено обижать их под страхом исключения из числа граждан. Причина такого покровительства проста и понятна. Государство и отдельные граждане извлекали немалую выгоду из торговли рабами и посредничества в оной. Ведь эта торговля облагалась специальными налогами, а Афины как раз и являлись одним из главных мест такой торговли. Лукиан в «Аукционе душ», описывая жизнь Эзопа, рисует немало примеров из практики торговли рабами в Риме. Но точно такие же порядки царили и в Греции, которая конечно же не была и не могла быть каким-то исключением.

Развалины Коринфа

Говоря об этой «ущербной, беспокойной и хрупкой» микенской цивилизации, что продержалась не более 400 лет в континентальной Греции и на Пелопоннесе, 200 лет – на островах и всего несколько лет – в далеких колониях Египта, Малой Азии и Италии, П. Фор в своей великолепной книге «Греция во времена Троянской войны» попытался установить, что же некогда погубило малые царства и города-крепости. Он довольно решительно отвергает идею внешнего нашествия и уничтожения. Те же загадочные «народы моря», о которых упоминают многие источники (делая это, впрочем, как-то очень неопределенно, смутно), вряд ли могли стать первопричиной тотальной катастрофы микенских городов. Ведь их независимые правители создали мощные крепости, имели сильное войско, для тех веков прекрасное вооружение, крепкие политико-экономические структуры. Тогда что же стало причиной той смертельной угрозы, которая смела между 1250 и 1200 годами до н.э. эти процветавшие и богатые центры?

Герои Троянской войны

Надо сказать, сам Фор убедительно ответил на поставленный вопрос: «И все-таки, чтобы попытаться объяснить катастрофу, изничтожившую между 1250 и 1200 годами столько «ладно скроенных» дворцов и прекрасно укрепленных твердынь, надо одновременно принять в расчет или сложить вместе несколько причин. Наиболее распространенным мог быть следующий механизм распада: мелкие монархии так расцвели и окрепли благодаря земледелию, скотоводству и развитию ремесел, что вызвали ненависть подчиненных народов и менее удачливых соседей.

Власть царствующего дома могли ослабить сразу несколько несчастий: недороды, кораблекрушения, болезни, соперничество, недостаток взаимопонимания, старость правителя. Все это потрясало общество снизу доверху. Целый рой мелких феодалов или местных вождей восставали, отказывались платить налоги и подчиняться чиновничьему контролю, а при случае не брезговали пиратством и разбоем. Самые храбрые сговаривались между собой и шли брать дворцы, где, как все знали, было полным-полно сокровищ, а законный хозяин, как Одиссей или Ахилл, отправился искать удачи в Троаду. Рассказы трагических поэтов об Эдипе, завладевшем городом Кадмом, или о Тесее, воцарившемся в Афинах и сбросившем старца Эгея с вершины акрополя, о Семерых против Фив, о кровавых «разборках» Атрея, Фиеста и их наследников, о бегстве Алкмеона, последнего царя Пилоса, – вся эта ужасная череда бунтов и схваток из-за наследства, видимо, в целом отражает повседневную действительность второй половины XIII века до н.э. И, если заглянуть в историю Греции XIII века н.э., мы увидим совершенно аналогичную картину, причем в тех же городах – в Фивах, Афинах, Коринфе, Аргосе, Навплии или Модоне. Византию куда в большей степени погубили внутренние склоки, чем удары внешних врагов». Французский историк резонно полагает, что велика вероятность того, что греки пали жертвой натиска соседей или сограждан, то есть гражданских, а не внешних войн.

Хотя и внешние войны, бесспорно, сыграли роль… Подобно тому как стареющие «отцы нации» в Советском Союзе попытались найти во внешней экспансии ответы на острые социальные проблемы внутри страны, не исключено, что и вожди греков, собравшиеся в поход против Трои, попытались снять тяжкий груз социальных тягот с части своего народа, предложив ему добыть грабежом злато, богатства и славу в чужих землях. Фор пишет о «гигантской массе неимущих», что имели самый мизерный доход. Все эти плотники, писцы, кузнецы, шорники, ткачи и корабелы, создавая материальное богатство, строя дворцы и укрепления, сами едва-едва сводили концы с концами. Естественно, все они с глубокой ненавистью взирали на роскошные дворцы царей, олигархов, военных баронов, генералов, так же как три тысячи лет спустя нищие, часто абсолютно бесправные труженики России взирают на сказочные дворцы новых «феодалов».

Неужто пройдет пара тысячелетий и от могущества этих царств, как от владений царя Агамемнона в Микенах или приамовской Трои, останется лишь груда камней и купольная гробница, где будет искать ответы на тайны истории XX—XXI веков новый Шлиман? И если даже родится новый Гомер, захочет ли он описать нашу жизнь?!

Когда обращаешься к прошлому, и уж тем более к очень далекому прошлому, очертания которого размыты временем, когда отзвуки былых событий (а скорее даже их блики) дошли до нас в трудах поэтов, мудрецов, историков, философов, художников, архитекторов, скульпторов, в глубине души все же надеешься, что тебе удастся составить более или менее точную картину того, что происходило в действительности. Понимая, как трудно отделить фантазии от реальности, тем не менее с поразительной настойчивостью и упорством стремимся представить себе повседневную жизнь греков. Не потому ли, что давно наградили титулом primum inter pares (первые среди равных). Их мифы мы брали за образцы. В них видели первых богов и героев. К их землям и городам (Микены, Троя, Фивы) привлечено внимание тех историков, географов, царей, полководцев (Плутарх, Фукидид, Страбон, Александр Македонский, Ксеркс, Цезарь, Константин, Диодор, проч.), что и сами уж пару тысячелетий являются историей. Иные из них «совершали паломничество в Троаду и бродили по полям ubi Troja fuit».

Герой Троады – Гектор

Прежде всего следует понимать: всякое истинное и великое произведение народа рождается на свет неслучайно. Источник его рождения сокрыт не только в душе художника, но и в самом этносе, который жаждет выразить свои сокровенные мысли, чаяния, надежды или разочарования. Нередко его мучает боль позора и унижения… Мифы гласят, что головная боль преследовала и самого Зевса, так что Гефест раскроил ему голову и лишь тогда из головы явилась во всем вооружении великая богиня Афина-Паллада.

Появление же произведений такого ранга, как труды Гомера, бесспорно являясь исключительным событием в жизни нации, знаменует и важный этап ее развития. Гомер делает в них попытку ответить на многие ключевые вопросы его времени. И хотя, скажем, об Афинах в поэмах упоминается редко и путанно, важнее другое: насколько ярко и точно удалось выразить автору время и кипевшие тогда в Греции страсти. Кто бы персонально ни был сей автор, к какой бы культурной среде или политической платформе он ни принадлежал, сам талант и масштаб его фигуры, но главное, уровень задач и характер рассматриваемых проблем сделали произведения Гомера явлением не только национального, но и общечеловеческого масштаба. Его поэмы – плод общегреческий, не только аттический. Близкое к ним место в жизни народов займут «Божественная комедия» Данте, «Дон Кихот» Сервантеса, труды Пушкина, «Война и мир» Толстого или «Преступление и наказание» Достоевского, пьесы Шекспира.

Время обратиться к эпохе Гомера… Как бог Саваоф, Гомер соединил в одном лице историка, философа, писателя, географа. Вместе с Гесиодом они – родоначальники классической религии Древней Греции. Они «впервые и установили для эллинов родословную богов, дали имена и прозвища, разделили между ними почести и круг деятельности и описали их образцы» (Геродот). Поэмы Гомера стали для древних своего рода скрижалем веры. Гомера называли «бессмертным богом». К. Маркс считал, что Гомер выше всех его богов. Впоследствии поэмы сравнивали с Библией.

Описываемый им мир богов – это человеческое общество, только перенесенное на Олимп. В самом деле, а разве на земле власть предержащая, подобно Зевсу, часто не лишена ясных этических принципов? Разве не черпает из сокровищниц дары и не распределяет их в высшей степени неравномерно и несправедливо?! Богов Гомера и богов Гесиода можно было бы назвать аморальными. Им свойствен религиозный скепсис. Боги Гомера не добры и не злы. Но они вовсе и не «бескачественны», нет, они – равнодушны. А еще Бруно Ясенский сказал: бойся не злых или негодяев, но бойся равнодушных, ибо это с их молчаливого согласия совершаются на земле все преступления! Почему-то не недостойное поведение людей вызывает гнев богов, не позорный общественный порядок, не полнейший хаос, царящий в том мире, что им подвластен (на это им наплевать), но «личные обиды и оскорбления».

Время создания Гомером «Илиады» и «Одиссеи» относят к X веку до н.э. Не приходится сомневаться и в том, что он был человеком из плоти и крови, а не мифической фигурой, хотя греки и говорили, что его отец – речное божество – Мелет, а мать – нимфа Крефеида. Слепой («не видящий») певец жил, по разным сведениям, в VIII—VII веках до н.э. или же на рубеже IX—VIII веков до н.э. Традиционный образ Гомера представляет собой старого певца, слепого, мудрого (по Овидию, еще и бедного), являвшегося странствующим рапсодом. Такие певцы бывали и у других народов. Ему приписывали не только «Илиаду» и «Одиссею», но и ряд других эпических произведений. За право называться родиной, давшей миру греческого сказителя, спорили семь городов (ныне известно девять его «биографий», как есть и девять различных «Трой»). По мнению критика Аристарха (II в.), «Одиссея» была написана Гомером в старости, «Илиада» – в молодости.

Девять различных поселений Трои (возможно, Троя VII – Троя Гомера)

Позже заговорили о коллективном и народном источнике работ. В 1795 году теорию о коллективном творчестве высказал немец Фр. – Авг. Вольф (в труде «Введение в Гомера»). Основания для этого были. В эпоху Гомера письменность отсутствовала, как и сама возможность записывать поэмы (так думали). Позже вновь вернулись к идее единого автора, хотя не отметали и идею рапсодов (таких как Демодок). Так, против теории аналитиков, по которой творения Гомера были результатом трудов его «редакторов», выступили Шиллер, Гёте, И. Фосс (переводчик Гомера). Сегодня уже склоняются к мысли, что поскольку начало греческой письменности древнее, чем ранее предполагалось, сам Гомер мог не только сочинить, но и записать поэмы. Это был язык особого рода. Филологи определяют его так: «Язык древнегреческого гомеровского эпоса, оформившегося в Ионии, представляет собой синхронную систему, «амальгаму» разнодиалектных и разновременных элементов. И несмотря на это, поэмы Гомера и их язык воспринимались как единое целое и становились мощным фактором интеграции, литературного и языкового развития Древней Греции». Филологический анализ эпоса позволяет вскрыть и следы наддиалектного койне, восходящего к более ранней, микенской эпохе. Носителями этого диалекта в «темные века» греческой истории были странствующие аэды, включая Гомера. Личность Гомера окутана тайной.

Гомер. Римская копия

В Грецию поэмы Гомера якобы впервые привез из малоазиатской Ионии Ликург. А. Лосев считает (видимо, справедливо), что такого рода поэмы не могли появиться внезапно, в виде произведения «только одного гениального писателя». Если даже они и были составлены одним поэтом, то, вероятно, составлялись на основе изучения и обработки многовекового народного творчества. Ведь современная наука точно установила, что в поэмах отражены самые различные периоды исторического развития греков. Впервые эти произведения были записаны только во второй половине VI века до н.э. Следовательно, народные материалы для этих поэм образовались еще раньше, «по крайней мере, за два или три века до этой первой записи, а, как показывает современная наука, гомеровские поэмы отражают еще более древние периоды греческой или, может быть, даже догреческой истории». Сие – труд ряда поколений. Одно из вероятных мест рождения поэм – Афины, где их официально исполняли.

Парис (античная статуя)

Нам же автор интересен не только как великий художник, но и как историк, философ и социолог. По словам Страбона, «Гомер превзошел всех людей древнего и нового времени не только высоким достоинством своей поэзии, но, как я думаю, и знанием условий общественной жизни. В силу этого он не только заботился об изображении событий, но, чтобы узнать как можно больше фактов и рассказать о них потомкам, стремился познакомить с географией как отдельных стран, так и всего обитаемого мира, как земли, так и моря». Поэмы Гомера и Гесиода – в первую очередь социально-эпические полотна. Как заметил российский историк, «Гомер для древнего грека любой эпохи был первой и последней книгой, учебником и энциклопедией жизни, в том числе религиозной; гомеровские боги и в классический период были отнюдь не мертвы». Будучи сторонниками и глашатаями «живой истории», считаем нужным привлечь внимание к общественно-исторической стороне его творчества.

Менелай и Елена. Изображение на зеркале. Британский музей

О чем же говорится в поэмах? Греки в поэмах Гомера выведены под именами аргивян (жители Аргоса), ахейцев (название одного из племен) или данайцев (Данай – их родоначальник, из того же племени аргивян). Cюжеты строятся вокруг Троянской войны, которая вызывала и вызывает многочисленные споры. Троя (ее найдет Шлиман) – область и город в Малой Азии, некогда заселенные фригийцами. Как бы предвидя будущие нападки, Г. Шлиман писал: «Но когда, взглянув на план Трои, вдруг испытываешь разочарование и видишь, что Троя слишком мала и не соответствует великим деяниям, воспетым в «Илиаде», и что Гомер с его поэтическим даром сильно преобразил ее в своих произведениях, необходимо, с другой стороны, обрести удовлетворение в осознании того, что (обнаруженная им, Шлиманом) Троя действительно существовала, что Троя эта открыта и что песни Гомера имели в основе действительные события» (курсив Г. Шлимана. – В. М.).

Похищение Елены

Поводом к войне послужило похищение Парисом, сыном царя Трои – Приама, прекрасной Елены, супруги спартанского царя Менелая, что возмутило греков. По крайней мере такова официальная причина войны (а точнее, ее предлог). История о Елене, похищенной и ставшей причиной 20-летней войны, выглядит неубедительно. Конечно, женщины могли стать (и становились) причиной серьезных конфликтов, но только в том случае, если они вовлечены в большую политику, как это было в Риме в известном случае с похищением сабинянок. Разумеется, женщин похищали и до и после этого события, на что указывал Геродот. Выражая свое мнение, как и взгляды персов, он писал: «Похищение женщин, правда, дело несправедливое, но стараться мстить за похищение безрассудно. Во всяком случае, мудрым является тот, кто не заботится о похищенных женщинах. Ясно ведь, что женщин не похитили бы, если бы они сами того не хотели». Однако по столь ничтожному поводу никто не вел долгих и кровопролитных войн. И здесь надобно согласиться с мнением все того же П. Фора, который считает, что подобное событие, если оно даже имело место, могло быть разве что предлогом к войне (casus belli).

Г. Гамильтон. Похищение Елены

Есть и другие причины схватки из-за Трои. Одна из них – проблема перенаселения Греции. По мнению Зелинского, опирающегося на отрывок из утерянного эпоса греческих колонистов с острова Кипр («Киприи»), население всей Эллады накануне Троянской войны якобы стало настолько многочисленным, что уже просто более не могло прокормиться плодами трудов на родной земле. И тогда оно решилось поискать удачу за морем, где и находилось могучее царство троянцев. Собрав большие силы, они двинулись на покорение этого богатого края. Грозное ополчение, возглавляемое Агамемноном, подошло к Трое. Войско ждет прибытия Ахилла и других героев. В отношении целей и намерений союзных войск под командованием Агамемнона нет никаких сомнений и у Страбона. Тот прекрасно понимал, что представляли собой античные народы – греки, римляне, финикийцы, проч. Говоря о творчестве Гомера, отмечая процветание народов запада, Страбон говорит о богатстве Иберии, из-за чего Геракл пошел на нее войной, а после него финикийцы, овладевшие большей частью страны в давние времена, затем ее захватили римляне. Так же было с Троей. К тому же, чтобы оправдать агрессию, греки выдумали и обманчивый сон Зевса.

Зевс посылает обманчивый сон Агамемнону

Нам представляется не менее интересной версия другого историка. Полемизируя с Зелинским, А. Абрашкин говорит так: «Что же, (это) очень красивое объяснение! Только ведь свободных земель в то время еще хватало, отчего же ахейцев так манила Троя? Наверное, все-таки их интересовали богатства знаменитого города и возможность контролировать черноморские проливы. Не следует забывать также, что Троянская война в корне изменила политическую ситуацию в Передней Азии, на Ближнем Востоке и на самих Балканах! Вслед за разрушением Трои прекратила существование Хеттская держава, под ударами северных племен – дорийцев – пала и Микенская Греция, и примерно в то же время подвергся нападению племен, известных под именем «народы моря», Египет. Все это, конечно же, не случайные совпадения, а самая настоящая «первая мировая» (война), бушевавшая в Средиземноморье на рубеже XIII и XII веков до н.э. Под таким углом она и будет рассматриваться в нашей книге».

Видимо, поход греков-ахейцев должен был иметь весьма основательную причину, что смогла объединить всех греков, которые, как мы вскоре убедимся, с огромным трудом приходили к согласию и по более мелким вопросам. Такой причиной могла стать необходимость ответного удара после нападения противника. Многие пришли к мысли, что в конце XIII – начале XII века до н.э. негреческие племена с севера Балканского полуострова ворвались на Пелопоннес и разорили его. Северяне, основательно ограбив греков и похитив сокровища не только одного Менелая, затем укрепились в Троаде. Они же посадили в Трое своего наместника – Бориса, который стал историческим Парисом. Верна ли версия о гиперборейце «царе Борисе», мы не знаем, но несомненно то, что между югом и севером Греции имелись давние и крайне серьезные противоречия.

П. Рубенс. Суд Париса. 1638—1639 гг.

Поход к Трое задумывался как ответная акция греков. Конечно же, вовсе не «из-за одного яблока ввергли Грецию вместе с Азией в море огня и крови». Атенор, советник царя Приама, откровенно признает, что троянцы первыми поступили вероломно, захватив у греков богатства и Елену, «нарушивши клятвы святые». Кстати говоря, и Монтень причину войны за Трою, возникшую якобы в результате спора трех богинь за яблоко, когда Парис должен был вручить оное самой красивой, назвал мифом. Подлинной причиной военной экспедиции к царству Приама была не прекрасная Елена, а самая божественная и пленительная из мировых красавиц – сила золота и богатства! Вспомним, когда Агамемнон, которого даже Ахиллес называет «беспредельно корыстолюбивым», собрал ахейских старейшин на пир и стал уговаривать их дать согласие на военный поход, ему стал возражать «благомысленный» Нестор, что и «прежде блистал превосходством советов». Старец в принципе не отвергал идеи грабительской акции – он лишь требовал умножить ряды захватчиков и намекал, что надо заплатить как полагается за опасное военное предприятие. Агамемнон даже и не спорит:

Но как уже погрешил, обуявшего
сердце послушав,
Сам я загладить хочу и несметные
выдать награды.
Здесь, перед вами, дары
знаменитые все я исчисляю:
Десять талантов золота,
двадцать лоханей блестящих;
Семь треножников новых,
не бывших в огне, и двенадцать
Коней могучих, победных,
стяжавших награды ристаний.
Истинно жил бы не беден
и в злате высоко ценимом
Тот не нуждался бы муж,
у которого было бы столько,
Сколько наград для меня
быстроногие вынесли кони!
Семь непорочных жен,
рукодельниц искусных, дарую,
Лесбосских, коих тогда, как
разрушил он Лесбос цветущий,
Сам я избрал, красотой
побеждающих жен земнородных.
Сих ему дам; и при них возвращу
я и ту, что похитил,
Брисову дочь; и притом
величайшею клятвой клянуся:
Нет, не всходил я на одр, никогда
не сближался я с нею,
Так, как мужам и женам
свойственно меж человеков.
Всё то получит он ныне; еще же,
когда аргивянам
Трою Приама великую боги дадут
ниспровергнуть,
Пусть он и медью и златом
корабль обильно наполнит,
Сам наблюдая, как будем делить
боевую добычу.
Пусть из троянских жен изберет
по желанию двадцать,
После аргивской Елены красой
превосходнейших в Трое…

Описание последующих событий ярко представлено в поэме «Илиада» Гомера. Труды Гомера заняли важное место в общественно-политической жизни афинян, где им придавалось не только общеэстетическое, но и важное идеологическое значение. Это и понятно, ибо, как очень верно заметил Дионисий Златоуст, «Гомер каждому – юноше, мужу, старцу – столько дает, сколько кто может (у него) взять». Показателем того, что даже правители понимали огромное значение личности Гомера, является пристальное внимание к его поэмам тирана Писистрата (ок. 600—528 гг. до н.э.). Просвещенный муж делал вставки в гомеровский текст, имея целью возвеличить роль и славу Афин («Я б и увидел мужей стародавних, каких мне хотелось, – славных потомков богов Пирифоя, владыку Тесея»). Как утверждает традиция, Писистрат не стеснялся вносить в тексты Гомера целые песни. Как видим, некоторым тиранам свойственен интерес к великим произведениям (не важно в данном случае, идет ли речь о Писистрате, установившем тиранию в 561 г. до н.э., или о Иосифе Сталине, жившем в XX в. н.э.). Гомер остается идеалом, которого потомки нарекут «отцом поэзии».

Р. Эстлейк. Парис и Елена в костюмах XVI в.

У Гомера хватало как восторженных почитателей, так и хулителей. Так, первый представитель элейской философии, мыслитель и рапсод Ксенофан, зло заметил: «Все, что есть у людей бесчестного и позорного, приписали богам Гомер и Гесиод: воровство, прелюбодеяние и взаимный обман». А философ Гераклит даже сказал: «Гомер заслуживает изгнания из общественных собраний и наказания розгами». Философ Аристотель, напротив, был убежден, что Гомер заслуживает огромной похвалы, во-первых, потому, что среди поэтов «представляет лучших», во-вторых, уже в силу того, что он «единственный из поэтов прекрасно знает, что ему следует делать», в-третьих, с него начинается эпическая поэзия, и вообще в этой области Гомер, как во всем прочем, отличался дарованием и искусством перед другими. Так кто же из них более прав?

Лорд Дейтон. Елена на стенах Трои. 1880 г.

Л. Морган в «Древнем обществе» так оценил значение поэм: «Без литературных памятников не существовало бы, можно сказать, ни истории, ни цивилизации. Создание гомеровских поэм, передаваемых устно либо со временем записанных с достаточной точностью, датирует начало цивилизации у греков. Это вечно юные и чудесные поэмы имеют этнологическую ценность, весьма значительно увеличивающую остальные их достоинства. Это особенно относится к «Илиаде», содержащей самое подробное из ныне существующих повествований о прогрессе человечества в эпоху ее составления. Страбон величает Гомера отцом географической науки; но великий поэт дал, может быть невольно, нечто бесконечно более важное для последующих поколений, а именно замечательно полное описание производств, порядков, изобретений, открытий и образа жизни древних греков». Гомер – первый бытописец истории раннего греческого общества, вдумчивый хронист эпохи. Без него, как говорят многие, не было бы ни античной литературы, ни культуры.

Выезд Ахиллеса в Трою («…како Ахиллесъ вшедъ во градъ Трою»)

Гомера любили и в России… Массу восторгов вызывал перевод «Илиады» Гнедичем. Тот начал сей труд 20-летним юношей, а закончил в 40-летнем возрасте. Это был подвиг ученого-отшельника… Приступая к переводу «Илиады», он сказал: «Я прощаюсь с миром – Гомер им для меня будет». Вся культурная Россия была в ожидании. То было время, когда молодежь стремилась к подвигам, а не к наживе. Поэтому Гнедич, «мечтатель пламенный» (Козлов), «муж, дарованьями, душою превосходный, в стихах возвышенный и в сердце благородный, враг суетных утех и враг утех позорных» (Баратынский), стал подлинным героем в культурной жизни России. А. С. Пушкин в 1825 году скажет: «Гнедич в тишине кабинета совершает свой подвиг, посмотрим, как появится его Гомер». Великий поэт оценил его перевод «Илиады» как «первый классический, европейский подвиг в нашем отечестве». О значении труда высказывались тогда все заметные фигуры. Н. Полевой заявил, что никакой другой европейский народ не имеет столь близкого, столь верного духу подлинника Гомера (кроме, возможно, немцев). Н. Гнедич «в борьбе» с Гомером, «великаном древности», с большим искусством раскрыл все оттенки и переливы его поэзии, а заодно показал богатство и силу русского языка. Пушкин назвал труд Гнедича исключительным и сделал резюме: труд сей нужен для России – «Русская Илиада перед нами». Последнее в его устах означало то, что Гнедичу удалось дать своё особое, глубоко русское и не совпадающее целиком с западноевропейским, восприятие поэм Гомера. Одним словом, это античная героика в русских одеждах и с русской пламенной душой! Поэтому в дальнейшем великий поэт России будет называть Гнедича «пророком», «могучим властелином», «великим жрецом Гомера». И вообще Гомер «кажется современным» (и не только в сравнении с Пиндаром).

П. Ф. Мола. Гомер, диктующий свои поэмы. XVII в.

Новейшие исследования ученых лишь подтверждают факт существования Трои. События тех далеких лет – отголоски бурных столкновений и войн. Недавно Д. Пейдж привел веские доказательства того, что многие лингвистические особенности двух поэм фактически являются сохранившимся почти без изменения наследием ахейского или микенского диалекта эпохи микенской цивилизации: используемые эпитеты, характеристики людей и мест созданы странствующими певцами, собственными глазами видевшими все это, знакомыми с местами, культурой и основными персонажами, чьи славные подвиги они и воспевали. Во время войн и после войн они пели свои песни-поэмы во дворцах царей, участвовавших в военных походах. Более того, в качестве доказательства, подтверждающего эти его выводы, Пейдж привел археологические находки, относящиеся к микенской цивилизации, Троянской войне и к проблемам, нашедшим отражение у Гомера. На его взгляд, не подлежит сомнению, что Троянская война – реальный факт и что в ней принимала участие возглавляемая царем коалиция ахейцев (микенцев); что воевали они против жителей Трои и их союзников. Возможно, народная память кое-что впоследствии приукрасила или даже преувеличила, включив ряд вымышленных эпизодов в канву событий, но самой историчности описываемых Гомером событий она не отменяет.

Ш. Марилье. Троянцы атакуют греческий лагерь. 1786 г.

По мнению некоторых исследователей, довольно-таки обоснованному, троянская кампания, вероятно, могла иметь целью колонизацию соседних с греками областей Средиземноморья. То обстоятельство, что объектом нападения стала Троя, говорит о понимании огромной важности стратегического и торгового положения данного города-полиса. Один из сторонников «русской Трои» пишет, что, вероятно, арии проникли в Переднюю Азию и Средиземноморье в III—II тысячелетиях до н.э. Они создали ряд государств – Русена (Ханаан, Арсава) и Митанни. Один из основных путей проникновения ариев из Европы в Азию шел непосредственно через Трою.

Ш. Марилье. Греки отражают атаку троянцев

Говорится и о том, что во всех археологических слоях на холме Гиссарлык (месте раскопок, где археологами обнаружены следы Трои) найдено огромное количество изображений свастики – этого весьма известного и популярного символа арийского мира. «И надо окончательно признать и свыкнуться с мыслью, что предки русских проживали в Трое и стали последними ее защитниками». В обоснование этой точки зрения приводятся данные о том, что тут обитали арии и хетты, которые и владели огромными массивами земли «от моря до моря» (от Средиземного до Черного). И хотя Троя в середине XIII века до н.э. была разрушена землетрясением, царь Лаомедон (отец Приама) восстановил город. Тогда же этот город освободился и от хеттского контроля. Автор считает, что арии, составлявшие оплот Трои, стояли у истоков египетской, критской и шумерской цивилизаций. Они же выстроили цепь приморских городов, вскоре ставших центрами международной торговли, и были учителями семитов. Очевидно, Троя представляла собой цветущий древневосточный город. А посему полностью исключить этническую близость ее обитателей предкам славян нельзя.

Взятие Трои. Роспись килика

Разумеется, существуют и другие версии того, кем могли быть защитники Трои… К примеру, Страбон полагал, что перед Троянской войной фригийцы прибыли из Фракии и убили царя Трои. Альтхейм считал, что первопричиной дорийского и многих других переселений был толчок, данный иллирийцами примерно в 1500 году до н.э. Переселение имело огромный резонанс. «Троянская война стала своего рода столкновением между мощными этническими группами: греками и иллирийцами», – писал И. Таллон. Фрако-иллирийцы были союзники троянцев. Ф. Шапутье утверждал: «В самой древней Трое (относящейся к 3000 г. до н.э.) были жители, пришедшие, возможно, из Фракии». В послегомеровской Трое находили топоры, прибывшие с Дуная, медь, олово и золото – с Кавказа. С. Ллойд рассматривает Троянскую войну как эпизод «движения на Восток народов Фракии и Македонии, в результате которого через несколько веков фригийцы утвердились как хозяева Малой Азии». Остается еще много неясного.

Реконструкция столицы Атлантиды

Как это ни удивительно, некоторые связывают историю Троянской войны даже с историей Атлантиды. Достаточно хорошо известен миф, поведанный Платоном, содержащий чуть более тысячи строк. Платон ссылается на Солона, которому эту легенду якобы поведали египетские жрецы города Саис. Там он узнал про остров, что «превышал своими размерами Ливию и Азию, вместе взятые». С этого острова можно было даже перебраться на противолежащий материк, но он внезапно исчез, «погрузившись в пучину». Произошло это событие, видимо, где-то около 10 000 года до н.э. В его рассказе объясняется и причина гибели – земля разверзлась и «за одни ужасные сутки» поглотила Атлантиду. Но какое легенда имеет отношение к Трое? Дело в том, что Платон принял на веру то летоисчисление, которое ему назвали египетские жрецы, – 9000 лет назад. Но жрецы вели свой счет по лунным годам (лунный год длится чуть менее месяца). Если это так, то дата гибели Атлантиды – на исходе бронзового века, или около 1200 года до н.э. Но именно в эти годы всю ойкумену тогда и потрясли страшные войны. Культура бронзового века была полностью разрушена.

Диомед и Одиссей замышляют похищение Палладиума

Немецкий историк Э. Цанггер считает, что конец ей положила первая в истории человечества мировая война, которая разразилась из-за Трои. Катастрофа случилась примерно около 1200 года до н.э. Виной всему якобы стали изменения в климате. Гигантские приливные волны обрушились на побережье Северного моря, затопив низменности. Тогда же на территории Европы, где жили племена, кремировавшие своих покойников и помещавшие их прах в урны («культура полей погребальных урн»), воцарился голод (Англия, Германия, Голландия, Бретань). Согнанные с мест, они двинулись на юг. Воины, вооруженные бронзовыми мечами, круглыми щитами и копьями, в устрашающих рогатых шлемах ринулись на юг. Под натиском войск северян рушились крепости, гибли целые державы (их образы запечатлели старые фрески египтян и греков). Они пришли в Венгрию, Македонию, Грецию, Малую Азию, добрались даже до Египта. Только там в шестичасовой битве 1219 года до н.э. они были уничтожены фараоном Мернептахом. Но пройдет не так много времени, и новая волна воинственных переселенцев придет в Египет, не только посуху, но и по морю (их назовут «народами моря»). В 1170 году до н.э. пришельцев разбил Рамсес. Возможно, что они пришли с острова Гельголанд. Любители сенсаций (а они есть везде) заявляли, что Троя это и есть Атлантида. Цанггер, автор книги «Атлантида – разгадка легенды» (1992), уверяет: «Вероятность того, что Троя и есть Атлантида, равна 99 процентам, тогда как вероятность того, что город на Гиссарлыкском холме есть Троя, равна лишь 98 процентам». Видимо, все слухи об «Атлантиде» – это собирательное название, за ним скрывались представления древних о неизвестных им народах, что проживали где-то за Гибралтарским проливом (на Севере). К этой же тематике принадлежат и истории о гиперборейцах, что жили к северу от Альп.

Д. Тьеполо. Греки сооружают троянского коня. 1757—1762 гг.

В этой связи вспомним и о сенсационной находке, якобы сделанной Шлиманом во время раскопок на развалинах Трои (1873). Он обнаружил там необычного вида бронзовую вазу, в которой нашел мелкие золотые изделия, монеты, окаменелые кости, глиняные черепки. И на некоторых из них якобы была сделана египетскими иероглифами надпись: «От царя Хроноса из Атлантиды». Спустя десять лет им же в Лувре была обнаружена похожая коллекция. Изучение металлических предметов дало поразительные результаты: они состояли из платины, алюминия и меди, т.е. из неизвестного и поныне сплава. Шлиман продолжал поиски и в одном из музеев Петербурга нашел папирус, содержащий описание экспедиции, отправившейся на поиски страны Атлантис (около 4571 г. до н.э.). В нем утверждалось, что предки египтян прибыли в Египет из этой страны за 3350 лет до создания этого папируса. Шлиман писал об Атлантиде: «…Я пришел к выводу, что ни египтяне, ни майя… никогда не были хорошими мореплавателями, никогда не имели судов, на которых можно было бы пересечь Атлантический океан. С полной уверенностью мы можем также сказать, что и финикийцы не сумели бы наладить связь между странами двух полушарий. Но сходство между египетской культурой и культурой майя настолько велико, что его нельзя считать случайным. Таких случайностей не бывает. Не исключена возможность, что когда-то, как гласят легенды, существовал огромный континент, соединявший так называемый Новый Свет со Старым. Ее жители основали в Центральной Америке свои колонии». Удивительно и то, что о своей догадке Шлиман молчал до самой смерти. Он оставил письмо для членов семьи, которое разрешал вскрыть лишь тому, кто поклянется посвятить всю жизнь поискам загадочной Атлантиды. В 1906 году это письмо вскрыл его внук, Пауль Шлиман. Там говорилось, что нужно вести раскопки в восточной части храма в Саисе (Египет). Эта история имела связь и с Микенами, ибо там на Львиных воротах обнаружили надпись, где говорилось, что Мисмор, от которого произошли египтяне, был сыном египетского бога Тота. Тот же, в свою очередь, якобы являлся сыном жреца из Атлантиды, влюбленного в дочь царя Хроноса. Вынужденный по какой-то причине бежать из Атлантиды, он после долгих странствий прибыл в Египет, где и построил храм в городе Саисе, а также передал египтянам все знания, полученные им в Атлантиде.

Д. Тьеполо. Троянцы втаскивают коня в город. 1757—1762 гг.

Перемещения воинственных народов, вынужденных оставить родные места и двинуться на юг, все сметая и разрушая на их пути, и могли стать причиной гибели Трои. Войны сокрушили не одну Трою. Пали пелопоннесские Микены, и хеттский Хаттусас, пали левантийские города-государства Угарит и Алалах. Война привела в упадок Среднеассирийское царство, она потрясла до основания, а затем и погубила Вавилон. Всюду разрушение и гибель. Были погублены многие жизни и немалые состояния. Народы утратили письменность. Тогда пала и Троя. Сторонники версии существования Атлантиды продолжают считать, что война уничтожила ее столицу, «Венецию древности».

Менелай (античная статуя)

Троянская война была долгой и кровавой… Одни считают, что она длилась 10 лет (Дарет Фригийский), другие – 20 лет (1219—1199 гг. до н.э.). По общему мнению, Трою греки смогли взять только с помощью коварства и измены. Об этом событии пишет поэт-историк Дарет Фригийский в популярной в свое время «Истории о разрушении Трои». В «Илиаде» сказано о неком Даресе, священнике Гефеста («муж богатый и славный»), однако вопрос о том, существовал ли он в действительности, остается открытым. Практика описания исторических событий их участниками известна (Ксенофонт, Цезарь и др.). О наличии каких-то еще поэм упоминал Элиан: «Как передают трезенские сказания, еще до гомеровских поэм существовали поэмы Трезенца Орибантия. До Гомера, как говорят, жил также фригиец Дарет, чья фригийская Илиада, насколько мне известно, сохранилась вплоть до настоящего времени». Об этом же персонаже писал комментатор Гомера Евстафий: «Антипатр же Аканфский говорит, что и к Гектору был приставлен наставником Дарет Фригийский, написавший «Илиаду» еще до Гомера…» Другие же говорят о нем как о первом историке Греции. Так, средневековый латинский энциклопедист Исидор Севильский (570—640 гг.) прямо указывает на его первенство: «У язычников Дарет Фригийский самым первым издал историю греков и троянцев, которая, как говорят, была им написана на пальмовых листьях. Следующим после Дарета в Греции (был) Геродот…» Существуют различные версии его судьбы. Антипатр и Элиан считают, что Дарет был убит Одиссеем. Некий Дарет упоминается в поэме Вергилия. Важнее подчеркнуть другое. Европа еще не знала греческого, и Троянскую войну знала не по Гомеру, а по Дарету. Книга была переведена почти на все языки. В дальнейшем, с эпохи Ренессанса, утвердилось другое мнение, что «Дарет и Диктис – выдумки тех, кто хотел поиграть с самой знаменитой войной». Вероятнее всего, ее написал по-латыни некий человек, знавший Гомера по пересказам в эпоху поздней Римской империи.

Бой Менелая с Парисом

Война явила множество примеров не только отваги или геройства, но хитрости, коварства и подлости. Троя пала не столько в результате мужественных действий нападавших греков, сколь в итоге обмана. Одиссей с Диомедом, пробравшись в город, похитят Палладиум (древнюю статую богини Паллады – покровительницы города). Лишившись помощи своей защитницы, город должен был пасть. Затем они возьмут Трою с помощью «Троянского коня». По другой же версии, в город воины Агамемнона попали с помощью внутренних предателей. Дарет так писал об этом. Ночью Агамемнон тайно созвал вождей на совет, рассказал обо всем и приказал им высказать свое мнение. Все решают заключить союз с предателями. Улисс и Нестор говорят, что они опасаются приняться за это дело; Неоптолем возражает им. Во время спора решено требовать от Полидаманта условного сигнала, затем прислать Синона с сигналом к Энею, Анхизу и Антенору. Синон отправляется к Трое и, так как Амфимах еще не передал ключи от ворот страже, Синон, подавая сигнал, слышит голоса Энея, Анхиза и Антенора и, убедившись в успехе дела, сообщает об этом Агамемнону.

П. Бенвенути. Смерть Приама

Все решают заключить союз и скрепить его клятвой, что если город будет предан ближайшей ночью, то союз с Антенором, Укалегоном, Полидамантом, Долоном и Энеем будет сохранен, и все их родители, дети, жены, друзья и единомышленники, а также все их имущество будет сохранено в неприкосновенности. После того как таким образом был заключен договор и скреплен клятвой, Полидамант советует ночью подвести войска к Скейским воротам, на которых снаружи была изваяна голова коня. Там стоят отряды Антенора и Анхиза. Они и откроют ворота войску аргивян и зажгут огонь, что и будет знаком к нападению. Ночью Антенор и Эней пришли к воротам, встретили Неоптолема, открыли войску (греков) ворота, зажгли огонь, в то время как сами вместе со своими домочадцами укрылись в защищенном месте. Неоптолем дал им отряд для защиты, а Антенор повел Неоптолема в Царский дворец, где стоял отряд троянцев. Неоптолем нападает на дворец, убивает многих троянцев, преследует царя Приама и обезглавливает его перед алтарем Юпитера. Греки не щадят никого из жителей.

Всю ночь аргивяне не перестают опустошать и грабить город. С наступлением следующего дня Агамемнон созывает всех вождей в верхнюю крепость, возносит благодарности богам, хвалит войско, всю добычу приказывает сложить в середину, делит ее между всеми и в это время спрашивает войско, согласно ли оно сохранять верность клятве, данной Антенору, Энею и остальным, кто вместе с ними предал родину. Войско криком выражает свое полное согласие. Тогда Агамемнон, созвав всех их, возвращает им имущество. Гнусное предательство стало причиной падения великой Трои. Такое же предательство вождей и правящих элит погубило некогда могучий СССР. Напомним: судьба отомстила предателям – многие из них затем были убиты своими же (Агамемнон).

Важно понять и то, как относился к войне великий рапсод. Зверскую, безумную междоусобную войну он осуждал, ибо люди в ней оказывались пешками в руках богов. Война характеризуется им самыми бранными эпитетами. Нестор говорил:

Ни очага, ни закона, ни фратрии
тот не имеет,
Кто междоусобную любит войну,
столь ужасную людям.

Осуждение военных действий слышно порой не только из уст Зевса или Гектора, но даже из уст кровожадного Ахилла. Однако в отличие, скажем, от некоторых горе-пацифистов, Гомер прекрасно отдает себе отчет в неизбежности войны как средстве решения важных геополитических и экономических вопросов. Увы, об этом часто забывают некоторые невежественные современники. В древности воспринимали войну как обычное явление, как общеисторическую или даже общекосмическую необходимость. В частности, Троянская война «трактовалась в древности как результат решения Зевса сократить население Земли, которую тяготило и подавляло разросшееся человечество» (А. Ф. Лосев). Человек таким образом находится под воздействием двух мощных побудительных стимулов. Один из них бесспорно гуманен и демократичен. Какая же радость от созерцания смерти, выбитых зубов, отрубленных рук и ног, раскроенных черепов и т.п. Все это ужасно. Люди хотели бы жить и любить вечно.

Сцена из Троянской войны. Поединок Диомеда с Гектором

Гектор мечтает: «О, если б настолько же верно стал я бессмертен и стал бы бесстаростен в вечные веки» (Ил., VIII, 538). Антивоенные настроения в греческом войске отражал и Ферсит, дядя Диомеда. Однако все прекрасно отдают себе отчет, что в основе сражений и битв лежат, конечно, корыстные интересы. По большому счету, главным мотивом войн являются в одном случае интересы родины (битвы за независимость, единство, свобода), в другом – личные интересы. Афинянин Гомер душой на стороне Гектора, говоря: «Знаменье лучшее всех – за отечество храбро сражаться!» (Ил. XII, 243). Гектор погибает за родную Трою. И поэт оплакивает смерть героя. Интересно и то, что Гомер устами греков дает, как мы бы сказали, отповедь лживым «защитникам прав человека» в лице Ферсита. А ведь формально тот, казалось, прав, выступая с пылкой антивоенной агитацией. Фактически же этот аристократ оправдывает изменников и предателей родины. Подчеркнем, что не только герои, но и народное собрание клеймит и осуждает Ферсита как изменника и дезертира (Ил. II, 333). Таким образом, греки рассматривали войну как тяжелую и кровавую, но порой абсолютно необходимую и неизбежную «работу». Хотя можно сказать и совершенно иначе: в ряде случаев это такая же работа, как и «труд» бандита и разбойника.

Перенесение трупа Гектора на костер

Причина конфликта греков и троянцев – схватка за пространство, богатства, города, рабов. Война – данность, от которой не может избавиться человечество. В самом деле, ведь сам факт нападения коалиции одних племен или народов на тот или иной город не является столь уж редким в истории. Все войны так или иначе выстраивались примерно по одной схеме, ибо в основе конфликта лежат, как правило, интересы соперничающих монархов, царей, военачальников, элит.

Вопрос еще и в том, почему именно Троя, небольшое поселение, «всего-то 150 шагов по диагонали», привлекла внимание гениального Гомера и потомков. В основе события лежали реальные факты, которые обросли фантазиями и домыслами. Так, вряд ли на небольшом клочке суши меж двух морей уместились бы 1186 кораблей и сотни тысяч воинов. В конце концов, Троя просто не вместила бы 50 тысяч солдат армии Приама, учитывая, что в деревушке Гиссарлык проживало в те времена всего две тысячи обитателей. Кстати, нелишне напомнить читателю и о том, что в гигантской схватке двух крупнейших военных держав древности, Рима и Карфагена, с двух сторон приняли участие порядка сотни тысяч человек и две сотни кораблей (в разные годы ученые мужи называли различные цифры).

Греки и троянцы вокруг тела Патрокла

Главная же причина войны за Трою, похоже, заключалась в самом положении этих карликовых царств, что не могли жить иначе, кроме как войнами, разбоем. «Войны начинались из экономических, а не из сентиментальных соображений», – пишет П. Фор в книге «Повседневная жизнь Греции во времена Троянской войны». Само собой, война была вопросом жизни и смерти, если противник в Дарданеллах, Ливии, на Сицилии или где-то еще защищал свою жизнь и собственность, но для всех она все равно оставалась удобным способом добыть блага мира, а затем и владеть ими. Чтение глиняных табличек из Микен, Пилоса и Кносса приводит нас к выводу, что Троянская война не исключение. Она вызвана желанием трех-четырех ахейских монархов выпутаться из экономических неурядиц. Завладев сокровищами Трои, те хотели вернуть процветание собственным дворцам. Троянцы же сражались за сохранение трех главных источников их доходов: транзит товаров, в частности – золота, перевозимого через Геллеспонт (в пяти километрах к северу от крепости находились золотые, серебряные, свинцовые, цинковые рудники, разрабатываемые у подножия Иды в дне ходьбы от города); колонизация; наконец – бесценный лес, лес, которого так не хватало Пелопоннесу и островам. Ведь если из металла делают драгоценности, то из сосен и елей – обшивку жилищ и кораблей – этих плавучих домов… Ограбив Трою, в том числе храмы, ахейцы не собирались там селиться или основывать колонию по соседству, хотя и заключали союзы со многими местными царьками. Их честолюбие не простиралось даже до того, чтобы контролировать Дарданеллы, а учитывая ненадежность ахейских судов, сомнительно, что они могли торговать в Черном море. Воины жаждали сокровищ, пленников, породистых лошадей, дерева для строительства новых судов и доступа к массиву Иды в Троаде, ибо тот был в десять раз богаче ресурсами, чем Ида на Крите. Конечно, «каждый мечтал после окончания войны спокойно вернуться домой, но не без того, чтобы на обратном пути прихватить кое-какую добычу на берегах Фракии». Находка золотых шахт в Грузии, разрабатываемых в IV тысячелетии до н.э., говорит о том, что и в основе экспедиций Агамемнона и Одиссея все та же жажда золота. Причина войны за Трою – материальный интерес. Родина со стороны воинства Агамемнона играет скорее второстепенную роль. Его вояки сражаются главным образом за деньги, за все то, что дает победа, – землю, собственность, капиталы, драгоценности, золото и рабов. Напомним, что даже то, что было найдено Г. Шлиманом на месте Трои, позволяет предположить наличие там сказочных богатств. 17 июня 1873 года Шлиман записал в дневнике: «Нашел клад Приама». Клад этот представлял собой серебряный двуручный сосуд, содержащий более 10 000 вещей (золото, серебро, серьги и проч.). В жестокой брани оба стана хотят привлечь на свою сторону союзников не какими-то мифическими упоминаниями о договорах или праве, но высокой платой и обещанием огромных наград. Агамемнон, «привезя с собой из Микен очень много золота, распределил его и склонил всех к вступлению в войну». Он и был избран вождем всего войска «за свои огромные богатства, которыми он был возвеличен и прославлен больше всех других греческих царей». Приам, нуждаясь в помощи союзников, действует в общем-то теми же верными средствами – «они, погнавшись за выгодой, привели к нему вспомогательные войска». По крайней мере так гласит «Дневник Троянской войны», принадлежавший фиктивной фигуре Диктису, якобы спутнику критского царя, участвовавшему в походе на Трою. Это верно отражает реалии эпохи.

Рельеф из троянского цикла

Хотелось бы, чтобы главной линией поэм Гомера были не войны и грабежи, не «истребительный бой», а мирная, трудовая жизнь. Хотя конечно, мирная жизнь не выглядит столь выигрышно при описаниях, как будоражащие кровь и воображение битвы. На эту сторону гомеровского творчества обращено внимание в работах А. Плэтта и А. Северина. Гомер с большей симпатией (и все-таки как бы между строк) рисует и картину звезд на небе, и пахарей и пастухов, ожидающих от природы даров или непогоды, и моряков, обращающихся к морю. Рапсод охотно готов разделить с людьми все их радости и страдания. Вот он плачет от радости с детьми, у которых поправился после тяжелой болезни отец, или же разделяет чувства отца, встречающего сына после десятилетней разлуки, радуется вместе с теми, кто спасся от кораблекрушения или получил хороший урожай. Он голодает за компанию с дровосеком и пахарем. Гомер испытывает глубокую симпатию ко всем слабым и беззащитным, алчущим и страждущим. Поэт жалеет не только слабых людей, но и слабых животных (ланей, скворцов, галок, птенцов). Но более всего испытывает он жалость к простому человеку, жизнь которого трудна и опасна. Гомер сострадает матросу, выбивающемуся из сил, пахарю за плугом, жнецу, матери, замученной тяжелой работой, вдове, оплакивающей безвременно погибшего в битве за родину мужа, старику, пережившему единственного сына, изгнаннику. Мир гомеровских сравнений преимущественно населен маленькими людьми. Внимание его привлек образ «маленьких людей», до того времени презираемых, пренебрегаемых и часто осмеянных. Им, а не царям или главнокомандующим отдал свои симпатии великий поэт. Во всяком случае, по словам Северина, изучившего гомеровские сравнения с точки зрения эпохи величайшего ионийского поэта, Гомер – «человек скромного происхождения и большой друг униженных и трудовых людей». Лосев указывает на значимость большого прогресса человечности, что и находит в произведениях Гомера «свое самое замечательное выражение». Нам эти слова не показались столь очевидными. Видна эпичность поэм, вобравших в себя всю эпоху, рассказывающих о народах, попавших в жернова истории. И все же несмотря на весь тот вроде бы и «прогресс человечности», Лосев подчеркнул, что не мирная и трудолюбивая жизнь сравнивается у Гомера с войной и поясняется через нее. Нет, прежде всего война, военные действия сравниваются с мирным бытом и словно поясняются через него. Стоит вспомнить хотя бы то, с каким восхищением описал Гомер, «великий учитель живописи», щит героя Ахилла. Показательно, что Гомер употребил на его описание, по словам Лессинга, более сотни великолепных стихов. Причем с таким ярким, подробным и точным указанием материала, из которого сделан щит, его формы, фигур, изображенных на огромной поверхности, что новейшим художникам нетрудно было дать рисунок, сходный с поэтическим описанием. Не плуг, а меч привлек его внимание!

Юный всадник. Ок. 500 г. до н.э.

Личной жизни героев также уделяется внимание… Однако всякая личная жизнь в эпосе получает свой смысл и закономерное развитие только от того коллектива, к которому она принадлежит. Эта личная жизнь может быть полна самых глубоких и жгучих чувств… «Но эти чувства, если речь идет об эпосе, вызваны жизненными задачами коллектива и получают свое удовлетворение только в связи с жизнью этого коллектива. Нельзя также думать, что эпический индивидуум совершенно лишен всяких других чувств и не ставит себе никаких других задач, кроме как только чисто коллективистических. Этих чувств может быть здесь сколько угодно. Но это значит, что подобного рода неколлективистические чувства и поведение являются для эпического субъекта чем-то второстепенным и третьестепенным и не играют в его жизни никакой решающей роли, хотя и могут вносить в нее весьма разнообразное содержание» (Лосев). Троянская война чрезвычайно популярна. Она нашла отражение в более поздних литературных и исторических произведениях. В романе Петрония «Сатиры» (дошедшем до нас в фрагменте) говорится о мотивах покорения Трои. О том, что сюжеты эти широко известны, говорит и такая деталь: поэт, начинающий перед картиной о гибели Трои декламировать поэму длиной в 70 стихов, был встречен градом камней нетерпеливых слушателей. Поэт-декабрист В. Кюхельбекер писал: «Тысячелетия разделяют меня с Гомером, я не могу не любить его, хотя он и всегда за сценою; не могу не восхищаться свежестью его картин, истиною и верностью малейшей даже черты в его рисовке быта древних героев: каждая вызывает их из гроба и ставит живых перед глазами». Он признавал, что учился у Гомера. Эпичностью и масштабностью героев Гомер близок масштабным произведениям русской литературы. Но если в прошлом Гомером зачитывалась вся грамотная публика, то теперь, когда Гомера и Гесиода не читают вовсе, образы их героев живут: в России каждый второй из «демократов» – бандит Агамемнон, каждый третий – вор Одиссей или плут Ясон, укравший золотое руно. И не так часто, как хотелось бы, видишь Гектора, готового защитить дорогое отечество хотя бы даже ценою собственной жизни.

Возвращение Агамемнона на родину (работа Флаксмена)

Странно, что сегодня невежество подталкивает ряд ученых, далеких от истории, подвергать сомнению время создания и даже авторство поэм Гомера… Они, словно ослепленный Одиссеем Полифем, не видят белого света… Скажем, академик А. Т. Фоменко вопрошает и отвечает: «А теперь проследим дальше судьбу «записанных поэм Гомера». Считается, что в III веке до н.э. их якобы еще хорошо знали. Но никаких списков «Илиады» и «Одиссеи» от этого времени до нас не дошло. Да и вообще его поэмы почему-то пропадают на много сотен лет, вплоть до эпохи Возрождения. А ведь был такой популярный поэт – много сотен лет до момента записи, его поэмы распевались во многих городах Греции! Но в Средние века текста Гомера никто не видит и не читает. Песни его смолкли. Где хранился уникальный и бесценный экземпляр поэм Гомера, нам неизвестно. Вот что хмуро признают (сами) историки: «В Средневековой Европе Гомера знали только по цитатам и ссылкам у латинских писателей и Аристотеля; поэтическую славу Гомера полностью затмила слава Вергилия. Лишь в конце XIV и в первой половине XV века… итальянские гуманисты познакомились с Гомером ближе. В XV веке многие переводили Гомера на латинский язык… В 1488 году во Флоренции выходит первое печатное издание Гомера на греческом языке. В XVI веке отдельные части гомеровских поэм неоднократно переводились и на итальянский язык. Но лишь в 1723 году появился первый полный перевод «Илиады», сделанный поэтом Антонио Мария Сальвини».

Ж.-Л. Детруа. Похищение золотого руна

Так где же, в самом деле, в каком архиве неподвижно пролежал около двух тысяч лет пыльный гомеровский текст? Отбрасывая в сторону все эти неправдоподобные теории об устно-песенно-хоровой традиции, якобы сохранившей поэмы Гомера на протяжении многих сотен лет, следует признать, что в действительности обе поэмы Гомера всплывают на поверхность только в конце XIV века н.э. Никаких реальных и достоверных сведений об их судьбе ранее XIV века – нет. А потому, продолжает Фоменко, ничто не мешает нам предположить (хотя пока лишь в виде гипотезы), что написаны они были незадолго до этого, может быть, в XIII или в XIV веках н.э. А миф о том, что слепой Гомер впервые пропел их у пламени костра в Греции медного века, в VIII или в XIII веке до н.э. – «чистая фантазия традиционной хронологии, созданной в XV—XVI веках н.э.». Фантазия – подобные утверждения… Видите, что происходит, если математик становится историком или президентом.

Гомер. Изображение на монете из Хиоса

Конечно, каждый волен вызывать на спор кого угодно – хоть Клио, хоть Афину, хоть Зевса. Можно высказать сколько угодно сомнений и гипотез по поводу фактов или исторических событий. Можно заявить, что Трои и «вовсе не было», произнеся фразу Проперция: Troja fuit! (лат. «Ушла Троя», «Было и минуло»). Но ткань такого «исторического рассказа» может рассыпаться под давлением массы фактов. Рано или поздно неожиданно может объявиться, казалось, навсегда утерянная трагедия драматурга Эсхила «История Троянской войны», которую обнаружили в одной из египетских мумий, или объявится «новый шлиман» – и все станет на свое место. История прояснится…

Немецкий археолог Г. Шлиман

В 1871 году Г. Шлиман приступил к раскопкам Гиссарлыкского холма… Перед этим он изъездил весь земной шар и большую часть своего состояния сделал в России. В 1873 году он нашел сокровища Приама, царя Трои. Вот как он описал это событие: «Вероятно, кто-то из семьи Приама второпях собрал сокровища в деревянный сундук, понес его, и у него даже не было времени достать ключ, но на стене путь ему преграждает огонь или же враг, и он вынужден бросить сундук, который тут же оказывается засыпанным красным пеплом и камнями рушащегося дворца. Может быть, именно этому несчастному, пытавшемуся спасти сокровища, принадлежали и те найденные мною несколькими днями позже неподалеку от того же места, где я ранее обнаружил сокровища, предметы: шлем и толстенная серебряная ваза высотой в восемнадцать сантиметров и диаметром в четырнадцать сантиметров, в которой находился очень красивый янтарный кубок высотой одиннадцать сантиметров, диаметром девять сантиметров. Шлем этот был поврежден, но его, вероятно, все же можно восстановить, поскольку у меня есть в наличии все его части. И обе верхние составляющие целы. О том, что сокровища кидали в сундук в страшной спешке, а собиравшему их грозила опасность, свидетельствует и содержимое большой серебряной вазы, на самом дне которой я нашел две великолепных золотых диадемы и четыре серьги тонкой работы из золота; сверху лежали пятьдесят шесть золотых сережек весьма причудливой формы и восемь тысяч семьсот пятьдесят золотых колец, просверленных призм и кубиков, золотых пуговиц и так далее; затем шли шесть золотых браслетов и на самом верху лежали оба маленьких золотых кубка». Таковы результаты трехлетних раскопок Шлимана. Интересно и то, что первооткрыватель Трои Шлиман перед тем как уйти из жизни продумал до деталей акт прощания с миром. В голову гроба поставят бюст Гомера, и там же в гробу по обе руки умершего будут лежать книги «Илиада» и «Одиссея».

Сцены битв и схваток на древнегреческих вазах

Немцы, немало сделавшие для прояснения судьбы Трои, продолжают по сей день исследовать древнюю землю. В 1988 году немецкий археолог М. Корфман приступил к новым раскопкам, пытаясь ответить на вопросы, на которые до сих пор нет ясного и однозначного ответа. Уже известны некоторые результаты. В ходе раскопок в 1992 году, южнее холма Гиссарлык (где копал Шлиман), обнаружили ров, что некогда опоясывал Трою. Выяснилось, что он пролегал довольно далеко от городских стен, окаймляя территорию площадью 200 000 кв. м. Напомним, что шлимановская Троя занимала всего 20 000 кв. м. Видимо, ров окружал Нижний город, что возник в III тысячелетии до н.э. Нашли еще один искусственный ров. Если предположить, что Троя была большей по размерам, то огромная роль сей цитадели становится очевидной. Там могли проживать тысячи людей. Время расцвета того города (Трои-VI) длилось 400 лет, и он не уступал таким культурным центрам, как Микены и Тиринф. По мнению Корфмана, в бронзовом веке Троя была частью анатолийской, а вовсе не крито-микенской цивилизации. Она представляла собой форпост Азии в Европе. И населяли ее лувийцы, один из индоевропейских народов. К слову сказать, лувийцы, наряду с хеттами, где-то около 2000 года до н.э. переселились в Анатолию. Лувийский язык был широко распространен в Малой Азии (первый письменный памятник, найденный в Трое в 1995 году, – бронзовая печать с надписью – выполнена иероглифами на лувийском языке). Так что очень может быть, что троянцы были, всего вероятнее, не греками, а анатолийцами или хеттами. Даже крепостные стены Трои, расширенные книзу, наверху обрамленные башнями, встречаются прежде всего в Центральной Анатолии и Северной Сирии, а не в Микенской Греции. На это указывают и типично хеттские стелы, стоявшие перед южными воротами древней Трои.

Лаомедонт возводит стены Трои. Иллюстрация к «Метаморфозам» Овидия

Вот как выглядели стены древней Трои

Воины в битве за Трою (Илион)

Корфман отождествил Илион-Трою с городом или местностью «Вилуса» (Wilusa), которая не раз упоминается в хеттских клинописных источниках. Если это так, то становится более или менее понятной и роль Трои-Вилусы. С одной стороны, она выступает посредником двух различных цивилизаций. Это давало колоссальные возможности для торговли и обмена. Так Троя стала крупным портом и своего рода перевалочным пунктом в торговле с народами Причерноморья. С другой стороны, находясь между Западом и Востоком, она находилась меж молотом и наковальней. В том или ином случае троянцы были прекрасно известны грекам. И. Латач в книге «Троя и Гомер» (2001) даже приводит их обозначения в Кноссе, на Крите, в Пилосе и на Пелопоннесе – «троянец» (Tros) и «троянка» (Troia). Была ли сама Троянская война в действительности, по этому поводу все еще идут споры. Так, известный хеттолог Т. Брюс в книге «Царство хеттов» (1998) утверждает, что, пожалуй, самой Троянской войны как непрерывного 10-летнего военного действа могло и не быть. А что же тогда было? Были ряд военных набегов и разбойничьих походов, которые в памяти потомков слились в одну длительную войну, завершившуюся взятием и разрушением Трои-Илиона-Вилусы. Возможно, что во главе тех или иных походов стояли племенные вожди (Одиссей, Ахилл, Аякс, Менелай, Агамемнон и другие). Брюс полагает, что описываемые события протекали на протяжении ста с лишним лет. «Илиада» возникла как объединение саг о великих походах греческих вождей. Впрочем, сохраняются и версия великого похода греков против Илиона-Трои, а также версия землетрясения. В любом случае почти не остается сомнений в том, что некая битва племен и народов за этот ключевой форпост Малой Азии все же имела место.

Битва Ахилла с Телефом (рисунок на вазе). Лувр

Можно предположить, что и «битва за Трою» была в действительности битвой за полезные ископаемые, за кратчайшие и самые удобные торговые пути «из греков в Финикию». Под Троей столкнулись два военных союза… Вот и В. Дюрант резонно отмечает: «Каковы бы ни были лик и лозунги войны, ее причина и сущность почти несомненно заключались в борьбе двух групп держав за обладание Геллеспонтом и богатыми землями вокруг Черного моря. Вся Греция и вся Западная Азия видели в ней решающую схватку; малые народности Греции пришли на помощь Агамемнону, а народы Малой Азии многократно посылали подкрепления в Трою. Это было начало борьбы, которой суждено возобновиться при Марафоне и Саламине, Иссе и Арбелах, под Туром и Гранадой, Веной и Лепанто». А разве не точно так же ныне за выспренными речами о «свободе» Кавказа, Ирака или Ирана, тиражируемыми западными рапсодами, скрывается интерес к нефти, урану, газу, к сокровищам Азии, стратегический интерес к обладанию торговой дорогой из Индии и Китая в Европу?!

Неопровержим важнейший факт художественного единства поэм Гомера. Особо важна мысль о греческом народе как о творящем народе-индивидууме. Гомер жил в эпоху перехода от общинно-родовой формации к классово-рабовладельческому обществу, в эпоху перехода «от варварства к цивилизации». Так для кого же пел Гомер? Лосев утверждает, что «пел он» не царям и не аристократам, а так сказать «среднему классу», то есть именно зарождающейся ионийской демократии, что уже тогда составляла внутренний костяк и духовную сущность афинской культуры.

Герои Гомера предстают перед нами в образе воинов, путешественников или богов, но в них постоянно ощущается живой интерес к жизни и к ее радостям (слава, земные блага, власть и т.д.). Стремление героев взять от жизни «все, что возможно», поистине удивительно для той героической эпохи. Характерно, что даже призрак Ахилла у Гомера предпочел бы оставаться живым, работая простым поденщиком в поле, нежели царствовать над мертвыми в загробном мире. В этом виден свободный дух греков, ощущавших себя совершенно независимыми от власти. Власть басилея и совета старейшин покоилась на их личном авторитете или собственности, а не на насилии или бюрократической власти. Басилей, как и Зевс у Гомера, является скорее отцом одного большого семейства, нежели монархом, т.е. фигурой патриархально-политической. Внешне равной властью с царем обладало только народное собрание. Однако уже тогда ощущается безликость, аморфность и пассивность масс. Так, на Итаке за двадцать лет отсутствия Одиссея не было ни одного собрания. Простым людям в конце собрания советуют разойтись по домам и заняться каждый своим делом. Таким образом, похоже, что гомеровская эпоха – это время такой же псевдодемократии, где демос и аристократы находятся в неком постоянном противоборстве, а то и даже скрытой конфронтации. Правда, у Гомера нет слов, заключающих в себе понятие «знати» или «аристократии».

Любимейший герой художников и поэтов – Ахиллес

Победитель-грек закалывает троянского ребенка

Избранники народа (басилеи) все еще зависят от народа. Их награждают и выделяют за то, что они за родину «пред ликийцами первыми бьются». Иначе говоря, у греков первое место в шкале добродетелей и в сознании человека занимают воинская храбрость, заслуги героя перед народом, оцененные обществом. Конечно же, «Илиада» – суровая трагедия, отражающая реальную драму греческой истории. Жизнь трагична и наполнена бесконечными войнами и убийствами. Б. Кроче писал в статье «Гомер в античной критике» о героях Гомера, что его герои не позволяют себе долго плакать, ибо сама судьба требует, чтобы их души страдали. Зевс вынуждает их воевать с юных лет до глубокой старости, фактически до самой смерти. Такие герои как Ахиллес выбрали короткую и трудную жизнь воина, предпочитая ее праздному долголетию. Победу они покупают ценой жизни, умирая. Гомер не допускает никакого отрыва от жизни, бегства в потусторонний мир без борьбы. Хотя он признает мир, включенный, как часть, в земной, – но это должен быть мир славы и величия. Поэтому имена Гектора и Ахиллеса на устах мужчин и женщин. В свою очередь это должно означать, что их кровь и страдания станут предпосылкой рождения новой жизни, в чем состоит залог будущего бессмертия. Героизм и бессмертие объединяют трагическое чувство Гомера, возвышая до поэтической бесстрастности. Кроче писал: «Гомера называют учителем греков, но с таким же успехом его можно назвать учителем всех народов, поскольку благодаря его истинно поэтическому видению мира у нас есть верное этическое и религиозное ощущение жизни». Героика пронизывает всю его поэзию. Хотя мы бы не стали героизировать даже таких персонажей, как Ахиллес. Этот разбойник один со своей «исторической бандой» захватил и разграбил более десятка городов.

Одиссей

Понятно, что у современиков, и тем более у будущих читателей Гомера, иные его герои вызывали заметное неудовлетворение. Филострат в «Диалоге о героях» (конец II в. – первая четверть III в.) обвиняет Гомера в явной предвзятости к любимым героям его произведений. На первом месте у него Ахилл и Одиссей, тогда как многие куда более достойные мужи отодвинуты в тень. Он или не упоминает о них, или говорит всего несколько строк. Рассказ в «Диалоге» ведется от имени некоего Протесилая, непосредственного участника Троянской войны. Рассказчик считает, что Одиссей восхваляется не по заслугам – он лгун, неважный воин, завистник. Единственное его изобретение – деревянный конь. Даже женщинам он не мог бы нравиться. Чему там нравиться – мал ростом, курнос, с вечно блуждающими хитрыми глазками, подозрителен, да и староват. Навсикаю он пленить никак не мог, ибо умными речами не блистал. Но самым большим упущением Гомера автор считает то, что он не назвал в поэмах имени «божественного» Паламеда. Причина такого умолчания понятна, ибо как раз его-то «драгоценный Одиссей» и оклеветал из-за зависти и личной вражды.

Одиссей и Навсикая. По Генелли

Одиссей и лестригоны. Фреска из Рима

В рассказе именно Паламед играет первенствующую роль. Чем же он заслужил такое внимание со стороны Филострата? Паламед – мудрец и изобретатель: он изобрел часы, календарь, деньги, меры длины и веса, числа и буквы и даже игру в «камешки» (вид игры в шашки). Он сумел предсказать затмение солнца, что и явилось причиной начала вражды к нему Одиссея. Он же спас войско греков от чумы: посадил их на корабли, приказал отплыть в море и велел некоторое время оставаться там, не выходя на берег. Но у Гомера полюбившийся ему Одиссей обвиняет Паламеда в сговоре с Приамом (царем Трои), будто бы подкупившим его. Он подкладывает под его палатку золото, настраивает против него Агамемнона. Бедный Паламед в итоге был до смерти забит камнями (в отсутствие Ахиллеса и Аякса). Именно из-за подлости в отношении такого великого человека Ахиллес якобы и не пожелает долгое время сражаться на стороне греков. Филострат приводит здесь же стих из не дошедшей до нас, увы, трагедии Еврипида «Паламед»: «Убили вы, убили мудрейшего мужа, о данайцы, никому не причинившего вреда, соловья муз». Впрочем, другие объяснят нежелание Ахиллеса сражаться на стороне Агамемнона иной причиной – их спором за обладание прекрасной рабыней – Бризеидой. От времени первой софистики дошла и любопытная речь Горгия, «апология Паламеда», сочиненная от его лица.

Гомер. Модена. Музей

По сути дела Гомер проигнорировал этого славного покровителя всех служителей мудрости. С другой стороны, чрезмерно восхищаясь Ахиллесом, хотя его подвиги не вызывали сомнений ни у кого, он оставляет в тени некоторые явно негативные стороны его характера. К примеру, Ахиллес велит проезжавшему купцу купить для него в Трое девушку-рабыню, указав, как ее найти. Но когда купец исполнил его поручение, Ахилл под предлогом кровной мести просто растерзал эту несчастную. Оказывается, рабыня была последней женщиной из рода Дарданидов, давним и исконным врагом которого был Ахиллес. Так он отомстил потомкам Гектора за смерть Патрокла (миф тем хорош, что позволил ему совершить это после смерти).

В мире гомеровских сравнений, по словам Лосева, «нет ахейской аристократии, и не для нее поет ионийский аэд в лице Гомера». Возможно и так. Но несомненно и то, что цари и убийцы – на первых ролях в поэмах Гомера (особенно в «Илиаде»). Правда, нам резонно возразят, что Гомер ведь ничего не выдумывал, писал о том, что видел вокруг, описывая реальные события, а не гуманную мечту или идиллию Платона.

Поэтому и «низводить» с пьедестала славы Гомера мы, конечно же, не будем, хотя Платон и изгнал его из своего вымышленного государства. Этот поступок порой объясняют тщеславием великого философа. Дионисий Галикарнасский в «Письме к Помпею» сказал по поводу такого отношения Платона к Гомеру: «Ведь было, да, при всех многочисленных достоинствах, было в характере Платона и нечто тщеславное. Особенно это проявляется в (той) зависти, какую он питал к Гомеру, изгнанному им из его вымышленного государства, причем Платон предварительно увенчал его венком и помазал мирром, словно в таких почестях нуждался его изгнанник, тот человек, благодаря которому вообще вся образованность, кончая философией, вошла в нашу жизнь. Впрочем, давай будем считать, что Платон говорил все это из лучших побуждений и для полноты истины». Зная судьбу Платона (а его продали в рабство цари), нам не так трудно будет понять и мотивы его отношения к Гомеру, воспевавшему, что ни говори, убийц и рабовладельцев. Понятно, что многие герои Гомера далеки от библейских заповедей и философии.

К числу «порицателей» или «хулителей» Гомера относят и тех мыслителей, что обвиняли его в некой нарочитости повествования, отсутствии логики в ряде сцен и поступков, а также в том, что его герои подают людям плохие примеры. Так, к примеру, его осуждал Гераклит за то, что тот вводил людей в заблуждение, сам становясь жертвой оного, описывая далекие от действительности события: «Люди были обмануты явлениями, подобно Гомеру, даром что тот был мудрее всех эллинов». Против такого рода восприятия жизненных событий и сущности божеств выступил и основоположник элейской школы Ксенофан Колофонский (ок. 540—470 гг. до н.э.). Ему приписывают следующую оценку деятельности двух великих поэтов:

Всё на богов возвели Гомер
с Гесиодом, что только
У людей позором считается
или пороком;
Красть, прелюбы творить и друг
друга обманывать (тайно).

И все-таки куда больше тех, кто всегда восхищался Гомером, видя в нем не только прекрасного писателя и поэта, но и кладезь познаний… Француз Монтень пишет: «Слепой бедняк, живший во времена, когда не существовало еще правил науки и точных наблюдений, он в такой мере владел всем этим, что был с тех пор для всех законодателей, полководцев и писателей – чего бы они ни касались: религии, философии со всеми ее течениями или искусства, – неисчерпаемым кладезем познаний, а его книги – источником вдохновения для всех». По словам Аристотеля, слова Гомера – это единственные в своем роде слова, наделенные движением в действии. Это – «исключительные по значительности слова». Понятно, почему эти поэмы держал в ларце Александр Македонский, зачитываясь ими во время досуга. Семь греческих городов будут оспаривать друг у друга право считаться местом его рождения, и не сосчитать число тех, кто считает себя его духовными учениками.

Г.М. Коржев. Гомер. Студия. 1957—1960 гг

Несколько иная историческая ситуация сложилась во времена Гесиода, младшего современника Гомера. Гесиод – личность уже явно историческая. Жил в Беотии, неподалеку от города Фив, на рубеже VIII—VII веков до н.э. Прежде чем стать поэтом, Гесиод и сам вел трудную жизнь крестьянина и пастуха. Его устои и философия сформировались под влиянием не очень благоприятных жизненных обстоятельств и наблюдений за людьми. Его обманул родной брат Перс, чтобы завладеть отцовским наследством. Повсюду Гесиод наблюдал несправедливость и гнет могущественной знати, доказывавшей раз за разом народу, что «по сути вещей правды нет никакой» (Аристофан). Затем Гесиод, выступая как рапсод, завоевал приз в Халкиде (Эвбея). В поэмах (а до наших дней дошли три из них – «Труды и дни», «Теогония» и «Щит Геракла») он пишет эпическим гекзаметром или языком гомеровского эпоса. В «Теогонии» («Происхождении богов») Гесиод истолковывал миф мифологически, представляя богов в роли примитивных, завистливых существ, к тому же и весьма кровожадных. Зевс «силы огня неустанной решил ни за что не давать он людям ничтожным, которые здесь на земле обитают». Боги постоянно склонны к войнам («войны возжелали их души»). Если они и справедливы, то только по отношению к своим «коллегам». Зевс между богами «все хорошо поделил» и «каждому почесть назначил». Он сочетался браком с Фемидой («правда», «право», «суд»), та родила ему трех дочерей: Эвномию («благозаконие»), Дику («справедливость»), Ирену («мир»). Последняя всегда сидит возле отца, сообщая ему о людских пороках, после чего следует их наказание от Зевса. В целом же женский род в «Теогонии» у Гесиода выглядит не очень-то привлекательно. Выходит, что дамы посланы в этот мир не для помощи или даже ублажения мужской плоти, но главным образом «на горе мужчинам». Они подобны трутням, что «пожинают чужие труды в ненасытный желудок». Мораль и нравственный уровень женщин в семейном союзе выглядят довольно удручающе и оставляют желать лучшего. Вот как Гесиод говорит о назначении дам:

Женщин губительный род от нее
на земле происходит.
Нам на великое горе, они меж
мужчин обитают,
В бедности горькой не спутницы, —
спутницы только в богатстве…

Однако в главном своем сочинении «Труды и дни» Гесиод прославляет крестьянский труд и осуждает грабителей и бесчестных судей, а также царей и всех проходимцев, что пользуются трудами народа, безжалостно обманывая его. В них – главный источник несправедливости. Басилеи в мирное время вершат правосудие. У Гомера они более или менее справедливы, а у Гесиода все судьи берут взятки и творят неправый суд. Всюду царит право сильного. Везде он видит господство несправедливости. Его пессимизм находит выражение в учении о порче мира в течение пяти эпох. Но противовесом плохим правителям он считал хороших, веря в их справедливость. Идеалы правды и справедливости Гесиод распространил на простых людей, говоря Персу: «Слушайся голоса правды и думать забудь о насилье». Как видите, у Гомера немало мест, где он если и не любуется убийцами и грабителями, то признает их действия законными, утверждая, что всё – в руках царя-басилевса, «отца, пастыря народов». Так, Гомер пишет: «Жизнь и сила народа (феаков) держится басилеем», «народ слушается его, как бога». Хотя зачастую власть басилевса – власть тирана и самодура. Гомер настаивает, что народ должен «покориться безмолвно» царям и тиранам, «говор мятежный смиряя». Хотя Агамемнон лишь на словах – «повелитель мужей». Даже признание Одиссея: «Нехорошо многовластие. Единый да будет властитель, царь единый» – это лишь фраза. На деле его ни в грош не ставит даже бандитское, воинственное окружение (Ахилл). И вот Агамемнон идет на попятный, говоря Одиссею: «Я ни упреков отнюдь, ни приказов тебе не вещаю» (Ил. 4: 350).

Древний бог земледелия, покровитель охоты и животноводства Аристей

Гесиод же прекрасно видит двуличие мелких и крупных царьков и вождей. В конечном счете в словах фразы Ферсита, которую косоглазый и хромоногий герой высказывает пастырю народов Агамемнону, содержится жестокая и беспощадная правда: «Жаждешь ли злата еще?.. Хочешь ли новой жены?» Поэтому он называет властителей так, как они того и заслуживают – взяточники и «пожиратели даров».

Микенские кинжалы из шахтовых могил

Кстати, Гесиод первым рассказал миф о Прометее, приводя истинную подоплеку гнева Зевса. Прометей, призванный быть судьей дележа жертвоприношения, хитро вынудил Зевса взять кости, чуть прикрытые жиром, а мясо и внутренности отдал труженикам. Р. Виппер писал: «В то время как Гомер, симпатизируя сеньорам, травит побитого простолюдина, Гесиод с ударением называет себя мужиком. Гесиод полон вражды к самим составителям эпоса. Он в них явно метит, когда заставляет вдохновительниц своих муз обратиться к сельским пастухам, «каторжному народу, чревоугодникам» с такой речью: «Мы умеем нагромождать ложь, похожую на истину, но мы умеем также, когда захотим, рассказать и правду». Первая фраза взята буквально из Одиссеи. Она относится к фантастическому рассказу, который придуман Одиссеем, временно скрывающим от жены свою личность. Гесиод словно хочет этим сказать: «Я не буду сочинять благозвучных сказок, как Гомер, говорящий устами своего героя, а изображу действительность без прикрас». Книга его «Трудов» – книга о простом народе и для народа. Человек той среды, Гесиод и выражал «ее настроение и мировоззрение». Особо значима и глубока мысль о святости Труда.

Ясон пашет на быках Ээта

В этом подлинное значение великой поэмы. Гесиод возвращает долг труженикам. «Боги и люди, – говорит он, – равно ненавидят того, кто живет бездельником, как трутень без жала, который, сам ничего не делая, пожирает труды пчел… Работая, ты станешь более милым и для бессмертных и для людей, так как они ненавидят ленивцев. В труде нет позора, он только в безделье». Однако глядя на окружающую его жизнь, он делает неутешительный вывод: все чаще вокруг него наблюдается отчуждение труда, крестьянин страдает от малоземелья, задолженности, а всякого рода паразиты и знать жируют, соперничество и вражда порождают раздоры и войны. Он говорит о железных людях (людях без сердца). По его словам, люди «золотого века» были добрыми гениями, всюду сея добро. Но затем «золотой век» сменился серебряным, серебряный – медным, затем – железным. Мир все более и более становился «миром навыворот». Сердца людей ожесточились, они стали воевать друг с другом и чаще шли на преступления. Железный век особенно усугубил средь людей разногласия и вражду. «Пришло время поделить землю, которая до этого времени была общей для всех, как воздух и свет, и разметить границами участки каждого. Люди стали рыть землю, доходя чуть ли не до ее чрева, чтобы добыть таящиеся в ней сокровища. Как только были обнаружены железо и золото, в мире воцарился раздор, и со всех сторон раздавался лязг оружия» (Овидий). Этот мир, убежден поэт, обречен на гибель. О последних временах говорит и миф о Пандоре, которая открыла сосуд и выпустила наружу все бедствия людские. И когда на белом свете появятся дети с седыми волосами, Зевс должен будет уничтожить всё поколение и цивилизацию.

Пахарь. Терракота из Беотии

«Ларец Пандоры»

Австрийский исследователь античной культуры Т. Гомперц (1832—1912) так характеризует великого автора «Трудов» (Гесиода): «Это был человек с ясной, хотя несколько тяжеловесной мыслью, искусный в полевом и домашнем хозяйстве, сведущий также в тяжбенных законах, но наделенный лишь небольшой долей воображения и еще меньшей долей чувствительности, – таков он был, являясь как бы римлянином среди эллинов. Творцу «Трудов и дней» сродни была трезвая рассудительность, любовь к строгому порядку и мелочная бережливость хорошего купца, привыкшего к ясным расчетам, не терпящего противоречий и во всем избегающего излишка. В таком же духе приводит он в ясность – да простится мне такое выражение – инвентарь мира богов, прочно прикрепляя каждый из сверхчеловеческих образов к его специальной деятельности и вводя их все в неподвижные грани генеалогических отношений. Он обрубает пышные ростки эпоса, возрождает и вводит в почет древнейшие, наполовину ставшие непонятными предания первой родины греков и низших слоев народа, даже и тогда, когда они являют собой грубые, безобразные вымыслы – и создает, таким образом, в своей «Теогонии» в общем стройную, хотя лишь изредка озаренную поэзией и едва ли где согретую радостью бытия, цельную картину мироздания. Уже в глубокую древность любили сочетать имена Гомера и Гесиода, как творцов греческого пантеона. На самом деле они были скорей противниками». Автор считает, что струны поэзии Гесиода пели именно так, а не иначе, что воздух в Беотии «был менее прозрачен и человеческий дух менее радостен, чем в других областях Греции». Подобно герою древности Антею, Гесиод близок к Земле и к нуждам земледельца.

Труды античных кузнецов

Сравнив поэмы Гомера и Гесиода, видим: один воспел жизнь праздных классов и грабителей (Гомер), другой (Гесиод в «Трудах и днях») – деловые будни народа. Да и социальное положение поэтов, судя по всему, было различным. Один (Гомер) – все время находился «при царях» (его приголубил тиран Писистрат). Другой поэт (Гесиод) был занят на земле и пас коров. Гомеровский эпос – это все же роскошь. Им ублажают знать. Гесиодовский труд мы скорее отнесем к разряду насущных «книг бедняков», книг землепользователей. Вот что писал о его роли английский историк М. Нильссон: «Крестьяне любили мир. Войны для них – это сожженные поля и вырубленные сады. Гесиод пишет, что закон диких зверей в том, чтобы поедать друг друга, людям же Зевс дал справедливость. Гесиод проповедует труд, дающий человеку пропитание, и справедливость, которая гарантирует человеку возможность пользоваться плодами своего труда. Гесиод отступил от воинственных идеалов героев Гомера и взял на вооружение новый идеал, противоречащий старому, – идеал мира и справедливости, основанный на земледелии. Ему соответствует такой герой, как Элевсинский Триптолем. Этот коренной переворот в нравственных представлениях заслуживает адекватной оценки. Я бы даже мог сказать, что Элевсинский культ основывается именно на той идее, что земледелие есть источник цивилизованной мирной жизни, подобающей человеку». Одна из главных идей и тем в творчестве Гесиода – идея труда. В этом его величие.

Водонос

Лишь тот, кто трудится, достоин славы, счастья и свободы. Труд должен принести человеку не только богатства и благосостояние, но еще и удовлетворение, тогда как голод – «всегдашний товарищ ленивца». В этом коренное отличие позиций Гесиода от взглядов Гомера. Гомер считал, что доблесть и почет добываются силой оружия. Гесиод же думает иначе: главное – это честный труд, а затем уж полученное с его помощью богатство. Поэт решительно осуждает алчность и сетует на безумие тех, для которых богатство «самою душою их стало». Такое неправедное богатство, добытое насилием или обманом, не принесет счастья, но лишь ввергнет человека в беду. В погоне за деньгами и собственностью не следует преступать границ закона, разумного и дозволенного, надо быть умеренным в желаниях, соблюдать меру и иметь совесть. Возникшая у Гесиода тема меры стала одной из центральных в творчестве ряда поэтов.

Титульный лист сочинения Гесиода. Лувен. 1551 г.

В связи с творчеством этих великих поэтов еще раз вернемся к теме спора двух школ. Одну из них условно можно бы назвать тираническо-плутократической, а другую – демократической. В нормальном обществе, если оценки великих поэтов античности примерить к действительности, истинно демократической традицией мы назвали бы именно гесиодовскую линию. Видимо, примерно так понимали ее когда-то и древние греки.

Впоследствии возникла легенда о поэтическом соревновании между Гомером и Гесиодом. Соперничество поэтов в древности у греков и римлян было в моде («агон»). Последнему из них боги якобы присудили победный приз. Думается, не боги, а греческий народ вынес свой приговор. Судья Панид потому и вручил награду (треножник) на играх в Халкене ему, певцу труда, а не певцу разбойников, царей и грабителей-олигархов. Хотя имеем дело с легендой, а этот эпизод вымышлен (Гесиод жил примерно на сто лет позже Гомера), но в нем скрыт глубокий смысл. Знаковым является уже то, что венец заслужил певец земледелия и мирного труда, а не войн и убийств. Кстати, не потому ли философ Платон «изгнал» Гомера из своего идеального государства?!

Не потому ли, читая «Труды и дни», порой и нам трудно удержаться от сравнений и похожих мыслей: «О, зачем принужден я жить среди пятого поколения людей, зачем не умер раньше, или не родился позже!» XX век – время людей с железными сердцами… Ни днем ни ночью не прекращаются труды и печали великого народа, попавшего на какое-то время в руки порочных, вороватых правителей. Они – испорченное поколение. Боги посылают России тяжелые заботы… Неужто навсегда и безвозвратно ушла эпоха великих и благородных замыслов, и настали серые времена, из которых уже нет выхода? Толпой овладела безумная жажда богатств и власти. Отец враждует с сыном, а сын с отцом. Дети бесчестят престарелых родителей и всё то, что теми ранее было содеяно. Товарищ предает товарища, а заодно нашу бесценную Родину.

К власти пришли бессовестные жулики, насильники, грабители и убийцы… Они готовы уморить народ и превратить в призраки наши села и города. Повсюду царят подлость и обман… И все же, как и Гесиод, я верю: труд, воля и мужество великого народа преодолеют все беды и преграды и сокрушат ненавистных врагов. Память о великом греческом поэте живет по сей день в сердцах. Поэтому греки и воздвигли Гесиоду памятник со знаменательной эпитафией: «Просветитель людей, ищущих путь к мудрости».

Пристань на острове Милос

Что дают нам исследования археологов для понимания причин тех конфликтов? Прежде всего мы видим постоянные признаки разрушений и катастроф, причиной которых может быть людское вмешательство. Не так уж важно, что с точки зрения богатства ее культурного слоя Троя якобы уступает Кипру и Микенам. Скажем, Ю. Андреев утверждает, что хотя сохранившиеся участки стен цитадели (Трои IV) производят на каждого, кто их видел, внушительное впечатление своими размерами и великолепным качеством каменной кладки, на всем облике троянской культуры периода (с 1900 по 1300 г. до н.э.) все же лежит печать какой-то «второсортности» и «провинциальности». И та проигрывает в сравнении с почти синхронной ей блестящей культурой минойского Крита или даже с культурой микенской Греции, примерно на полтора столетия пережившей ее. В отличие от этих двух культур она «так и не смогла выйти на магистральный путь исторического прогресса эпохи, не смогла трансформироваться в настоящую цивилизацию». По крайней мере два важных обстоятельства, по его мнению, должны убедить нас в том, что Троя не дотянула до этого уровня: отсутствие письменности и самобытной художественной культуры, типологически сопоставимой с тем, что мы имеем в это же самое время на Крите, на островах Кикладского архипелага или в материковой Греции. Похоже, что за более чем полуторатысячную историю Троя так и не сумела обрести свою, если так можно выразиться, ясно очерченную «культурную индивидуальность» и в силу этого обречена была на то, чтобы остаться одной из неудачных «заготовок» или «неосуществленных проектов», так и «невостребованных» в процессе генезиса эгейских цивилизаций. Однако так ли уж «невостребована» она? И потом: если все же Троя так маловажна, почему именно ее взял Гомер в качестве сюжета для своей бессмертной поэмы?! Почему события битвы вокруг Трои вошли (пожалуй, даже больше, чем сами Афины) в золотой фонд древних легенд, мифов и образов?! Если Троя всего лишь неудачная «заготовка», почему ей посвящены киклические поэмы «Киприя», «Эфиопида», «Разрушение Илиона», а героям Трои посвящались стихи и фильмы?

Древняя земля Трои в наше время

Весьма любопытна и давняя легенда, о которой сообщает Евагрий Схоластик. По его словам, Константин, основавший Восточную Римскую империю, якобы избрал местом будущей столицы именно территорию между Троадой и Илионом (как бы в противовес Риму). Он даже заложил фундамент и высоко поднял стену, но потом посчитал Византий более подходящим местом. Очевидно, легенда отражала его намерение связать судьбу своей новой столицы с судьбой легендарной Трои, дабы ее символическая древность и великая слава превзошла значение древнего Рима.

Дабы не возвращаться к теме, скажу следующее… Во-первых, по мере развития цивилизации возраст культуры и появления самого человека не укорачивается, а удлиняется. И это факт… Во-вторых, огромное число упоминаемых различными древними источниками произведений исчезло из багажа культур, может навсегда. Это тоже факт, не вызывающий удивления. В-третьих, устное творчество народа существовало и существует. И в этом нет сомнений. В-четвертых, напечатаны все произведения могли быть только после того, как появилась печать. В-пятых, не исключено вовсе, что мы еще станем свидетелями новых поразительных открытий. Пока же Древняя Троя все еще продолжает оставаться загадкой, несмотря на то что «героическая мечта тридцати веков – Троя, стала вдруг осязаемой и вещественной благодаря раскопкам в Гиссарлике» (М. Волошин). Что мы знаем о Трое и ее героях? Если даже что-то и знаем, то что читателю до судеб Агамемнона, Ахиллеса, Париса, Приама или Гектора. Конечно, мы согласны с Лосевым, писавшим: «Дело в том, что Гомер еще не умер, Гомер еще перекликается с нами и с нашими современными, мы бы сказали, весьма острыми идеями и настроениями». Однако Лосевы ушли, и грустно наблюдать, как порой с легкостью необычайной мы сами же готовы выбросить из собственной истории целые периоды (более славные и героические, нежели Гомерова Троя). Хотя сто лет назад поэт Н. С. Гумилев восклицал, что его «смутную душу» тяготит «странный и страшный вопрос» – можно ли жить, если умер Атрид, «умер на ложе из роз» («Воин Агамемнона»). Сегодня герои, видя, что произошло с Россией, возможно, горько воскликнут: «Тягостен, тягостен этот позор, жить, потерявши царя!» Ту Россию мы потеряли, она сгинула как Троя, но непременно воспрянет из руин в лучах новой, еще более громкой славы. В конце концов, разве Эней, представитель царского троянского рода, стоя на развалинах Трои, с болью в сердце взирая на погибающую отчизну, не ощущал в глубине души, что именно ему (после схватки с Ахиллом, долгих странствий и мук, после горечи потерь и вереницы невзгод) суждено будет высадиться на прекрасной земле Италии, где он и его потомки создадут могучий и победоносный Рим! И ведь удача сопутствовала ему, ибо он взял с собой самых близких друзей и святые сакральные образы своей веры. В конце концов, И. С. Глазунов прав, сказав: «Я считаю, что человеческая душа не меняется, как не меняется небо со времен Гомера».

Давайте, однако, посмотрим, что же представляла собой Аттика в VIII—VI веках до н.э. Пусть ориентирами нам послужат книги Геродота, Фукидида, Ксенофонта, Тацита, Плутарха, Платона и Аристотеля. Аттика на ранних этапах представляла собой общество, где большинство людей все еще обитало в сельской местности, в маленьких селениях полудеревенского или полугородского типа. Но затем военные опасности и другие причины привели к оттоку жителей из сел в города (греки называли этот исход «синойкисмом» – поселением вместе). Процесс наметился уже при царе Тесее. Как не раз бывало в истории, война имела не только отрицательные, но и положительные последствия. Она соединила греков и дала им на короткое время ощущение единства. Подобным же образом великие войны объединяли всех русских – эллинов Севера.

Ш. Куапель. Неистовство Ахилла

В поэмах Гомера и Гесиода, да и других авторов, можно узнать о положении масс. Поэмы дают широкое представление о жизни и трудах Греции в ту эпоху. Перед нами предстает страна с патриархальным укладом, но уже почувствовавшая вкус к богатству и ремеслам. Рабовладение выступает как важнейший признак богатства. Хотя в обществе все еще сохраняются некие патриархальные черты. Во главе стоят старейшины или жрецы, которых греки называют «басилевсами». Существует и народное собрание, которое собирается лишь в экстренных случаях (так, на Итаке оно не собиралось в течение 20 лет). Однако басилевсы стараются сохранять хотя бы видимость народной воли. Иначе говоря, социально-политический строй греков можно было бы оценить как «разновидность военной демократии». Но эта так называемая демократия жестока, порой просто бесчеловечна… Страницы «Илиады» полны сцен откровенной жестокости, чуть ли не садизма… Агамемнон обесчестил дочь троянского царя Приама и Гекубы – Кассандру. Или вот «герой» Ахиллес не только после поединка отказывает умирающему Гектору в милости – передать его мертвое тело престарелому отцу, но он еще и надругался над мертвым телом героя. Пусть Гектор убил Патрокла, друга Ахиллеса, но Патрокл и Ахиллес – захватчики. Кажется, Ахиллесу мало этой крови. Он жаждет мести и своими руками убивает 12 юных троянцев. Ахейцы убивают мужчин побежденной Трои, а женщин забирают в рабство. Ахиллес объяснял жестокость своего сердца тем, что он был рожден не от Пелея и Фетиды, но скалами и морем. Полагаю, что он рожден не скалами и морем, но той хваленой западной цивилизацией, которой органически присуща жестокость.

А. Иванов. Приам просит у Ахиллеса отдать тело сына

Ш. Марилье. Ахиллес привязывает тело Гектора к колеснице. 1786 г.

Немало места в поэмах уделено описанию оружия, одежд и домашней утвари. Все говорит о том, что Греция вступила в полосу социального расслоения. В «Одиссее» видим переселенцев и батраков. Их горькая доля известна Гомеру. В «Илиаде» сказано о тяжком положении батраков (о том говорит Ахилл). Перед нами мелькает образ одинокой пряхи, что едва в состоянии заработать на хлеб своим детям. Царь Агамемнон противопоставлен беднякам. Встречаются и колоритные фигуры нищих (образ Иру, стоящий перед пирующими женихами, просящий подаяние, а рядом в образе переодетого нищего предстал Одиссей). Одним словом, то общество, которое мы видим, далеко от справедливости. Потому Зевс и обрушивает бурю и ливни на злых и неправедных людей, которые «неправый свой совершают на площади суд и насилия множат, правду теснят и ничуть наказанья богов не страшатся» (Ил. XVI, 386—388). О торговле говорится немного и без всякого почтения. В «Одиссее», правда, сказано о прибытии финикийского корабля на о. Сирию, который полон красивых товаров. Купцы эти в течение года ведут с греками торговлю, да и сам Одиссей порой выдает себя за купца (Од. XV, 415; IV, 222). Однако когда феакиец Евриал увидел в Одиссее купца, отъехавшего за море с целью обогащения, тот страшно на него обиделся и назвал наглецом (Од. VIII, 159—166). Хотя он же абсолютно спокойно воспринял вопрос Полифема, а не разбойник ли он. В то время разбой и рабовладение воспринимали как достойное и похвальное занятие. Переодетый Одиссей откровенничает перед спутниками не без очевидной гордости (Од. XVII, 422—423):

Множество было рабов у меня
и всего остального,
С чем хорошо нам живется, за что
нас зовут богачами.

Итак, в Греции появляются города-полисы (Коринф, Мегары, Фивы, Халкиды, Аргос, Эретрия, Эгина, Милет, Смирна, Эфес, Спарта, ну и конечно же Афины). И в Малой Азии возникли города, которые были самой развитой частью Греции (по крайней мере в VIII в.). Здесь находились плодородные земли, залежи полезных ископаемых, пролегали главные торговые пути, связывающие Грецию с Востоком. Отнюдь не торговля, не язык знаний или ремесел были тогда главными орудиями, источниками богатства, но мечи, кинжалы, разбои, войны. С их помощью воюющие стороны и захватывали многочисленные богатства. В доме Одиссея полно золота и меди, что и привлекло сюда женихов (а вовсе не прелести его Пенелопы).

Я. Йорданс. Одиссей в пещере Полифема. 1630-е годы

Напомним, в гомеровской Греции денег тогда еще не было и в качестве обменного средства обычно выступали драгметаллы (бронза, железо, золото). К чеканке монет приступили в VII веке, заимствовав это искусство у лидийцев, где правил царь Крез (его богатство стало нарицательным). Ведущую роль играла и меновая торговля.

Д. Веласкес. Арахна ткет полотно, вызвав на соревнование Афину. 1657 г.

Претерпели изменения и трудовые отношения… Еще недавно царица Навсикая сама помогала рабам стирать в реке простыни, а Пенелопа, Елена и Андромаха со служанками были заняты прядением, ткачеством, вышивкой. Арахна вызывает саму Афину на соревнование в искусстве ткачихи. Одиссей самолично, и не без удовольствия, мастерил стулья, ложе и седла. Агамемнон и Ахиллес сами все готовили для пира и приема гостей. Андромаха кормила коней. Братья Навсикаи распрягали мулов. Даже царица богов, сама божественная Гера, обслуживала себя самостоятельно. Рабы у древних греков вначале почти ничем не отличались от остальных людей. Однако по мере развития общественных отношений ситуация стала меняться. Мелкий свободный земледелец, конечно, уже не мог конкурировать с богатым землевладельцем, имевшим множество рабов. Это же можно сказать и о мелком ремесленнике, сталкивавшемся с владельцем крупной мастерской, в основе которой лежал подневольный рабский труд. В эпоху, датируемую VIII—VII веками до н.э., наблюдается быстрое распространение рабства в Греции. «Хиосцы первые из эллинов (после фессалийцев и лакедемонян), – писал историк, – начали пользоваться рабами. Однако способ приобретения рабов был у них не тот, что у тех… ибо лакедемоняне и фессалийцы обратили в рабство эллинов, раньше населявших страну, которой они теперь обладают… хиосцы же приобретали себе рабов-варваров за плату». В Коринфе широко применялся труд покупных рабов (в VII в. до н.э). Другие народы стали пользоваться рабами позднее. Менее богатые вообще обходились без рабов. Заметим, если раннее греческое общество было совсем не чуждо трудовой и общинной демократии, то вскоре, вместе с военными победами, греки вкусили и всю «прелесть рабской силы». Произошло неизбежное и роковое разделение народа на тружеников и властителей, на свободных и рабов. Правда, элементы рабовладения были и раньше, но это было относительно редкое явление. Выше говорилось об общинном характере жизни раннего общества. Рабы еще были предметом роскоши (красивая рабыня стоила от 4 до 20 быков). Бывало даже, что царь с царицей попадали в рабство. Царица вынуждена была делить ложе с победителем, подавать ему пищу и одежду, мыть его, одним словом, всячески ублажать.

Кормление быка. Композиция на вазе

Все меняется по мере утверждения у власти победителей. Побежденные народы оказались в разном положении. Статус их был различен. Одни из них сохраняли относительную свободу, занимаясь возделыванием земли и платя оброк. Им были доступны все радости жизни, порой они участвовали в военных походах и владели известным состоянием. Они заседали вместе с фессалийцами в собраниях (перребы, магнеты, ахеяне). Произошло и своеобразное разделение труда. Как скажет один из персонажей пьес Менандра: «Побеждать на войне – присуще свободным людям; возделывать землю – дело рабов». Появление рабства дало толчок такому важному явлению, как колонизация. Ранее уже говорилось, что колонизация стала довольно распространенным явлением на Востоке. Однако, пожалуй, именно древние греки поставили этот процесс «на поток». Тут стоит сказать о микенской экспансии, что длилась с XIV по XII век до н.э. Микенцы колонизировали остров Родос и овладели Кипром (начало XIV в. до н.э.). Затем их путь пролегал в Сирию, Месопотамию и Египет. Ахейцы достигли Финикии, Библа, Палестины. Колонизация продолжалась и в дальнейшем. В течение двух столетий (с конца VIII в. и по VI в. до н.э.) греки колонизировали часть Средиземноморья (Керкира, Эпидамн, Сиракузы, Катана, Сибарис, Тарент и далее вплоть до Массилии, Марселя). На западном направлении их колонизация столкнулась с колонизацией карфагенян и этрусков. В восточном направлении греки колонизируют северное побережье Эгейского моря, проникают на Геллеспонт и Босфор. В VII веке до н.э. ими был основан Византий, откуда позже разовьется Византийская империя. Далее их путь будет лежать на побережье Понта Эвксинского (Черного моря), в скифские или славянские края – Синоп, Трапезунд, Ольвия, Херсонес, Феодосия, Пантикапей (Керчь), Танаис. Таковы древние греки.

Маршрут странствий Одиссея

Греки – народ исключительно энергичный, деятельный, талантливый. В самом деле, кажется просто невероятным, что такая маленькая и раздробленная Греция в течение двух столетий смогла развить столь бешеную колониальную экспансию. Однако тому есть причины. В ходе концентрации земли в руках знати происходило вытеснение мелких производителей, их сгон с земель, что и вело к перенаселению. Многие вынуждены искать счастья вне родины (за морями). Кроме того, в связи с развитием торговли в греческом обществе наблюдалось заметное расслоение. Если в гомеровской Греции почти не было местных купцов (хотя в поэме упомянут сын Язона, получавший неплохие барыши от поставок вина ахейцам, а также купец, обменивающий железо на медь), то уже в VII веке купеческие роды появляются часто (скажем, род Алкмеонидов в Афинах). Так как торговля и разбой были очень тесно связаны, то такого рода «перерождение» купцов происходит достаточно быстро.

Сбор оливок. Изображение на амфоре

К концу VII века до н.э. уже вырисовывается четко дифференцированное общество, состоящее из знати, т. е. благородных (эвпатридов) и простого народа (демоса). Аристотель недвусмысленно указал на олигархическую сущность афинского государства («Афинская полития»): «Дело в том, что и вообще государственный строй Афин был олигархическим, да притом еще бедные были в порабощении у богатых – и сами они, и дети их, и жены. Назывались они пелатами и шестидольниками, так как за такую плату обрабатывали поля богатых. Вся же земля была в руках у немногих. И если они (т. е. крестьяне) не отдавали платы, то попадали в кабалу и сами, и их дети. Также и займы вплоть до Солона производились под залог личности».

По Генелли. Пенелопа с луком Одиссея

По Генелли. Смерть женихов Пенелопы от рук Одиссея

О том же писал Плутарх в биографии Солона: «Неравенство положения бедняков и богачей достигло в то время высшей степени, вследствие чего государство находилось в исключительно опасном положении. Ведь простой народ был в долгу у богачей. Он или обрабатывал их землю, отдавая знати шестую часть хлеба (по другому толкованию – пять шестых), вследствие чего такой люд звали гектеморами (шестидольниками) и фетами (батраками), или занимал деньги под залог себя. Кредиторы могли взять этих людей к себе в кабалу. Они или обращали их в рабов, или продавали их за границу. Многие были вынуждены продавать даже своих детей (закон греков не запрещал этого) и бежать из города, спасаясь от суровости своих кредиторов». Олигархи тогда захватили почти всю землю. Народ попал к ним в долговую кабалу. Долговое право у греков было суровым. Должников легко могли обратить в рабов или продать за границу – в чужие края. Впрочем, о справедливости в ту пору говорить, конечно, не приходилось. У кого власть и сила, тот и прав. Геродот отмечал, как те же афиняне согнали племя пеласгов с земли, которую некогда сами им отдали за тяжкий труд (возведение стен вокруг Акрополя). Пеласги окультивировали землю, а афиняне под предлогом, что те пристают к их девушкам, выгнали бедных пеласгов.

Греки – ярые индивидуалисты. Вот что писал по этому поводу историк Фукидид (460—396 годы до н.э.), владелец золотых приисков, состоявший в родстве с Мильтиадом: «Точно так же следующее обстоятельство служит для меня преимущественным указанием на бессилие древних обитателей Эллады: до Троянской войны она, очевидно, ничего не совершила общими силами. Мне даже кажется, что Эллада, во всей своей совокупности, и не носила еще этого имени, что такого обозначения ее вовсе и не существовало раньше Эллина, сына Девкалиона, но что названия ей давали по своим именам отдельные племена, преимущественно пеласги. Только когда Эллин и его сыновья достигли могущества… и их стали призывать на помощь в остальные города, только тогда эти племена, одно за другим, и то скорее вследствие соприкосновения друг с другом, стали называться эллинами, хотя все-таки долгое время название это не могло вытеснить все прочие. Об этом свидетельствует лучше всего Гомер. Он жил ведь гораздо позже Троянской войны и, однако, нигде не обозначает всех эллинов, в их совокупности, таким именем, а называет эллинами только тех, которые вместе с Ахиллом прибыли из Феотиды, – они-то и были первыми эллинами… Гомер не употребляет и имени варваров, потому, мне кажется, что сами эллины не обособились еще под одним именем, противоположным названию варваров. Итак, эллины, жившие отдельно по городам, понимавшие друг друга и впоследствии названные все общим именем, до Троянской войны, по слабости и отсутствию взаимного общения, не совершили ничего сообща. Да и в этот-то поход они выступили вместе после того, как больше освоились с морем». В дальнейшем мы еще увидим, какими бедами это для них обернется.

Леохар. Аполлон Бельведерский

Как выглядели греки? Одни представляли их этакими аполлоновскими красавцами: блондинами высокого роста, широкоплечими, с прямым станом, с мраморно-белой кожей, стройными ногами и чувственным, жарким взором. Другие говорили, что греки (особенно те из них, кто ранее подвергся процессу ассимиляции и тяготел к незаконным бракам) нередко представляли собой низкорослых и субтильных типов с крючковатыми и придавленными носами, ртами до ушей, с согнутыми плечами, большими животами и тонкими и кривыми ногами. В качестве примера приводили далеко не красавцев – Еврипида и Демосфена, Сократа и Эзопа. Облачались греки в надетые прямо на тело хитоны, концы которого скрепляла пряжка. Цвет и длина их могли быть различными. Мужчины выбирали любой цвет, кроме желтого (этот цвет был отдан женщинам). Волосы их были густыми, пышными. Длинные волосы обычно носили пижоны, франты и… философы. На ноги надевали сандалии, иногда сапоги, полусапоги или башмаки. Дома все ходили босиком. Самые выносливые и закаленные ходили босиком и по улицам. Сократ делал это даже зимой. Завтрак афинянина был скорее символичным (кусочек хлеба – и всё). На улицах следовало ходить спокойно, говорить не очень громко. «Как ты хочешь, чтобы я остриг тебя?» – спросил цирюльник царя Македонии Архелая. «Молча», – шутливо ответил тот.

И все же греки были общительны и очень даже любили поболтать с друзьями. Поэтому более всего на свете они ценили настоящую дружбу. В греческой песне, перечисляющей условия для блаженства смертных, после здоровья, красоты и богатства стоит дружба. Сократ говорил: «Мне гораздо более хочется обладать другом, нежели сокровищами Дария». Поэтому они часто проводили досуг в компании друзей. Описывая радости сельской жизни, Аристофан говорил: нет ничего приятнее для грека, чем сказать соседу: «Эй, Комархид, что бы нам теперь сделать? Не выпить ли нам вместе, ибо боги к нам благосклонны». Друзья с удовольствием встречались, порой выпивали.

Духовные качества при этом считались важнее физических красот. Греки обладали, пожалуй, лучшими свойствами античных народов: они живы, быстро соображают, разумны, хватки, храбры, отважны, как Геракл, и в то же время осмотрительны, остроумны и ироничны, как Улисс. Геродот писал, что они отличались от «варваров» большей сообразительностью и отсутствием глупого легковерия. Со временем прославились они и своей торговой оборотистостью, так что даже вытеснили с рынков финикиян (а те большие мастера торговли). Правда, Ювенал уже во времена упадка греческой цивилизации высмеивал их изворотливость, которая порой переходит все грани, за которыми начинаются нечистоплотность, жульничество и прохиндейство. Славой пользовались в Греции спартанские остроты, отличавшиеся сжатостью и силой.

Гедонизм в застолье

Известно, что и афиняне не лезли за словом в карман… Немец Жан-Поль писал (XIX в.): «Греки были не только вечными детьми (как выбранил их египетский жрец), они были вечными юношами… Климат придал фантазии грека (некую) срединность – он занимает место между норманном и рабом, как спокойный жар Солнца – между лунным светом и пожирающим земным огнем… Свобода, где раб, конечно, осужден усердно трудиться, состоять в ремесленном цеху и учиться ради куска хлеба (тогда как у нас мудрецы и поэты – рабы, а в Риме рабы были первыми поэтами и мудрецами), благодаря чему гражданин, отпущенный на волю, мог жить, занимаясь только гимнастикой и музыкой, то есть жить ради воспитания тела и души». Сразу же и одновременно провозглашались олимпийские победы тела и духа… Философией занимались не ради хлеба, ради жизни, и «ученик взрастал и старился в садах учителей». Э. Ренан говорил: «Греки, как настоящие дети, до такой степени весело относились к жизни, что им никогда не приходило в голову проклинать богов или находить природу несправедливой и вероломной по отношению к людям». Греку присуще еще одно качество: беспокойство о своей судьбе, пробудившееся в нем с его блестящим воображением и наложившее на ранние произведения – «при всей отличающей их энергии – отпечаток такой глубокой скорби, что мы не находим ничего, превышающего его по силе у новейших народов» (Ж. Жирар).

Живая сценка между греками на рынке

Другая отличительная черта греков – их любознательность. Загадочное влекло их неудержимо, о чем бы ни шла речь. Они хотели все видеть, все понимать, все знать. Эта потребность обнаруживается у первых философов-натуралистов Ионических островов. Бьющая через край жажда любознательности проявляется и в сочинениях величайших греческих историков (Геродота и Фукидида). Она составляет одну из характерных черт школы перипатетиков, открывших в науке немало новых путей для исследований ученых.

Выезд охотниц. Фреска из Тиринфа

Первоначально местом собрания греческой общины был рынок, а в дальнейшем народ собирался на площадях. В Афинах местом сбора люда служила площадь на широком утесе, называемом Пниксом. Одни приходили на эту площадь развлечься, другие – по деловой необходимости. Греки умели не только торговать, но любили общаться с друзьями, вести беседы, петь, танцевать, прогуливаться, путешествовать, вообще предаваться развлечениям. Молодой Анахарсис после своего визита в Грецию писал о поведении греков: «Почти всех влекут (на площадь или агору) личные или общественные дела. …Площадь в определенные часы, освободившись от рыночной суеты, открывает прекрасную возможность наслаждаться зрелищем толпы или, наоборот, привлекать к себе внимание других. Вокруг площади расположены лавки торговцев благовониями и менял, цирюльников и т. п., куда всякий может свободно войти и где шумно обсуждаются государственные дела, случаи семейной жизни, пороки и смешные особенности частных лиц… Афинский народ чересчур насмешлив и шутки его особенно жестоки, потому что их язвительность тщательно замаскирована. Кое-где встречаются компании, ведущие поучительные беседы под различными портиками, разбросанными по городу. Ненасытная любовь афинян к новостям, являющаяся следствием живости их ума и поощряемая праздностью жизни, заставляет их сближаться друг с другом. Особенно это ярко заметно во время войны и охоты…»

Мелеагр и калидонский вепрь. Античная статуя

Среди разного рода развлечений популярна охота… Известна история об охоте на страшного калидонского кабана. Этот вепрь буквально терроризировал население Этолии. И тогда с целью убить зверя в Калидон прибыли многие герои Греции. Их возглавил бесстрашный Мелеагр, влюбившийся в прекрасную охотницу Аталанту. К сожалению, охота завершилась, как это нередко бывало, убийством не только кабана, но и соперника. Охота вообще часто превращает в зверей самих охотников.

Антонио Канова. Елена Прекрасная

Люди издавна стали ценить надежность и крепость домашних стен. «Дома лучше, так как вне дома опасно», – говорила древняя греческая поговорка, встречающаяся у Гесиода, да и в «Гомеровом гимне Гермесу». Леса и дороги Греции в то время кишели зверями и бандитами. Так что английская пословица: «Мой дом – моя крепость» имеет давние истоки. Немудрено, что особое значение обрели у них божества домашнего очага и дома.

Афинянки

Большое значение имела личная и частная жизнь, которая у греков примерно с IV века стала более насыщенной. Личная жизнь стала занимать все более заметное место, наряду с политикой. Греки больше внимания стали уделять своим одеждам, еде и досугу. Наиболее состоятельные люди щеголяли в пурпурных плащах или пестрых хитонах, украшенных золотыми вещицами. Богачи, естественно, одевались более броско и ярко. По одежде порой можно было определить даже и политические пристрастия грека.

Греческая матрона

Короткий грубый плащ у лаконистов означал симпатии владельца к образу жизни Спарты, молодые аристократы предпочитали носить хламиду, плащ, украшенный золотом и пурпуром. Некоторые щеголи, вроде Алкивиада, выстраивали на голове различные композиции. Волосы греки обычно обрезали, хотя и не так коротко, как римляне. У мужчин в моде были бороды средних размеров. Дамы делали разного рода прически, дополняя их лентами, диадемами, платками, сетками. Состоятельные дамы одевались более пестро и красиво, в цветные хитоны, руки и шею украшая драгоценностями.

В заботах о своей внешности мужчины обычно органичивались тем, что должны были ежедневно мыться холодной или теплой водой и ухаживать за волосами. Всякое излишество внешности считалось признаком изнеженности и женоподобия. Лучшим украшением свободного мужчины считались длинные волосы и борода. Правда, с годами мода так или иначе менялась. Так, аргивяне стали стричься после поражения от спартанцев, а спартанцы с того времени вообще перестали стричься. С македонского времени стали брить бороды, волосы коротко стричь или завивать в мелкие кудри. Понятно, что особенно большое внимание своей внешности уделяли женщины. К их услугам имелись всевозможные ткани, драгоценности, белила, румяна, сурьма. Особенно злоупотребляли всеми этими аксессуарами гетеры. Они натирали кожу и волосы благовонными маслами и эссенциями, разрисовывали себе руки и тела, чтобы только завлечь в сети мужчин. Женщины шли на всевозможные ухищрения, чтобы казаться красивее, стройнее, изящнее. Если сегодня к услугам богатых дам всякого рода массажные салоны, шейпинги, салоны красоты, то в Древней Греции эту роль выполняли сводни. Один из авторов (Афин. XIII, 23) говорит, что они «набирают новых девушек и в короткое время переделывают их так, что и узнать нельзя. Которая мала ростом, той выстилают башмаки пробкой, которая высока, той дают башмаки на тонких подошвах и заставляют ее ходить, опустив голову; от этого ее рост кажется ниже. Тощи ли у нее бедра – недостающее восполняется подушками, и всякий, видя ее, любуется полнотой бедер. Выдается ли слишком у нее живот, ей подкладывают поддельные груди, какие носят актеры, и дело исправлено. У кого рыжие брови, сажа превращает их в черные, у кого кожа смугла, той помогают белила, а слишком бледным – киноварь. Особенно красивые части тела с умыслом обнажают, и, если у нее прекрасные зубы, она должна смеяться кстати и некстати, чтобы люди могли любоваться ее красивым ртом». Помимо этих хитростей использовались различные украшения (цепи, браслеты, булавки, ожерелья, кольца, перстни, трости и т.д. и т.п.). Перстни носили и мужчины (афиняне – золотые и серебряные, спартанцы – железные). С годами эта мода ушла. И вообще, хотя после Пелопоннесской войны роскошь распространилась среди греков, наиболее умная и просвещенная часть общества предпочитала строгий и простой стиль. Народ над завитыми и надушенными щеголями, у которых по нескольку перстней на руках, да еще проколоты носы и уши, как у обезьян или папуасов, откровенно смеялся. Понятно, что бедняки ходили в лохмотьях, как это бывало и во времена Гомера.

Баня. Купальня

Еда у греков была простой. Всю провизию они закупали на рынке. Некоторые изыски позволяли разве что в кругу друзей-товарищей, когда организовывался пир. Пир (симпосий) составлял одно из главных развлечений греков. Тут велись разговоры, философские споры, исполнялись веселые песенки (часто фривольного содержания), рождались застольные обряды. Возник специальный вид философского изложения, нашедший выражение в литературе симпосиев, а также в бессмертном платоновском «Пире». Со временем сугубо философско-научные пиры обрели характер разгульных времяпровождений, где выступали артисты – фокусники, танцовщицы, флейтистки, кифаристки, жонглеры и акробаты. Порой за столами, где собирались сторонники различных политических партий, шли настоящие баталии по политическим вопросам.

Молодые люди из богатых семей проводили время в палестрах и банях. Богатые отпрыски частенько устраивали пиры и попойки в складчину. На пир являлись, помывшись и умастившись благовониями. Омыв руки и ноги, они приступали к пиршеству. Кушанья им подавали рабы. Пищу брали не голыми руками, а манерно, пальчиками в перчатках. Украсив голову и грудь венками из мирта, фиалок, плюща, роз или иных цветов, юноши начинали главную пирушку, называвшуюся «симпосий» (не путать с нынешним научным симпозиумом). На эти пиры часто приглашались гетеры, танцовщицы, флейтистки и т.д., так что пиры часто затягивались до утра. Женщины после такого рода пиршеств и споров утешали разгоряченных мужчин, как могли; порой прикладывали примочки к их голове после обильных возлияний.

Беседа – пиршество особого рода. Это вам не те дикие сатурналии или же попойки, что позднее утвердились у некоторых варварских народов… Греки любили такие беседы, видя в них путь к совершенствованию и познанию. С другой стороны, особенно тщательно отбирались сотрапезники. Хилон считал, что ни один умный человек не позволит себе сойтись с кем попало за одним столом. Собеседник – ведь это куда серьезнее, чем любовница. Египтяне даже имели на пирах скелет, который напоминал всем присутствующим о том, что они пришли сюда насладиться вечной мудростью, а не набивать желудки. Многие следовали методе обучения, о которой поведал Апулей… Один мудрец, ведя беседу за столом, произнес такие слова во славу пиров и дружеских возлияний мудрецов: ««Первая чаша принадлежит жажде, вторая – веселью, третья – наслаждению, четвертая – безумию». Но о чашах Муз должно сказать наоборот: чем чаще следуют они одна за другой, чем меньше воды подмешано в вино, тем больше пользы для здоровья духа. Первая – чаша учителя чтения – закладывает основы, вторая – чаша филолога – оснащает знаниями, третья – чаша ритора – вооружает красноречием. Большинство не идет дальше этих трех кубков. Но я пил в Афинах и из иных чаш: из чаши поэтического вымысла, из светлой чаши геометрии, из терпкой чаши диалектики, но в особенности из чаши всеохватывающей философии – этой бездонной нектарной чаши. И в самом деле: Эмпедокл создавал поэмы, Платон – диалоги, Сократ – гимны, Эпихарм – музыку, Ксенофонт – исторические сочинения, Кратет – сатиры, а ваш Апулей пробует свои силы во всех этих формах и с одинаковым усердием трудится на ниве каждой из девяти Муз, проявляя, разумеется, больше рвения, чем умения». Если афиняне позволяли себе во время трапез вольности, то встречи спартанцев были проще и строже. На трапезы (сисситии) собиралось по 14—15 человек. Ели в складчину, принося пищу с собой. Подобные трапезы часто посещали дети спартанцев, так как сесситии рассматривались как школа для воспитания молодежи. Тут они должны были, прислушиваясь к беседам взрослых, и сами набираться ума. Во время бесед спартанцы говорили коротко и ясно. Они вообще славились своей манерой излагать мысли просто и понятно (отсюда «лаконизм, лаконический»). Краткость – сестра таланта.

Афинские сценки

Вообще никакая другая тема, помимо тем политики и войны, не занимала греков столь основательно, как все, что связано с едой… Неслучайно и первой комедией Аристофана стали «Едоки». Еда у греков была очень скромной. В «меню» входила похлебка, мясо, овощи, хлеб. Бедняки обычно довольствовались овощами. Хлеб считался еще во времена Солона большой роскошью (VI в. до н.э.). Его заменяла каша или похлебка. Профессиональные пекари появились в Афинах только в V веке до н.э. Хлеб ценился на вес золота (финикийский, беотийский, фессалийский). Хлеб выпекали сами. По мере роста благосостояния и увеличения числа греческих колоний менялся и стол, становясь богаче и разнообразнее. Менее всего баловали себя спартанцы, обходясь, как правило, похлебкой. Особенно были они строги к вину. Спартанец Мегилл говорил: «Наш закон изгоняет из пределов страны то, под влиянием чего люди более всего подпадают сильнейшим удовольствиям, бесчинствам и всяческому безрассудству. Ни в селениях, ни в городах… ты не увидишь нигде пиршеств… и каждый, кто встретит пьяного гуляку, сейчас же налагает на него величайшее наказание, которое уж не снимут под предлогом Дионисийских празднеств. А у вас (в Афинах) видел я как-то повозки с такими гуляками, да и в Таранте у наших поселенцев видел я во время Дионисий весь город пьяным. У нас же ничего подобного не бывает». Другой герой решительно высказывается в пользу карфагенского закона, который запрещает пить вино воинам в лагере, рабам и рабыням, а также, прежде всего и особо, правителям, судьям и кормчим во время исполнения теми их профессиональных обязанностей. И надо сказать, спартанцы крепко держались правил трезвости… Все прочие греки пили вволю, днем и ночью, с дамами и без, несмотря на все указания и законы Платона. В чем-чем, а в этой области мы крепко унаследовали греческие уроки.

Пиршество

Учитывая скромный характер их ежедневных трапез, греки любили поговорить о вкусной пище. Истории о пирах встречаются у Платона, Аристотеля, Ксенофонта, Эпикура, Плутарха, Афинея, Персея Китийского, Клеанфа. Хотя этими именами список авторов, посвятивших труды описанию знаменитых пиршеств, конечно, не исчерпывается. Сюда стоит добавить «Пир, или Лапифы» Лукиана. Существовала и разновидность пиршественного жанра, пиршественные письма. Хотя более знаменит, пожалуй, даже не платоновский «Пир», а пятнадцать книг «Пира мудрецов» Афинея, который крайне интересен как описанием быта древних греков, так и богатейшей источниковедческой частью, ибо содержит более полутора тысяч цитат из 800 авторов (О. Левинская). Уже Гомер ясно понимал, что самой сильной потребностью у людей является их естественная потребность в пище и питье, а также получаемое в итоге этого удовольствие. Поэтому творения греков пестрят самыми разнообразными картинами того, как наилучшим образом удовлетворить потребности желудка. Греки устраивали празднества по любому поводу – рождение и смерть, победа на войне и олимпийских играх, свадьба или развод, юбилей или празднество. Собирались и без всякого повода, просто для того чтобы развлечь себя и других интересной беседой.

Последствия пирушки. Роспись килика

Как часто иные из наших современников оказываются после такого же бурного возлияния в положении героев лукиановского пира… Лукиан поведал, как славно проводили греки время в разнообразных удовольствиях. Вначале возвышенная беседа текла мирно, а затем за ней могла последовать ссора. Дело порой доходило до побоища. Можно было подумать, что видишь перед собой лапифов, сатиров или кентавров: столы опрокинуты, кровь струилась, кубки летали по воздуху. А один ученый муж (кстати говоря, философ) сокрушил другому ударом дубинки череп, кому-то повредил челюсть, при этом нескольких рабов поранив. Когда Гистией, грамматик, попытался разнять дерущихся, он и сам получил ощутимый удар ногой в зубы. В суматохе кто-то опрокинул светильник. Когда внесли свечи, все увидели, как другой ученый муж, Алкидамант, что перед тем, не стыдясь женщин, помочился посреди комнаты, тут «был захвачен на том, что, раздев флейтистку, старался насильно сочетаться с ней».

Пиры аристократов. Фреска из Помпей

Другой участник симпосиума надумал в суматохе спереть чашу. Более всего вели себя необузданно, бранились, объедались, дрались, как ни странно, господа ученые… Когда же они стали расходиться, держась за бока (кто от боли, кто от хохота, кто со слезами, а кто и со смехом), помимо тех, кто уже не мог двинуться с места, все решили, что пирушка явно удалась. Лукиан делает вывод, что трудно говорить о том, насколько способствуют подобные встречи пользе наук или мудрости, но одно ясно: «Одно только я понял: что не безопасно человеку, не бывавшему в подобных переделках, обедать вместе со столь учеными людьми». Последнее замечание очень справедливо…

Парасит в античную эпоху

Недавно и нам пришлось принять участие в таком пире с титулованными учеными мужами. При этом сами же они просили взять их в «застолье», обещая вести себя честно, достойно и прилично. Однако мало того, что сами ничего не дали в общий котел, палец о палец не ударив, так еще утащили принесенный другими «провиант». Вспомнился отрывок из «Пира», где Платон, устами Сократа, сказал, что «к людям достойным на пир достойный без зова приходит». Вспомнилась и фраза Геракла, сказанная им царю Кеику: «Люди достойные без зова приходят на пир к недостойным». В наше время бывает наоборот. Недостойные и малодостойные, те, кто не умеют или не хотят трудиться с полной отдачей сил, завистники, норовят сесть на шею труженику. Ныне и среди части научной братии считается в порядке вещей обмануть и, ничуть не краснея, лишить работника плодов его труда. О некоторых из них можно было бы сказать словами блистательного поэта Джалал ад-Дина Руми:

Мы оказали милость человеку,
дав ему свободу воли.
Половина стала пчелами,
половина – змеями…[1]

Иные змеи исцеляют, а иные отравляют все вокруг. Отчего-то вспомнились строки из «Махабхараты»: «А змей между тем умножалось потомство. Обычаем было у змей вероломство». Увы, мы так и не научились видеть в людях, тем более в ученых, параситов (или змей), предпочитая сообщество пчел. Хотя понимаем, что все призывы к добродетели, которые хотел привить людям Гомер с ранних лет на всю жизнь, чтобы они тратили досуг и рвение на добрые дела, а не на подлости, дойдут лишь до людей порядочных, совестливых и добродетельных. Однако никогда нельзя забывать совета мудрейшего Хайяма, хорошо знавшего перипетии бурной жизни:

В этом мире неверном не будь
дураком:
Полагаться не вздумай на тех,
кто кругом,
Трезвым оком взгляни
на ближайшего друга —
Друг, возможно, окажется
злейшим врагом.

Афиней, описывая пиры богатого римлянина Ларенсия, в своей книге описывает различные наслаждения от пищи и питья. При этом он считает, как и Антифан, что для получения действительного наслаждения от пира и компании «блистательных застолий нам не надобно». Хотя, говорят, были и гурманы, подобные Пифиллу, прозванному Лакомкой. Тот якобы даже ходил с обернутым языком и освобождал его только перед самым угощением, а после еды очищал сухой рыбьей чешуей, чтобы его язык острее различал вкус. Среди разного рода кушаний, что подавали греки и римляне на пирах, были и такие, которые, по словам Менандра, «распаляют похоть». Было специальное блюдо, изготовление его требовало особых хлопот. Оно называлось довольно-таки странно – «горшок для развратников» (видимо, блюдо с какими-то особыми специями, распалявшими желание). Вначале греки сидели за трапезой. Герои и философы на соместных застольях никогда не возлегали, а чинно восседали. В Македонии вообще не разрешалось лежать во время приема пищи за столом. Когда Александр однажды устроил прием в честь 6000 своих офицеров, он всех рассадил на серебряных стульях и ложах, застеленных пурпурными плащами.

Работы античных гончаров

Передвижение греков на повозке

Так было во времена более строгие, чем время Афинея (конец II в. н. э., эпоха императора Коммода). Поэтому он скажет: «Мы же пали так низко, что лежим и за трапезой!» На такого рода трапезы особо старались попасть те, кого греки называли параситы (паразиты). Некоторые из них даже прославились таким искусством. Паразиты норовили «пожрать без взноса складчины», то есть на дармовщинку. Так же в наше время иные особи из околобогемной публики стараются попасть на разного рода банкеты, приемы, тусовки. Подобные нахлебники составляли и в те времена непременную деталь жизни греческого полиса. Видимо, у них также были свои функции, раз в одной из комедий сказано, что «должно быть параситу место сразу же за кифаредом», а в другой подчеркивается: «Но заниматься парасита ремеслом не должно, не умея людям нравиться». Иначе говоря, парасит играл в древнегреческом обществе роль некоего шута, актера, балагура или же массовика-затейника.

Таким образом, как видите, греки вели довольно активную общественную и частную жизнь – ходили в собрание, встречались с друзьями, посещали театры и стадионы. Платон писал, что в театрах иногда бывало до 30 000 зрителей. Каждый платил за место в театре по два обола в день; бедных же пускали за счет государства. Публика живо реагировала – аплодировала или шикала. За лучшие пьесы исполнителям ролей (актеры были мужчины) и поэтам-авторам присуждали награды (за трагедию давали козла, за комедию – амфору вина и корзину с фигами, затем стали награждать венками).

Самая образованная, просвещенная часть греческого общества проводила время за чтением книг или их слушанием. Геродот читал отдельные части своей «Истории» на Олимпийских играх. Меж слушателями оказался в это время другой великий историк, Фукидид. По его словам, он пролил слезы восторга, что и подвигло его к изучению истории.

Необходимость масштабной колонизации сделала из греков путешественников. Впрочем, будучи легкими на подъем, греки любили путешествовать. По городу и в окрестностях обычно передвигались пешком. Богатые пользовались повозками или носилками (что вызывало у бедных зависть, давая пищу злословию), или же выходили в сопровождении слуги, несущего складной стул… Почти у всех мужчин в руках трости, женщины нередко шли с зонтами. По ночам путь освещал раб, несущий факел. Если ночью вас не сопровождало несколько слуг, вы подвергались опасности быть ограбленным. Греки чаще путешествовали морем. Внутри страны хороших дорог было очень немного, и почти все они были проложены кое-как.

Каково отношение древних греков к образованию и воспитанию? Мы не ставили своей специальной задачей отследить, как на протяжении веков шел процесс становления просвещения и воспитания в Греции. Скажем лишь, что обучение исходило из ранее имеющегося знания. «Это становится очевидным, – писал Аристотель в одной из его работ, – при рассмотрении всякого (обучения и учения), ведь и математические науки, и каждое из прочих искусств приобретаются именно таким способом». Велико было и значение игр. Платон рекомендовал ребенку играть до 6 лет, руководя и с детства приучая его делать то, чем он будет впоследствии заниматься. Будущий архитектор должен строить, будущий земледелец – возделывать землю, солдат – уметь воевать и т. д. Конечно, дети всегда остаются детьми. Поэтому немало времени уделялось играм.

Детские игры

В 7 лет греческого отпрыска обычно отдавали в руки педагога. Тот чем-то напоминал «дядьку», который смотрел за мальчуганом, сопровождая его в школу и палестру. Дома дети занимались под присмотром педагогов. Как правило, это был раб. Перикл поручил воспитание Алкивиада фракийскому рабу Зопиру, «ставшему негодным для другой работы, по причине старости». Мнение греков о педагогах было не очень-то высоким.

В палестре занимались мальчики из хороших семей

В описаниях он предстает как старик, лысый, грубый, нечесаный, ворчливый и зачастую пьяный. Такого учителя порой могли даже поколотить. Ведь известно, что и Геракл в ответ на шлепок учителя музыки так стукнул его лирой по голове, что бедняга вскоре испустил дух. Обучению и воспитанию граждан тем не менее придавали большое значение. Греки видели в нем основу крепости и силы государства. Оно должно было быть одинаковым для всех свободных. Так полагал Аристотель: «Так как государство всегда имеет одну и ту же цель, воспитание обязательно должно быть одинаковым для всех его членов». Но на практике все иначе. Богатые получали, конечно, и лучшее образование с воспитанием. Платон отмечал, что посещающие палестру мальчики в большинстве принадлежат к аристократическим семьям. Протагор уточняет: «Сыновья богатых идут в школу раньше всех и позже всех перестают ее посещать». Хотя наличие богатства еще не означало обязательных успехов на ниве просвещения. Вряд ли чему-то путному научился лентяй, чей богатый папаша для облегчения запоминания букв алфавита подарил ему 24 раба (по числу букв).

Школьная табличка. Берлинский музей

Бронзовая счетная доска. I в. н.э.

Считается, что еще в VIII веке до н.э. греческие купцы завезли в приморские города Ионии и Эллады финикийские письмена. Пройдет не так много времени, и античная Греция станет страной почти что поголовной грамотности. На ранних этапах зарождения образования, наряду с привилегированными и замкнутыми придворными школами, имелись и массовые специальные учебные заведения (школы писцов, служащих, школы ремесленников). Схожие модели развития обучающих институтов мы встречаем в Египте, Китае, Греции, Риме, Иране. Все говорит о том, что у древних существуют примерно одни и те же источники знаний, модели, даже представления об окружающем их мире. Люди той эпохи стремились черпать мудрость отовсюду, подобно великому философу Сократу. «Я просматриваю сокровища древних мудрых мужей, которые оставили нам последние в своих сочинениях; и если мы встретим что-либо хорошее, заимствуем и считаем великой для себя прибылью» – любил говорить он.

Боэф. Мальчик с гусем

В эпоху Гомера строгого разделения между различными слоями общества еще не было. Все просвещались в основном в схожем кругу мифов, легенд и поверий. Так, греческие дети, учившиеся ходить и плавать, внимали строкам поэм «Одиссеи» и «Илиады», учились читать, разбирали их по складам и декламировали. Для Греции было характерно широкое приобщение к знаниям значительного числа афинских граждан. В полисах почти все свободное население было грамотным. Крупнейшие мыслители (Сократ, Исократ, Платон, Аристотель) пытались обосновать законы образования и воспитания. Законодатели и управители (Солон, Перикл) занимались созданием школ. Первым «воспитателем» эллинов считался Гомер. По крайней мере так назвал его Платон, а поэт Эсхил (524—456 гг. до н.э.) считал таковым Прометея.

Другой образец образовательных усилий – своего рода учение-игра (спор, соревнование, состязание). Здесь перед нами не только интересная и веселая забава, но вместе с тем поучительная. Образование древних греков, подобно Янусу, всегда имело два лица. Каждое из них было по-своему правомерным и необходимым. В поэзии римского лирика Гая Валерия Катулла (I век до н.э.) встречаем яркие образчики того, что и поэтические занятия часто напоминали скорее именно «игру» (lusus), а не тяжкий «труд» (labor):

Друг Лициний! Вчера в часы досуга
Мы табличками долго забавлялись.
Превосходно и весело играли.
Мы писали стихи поочередно.
Подбирали размеры и меняли.
Пили, шуткою на шутку отвечали.

Голландский историк Й. Хейзинга (1872—1945) считал естественным и неизбежным восприятие человеческой культуры sub specie ludi (под углом зрения, под знаком игры), так как удивительные возможности, заложенные в играх, способствуют развитию и обогащению умственных и профессиональных навыков людей. Будучи ректором Лейденского университета, Хейзинга даже посвятил этой важной теме инаугурационную речь, назвав ее «О границах игры и серьезного в культуре». Греческие дети играли sphairinda – в мяч, helkustinda – в перетягивание каната, streptinda – в бабки, basilinda – в царей и т.д. и т.п. Пожалуй, знаменательно даже и то, что вечность представлена в учении философа Гераклита в образе играющего дитя. Древность выдвинула в качестве идеалов два образца обучения и воспитания. Один включает в себя серьезный упорный труд, другой – игру. Труд господствует и доминирует в теории, но это не означало, что детям не позволялись свойственные их возрасту шалости.

Ребенок школьного возраста в Греции

Ведь древним людям, как и современникам, были присущи все естественные человеческие склонности. Они ненавидели скуку и тоску, навеваемую учеными дидактами (как и мы с вами). Иначе бы не появилось знаменитое высказывание философа Платона: «Питай своих детей науками не насильно, а играючи…» И в какую страну древнего мира не перенесись, везде наверняка вы столкнулись бы с игровыми сюжетами. Дети учились и учатся, играя. В играх и учеба может стать сладкой и желанной… Мы вправе даже говорить о присутствии в школьной практике античности homo ludens («человека играющего»). Скажем, у индусов мир в целом мыслился как некая игра в кости, в которой участвуют Шива со своей супругой. Главные события древнейшего памятника индийской культуры «Махабхараты» развертываются на фоне игры в кости, которой заняты царь Юдхиштхира и Кауравы. Как серьезным делом занимались метанием костей и германцы, видя в этом не только элементы религиозного культа, но и своеобразный образовательный или учебный тренинг.

Обучение царских детей

Овладев искусством чтения и письма, грек приступал к изучению произведений известных писателей. Источниками первого приобщения к литературе становились поэмы Гомера и Гесиода, стихотворения законодателя Солона, басни Эзопа, труды Феогнида. В идеальном полисе Платона предполагалась дифференциация людских интересов. В его «Законах» изложена программа воспитания, где особое внимание уделяется тому, как и чему следует учить молодежь. Им высказана важная мысль, что резкого разрыва между дедовскими правилами и новыми правилами обучения и поведения быть не должно. Нельзя переступать границы разумного и вечного, ибо тогда «при ниспровержении древних оснований обваливается и все позднейшее великолепное сооружение». Потому и нужен институт наставников-цензоров, дабы те определяли границы дозволенного. Порочные и неподходящие сочинения надо отринуть, отдав предпочтение рассудительной и умеренной Музе, а не «расхожей и сладостной». Первая улучшает людей, вторая ухудшает. Он полагал необходимым гармоничное развитие («тело следует обучать гимнастическому искусству, а душу – для развития ее добродетели – мусическому»). Строительство гимнасиев и школ философ считал первостепенной задачей государства. Добротное образование должны получить все без исключения члены полиса, ибо дети республики «больше принадлежат государству, чем своим родителям». Мудрые, великие слова, которые кое-где ныне позабыты.

Процесс обучения юношей

Модель античного образования полагала, что итогом воспитательных усилий общества долно стать появление на свет некоего совершенного существа, которое овладеет доступными ему знаниями и навыками гражданина. Едва ли не главной миссией педагогики считалось воспитание. Аристотель говорил, что воспитание нуждается в трех вещах: даровании, науке и упражнении. Платон в «Государстве» рассматривал оное как важнейший фактор общественного здоровья. Должность учителя, в задачу которого входит попечение о воспитании мальчиков и девочек, считал философ, значительнее самых высоких и почетных должностей в любом нормальном государстве. И этому искусству должны обучаться лучшие натуры.

П. Рубенс. Воспитание Ахилла

Школы представляли собой копию будущего общества. Поэтому там царили те же законы и правила поведения, что и у взрослых. Например, товарищи Цицерона по арпинской школе ценили его великие дарования и, восхищаясь им, окружали его и составляли свиту. Но и у взрослых также была свита, обычно представленная рядовыми гражданами, следовавшими за членами магистрата и триумфаторами. В школе общество воспроизводит себя.

Особое значение придавали обучению искусству риторики. Риторика была необходима общественному деятелю, ибо косноязычие могло поставить крест на его политической карьере. К примеру, Цицерон обучался риторике у знаменитого оратора Красса, где сочинял поэмы и стихи (впоследствии он горделиво сообщал, что в течение одной ночи сочинил до 500 стихов). Когда же он получил право надеть мужскую тогу (toga virilis), то есть достиг по римским понятиям совершеннолетия, отец поручил его заботам и попечениям законоведа – Квинта Муция Сцеволы. И таких честолюбивых юношей в Греции и Риме, очевидно, было немало… «Честолюбие есть чрезмерное желание славы» (Спиноза). Многие элементы образования и воспитания эпохи античности будут приняты на вооружение средневековой школой, христианством и другими мировыми религиями. Скажем, глава школы христиан Климент Александрийский так представлял идеал юноши: «Благородный образ жизни, плод христианского воспитания, собою обуславливает красоту желаний и стремлений» («Педагог»).

Сохранились воспоминания многих мужей Греции о том, что представляло собой тогдашнее просвещение. Перикл заметил, что он посещал мусическую школу до 16 лет. «Мусический» у греков означало – «относящийся к Музам». Потом он, будучи правителем, стал заботиться не только о том, чтобы изображения Муз и Аполлона стояли в школах и им молились перед началом занятий, но и о том, чтобы школы воспитывали в своих стенах достойных, умных и свободных людей. Вождь демоса всегда старался следовать однажды услышанному им совету: «Помни, Перикл, что ты управляешь афинянами, свободными людьми». Платон говорил, что «ни одну науку не следует изучать рабски». Этого же требовали философы от тех, кто посвятил себя учению. «С умом и образование, и воспитание приносят пользу, а без ума – вред», – говорил Сократ.

Греки и римляне прекрасно понимали: от того, как будет воспитана молодежь, зависит и будущее страны… Это видно при прочтении «Законов» и «Республики» Платона, «Политики» Аристотеля, сочинения Плутарха «О воспитании детей» или Ксенофонтовой «Киропедии» («Воспитание Кира»). Греки, обожавшие состязания, сравнивали процесс обучения с тренировкой и укрощением животного. Поэтому на вопрос, какая разница между людьми образованными и необразованными, философ Аристипп остроумно сказал: «Точно такая же, как между лошадьми объезженными и необъезженными». Но в познаниях надо чувствовать меру, четко уметь очертить круг интересов. Человеку, громко хваставшемуся обширными знаниями, Аристипп как-то сказал: «Оттого что человек очень много ест, он не становится здоровее, чем тот, который довольствуется только необходимым: точно так же и ученый – это не тот, кто много читает, а тот, кто читает с пользою». Вообще-то умственная лень считалась у древних самым наипозорнейшим явлением. Пробелы в образовании и культуре не прощались никому (особенно общественным фигурам, чья глупость у всех на виду). Цицерон в трактате «О природе богов», возражая Эпикуру, в полемическом запале ставит тому в вину его слабую школьную подготовку: «А сам он (Эпикур), между прочим, хвалился, …что не имел никакого учителя. Да если бы он и не предупреждал, я бы мог легко в это поверить, словно владельцу плохо построенного здания, который хвалится, что он обошелся без зодчего. Не пахнет от Эпикура ни Академией, ни Ликеем, не чувствуется в нем даже школьного образования». Правда, бывали и такие учителя, что обучали молодежь, как лучше стать хорошим приспособленцем. В одной из поэм герой Амфиарай, расставаясь с сыном, говорит ему: «Дитя мое, вдохновляйся примером осьминожки и умей приспособляться к нравам тех, к кому ты пойдешь; под какой бы то ни было формой, но всегда являйся похожим на тех людей, среди которых тебе придется жить». Хотя эта черта выражает не особенность национального характера, а скорее свойство определенного человеческого типа.

Педагогическая сценка. Учитель с детьми

Что же касается учителей, то и тут можно говорить о двух самых распространенных типах учителей, хотя их было, конечно, гораздо больше. Квинтилиан описал их в главе «Нравы и обязанности учителя». Один тип учителя – гневливый, едкий, нетерпеливый, суровый, скорый на бранные и обидные слова, зачастую и на расправу. Другой – полная ему противоположность – снисходительный, мягкий, не бранящий ученика за ошибки, нередко льстящий ученикам и родителям в глаза и за глаза. О таких Тацит писал: «Они привлекают к себе учеников не строгостью дисциплины, не дарованиями, проверенными на опыте, а заискиваньем, лестью и низкопоклонством». Ювенал также писал об учителях, нравственный и интеллектуальный уровень которых был очень низок. Можно сказать с уверенностью, что в Греции были те и другие. О мудрых и способных учителях говорил Квинтилиан. Таких же достойных мужей (почтенных, любящих свою работу) вспоминал и Авл Геллий. Плиний Младший писал об учительском мире, который и сам хорошо знал, как о прекрасных людях: «Нет людей искреннее, проще и лучше». Они бесконечно преданы своей нелегкой профессии. Надо сказать: жизнь основной массы учителей и тогда была нелегкой.

Палестра гимнасия (гимназия) в Саламине

Ювенал изображает одного такого грамматика как нищего бедняка, который с полуночи сидит в убогом школьном помещении, единственным украшением коего являются «облезлый Флакк и покрытый черной копотью Вергилий». Светоний говорит о щемящей душу бедности, которая наблюдается в домах даже некоторых известных грамматиков: Орбилий умер бедняком, Валерий Катон «жил почти в нищете»; беден был Юлий Гигин. Хотя в Греции встречались и весьма состоятельные учителя. Так, Ремий Палемон получал ежегодно от своих учеников 400 тыс. сестерций; у Гнифона был собственный дом, что было тогда редкостью для учительской братии; а Эпафродит, живший при Нероне, имел в Риме даже два дома и библиотеку в 30 тыс. томов. Что уж говорить о Верии Флакке, учившем внуков самого Августа: он вообще ни в чем не знал отказа. Большинство учителей по своему экономическому положению находилась ближе к середине, а то даже и к бедности. Школы были довольно многолюдны. Средний учитель получал примерно пять золотых за весь период ежегодного обучения. После школы ребят направляли в школу риторов.

Скульптурная группа «Борцы» («Панкратиасты»). Флоренция

Платон считал высшее образование тяжким, но благородным трудом! У греков не существовало понятия «энциклопедист», но уже бытовало понятие «общее для всех образование». Оно и стало критерием развитой и умной личности. Никакие побочные занятия не должны были быть помехой для этого дела, ибо оно дает «телу закалку в трудах, душе же – знания и навыки». Понятно, что речь в этом случае шла о сложном высококвалифицированном труде, каковым по преимуществу и является (по крайней мере, должен являться) труд руководителей и правителей. Правитель уподобляется у Платона стражу законов и учителю народа. Впрочем, сами правители должны были неустанно повышать уровень своих знаний и культуры. В противном случае от их трудов мало и толку, и пользы народу. Учение, упражнение «дает больше, чем хорошее природное дарование» (Протагор). «Мудр – кто знает нужное, а не многое» (Эсхил).

Спортивные занятия спартанских юношей

Педагогика перешла из пещер в портик (место, где шли занятия с учениками). Учителя постепенно стали отказываться от стихийности, случайности в построении учебного процесса. Возникла довольно стройная система обучения и воспитания… Римлянин Варрон создает пособие по практической организации школ. Один из первых риторов того времени Квинтилиан упорядочил языково-литературные обороты речи слушателей. Главное то, что в античном обществе возникает устойчивая потребность в знаниях. Все в той или иной степени поняли справедливость слов странствующего философа из Прусы Диона Златоуста, которые он обращал к жителям Трои: «Друзья мои троянцы, человека легко обманывать, трудно учить, а еще трудней переучивать». Поэтому столь велика миссия мудреца, учителя, воспитателя. Вероятно, в отношении уроков античной педагогики можно применить перефразированное нами высказывание великого римского философа Сенеки: «Государство, достойное ее, – весь мир».

Краснофигурный кратер «мастера Ниобид» из Орвьето

Поэтому несмотря на довольно скудное экономическое положение учителя, его статус (особенно, если тот директор) оказывался довольно высок. В Афинах и Спарте начальники гимназий (гимназиархи), к тому же исполнявшие обязанности жрецов, были в почете. Наряду с государственными чиновниками они носили особый посох и пурпурную тогу. Иные учителя прославились и были занесены в книгу памяти народа. До нас дошло имя древнегреческого поэта-лирика Тиртея (вторая половина VII в. до н.э.). По преданию, поэт Тиртей был одновременно и школьным учителем. Посланный афинянами в Спарту (взамен требуемой от них военной помощи), он сумел речами и песнями так поднять боевой дух спартанцев, что принес им победу.

Поскольку в Теосе, Дельфах, других городах они находились на государственной службе, приходилось согласовывать взгляды не столько с отвлеченным идеалом, сколь с жизнью. В Спарте никто не имел права воспитывать ребенка только по своему усмотрению. Даже наемные педагоги исключались из числа преподавателей. Дети попадали как бы в ведение государства. Собрав их в группы и отряды, их них воспитывали настоящих бойцов. Грамоте учили в пределах необходимости (прочитать приказ и поставить подпись). Спарта – военное государство, и это накладывало отпечаток на воспитание. Дети обязаны были сами себе добывать дрова и пропитание. Их приучали говорить кратко, точно, сжато. Педагоги древности были свободны в рамках общих понятий. П. Гиро отмечал: «Тем не менее свобода обучения не предполагала свободы всяких доктрин. Учитель не должен был забывать, что в его руках находились будущие граждане, и он не имел права внушать им идеи по своему усмотрению. Он обязан был развивать в них не только любовь к отечеству, но также и любовь к национальным учреждениям. Если бы учитель, при демократическом правлении, захотел внушать своим ученикам презрение к демократии, то он подвергся бы преследованиям». Под демократией понимали любовь к родине, а не ненависть к ней, гордость деяниями предков, а не гнусное очернительство всего, что ими сделано.

Однако были и противоположные примеры. В том случае, если общество оказалось неудовлетворено работой учителя, провинившегося педагога могли подвергнуть суду и суровому наказанию. Классический пример – это судьба Сократа… В качестве наказания якобы за опасное воспитание афиняне его вынудили принять яд. Учитель таким образом оказывался перед серьезным выбором. Взгляды не должны вступать в противоречие с господствующей в полисе доктриной. Как говорят, положение учителя обязывает.

Хотя и седую древность не следует воспринимать идиллически. Опыт древних народов – это «сын ошибок трудных» (А.С. Пушкин). Наивно полагать, что люди там охотно бросались в объятия просвещения. Длившаяся тысячелетиями ночь ума, демоническая сила невежества имели и имеют прочные корни в человеческом сознании. Ко многим народам можно отнести слова Тацита, сказанные в адрес древних германцев – «У них самих нет никакой изобретательности» или «Тайны письмен равно не ведают ни мужчины, ни женщины». Цезарь характеризует немцев как диких варваров, вся жизнь которых проходит в охоте и военных занятиях. Надо признать, что отношение многих народов к образованию и знанию долгое время оставалось прохладным в силу самих условий существования. Ведь подавляющая масса людей пребывала вне круга образования: ни школ, ни учебников, ни учителей у них по сути дела еще не было. Но и там, где они были (Греции и Риме), доступ к нему имели лишь свободные граждане. Педагогика и образование выполняли, как сказали бы, социальный заказ, в наибольшей степени отвечающий общественным потребностям времени. Рабам вообще запрещались многие виды умственной, духовной деятельности. Разумеется, были исключения: Эзоп – в литературе, Эпиктет – в философии; великий Платон был, как мы знаем, продан по приказу тирана Дионисия на остров Эгину. Однако в общем и целом в Греции науки, искусства, литература развивались вне круга рабства. К плодам просвещения рабы, по словам А. Валлона, могли приближаться только на определенное расстояние.

Юношам для получения знаний приходилось прикладывать немало энергии. Хотя в переводе с древнегреческого «школа» означает «досуг», не всем удавалось усваивать знания играючи. Порой детей принуждали к занятиям. Древняя надпись донесла слова, обращенные к школьнику: «Иди в школу, достань таблички и пиши – и не вздумай шататься по улицам!» В источниках тех лет нередко встречаются упоминания о тяжкой жизни обучаемых. Уста древних исторгают жалобы на то, как их тиранят педагоги (грамматисты, критики, геометры, тактики и пр.). Катон Старший со знанием дела говорит: «Ученость есть сладкий плод горького корня».

Горьким сей плод был не только для некоторых учеников, но и для учителей. Ведь среди педагогов и в эпоху античности оказывалось немало случайных людей. Бывало, вовсе не любовь к профессии, а жизненные невзгоды, злоключения и беды вынуждали людей заниматься обучением и воспитанием детей, толкали их в школу. В этом случае приходилось только сочувствовать тем и другим. Пожалуй что нет ничего ужаснее, чем учитель, в глубине души люто ненавидящий свою профессию. Об иных можно было сказать словами Гёте: «Те, у которых мы учимся, правильно называются нашими учителями, но не всякий, кто учит нас, заслуживает это имя». В таких случаях ученики шли в школу крайне неохотно, учились словно из-под палки.

О низком социальном статусе учителей говорит поэт, характеризуя судьбу такого вот бедолаги: «Он или умер, или обучает детей грамоте». Порой в роли учителей оказывались и цари. Тирану Дионисию Младшему после его низложения с трона одно время пришлось зарабатывать себе на жизнь профессией лектора в Коринфе. Впрочем, немало примеров и иного рода. Благодарные ученики вспоминали своих мудрых учителей с теплотой и признательностью. Хотя качество обучения редко отражалось на их оплате (разве что в могильных эпитафиях). Российский учитель, похоже, сегодня не может рассчитывать даже на достойную могильную эпитафию.

Гимнасия в Приене. Реконструкция

Развитию процесса приобщения к знаниям очень мешала скудость материального базиса древнего мира. Хотя получение образования молодыми людьми обходилось в относительно небольшую сумму (в 20 драхм), для многих и такие деньги оказывались довольно серьезной проблемой. Уровень знаний часто самым непосредственным образом зависел от наличия средств. Экономический фактор был, по сути дела, главным в деле просвещения. В эпоху мудрого Солона, немало, казалось бы, сделавшего для развития просвещения сограждан, неравенство между бедными и богатыми дошло, по признанию самого Плутарха, «до высшей точки». Скажем прямо и откровенно: бедность – плохое подспорье для массового образования и воспитания. Иного и не следовало ожидать в мире, где правят не ум и знания, но сила, знатность, богатство.

Силен, занятый воспитанием Диониса

Занятие наукой было уделом немногих. Знание и ученость, говоря словами Саади, часто вынуждены были прозябать в рвани и грязи. Случаи, когда отдельные представители научного мира являли собой пример благополучия, крайне редки. Известен Пифагор, принесший в дар богам (за открытие им знаменитой теоремы о квадрате гипотенузы) целое стадо из ста голов. Но такие случаи редки… Где монет в избытке, там бывало не до книг. Учеба в глазах иных обладателей толстых кошельков казалась пустой забавой. Но чаще именно состоятельные люди тянутся к знаниям.

 П. Батони. Обучение Ахилла кентавром Хироном. Ок. 1770 г.

В рабовладельческом обществе образование (достояние свободных) считалось все же роскошью. Конечно, определенный минимум знаний (начальное образование) свободный грек и римлянин получали, но дальше этого первого шага продвигались редко. Свидетельством тому стало высказывание Лукиана, «Вольтера классической древности», писавшего в автобиографических набросках: «Едва только я, достигнув отрочества, перестал ходить в школу, как мой отец принялся со своими рассуждать, чему же теперь надо учить меня. Большинство было того мнения, что настоящее образование стоит больших трудов, весьма длительно, связано с большими затратами и предполагает блестящее положение; наши же дела плохи, и в скором времени нам может понадобиться поддержка. Вот если бы я выучился какому-нибудь ремеслу, то сразу же начал бы зарабатывать на жизнь и перестал – такой большой парень – сидеть на отцовских хлебах, а вскоре мог бы обрадовать отца, принося ему постоянно свой заработок». Тут видим признаки рациональности мышления древнего сирийца, равно как и общие представления греко-римского мира, где материальная стесненность семьи диктует и ее «одежку». Злая ирония Лукиана подтверждает то, что эта установка закрепилась в общественном сознании.

Пародия на античную школу

Знания доступны были лишь избранным. Гераклит, к примеру, хотя и провозглашал природное равенство людей, понимал, что фактически все люди не могут быть равны. Их неравенство в его представлении проистекало из двух моментов: во-первых, познание логоса, мудрости и единства мира дается далеко не всем, и, во-вторых, большинство живет все-таки отнюдь не по законам божественного разума, а исключительно по своему разумению. Разум слишком часто является всего лишь пленником или плодом низменных и корыстных желаний. Что поделаешь, такова несовершенная природа человека. И разве не прав был Демокрит, говоривший: «Подобно тому, как бывает болезнь тела, бывает также болезнь образа жизни»?!

Ученик, опоздавший на урок

Времена и тогда были далеко не идеальными. Школа не могла изменить общих положений и условий жизни, ибо ни ум, ни нравственность, ни добрый нрав, ни жажда знаний сами по себе еще не гарантировали высокого общественного статуса или хотя бы приличного уровня жизни. Бедняки были лишены самого необходимого. Орест в «Электре» Еврипида скажет:

В семье вельмож растет
негодный сын,
И добрые у злых выходят дети.
Богач в душе пустыню обнажит,
А светлый ум под рубищем таится.
Чего-чего не наглядишься. Где ж
И в чем искать мерила?
Если в деньгах —
Обманешься… И в бедности – загон:
Нужда – плохой учитель…

Краткий жизни миг, а ее продолжительность была намного короче, нежели ныне (т.е. примерно 30—35 лет), и грубые нравы отвращали многих людей от серьезных просветительских усилий. В дошедших до нас фрагментах сочинения «О знаменитых людях» Светоний оставил точное свидетельство общего уровня тогдашней римской культуры (II в. до н.э.). Мы видим, что уровень сей не очень высок: «Грамматика в Риме в прежние времена не пользовалась не только почетом, но даже известностью, потому что народ, как мы знаем, был грубым и воинственным и для благородных наук не хватало времени». Большинство училось спустя рукава, говоря в духе Сенеки: «Non vitae, sed scholae discimus» (лат. «Не для жизни, а для школы учимся»). Изучение грамматики в тогдашнем Риме связывали с неким Кратесом, которого подвигло к просвещению якобы лишь грустное обстоятельство. Однажды, идя по Палатину, он провалился в отверстие клоаки, сломал себе ребро, долго болел и по этой причине стал устраивать беседы, «без устали рассуждая». Немало было и тех, для кого школа как раз и напоминала некую клоаку, из которой они мечтали как можно скорее выбраться.

Но ведь так же и о среднем уровне математических знаний в древности следует судить не по великому Пифагору, у которого, как известно, было немало учеников (их обучение длилось 15 лет), но скорее по оценке результатов его уроков. Сам Пифагор честно признавался (и в его словах была немалая толика правды): «Я не учу мудрости, я исцеляю от невежества». Вспомним и слова Гераклита, говорившего, что истинное знание доступно лишь немногим (в том числе среди тех, кто считает себя образованными). Он говорил, что второе солнце (т.е. образование) светит далеко не всем: «Большинство людей не разумеет того, с чем встречается, да и научившись, они не понимают, им же самим кажется, что понимают». Он же пророчески предупреждал нас, что «неразумный человек способен увлечься любым учением». Нынешнее время тем более убеждает нас в глубокой справедливости изречений древних, в их вневременном значении. Пусть воспримем non multa sed multum! (лат. «Немного, но лучшее»).

Сцена возлияний и винопития и сцена веселой пляски

В общем и целом культурно-образовательный уровень античного гражданина был не очень высок. Ведь ограничены были возможности как учителей, так и воспитательных учреждений. Обучение грамоте и музыке народа оставляло желать лучшего. Пожалуй, многие греки могли сказать о себе устами одного аристофановского колбасника: «Но, мой милый, я вовсе не знаком с музыкой, исключая алфавита, да и его знаю плохо». И для того времени это в общем-то было закономерно. «Невежда удивляется, что вещи таковы, каковы они суть, и такое удивление есть начало знания; мудрец, наоборот, удивился бы, если бы вещи были иными, а не таковыми, какими он их знает», – точно заметил Аристотель. Еврипид вообще испытывал большие сомнения в возможности примерным воспитанием и образованием улучшить род людской. Невежественная толпа не склонна внимать доводам разума, науки и культуры. Он писал: «Вообще, в переговоры с мужиком входить излишне… лишь одних толковых можно убедить».

Наивно полагать, что молодой грек или римлянин помышляли лишь о мудрости и образовании. В ходу была поговорка «Verba docent, exempla trahunt» («Слова учат, а примеры ведут за собой»). Но хотя нравственность и возникла вместе с пороком, последний нередко все же оттеснял ее, занимая не принадлежащее ему место. Дурные наклонности и тогда оказывались чрезвычайно заразительны для части молодежи. В комедиях Плавта и Теренция есть сцены скорее печальные, нежели смешные, когда ученик вместо учебы тащит своего учителя на пьянку или на увеселения различного рода. У старшего поколения и тогда были основания беспокоиться по поводу «незрелого ума юнцов». Дело в том, что молодой человек, закончив учебу, отбыв обязательную военно-государственную службу и обретя права свободного гражданина, часто пускался в разгульную жизнь. Греки вообще любили погулять. В определенном возрасте молодых людей вводили в «зрелый возраст». Так, известно, что когда Пифагору исполнилось 15 лет, его посвятили в таинства божеств. Тело омыли в водах и уложили обнаженным на ложе. К нему подошла жрица и стала его просвещать (уча не рукоблудствовать, не мужеложествовать, заниматься любовью с девушками и дамами в строго определенные дни и т.д.). А затем в его руки дали флейту Пана, и пока он играл на ней мелодию, перед ним плясали обнаженные девушки, изображавшие женскую часть души. Посвятили юношу и в таинства орфиков.

Порой эти гулянья, сопровождаемые пляской, превращались в самые настоящие оргии. Такое обычно случалось при Вакханалиях (Дионисиях), во время празднеств в честь бога вина Диониса или Вакха. Празднества начинались со здравиц в честь бога вина, а заканчивались здравицами в честь женщин и эротическими играми. Иные уделяли внимание охоте, всегда считавшейся у эллинов почтенным занятием, входившим в круг воспитания у критян, спартанцев и афинян. Она поощрялась законами Ликурга. Ее восхваляли Платон и Ксенофонт (последний написал специальный трактат на эту тему).

Н. Пуссен. Сатир и нимфа. Ок. 1630 г.

Порой юноши обращались к знаниям, видя в них не столько источник мудрости и мастерства, сколько забаву или даже отвлечение от жизненных неприятностей. Иных гнала в науки несчастная любовь к какой-нибудь танцовщице или гетере. Утверждают, что римского поэта Проперция (50 г. до н.э. – 16 г. до н.э.), человека незнатного и небогатого, к образованию подвигла пылкая страсть к красавице Кинфии. Гетера, обладавшая поэтическими и музыкальными дарованиями, выделялась знаниями и культурой. Она сумела вскружить юноше голову. Проперций пишет, что сбирается в дальний путь («в ученые еду Афины»), дабы «оковы любви в долгих скитаньях разбить». Он признается, что испытал все возможные средства. Остается – бежать куда глаза глядят. Лучше уж ученые Афины, где, возможно, удастся поднабраться и знаний, дабы хоть чем-то удивить требовательную к мужчинам гетеру Кинфию:

Мне остается пешком одолеть, —
не ленитесь вы, ноги, —
Землю, где Истм положил грань
меж обоих морей.
После, когда берега замкнут
меня в гавань Пирея,
Буду Тезея путем вдоль длинных
стен я идти.
Душу я там примусь выправлять
иль трудами Платона,
Или же тенью твоих мудрых
садов, Эпикур.
Там я начну изучать красноречье,
доспех Демосфена,
Либо приятную соль книг твоих,
мудрый Менандр.
Там, вероятно, мой взор либо
краски картин очаруют,
Либо изделья резца – медь иль
слоновая кость.

Греко-римский мир в зародыше явил не только типы поздних образовательных учреждений, но также основные педагогические методики. Сюда можно отнести, к примеру, и знаменитый сократовский метод вопросов и ответов. Беседы-диалоги он называл «искусством повивальной бабки», имея в виду, что знание появляется на свет с их помощью, появляется в обрамлении живой пленки скепсиса и иронии. Надо признать, что скепсис, как и само знание, чрезвычайно важен для развития свободной индивидуальности. С его помощью человеку делается прививка против умственной ограниченности. Унаследованный от тех времен буквослагательный метод обучения грамоте существовал до середины XIX века. Не только педагогические авторитеты, но даже само понятие «педагогики» как синтеза общего образования, этического воспитания и методов обучения пришло к нам из античности. Не зря же Платона называли первым великим теоретиком в области педагогики (Стенцель).

Урок музыки у Дамона

Какие выводы можно сделать? Во-первых, античность рассматривала образование и искусство как важную сферу человеческой деятельности, от которой во многом зависят нравы, порядки, благосостояние и крепость державы. Культура в широком смысле слова стала играть заметную роль в формировании тогдашних элит как на Востоке, так и на Западе. Несмотря на все его различия, древний мир обладал неким внутренним единством. При этом роль образованного человека становилась все значимее, весомее. Можно даже говорить о едином типе мудрости, возникшем в Восточном Средиземноморье и на Индо-Гангской равнине. Мы видим нечто схожее между безмятежным спокойствием грека или нирваной индуса, стоицизмом римлянина или невозмутимостью китайца. Будучи первопроходцами, древние люди обладали удивительныой свежестью восприятия, чуством новизны, без которых невозможно истинное познание. Сила античной цивилизации ощущается в философских трудах, исторических трактатах, дидактических поэмах, в самой жизни. Ученый и поэт Тит Лукреций Кар в бессмертной поэме «О природе вещей» так сказал о ее свойствах:

Ныне внимателен будь,
достоверному внемля ученью:
Новый предмет до ушей твоих
бурно стремится достигнуть,
В новом обличьи предстать
перед тобою должно мирозданье.

Во-вторых, в ходе возникновения и укрепления государств-полисов создаются и главные типы образовательно-воспитательных учреждений. Одновременно идет и работа над методическо-терминологической базой обучающего процесса. Говоря об истоках будущей европейской цивилизации, М. Наринский и В. Карев указывают на ее античные корни. Более того, многие понятия и термины, относящиеся к сфере европейской образованности, пришли к нам прямо из античности: академия, лицей, гимназия, школа. Античными являются и остаются ряд фундаментальных понятий европейской политической культуры – Демократия и Деспотия, Республика и Империя, Олигархия и Диктатура. Собственно и сам термин «культура» восходит к латинскому термину, означающему «возделывание, воспитание, образование». В-третьих, античность – ориентир, позволяющий прокладывать курс современности. Античные писатели, поэты, философы взрастили не одно поколение будущих интеллигентов. С их помощью лучшая часть людей достигала и достигает того, что Гегель называл «величайшей культурой духа». Во многом благодаря «гениусам» древнего мира (Ницше) смогли и мы подняться над окружающей серостью, суетой, усредненностью. В-четвертых, античность направила все последующее развитие человечества по определенному руслу, по которому мы продолжаем двигаться сегодня (пять тысячелетий спустя). Продолжаем, подобно трудолюбивым пчелам, собирать нектар с цветов античной мысли и культуры. В-пятых, античная наука положила начало кропотливой работе ума, сформулировала ряд важнейших законов, дала пищу для построения теорий последующими философами, историками, культурологами. Можно сказать, что своей постоянной активностью, яркой работой мысли греки сделали всё или почти всё для того, чтобы последующие поколения, люди цивилизации, говоря словами историка Фукидида, «и сами не имели покоя, и другим людям не давали его».

Важной частью образовательно-воспитательного комплекса греков и римлян был спорт. Конечно, большое значение имело то, что люди эллинизированных городов жили в гораздо более комфортных условиях, нежели их предки. Это создало новые возможности, хотя возникла проблема и увеличивающегося свободного времени у молодежи. И пусть в экономическом отношении Греция будет затем уступать Риму, да и некоторым другим эллинистическим или азиатским империям, ни один другой народ не смог приблизиться к высокому уровню развития физической культуры греков. В основе системы агонистики (т. е. многогранного физического обучения) лежали регулярные тренировки молодых людей, состязания спортсменов, сеть стадионов и палестр. Важнейшую роль играл принцип состязательности, ибо все крупные города-полисы соперничали друг с другом и стремились прославиться своими достижениями. Если войны разделяли греков, то вот спорт и состязания их объединяли.

Ж.-Б. Реньо. Кентавр обучает Ахилла стрельбе из лука

Эллины и римляне создали традиции, позже позаимствованные Европою. «Человек рожден для знаний, как птица для полета, а кони для бега», – писал Квинтилиан в «Воспитании оратора». Вскоре в школах Греции возникло разделение обязанностей педагогов (специализация). Грамматист учил читать, писать и считать, кифарист – играть на лире, педотриб – осуществлял гимнастическую подготовку и т.д. Учителя являли собой словно бы хоровод муз, баюкающих образовательную колыбель. Но в V веке до н.э., к концу классической эпохи, физическая культура Афин претерпевает заметные перемены. На первое место выходят ум и красота, а не сила… Платон в «Горгии» говорит, что желал бы сделать граждан прежде всего красивыми, а затем сильными («Сила есть – ума не надо»). Игра, палестра, орхестрика (танцы) создали понятие физического идеала, калогатии, канона красоты в эстетическом понимании слова. При учебных заведениях создаются купальни, бани и бассейны. Появились платные учителя гимнастики и танцев. Идеалом свободного человека становится обязательное занятие гимнастикой. Гимнастика происходит от греч. «обнаженный» и означает любовь и преклонение греков перед сильным, красивым телом. «Калос» (красивый) означало непобедимую мужскую силу. Греки, веря в магию, считали: одежда в ряде случаев мешает, даже ослабляет физические способности людей. В школах, на стадионах делали все возможное, чтобы взрастить маленьких гераклов.

Маленький Геракл

Важную роль в поддержании в обществе атмосферы спортивной и здоровой жизни играли различного рода игры – Олимпийские (776 г. до н.э.), истмийские (586 г. до н.э.), пифийские (582 г. до н.э.), немейские (473 г. до н.э.), панафинейские (565 г. до н.э.), делосские и другие игры. Древние олимпиады исторически восходят к мифическому царю Оксилосу. Во время игр горел олимпийский огонь («вечный огонь» Гастии). При этом соперники давали присягу, совершали ритуальное омовение, проводили состязания (но без женщин). Первая Олимпиада состоялась в 776 году до н.э., последняя, двести девяносто третья – в 393 году н.э. Олимпиада прошла долгий путь.

Первоначально атлеты метали диск и состязались лишь в одном виде бега. Затем программа игр стала более разнообразной: выросло число беговых дистанций, возникло пятиборье, борьба, кулачный бой, скачки, стали метать копье и диск, возник бег на колесницах и т.д. Вначале игры длились день, затем пять дней. Участвующие в состязаниях должны были доказывать, что они – чистокровные эллины. Однажды от царя Македонии потребовали документы, доказывающие, что он – не варвар. К участию в играх допускались лишь свободные люди. Спортсмен тренировался десять месяцев, выдерживая особый режим. Судьи устраивали ему испытательный экзамен, прежде чем допустить к состязаниям. Помимо того, что они должны были, как говорили, иметь чистую совесть и быть в мире с людьми и богами, нужны были и средства для занятий спортом. Участие человека в играх стоило денег, и немалых.

Юноша-атлет, натирающийся маслом

Уже тогда понимали: мирные состязания куда интереснее и увлекательнее войн. Разумеется, у полисов-антагонистов (Спарты и Афин) были свои принципы при физической подготовке молодого поколения, но цели у них были в общем и целом схожими – все хотели бы иметь здоровых граждан, умелых мужественных воинов. Обязательным средством обучения и воспитания стали физические упражнения (гимнастика, бег, плавание, борьба). Только условия развития и воспитания юноши в Спарте были суровее. Там воспитанию и подготовке подлежали исключительно здоровые и крепкие люди. Не принято было и пеленать детей, чтобы они могли лучше и быстрее закалиться. В семь лет детей Спарты отнимали у родителей и, разбив на группы, передавали в распоряжение государственных воспитателей. За их воспитание отвечали не рабы, а все взрослые, включая правящую элиту. Легенда гласит, что слабых и больных сбрасывали с горы Тайгет. Не знаю, сбрасывали ли греки со скалы свою элиту, если та допускала просчеты в подготовке поколений, но иных представителей нашей правящей знати последних лет спартанцы наверняка сбросили бы с горы Тайгет, предварительно удавив. В условиях жестких критериев, постоянных тренировок и соревнований юноша к 14 годам становился настоящим мужчиной – «удальцом». Кстати, Спарта нередко устраивала состязания перед открытыми могилами героев. Так воспитывалось чувство гордости и ответственности у молодежи (перед могилами предков). У нас же, как известно, часть молодежи находит удовольствие («кайф») в разграблении могил предков, в уничтожении памятников и мемориалов героям.

Мирон. Дискобол

У греков спортивный вид, да и здоровый образ жизни были весьма популярны. Так, Одиссей отличается не только мудростью, подобной мудрости Зевса, но и предстает перед нами (в описании Гомера) с фигурой атлета, «которой он блаженным бессмертным подобен». В пятьдесят лет он еще бросал диск дальше, чем любой из феакийских юношей. Эпиграммы времени характеризуют великого Демокрита как «пятиборца в философии». Не забывали и о хорошем воспитании. Эпиктет полагал, что из всех творений природы самое лучшее – «получивший прекрасное воспитание человек». Воспитательный кодекс Платона требовал, чтобы тело было обучено таким образом, дабы оно беспрекословно повиновалось благородной душе. Иначе говоря, дух и разум должны управлять мышцами и физиологией. Хотя тот же Платон скажет (и думаю, это справедливо), что подлинным философом может стать только человек с темпераментом настоящего пылкого любовника. Китай также знал аналогичную практику воспитания, выраженную в принципе «сань – мэй»: сань – внутреннее совершенство, мэй – внешнее совершенство. В Греции почти любой свободный человек считал интенсивную физическую подготовку и здоровье обязательными спутниками ума и таланта. Правда, в различных полисах были приняты разные подходы к воспитанию молодежи. В Спарте, омыв новорожденного, его оставляли нагим, тогда как в Афинах, стараясь уберечь младенца, кутали его в теплые одежды.

Водный спорт. Пловчихи кролем

Павсаний рассказывает о неком юноше-победителе, Дейнолохе, в котором мать увидела спортсмена еще при рождении (ей приснился сон, что она держит на груди сына, увенчанного венком). Поэтому она с детства стала так его воспитывать, чтобы он стал спортсменом, атлетом. В итоге в беге он обогнал всех сверстников, получив статую в награду. Детей, страдавших какими-то физическими недостатками, специально направляли заниматься спортом. Так, Гисмон в мальчишеском возрасте страдал воспалением нервов. Он занялся пентатлоном (пятиборьем) и в результате после долгих упражнений стал здоровым человеком и избавился от этой болезни.

Фрагмент восточного фронтона храма Зевса в Олимпии

Неумеющий писать или плавать считался в древности телесным и умственным калекой. Физическая культура в полисах достигла столь высокого уровня, что к ней не мог приблизиться ни один народ. Там было множество стадионов, специальных учебных заведений – палестр, где молодежь учили мужеству и выносливости. В годы расцвета Греция учредила в Олимпии знаменитые игры. Знатоки древности уверяли, что первые Олимпийские состязания происходили прямо на божественном Олимпе, когда во время шуток и игр Геракл, как старший по возрасту, вызвал на состязание в беге всех и победившего увенчал ветвью дикой маслины, которую он привез из страны гипербореев (из страны людей, что живут за пределами северного ветра Борея). Раз в четыре года в Элиде, запад Пелопоннеса, собирались отовсюду атлеты. Приезжали на игры целыми общинами. Им отводили специальные места. Греция, несмотря на все многообразие, казалась почти монолитной среди фантастической пестроты колоний и территорий: Африка, Иберия, Галлия, Иллирия, Италия, Скифия, Сарматия, Сирия, Египет. Апполон считался учредителем Пифийских игр, Геракл же – Олимпийских. По преданиям, участие в состязаниях принимали боги и герои. При этом каждый вид спорта имел у греков в том или ином герое своего представителя: Кастор отличался в конном ристалище, Полидевк – в кулачном бою, Калаис – в двойном беге, Геракл – в панкратии, Пелей – в борьбе, Теламон – в метании диска, Тесей (убивший Минотавра) – в вооруженном бою и т.д.

Античные боксеры. XVI в. до н.э.

Игры, конечно же, посещали и самые выдающиеся мужи: Фемистокл, Анаксагор, Пифагор, Сократ, Платон, Горгий, Демосфен, Пиндар. Игры являлись еще и важными общественно-политическими мероприятиями, каковы и нынешние Олимпиады. На Олимпийских играх 324 года до н.э. даже зачитали письмо Александра Македонского об изгнанниках («Царь Александр – изгнанникам из греческих городов. Причиной вашего изгнания оказались не мы, вашего возвращения на родину – будем мы»). Победителей всех спортивных состязаний награждали. Плиний Старший отмечал: «Вначале был обычай увенчивать на священных состязаниях венками из ветвей деревьев. Впоследствии стали разнообразить венки, вплетая разноцветные цветы, от сочетания которых усиливались запахи и цвета, благодаря изобретательности живописца Павсия и веночницы Гликеры, очень любимой им, в Сикионе, поскольку он подражал в своей живописи сплетенным ею венкам, а она, бросая вызов, разнообразила их, – и это было состязанием природы и искусства».

Занятия спортом в палестре

На игры не пускали женщин, хотя их допускали к состязаниям в беге. Любую женщину, захваченную в черте олимпийской деревни, могли даже приговорить к смерти. Был случай, правда, когда Ференика, дочь знаменитого родосского борца, сумела попасть за ограду: переодевшись мужчиной, она выдала себя за учителя гимнастики. Суровые судьи ее помиловали, но чтоб впредь подобные случаи не повторялись, все участники должны были оставаться нагими во время состязаний. Так или иначе победитель Олимпийских игр пользовался у всех исключительным почетом. «Как вода – наилучший из элементов, как золото – наидрагоценнейший металл для смертных, как свет и жар солнца превосходит всякий другой свет и жар, так нет более славной победы, чем победа на Олимпийских играх», – писал греческий поэт Пиндар.

«О Зевс, какие красавицы»

Базу физических упражнений составляли пятиборье и кулачный бой, а также рукопашная схватка. У греков и танец служил опорой боевой подготовки, имитируя поединок с противником, метание копья, работу со щитом и т.д. С развитием военного искусства ввели еще бег в полном вооружении. Чтобы приблизить воспитание и обучение к реалиям жизни, повысить ловкость, молодежь направляли на учения в районы мятежей. Систематическое физическое и военное обучение продолжалось до 30 лет. Ту же подготовку получали женщины, достигнув двадцатилетнего возраста.

Женщина-атлет

Спарта относилась особенно строго к военному воспитанию и обучению. Главная цель, которую преследовали тут, добиться от юношей и девушек беспрекословного послушания и выносливости, привив молодым людям «науку побеждать». Записи Филострата говорят, что там жестко следовали своеобразной концепции улучшения рода. «Ликург… дабы обеспечить Спарту закаленными для боя атлетами, приказал допускать девочек к тренировкам и публичным соревнованиям по бегу, наверняка для того, чтобы у них были физически крепкие дети и чтобы при окрепшем теле рождалось потомство получше. Если же они заключат брак с молодым мужчиной, который упражнялся вместе с ними, то их отпрыски будут крепче». Плутарх отмечал, что девочек с детства приучали бегать, бросать диск, кидать копье, чтобы те развивались наилучшим образом и благодаря крепости тела могли разрешиться от бремени удачно и легко. Им строго-настрого запрещали как-то баловать себя, запрещали вести изнеженный образ жизни, запретили сидеть дома. Как и мальчишки, девочки должны были являться во время торжественных процессий без платья, на праздниках плясать и петь в присутствии и на виду многих молодых людей. Правители уделяли огромное внимание спорту. В итоге Спарта оказалась сильнее всех. Достаточно сказать, что первые победители Олимпийских игр почти все были дорийцами.

Ф. Лейтон. Игра женщины в мяч

В произведении Лукиана «Анахарсис, или О тренировке тела» Солон требует от молодых людей постоянно заниматься спортом, так как физические упражнения способствуют подготовке доблестных защитников отечества. Вот и женщины Спарты стремились быть здоровыми, физически крепкими и закаленными. Главной их задачей, по словам Ксенофонта, было рожать крепких и здоровых мужчин, что затем станут прекрасными воинами. Хотя и в условиях мира польза от занятий велика. Поэтому иные женщины увлекались спортом, участвуя в состязаниях наряду с юношами. Принципы обучения и воспитания молодежи в Греции были схожи, но в Афинах несколько иначе понимали физическое воспитание. К обучению детей приступали в возрасте 7 лет (в особом учреждении – палестре). Позже появятся гимназии. «Направляют их к учителю физических упражнений, чтобы тело их было обучено, слушалось их благородной души и чтобы из-за телесной слабости им не пришлось на войне или в ином случае брать на себя роль труса», – писал Платон («Протагор»). Греки были уверены, что без серьезных занятий гимнастикой быть свободным просто невозможно. Тяжелая нагрузка во время уроков распределялась согласно индивидуальным возможностям организма (упражнения в танцах и беге, прыжки, приседания, игры в мяч). Греки особенно любили игры, упражнения в танцах и беге, прыжки и различные виды игры в мяч. Программа включала и все виды пятиборья, хотя занятия велись в соответствии с возможностями возраста.

Поликлет. Дорифор. Римская копия

Обучение дополняли своими уроками учитель гимнастики-педотриб и военный инструктор-дидаскал. В палестрах и гимнасиях дети состязались в беге, прыжках, в метании копья и диска, тренируясь с очевидным усердием, ибо молодость создана для телесных упражнений, как и старость для раздумий и анализа. С IV века до н.э. военная подготовка велась в рамках специального института эфебии. Через него в обязательном порядке должны были пройти все афинские граждане, начиная с 16—18 лет. Подготовка длилась 4 года (год – в школе эфебов, три года – в гарнизонах). Юноши до 18—20-летнего возраста усваивали в группах эфебов знания из области управления государством, философии, получали навыки командования войском, изучали тактику, строевую подготовку, тренировались в верховой езде, плавании, гребле, стрельбе из лука, фехтовании, владении иными видами оружия. Спорт готовил к военной доле.

В честь победителей, которых украшали венками, устанавливались скульптуры с надписями. В Элиде в 38-ю Олимпиаду воздвигли статую борцу Эвтелиду. В честь победителей делались надписи: «Это красавца Милона фигура-красавица, который на пифской земле вырвал победу семь раз, не коснувшись коленом земли»; или: «Немея, Дельфы, Олимпия венчали меня пятикратно: всюду победы добилась ловкость моя, а не сила. Фрессия сын, элисский борец Аристодам». Известны статуи победителей работы Поликлета – Киниск, Пифокл, Аристон, Дорифор. Вот Дорифор – юноша, победивший в метании копья. Статуя была столь прекрасна, что ее копии ставились в гимнасиях и палестрах. Сохранилось несколько таких копий – флорентийский торс из базальта, бронзовая герма из Неаполя и т. д. В других случаях победителей состязаний атлетов награждали великолепными амфорами.

Эти статуи, колонны из мрамора или бронзы, портреты победителей помещались часто и в священной рощи Зевса – Альтисе. Неподалеку находился храм Геры. Он был подобием храма Артемиды в Эфесе, где греческие города-государства обычно хранили приносимые ими жертвенные дары. В этих местах нашли скульптуру великого Праксителя «Гермес с Дионисом» (1877). Тут же помещали «штрафные статуи», которые обязаны были ставить те государства, что нарушили олимпийские правила. Афины вынуждены в 322 году до н.э. выставить шесть таких статуй за то, что их представитель, Калипп, хотел было подкупить противника в пятиборье. Как видите, нынешние аферы в спорте имеют давнюю печальную традицию. Пелоп добился любви Гипподамии, добыв победу путем подкупа возницы во время соревнований колесниц.

Победа на Олимпийских играх для спортсмена была предметом особой радости и немалой гордости не только для победителя, но и для его окружения, семьи и близких. Так, Штоль отмечал: «Победитель Олимпийских игр у греков почитался не менее полководца, получившего триумф у римлян. Человек, сумевший добиться победы в Олимпийских играх, по словам Пиндара, достигал геракловых столпов; он получал величайшее благо на земле, и мудрый поэт предостерегает его, чтобы он не дерзнул подняться выше и не стремился встать наравне с богами». Спартанец Хилон, один из семи мудрецов, умер от радости при известии о победе его сына на Олимпиаде. Так гласит легенда.

Диагор Родосский, который принадлежал к семье потомков Геракла и прославился в кулачном бою, дважды стал победителем в Олимпии и несколько раз – вышел победителем в национальных играх. Когда два его сына стали победителями Олимпийских игр, какой-то спартанец крикнул ему: «Удача ради тебя останется на земле и не вернется на небо!» Он умер, когда два его сына обняли его и возложили свои венки на его голову. Разумеется, это лишь крайние признаки волнения и восторга, что охватывали многих победителей и их друзей в результате одержанной победы. Но торжество было всеобщим. Победителя к тому же ожидали великие почести на родине. Он въезжал в город на квадриге, колеснице, запряженной четверкой белых коней, в сопровождении его друзей и родственников. Настежь открывались ворота, а иногда даже разбирались и городские стены, чтобы пропустить торжественную процессию. Ведь как заметил Плутарх, город, воспитавший такого гражданина, уже не нуждался в стенах. Далее начинался пир на весь мир, сопровождавшийся пением, стихами, танцами. Порой в честь победителя игр сочинялась специальная триумфальная хоровая песнь.

Фигура античного боксера

Статуя эфеба. Канделябр

Количество состязаний довели до 20, продолжительность игр – до 5 дней, число спортивных судей – до 9. На играх демонстрировали не только физические, но и умственные таланты. Греки старались совмещать в себе всё – прекрасную физическую форму, знания, интеллект. Поэтому великие мужи Греции стремились уже в юности отличиться на состязаниях. Сократ шел на игры пешком. Хрисипп и Клеанф прославились как атлеты раньше, нежели философы. В числе борцов на Истмийских играх в Коринфе и на Пифийских в Сикионе выступал и будущий великий философ Платон. Пифагор не только сам добился победы в Элиде, но так обучил ученика Евримена, что тот получил награду как победитель. Спорт был не только в моде, но и считался обязательным для тех граждан, кто хотел отличиться в общественной жизни, политике, на войне. Важным было то, что в ходе празднеств не разрешалось пускать в ход оружие, а Элида, как священная страна, не должна была подвергаться нападениям или вторжениям. Инициатор договора, элидский царь Ифит, предложил всем грекам последовать примеру. На специальном медном круге был вырезан договор, хранившийся в Олимпии. Вот некоторые из его правил: 1) Место, где помещается святилище Зевса, – неприкосновенно для всех народов, принимающих участие в Играх. 2) Всякий вооруженный чужеземный отряд должен будет сложить оружие, вступая на землю Олимпии. 3) Проклятие бога постигнет всякого, кто попытается завладеть сей территорией, а также того, кто не придет на помощь элейцам против святотатства врагов. 4) Проклятие и штраф будут служить наказанием всякому, кто оскорбит путешественника, направляющегося на Олимпийский праздник. Когда солдаты македонского царя Филиппа обворовали афинянина Фринона, спортсмена, направлявшегося на игры, царю пришлось долго извиняться перед греками. Правда, существовала некая опасность, что мирные дни будут использованы противником. Лазутчики персидского царя Ксеркса донесли ему, что в Олимпиаду 480 года до н.э. греки не будут готовы к обороне. Однако сведения оказались неверными: греки как раз в те годы одержали громкие победы над персами. За нарушение мира во время олимпиад особенно строго наказывали нечестивцев. Спарту однажды не только отстранили от игр, но и наложили штраф за сей грех. Решившего принять участие в играх (вопреки запрету) спартанца высекли публично.

Храм Геры в Олимпии

Любопытно то, что множество святилищ (в том числе и в Олимпии), несмотря на мирный характер проводимых тут спортивных состязаний, как выяснилось, были забиты оружием. В Олимпии археологи обнаружили множество предметов оружия, что были захоронены в ручьях или в старых колодцах, а часть его использовалась для укрепления стен стадионов. Но не стоит этому удивляться. Дело в том, что после сражений победитель обязан был посвятить святилищу какое-то оружие из полученных им трофеев. Победа в сражении всегда рассматривалась у греков чем-то, что сродни победе в играх. Спартанцам, павшим при Платее, посвящены строки:

Неугасающей славой покрыв
дорогую отчизну,
Черным себя облекли облаком
смерти они,
Но и умерши, они не умерли:
воинов доблесть,
К небу вспарив, унесла их
из Аидовой тьмы.

Наиболее известен из победителей игр – молодой Аристокл (427—347 гг. до н.э.). Он после успехов в борьбе и триумфа на истмийских играх занялся наукой и стал известен во всем мире уже как Платон. Будучи философом, он в «Протагоре» говорит о тех лаконцах, что стали последователями такой методы воспитания (Солон, Фалес Милетский, Питтак Митиленский, Биант из Приены, Хилон, многие другие). Платон говорит о Лакедемоне (устами Сократа), что граждане полиса хотят, чтобы их сочли не только лучшими воинами и храбрыми людьми, но еще и образованными. «А что я говорю правду и лаконцы действительно отлично воспитаны в философии и искусстве слова, это вы можете узнать вот из чего: если бы кто захотел сблизиться с самым никчемным из лаконцев, то большею частью нашел бы его на первый взгляд слабым в речах; но вдруг, в любом месте речи, метнет он, словно могучий стрелок, какое-нибудь точное изречение, краткое и сжатое, и собеседник кажется перед ним малым ребенком. Вот поэтому-то кое-кто из нынешних, да и из древних догадались, что лаконствовать – это значит гораздо более любить мудрость, чем телесные упражнения…». Детей тут приучали выражаться резко, но в изящной форме, в немногих словах донося многое. Ликург, не придавая значение деньгам (а в Спарте имели хождение железные монеты, которые свели к минимуму торговлю), высоко оценивал значение «монеты слов», так как хотел, чтобы немного простых слов заключали в себе много смысла. Когда один афинский ритор дерзнул назвать спартанцев неучами, сын полководца Павсания остроумно возразил: «Совершенно верно, одни только мы из греков не научились от вас ничему дурному».

Спортсмен-победитель

Древние открыли нам возможность постижения так называемой калокагатии – гражданского и этического идеала, или гармоничного образа жизни. Аристотель говорил о гармонии: «Нравственно прекрасным называют человека совершенного достоинства. Ведь о нравственной красоте говорят по поводу добродетели: нравственно прекрасным зовут справедливого, мужественного, благоразумного и вообще обладающего всеми добродетелями (человека)». Кстати говоря, греки с присущей им открытостью, вполне серьезно и откровенно ставили вопрос о прямой зависимости здоровья общества, как и его политической системы, от генетических качеств человека. Поэтому Аристотель в «Политике» ратует за введение надзора за воспитанием детей (с помощью педономов). Платон указывал, что за извращением здоровых государственных форм обязательно последует наказание и общества – в виде вырождения человека. Зелинский не без основания писал в «Педагогических воззрениях Платона и Аристотеля» (1916) о «зачатках евгеники» в платоновском видении воспитания. Практике «евгеники» (улучшения рода) следовала и Спарта, где, согласно легенде, ущербных и физически обреченных младенцев сбрасывали с горы Тайгет. Однако рабовладение, увы, изменило отношение греческого народа к физическому воспитанию. Если раньше спортивные игры удовлетворяли жажду гармонии, доставляя грекам здоровье и возвышенное удовольствие, затем они стали обычным массовым зрелищем. Толпа стала видеть в них театрализованную постановку, где одни соревнуются, а бездействующие зрители составляют пассивное большинство.

Стадион, сохранившийся от античных времен

По мере изменения условий существования Афин, да и других греческих полисов, и прежде всего из-за усложнившейся внутренней и международной обстановки (постоянные войны, распри, ненависть, вторжения в Грецию захватчиков), идеалы гармонической физической культуры стали отходить на задний план. Исчезает и классовая база олимпизма – аристократия (во всяком случае, ее мощь была со временем подорвана), а с ней исчезает и калогатическая система требований. Все заметнее становился глубокий разлад между греками, что и привело их к гибели.

Афина, Геракл и Атлант. Храм Зевса в Олимпии

Аполлоний. Кулачный боец

Так, блистательный Исократ (436—338 гг. до н.э.), критикуя новые условия жизни, скажет, что «народ покончил с обычаем заниматься физическим воспитанием и музыкой. Он понял, что не достигнет с их помощью счастья, и поэтому счел, что все эти занятия не прекрасны». Иные вообще считали ниже своего достоинства участвовать в соревновании, где выступают атлеты «подлого происхождения». Так, некий Адкибиадес, победивший прежде в соревнованиях колесниц (416 г. до н.э.), отказался участвовать по этой причине в следующей Олимпиаде. Несомненно и то, что серьезнейший удар наносило демократической практике игр и рабовладение. Ведь состоятельные слои, разбогатев, ожирели и стали игнорировать утомительные тренировки в беге или борьбе. Тогда еще не было машин, этого бича здоровья, но к услугам богатых и в то время был экипаж, роскошное средство передвижения. Сам образ жизни поменялся. Одни предпочитали уделять время таким увеселениям, как пиры, кутежи, женщины, грубые забавы. Другие желали обратить взор к наукам, философии и поэзии, будучи, прямо скажем, невысокого мнения о спортсменах, их уме. Основатель элейской школы философов, Ксенофан из Колофона (VI в. до н.э.) поставил под сомнение идеалы архаических агонистиков: «Те, кого прославляют их быстрые ноги или резвые кони, явно не могут достичь никаких вершин, потому что мудрая наука стоит большего, чем все рекорды чемпионов и лошадей». И он во многом был прав.

План Олимпии

Даже Еврипид, который и сам однажды удостаивался лаврового венка победителя соревнований по борьбе и боксу в Элеусе, на Панафинеях, сказал в «Антолике»: «По всей Элладе есть бесчисленное множество гнойников, но нет ничего более злостного, чем род атлетов». Разумеется, такая критика вовсе не означала полного отрицания греческих спортивных идеалов. Дело совсем в другом. Умные люди прекрасно видели, что спорт из массового занятия людей, ставящих перед собой благородные цели совершенствования человеческой личности, все более и более стал превращаться в нездоровый бизнес, в зрелище на потеху толпы, которая сама совершенно далека от идеалов калокагатии. Поэтому и Аристотель заявил, что утомительная и односторонне развивающая тело деятельность, за которую платят атлету двойное вознаграждение, не имеет ничего общего с греческим идеалом и вообще недостойна свободного человека. Такой спортсмен становится фактически рабом. Философ выступал и против нездорового культа атлетизма (ныне это – идиотский культуризм). Заметим, что и в искусстве на смену идеалу мужчины у скульптора Поликлета приходят мужчины в изображении Лисиппа и Праксителя (IV в.).

Реконструированный вид Олимпии

Вот и Олимпия исчезла в результате страшных землетрясений и наводнений. Еще в римскую эпоху, когда празднества уже утратили былой блеск, посетители видели около 3000 статуй, составлявших удивительную свиту олимпийского бога. Теперь же глазам археологов предстает однообразная и унылая степь. Казалось, не осталось и следа от былого великолепия. Но все понимали, что эта земля таит множество находок. Винкельман до смерти (1768) выражал твердую уверенность, что в Элиде можно собрать жатву, которая превзойдет всякие ожидания, и что основательное изучение этой местности должно пролить яркий свет на историю искусств. По остроумному замечанию одного археолога, он, ставший католиком, чтобы лучше изучить Рим, готов был стать, конечно же если понадобится, еще и мусульманином, только чтобы исследовать Олимпию. Он вел отсчет всем культурным событиям Греции от Олимпиад: «Необыкновенные люди и величайшие умы, стоявшие у истоков этого великого движения, появились вдруг все одновременно». Один из них – великий Геродот, прибывший в Элиду из Карии в семьдесят седьмую Олимпиаду. Он читал тут перед всеми собравшимися на игры греками свою знаменитую «Историю».

Незадолго до этого Ферекид первым начал писать прозой. Тут же выступал и Эсхил с первыми правильными трагедиями в возвышенном стиле (тогда как до этого, с их возникновением в шестьдесят первой Олимпиаде, трагедии представляли собой лишь пляску поющих актеров). Он впервые получил премию в шестьдесят третью Олимпиаду. «В это же время начали петь поэму Гомера, и Кинеф из Сиракуз, живший около шестьдесят девятой Олимпиады, был первым расподом. Тогда же Эпихарм поставил первые комедии, а Симонид, первый элегический поэт, принадлежит к числу зачинателей этой эпохи. В те годы ораторское искусство стало наукой, и сделал это сицилиец Горгий из Леонтин; также и в Афинах, во времена Сократа, Антифонт первым начал сочинять и записывать судебные речи. Даже самой мудрости впервые начал публично обучать Афинагор, открывший свою школу в Афинах в семьдесят пятую Олимпиаду. Незадолго до того греческий алфавит был дополнен Симонидом и Эпихармом, хотя изобретенные ими буквы впервые стали общенародным достоянием лишь в девяносто четвертую Олимпиаду, после низложения тридцати тиранов. Все это как бы подготовило то великое совершенствование искусства, к которому оно и двинулось вскоре могучими шагами». Пройдут годы, прежде чем археологи раскопают древнюю Олимпию…

Сегодня и в России впору «вести археологические раскопки» на стадионах, что забыты и заброшены. Некогда наша молодежь проводила тут свободное время, не предаваясь распутству, пьянству или порокам. Увы, сегодня все идеалы массового спорта у нас забыты. Нам кажется, что мы уподобили себя тирану, который велел вытащить из храма все статуи победителей спортивных Олимпиад и бросить их в отхожее место. В отличие от него мы выбросили в отхожие места целые поколения молодых людей. Что можно ожидать от людей, которые регулярно не отдают часы любимому виду спорта. Они подобны несчастным скопцам, что лишены радости наслаждаться чарами женского тела. Только эти не знают радости и удовольствия, которые может получить человек от ощущения собственного здорового тела. Прав Сократ: «Было бы безобразием по собственному незнанию состариться так, чтобы даже не видеть по самому себе, каким способно быть человеческое тело в полноте своей красоты и силы». Греки во время игр не только не стыдились обнажать тела, но и обладатели лучших гениталий пользовались признанием как у ярких женщин, так и у лучших скульпторов – те запечатлели их красоту в благородном мраморе!

Греция. Афины. Олимпийские игры. 2004 г.

Состояние общества напрямую зависит не только от материального положения и экономической базы, но и от его физического здоровья, состояния умов. Чем умнее и богаче (в том числе в нравственном, интеллектуальном отношении) тот или иной строй, та или иная держава, тем охотнее она тратит деньги, усилия, ресурсы, время на занятие спортом – спортом массовым и разнообразным. И напротив, чем беднее и никчемнее его жизнь, чем пошлее, примитивнее общественные цели и идеалы, чем глубже социальные противоречия между бедной и богатой частью населения, тем примитивнее его культура и меньше шансов у общества на здоровую жизнь. Олимпийские игры в древности были показателем мужества и здоровья тех стран, которые посылали на игры своих представителей. Олимпийские игры сегодня наиважнейшая лакмусовая бумажка, отражающая общественную философию элит и народов. Поэтому приятным сюрпризом стал успех России, где правящая элита отобрала у народа стадионы, позакрывала бесплатные спортивные школы и секции, перевела всю общественную жизнь на рельсы «рыночных услуг». Многие считали и считают, что для России в спорте наступил «бронзовый век» и уж недалек «каменный век».

Культура и искусство во многом и оказались теми фантастическими орудиями, с помощью которых было достигнуто победоносное распространение эллинизма. Все полисы так или иначе приняли участие в этом великом действе. Но на первом месте стоят Афины, о чьих главных деяниях можно говорить бесконечно. Потому стоит, пожалуй, ограничиться текстом Страбона: «Сам город Афины представляет собой скалу, расположенную на равнине и окруженную строениями. На скале находятся святилище Афины, древний храм Афины Полиады, где горит неугасимый светильник, и Парфенон, построенный Иктином, в котором находится произведение Фидия – статуя Афины из слоновой кости. Однако если я начну вдаваться в описание множества достопримечательностей этого города, вдоль и поперек уже воспетых и прославленных, то боюсь зайти слишком далеко и отклониться от поставленной в моем сочинении темы». Можно было бы повторить его слова. Тем более что памятники эллинской культуры разбросаны повсюду (в Египте, Вавилонии, Иудее, Персии, Риме). Ранович писал: «Многие старые и новые восточные города стали греческими центрами – Александрия, Пергам, Антиохия, Селевкия, Тир и другие. Эллинство не ограничивается больше Элладой, а в самой Элладе происходит перемещение политических, экономических и культурных центров. Афины уступают место Коринфу, вместо Афинского и Пелопонесского союзов создаются Этолийский и Ахейский, втянувшие в сферу активной политической жизни самые отсталые области Эллады. Происходящий, таким образом, процесс нивелирования, с одной стороны, выявлял еще не использованные производительные силы, вводил интенсивную городскую жизнь там, где она раньше едва замечалась, и тем способствовал некоторому подъему экономики Греции в первый период эллинизма… он был необходимым условием для того, чтобы подготовить переход к более прогрессивной общественно-экономической формации». Разумеется, столь потрясающее и повсеместное влияние могло возникнуть лишь в том случае, если собственные достижения греков в этих областях были признаны всем сообществом.

Посмотрим, какое место в жизни грека и римлянина занимало искусство (музыка, песни, танцы, поэзия, скульптура, архитектура, живопись). Подробно ответить на сей вопрос трудно хотя бы в силу необъятности темы. Не являясь специалистами, мы можем лишь, как дети, взыскующие млека, припасть к руке корифеев. Сделаем же это с воодушевлением, вспоминая слова Горация: «Сдаюсь, сдаюся я искусству мощному!» Платон считал, что нужно стараться изучать если не все, то хотя бы основные виды искусства, ибо мы узнаем с помощью одного искусства то, чего не можем узнать благодаря другому. Памятники искусства у греков возникли, видимо, еще задолго до Гомера, ибо у него уже находим упоминания о произведениях архитектуры, скульптуры и промышленности. Он обстоятельно описывает дворцы, предметы вооружений (щит Ахилла), украшения утвари и посуды (кубок Нестора), ткани. В одной из могил Микен найден прекрасный золотой кубок, действительно напоминающий описанный Гомером кубок Нестора. Огромную чашу Феодора с восхищением описывает историк Геродот. Греческие гончары, ткачи, строители создавали произведения, ничуть не уступающие работам восточных мастеров.

Игра на музыкальных инструментах

Афинские гончары изобрели прекрасную краску для изделий глиняной посуды. Афинские чернолаковые вазы VI века позволяют оценить по достоинству мастерство древних художников (секрет черного лака до сих пор не раскрыт). Встречаются упоминания о творчестве эпохи архаики (VII—VI вв. до н.э.): о храме Аполлона в Дельфах, построенном Трифонием и Агамедом, об эллинском скульпторе Смилисе, о живописце Кимоне из Клеон, о кольце Поликрата (творение того же Феодора). Запечатленные в мифологии греков и римлян облики богов нашли выражение в искусстве. Понятно и то, что греки придавали этим божествам антропоморфный, человеческий образ.

В мастерской скульптора

Фидий объяснял все это так: «Если мы придаем богам человеческое обличие, это потому, что мы о них ничего не знаем». Если все другие народы ставили идолов и им поклонялись, то греки и римляне нашли более верное и, замечу, эстетически более красивое решение – создать антропоморфные божества, прекрасные и совершенные. Людям нужны образы, чтобы к ним обращаться и им поклоняться. Неба и светил теперь уже было недостаточно. «Те, у кого хорошая память, – писал Максим Тирский, – и кому достаточно поднять глаза к небу, чтобы ощутить присутствие богов, возможно, и не нуждаются в статуях; но таких мало, и вам едва удастся найти среди многочисленной толпы человека, который смог бы воспринять божественную идею без всякой помощи». Хотя идолы, античная скульптура и сосуществуют вместе, но вскоре высокое искусство одерживает победу. Так на смену камням, столбам, деревянным балкам, гермам, кумирам пришли более совершенные творения рук человеческих.

Греки и римляне хорошо понимали, что молодежь в чем-то подобна мрамору, из которого ваяют эти драгоценные скульптуры… Возможно, именно поэтому все греческие и римские города находятся во власти скульптур. В святилище Зевса в Олимпии, Аполлона в Дельфах полно бронзовых и мраморных статуй. Павсаний отмечал, что в Дельфах можно видеть статуи Аполлона, богиню Победы, статуи кариатид (иные – работы гениального Фидия). Скульптурными изображениями украшены фронтоны храмов (храм Афины Афайи на Эгине). Помимо работ Праксителя и Фидия пользовались популярностью скульптуры Мирона, следовавшего в искусстве девизу Гераклита – «Все течет, все изменяется». Известны копии ряда его работ – Дискобола и Афины с силеном Марсием, бронзовая статуя Диониса. По эпиграммам нам знакомы также статуя атлета Лада и знаменитая корова. «Дискобол» разошелся по свету в тысячах образцах. Статуи Афины и Марсия, бегуна Лада вызывали восхищение и восторг.

Мавзолей в Галикарнасе. Реконструкция

Почти все крупные мастера этих видов искусств увековечены в греческой поэзии – Агелад из Аргоса, Канах из Сикиона, Онат из Эгины, Критий, Несиот и Пифагор Регийский. Наибольшее число поэтических дифирамб было посвящено скульптору Мирону из Элевфер. Один поэт написал специальное посвящение статуе бегуна, изваянной этим скульптором:

Полон надежды бегун; на кончиках
губ лишь дыханье
Видно; втянувшись во внутрь,
полыми стали бока.
Бронза стремится вперед за венком,
не сдержать ее камню,
Ветра быстрейший бегун, чудо он —
Мирона рук…

Что же касается творчества двух крупнейших скульпторов второй половины V века до н.э. – Поликлета из Аргоса и Фидия из Афин, – их роль поэтами отмечена скромно. Творчеству Фидия больше внимания уделяли прозаики, хотя, конечно же, есть отклики на знаменитую бронзовую скульптуру Афины (Воительницы) на афинском Акрополе и статую из золота и слоновой кости Зевса в храме бога в Олимпии. Одна из эпиграмм Пармениона прославляет статую Поликлета – исполненный из золота и слоновой кости колосс Геры (недалеко от Аргоса). Увы, его же прославленная бронзовая статуя копьеносца (Дорифора) до нас не дошла, но мы располагаем мраморной копией римской эпохи, хранящейся в Неапольском музее. В поэзии нашла отражение живопись Полигнота, Микона, Зевксиса и Парассия. Пожалуй, особо повезло крупнейшим мастерам скульптуры IV века до н.э. – Скопасу, Поликлету Младшему, Праксителю, Леохару, Лисиппу, живописцам Апеллесу, Никию, Аристиду, Протогену, ну и знаменитым памятникам зодчества – храму Артемиды в Эфесе, мавзолею в Галикарнасе и колоссу Родосскому. Приведу посвящение неизвестного поэта создателю этого, увы, несохранившегося колосса:

Колосс Родосский
До неба этот Колосс воздвигли,
тебя почитая,
Те, что в дорийском живут Родосе,
о Гелиос!
Волны жестокой войны успокоив,
они увенчали
Родину славную их взятым
оружьем врагов.
Не над одним только морем, но,
властвуя также над сушей,
Светоч свободы они неподъяремной
зажгли.
Ибо ведущим свой род от Геракла,
по праву наследства,
Должно владыками быть моря
и суши всегда.

Родосский колосс

О том, что представляли собой творения Скопаса, к сожалению дошедшие до нас далеко не полностью (притом нередко и в поврежденном виде), писал Каллистрат: «Не только творенья поэтов или ораторов бывают обвеяны священным наитием, нисходящим на их уста по воле богов, но и руки художников бывают охвачены еще большим художественным вдохновением, и в экстазе они творят чудесные вещи, полные неземной красоты. Вот и Скопас, осененный каким-то наитием, сумел передать статуе ниспосланное ему от богов вдохновение… Скопасом была создана вакханка из паросского мрамора; она могла показаться живою; камень, сам по себе оставаясь все тем же камнем, казалось, нарушил законы, которые связаны с его мертвой природой. То, что стояло перед нашими взорами, было собственно только статуей, искусство же в своем подражании ее сделало как будто обладающей жизнью. Ты мог бы увидеть, как этот твердый по своей природе камень, подражая женской нежности, сам стал как будто бы легким и передает нам женский образ, когда его женская природа исполнена резких движений. Лишенный от природы способности двигаться, он под руками художника узнал, что значит носиться в вакхическом танце и быть отзвуком бога, низошедшего в тело вакханки. Созерцая это лицо, безмолвно стояли мы, как будто лишившись дара речи, – так ярко во всякой детали написано было проявление чувства, где, казалось, не было места для чувства. Так ясно выражен был на лице вакханки безумный экстаз, хотя ведь камню не свойственно проявление экстаза; и все то, что охватывает душу, уязвленную жалом безумия, все эти признаки тяжких душевных страданий были ясно представлены здесь творческим даром художника в таинственном сочетании. Волосы как бы отданы были на волю зефира, чтобы ими играл он, и камень как будто бы сам превращался в мельчайшие пряди пышных волос. Это было выше всякого понимания, выше всего, что можно представить себе… безжизненный камень, казалось, обладал какой-то жизненной силой». Вероятно, он обладал особой жизненной силой, которую гений художника смог воплотить в одухотворенном образе.

Скопас. Битва греков с амазонками

Созданная Мироном медная статуя коровы была (так гласит легенда) столь похожа на живую, что на нее садились слепни, а пастухи и даже быки (вспомним Минотавра) принимали ее за живую («телка – обманщица всех»). Разумеется, греки ценили в скульптуре не только «телок»… Особым восхищением пользовалась у патриотов и республиканцев группа «Тираноубийцы» Антенора (вторая половина V в. до н.э.). Возможно, что в связи с актуальностью момента в 477 году афиняне и заказали повторение похищенной персами скульптурной группы – мастерам Критию и Несиоту. Тогда же изображения тираноубийц чаще стали появляться на вазах и монетах. Поэты складывали стихи о памятном для всех греков бессмертном подвиге героев во имя народа (не спутайте имя тирана Гиппарха с жившим во II веке до н.э. Гиппархом из Никеи, выдающимся астрономом античности; хотя и первый считался покровителем искусства и науки, пригласив в Афины Анакреонта).

Мирон. Афина и Марсий

Величайшим живописцем Греции считался Апеллес, по-видимому, родившийся в 370 году до н.э., умерший в конце IV века до н.э. Греки называли его эфесцем, римляне – косцем (Кос – остров в Эгейском море). Вернее первое, хотя на Косе находились самые знаменитые его картины и там он, видимо, и провел последние годы жизни. Первым учителем Апеллеса был Эфор из Эфеса. Оттуда тот направился учиться у Памфила в Сикион, поскольку эта школа славилась на всю Элладу. Курс обучения у Памфила обычно длился 12 лет. При посредничестве своего учителя Памфила Апеллес переехал в Македонию (около 340 г. до н.э.), где написал много портретов македонского царя Филиппа II (359—336 гг. до н.э.). Затем он стал официальным портретистом Александра Македонского. Апеллес сопровождал Александра в его персидском походе (в 334 г.). Затем обосновался в Эфесе, где и писал портреты великого полководца.

Самая знаменитая его картина, «Афродита Анадиомена», так и осталась незаконченной. Затем на Косе он напишет портрет тирана Антигона Одноглазого (остров Кос тогда находился во власти тирана, погибшего в 301 г.). Разумеется, он писал не только тиранов, но и богинь, женщин, юношей. Павсаний сообщал, что в Одеоне (в Смирне) была картина Апеллеса, изображавшая одетую Хариту. Говорят, картины его отличались какой-то особенной живостью и изумительной грацией.

Полигнот. Амфора с изображением Эос. V в. до н.э.

Другие считали величайшим художником Полигнота. Его картина «Разрушение Трои» украшала Стоя Пойкиле. Говорили, что он открыл искусство, как Дедал – ваяние. Среди других живописных работ назовем Расписную галерею (Пеструю стою), выстроенную около 457 г. до н.э. Это любимое место прогулок афинян. Над ее картинами работали три художника: Полигнот – давший цикл троянских картин, Микон – написавший войну с амазонками, и тот же Микон и Панэн – создавшие знаменитую картину ставшей легендарной Марафонской битвы греков с персами. В античности появились первые критерии эстетического вкуса и красоты. Вообще, надо подчеркнуть особо ту исключительную роль, которую играют в воспитании юношества военные сюжеты. Греки – прекрасные психологи. Они понимали, что нация никогда не будет великой, если в ее искусстве царят мелкие и примитивные вкусы. Взгляните на сюжеты их трагедий, на архитектуру, скульптуру, живопись, керамику. Всюду присутствуют военные сюжеты, любимые ими боги, мотивы путешествий или освоения земель. Вот лишь некоторые из сцен вазовой живописи греков V века: неапольская гидрия «Падение Трои» мастера Клеофрада, луврский килик «Взятие Трои» мастера Брига, эрмитажная чаша «Гибель Трои» мастера Телефа; килик «Ахилл, перевязывающий Патрокла» Сосия (Берлин), «Тесей у Амфитриты» мастера Панайтия из Лувра, гидрия «Поликсена и Ахилл» (Эрмитаж) и многие-многие другие. Мы видим, как героические и трагические события стали сюжетами значительной части художественных произведений тогдашней Аттики. Таким образом, не только «история превращается в мифологию» (А. Пиотровский), но и мифы греков начинают служить истории. Если Россия будет поклоняться золоту и дальше, в наше творческое лоно, как и в лоно Данаи (у греческого мастера Триптолема), никогда не проникнет даже крупица истинного таланта и славы.

Ф. Бронников. Освящение Гермы

Гармония, красота и жизненность – вот три требования, три главных заповеди в античном искусстве. Римский архитектор, инженер, изобретатель Витрувий (I в. до н.э.) писал: «Композиция храмов основана на соразмерности, правила которой должны тщательно соблюдать архитекторы. Она возникает из пропорции, которая по-гречески называется analogia… Ибо дело в том, что никакой храм без соразмерности и пропорции не может иметь правильной композиции, если в нем не будет такого же точного членения, как у хорошо сложенного человека». Также и поэт Гораций (65—8 гг. до н.э.), требовавший от поэта и писателя философского образования, правды и глубокой искренности, призывавший к гармонии, говорил:

Если бы женскую голову к шее
коня живописец
Вздумал приставить и, разные
члены собрав отовсюду,
Перьями их распестрил, чтоб
прекрасная женщина сверху
Кончилась снизу уродливой рыбой;
смотря на такую
Выставку, други, могли ли бы
вы удержаться от смеха?
Верьте, Пизоны, на эту картину
должна быть похожа
Книга, в которой все мысли,
как бред у больного горячкой.

Что являлось причиной повсеместного интереса греков к искусству? Возможно то, что в то время свобода не покидала Грецию. Искусство, как известно каждому, нуждается в свободе так же, как растение – в лучах света. Духовные лидеры греков всегда ставили искусство на одно из первых мест. К примеру, Сократ объявил художников единственно мудрыми, ибо они мудры делом, а не желанием казаться таковыми. Даже императоры Рима, как мы увидим, почитали историков, поэтов, скульпторов, художников. Марк Аврелий учился мудрости у живописца Диогнета, утверждая, что у него он научился умению отличать истинное от ложного и не придавать значения глупостям. Человек искусства мог стать законодателем, мог предводительствовать войсками подобно Ламаху, одному из беднейших граждан Афин. Его статуя могла быть поставлена рядом со статуями великих политиков и даже рядом с богами. Греки ценили труд этих мастеров. Когда Полигнот безвозмездно расписал Стою Пойкиле в Афинах и еще одно общественное здание в Дельфах, всеобщий совет греков постановил в знак признательности за его работу предоставить художнику право проживания во всех греческих городах за счет общества. Его картины в Дельфах изобразили взятие Трои. И. Винкельман считал, например, что это сама природа поспособствовала созданию в Греции наиболее совершенного человеческого племени. Он писал в «Истории искусства древности»:

«Греки знали это и вообще, по словам Полибия, сознавали свое превосходство над другими людьми; ни у какого другого народа красота не ценилась так высоко, и поэтому ничто из того, что могло бы подчеркнуть ее, не оставалось скрытым, а художники могли созерцать ее каждодневно. Они словно бы считали красоту достоинством, заслуживающим восхваления, и мы встречаем у греческих историков упоминание о наиболее красивых людях; некоторые получали особые прозвища по какой-нибудь одной прекрасной черте своей внешности, как например Деметрий Фалерский – по красоте бровей. По этой причине у греков уже в древнейшие времена Кипсел, царь Аркадии в эпоху Гераклидов, установил состязания в красоте, проводившиеся на берегу реки Алфей в долине Элиды, а на празднестве в честь Аполлона Филесия юноши получали награду за наиболее искусный поцелуй. Это происходило под наблюдением судьи… В Спарте и на Лесбосе в храме Юноны, а также у паррасийцев проводились состязания в женской красоте». Греки видели в красоте некий особый божественный знак, достойный преклонения.

Титульный лист первого издания книги И. Винкельмана. 1764 г.

Учитывая, что греки с таким трепетом относились к божествам, украшавшим их храмы, понятно и то внимание, которое уделялось ими архитектуре… Прекраснейшим образцом древнегреческого искусства стали храмы богини Геры на острове Самосе, храм Аполлона в Дидимах близ Милета, но истинной гордостью малоазийских и греческих мастеров явился так называемый Артемисион – святилище богини Артемиды в городе Эфесе. Культ Артемиды-охотницы в Малой Азии был очень популярен и фактически оказался слит с культом плодородия. Символ богини – трудолюбивая пчела. Ее изображали в окружении нимф или же с ланью. Впрочем, похоже, что сей храм в Эфесе был посвящен не той Артемиде, что была одним из божеств греческого пантеона, т.е. не богине-охотнице, но Артемиде, разновидности финикийской богини Астарты. Эта богиня была символом воспроизводящей силы человеческого рода и изображали ее как мать-кормилицу – с множеством сосцов.

Статуя Артемиды Эфесской, матери-кормилицы

Эфес был важнейшим городом Малой Азии. Во времена апостола Павла тут была резиденция римского проконсула провинции Азия. В городе проживало более 300 000 граждан (в основном греки). История же создания храма Артемиды Эфесской такова. Когда город подвергли осаде, жители его посвятили себя богине Артемиде, привязав веревку от храма к стенам осаждаемого города. Богиня им «помогла». С тех пор благодарные жители посвящали празднествам в ее честь месяц. Выстроить храм Артемиде поручили архитектору Херсифрону из Кносса. Обычно архитектор был человеком состоятельным; по эфесским законам его имущество должно было поступить в казну города как обеспечение (в случае перерасхода сметы). Если строитель переходил черту в четверть стоимости суммы расходов, деньги вычетали из залога. И тем не менее Херсифрон надумал создать гигантский мраморный храм, почти что замок. Храм он решил опоясать рядами стройных колонн. К счастью, белый мрамор, что ранее доставлялся из Пароса, Гераклеи, Фасоса и других мест, нашли рядом с Эфесом. В строительстве приняли участие все государства Малой Азии. Строительство храма растянулось на 120 лет, и задолго до его завершения архитектор Херсифрон умер. Завершение работ поручили сыну Метагену, который и сотворил чудо архитектуры. Храм был поистине великолепен, им восхищалась вся Греция. Простоял храм около ста лет. В 356 году до н.э. это чудо и решил поджечь Герострат.

Эроты-ювелиры

О причинах, побудивших его к такому преступлению, можно лишь догадываться. Храм служил одновременно хранилищем и банком. Жрецы давали деньги в рост. У греков храм считался священным и неприкосновенным местом: не только эфесцы, но и чужеземцы оставляли тут свои сбережения, не опасаясь за их сохранность. Богине посвящались многочисленные и богатые дары. Одна из надписей упоминает дар Вибия Салютария, подарившего храму 29 золотых и серебряных статуй. В дар от лидийского царя Креза храм Артемиды Эфесской получил колонны, украшенные фигурными рельефами. Он же подарил храму изображения коров из чистого золота.

Андроник. Башня ветров. Реконструкция

Тут была корпорация ювелиров и мастеров, изготавливавших художественные вещи и дары для храма. Как известно, эти мастера во главе с неким серебряником, Димитрием, и возбудили толпу против проповедей апостола Павла. Причины такой реакции понятны. Призывами обратиться в христианскую веру он лишал заработков тех, кто кормился храмом, и мешал тому, что составляло доходный околохрамовый бизнес. В этом акте слились религиозные инстинкты и коммерческие интересы. Следовало учесть, что доходы серебряных дел мастеров особенно возрастали в дни празднеств, с наступлением священного месяца артемисиона (март – апрель). В это время сюда устремлялись все почитатели Артемиды Эфесской. Тут делались многочисленные заказы на дары в ее честь. Клиенты оставляли и получали деньги в храме-банке. Возможно, это как раз и подтолкнуло Герострата к преступлению, то есть это могла быть и месть банкирам-ростовщикам храма.

Образцы античных камей. Камея Гонзага. III в. до н.э.

Позже храм восстановят. В работе участвовали Пракситель и Скопас. Любопытно, что Александр Македонский предложил оплатить все прошлые и будущие расходы по восстановлению храма, попросив лишь указать его имя на стенах храма. Эфесцы вежливо поблагодарили его, но отказались, заметив, что нельзя допустить, чтобы храм, посвященный богам, получил дар от бога. Тонкий дипломатический отказ был дан эфесцами Александру, который, как гласила легенда, родился именно в тот день и час, когда Герострат и поджег храм, – Артемисион. В Афинах было немало иных прекрасных сооружений. Одним из них явилась знаменитая «Башня ветров» (12,8 м), построенная Андроником, – с флюгером, солнечными и водяными часами.

Пьетро Стаджи. Пигмалион и Галатея

Связи между религией, экономикой, политикой уже в те времена прослеживались довольно четко. В этих местах на протяжении примерно 150 лет велись и ведутся энергичные изыскания археологов (Дж. Вуд, О. Бендорф, Р. Хебердей, Д. Хогарт и др.). По словам ученых, до сих пор найти серебряные или золотые вещи (маленькие храмы) и ниши со статуями не удалось, что, возможно, объясняется их очевидной привлекательностью для прошлых завоевателей. Иные золотые и серебряные вещи могли быть отданы в переплавку владельцами, когда те принимали христианскую веру. Однако было найдено множество других приношений и посвящений в храм, терракотовые и мраморные изображения храмов. Кроме того, «одна из надписей сообщает о большом количестве золотых и серебряных статуй Артемиды весом от двух до шести литр, которые были переданы в качестве приношений богине, которые и были установлены в храме». Какой-то тщеславный даритель-римлянин, не довольствуясь благодарностью самой богини, пожелал еще и земной славы. Он хотел, чтобы как можно больше народа восторгалось его дарами. С этой целью он даже установил тот маршрут, по которому во время праздника богини должно следовать шествие ее почитателей, сопровождавшееся богатыми приношениями в ее храм.

Агесандр. Афродита Милосская

Греция и Рим становятся как бы огромным музеем под открытым небом… Одним из чудеснейших произведений эллинистического классицизма явился и Аполлон Бельведерский, мраморная статуя которого была найдена в конце XV века в Анцио, южнее Рима. На ней представлен бог Аполлон, почти обнаженный, в плаще (хламиде), откинутом за спину, и в сандалиях. Хотя кисти рук его не сохранились, предполагают, что бог только выпустил стрелу из лука, убившую дракона Пифона в Дельфах… Статую приобрел кардинал Джулиано делла Ровере, ставший позднее папой Юлием II (1503—1511), он перевез ее в Ватикан и установил на террасе, именуемой Бельведер (отсюда и название статуи – Аполлон Бельведерский). Шедевр античного мастера, представленный в виде копии с бронзового оригинала, восхищал всех. По поручению папы Климента VII (1523—1534) статуя подверглась реставрации, при которой ученик Микеланджело, Монторсоли, восстановил утраченные кисти рук Аполлона (но в 1924 г. эти добавления удалили). Известный немецкий искусствовед И. И. Винкельман, давая описание этой великолепной статуи, называл ее «высшим идеалом искусства среди всех творений древности».

Как скажет поэт А. Апухтин о вкусах и нравах древних: «Эрос был их бог, а цель – искусство». Действительно, мы видим, как античное искусство красотой побеждает силу столетий. Как объяснить его тайну? Может быть тем, что оно – дитя красоты! Красота – это магия искусства и мудрейшая из философий. Перед ней, как перед богом, все смертные равны. Она уравняла в правах цезаря и раба, богача и нищего. Знаменитый Фидий потому и был прозван народом «калос демиургос» (прекрасный ремесленник), что был в равной степени доступен простому человеку и Периклу, другом которого был. Там «царь пред статуей любовью пламенел», перед поэтами и певцами «склонялись мудрецы, и судьи, и гетеры». Здесь «в мысли знали жизнь, в любви не знали меры» (Апухтин). Плутарх говорил, что в Афинах больше статуй, чем людей. Стены общественных зданий стали как бы вынесенными на природу картинными галереями. В творениях древних мертвый камень оживал. Поистине в лице греков мы имееем нацию творцов, пигмалионов. Этот уроженец Кипра создал скульптуру дивной красоты. Современникам порой даже начинало казаться, сказал Овидий, что каменная дива Пигмалиона «вот-вот двинется, пойдет и заговорит».

Другим шедевром считают Венеру Милосскую (III—II вв. до н.э.). Неизвестному скульптору принадлежит сей эталон грации и красоты. Даже без рук она впечатляет более иных ее мускулистых сестер, оставшихся от нашей эпохи. И можно понять слова восхищения, вырвавшиеся у Шатобриана при виде скульптуры: «Греция не давала лучшего свидетельства своего величия!» А душа одного из героев романа Г. Успенского буквально «возликовала и выпрямилась» при виде Венеры Милосской. Скульптура Венеры была найдена на острове Мелос неким крестьянином в 1820 году. Французский моряк Д. Дюрвилль побывал в гостях у Иоргоса и видел статую, когда та была еще в целости и сохранности. «В левой поднятой кверху руке она держала яблоко, – написал Дюрвилль, – а правой придерживала ниспадавшее от бедер одеяние. Впоследствии руки были повреждены и в настоящее время отделены от туловища». Венера лишилась рук после ожесточенной схватки за нее между моряками и слугами священника, который хотел отправить ее в Константинополь.Сейчас эта прекрасная статуя, выполненная во II веке до н.э., находится в Лувре. Этот идеал высокой классики изображает богиню любви и красоты Афродиту (у римлян – Венера).

Уже упомянутый нами Г. И. Успенский, побывав в Париже, писал жене: «Тут больше всего и святей всего Венера Мелосская». Он поведал о своем отношении к ней и А. И. Писареву: «В ней, в этом существе, – только одно человеческое в высшем значении слова». Пройдут годы, и он передаст свои чувства сельскому учителю Тяпушкину, герою рассказа «Выпрямила». В глубину этого «скомканного, искалеченного, измученного существа» Венера вдохнула жизнь и – «выпрямила». Учитель сказал: «Я в оба глаза глядел на эту каменную загадку, допытываясь, отчего это так вышло. Что это такое? Где и в чем тайна этого твердого, покойного, радостного состояния всего моего существа, неведомо как влившегося в меня? И решительно не мог ответить себе ни на один вопрос; я чувствовал, что нет на человеческом языке такого слова, которое могло бы определить животворящую тайну этого каменного существа. Но я ни минуты не сомневался в том, что сторож, толкователь луврских чудес, говорит сущую правду, утверждая, что вот на этом узеньком диванчике, обитом красным бархатом, приходил сидеть Гейне, что здесь он сидел по целым часам и плакал… И как бы тщательно ни разбирали этого великого создания с точки зрения «женской прелести», вы на каждом шагу будете убеждаться, что творец этого художественного произведения имел какую-то другую, высшую цель. Да, он потому (как стало казаться мне) и закрыл свое создание до чресл, чтобы не дать зрителю права проявить привычные, шаблонные мысли, ограниченные пределами шаблонных представлений о женской красоте. Ему нужно было, и людям своего времени, и всем векам, и всем народам вековечно и нерушимо запечатлеть в сердцах и умах огромную красоту человеческого существа, ознакомить человека – мужчину, женщину, ребенка, старика – с ощущением счастья быть человеком, показать всем нам и обрадовать нас видимой для всех нас возможностью быть прекрасным – вот какая огромная цель овладела его душой и руководила рукой». Венерой Милосской ее назвал Картмер де Кинси, ее первый исследователь, «первый мужчина», секретарь Академии художеств.

Удивительной женственностью отличаются найденные в афинском Акрополе 14 статуй девушек, хранящие на лице улыбку. Сих античных «Кор» относят к V веку до н.э. Но они будят в нас массу эстетических и чувственных ощущений. Правильный инстинкт руководил греком, когда он избегал изображать женскую фигуру нагой. В самом деле, вспомните, какую неисчерпаемую галерею безобразно-голых, лишенных выразительности женских фигур дало новоевропейское искусство. И насколько тоньше поступал греческий художник, который, вовсе не избегая передавать чувственные темы, полагал, однако, что даже эти темы несравненно разнообразнее и выразительнее передаются узорами, изгибами и складками в тканях. И нигде в греческом искусстве не достигает такой выразительности ткань, как именно в этой школе VI—V веков, что оставила нам вереницу этих прелестных девушек – «Кор».

Вид на афинский Акрополь. Реконструкция

Центром социальной и общественной жизни афинян являлся Акрополь. Известно, что первые здания на Акрополе (два храма в честь богини Афины) сооружены еще в 1050—700 годах до н.э. Именно на этом месте в эпоху Перикла воздвигнут Парфенон. То было время расцвета Афин. В архитектурно-художественный ансамбль вошли всемирно известные храмы – Парфенон, Эрехтейон, Ареопаг, храм Афины-Ники (отсюда название – Парфенон). Археолог М. Андроникс писал: «Три больших сооружения, составляющих Акрополь, – Парфенон, Пропилеи и Эрехтейон – единят между собой исполняемые ими функции и смелость принятых архитектурных решений, свидетельствующих о новаторском духе Перикловой демократии». Все они представляют единый комплекс.

Парфенон построен в 447—437 годах до н.э. и посвящен богине Афин. Его воздвигли на фундаменте раннего храма, посвященного Афине Палладе, архитекторы Иктин и Каликрат. Классический образец древнегреческого храма выстроен в дорическом стиле. Фронтон, карниз и колонны были выполнены из мрамора, крыша – из дерева. Центральное помещение окружено колоннадой. На продольной стороне храма – 17 колонн, на торцевой – 8. Древние архитекторы великолепно владели законами перспективы, и Парфенон выглядит идеально. По периметру внешних стен храма на высоте 12 м непрерывной лентой тянется фриз Парфенона. На нем видны изображения 192 героев, павших в знаменитой Марафонской битве с персами в 490 году до н.э. (по другой версии там показана церемония празднования дня рождения богини Афины – Панафинеи, проводившаяся раз в четыре года). Стены этого храма были сложены из мраморных блоков и облицованы отполированными мраморными плитами.

Фотография Парфенона

Главный, восточный фронтон Парфенона украшала многофигурная композиция «Рождение Афины». Согласно древней легенде богиня мудрости Афина родилась из головы Зевса уже взрослой и во всеоружии. Центром этой композиции был Зевс, сидящий на троне, а перед ним – Афина. Над ними вестница богов Ирида летит известить мир о рождении новой богини. В левом углу фронтона из вод Океана встает бог солнца Гелиос, в правом – в те же воды спускается богиня ночи Селена. На западном фронтоне Посейдон и Афина спорят за власть над Аттикой. Легенда гласит, что право назвать имя победителя в споре боги предоставили старейшинам Афин. Посейдон ударил тогда трезубцем – и из скалы Акрополя забил соленый источник; Афина ударила коптем – и на Акрополе выросло оливковое дерево. С тех пор старейшины решили, что Афина станет покровительницей города. Нынешний Парфенон – это белые руины. В древности же фон фронтонов храма был красным, а фон фриза – синим. Многие детали были позолочены или же сделаны из позолоченной бронзы.

Внутреннее пространство храма было некогда разделено на две неравные части. В западной, меньшей части храма, хранилась государственная казна Афинской республики, в восточной части находился просторный храм с известнейшей статуей Афины Парфенос (Афины Девы) работы Фидия. Отсюда возникло название храма – Парфенон. Вероятно, весь проект разрабатывался и выполнялся при участии двух выдающихся деятелей времени – Перикла и Софокла. Первый был главой Афин, второй, помимо заботы о театре и великих трагедиях («Антигоны» и «Эдипа»), был главой финансовой комиссии и распоряжался общественной казной, собираемой с союзников. Центральный зал освещался светом, проникавшим через дверной проем, а также светильниками. Говорят, что Парфенон чем-то напоминал живое человеческое существо.

Статуя Афины работы Фидия

Фидий. Зевс Олимпийский

Великолепная 12-метровая статуя Афины работы Фидия – в длинных тяжелых одеждах, опирающаяся левой рукой на щит, а под ним змей Эрихтоний, в правой державшая статую богини Победы Ники, – была центром всей композиции. Лицо и руки статуи изготовлены из слоновой кости, а ее одежда, украшения и вооружение были из золота. На щите, что держала в руках Афина, показана битва греков с амазонками и гигантомахии – сцены борьбы богов с гигантами. Среди персонажей первого ряда Фидий изобразил самого себя в виде лысого старика, с камнем в руке. Греки сочли его поступок святотатством, вдобавок еще обвинив в хищении золота для статуи, и заточили в тюрьму (431 г. до н.э.). По одним сведениям, он умер в заточении, по другим – был отправлен в изгнание, где и умер. Статуя Афины просуществовала более 900 лет и погибла вследствие бурь и катаклизмов времени. Хотя и говорят, что свято место пусто не бывает, сегодня место это пустынно и вызывает глубокую грусть.

Изображение древнего акрополя в Афинах. Фрагмент

В византийскую эпоху, в начале VII века, Парфенон станет христианской церковью Святой Софии. Внутреннее устройство храма подверглось переделке, в итоге чего уничтожены центральные фигуры восточного фронтона – знаменитой композиции «Рождение Афины». Уже во времена господства римлян и византийцев из Афин вывозились статуи, город был разграблен готами Алариха. Христиане оказались в некотором смысле ничуть не лучше варваров, ибо брали камни для постройки церквей из Парфенона и выпотрошили внутренности Эрехтейона. Когда Афины захватили турки, Парфенон переоборудовали в мечеть (1546). В его юго-западном углу поднялась высокая башня минарета. Затем турки устроили пороховой склад в Парфеноне. Во время осады венецианцами Акрополя и мощного обстрела одна из бомб попала в храм, где хранился порох (1687 г.). Вся центральная часть храма, кроме западной стены, и большая часть колоннады были разрушены. После сдачи турок венецианцы решили увезти в качестве трофеев фигуру Посейдона и коней с его квадриги – остатки композиции «Спор Афины с Посейдоном». Когда их начали снимать, еле державшиеся после взрыва фигуры упали и разбились в прах.

Изображение древнего акрополя в Афинах. Фрагмент

 Греческая танцовщица из Италии. Рисунок на вазе

Находки, сделанные в афинском Акрополе в 1882—1889 годах, показали во всем блеске высочайшее мастерство аттического искусства. Оно зародилось позже, чем искусство Самоса и Хиоса, Спарты и Сикиона. Так, только с середины VI века до н.э. встречаем имя ваятеля Эндойоса (согласно легенде ученика Дедала). От других мастеров сохранилось лишь имя (Антенор, Критий, Незиот, Гегесий). В те годы под Перикловым Парфеноном обнаружили целую группу памятников от той эпохи, что предшествует персидским войнам. И это случилось там, где «шедевры Фидия, казалось, не оставили места ни для какой другой славы». Стало ясно: под зданиями V века сохранялось все, что некогда покрывало Акрополь Писистрата. Персы предали храмы огню, разбили статуи или похитили их, хотя что-то и осталось. Раскопки конца XIX века подарили прекрасные скульптуры из мрамора, бронзы, известняка («Геркулес, борящийся с гидрой», «Геркулес в борьбе с Тифоном», «Бык, пожираемый львами»). В статуях и композициях привлекают яркие цвета (красные, синие, белые, розовые, черные). Ш. Диль писал: «Среди первобытных школ Греции ни одна так хорошо не известна, как аттическая и ни одна не заслуживает большей известности. Раньше таких художников, как Каламис и Мирон, Алкамен и Фидий, Афины создали несколько великих, но неизвестных ваятелей, произведения которых, найденные на Акрополе, показывают в целом ряде памятников, сколько было положено упорного труда для медленного достижения успеха». История этих попыток составляет одну из самых интересных и поучительных глав искусства.

Не менее поучительна история того, как «цивилизованная» Европа грабила все эти бесценные достояния греческого народа… В 80-е годы XVIII века посол Франции в Турции вывез в Париж несколько рельефов Парфенона. В 1801—1803 годах известный грабитель древних памятников лорд Эльджин вывез в Англию 12 фигур с фронтонов Парфенона, 56 плит с рельефами фриза и ряд других фрагментов. Сегодня скульптуры из Парфенона имеются во многих музеях мира. Основная часть фриза Парфенона – в Британском музее. Реставрация храма началась еще в XIX столетии. В 1926—1929 годах была восстановлена северная колоннада Парфенона. Вслед за восстановлением колоннады сделали попытку восстановить скульптуры. Это копии-слепки из цемента с добавлением мраморной крошки, воспроизводящие внешний вид подлинников. Затем отреставрировали пол. И все-таки ныне храм – лишь слабая тень былого строения.

Виды музыкальных инструментов

Помимо архитектуры, скульптуры и живописи важную роль в искусстве древних играл танец. Танец возник еще в незапамятные времена, когда люди стремились выразить свои эмоции, подражая движениям животных и птиц. В самом деле, есть неуловимое сходство между играми и танцами тех и других. Каждый танец отвечал характеру народа. Все празднества обычно сопровождались плясками. По преданию, священные пляски перенесены в Грецию из Египта певцом Орфеем. Тот увидел их во время храмовых египетских празднеств. Гомер в «Илиаде» описывает хоровод, а в «Одиссее» изображает мужской дуэт (на фоне танцующих юношей). Лукиан, названный «Прометеем красноречия», написал целый трактат на эту тему – «Диалог о танце». Описания танцев встречаются у Аристотеля и Филострата, в трагедиях Эсхила, Софокла и Еврипида, в комедиях Аристофана. «Лечиться мелодией людям полезно бы было…». В одной из трагедий Еврипида («Финикиянки») герой поет, обращаясь к обагренному кровью убитых Арею, призывая его не к битвам, а к мирным танцам:

Для чего не идешь, господин,
Туда, где юность ликует,
В хороводах сплетаясь светлых,
Где, плющом и тисом увитый,
Волос золотистых локон
У пляшущей девы Хариты
И ходит, и вьется, и пляшет
Под сладкую музыку флейты?

Заметную роль в воспитании греков играли музыка, песни и гимны. Греки любили в музыке ясность, чистоту, благородство и величественность. Колыбельные песни стали зародышем мусического воспитания греков. Сатирик Персий донес до нас содержание и «кормилициной молитвы». Музыканты Греции представлены целой плеядой полумифических-полуреальных личностей – от Орфея и Лина до Марсия и Олимпа. Дата рождения Орфея точно не известна и ее датировки разнятся от XV века до IX века до н.э. Считают, что он родился за одиннадцать поколений до Троянской войны (1336—1334 гг. до н.э.). Народ запечатлел в памяти образ Орфея не только певца, но и мудреца. Напомним, что Пифагор из учения Орфея позаимствовал идею о числовой природе богов, а с книгой «Священное слово Орфея» не расставался до самой смерти.

В древние времена музыка считалась неотъемлемой частью мудрости и знаний: «…можно подумать, что древняя мудрость эллинов была особенно направлена на музыку. Именно поэтому они причисляли Аполлона к богам и Орфея к полубогам и считали их самыми музыкальными и самыми мудрыми» (Афиней, XIV). Известно и мистическое преклонение ученых-пифагорейцев перед гармноничными законами музыки, а великий измеритель моря и земли Архит Тарентский считал для себя важной и почетной миссией – усовершенствовать «педагогическую технологию».

В книге Е. Герцмана «Музыка Древней Греции и Рима» говорится, что Орфея называли сыном музы Каллиопы и речного бога Эагра, потомка знаменитого титана Атланта. Величественный небосвод музыкальных творений зиждется на плечах этого сына «прекраснозвучной» нимфы и правнука титана. С младенчества Орфей был приобщен Аполлоном к музыке, поэзии, пророчеству и врачеванию. По мнению Аполлодора, именно Орфей ввел в эллинскую жизнь пение, став одним из самых выдающихся кифародов Эллады. Видимо, он действительно прекрасно пел.

Гораций в «Одах» называл его звучным (vocalis). Музыка и песни завораживали. Филострат Младший в «Картинах» описывает, как рядом с поющим и играющим Орфеем стояли, замерев как зачарованные, лев, дикий кабан, орел, волк, заяц и овца. Лукиан же в одном из рассказов говорил, что это Философия послала Орфея к людям, «чтобы он заворожил их своими песнями и воздействовал на них силой музыки». В легендах утверждается, что Орфей с помощью игры на музыкальном инструменте мог останавливать даже реки и ветра. По мысли древних, музыка, способствуя всеобщей гармонии на земле, непременно должна соответствовать и гармонии небес. Вергилий в «Энеиде» называет Орфея творцом знаменитой идеи «гармонии сфер». И хотя это не совсем так (ибо у каждого региона была все же своя собственная «гармония» – «ионийская», «эолийская», «дорийская» и т.д.), нам все же представляется символичным, что греки стремились к гармонии как идеалу.

Орфей в царстве теней Аида (резьба по камню)

Орфей и Эвридика

Играл Орфей на семиструнной лире; семиструнная лира олицетворяла гармонию земной и небесной жизни. Легенда повествует также о его нежной любви к нимфе Эвридике. Их любовь была восторженной и упоительной, каковой обычно и бывает любовь молодых людей, к тому же еще и наделенных божественным даром. Однако случайная смерть от укуса змеи вырвала Эвридику из его объятий. И тогда Орфей мужественно последовал за своей возлюбленной в царство Аида. Сумрачно выглядело это царство. Суров и старец Хирон, чья миссия – доставка душ умерших через реку смерти Стикс.

Однако музыка оказалась сильнее смерти… Видимо, Орфей заставил властителей царства Смерти (Аида и Персефону) вспомнить об их собственной молодости и любви. И они сделали ему поистине царский подарок – вернули ему его возлюбленную. Но предупредили, что он не должен оборачиваться и смотреть на Эвридику, выводя ее из мрака подземного царства, иначе он ее больше никогда не увидит. Орфей не смог сдержать искушения, ибо не был св. Антонием, а был пусть и великим, но все же земным человеком. Он оглянулся и тут же с ужасом увидел, как облик любимой растаял во мгле подземелья. Так и люди нередко теряют счастье, что находилось у них буквально в руках (по своей собственной глупости). Печально закончилась и его жизнь, оборвавшаяся, как гласит легенда, где-то в горах его родной Фракии.

Г. Моро. Голова Орфея

В одну из ночей в горах гуляла буйная ватага дев-вакханок, во главе с богом вина Дионисом. Компания ночью, вульгарно напившись, во всю мочь распевала грубые, бесстыдные и развратные песни. Мудрый и чистый Орфей, глядя на площадное скотство, решил было воспрепятствовать хулиганам. Его струны и песни звучали так дивно, что хамоватые, невежественные и завистливые вакханки растерзали его на части. Впрочем, другая версия гласит, что он погиб от молнии. Пастухи нашли изуродованное тело певца. Не исключено, что к его смерти мог быть причастен и Аполлон. Узрев мертвую голову Орфея (чья слава после смерти стала еще более громкой), он заявил: «Оставь то, что мое, достаточно того, что я терпел твое пение».

А. Сеон. Плач Орфея. 1896 г.

Как бы там ни было, а за Орфеем в дальнейшем закрепилось имя «отца песен». Пиндар в «Пифийских одах» писал: «От играющего на форминге Аполлона явился отец песен, прославленный Орфей». Эллины назовут группу звезд «Лирой Орфея». Среди других известных имен был и Олимп, родоначальник эллинской музыки. С тех пор образ Орфея постоянно присутствует в искусстве. Поэт Ходасевич писал:

О, пожалейте бедного Орфея!
Как скучно петь на плоском берегу!
Отец, взгляни сюда, взгляни,
как сын, слабея,
Еще сжимает лирную дугу!
Еще ручьи лепечут непрерывно,
Еще шумят нагорные леса,
А сердце замерло и внемлет
безотзывно
Послушных струн глухие голоса.
И вот пою, пою с последней силой
О том, что жизнь пережита вполне,
Что Эвридики нет, что нет подруги
милой,
А глупый тигр ласкается ко мне.
Отец, отец! Ужель опять,
как прежде,
Пленять зверей да камни чаровать?
Иль песнью новою, без мысли
о надежде,
Детей и дев к печали приучать?..

Кто же исполнял все эти разнообразные песни, звучавшие по всей Элладе? Так, в «Илиаде», более ранней из поэм Гомера, упоминается лишь о бытовых песнях (рабочих, свадебных, похоронных), а герои поэмы сами поют и пляшут. Но уже в «Одиссее» появились так сказать профессионалы, певцы-сказители, выделившиеся из среды обычных народных музыкантов (аэды). Так, слепой певец Демодок во время пира Одиссея у феаков слагает песню о его странствиях. Поэт, которому муза «очи затмила его, даровала зато сладкопенье», взяв лиру, поет о храбром Ахилле и мудром царе Одиссее. Наряду с лирой излюбленным инструментом у греков был аулос (тип гобоя). Самая же ранняя из известных нам творческих певческих школ связана с островом Лесбос. Из нее вышел поэт и певец Терпандр (конец VII в. до н.э.), прославившийся победой на поэтических состязаниях в Спарте. От него легенда ведет происхождение пения под кифару (струнный инструмент типа лиры).

Урок танца. Рисунок на вазе

Хоровые песни часто соединялись с пляской. Иные из них (критская пляска пеан) считались целительными и имели магическое значение. Спарта ценила создателя своих хоровых и военных песен – Тиртея. С усилением лирических тенденций в поэзии поэт становится бардом, сопровождая чтение стихов песней под звуки лиры. Название свое современная лирика и получила от наименования древнего инструмента – лиры.

Танец дев-вакханок в честь Вакха

Талантливо и ярко исполненный танец не только красив, но и выразителен… По Платону, «танец подражает словам Музы». Почти в тех же выражениях о нем писал и Аристотель: «Ритмическими движениями он (танец) выражает обычаи, страсти, действия». Лукиан так говорил о танце: «Он представляет собой изобразительное искусство, которое выражает идеи и облекает в плоть невидимую мысль». В «Пире» Ксенофонта юноша и девушка в танце изображают союз Диониса и Ариадны: танцуют и поют под звуки флейты. Пляски обычно исполнялись под звуки лиры или флейты и отличались строгой красотой. Их посвящали богам – Дионису, Афине, Афродите, Пану. Популярны были и военные пляски, игравшие заметную роль при воспитании. Они способствовали развитию начал патриотизма, мужества, долга и чести. Общественно-бытовые танцы сопровождали семейные и личные торжества, городские и государственные праздники. Танцы (домашние, городские, сельские) различались как по тематике, так и по составу исполнителей.

Танец под звуки бубна и свирели

Римляне также любили пляски. Воины предпочитали воинственно-вожделенный танец, названный ими «Похищение сабинянок». По преданию, его ввел еще Ромул. Существовали еще и особые танцы жрецов, а также восхитительные и откровенно сладострастные пляски гетер. Редким искусством, яркостью, красочностью, особым разнообразием отличались этрусские пляски. Характер и дух древнегреческого танца выражают многочисленные изображения на барельефах и вазах, а также многие творения скульпторов. Наиболее известные из них: барельеф «Танцующие молодые гречанки», вазовая живопись «Кордакс» и «Сикиннис», скульптуры «Танцующая гречанка», «Танцующая менада», Танагрские статуэтки и т.д. и т.п.

Обычно эти темы (тема плясок и хороводов) затрагивалась в выступлениях хора, который разделял собой основные части трагедии. К примеру, в трагедии Софокла «Аякс» имеется подобная сцена обращения хора с просьбой к божеству Пану:

О, трепет радости! Я окрылен, ликую!
Ио! Ио! Пан! Пан!
Пан, о странник морской, явись,
Божественных хороводов царь,
Покинь Киллены кремнистый кряж
С бурей снежной, о Пан! Сойди!
Ныне нисский и кносский пляс —
Безыскусный – затей, зачни,
О Пан, Пан!
К пляскам нынче лежит душа.

Большое значение придавали музыке. В ней человек античности открыто выражал свои чувства и эмоции. Непросто проследить истоки и следы первых музыкальных опытов, ибо музыкальная письменность возникла довольно-таки поздно. Первые музыкальные следы в Древней Греции относят к V веку до н.э. Есть след вавилонской музыки (сохранившийся гимн шумерийской эпохи). Но количество музыкальных образцов невелико. Они рассеяны по восьмивековой дороге истории, как редкие жемчужины. Период расцвета музыкальной культуры Древней Греции пришелся на период с V века до н.э. и по III век н.э. Учение об этосе у Платона и Аристотеля придает ей самостоятельную, весьма значимую роль в жизни общества. Платон, как известно, писал элегии, дифирамбы, трагедии, но после встречи с Сократом (до нас дошло 25 стихотворных миниатюр Платона) самолично уничтожил их. Теме музыкального эстетического воспитания он уделял внимание. В «Протагоре» он говорит о значении музыкальной культуры для юношества: «И кифаристы, со своей стороны, заботятся об их рассудительности и о том, чтобы молодежь не бесчинствовала; к тому же, когда те научатся играть на кифаре, они учат их творениям хороших поэтов-песнотворцев, согласуя слова со звуками кифары, и заставляют души мальчиков свыкаться с гармонией и ритмом, чтобы они стали более чуткими, соразмерными, гармоничными, чтобы были пригодны для речей и для деятельности: ведь и вся жизнь человеческая нуждается в ритме и гармонии».

Памятник Лисикрата

Аристотель в «Политике», задаваясь вопросом, помещать или не помещать музыку в число предметов воспитания, считает, что она важна для времяпровождения и воспитания. Мифический поэт Мусей говорил о том, что «смертным петь – всего приятней». Во время пения приятное как бы совмещается с полезным. Слушание же пения и музыки любо людям всякого возраста и всякого характера. Это доказывает пример легендарного Олимпа, дивно игравшего на флейте и вызывавшего у греков небывалый энтузиазм. Музыка оказывает исключительно сильное воздействие на душу человека. Можно сказать, что она является властительницей всех настроений. Например, слушая звуки миксолидийского лада, греки предавались скорбным и сумрачным настроениям. Дорийский лад чаще вызывал в сердцах умиротворенные и уравновешенные настроения, а фригийский действовал возбуждающим образом.

«Из сказанного ясно, – заключает Аристотель, – что музыка способна оказывать воздействие на нравственную сторону души; и раз музыка обладает такими свойствами, то, очевидно, она должна быть включена в число предметов воспитания молодежи. Обучение музыке подходит к самой природе этого возраста: в молодом возрасте люди не выносят по доброй воле что-либо неприятное, а музыка по своей природе принадлежит к тому, что доставляет удовольствие. Да и у гармонии и ритмики существует, по-видимому, какое-то сродство, почему многие из философов и утверждают, что душа есть гармония, а некоторые – что она носит гармонию в себе». Поэтому победителям музыкальных или хоровых состязаний греки воздвигали памятники. Так, Лисикрат, богатый житель Афин, после победы на празднике в честь Диониса (334 г. до н.э.) созданного и подготовленного им хора мальчиков воздвиг на склоне Акрополя ротонду, оригинальный памятник… Связь же между воспитанием и нравами молодежи и характером той музыки, которую она слушает, думаю, более чем очевидна. Поэтому мы вправе сказать, исходя не только из прошлого, но уже из нашего нынешнего опыта: «Дикая музыка – дикие нравы и жестокое общество!» Ну и напротив: «Мелодичные и прекрасные звуки породят гармоничное и высоконравственное поколение людей!» Хотя и музыка не смягчит жестокое сердце.

Г. Моро. Дионис со своим отцом – Зевсом

Игра на цитре и флейте

Для греков было естественно, что среди наставников юношей был и кифарист, обучавший их навыкам игры на флейте, лире, кифаре или цитре, считавшейся национальным инструментом греков. Исполнение всех трагедий сопровождал греческий хор. Военные арии ставили своей целью воспитывать в греках отвагу, уверенность в победе и мужественное презрение к смерти. Спартанцы предпочитали простую безыскусную музыку и были противниками всевозможных излишеств. Каждому возрасту у них соответствовал и свой собственный хор. Во время празднеств каждое поколение, образно говоря, слагало свою собственную песнь. Звучало это примерно следующим образом. Старики начинали с воспоминаний:

Мы некогда были
Молоды, храбры и смелы.
После них вступал хор мужей:
Мы храбры и смелы теперь,
И докажем это первому встречному.
Затем третий, детский хор, заканчивал выступление:
Будет день, когда и мы будем
храбры
И превзойдем вас во многом.

Музыкальное искусство особенно расцвело в век Перикла (V в. до н.э.). В 472 году до н.э. был торжественно открыт в Афинах по тогдашним размерам огромный театр Диониса. Здесь актеры играли трагедии. Как и другие греческие театры (в Эпидавре и Мегалополе), он представлял собой обширнейший амфитеатр, расположенный на склонах холма.

Поликлет Младший. Театр в Эпидавре

Эта естественная природная площадка вмещала около 30 тысяч зрителей. Во время спектакля сердца актеров и зрителей объединялись в некий божественный альянс, за которым наблюдали боги (площадка была открыта небу, звездам). О том значении, какое имел (да и имеет) в Греции театр, лучше всего сказал греческий композитор Микис Теодоракис: «Если бы в нашей стране не было древних театров, я был бы другим. То, что вот уже 10 лет я почти исключительно занимаюсь МЕДЕЕЙ, ЭЛЕКТРОЙ И АНТИГОНОЙ, определяется тем фактом, что не только мои эстетические принципы, но и философские воззрения, и политическое поведение формировались в пространстве древних театров. И в первую очередь, конечно, в театре Эпидавра и Герода Аттика. Я впервые вступил в эти святые места как зритель-слушатель, впоследствии – как участник хора, как музыкант оркестра и, наконец, как композитор и исполнитель собственных произведений. Хотя с тех пор как эти театры появились более 2000 лет, присутствие тех, кто их построил и организовал, проявилось вполне ощутимо. Возможно потому, что пьесы, которые они нам оставили, актуальны и сегодня. Для меня это присутствие более чем ощутимо: оно всеохватывающе… Мифические герои и боги, древние поэты и граждане слились с мрамором. Они дышат, думают, ведут за собой… Счастливы те, кто, подобно мне, имеют возможность беседовать с ними, благодаря тому, что имели редкую привилегию жить среди этих священных стен».

Искусство греков, можно сказать, всегда было синтетическим. Оно соединяло и объединяло все виды искусства. Эсхил, будучи поэтом и музыкантом, сам исполнял роли в своих пьесах. Актеры выступали одновременно как певцы, а пение хора сопровождалось пластическими движениями. Величайшие греческие трагики были еще и музыкантами. Хотя мы не находим подтверждений присутствия музыки в трагедиях Эсхила и Софокла, но в композиции ряда их произведений ощущается внутренне звучание оной. Добавим, что усилиями Пифагора разрабатывалась и акустическая «наука» (VI в. до н.э.). Евклид излагал учение об античных ладах и звукорядах, а механик Ктезибий изобрел гидравлический орган (III в. до н.э.).

Одеон на греческом острове

Немаловажную роль в придании культурного облика человеку выполнял театр. О его значении говорит такой характерный факт: когда драматург Фриних, предшественник Эсхила, изобразил на сцене «Взятие Милета» (т.е. его вторичное покорение персами после ионического восстания), волнение среди зрителей было настолько сильным, что новую постановку драмы власти предпочли запретить, а автора столь жизненной и волнующей поэмы приговорили к штрафу. Одним из самых ярких драматургов Греции был Еврипид (480—406 гг. до н.э). Создатель великих трагедий родился в год и день знаменитой битвы с персами у острова Саламин (480). В конце концов, была ли его мать аристократкой или торговкой овощами, не столь уж и важно. Отец его был содержателем гостиницы. Молодой Еврипид вскоре понял: жизнь – это почти такой же базар или театр (театр абсурда). Но жизнь была неплохой школой. Видимо, рассуждал он, и театр может стать важнейшей школой для народа. С молодых лет он увлекся литературой, историей, философией; собирал и библиотеку, ставшую впоследствии знаменитой, хотя коллекционирование книг – дорогое удовольствие. Напомню, первую библиотеку в Афинах собрали наследники тирана Писистрата.

Еврипид. С античной статуи

Политическим кредо молодого человека была демократия. Ему пришлось жить в эпоху Перикла, что, по словам Плутарха, «стал на сторону демократии и бедных, а не на сторону богатых и аристократов». Увлечение литературой и наукой привело его к мысли соединить философию с поэзией, сделав театр грандиозной «школой просвещения сограждан», приобщая их к тем вечным истинам, что открывались ему самому «на долгом пути познания жизни». Среди тех, кого мы можем назвать духовными учителями Еврипида, такие великие писатели и мыслители, как Эсхил, Софокл, Гераклит, Протагор (в доме Еврипида софист читал свое сочинение «О богах»).

Фигура Медеи

Еврипид

Первая трагедия «Дочери Пелия» написана им в возрасте 24—25 лет. Женитьба на некой Хириле, дочери актера, не принесла ему счастья. Еврипид считал, что этот брак сгубил надежду целой жизни (поэтому все обманутые мужья в его трагедиях, как шутили афиняне, это он сам). Видимо, духовно между ними была пропасть, которую так и не удалось преодолеть. Он писал: «На все судьба, иной так счастлив в браке, другому беда с женой». Правда, жена родила ему троих сыновей, так что он находил в них утешение: «В бедах дети – это сила, дети в счастии – улыбка, на войне они отчизне и опора и спасенье». Еврипид был сторонником просвещения, убежденно говоря: «Всю жизнь при нас – усвоенное с детства, воспитывайте тщательно детей». Среди его трагедий: «Гераклиды», «Медея», «Андромаха», «Гекуба», «Геракл», «Троянки» и другие. В «Троянках» автор решительно выступил против войны, показав те бедствия и страдания, что несет схватка близких по культуре и крови народов (действие развертывается на фоне догорающей Трои).

Софокл – друг Геродота

Ужасен сюжет «Медеи», где мать убивает своих собственных детей. Но что стало причиной ужасного поступка – измена мужа, ради которого она пожертвовала всем и помогла ему (Ясону) добыть золотое руно. Ясон поступает подло, собираясь уйти от своей семьи. «Не надо дверь ломать, чтобы найти убитых и виновницу убийства». Вот и тот, кто мнил себя Гераклом, убивает своих детей и их мать. За что?! Оказывается, причина проста – «удар безумья». Образы Еврипида не забыты и в дальнейшем. К ним обращался Сенека в трагедиях «Безумный Геракл» и «Медея». Их воспринял французский классицизм: «Медея» – у Корнеля, «Андромаха» и «Федра» – у Расина, а затем и немцы: Гёте – «Ифигинея в Тавриде» и Шиллер – «Мессинская невеста».

Еврипид сочувствует труженикам и сельским работягам, что разорены жестоким правлением, войнами и конкуренцией. «Только они спасают страну», – говорит Еврипид в трагедии «Орест» (408 г.). Здесь же он дает резкую сатиру на дебаты в демократическом народном собрании, где толпа идет на поводу у демагогов. Нам представляется интересной мысль Еврипида, которая высказана им в трагедии «Просительницы». В уста Фесея, идеального мифологического царя Афин, вложено рассуждение: «Есть три класса граждан. Одни – богачи, от них нет пользы, и они вечно стремятся к увеличению своего достатка. Другие – неимущие и лишенные необходимых средств к существованию: они опасны своей завистливостью и направляют злое жало против имущих, поддаваясь обманным речам дурных вожаков. Из трех классов спасение государства – в среднем классе, который охраняет установленный государственный порядок». Не только охраняет, но и одухотворяет! Еврипид, творя, любил удаляться в пещеру у моря. Это типичный греческий интеллигент – в душе философ, в жизни одинокий странник. Критики порой называли его «философом на сцене». Еврипиду пришлось пережить гонения. Ему грозил судебный процесс. Власти не могли простить ему вольнодумства. Он принимает предложение царя Архелая, хотя сам же признал в «Финикиянках», сколь горькой для любого настоящего гражданина является потеря отчизны. Когда царица Иокаста спрашивает своего изгнанного из отечества сына: «Скажи, дитя, отчизну потерять большое зло для человека?», ее несчастный Полиник говорит откровенно: «Огромное зло: словами не обнять».

В период эллинизма, да и римского владычества трагедии Еврипида считались вершиной драматургического мастерства. Ему старались подражать все. Его высоко ценили Гёте, Шиллер, Байрон, Шелли, Верхарн. Белинский называл Еврипида «самым романтическим поэтом Греции» и даже «страстным, глубокомысленным философом». Мы же назовем его еще и одним из первых учителей культуры слова. Со сцены театра Диониса в речах своих героев этот поэт и драматург восклицал:

Зачем, о смертные, мы всем
другим наукам
Стараемся учиться так усердно,
А речь, единую царицу мира,
Мы забываем? Вот кому служить
Должны мы все, за плату дорогую
Учителей сводя, чтоб, тайну слова
Познавши, убеждая – побеждать!

В сравнении с Софоклом, которому скорее присущ героический пафос, Еврипид был учителем горьких истин. Трагедии его чаще других творений подвергались (при жизни поэта) остракизму и осуждению афинской публики (это несмотря на всеобщее восхищение, о котором выше говорилось). Что же делать… Народ любит, когда его обожествляют и превозносят, и ненавидит тех, кто указует на присущие толпе или правителям пороки и невежество. Если Софокл, который был старше Еврипида на 15 лет, не забывал о женщинах (и даже имел внебрачного сына), любил принять участие в веселых пирушках, то Еврипид не желал иметь ничего общего с чернью, говоря: «Обычный выход черни – в сердце нож». О чем можно говорить с этой толпой, что сама же привела на трон скотину, при этом изгнав таких умниц, как Анаксагор и Фукидид, приговорив к смерти иных героев?! Софокла толпа обожала и прощала ему слабости. Пьет, ну и что? Кто же не пьет?! Зато он истинный «Гомер греческой драматургии». Согласно преданию, софокловская «Антигона» произвела на народ такое впечатление, что в 441 году до н.э. афиняне доверят Софоклу пост стратега (один из 10 ежегодно избираемых руководителей афинской политики). Повторяю, им нравится, когда им льстят. Потому трагедии Еврипида, как отмечают, чаще чем чьи-либо еще, народ подвергал поношению и брани, хотя он чаще всех говорил правду, тогда как Софокла все громко восхваляли, ибо уста его были «покрыты медом» (Аристофан).

Правда, его друг Перикл как-то откровенно сказал тому же Софоклу, что поэт он хороший, а вот стратег никудышный. Действительно, военные подвиги Софокла были скромны, но зато трагедии принесли громкую славу. В них благородные герои сталкиваются с несчастьями и трагедиями. Впрочем, все это выглядит как-то выспренно. Будучи не только поэтом, но политиком и военачальником, Софокл прекрасно знал, с помощью каких рычагов можно управлять народом и общественным мнением. В «Царе Эдипе» говорит:

О деньги! Власть! О мощное орудье,
Сильней всех прочих в жизненной
борьбе!
О сколько же заманчивости в вас,
Что ради этой власти, нашим градом
Мне данной не по просьбе,
добровольно,
Креонт, в минувшем преданный
мне друг,
Подполз тайком, меня желая
свергнуть,
И подослал лукавого пророка,
Обманщика и плута, что в одной лишь
Корысти зряч, в гаданьях же —
слепец!

Впрочем, Софокл не раз проявлял себя как мужественный человек и гражданин. Он не покинул Афины в тяжелые годы, хотя другие полисы предлагали предоставить ему убежище. В старости он чрезмерно пристрастился к вину, но и это обстоятельство не лишило его общества прелестных дам. Гетера Феорида охотно посещала его, слушая назидательные речи, почему она его, пожилого человека, должна предпочесть молодым. Хотя тот факт, что он пытался сделать своей наследницей потаскуху, вызывал сочувствие у афинян. Бывший ее любовник сравнил ее с совой, присевшей на могильный камень.

Сцена из комедии

Как и всякое общество, греко-римский мир был полон противоречий. Вначале он – воплощение юности и дерзания, в поздний же период – полон дряхлости, усталости, разочарования. Невиданная тяга к знанию среди избранных: «Ты в положении всяком ученых читай, поучайся» (Гораций). Любители изящного стиля всюду бредят литературой. Популярны не только трагедии и поэзия высокого штиля, но и эпиграммы, комедии и басни. Испанский драматург Лопе де Вега позже писал:

Комедия, достойная названья,
Имеет целью, как и все искусства,
Поступкам человека подражать,
Правдиво рисовать в ней
нравы века…
С аттическим изяществом Афины
В комедиях пороки бичевали
И за стихи, а также за игру
Высокими наградами платили.
Для Туллия комедия афинян
Была «зерцалом нравов и живым
Отображением правды» – похвала,
Которая навек дает ей право
Делить с историей венец и славу.

Популярнейшим автором слыл Аристофан (ок. 445 – ок. 386 гг. до н.э.), гений комедии. Иные считали его злым гением афинской демократии. Греки обожали комедию более всего на свете, разумеется, кроме еды, денег и женщин. Комедия облегчает жизнь, ибо на сцене всё как в жизни (драки, хулиганы, пиры, ухаживания, плутовство). Комедию писать одновременно легко и трудно. Легко потому, что сюжеты во множестве встречаются в жизни, а трудно как раз по этой же причине. Народ все знает заранее, а посему его надо удивить и рассмешить. Греки говорили: «Самое трудное дело на свете – писание комедий». Аристофан вырос на Эгине, острове, названном Винным, на острове, где Зевс совокуплялся с очередной своей возлюбленной – Эгиной. Вдобавок ко всему, он жил в ту эпоху, когда Афины все больше превращались в скопище людей и людишек, не годных к героическим и великим свершениям. В городе полным-полно проходимцев, прорицателей, шутов и политических демагогов. Комедии Аристофана, конечно же, являются вызовом и ответом трагедии. В народе комедию в просторечии называли «тригодией» (т.е. «винными песнопениями»), однако не следует считать, что его комедии обращены только к «ослам на возлияниях», каковыми все авторы в душе считают зрителей. Большое место в комедиях занимали и политические моменты, что совершенно естественно, учитывая огромный интерес афинян к политике. К постановкам все относились очень серьезно, судьи решали, чья постановка успешнее, а чья не очень, и победителям раздавались награды. Однажды Аристофан вздумал высмеять и представителя нового поколения греческих демократов, Клеона. В комедии среди персонажей был раб, Пафлагонец, в котором легко угадывался Клеон. Тот говорил бурно, выплескивая ненависть (как и наши русофобы, говоря о России). В Греции, правда, никто не хотел выступать в роли демагога. Аристофану пришлось самому, загримировавшись, выступить в опасной роли, вступить в схватку с этим «огнедышащим зычным Тифоном». Тот потащил его в суд. Клеон, любимец толпы, был удачлив и часто провоцировал толпу, за что и был любим. Хотя он, как и все пафлагонцы, считался человеком грубым, неумным, крикуном и даже вороватым.

Греческий поэт Аристофан

Но простонародью ближе и понятнее шуты. Им нравились острые и соленые, как морской бриз, басни охальника Эзопа (1-я треть VI в. до н.э.). Множество невероятных легенд о его приключениях и даже самом образе поэта имело хождение среди людей. Имя его гремело повсюду. И там, где в каком-то контексте упоминалась басня, грек обычно подразумевал басню Эзопа (впервые это имя привел Геродот). Для нас сегодня уже не важно, был ли он фракийцем или фригийцем, выглядел ли прекрасным, как Аполлон, или уродливым, как Пифон. Ясно одно: он был чрезвычайно талантлив и к тому же остёр на язык. Его басни воедино собрал Деметрий Фалерский. Время донесло до нас его предполагаемый образ на аттических вазах (скуласт, бородат, длиннонос, большеголов, толстобрюх и тонконог). Отнюдь не красавец. Так чем же он очаровал греков? Мастерством сарказма, насмешками над сильными мира сего.

Сцена из греческой комедии

Какое оружие можно противопоставить власти? Убийственный и разящий смех. Невольно вспоминается сражавшийся под Троей ахейский воин Терсит (Ферсит). Эзоп в чем-то похож был на него – горбат, плешив, хромоног и косоглаз («Муж безобразнейший»). Гораздо более своего физического уродства он ощутил социальное уродство всего общества. Рабство никого еще не сделало приятным и сердечным человеком (поэт прислуживал Ксанфу, а затем Идмону-глухому, тот и освободил его). Всю свою желчь, тоску и печаль обрушил сей раб на общество. Эзоп известен своим злоречием, дерзостью и насмешками над царями. Первая басня греков (притча Гесиода о соловье и ястребе) была направлена против жестоких и несправедливых правителей. Не стали исключением и басни Эзопа. Он, словно Малах Га-Мавет (в ветхозаветной мифологии ангел смерти), держал в своих руках разящий меч смеха, с конца которого свисала капля желчи. Если в случае с мифологическим существом человек, проглотив эту желчь, тотчас испускал дух, то Эзоп все же скорее наставлял, возбуждал и дразнил толпу, являясь ее активным воспитателем и учителем.

 Д. Веласкес. Портрет Эзопа. 1640 г.

Основным питомником басни в Греции и Риме стала школа. Уже тогда складывается определенный набор учебных пособий для начального учителя, грамматика и ритора. В школе басня оказалась к месту. Это не была высокая литература, которую порой и взрослый-то с трудом разберет. Наилучшим пособием оказывается басня. Школьные тексты эзоповских басен отличались от тех, которыми услаждали слух судебные ораторы или политики. Ее предпочитали даже веселые интеллектуалы со своими развратницами. Одну из таких историй приведем. У некой женщины была очень глупая дочь, и мать все время молила богов наставить ее дочку на ум, а дочь все это слышала. И вот однажды они поехали в деревню. Мать осталась в хижине, а дочь вышла за ворота и увидела, как мужчина насиловал ослицу. Спросила она: «Что ты делаешь?» Он ей в ответ: «На ум ее наставляю». Вспомнила тут глупая, о чем мать молилась, и говорит: «Наставь и меня на ум». Тот отказался: «От женщин, говорит, никогда не увидишь благодарности». А она ему: «Не говори так, добрый человек; мать моя так уж отблагодарит тебя и заплатит, сколько попросишь: она ведь только и мечтает, чтобы меня наставили на ум». Ну тот и лишил ее невинности; а она, обрадовавшись, бежит к матери и кричит: «Ну, вот и наставили меня на ум!» – «Как же это случилось?» – спросила мать. Та подробно в деталях ей все объяснила: «Один мужчина наставил в меня одну штуку, большую, толстую и красную, и двигал ею туда-сюда». Услышала мать такое объяснение и говорит: «Эх, дочка, знать, ты и того ума лишилась, какой был у тебя!» «Вот и я, друг мой, как пришел в Дельфы, так и лишился даже того ума, какой был», – заключает свою басню Эзоп… После этого дельфийцы приговорили его к смерти, сбросив со скалы. Причиной (если все это имело место на самом деле) была не фривольная басня, а дерзкое оскорбление граждан Дельф. Те якобы сбросили его в ответ на обвинение их в том, что они «рабы всех эллинов, вместе взятых» и «похожи на бревно». Однако уж такова легенда.

Различные виды античных искусств

Связь различных видов искусств видим и в Древнем Риме. Так, эклоги Вергилия и поэмы Овидия исполнялись в театрах наряду с танцами. Правда, характер музыки в драме изменился: хор исчез, а сами представления приобрели не столько морально-воспитательный, а празднично-развлекательный характер. Император Домициан утвердил капиталийские состязания. На них стекались певцы и инструменталисты со всего мира (музыкальные фестивали). Учителям пения воздвигались памятники. Звезды и тогда пользовались всеми преимуществами таланта (кифареды Анаксенор, Менекрат, Терпний, Диодор, певец Тигеллий и т.п.). Хорошо известно, что и римский император Нерон любил выступать как певец и кифаред. Аммиан Марцелин так написал о музыкальных увлечениях римлян IV века: «Там только слышишь, что музыку да бряцание струн по всем углам. Вместо мыслителей здесь встречаешь только певцов, а добродетель уступила свое место виртуозам». Впрочем, это было уже время упадка, когда на фоне нищеты, страдания большинства выделялась эгоистическая кучка виртуозов.

В творениях поэтов и драматургов тех лет находим подтверждения и того, что греческая интеллигенция не пользовалась у власти тем вниманием, на которое она, казалось, вправе была рассчитывать. Греческий поэт Феокрит (I в. до н.э.) рисует в «Идиллиях» картину далеко не идиллического состояния, а по сути дела откровенно нищенского экономического положения греческих интеллектуалов:

Только лишь бедность одна, Диофант,
порождает искусства,
Бедность – учитель работы, и людям,
трудом отягченным,
Даже спокойно заснуть не дают
огорчения злые.

Нынешние времена, когда звезды так называемой массовой культуры и звезды классического искусства и спорта богатством и роскошью их дворцов превзошли Крезов, Дариев и Мидасов, показались бы древним грекам совершенно нелепыми и абсурдными. Разумеется, всякий серьезный труд достоин своего вознаграждения, но человечество, похоже, потеряло чувство меры. Цицерон писал: надо бы стремиться к тому, чтобы красота тела не только привлекала взоры, услаждала совершенством, но и обязательно улучшала человека. Надо добиваться, чтобы все эти украшения и красоты (decorum) в обязательном порядке сочетались с нравственно достойным обликом (honestum) и вызывали одобрение народа их здоровьем и умеренностью… В массовом шоу-бизнесе (с этими толпами осатанелых идиотов) мы сегодня все чаще видим внешний блеск (decorum) и все меньше достоинств (ho-nestum). Хотя чем образованнее и здоровее демос, тем больше внимания он должен был бы уделять книгам и спорту, дабы в здравии «до последнего дня днями своими владеть», а не вперять замутненный алкоголем и наркотиками взор в бесполых певичек и певцов-трансвеститов. Древняя мудрость гласит: «Излишество в удовольствиях – это распущенность, и она заслуживает осуждения». Государство должно ей следовать.

Награда победителю на состязаниях

Театр Диониса. Сцены дионисийских торжеств

Г. И. Лапченко. Сусанна, застигнутая старцами

О женщинах и божествах надо говорить обстоятельно или же не говорить вовсе… Впрочем, о божествах можно бы и умолчать (хотя Лосев и посвятил их описанию сотни страниц)… Но вот о женщинах умолчать просто невозможно. Пусть даже те и созданы нам в наказание (Пандору создал Гефест по повелению Зевса в наказание за использование людьми огня). Это обстоятельство признают не только Гесиод или Гораций, но и Сафо. Сервий пишет, что по причине передачи Прометеем огня людям («секретного оружия» божественного Олимпа), «разгневанные боги послали на землю два бедствия – женщин и болезни». Но если все это действительно так, если все зло в мире – от женщин, то за что же нам, мужчинам, такое проклятье?! Думаю, что женщины нужны нам, чтобы вдохнуть в нас чувство любви к подобным себе. Заметим, вначале Прометей, создавший человека, сделал его неодушевленным и лишенным чувств, то есть он создал тело. Душу же в мужчину вдохнула женщина – Афина. Поэтому Овидий в «Науке любви» сказал: «Нужен уход красоте, без него красота погибает». Но и мужчинам нужна ваша красота, ибо они без нее погибают.

Ж.-Л. Давид. Елена и Парис

Впрочем, мы гибнем в том и в другом случае. Порой слепая безрассудная любовь приводит нас к гибели. Согласно одному древнему историку, Прометей был наказан жестоко Зевсом вовсе не за то, что украл огонь или передал его людям. Истинной причиной его гнева была любовь Прометея к Афине. Версия эта гораздо ближе к жизненной реальности, как и другой миф (миф, что Гера согрешила с титаном Евримедонтом еще до ее замужества). В итоге разгневанный Зевс за грехи жены низверг титана в Тартар, а бедного Прометея распял в горах Кавказа. При этом сам Зевс, даже будучи уже женатым, грешил направо и налево, не считая это зазорным. Видимо, тогда-то и родилась известная поговорка: «То, что позволено Зевсу, не позволено быку». 

Взгляд из гинекея

Немалое значение греки придавали обучению и воспитанию девушек. Правда, та ранняя эпоха, время матриархата, когда женщина считалась высшим существом и была «богиня и властительница как в семье, так и в обществе», давно миновала. Как писал Фромм: «Когда мы думаем об индийской, египетской или греческой или об иудео-христианской и мусульманской религии, мы оказываемся в сердце патриархального мира с его мужскими божествами, над которыми властвует один верховный бог». И таким богом в Древней Греции бесспорно считали мужчину.

Греки первыми из народов стали соблюдать принцип единобрачия, но женщин предпочитали держать на другой половине (в гинекее, куда не допускался никто из посторонних). Эта система воспитания (при всех недостатках) имела и очевидные преимущества. Никакая другая система не могла лучше бы поддерживать в дамах «ту скромность и нежность, которые греки особенно ценили в женщине».

Ф. Приматиччо. Одиссей и Пенелопа. 1563 г.

Обычно девушки учились под руководством матери, занимаясь дома хозяйством и обрабатывая шерсть и ткани. Не следует думать, что пенелопы были обречены на выполнение примитивных операций. Их учили чтению, письму и музыке. И все же назначение женщины определялось правилом: «Хорошо содержать свой дом и быть послушной мужу». Их круг занятий и творчества был довольно ограничен. Если они были из аристократической семьи, им поручали вышивку покрывала для Афины, их могли допустить к участию в процессии на празднике игр. Но всерьез об умственном развитии женщины не заботились. «Как можно меньше видеть, как можно меньше слышать и задавать как можно меньше вопросов» – так Ксенофонт представлял себе идеальное воспитание женщин. Вот и Аякс у Софокла говорит: «Женщина, молчание украшает женщин». Хотя тысячелетнее молчание женщин, на наш взгляд, не очень-то способствовало улучшению и красоте человеческого рода.

Г. Семирадский. Фрина на празднике Посейдона в Элевсине

Девушки и юноши хотят выйти замуж, жениться и создать крепкую и надежную семью. Только замужняя женщина или женатый мужчина могли рассчитывать на внимание и признание в греческом обществе. Безбрачие или холостяцкая жизнь строго наказывались. Платон видел в создании крепкой семьи важную социально-политическую задачу для полиса: «Всем надлежит жениться начиная с тридцати лет до тридцати пяти и сознавая при этом, что человеческий род по природе своей причастен (к) бессмертию, всяческое стремление к которому врождено каждому человеку. Именно это заставляет стремиться к славе и к тому, чтобы могила твоя не была безымянной. Ведь род человеческий тесно слит с совокупным временем; он следует за ним и будет следовать на всем его протяжении. Таким-то образом род человеческий бессмертен, ибо, оставляя по себе детей и внуков, род человеческий благодаря таким порождениям остается вечно тождественным и причастным бессмертию. В высшей степени неблагочестиво добровольно лишать себя этого; а между тем, кто не заботится о том, чтобы иметь жену и детей, тот лишает себя этого умышленно. Повинующийся закону не подвергнется наказанию. Ослушник же, не женившийся до тридцати пяти лет, должен ежегодно в наказание выплачивать такую-то сумму, чтобы ему не казалось, будто холостая жизнь приносит ему облегчение и выгоду. Ему не будет доли в тех почестях, которые всякий раз люди помоложе оказывают в государстве старшим» («Законы»). Такие строгие рамки для брачных обязательств имели под собой и веские основания.

Свадебный кортеж

Любителей-холостяков в Спарте лишали личной и гражданской чести (атимия). Тех же холостяков, что упорствуют в желании жить только для себя, не обременяя свою персону семейными обязанностями, власти заставляли зимой (в холод и нагими) обходить рынок-агору, распевая скандальную песнь, объясняющую миру, почему он – такой негодник и похабник – не желает жениться, как это делают все приличные люди. Те, кто продолжал упорствовать, должны были платить государству оброк за их порок. Таких женоненавстников (или же напротив, любителей иметь интимную связь со многими) принуждали к выплате крупного штрафа – за безбрачие. Эти суровые меры можно бы объяснить небольшим числом полноправных мужчин в Спарте. Ведь когда те отказывались вступать в брак (а значит, заводить семью и детей), это не только был вызов обществу, но и прямая угроза национальной безопасности страны. Если все будут заниматься любовью на стороне, то откуда возьмутся те, кто будет защищать родину?! Кстати говоря, в Спарте имелись специальные премии за деторождение.

Девушек в Афинах выдавали замуж рано, в 12—15 лет. Но перед тем обе стороны подписывали своего рода брачный договор (контракт), заверенный 6 свидетелями. Обычай требовал, чтобы у жены было приданое (серьги, колечки, посуда), которое могло быть дополнено иными ценными предметами по желанию мужа. Свадьбу, носившую характер семейного торжества, справляли весьма скромно. При этом дом невесты убирали цветами. Новобрачная совершала омовение в воде из местного священного источника. Ее одевали и украшали. Собирались гости. Все приносили жертвы богам, покровителям семьи и брака (Зевсу, Гере, Гестии, Артемиде, Мойрам). Во время церемонии отец освобождал ее от своей власти и передавал ее зятю. От жениха требовалось воздерживаться на пиру от чрезмерного употребления спиртного. Когда придет время заводить детей, должно остерегаться и не совершать по доброй воле ничего вредного, дерзкого и несправедливого, писал Платон, ибо все это «неизгладимо запечатлевается в душе и теле ребенка, и дети рождаются плохими во всех отношениях» («Законы»). Во время застолья гости одаривали новобрачных подарками. После пира молодую пару торжественно провожали в спальные покои, сопровождая церемонию свадебным гимном, веселыми шутками, порой самого нескромного содержания. Пиршество продолжалось и на второй день. Девушка (к тому времени уже женщина) появлялась перед гостями без свадебного покрывала (калиптры) и, как весело шутили, уже без своей целомудренной плевы.

Дамы из разных мест имели свои особенности. Фиванки отличались высоким ростом, привлекательной походкой, манерой держаться. Их одежда, прически и обувь выделяли их среди прочих. Женщины Беотии и островов Эгейского моря славились своей утонченностью, образованностью, а также склонностью к поэзии.

Виды модных причесок античных красавиц

О том, как понимали мужчины Греции роль женщины, свидетельствует такой важнейший источник, как «Домострой» Ксенофонта. В основном в нем идет речь о домашнем хозяйстве и земледелии. В сюжетах то и дело мелькает имя Сократа, хотя он ни тем, ни другим не занимался. Скорее можно предположить, что перед нами взгляды самого Ксенофонта на домашнюю жизнь и на роль женщины. Один из участников беседы, Исхомах, честно признается Сократу, что он не бывает дома, так как «с домашними делами жена и одна вполне может справиться». Жена пришла в его дом, когда ей не было и пятнадцати лет. Жила в доме родителей под строгим присмотром, чтобы «возможно меньше видеть, меньше слышать, меньше говорить». Единственное, что она умела делать по дому, соткать плащ из шерсти, но мужу этого было недостаточно. В еде ее приучили к умеренности. Это казалось «самой важной наукой как для мужчины, так и для женщины». Хотя «женщина» и «умеренность» – понятия несопоставимые.

Золотые серьги

Затем муж приступил к обучению жены, когда та привыкла к нему и стала по сути ручной. Сократ очень интересовался этой проблемой, говоря, что ему об этом куда приятнее слушать, чем если бы он стал рассказывать о самом великолепном гимнастическом или конском состязании. Исхомах повествует, как он учил жену уму-разуму… Судя по всему, родители двух сторон ставили перед новобрачными примерно одни и те же задачи: если бог пошлет детей, воспитать оных как можно лучше; а также не только сохранить имеющееся у них наличное имущество, но и стараться «прибавлять как можно больше нового имущества хорошими, честными средствами». Боги прежде всего с той целью соединяют мужчин и женщин, чтобы продолжить род людской, «чтобы не прекратился род живых существ». С помощью детей родители приобретают себе и «кормильцев на старость». Чтобы все это стало возможным, людям нужен кров, ведь жизнь людей идет не так, как у животных. Мужчина и женщина нуждаются друг в друге, так как каждый из них обладает присущими именно им в большей мере талантами и способностями. Но вот что весьма показательно. Завершая речь, Исхомах прямо и недвусмысленно очерчивает границы будущей женской доли: жене нечего бояться, что с годами у нее в доме будет меньше почета. Вовсе нет. Почет ей обеспечен, если она будет вести себя «разумно» и согласится с функцией стража и ключницы. Мужчина говорит, что его жена, старея, останется «лучшим товарищем и лучшим стражем дома для детей». Он убеждает ее, что ценность человека увеличивается «не от красоты, а от его внутренних достоинств». Таким образом, муж отводит ей роль товарища и друга.

Прядильщица за станком

Женщина за вышиванием

Хотя воспитание девушек греки осуществляли единообразно, оно имело весьма существенные различия в Афинах, Спарте, на островах Эгейского моря. Скажем, если в Афинах школы для девочек фактически отсутствовали, то на острове Теос были школы, которые посещались детьми обоего пола. Программа их обучения, помимо чтения и письма, включала уроки пения и танцев. Поощрялось и изучение литературы, хотя свободнорожденных женщин к интеллектуальным беседам в кругу мужчин допускали крайне редко. Идеи Платона, справедливо полагавшего, что женщина обладает ничуть не меньшими способностями, нежели мужчина, и поэтому должны получать приличное образование, не находили заметного отклика в афинском обществе. Иначе поставлено обучение и воспитание женщин в Спарте.

Женщины в Спарте пользовались большой свободой и даже, можно сказать, почти господствовали в обществе. Одним это даже нравилось. Сторонники таких порядков восторгались мудростью спартанского законодателя Ликурга. Но Афины не разделяли восхищения законами Ликурга. Критически настроен был в отношении их и Аристотель, выражая негодование по поводу всевластия женщин, порчи нравов. Философ считал, что царская власть в Лакедемоне, в сущности, является не чем иным, как «наследственной и пожизненной стратегией». В «Политике» он говорит: «Это и случилось в Лакедемоне: законодатель, желая, чтобы все государство в его целом стало закаленным, вполне достиг своей цели по отношению к мужскому населению, но пренебрег сделать это по отношению к женскому населению: женщины в Лакедемоне в полном смысле слова ведут своевольный образ жизни и предаются роскоши». Главный упрек философа состоял в том, что в Спарте многое находилось в ведении женщины. И действительно, в чем разница: прямо ли правят женщины, или должностные лица управляются женщинами? Результат один и тот же. Такое положение женщин «не только вносит нечто неподобающее в самый государственный строй, как сказано раньше, но до некоторой степени содействует и развитию корыстолюбия». Аристотель – противник экономической независимости женщин, с тревогой говорил, что дамы владеют двумя пятыми земли в Спарте.

Женщина, занимающаяся акробатикой

Спартанки – единственные женщины Греции, которым давали схожее с мужским воспитание. Они всегда были в отличной форме, занимались гимнастикой, следили за осанкой, старались быть здоровыми, развивали в себе выносливость. Общество из них готовило матерей будущих воинов, а это требовало особого внимания «к физике». Тут штрафовали безбрачных. Каждая женщина имела право получить своего мужчину. Она могла потребовать себе и другого мужчину, если ее законный муж не выполнял своих обязанностей на ложе. Подобная свобода и независимость поднимали ее роль в браке. Когда одну спартанку спросили, сближалась ли она с мужчиной, та заявила гордо: «Нет, но муж мой сближался со мной». В иных случаях, как в Овидиевых «Метаморфозах», муж, пытаясь проверить верность своей жены, домогался ее как тайный любовник и даже «плату за ночь» предлагал. Бедная женщина в какое-то мгновение было заколебалась. Но узнав, что соблазнитель – муж, сначала бежала от стыда в горы, но потом одумалась и вернулась. С тех пор они жили в мире и согласии. Характер их быд тверд.

Если вспомнить доблестное поведение спартанских женщин в битвах (скажем, в сражении с армией Пирра), становится ясно, что спартанки были крепким орешком: наравне с мальчиками они упражнялись в беге, метали диск и даже участвовали в борцовских состязаниях. Полно историй, где говорится о высоком гражданском духе и мужестве спартанских женщин. Одна из них, не колеблясь, сама убила сына, покинувшего свой пост и опозорившего родину, сказав: «Не мое это порождение». Другая, отправив в бой пятерых сыновей, молча стояла на окраине города, ожидая исхода битвы. Когда же один из вестников сообщил, что все ее сыновья погибли в битве, она сказала с укоризной: «Не о том я тебя спрашивала, а о нашей родине». Узнав, что войско Спарты одержало победу, мужественная женщина сказала, еле сдерживая слезы: «Раз так, я с радостью приму весть о смерти сыновей». К матери, хоронившей сына, погибшего за родину, подошла старушка и начала причитать, выражая соболезнование: «О женщина! Какое несчастье!» «Нет, – возразила мать героя. – Клянусь богами! Это счастье. Ведь я родила его, чтобы он умер за Спарту». Таковы античные матери!

Оплакивание умершего

Не менее мужественно вели себя и другие женщины Греции. Когда спартанский царь Клеомен, перебив множество аргивян, пошел на город, отважные женщины, которые по возрасту были в расцвете сил, вышли сразиться с врагами за отчизну. Под началом поэтессы Телесиллы они взялись за оружие и заняли все посты на стенах, окружив город как бы своими телами. Враг был изумлен и глубоко потрясен таким мужеством. Так они отразили Клеомена, уложив в битве немалое число его воинов. Второго царя, Демарата, который, по словам Сократа, ворвался в город и засел в нем, они также выбили оттуда. Когда их город был таким образом спасен, женщины похоронили павших в кровавой битве. В честь их славного подвига в граде воздвигли святилище. После тех событий в память о победе жители совершали так называемые «обидные празднества»: женщины надевали тогда мужские хитоны и хламиды, а мужчины – женские пеплосы и покрывала. Недостачу мужчин женщины покрыли за счет того, что приняли в число граждан лучших мужчин из числа неполноправных лиц.

Говоря о спартанских женщинах, Плутарх, пытаясь защитить их от нападок лаконофобов (ненавистников законов Спарты), особо подчеркивает их целомудрие. Молодые супруги порой вынуждены были встречаться урывками, в неосвещенном помещении («Бывало, что уже и дети рождались у некоторых, прежде чем им удавалось увидеть своих супруг при свете дня»). И все же о тех свободах, которыми пользовались в обществе спартанки, не могли даже мечтать другие греческие женщины (в том числе афинянки, хотя в Афинах царила демократия). Поэтому Плутарх многозначительно и с уважением пишет о женщинах Спарты: «Кроме того, женщине внушался благородный образ мыслей, и сознание, что и она может приобщиться к доблести и почету. Вот почему они могли говорить и думать так, как то рассказывают о жене Леонида, Горго. Некая женщина, вероятно, иностранка, сказала ей: «Одни вы, спартанки, делаете, что хотите, со своими мужьями». «Но ведь одни мы и рожаем мужей», – метко ответила царица. Это безусловно говорит в их пользу.

Женщина и воин

Отважные спартанки – отнюдь не исключение. Напомню о существовании царства амазонок. На страницах «Илиады» трижды упоминаются «амазонок мужественные орды». Предание гласит, что они трижды подступали к Афинам. Греки их побеждали, но те вновь нападали, пока не были окончательно разбиты в битвах Троянской войны. Однажды с ними столкнулся Геракл, когда отправился добывать пояс Ипполиты, дочери бога войны Ареса и царицы племени амазонок. Правда, Ипполита сама вручила ему желанный пояс, и даже отправилась вместе с ним далее. Но битвы избежать все же не удалось.

Амазонки

Сражение под стенами Афин было столь жарким и кровавым, что память о нем надолго запечатлелась в умах и сердцах греков. По крайней мере Плутарх, который посетил Афины, сам видел памятники, посвященные той войне: «Могилы убитых находятся вблизи улицы, которая ведет к нынешним Пирейским воротам». Их погребения встречаются и в других городах и областях Греции (в Фессалии, Херонее, Мегарах). Греки каждый год праздновали победу над амазонками: «Здесь издревле приносилась жертва амазонкам перед праздником в честь Тесея». Сей праздник отмечали более пышно, чем победу греков над персами. Амазонки были отважными воительницами. Они сражались на лошадях, без промаха поражая врага стрелами, а в случае если тот избегал их поражающих стрел, обрушивали на него удары грозного двойного топора. Их отвага была столь велика, что даже у римлян считалось высокой похвалой, если о воине говорили, что он «сражался, как амазонка». По словам Диона Кассия, когда император Коммод выходил сражаться на арену Колизея в роли гладиатора, он требовал от зрителей приветственного возгласа: «Ты – властелин мира! В славе своей подобен ты амазонкам!» Образ жизни этих удивительных дам коренным образом отличался от жизни женщин других племен и народов. Так, в племени черноморских амазонок якобы не было места мужчинам, их ливийские коллеги вообще держали бедняг-мужчин в рабстве.

Мужчины служили у них чем-то средним между говорящим орудием и вьючным животным (мужики вели в доме хозяйство, прибирали, готовили, присматривали за детьми, выполняли все пожелания своих дам-командиров). Хотя амазонки и рассматривали мужчин в большей части случаев как врагов, совсем обойтись без них они не могли. Весной, когда и у них взыграла кровь, они отправлялись на охоту за мужиками, так же как они охотились и на зверей. Они ловили самых пригожих и крепких самцов, а затем уже заставляли их выполнять все, что подсказывала им их фантазия. Когда у амазонок появлялись дети, девочки становились полноправными членами рода (их вспаивали молоком кобылиц и учили обращаться с оружием), а мальчишек отсылали к отцам как второсортный материал, бывало, что даже и убивали. Девушкам же отнимали грудь (правую или левую), чтобы в бою легче было стрелять из лука и прикрывать себя щитом. Такой образ женщин интриговал, а зачастую и пугал тех, кто слушал эти надуманные рассказы. Гомер представляет их в виде отвратительных фурий.

Поликлет. Раненая амазонка

Истоки происхождения мифа об амазонках сейчас проследить довольно трудно. Возможно, в основе явления лежат процессы изгнания и переселения части племен, в результате чего после целого ряда катаклизмов и военных схваток в живых могли остаться одни женщины. Они-то и создали свое «женское государство», поклоняясь богине луны и охотнице Астарте (или Артемиде). Государство их располагалось якобы на землях скифов и им управляла царица-воительница. Вооружены они были копьями, луками, стрелами и круглыми щитами. В каких только ужасах бедных амазонок не обвиняли (якобы те приносят в жертву младенцев мужского пола, пьют кровь из черепов и т.д.). Греки боялись воинственных дам, что лишь весной подпускали к себе мужчин (да и то на короткое время, чтобы зачать и продолжить их род). Следует заметить, что сражающиеся женщины вовсе не прерогатива скифских племен. Мы знаем о германских и галльских женщинах, отважно сражавшихся против римлян. Слухи о воинственных «дамах» циркулировали в Азии в эпоху Кира и Александра Македонского. Отряды амазонок встречаются в самых разных местах земли (Лахор, Богемия, Эфиопия, Конго, Дагомея, в битве за Трою, якобы даже в Америке, где они, возможно, и дали название Амазонке и Амазонии). В Центральном музее Афин можно увидеть фризы храма Асклепия (битва амазонок и греков). Похожие сцены встречаются в Британском музее скульптуры, в Берлине и т.д. Подвиги этих женщин настолько внушительны, что могут быть сравнимы с походами Александра и его «покорением мира». Некоторые утверждают, что они дошли до Чехии, вступили в Галлию, достигли Средиземного моря, проникли в Северную Африку, даже в Индию, а затем напали на Грецию и чуть не захватили Афины. Они же основали немало колоний в Европе и Малой Азии (Эфес, Смирна и др.) Обычно эти события относят к периоду между 2500 и 1500 годами до н.э., или даже в еще более раннее время. То, что этому нет никаких документальных подтверждений и авторитетных свидетельств, указывает, что греки какие-то случаи, факты, слухи, явления возводили в систему. В качестве главных персонажей амазонского воинства обычно фигурируют скифские дамы. Их рисуют безгрудыми (дословно «а-мазон», т.е. «лишенные груди»), что было необходимо для битвы. Известна и столица их – Фемискара, у Черного моря. Одни поселяли их в равнинах Скифии, другие же – у подножия Кавказских гор. Греки, вообще-то говоря, не стеснялись в оценках, описывая «диких варваров», к коим они причисляли скифов, тавров и т.д. Артемиде несли жертвоприношения в виде чаши с кровью, пленников обезглавливали, отрезали головы, прибивали к дереву, а тела сбрасывали с утесов. Эти же истории рассказывали о хеттах. Поэтому греки гордятся тем, что Гераклу удалось в бою убить 11 предводительниц амазонок, получив пояс Антиопы. В ответ амазонки вторглись в Грецию. Только ценой огромных усилий грекам удалось отстоять свободу. И хотя греки вновь одержали победу, но мужество амазонок оказалось столь впечатляющим, что Павсаний с изумлением воскликнул: «Стойкость их не была умалена поражениями». Эпизод схватки Ахиллеса и царицы амазонок Пентесилеи – любимый сюжет художников и писателей. Он центральный в поэме «Эфиопия» Арктиния Милетского, продолжившего тему «Илиады» (770 г. до н.э.). Поэма дошла до нас лишь во фрагментах. Амазонки часто встречаются и в изобразительном искусстве. Позже говорят осторожнее на сей счет. Говоря о битвах римлян с Митридатом, Аппиан пишет, что в его армии были воюющие дамы. Гиббон, рассказывая о театрализованном шествии по случаю триумфа императора Аврелиана (274 г. н.э.), упоминает о 10 женщинах племени готов, взятых в плен с оружием в руках. Римскому народу их представили в качестве «амазонок». Сам Гиббон пишет: «Почти невероятно, чтобы общество амазонок могло когда-либо существовать в Старом или Новом Свете». Но с другой стороны, Шебер, говоря об Азиатской России, настаивает, что в горах Великой Татарии обитали какие-то воинственные женщины-амазонки («амазун»). В эпохи, когда история представляла собой удивительную смесь выдумок и реалий, такого рода легенды и мифы вовсе не редкость.

П. Рубенс. Битва греков с амазонками. Ок. 1618 г.

Говорили даже, что амазонки держали в плену десять потерянных колен израилевых (Дж. Мандевиль). Немало сказок, подобных легенде об острове Вак-Вак, возле Борнео, где дамы, якобы свисая на длинных волосах, росли на деревьях, как плоды. Истории о царствах амазонок встречаются и в «Сказках 1001 ночи» (там их целая армия – 25 000 воительниц). Женщина на коне – обычное явление на Востоке… Г. Ротери и Ф. Беннет пишут в их труде: «И в самом деле, участие женщин в войне характерно для всех стран, начиная от Армении и Курдистана до Сирии и регионов Аравии, а также для местностей, прилегающих к Азовскому морю и тянущихся на восток к Татарии. О южных амазонках постоянно слышим в связи с завоеваниями преемников Магомета». Впрочем, известно, что в середине XIX века в Китае при Тянь-Ване, Небесном Короле Тайпинов, существовал отряд женской гвардии (1000 женщин-телохранительниц). Даже в конце XIX века женщины служили в охране в Бангкоке. В начале Крымской войны против русских сражалась курдская дама, известная под именем «Черная Девственница», потом она отправилась сражаться с русскими в составе войск Омар-паши на Дунае. Как видим, явление это дожило до Французской революции, Февральской революции 1917 года в России и до Второй мировой войны. Так мистический ужас у немцев вызывали «русские амазонки».

Конная и пешая амазонки

Действительно ли эти битвы с амазонками имели место в реальной истории – все же остается под вопросом… Интригующими были причины войн между ними, что скорее можно рассматривать как «войну полов». Знаменитая амазонка Пентесилея представлена в одноименной пьесе Г. Клейста. В ней она убивает Ахилла. Действие развертывается на фоне Троянской войны. Амазонки, «прекрасные, блистательные и жаждущие битвы», встают на сторону троянцев, бросаются в сражение «зверям подобно, пожираемые свирепой злобой». Они убивают греков-мужчин. По другой версии Ахилл смертельно ранил прекрасную Пентесилею, будучи уязвлен стрелой Амура. Ее образ стал украшать бесчисленные римские и греческие саркофаги, вазы, рельефы. Пентесилея – это символ той любви, что сильнее смерти. После ее гибели амазонки якобы скрылись в горах Кавказа, где в дальнейшем и смешались со скифами.

Амазонки

Известный ритор Исократ впоследствии скажет о них: «Сколь ни храбры были амазонки, но были побеждены мужчинами и лишились всего». Думаю, что для мужчин эта победа была скорее пирровой победой. Да и вообще история этого племени со временем обросла таким количеством чудес, что не знаешь, чему в них верить, а чему нет. Страбон писал, что со сказанием об амазонках произошло нечто странное. Дело в том, что во всех остальных сказаниях мифические и исторические элементы разграничены, а о амазонках всегда – раньше и теперь – были в ходу одни и те же сказания, сплошь чудесные и невероятные. Впрочем, в 1928 году во время раскопок в местечке Земо-Ахвала на побережье Черного моря (в предполагаемом месте расселения амазонок) было обнаружено захоронение некоего «князя» в полных доспехах и с оружием (двойной топор). Изучение найденного скелета показало: это – останки женщины. Возможно, тут захоронена одна из знатных амазонок-цариц… Схожее захоронение погребенной с царскими почестями дамы было обнаружено в Украине в 1971 году. В могиле (рядом со скелетом) найдены: скелет девочки, золотые сокровища, оружие, а также скелеты двух мужчин, умерших «неестественной смертью». Возможно, то были ее рабы, слуги, возможно, даже мужья, которые должны были сопровождать ее в последний путь. Такие же могилы с «воительницами» найдены и в Казахстане в 1993—1997 годах. Возможно, эти легенды имеют под собой почву и время внесет ясность в сей вопрос, когда начнут вести раскопки в Турции, в устье реки Фердомонт, там, где согласно легенде находилось когда-то царство легендарных воительниц-амазонок (осколок былого матриархата). О государстве амазонок в Азии писал Марко Поло, их якобы видели в Южной Америке испанцы и португальцы, об африканских амазонках упоминал в своей книге и Геродот.

Поединок Геракла с царицей амазонок Пентесилеей. Амфора

Конечно, греческие женщины не претендовали на славу амазонок…Такая свобода им даже была не нужна. К тому же мужчины ревностно воспринимали их женские свободы, часто бросая в их адрес упреки: мол, те «вконец разленились», решили жить «только для себя» и не хотят больше рожать детей. Во второй половине IV века до н.э. Спарта действительно значительно обезлюдела и лишилась былой мощи. Но при чем тут женщины? Каковы основания для подобных упреков и были ли они? Старая пословица, казалось бы, гласит, что дыма без огня не бывает. Ведь в Спарте с давних времен степень свободы женщин была значительно более высокой, чем где-либо в Греции. Основой этой свободы являлась их экономическая и бытовая независимость, а также то, что в силу ряда обстоятельств мужчины-воины Спарты надолго выключались из общественной жизни (войны, лагерная жизнь, походы). К этому добавьте еще и своенравный характер спартанок. С детства их воспитывали крепкими, сильными, выносливыми, приучали в случае надобности не лезть за словом в карман. Своей наготы дамы ничуть не стыдились. Пелей в эврипидовской «Андромахе» ворчит: «А впрочем, спартанке как и скромной быть, когда с девичества, покинув свой дом, делит она палестру с юношей, и пеплос ей бедра обнажает на бегу… Невыносимо это. Мудрено ль, что вы распутных растите?» Но если даже и находились противники такой свободы (вспомним хотя бы случай, что приводит Лисий), то другие отдавали должное красоте греческих женщин. Эта раскрепощенность и внутренняя свобода женщин (в том числе и спартанок) вызывали восхищение у части античной интеллигенции. В частности, поэт Овидий в X книге «Метаморфоз» рассказал историю о красавице Аталанте, что побеждала в беге всех мужчин.

Может быть, слышал и ты, как одна
в состязании бега
Женщина быстрых мужчин побеждала.
И вовсе не сказка
Эта молва. Побеждала она.
Сказать было трудно,
Чем она выше была – красотой
или ног превосходством.
Бога спросила она о супружестве.
«Муж, – он ответил, —
Не для тебя, Аталанта!
Беги от супругина ложа.
Но не удастся бежать – и живая
себя ты лишишься!»
Божья вещанья страшась,
безбрачной жить она стала
В частом лесу и толпу
домогателей страстных суровым
Гонит условием: «Мной овладеть
единственно можно,
В беге меня победив.
Состязайтесь с моими ногами.
Быстрому в беге дадут и супругу
и спальню в награду.
Плата же медленным – смерть:
таково состязанья условье.

Однако от себя не убежишь… У общества, где женщины забрали много власти, есть и минусы… Нечто похожее на матриархат установилось в Спарте во времена Агиса IV. Всеми делами в стране заправляли кружки дам. По словам Плутарха, женское окружение вершит дела страны самолично (такова Агесистрата, мать Агиса). В Спарте это считалось в порядке вещей. Лакедемоняне «всегда оставались под властью женщин и больше позволяли им заниматься государственными делами, чем сами вмешивались в дела домашние». Если же к факту господства в сфере политики и общественной жизни добавим еще и то, что «богатства Лаконии по большей части находились в руках женщин», перед нами предстает отнюдь не идеальное общество (с точки зрения мужчин). Отдавать бразды правления в руки красивых женщин крайне опасно. Те, как бешеные или необъезженные кобылицы, могут унести семейный корабль (не говоря уже о государстве) в такие бури, что потом и следов его не сыщешь. Потому в сатирическом стихотворении о женщинах поэт Семонид и говорит: только тиран и богач способен содержать красивую жену, абсолютно ничего не желающую делать в доме. Ведь та занята лишь тем, что заботится о своей красоте. Такая жена – бесполезная роскошь и ненужная мишура.

Африканские амазонки

Иной характер носит критика Аристофана. Тот сохранил не лучшие воспоминания о своей семейной жизни с актрисой. В комедии «Лисистрата» он выводит женщин в виде обуянных жаждой сексуальных удовольствий и наслаждений вакханок, что, давая товаркам клятву: «Не подниму я ног до потолка…» «Не встану львицею на четвереньки», только о том и помышляют, как бы заскочить в постель к своему мужу, горестно вопя и стеная лишь от одной невыносимой мысли, что придется лишиться мужских ласк, их жаркой любви и горячих объятий. Нередко, когда уже никакие иные уговоры не действовали, женщины поступали в точности, как советовала им Лисистрата:

И дело будет легким, если только
Стремитесь вы друг к другу,
но без войн…
Сейчас увидим. Ну-ка, Примиренье,
Возьми и подводи сперва лаконцев,
Но не тяжелой, грубою рукой,
Не так, как наши делали мужчины,
Но, как прилично женщине, нежней!
А кто руки не даст, веди за посох!
Теперь сюда афинян подводи!
Бери, за что позволят, и веди их!

Вспомним греческих красавиц, на пурпурных щечках которых «пляшет пламя любви» (Софокл). Вспомним и то, как царь Менелай при виде обнаженной груди красавицы Елены простил ей ее измену и жадно припал к ней. Вспомним, как у Аристофана Эрот и Киприда вызвали в груди героя столь пылкие чувства, что желанием воспылали все его члены. Самые строгие судьи, которые были готовы осудить за грехи прелестную Фрину, так и не смогли наказать греховодницу. Ее защитник Гиперид сорвал с нее одежды и выставил напоказ ее прелести. Грудь девы была столь совершенна, что тут даже карающий меч закона заколебался и невольно сам скользнул обратно в ножны… Перед красивой женщиной часто и судьи бессильны.

Г. Рени. Красавица Аталанта и Гиппомен. 1612 г.

Но, разумеется, была область, где женщина прежде всего чувствовала себя хозяйкой, где она властвовала. Она чувствовала нюхом запах мужчин, и он раздражал ее, как самого Зевса, чьи бесчисленные любовные похождения волновали воображение. Она же видела, что даже в мифах все боги и герои охотятся за женщинами (Зевс, Посейдон, Дионис, Пелопс, Парис). Аттические вазы заполнены такими сюжетами. Дионис преследует на пантере женщину. Эроты их похищают. Славно забавляются сатиры и менады. Приап поливает фаллос специальным маслом, готовясь к бою… Даже несравненный Гомер описывает буйство Диониса-Вакха и свиты из нимф-вакханок. На пелике из Пантикапея Дионис на грифоне нагоняет девушку. Хозяин подземного царства Плутон спешит к очередной жертве (невесте), чтобы вступить с ней в брак в мире мертвых. Да что там, о любви мечтают все женщины.

О. Бердслей. Лисистрата, прикрывающая свои чресла. 1896 г.

Дж. Тинторетто. Портрет женщины с обнаженной грудью. 1570 г.

Ваз, где Эрот преследует женщин и овладевает ими, найдено множество на юге России. Все они, заметим, из женских погребений. И роль Эрота всем понятна – он символ удовлетворения любовной страсти. Греческому обществу (в Афинах и ионийских городах), как сказано, свойственно господство мужчин. Но женщины участвовали в их праздниках, культах, жертвоприношениях, ночных увеселениях… Некоторые из праздников были преимущественно женскими. Во время праздничных процессий они несли культовые принадлежности. Ночь благоприятствует влюбленным, сладка любовными забавами. Подобные ночные приключения порой заканчивались даже изнасилованиями. Но дамы все равно ценили такую свободу и гордились участием в этих священных обрядах. Аристофан отмечает, что когда женщины собирались в святилищах Вакха, Пана, Генетюллиды или Колиады (последние две – это особые женские богини), то невозможно было пройти мимо из-за гама и шума кимвалов. Некоторые женщины были особенно привержены культам Адониса и Сабазия. В дионисийских процессиях торжествует фаллос. Фаллосы готовили к Дионисиям. «В шутках и песенках фаллоносцев можно видеть истоки комедии». Женщины были глубоко счастливы, когда им давали в руки символ любви, ставили во главе колонн.

 «Посох» Приапа

Приап, поливающий фаллос маслом

Однако не все было так уж просто и однозначно при такой вольнице. Мужчина и женщина – сообщающиеся сосуды, созданные самой Природой. Если в одном из них – слишком много свободы и прав, в другом – их мало или нет вовсе, неизбежно возникают проблемы. Не все воспринимали даже закон Ликурга, дававший шанс «сообща заводить детей людям достойным». Это было сделано не только из-за того, что надо было вытравить из сердец граждан «пустую бабью ревность». Видимо, речь шла о проведении целенаправленной и активной эвгенической политики, цель которой появление здоровых и крепких детей. Государство тем самым брало на себя роль сводницы. Ксенофонт в «Лакедемонской политии» рассматривает как само собой разумеющийся случай договора между старым мужем, его молодой женой и неким молодым человеком с хорошей репутацией, что договариваются о возложении функций деторождения на «молодого бычка». Правы те, кто сравнил тех образцовых производителей «с припускными самцами, оплодотворяющими сук и кобыл по желанию их хозяев, которые же, однако, забывают о всех правилах евгеники, когда дело касается их собственных жен, и после расплачиваются за свое неразумие, воспитывая хилых и немощных детей, рожденных от них самих» (Ю. В. Андреев). Однако, если такое имеет место, это делает брак абсолютно формальным явлением.

Эрот и Психея. Рим

Хотя Платон выступал против «бесстыдных любовных утех», в реальной жизни общество одних лишь женщин преследовало за измену и нарушение супружеской верности. В Афинах в случае измены жены муж мог расторгнуть брак. В некоторых случаях жена могла потерять не только мужа и свое доброе имя, но и жизнь. Не нужно быть философом, чтобы понять: если у твоей жены есть любовник, а ты вполне согласен с такой «демократией», то твоей власти в доме пришел конец… Известный оратор Лисий привел пример того, как обманутый муж, взяв свидетелей, подкараулил жену, когда та занималась с другим мужчиной тем, чем в принципе должна была бы заниматься с мужем, тут же убил совратителя. В данном случае осталось неизвестным, не сама ли жена явилась инициатором любовного романа. Муж всячески выгораживал жену. Отмщенный муж при этом ссылался на закон: «Сам ареопаг, который исстари вершил суд по делам об убийстве и которому и в наши дни предоставлено это право, постановил в совершенно определенных и ясных выражениях, что неповинен в убийстве тот, кто покарает смертью прелюбодея, если застигнет его вместе со своей женой… Я считаю, судьи, что покарал его не только за себя, но и за государство. Если вы согласитесь со мной, подобные люди поостерегутся вредить своему ближнему, видя, какая награда их ждет за такого рода подвиги. А если вы не согласны со мной, то отмените существующие законы и введите новые, которыми будут карать тех, кто держит жен в строгости, а соблазнителей оправдывать. По крайней мере, так будет честнее, чем теперь, когда законы ставят гражданам ловушку, глася, что поймавший прелюбодея может сделать с ним что угодно, а суд потом грозит приговором скорее потерпевшему, чем тому, кто попирая законы, позорит чужих жен». Доводы Лисия приняли не все, ибо такого рода случаи все же были исключением.

Картинка праздничного времяпровождения

На спине у божественного быка

Вероятно, как в Спарте, так и в Афинах о семейной гармонии приходилось разве что только мечтать. Во всяком случае, к женщинам относились с предубеждением. Р. Тэннэхилл обращает внимание, что греки вплоть до III века до н.э. воспринимали женщин исключительно «как существ неразумных, сексуально озабоченных и ущербных в нравственном плане». А поэт Семонид Аморгский (VII в. до н.э.), основавший колонию на одном острове, и вовсе был о дамах неважного мнения, считая их причиной всех зол:

Да, это зло из зол, что женщиной
зовут,
Дал Зевс, и если есть чуть пользы
от нее —
Хозяин от жены без меры терпит зло.
И дня не проведет спокойно,
без тревог,
Кто с женщиной судьбу свою
соединил,
И голод вытолкнет не скоро
за порог;
А голод – лютый враг, сожитель —
демон злой.
Чуть муж для праздника
повеселиться рад —
Во славу ль божию иль там почтить
кого, —
Жена, найдя предлог, подымет
брань и крик.
Ведь, у кого жена, тому не к дому
гость…

Джузеппе и Паоло Гроппелли. Талия. Летний сад

Порой дамы предстают как отъявленные убийцы. Клитемнестра убивает мужа. Медея разрезает на куски брата и убивает сыновей. Федра оклеветала невиновного и вынуждена покончить жизнь самоубийством. Электра привела к смерти ее мать. Хотя часто истинный виновник всех трагедий именно мужчина. Его отношение к женщине нельзя назвать иначе как варварским. Так, Гесиод рекомендовал «покупать женщину, а не жениться на ней», ибо в этом случае «ты можешь заставить ее идти за плугом, если это будет необходимо». Конечно, кому-то может и повезти и ему удастся «найти добрую и здравомыслящую жену», но даже и в этом случае «он увидит, что зла в его жизни больше, чем добра». Как видите, тут романтикой и поэзией чувств вовсе и не пахнет. Иные обиженные судьбой видели в женщинах некое подобие дьяволиц или ядовитых змей. Грек, как и старый еврей, желал иметь дома в лице жены рабыню, вола, лошадь, пчелу в одном лице. Помимо этого жена должна еще и порхать вокруг мужа, как бабочка, обслуживая его, будучи вдобавок полной ослихой, не замечая всех его проделок на стороне, да еще и отличной актрисой, нося маску любящей и восхищающейся своим мужем. В Греции, как и в других частях мира, женщины зачастую подобны «кариатидам» (фигура, не только украшающая здание, но и главным образом несущая на себе большую часть нагрузок дома; название эти фигуры получили от женщин Карии, единственного города Пелопоннеса, полностью поддержавшего персов в войне, за это обреченных греками вечно нести тяжелейшее бремя; по крайней мере так гласит легенда).

Медея убивает родного брата Апсирта

Маска. V в. до н.э.

Дочь, целующая своего отца

Разумеется, на отношения мужчин и женщин влияла и проблема баланса популяции. Древние народы часто преследовал страх перенаселения, против которого известно было три надежных средства – войны, колонизация и различные формы ограничения деторождения, в их числе: добровольная бездетность, ограничение рождаемости, гомосексуализм, лесбиянство и даже отказ от детей. Аристотель был убежден, скажем, что «калеку-ребенка кормить не следует». В Греции нередко мы встречаем добровольную бездетность, которую рекомендовали, например, Фалес и Демокрит. Фалес вообще остался холостым, якобы потому, что очень любил детей (процесс). Аристотель писал: «Право свободно рождать детей (без ограничения их числа) неизбежно повлечет за собой обеднение граждан, обеднение же подает повод к волнениям и преступлениям. Коринфянин Феидон, один из старейших законодателей, исходил из того взгляда, что число семейств и всего вообще количества народонаселения должно было бы оставаться постоянным, при возрастании населения, учитывая существующий порядок разделения земель, неизбежно должно увеличиваться число бедняков». Перед нами в грубой форме тут предстает «идея мальтузианства». Хотя грекам скорее следовало подумать о росте населения, учитывая их потери в войнах и междоусобицах. Все сказанное, разумеется, не исключает того, что греки любили детей, как и те своих родителей.

Женщины за беседой

Микеланджело Буонарроти. Сивилла Дельфийская. XVI в. Фреска Сикстинской капеллы в Ватикане

Предпочитая дома видеть молчаливых дам, греки давали им выпустить пар, т. е. выговориться в женской болтовне с подругами (или же в пророчествах). Для этой цели существовал институт пифий, жриц и весталок. Известной пророчицей была Кассандра. Героиня произведения Ликофрона «Александра» говорит о ее миссии:

Зачем, несчастная, к утесам я глухим,
К немой волне, к бесчувственным
лесам
Свой скорбный вопль несу и тщетные
слова?
Ведь бог Лепсийский дал мне
прорицанья дар,
Но веры нет ни у кого в слова мои…
Но в страшный день, когда наш
край родной
Ничто уж не спасет, – тогда
узнают все, —
Недаром ласточка им пела про беду…

Плутарх (побывавший жрецом Аполлона в Дельфах) писал, что пифией была простая деревенская женщина, необразованная, грубоватая, без каких-то талантов и способностей. Обычно ее почти насильно отторгали от привычной жизни, заставляя соблюдать ритуальные ограничения. Любопытен сам институт пророчеств. В нем конституировался прообраз многих современных магов, колдунов, шарлатанов, чьи прогнозы порою столь же точны, как пророчества Сивиллы. В сборнике «Оракулы Сивилл» разные темные личности вещают о будущем народа, рисуя его в мрачном и трагическом свете. Меньший интерес представляют способы и средства, к которым прибегала пифия в период экстаза, выкрикивая пророчества (испарения из скалы, наркотический дурман, гипноз или артистические дарования).

Сафо. Геркуланум. 350 г. до н.э.

Как видите, женщины Греции ни в чем не уступали мужчинам, выглядя достойно не только в бою (всем известен пример воинственных амазонок), но и в любви и в поэзии. Женскую поэзию представляли некоторые уроженки Лесбоса, Беотии, Аргоса, Сикиона. Наиболее известная поэтическая фигура тут – Сафо (VII—VI вв. до н.э.). Судя по свидетельствам, внешне она не была красавицей. Смугла, невысока, худощава. Ее озаряли яркие глаза – живые, полные мысли, чувственного огня. Географ Страбон называл ее не иначе, как «чудом», и утверждал, что напрасно было бы искать в истории женщину, которая в поэзии могла бы выдержать хотя бы приблизительное сравнение с Сафо. Антипатр Сидонский утверждал, что в ее песнях она превзошла всех женщин, как Гомер – всех мужчин. Поэтесса оказала большое влияние на Горация и Катулла, певцов нежных чувств и большой страсти. Сократ величал ее наставницей в вопросах любви. Платон называл «девятой музой». Овидий писал: «Сафо воспламеняет во мне любовь к моей подруге». И давал совет: «Заучивайте наизусть Сафо, – что может быть страстнее ее!» На острове Лесбос она возглавляла одну из музыкально-поэтических школ, где и обучала знатных девушек умению вести себя в обществе, стихосложению или танцам. Ряд ее песен был посвящен любимым ученицам. В стихотворении «К женщинам» «царица поэтов» вспоминает о совместных деяниях в юности светлой и как много «прекрасного и святого совершили». Сафо пишет об прекрасных днях в кругу подруг в «Молении к Гере»:

Чистое мое и святое дело
С девственницами Митилен
продолжить,
Песням их научить и красивым
пляскам
В дни твоих празднеств.

Знаменитая гетера-поэтесса прожила бурную жизнь. Впрочем, приписываемый ей гетеризм вызывает у иных сомнение. Не исключено, что ее спутали с красавицей-куртизанкой Сафо Эфесской (та жила гораздо позже прославленной поэтессы). Родом Сафо была из знатной семьи и в 6 лет осталась сиротой. Она получила воспитание в школе гетер, почувствовала влечение к поэзии. После народных волнений, направленных против аристократов, она с братьями вынуждена была покинуть Лесбос. Вернувшись через 15 лет, она поселилась в Митиленах. Ее стали называть Сафо Митиленской. Сафо стала писать оды, элегии, гимны, праздничные и застольные песни, эпитафии. Стиль ее стихов будет впоследствии назван в ее честь «сафическим». Солон, услышав однажды на пиру ее стихотворение, тотчас выучил его наизусть, прибавив, что «не желал бы умереть, не зная его на память». Стихи ее знали в Риме и Египте.

Три грации (античная группа, Лувр)

Лисипп. Эрот с луком

Поэтесса Сафо

Стихотворная лира ее настроена на эротический лад. Можно сказать, ею движет одна, но пламенная страсть – любовь. Думаю, Байрон неправ, сказав, что Сафо была «синим ревностным чулком». Хотя остров Лесбос, согласно легенде, и стал местом зарождения так называемой лесбийской любви, полагаю, что ее больше влекли мужчины, чем женщины. Известно, что Сафо увлеклась поэтом Алкеем. И даже родила от него дочку, которую нежно любила и посвятила ей цикл своих стихов.

Блаженствам равен тот богам,
Кто близ тебя сидит, внимая
Твоим чарующим речам,
И видит, как в истоме тая,
Из этих уст к его устам
Летит улыбка молодая.
И каждый раз, как только я
С тобой сойдусь,
От нежной встречи
Трепещет вдруг душа моя
И на устах немеют речи,
И чувство острое любви
Быстрей по жилам пробегает,
И звон в ушах… и бунт в крови…
И пот холодный проступает…
А тело, – тело все дрожит…

Сафо испытывала страсть не только к мужчинам, но и к подругам-женщинам. Сохранились откровенные стихи, посвященные некой Аттиде: «Любовь, разбившая мои члены, снова обуревает меня, сладострастная и лукавая, точно змея, которую нельзя задушить». Чувства ее находили отклик у девушек, однако не всегда. Ведь насильно мил не будешь. Она по-прежнему не мыслила жизни без любви, говоря: «Что касается меня, я буду отдаваться сладострастью, пока смогу видеть блеск лучезарного светила и восторгаться всем, что красиво!» И она отдавалась этому сладостному порыву. По преданию (впрочем, не очень заслуживающему доверия), она якобы покончила жизнь самоубийством из-за несчастной любви к красавцу Фаону, которому будто бы сама Афродита подарила особую мазь, делавшую его неотразимым. Сафо не смогла избежать его чар, но, не встретив взаимности, бросилась вниз с Левкадской скалы и разбилась насмерть. Поэт А. Н. Майков писал:

Он – юный полубог, и он —
у ног твоих!..
Ты – с лирой у колен – поешь
ему свой стих,
Он замер, слушая, – лишь жадными
очами
Следит за легкими перстами
На струнах золотых…
А я?.. Я тут же! Тут! Смотрю,
слежу за вами —
Кровь к сердцу прилила – нет сил,
Дыханья нет! Я чувствую, теряю
Сознанье, голос… Мрак глаза
мои затмил —
Темно!.. Я падаю… Я умираю…

Жак-Луи Давид. Сафо и Фаон

Она любила жизнь. Смерть же считала злом, от которого нет спасения. Задумываясь о будущем, обращала строки к детям: «Дети! Вы спросите, кто я была. За (меня) безгласную имя (мое) не устают возглашать эти у ног письмена…» Когда она умирала, Сафо просила подруг сдержать слезы, ибо в доме служительницы муз скорбь неуместна. Сафо скажет: «Умирали бы и боги, если бы благом смерть была». Cлава «безгласной» поэтессы далеко перешагнет границы Греции. Многие с ее именем связывали свои первые успехи. Имя вошло в мировой пантеон поэтов. В адрес самой поэтессы мы вправе обратить строки ее же собственного стихотворения, названного «Красавица» (в переводе российского поэта-символиста Вячеслава Иванова):

Близ луны прекрасной
тускнеют звезды,
Покрывалом лик
лучезарный кроют,
Чтоб она одна всей
земле светила
Полною славой.

Одной из самых известных женщин того времени была Аспасия, родившаяся в Малой Азии, в Милете (ок. 470 г. до н.э.). Древний город ионян был великолепен. Отец Аспасии Аксиох был человеком состоятельным. Его корабли направлялись к Черному морю. Вероятно, девушка не один вечер провела на берегу, устремив взор в туманную даль. Что ей грезилось? Путешествия в дальние страны? Сообщество прекрасных и умных мужчин? Все женщины мира мечтают об одном и том же. Аспасия получила широкое образование, почти не пользуясь книгами. Книги в те времена были редки. Превалировало устное обучение, музыка, поэзия, свободные дискуссии и споры. Ее влекло к яркой и интересной жизни. Она вскоре перебралась в Афины (в 22—23 года), стремясь в столицу, как и все девицы. Парандовский так описал ее дальнейшую историю. Молодая, красивая и образованная девушка вскоре стала душой самых избранных кругов, давая уроки красноречия и выступая с сообщениями на вольные темы. К ней применим титул «софистки», хотя точнее было бы назвать ее «просветительницей». В отличие от софистов она не брала платы за свои выступления. Философия все больше входила в моду. Отвлеченные беседы и интеллектуальные игры развивали воображение, делали ум острее. О степени ее влияния на мужчин свидетельствует уже то, что от встреч с ней был без ума и двадцатилетний Сократ. Позже, уже став философом, он говорил, что обязан своим обращением Аспасии. «Любовь возвышает великие души» (Шиллер).

Милет. Южная агора. Реконструкция

Аспасия гадает на жениха

Аспасия учит уму-разуму Перикла

Женщина подобная Аспазии – редкостной красоты алмаз. Хотя для ее огранки и нужен достойный мужчина. В ту эпоху таковым, пожалуй, вполне мог бы считаться Перикл. Ведь он был из знатного рода Алкмеонидов. Его звали «Громовержцем» за его речи, разящие, словно молнии, и за светлый ум. Перикл надумал осуществить единение небольших греческих государств в могучий союз и в известном смысле преуспел в дерзновенном помысле. Греки назвали его «достойнейшим из эллинов». Этого славного сына Греции и решила покорить Аспасия. Писатель У. Ирвинг как-то сказал: «Женщина более рассудительна в делах любви, чем мужчина, потому что для нее любовь в большей степени предмет и дело всей жизни». Перикл слыл самим воплощением Разума, а женщины (прежде всего достойные) ценят ум. Он стал посещать кружок Аспасии и был восхищен тем, как эта прекрасная и умная чужеземка там царила и властвовала:

Является мне в мыслях иногда,
Аспасия, твой образ. Или, беглый,
Он предо мной сверкает в месте
людном
В чужом лице; или в полях
пустынных
Днем ясным, а порой в безмолвье
звездном,
От сладостной гармонии родившись,
В моей душе, еще к смятенью
близкой,
Проснется это гордое виденье.
О, как любима, боги, та, что прежде
Была моей отрадой и моей
Эринией. Мне стоит лишь вдохнуть
Прибрежный аромат или цветов
Благоуханье на дорогах сельских,
И снова вижу я тебя такою,
Как в ясный день, когда ты в дом
вошла,
Дышавший свежестью цветов
весенних.
В одежде цвета полевой фиалки
И ангельской сияя красотой,
Ты предо мной предстала; ты лежала
Средь белизны мехов, окружена
Дыханьем сладострастья…

Через два года после приезда Аспасии он расходится с женой и вводит в дом свою властительницу дум… Вскоре Перикл так привязался к ней, что стал постоянным участником сходок кружка. Правда, стратегу уже перевалило за 40 лет. В эти годы чаще думают о покое, нежели о страсти. Ф. Ницше заметил: «Опасность мудреца в том, что он больше других подвержен соблазну влюбиться в неразумное». Надо войти и в положение политика: перед ним открылась какая-то иная, восхитительная жизнь, не похожая на домашние скучноватые бдения. Жена – пожилая женщина (сварливая, ограниченная, суеверная). Она не могла ему дать ничего, кроме двух сыновей, что, разумеется, немало, но еще недостаточно для вечного ей поклонения и служения. Мужчины, что там говорить, порой нуждаются в новых богинях, так же как красавицы испытывают острую необходимость в очередных воздыхателях.

Пелоп добивается руки Гиподамии, дочери царя Эномая

Афиняне были современными людьми в смысле свободы нравов, придерживаясь в частной жизни принципа: «…Куртизанки нужны для того, чтобы ублажать нашу плоть, гетеры – для наслаждения, а жены – для того, чтобы рожать нам законных детей» (Демосфен). По афинским законам уроженка Милета Аспасия не могла стать полноправной гражданкой (Перикл сам принял этот недемократический закон). И тут любовь бросила вызов закону. Нужно было немало мужества, ума, терпения и хитрости, дабы преодолеть сопротивление общественного мнения, отводившего женщине лишь роль самки. Перикл до знакомства с любимой и сам говорил как пуританин. Афинская женщина должна мечтать об одном: чтоб никто не мог сказать о ней ни хорошего, ни дурного. Мужчины и женщины Афин объединились в своей ненависти к той, которая своим умом и красотой ломала все устоявшиеся стереотипы поведения. Аспасии публично предъявили обвинение в безбожии, а также в том, что она якобы дурно влияет на молодых девушек, толкая их на путь похоти и разврата. Ортодоксы стали подкапываться и под Перикла, утверждая, что это Аспасия пишет ему все речи и даже дает советы по всем важнейшим государственным вопросам.

Фигура афинской женщины

Женщины обожают сильных мужчин

Первой жертвой недругов Перикла стал философ Анаксагор, которому вскоре пришлось спасаться бегством. В афинской тюрьме по навету оказался великий Фидий. В конце концов страшные невзгоды обрушились на Грецию. Злополучная Пелопоннесская война и чума доконали Перикла (429 г. до н.э.). В последний путь его проводила Аспасия, та, в которой Еврипид нашел духовное воплощение Афродиты. Перикл заслужил славу и «широко прославился», хотя был милитаристом и агрессором. Что же касается Аспасии, то она вышла замуж за Лисикла. Надо было обеспечить будущее сына. Судьба того сложилась печально. Хотя он стал стратегом и одержал вместе с другими флотоводцами блестящую победу над Спартой, афинские демагоги повели против него и героев флота судебный процесс, приговорив к смерти. Так он погиб.

Гесиод говорил: жениться мужчина должен в возрасте 30 лет, девушке должно исполниться к тому времени 19 лет и ей надлежит быть девственницей. Разумеется, женщина-мать, всецело преданная целям рода, семьи и очага, играла чрезвычайно важную роль, выступая их защитницей и кормилицей. Но не для всех (независимо от ее возраста и социального положения) женщина была «gyne», что значит «та, кто вынашивает детей» и не более. В античном мире роль женщины не ограничивалась исключительно выполнением функций матери, роженицы или жены.

Учитывая, что греческий брак нередко являлся браком по расчету и устраивался из материальных соображений, а заключение брака по любви, прямо скажем, было редким явлением, многими тот воспринимался как неизбежное зло. Главной целью брака тогда становилось обретение парой потомства. Была и официальная формула обручения, что звучала как «получение законнорожденных потомков» в семье. Это признают и Ксенофонт и Демосфен. У Ксенофонта в «Воспоминаниях о Сократе» есть отрывок, где Исхомах рассказывал, как он отучал свою жену от использования косметических средств, заодно приучая к здоровой жизни и советуя укреплять тело (в основном заботами о хозяйстве). Что толку в твоих духах и мазях, примочках и притирках? Ведь боги все устроили так, что «для лошади самое приятное существо лошадь, для быка – бык, для овцы – овца, так и человек считает самой приятной вещью тело в его натуральном виде…». Изъяны, женщина, не скроешь от мужа или любовника, если должным образом не позаботишься о теле. Когда окажешься вместе с ним в постели, бассейне или бане, там ведь «всё своё» придется показывать «в настоящем виде».

Пан с козой. Мрамор. Неаполь

Спарта на первое место ставила заботы о здоровом потомстве. Причем порой это вынуждало неудачников на ниве продолжения рода идти на самые крайние меры. «Муж молодой женщины, если был у него на примете порядочный и красивый юноша, мог ввести его в свою опочивальню, а родившегося от его семени ребенка признать своим». Так что Плутарх не так уж был далек от истины, когда иронично сравнивал спартанские обычаи использовать для случки сук и кобылиц припускных самцов (в целях получения крепкого и здорового потомства). Иных из таких мужей высмеивали в комедиях. Некий Полиагн, выступая сводником для своей жены, каждый раз случал ее с козлом, да еще получал за это большие деньги. Нередки и в реальной жизни бывали случаи, когда бессовестные мужья выступали сводниками, попросту говоря, случая жен и дочек с богатыми чужеземцами, подставляя им дам как бы невзначай, а затем требуя от них возмещения за якобы понесенный ими «моральный ущерб».

Меркурий из Помпей. I в. н.э.

О каких-то высоких моральных качествах, принципах древних в то время не было и речи. Обладание одной или многими наложницами было делом обычным. Потому частым явлением были разводы. К тому же муж запросто мог отослать жену прочь, если та ему наскучила или же постарела, о чем реалистично написал в своих «Сатирах» поэт Ювенал:

Любит, по правде сказать, не жену он,
а только наружность:
Стоит морщинам пойти и коже
сухой позавянуть,
Стать темнее зубам, а глазам
стать поменьше размером,
Скажет ей вольный: «Бери-ка
пожитки да вон убирайся!»

Любовь – это прежде всего активная жизнь… Врачи подвели и научные основания под идею необходимости регулярных любовных и половых связей. Гиппократ (V—IV вв. до н.э.), знаменитый врач, о котором один византийский монах-историограф сказал: «Что сказал Гиппократ, то сказал сам Бог», видел в любви главную основу всей жизнедеятельности организма. «Блажен лишь тот, кого любовь в свои объятья принимает, лишь тот, кто любит и страдает, того и Бог благословляет». Но и Овидий в «Науке любви» уговаривал жен, да и вообще весь женский род, всех женщин не жалеть для нас, мужчин, ни ласк, ни внимания, ни хвалебных слов… Поэтому следуйте мудрому совету!

Смертные жены, для вас пример
указуют богини:
Не отвечайте же «нет»
жадным желаньям мужчин!
Страшно обмана? Зачем?
Всё ваше останется с вами:
Не убывает оно, сколько его ни бери.
Сточится сталь сошника,
обкатаются камни о камни,
Но не иссякнет одно – то,
чем дается любовь…

Солон поднял роль и значение сексуальной культуры в жизни Афин, чем мы в немалой степени обязаны той же Аспасии. Возможно, именно благодаря ей Перикл впервые стал рассматривать проституцию как общественный институт. Известный врач древности Гиппократ был уверен, что частые половые сношения укрепляют и увеличивают не только силу члена, но и силу государства, а долгое воздержание мужчин и женщин от ласк, напротив, их уменьшает. Он писал в своем знаменитом труде: «Закон подчиняет себе всё… Утверждаю также, что у женщин при соитии от трения детородного члена и от движения матки делается как бы зуд, который в остальном теле производит удовольствие и теплоту. И женщина также испускает из своего тела семя, иногда в матку, отчего эта делается влажною, а иногда и наружу, если матка разверзается сверх меры. Женщина также, как начнет соитие, во все время испытывает удовольствие, пока мужчина не испустит семени… Но при соединении женщина получает далеко меньшее удовольствие, чем мужчина, но зато более продолжительное. Причина, почему мужчина чувствует большее удовольствие, следующая: у него внезапно происходит отделение от влаги с большим возбуждением, чем у женщины. Но в то же время это дело так обстоит у женщин: если они сходятся с мужчинами, то бывают более здоровы; если же нет, менее…» Его весомая аргументация убеждала, а природа уже доделывала все остальное.

Женщины, гуляющие в своей компании

О. Бердслей. Две афинянки в страдании. 1896 г.

Гедонизм в наше время популярен… Об эротической стороне женского влияния писал О. Вейнингер в книге «Пол и характер»: «Женщина не представляет ничего, кроме сексуальности, она и есть сама – сексуальность… Мужчина, представляющий собой всегда нечто большее, чем пол, обладает сексуальностью, отграниченной не только анатомически, но и психологически. Поэтому он способен самостоятельно занять то или иное положение по отношению к своей сексуальности: он может поставить ей, по желанию, границы, признать или отвергнуть ее. Мужчина может стать донжуаном, но также и святым. Выражаясь вульгарно, мужчины господствуют над своим половым органом, женщина же вся во власти своего». Под этим заявлением австрийского ученого и писателя, прожившего всего 23 года, покончившего с собой после написания книги, испытавшего сладкий яд любви, не сомневаемся, подписались бы многие древние писатели, поэты, философы и врачи. Хотя в данном случае все зависит от индивида.

Ж.-О.-Д. Энгр. Фетида, умоляющая Юпитера. 1811 г.

При взгляде на греков-мужчин не приходится говорить об их сдержанности. Но и сладострастность женщин, видимо, была фактом общепризнанным. Вот, скажем, у Аристофана в комедии «Лисистрата» героиня требует от товарок (во имя обуздания мужчин, чтоб эти ослы наконец покончили с длительной войной), чтобы те «не давали им». Женщины сразу начинают горестно вопить, лить слезы: «Нет лучшего, о Лисистрата, в жизни!» В ответ на это разгневанная Лисистрата говорит им: «Как сладострастен весь наш женский род! Трагедии от нас пошли недаром!» В том же ключе высказывается и Менандр. Женщина в глазах мужчин – «по природе злая и мучительница», природа ее «ненадежна и неверна», она расточительна. К выгоде мужчин, в обществе все так устроено, что женщине ограничен доступ к власти.

Тиманф. Жертвоприношение Ифигении. Фреска из Помпей

Если присмотреться, вся история древних: поле боя или одно сплошное любовное ложе. Вот из-за похищения прекрасной Елены вспыхивает война за Трою. Причем весьма сомнительно, что ее похищали (без согласия с ее стороны). Хотя возможно, тут нет места любви, а скорее захват с целью удовлетворения инстинктов. Кажется, еще Розанов отметил этот животный инстинкт, характерный для греков и римлян. Он резко писал: «Около любви греки и римляне имели… осмелились иметь, в сущности, похождения. И это они именно начали всемирную порнографию. Елена была первою порнографическою женщиною – явно». Ведь и Зевс похищает Европу и силой овладевает ею. Он же искушает Алкмену, которая и рожает ему двойню (один из этой двойни – герой Геракл). Правда, поэты воспевают красоту и сладость своих возлюбленных. Первый греческий лирик Архилох Паросский (ок. 650 г. до н.э.) боготворит свою любовь – Необулу: «Своей прекрасной розе с веткой миртовой она так радовалась». Или Алкей из Митилены славит в стихах «сладко смеющуюся, фиалкокудрую» Сафо. Невозможно перечислить имена всех тех, кто был глашатаем любви и радостей чувственной жизни. Анакреонт Теосский даже в преклонном возрасте не бросал вина и женщин, хотя, по словам Горация, якобы от вина прежде всего и гибнет красота, а вином сокращается молодость. Или возьмите Петрония, что рассказал историю о том, как даже добродетельная женщина может хотя бы раз в жизни согрешить и отдаться по любви. Политики, философы, историки, несмотря на их мудрость и познания, останавливались в смущении перед женщиной, говоря, подобно Плутарху, что сие есть «загадка, которую нелегко понять и разгадать». Большинство предпочитало не мудрствовать лукаво и просто страстно влюблялось в чудесных, обворожительных, соблазнительных девиц. И это продолжалось до тех пор, пока огонь страсти не стихал. Тогда жаждущий любви взор искал иной объект.

Шли годы. Сил оставалось разве что для встречи с Всевышним. Жена давно превратилась в старую ворчливую Ксантиппу. Тогда говорили вместе с поэтом:

Два дня всего бывают нам милы
жены:
В день свадьбы, а потом в день
выноса тела.

Ведь в ходу была и пословица: «Добрая жена – сокровище, а худая – худшая из пыток, которая будет лишь нахлебницей в доме и даже лучшего из мужей разорит и обессилит». На этот крайний случай у мужчин (да и у женщин) всегда есть некая «отдушина». Тот же Вейнингер писал, что «первопричина проституции все же остается и, быть может, останется навсегда глубокой загадкой, окутанной глубоким мраком». Мрак этот не так уж трудно рассеять… Когда жена стала для мужа своего рода «дьяволом в юбке», когда ее вечная брань, ворчанье, вечные претензии и недовольство переполняют чашу терепения мужей, а шея (жена) вдобавок ко всему так начинает вертеть головой (мужем), что голова идет кругом, он начинал мечтать об объятиях прелестной женщины, которая будет нежнее, красивее, моложе, да еще и одарит его нежной лаской и вниманием. Неудовлетворенные своим положением мужчины находят тогда отдушину у нимф. Такого рода приключения мужчин общество не только не осуждало, но приветствовало. Вкусом знаний довольствовалось меньшинство. И даже охота за зверем не так уж привлекала молодых людей. Их влекла совсем иная «дичь», которую они и находили в увеселительных заведениях.

Я. Йорданс. Пан и Сиринга. Брюссель

 Приап, взвешивающий фаллос. I в. н.э. Неаполь

К услугам же физически крепких, духовно и сексуально активных мужчин были многочисленные рабыни, гетеры… Некий античный поэт, выражая свои пылкие чувства, писал: «Я умер бы, если б долее не вселяли в меня силы тайные свидания, ложе и сладкие ночи». На подошвах сандалий некоторых гетер, оставлявших след в пыли, выбит влекущий призыв: «Следуй за мной!» И мужчины охотно следовали за красавицами. Юлиан Египетский (VI в. н.э.) верно выразил суть процесса, когда он говорит: «С помощью нежной красы Лаида подчинила себе Грецию, ту, что смогла гордых мидян победить…» Так с помощью каких же ухищрений им это удавалось?

О том, что соблазнов в греческих городах было предостаточно, и говорить не приходится. В древности широко известна пословица: «Ты неуч, если не бывал в Афинах, осел, если, повидав их, не проникся восхищением, и просто верблюд, если покинул этот город без принуждения». В Коринфе, славившемся богатством и архитектурой уже в эпоху Гомера, где правил тиран Периандр (625—585 гг. до н.э.), были созданы все условия для любовных развлечений. Сей город с большим населением (50 000 свободных и 60 000 рабов) разбогател на торговле и на ремесле куртизанок. Есть женщины, которым тайный грех дороже узаконенных утех… По словам Страбона, в храме Афродиты, которую глубоко почитали как мужчины, так и женщины, совершала любовный «обряд» тысяча храмовых рабынь, или гетер. Благодаря им город буквально кишел народом. Со всей Греции капитаны кораблей, торговцы, воины, студенты просаживали тут денежки. В обиходе у греков даже была поговорка: «Поездка в Коринф не каждому по зубам». Коринф был одним из самых злачных мест на земле. Тут процветало огромное множество публичных домов. О нравах этого портового города говорили: «Жрицы продажной любви толпились на улицах города; в районе обеих гаваней размещались публичные дома самого разного сорта, а улицы были затоплены одиночными охотницами за тугими мужскими кошельками. В известном смысле центром притяжения безбрачной любви и высшим учебным заведением коринфских гетер служил знаменитый храм Венеры, на ступенях которого не менее тысячи гетер, или, как они называли себя, храмовых богинь, занимались своим ремеслом и всегда радостно приветствовали своих друзей». Можно сказать, тут обитала любовь, любовь хотя и продажная, но крайне необходимая для путешественников, купцов и всех обделенных любовью.

Все дома любви находились в прилегающих к гавани кварталах или в других местах. В Афинах таким районом был «район гончаров» – Керамик. Располагались заведения вдоль так называемой Священной дороги, что вела в Элевсин. Подобные «дома радости» имелись и в других городах. В Помпее располагалось немало таких увеселительных заведений, о чем говорят сохранившиеся фрески и надписи на их стенах, как и на римских публичных домах. Гораций назвал их дурнопахнущими, что свидетельствует о грязи и нечистотах, как их неотъемлемом элементе. Сенека утверждал, что посетитель уносил этот запах на себе. Однако, как мы увидим, запах сей не только никого не останавливал, но даже привлекал, как привлекает гурманов пикантным запахом сыр «Рокфор». Во всяком случае, императрица Мессалина была в восторге от тех оргий, не обращая внимания на грязь вертепа. Кстати, само слово «проституция» произошло от латинского «prostituo» – т.е. «позорю, бесчещу».

Охота за женщинами. Рисунок на вазе

Большинство греков считало: чтобы найти доступ к сердцу женщины, не надобно ни серьезного образования, ни глубоких знаний. И все же умных влекли греческие гетеры (hetaira – подруга, любовница). Вероятно, они восполняли мужчинам лагуну, которая очень часто и почти неизбежно возникала в семейной жизни. Жена занята хозяйством, вечными хлопотами по дому, заботами о воспитании детей, уходом за ними, наконец, обслуживанием мужских прихотей или же мужского чреувогодия. Разумеется, в богатых домах часть забот с нее снимали рабы, но рабство в Греции вначале не было массовым явлением. Главное все же не в этом. Мужчины Греции, видимо, как и многие другие, порой нуждались в присутствии женщин равного с ними образования и культуры. Не случайно возникли все эти Аспасии, Фрины, Гликерии, Таиды, Миррины, Ламии, Фаргелии, Лаиды, Леены, Феодоты и т.д. Мужчины, конечно, не могли обойтись без дам, и в свободное время шли к гетерам. Апухтин писал:

В изящной Греции гетеры молодые
С толпою мудрецов сидели до зари,
Гипотезы судили мировые
И розами венчали алтари…
Тот век давно прошел… К богам
исчезла вера,
Чудесный мир забыт… И ты,
моя гетера,
Твой нрав веселый не таков:
К лицу тебе твоя пастушеская шляпа,
И изо всех языческих богов
Ты любишь – одного Приапа.

Что представляла собой греческая или римская гетера? В разное время то была чаровница, искусительница, богиня, верная подруга и мудрая собеседница. Хотя прошлое предстает в розовой дымке, не столь уж сладкой и усыпанной розами была жизнь тех, кого зовут гетерами. Вот как в образно-художественной форме высказался о прелестницах той далекой эпохи русский поэт А. Н. Апухтин:

Где за преданием не пряталося
чувство,
Где были красоте лампады возжены,
Где Эрос сам был бог, а цель
была искусство;
Где выше всех венков стоял
венок певца,
Где пред напевами хиосского слепца
Склонялись мудрецы, и судьи,
и гетеры;
Где в мысли знали жизнь, в любви
не знали меры,
Где всё любило, всё, со страстью,
с полнотой,
Где наслаждения бессмертный
не боялся…

«Нимфы» (проститутки) обитали в публичных домах, учрежденных Солоном. Так гласила традиция. Дамы появлялись перед мужчинами в прозрачной одежде из тончайшей материи. Женщины – а там можно было подобрать партнершу на любой вкус (худую или толстую, высокую или низкую, молодую или средних лет) – готовы были ублажить вожделеющего мужчину за умеренную плату. При этом они – великие психологи – находили нужные слова для тех, кто чувствовал в первый раз естественную робость, называя в соответствии с возрастом или темпераментом их «папочкой», «братиком» или «юношей». По словам комедиографа Филемона, пребывание в «доме любви» стоило в Греции всего один обол. Это подтверждает и фрагмент из Диогена Лаэрция, где Аристипп, говоря об уносящем ноги из чужого дома прелюбодее, обзывает его ослом, который мог избежать опасности всего за один обол, то есть мог сходить в публичный дом, не испытывая судьбу в греховных шашнях с замужними дамами. Наряду с входной платой, принято было делать девушкам подарки (в пределах обола, драхмы, статера). Содержатели домов любви платили ежегодный налог государству, так называемый проституционный налог, который собирал специальный чиновник. Впрочем, многие гетеры были весьма образованны и могли потрафить любому вкусу. Такая женщина могла беседовать с вами на любые серьезные темы – поэзия, искусство, мода, нравы, политика. Однако большинство мужчин обычно довольствовались в компании дам иного рода общением.

Пьянящее чувство любовной страсти. Трое на одного

Пир с гетерами

В гинекее

Если же говорить о том, как выглядело положение женщин на поприще любви (а точнее, – на ее ложе), то, вероятно, римская женщина могла бы «дать фору» своим греческим подругам. Об этом можно судить по тем положениям, в которых те или другие дамы имели обыкновение отдаваться мужчинам. В Греции практиковалось использование следующих поз для женщин: на спине (supina), наклонившись вперед с опорой на колени или на четвереньках (prona), и наконец женщина сверху (pendula). Боковую позицию греки практически не знали. Так вот, дамы-гречанки обычно находились внизу (на спине, полусидя или полулежа – 38,2 %), а также под мужчиной (нагнувшись вперед с опорой на колени или же стоя на четвереньках – 41,8 %), а также над мужчиной (находясь сверху – только 20 % случаев). Это в какой-то мере говорит о социально-экономических или психологических установках и роли полов в греческом обществе. У римлян же мы видим обратную картину… Римская матрона куда охотнее садится сверху, так сказать стремится оседлать мужчину, как боевого коня, требующего поводьев и шенкелей (сверху – 40,5 %), на коленях (нагнувшись вперед или на четвереньках – 15,5 %), наконец полусидя или полулежа (16,4 %), и лежа на спине (в полной их власти – 26,7 %). Тут всё – в деле вкуса. Хотя нельзя исключить, что положение женщины «на ложе любви» определялось в том числе и ее функцией родительницы, то есть за всем кроется еще и практический смысл.

А. Исачев. Гетера. У источника

Кто получает от акта любви больше удовольствия? Гесиодовский герой (Тиресий), который попеременно выступал в жизни то в роли мужчины, то женщины, пытаясь разрешить спор Зевса и Геры, поспоривших о том, кто из них получает большее наслаждение от соития (мужчина или женщина), ответил так: «Когда мужчина спит с женщиной, он получает одну десятую наслаждения, тогда как женщина – десять десятых». Гера рассердилась на такой ответ и отняла у Тиресия зрение. Хорошо, что только зрение, а могло быть и хуже. Ведь превратил же Зевс сестер Фаэтона за его проступок в тополя. Женщина-богиня может превратить мужчину в того, в кого захочет: в кабана, зверя, в оленя с рогами… Зевс из мужской солидарности, желая как-то утешить бедного Тиресия, наградил его даром прорицания и долгой жизни. Интересно привести и мнение древних китайцев относительно женских преимуществ. В частности, в трактате «Дао дэ цзин» прямо сказано: «Самка всегда одолевает самца своим покоем. Пребывая в покое, она занимает нижнюю позицию» (параграф 62).

Пара на любовном ложе

Чаша для омовения

Эти сюжеты занимали всех… На эту тему обстоятельно и со знанием дела писал эпикуреец Тит Лукреций Кар в известнейшей поэме «О природе вещей»:

Также и способ, каким предаются
любовным утехам,
Очень существен, потому что
тогда достигают до нужных
Мест семена, коль опущена грудь
и приподняты чресла.
И в сладострастных отнюдь
не нуждаются жены движеньях.
Женщины сами себе зачинать
не дают и мешают,
Если на похоть мужчин отвечают
движеньем бедер
И вызывают у них из расслабленных
тел истеченье.
Этим сбивают они борозду с
надлежащей дороги
Плуга и семени ток отводят
от нужного места.
Эти движенья всегда преднамеренно
делают девки,
Чтобы не беременеть им
и на сносе не быть постоянно,
И утончённей дарить мужчинам
любовные ласки, —
То, что для наших супруг,
очевидно, нисколько не нужно.
Да и не воля богов, не Венерины
стрелы причиной
Служат того, что порой
и дурнушка бывает любима.
Ибо порою ее поведенье,
приветливость нрава
И чистоплотность ведут к тому,
что легко приучает
Женщина эта тебя проводить
твою жизнь с нею вместе.
И, в завершенье всего, привычка
любовь вызывает.
Ибо всё то, что хотя и легко,
но упорно долбится,
Всё ж уступает всегда и, в конце
концов, подается.
Разве не видишь того, как, падая,
капля за каплей,
Точит каменья вода и насквозь,
наконец, пробивает?

Повторим: греки и римляне не видели в плотской, чувственной любви позора, ибо ублажение тела, как их и учил великий Гиппократ, должно нести здоровье, если, конечно, сохранять все меры предосторожности. Греки сохранили для истории иные атрибуты высокоценимого ими любовного ремесла, включая одежду и обувь жриц любви… Сохранилась обувь некой проститутки, что искала клиентов, блуждая по улицам, используя обувь, на подошвах которой слова «следуй за мной». Вероятно, эти слова отпечатывались на мягкой земле и охотник-мужчина, почуявший запах «дичи», мог легко найти ее по следу. Асклепиад в эпиграммах рассказывает о девушке по имени Гермиона, что носила пояс с вышитыми на ней цветами и надписью: «Люби меня всегда, но не ревнуй, если и другие будут иметь дело со мной». Похоже, речь тут шла о гетере.

О. Бердслей. Отношение женщин к отвергнутому любовнику

Показателен диалог и двух гетер в сатире Лукиана «Разговоры гетер». «Гликера. – Ты знаешь, Фаида, того воина, который прежде содержал Абротону, а потом сошелся со мной, того, что в хламиде с красной каймой, или забыла его? – Фаида. – Я знаю его, Гликера. Он еще пил с нами в прошлом году в праздник Молотьбы. А что? Ты что-то хочешь о нем рассказать? – Гликера. – Горгона, бессовестная, – я-то считала ее подругой! – втерлась к нему в доверие и отняла его у меня. – Фаида. – Теперь он не с тобой живет, а сделал своей любовницей Горгону? – Гликера. – Да, Фаида, это сильно меня задело. – Фаида. – Это нехорошо, Гликера, но это в порядке вещей: так обычно делается среди нас, гетер. Так что не надо ни слишком горевать, ни попрекать Горгону. Ведь и Абротона тебя не попрекала тогда за него, хотя вы были подругами. Я только удивляюсь тому, что нашел хорошего в ней этот воин, разве что он совсем слеп и не видел, что волосы у нее жидкие и над лбом уже лысинка, и губы бледные и бескровные, и шея худая, так что на ней заметны жилы, и нос велик. Одно только, что хорошего роста и стройна да смеется очень заразительно. – Гликера. – Так ты думаешь, Фаида, что он ее за красоту предпочел? Разве ты не слышала, что Хрисария, ее мать, – колдунья, которая знает какие-то фессалийские заклинанья и умеет сводить луну с неба? Говорят, она и летает по ночам. Она свела его с ума, опоив любовным зельем, и теперь они обирают его. – Фаида. – Ну, так ты, Гликера, обирай другого, а с тем распростись». Ясное дело: требовать сердечной любви и привязанности от проститутки – это все равно что пытаться приковать ветер. Тем более что и женская натура не отличается большим постоянством. Ведь даже знаменитый Гиппократ как-то философски сказал о них: «Сколько звезд на небе, столько обманов таит женское сердце». У гетер были свои праздники и свои радости. Чтобы дать им почувствовать близость к общественной жизни, их даже в ряде случаев привлекали к богослужениям или официальным празднествам.

Мать и дитя

Наряду с известной свободой греко-римское законодательство было достаточно суровым в отношении внебрачных половых сношений с замужними и незамужними дамами. Так, греческие законы разрешали мстить за соблазнение матери, сестры, дочери, конкубинантки. Пойманный с поличным мог быть безнаказанно убит. По закону Селевка (VII в. до н.э.), автора древнейших писаных законов греков, прелюбодею выкалывали глаза. Позже нравы смягчились и стали наказывать менее сурово. У пизидийцев и кумейцев застигнутых в прелюбодеянии мужчин и женщин сажали на ослов и возили их по городу. В Гортисе, на острове Крит, прелюбодею надевали венок из шерсти. Он не только подвергался всеобщему осуждению, но и должен был уплатить в общественную кассу 50 статеров, теряя гражданские права. В Лепреуме любовника и его сообщницу присуждали к пожизненному лишению прав. Вдобавок ко всему их еще подвергали позорной процедуре: его в течение трех дней гоняли связанным по городу, а даму в течение одиннадцати дней заставляли стоять в легком нижнем платье на рынке у позорного столба. В Афинах же, кроме денежного штрафа, в отношении нарушителей закона (то есть все тех же позорных прелюбодеев) могли применяться и гораздо более тяжкие телесные наказания. Все эти меры преследовали цель сохранить семью и обезопасить положение ребенка.

Сатир работы Барберини

Эта суровость в отношении любовных связей может показаться странной. Но тому были объяснения… Греки хотя и давали выход любовным страстям, эмоциям, но и сохраняли семью. Этот индивидуализм грека и азиата объяснил еще Ницше: «Он должен понимать женщину, как имущество, как собственность, которую можно запереть на замок, как нечто, предназначенное к покорности и лишь в последней находящее свое завершение, – он должен опереться здесь на великий разум Азии, на ее превосходство в инстинкте, как делали это некогда греки, лучшие наследники и ученики Азии. От Гомера и до времен Перикла, по мере того как возрастала культура и расширялась мощь их, они, как известно, становились, шаг за шагом, все строже к женщине, т. е. «восточнее». Как необходимо, как логично, как по-человечески желательно это было, да поразмыслит каждый об этом про себя!» Однако нелепо ожидать, что, поработив женщину, привязав ее к домашнему очагу, сделав его слугой, он в то же время будет свободен по отношению к ней от обязательств. Мы имеем в виду прежде всего удовлетворение ее чувственных желаний и страстей. В этом отношении нельзя не согласиться с Вейнингером, который говорит: «Половой акт есть та плата, которую при всяком азиатизме мужчина обязан дать женщине за ее порабощение». А если он не платит ей полновесной «монетой»? Будь уверен, она получит ее где-то еще… И даже боги ее не осудят! Пифагор, Платон, Эпикур, христиане выступали за освобождение женщины. В то же время послабления были сделаны для богатых женщин: в случае если у богатой сироты муж оказался вдруг неспособен к брачному сожительству и не мог ее удовлетворить, та могла вступить в связь с кем-то из близких родственников мужа.

А. Исачев. Магия (магия любовного желания)

Семья и гетера мирно сосуществовали. Проституция превратилась в вполне законный институт античного общества, на что влияла вся атмосфера тогдашней жизни, с ее вечными войнами и походами, путешествиями, пленениями, захватами и насилиями. Там, где войны и шальные деньги, там всегда кормятся проститутки… В Греции и Риме проститутка стала постоянной и весьма желанной спутницей военных лагерей. Так, целые обозы проституток выезжали в так называемые лагерные города, состоящие из бараков, кабаков и будок. Одни торговали вином, продуктами, различными вещами, другие торговали телом, охотясь за воинами… Сципиону пришлось даже силой выгнать из Нуманции 2000 проституток, чтобы сохранить какую-то дисциплину. Популярным местом, где женщины легкого поведения зарабатывали себе на жизнь, стала и высшая школа. Как известно, молодежь из разных концов античного мира направлялась на учебу в университеты Кремоны, Медиолана, Карфагена, Родоса, Тарса, Антиохии, Рима, Смирны, Александрии, Коринфа, Афин, Константинополя. В Афинах, помимо граждан Греции, было немало юношей из Малой Азии, Сирии, Понта, Фракии и Рима. В Смирне училась молодежь из Малой Азии, Греции, Финикии, Ассирии, Египта. Полные сил ребята представлялись гетерам лакомым куском.

Скульптура Менандра

Афродита Каллипига. Неаполь

Рождение Афродиты

Гетера в сравнении с проституткой то же, что изысканное фалернское вино в сравнении с пивом… Утолить на какое-то время жажду можно и вторым, но для подлинного пиршества души, ума и сердца, конечно же, нужна просвещенная и умная гетера… Античные народы считали, что приличный человек не может обходиться без их общества, если он хоть чего-то стоит как мужчина. Овидий в начале «Науки любви» решительно высказывается за такую любовь, воспевая любовь к гетерам, на которых не распространялись законы о браке. Законы были таковы, что они признавали чувственность и страсть прежде всего к женщинам-гетерам, хотя порой не возбранялись и чувства к мальчикам. Возможно, этим объясняется такой удивительный факт: древняя эпическая поэзия греков, как и трагедия, не считает нужным воспевать любовь как страсть, как высокое человеческое чувство. Вы не найдете любовных сцен ни у Гомера, ни у Гесиода, ни у Эсхила. Романтический же элемент индивидуальной любви мог найти себе выход исключительно в любви к гетере. Связи Менандра с Глицерой и Перикла с Аспазией стали наиболее известным примером такого рода любовных отношений. Гетера – героиня античного мира.

Поэтому не стоит изумляться, если вы вдруг обнаружите, что отношение греков-мужчин к гетере (и прежде всего именно к возлюбленной, к даме его сердца и тела) было самым что ни на есть теплым и признательным. Например, в эпоху Полибия статуи красивых женщин устанавливались в храмах или в других общественных заведениях, а самые красивые здания Александрии носили имена прославленных флейтисток и гетер. Так статуи любовниц стояли рядом с политиками, героями, выдающимися военачальниками. Их образы, их заботы и думы предстают перед нами со страниц книг Лукиана, Махона Сикионского, Афинея. Известный законодатель Солон на доходы от учрежденных им в Афинах публичных домов (диктериад) построил храм в честь богини Афродиты, и не где-нибудь, а прямо напротив ее величавой статуи.

Ганс Бальдунг Грин. Три грации

Иные придерживаются мнения, что культ Афродиты был не чем иным, как культом проституции. Видимо, все же не зря ее еще называли в народе «Пандемос» – то есть всенародной, «Гетайра» – покровительствующая гетерам, или же «Порне» – то есть высочайшая чувственность, граничащая с пороком. Поскольку храм был окружен лесом, тут и собирались служительницы любви и вообще влюбленные. Подобные же храмы находились в Фивах, в Беотии и в Мегаполисе, в Аркадии. Рассказывая о жизни греков, невольно задумываешься о трансформации, которую за пару тысяч лет претерпел институт проституции в мире. Следы древней профессии в наше время можно увидеть почти на каждом шагу в достославной Москве, Петербурге, в портовых городах, шоу-бизнесе, политике и в науке. Сколько граждан пострадало из-за неестественной (или, быть может, все же естественной?) любви к одалискам и гетерам. Глядя на то, в какие вертепы превратились города благополучной Европы и Америки, Азии и Африки (ныне, к величайшему стыду, и России), особенно ясно понимаешь всю чудовищную суть капитализма как строя, пусть даже он и предстает в демократической маске. Торговля живыми людьми нигде не демонстрирует столько жестокости и дикой злобы, столько ненависти и презрения к человеческому существу, как в этой сфере. Порядки эти должны быть уничтожены, стерты с лица земли как недостойные.

Ведь и проституция существовала не всегда. Надо помнить то, что патриархальная Греция не знала проституции как института общественной жизни. К тому же большая часть простого народа (особенно в деревнях и сельской местности) жила по иным законам, нежели «более цивилизованные» города, особенно столицы, крупные полисы и шумные порты. Поэтому основой и гарантом семейного покоя был строгий надзор за женой, заточенной на своей половине, составлявшей важнейшую часть мужских владений. Родовитые афинянки выходили замуж рано – и девственницами, но не разделяли социального положения мужа. Мужчины женились поздно (обычно не раньше 30 лет). Поэтому от них никто и не требовал особой святости. Но когда жена выражала ему все неудовольствие по поводу его «милых шалостей» на стороне, он, «стыдливо» потупясь, отвечал словами Феогнида: «Нет на земле никого, кто был бы совсем безупречен».

Греки, «породившие» науку и философию, заложившие основы рационального отношения к жизни и природе, конечно же, не могли обойти стороной и систему экономических отношений. Важную роль в жизни социума приобретал фактор наследственности, ну и, разумеется, богатства и семейного достатка. Уже тогда на эти обстоятельства обращали внимание как мужчины, так и женщины (последние – в особенности). Дело в том, что со временем сам греческий брак изменился. Все чаще он становился браком по расчету. Греки любили деньги. Да и кто их не любит?! Материальные соображения выдвигались на первый план. Блох отмечает, что брак становился все чаще «необходимым злом», а вот заключение брака по взаимной склонности, ввиду замкнутой жизни дозамужних девушек, наблюдалось все реже. Правило же составляли денежные браки и подходящие браки по расчету. Последствием такого порядка вещей стала почти полная подчиненность женщины в семье, отстранение ее от всех мужских интересов и, как неизбежное следствие, отстранение и самих мужчин от своих жен. Кроме того, как выразился Антисфен из Афин (450—360 гг. до н.э.): «Красивая жена – общее достояние, некрасивая – наказание мужа». Хотя понятно, не всем же дамам быть писаными красавицами. Большая их часть были обычными, рядовыми, ничем особо замечательным не выделяющимся существами. Поэтому показателен стих византийского поэта и историка Агафия, названный им «Жалобы женщин»:

Юношам легче живется на свете,
чем нам, горемычным,
Женщинам, кротким душой.
Нет недостатка у них
В сверстниках верных, которым
они в откровенной беседе
Могут тревоги свои, боли души
поверять,
Или устраивать игры, дающие
сердцу утеху,
Или, гуляя, глаза красками
тешить картин.
Нам же нельзя и на свет поглядеть,
но должны мы скрываться
Вечно под кровом жилищ,
жертвы унылых забот.

Легионер на посту

Впрочем, и честные порой «давали слабинку». О такой благонамеренной супруге из Эфеса повествует одна история, которую рассказывает Петроний… Жила-была в Эфесе матрона, отличавшаяся столь великой скромностью, что даже из соседних стран ехали посмотреть на нее. Приезжали и дивились, надо же, какая верная жена! Но вот случилось так, что ее муж умер. Не удовольствовавшись принятым обычаем бить себя в обнаженную грудь и провожать покойника с распущенными волосами, убитая горем женщина последовала за ним в могилу. Когда тело мужа поместили в подземелье, она осталась его там охранять, день и ночь проливая слезы. Горе ее убивало. И тогда вдова решила уморить себя голодом, ибо не видела смысла жизни без мужа. Ни родные, ни близкие, как ни старались, не могли отклонить ее от такого решения. Все плакали, но что они могли сделать. Пять дней и ночей сидела несчастная женщина в гробнице при тусклом свете лампады, рядом с ней ее верная служанка. В городе только и разговоров было что про вдову, которая так сильно любит своего покойного мужа. Все сошлись на том, что раньше никому не пришлось видеть и слышать ничего подобного – такой верной любви! Тут произошло событие, косвенным образом повлиявшее на дальнейшую судьбу женщины. Правитель области повелел распять несколько разбойников неподалеку от места, где был захоронен ее муж.

Возле крестов с разбойниками поставили на стражу солдата. Вечером тот заметил свет среди памятников, услышал стоны несчастной вдовы. Заинтригованный солдат поспешил разузнать, что это там происходит. Он спустился в сей склеп и онемел от испуга, увидев красивую молодую женщину, что, подобно призраку, склонилась над гробом. Расспросив служанку, он понял суть происходящего. Тогда он принес в склеп свой скромный обед и принялся убеждать женщину в том, что будет лучше для нее, если она перестанет так убиваться и немного покушает. Женщина, слушая его увещевания, только еще сильнее причитала, царапала свою грудь, вырывала волосы и осыпала ими мужа-покойника. Но солдат не привык отступать. Он вновь и вновь уговаривал бедняжку вкусить пищи. Он и сам выпил рюмку-другую, и закусил, говоря, что лучшей трапезы у него еще не было (судя по всему, он не принадлежал к породе тех, кого зовут «стойкий оловянный солдатик»). Первой тут не выдержала служанка. Она сама выпила вина, немного поела, сразу же оживилась и стала увещевать уже свою госпожу. «Что пользы в том, если ты умрешь голодной смертью? Что это тебе даст? Не лучше ли насладиться благами жизни, пока она в нас?» Вдова, которая к тому времени так проголодалась, что у нее тряслись от голода ноги и подсасывало во всех местах, наконец склонилась к уговорам и стала есть с превеликим удовольствием.

Поев, отогревшись пищей, вином и душой, вдова стала чуть более благосклонно прислушиваться и к другим увещеваниям солдата. А так как женщина она была очень красивая, солдатик захотел и сам вкусить от ее щедрот. Он принялся атаковать ее стыдливость. Парень-то был очень даже видный, да и словом владел недурственно. Служанка также постаралась вернуть ее к жизни, ибо зачем ей умершая госпожа?! И тут уж та часть тела знатной дамы, что нуждается у женщин в пище телесной, причем еще в большей степени, чем желудок, не вынесла долгого воздержания и также открыла свой прелестный ротик… В итоге они занимались любовью несколько ночей подряд, заперев двери. Солдат ходил только за пищей для всех троих. Видимо, так весело и шумно проводили они время, что не услышал страж, как родственники одного из бандитов сняли с креста тело и захоронили его, что строжайше запрещено законом.

 Дж. Рейнолдс. Амур развязывает пояс Венеры. XVIII в.

Когда же солдат увидел, что на крестах отсутствует один труп, он страшно испугался возможного наказания. И тут же обо всем рассказал вдове, которая стала его любовницей. Заявив, что его ждет наказание, он в отчаянии воскликнул, что сам собственным мечом убьет себя за этот проступок, не дожидаясь суда. Он попросил женщину положить его труп потом в гробницу, где они занимались любовью. Мудрая и сострадательная женщина воскликнула: «Нет, я не допущу того, чтобы за столь короткое время мне пришлось бы потерять сразу двух близких мужчин. Предпочту повесить мертвого, чем погубить живого!» Сказано – сделано, и ее покойный муж перекочевал на крест вместо разбойника. В итоге все участники этой истории обрели покой и счастье, включая покойного мужа. Последний был так счастлив в жизни, что, вероятно, только порадовался успехам своей очаровательной жены, нашедшей нового мужа.

О. Бердслей. Экзаменовка. 1896 г.

Как видим, главным назначением женщин были заботы семейного круга, или, если иметь в виду всех женщин без исключения, ублажение духа и тела господина. Иные женщины, включая тех же гетер, оказались преданными и умными подругами. Так, известная своим умом Гиппархия, которая могла посрамить в споре кого угодно, влюбившись в Кратета, фактически стала ему прислугой, а по сути дела – рабой. Вот как Диоген Лаэртский описывает ее любовную историю: «Она полюбила и речи Кратета, и его образ жизни, так что не обращала внимания ни на красоту, ни на богатство, ни на знатность своих женихов: Кратет был для нее всё. Она даже грозила родителям наложить на себя руки, если ее за него не выдадут. Родители позвали самого Кратета, чтобы он отговорил их дочь, – он сделал всё, что мог, но не убедил ее. Тогда он встал перед нею, сбросил с себя, что было на нем, и сказал: «Вот твой жених, вот его добро, решайся на это: не быть тебе со мною, если не станешь тем же, что и я». Она сделала свой выбор: оделась так же, как он, и стала сопровождать мужа повсюду, ложиться с ним у всех на глазах…»

Порой выбор жены или мужа напоминал покупку на рынке жеребца или быка, которого, прежде чем совершить сделку, всего ощупают… Впрочем, перед браком предпочитали щупать и осматривать не телесные или умственные достоинства, а карман избранника (избранницы). Водятся ли денежки и собственность? По поводу нравов эпохи откровенно высказался Феогнид, заметив: «Мы ищем породистых баранов, ослов и коней; всякий хочет, чтобы они происходили от добрых. Но честный муж, не колеблясь, берет в жены дурную, дочь дурного, если тот дает ему много денег (в качестве приданого), и женщина не отказывается быть женой богатого дурного мужа и предпочитает состоятельного доброму». Все это указывает не только на биологические аспекты воспроизводства рода, в некотором роде «как это происходит у домашних животных», но и на возрастающее значение материального момента при выборе стороною невесты и жениха. По мнению поэта, богатство тут выступает скорее разрушительным, чем созидательным фактором. Феогнид говорит: «Они ведь почитают деньги, и честный берет в жены дочь дурного, а дурной – дочь доброго; богатство перемешало род».Судя по всему, автор не приветствует такое сближение родовитых аристократов и неродовитых богачей.

Тем не менее многие женились и по любви. Показательна история Дафниса и Хлои, типичных молодых людей, описанных греческим писателем Лонгом (II—III вв. н.э.). Автор в предисловии говорит, что эту повесть о любви он нашел на Лесбосе, охотясь: «Ведь никто любви не избежал и не избегнет, пока есть красота и глаза, чтобы ее видеть». Далее он рассказал, как двое молодых людей росли вместе и полюбили друг друга. Дафнис был подкидышем, а его родители принадлежали к знатному роду. Хлоя же была простой крестьянской девушкой. Жизнь их протекала просто, в трудах и заботах. Они пасли коз и овец. Однажды их застала ночь, и их посетил Эрот. Ночь стала для них школой. Они поцеловались, чего никогда раньше не делали, крепко обнялись и руки сплели, но «третье средство применить не решились, – снявши одежды, на землю лечь». Слишком уж смелым оно показалось не только девушке скромной, но и юноше. После другой бессонной ночи, которую они провели в муках, их посетила горькая мысль: «Целовались мы – и без пользы; обнимались – лучше не стало. Так, значит, лечь вместе – одно лишь лекарство от любви. Испробуем и его: верно, в нем будет что-то посильней поцелуев». В конце концов в романе все заканчивается благопристойно, как и положено в приличном обществе. Молодые поженились, легли на ложе нагими и, проведя бурную и бессонную ночь, впервые поняли то, что «всё, чем в лесу они занимались, были всего только шутки пастушьи». И все же более активная жизнь в городах накладывала свой отпечаток. Возможно, именно поэтому Платон включил в свой «Пир» речь Аристофана о значении любви как нечто комическое, скорее как нечто пьянящее и возбуждающее, чем серьезное.

Прекрасная Венера

Разумеется, в семейной жизни всякое бывало. Отношения между супругами далеко не всегда складывались идеальным образом. Вспомним слова Медеи (хотя она и говорит их в гневе и запальчивости, когда узнает о намерении мужа ее бросить): «Да, между тех, кто дышит и кто мыслит, нас, женщин, нет несчастней. За мужей мы платим – и недешево, а купишь – так он тебе хозяин, а не раб… И завиден удел жены, коли супруг ярмо свое несет покорно. Смерть иначе. Ведь муж, когда очаг ему постыл, на стороне любовью сердце тешит…» В Медее, это очевидно, говорит сердце уязвленной, смертельно оскорбленной и покинутой мужем женщины.

Ганс Бальдунг Грин. Три возраста человека. 1539 г.

Но тут все же исключительный случай… Более обычной и часто встречающейся ситуацией было наличие любви в типичной греческой семье, или по крайней мере тесной привязанности мужа и жены друг к другу. Любви преграды неведомы. Самые высокие особы и выдающиеся граждане любили женщин и были от них без ума, будь то Перикл с его Аспасией, Гиппархия, полюбившая философа Кратета и ради него покинувшая свой дом и перенявшая образ жизни философа, или царь Антиох, влюбившийся в мачеху, жену своего отца Селевка (бедняга так влюбился, что даже заболел). Он упросил отца (умолил его) разрешить ему жениться на мачехе, а затем основывал в ее честь города и даже заставил греков обожествить ее и поклоняться ей как богине.

Чувства мужчин. Эраст и эромен. Берлин

Согласно вкусам античности, женщина в возрасте 35—40 лет была «наилучшим лакомством» для мужчин любых возрастов. Мужчины признавались: «Ах, Филина, люблю я смеющуюся морщинку около твоего глаза, не сочной молодости, а опытности создание. Когда мои жадные руки охватывают твой пышный стан, грудь твоей дочки (уже) не прельщает меня. Мне люба зрелая осень, и для нее я забываю весну». Глубокое уважение греков к прародительницам рода человеческого видно и в том, что они создали около 600 года до н.э. «Каталог женщин» (школа Гесиода), в котором были перечислены одна за другой все родоначальницы известных греческих семей.

Фрагмент любовной сцены. Краснофигурная ваза

Любовные интересы греков, как вообще их преклонение перед красотой, отмечались всеми, кто когда-либо касался этих волнующих сюжетов. Существование любовных эпиграмм, массы словесных, скульптурных и художественных образов людей и богов, пораженных стрелами Эрота, указывает на то, сколь всеохватывающей и неодолимой была эта страсть. Архий Митиленский писал: «Надо бежать от Эрота? Пустое! За мною на крыльях он по пятам, и пешком мне от него не уйти!» Читая такого рода признания, легко впасть в невольное заблуждение, представляя греков народом, только и занятым различного рода любовными утехами. В действительности же жизнь греческих полисов протекала, во-первых, скорее в мужском кругу и, во-вторых, представляла извечное соперничество полов. Поэтому греки противопоставляли пары – мужчину и женщину, друзей и врагов, греков и варваров. Возможно, в этом видны отголоски борьбы матриархата и патриархата, но к женщинам они относились строже, чем к мужчинам.

К сожалению греки и римляне не делали различия между гомосексуализмом (homos – равный, одинаковый, sexus – пол) и гетеросексуализмом. По Платону, признавшего Эрота великим богом, любовь может быть как к женщине, так и к мужчине. Причины часто встречающейся любви мужчины к мужчине (к юноше) достаточно известны. Мы тут особо распространяться на эту тему не будем. Однако общие причины такой ситуации пояснить все-таки нужно. С одной стороны, в древнем обществе исключительно высока была роль мужчины в воспитании юноши (воина, ритора, философа, политика), с другой, сама жизнь в отрыве от дома и служба в армии способствовала подобным связям. К тому же каждый «достойный» мальчик 12—16 лет (эромен) должен был иметь своего эраста (т.е. воспитателя). Воспитатели делили с ним не только «добрую славу и бесчестье», но зачастую и ложе. Говоря о «священном отряде» из Фив, где все 300 воинов практически находились в любовной связи друг с другом, Ксенофонт заметил, что «нет сильнее фаланги, чем та, которая состоит из любящих друг друга воинов». И действительно, в жестокой битве против македонцев при Херонее (338 г. до н.э.) все фиванцы погибли, но ни один не покинул поля боя, не оставил товарищей. К тому же, скажем, в Спарте мужчины-воины получали право женитьбы довольно поздно (к 30 годам). Женщин выдавали замуж рано, так что она часто годилась мужу в дочери. Это подталкивало их к нетрадиционным отношениям с замужними дамами (связи с незамужними женщинами запрещались). Общественные нравы были таковы. Слов из песни не выкинешь. В Греции устраивали специальные праздники, служившие прославлению отроческой и юношеской красоты. Так, на весеннем празднике Диоклии в Мегарах устраивались состязания мальчиков и юношей в поцелуях, в Спарте существовал праздник обнаженных юношей, в Феспиях приз за лучшую песню о любви к мальчикам вручали на празднике Эрота. Идеал греческой красоты создавался на основе статуй прекрасных мальчиков (куросы). Женщина считалась красивой, если она обладала фигурой, более похожей на мальчишескую. Приведенные данные нельзя считать общим и единственным правилом. Законы Солона строго запрещали рабу вступать в связь со свободнорожденным мальчиком. К лишению гражданских прав могли приговариваться те, кто склонял мальчиков к занятиям проституцией, хотя государство чаще ограничивалось лишь штрафами. Молодежь все же старались уберечь. Владельцы гимнасиев не должны были пускать в заведения посторонних мужчин.

Все вышесказанное, полагаем, в какой-то мере объясняет и повсеместный культ фаллоса, существовавший по всему миру, а не только в одной Греции. Особенно славился своей раскрепощенной атмосферой праздник Дионисий, устраивавшийся в марте – апреле и часто сопровождавшийся бурными оргиями… Оргия в древности – это отнюдь не разврат, но священнодействие (по крайней мере, так ее понимали в античное время). Греки рассматривали сексуальность как божественный дар, как непременную часть человеческой красоты и здоровья тела. Греки, разумеется, придавали празднествам культовый оттенок. Скажем, на праздновании Дионисий колонии и союзники афинян должны были присылать дары в виде фаллоса. Самый большой 60-метровый фаллос, украшенный золотой звездой, по описаниям, носили на празднике Дионисий в Александрии, о чем есть документальное подтверждение Калликсена Родосского.

Идеальный греческий член. Музей терм. Неаполь

Античный автор дал в нем подробное описание красочных фаллофорий (шествия с фаллосом), происходивших в этом городе в 275 году до н.э. Вероятно, это было и в самом деле потрясающее зрелище, даже почище нынешнего красочного карнавала в Рио-де-Жанейро… Ученые пишут: полмиллиона человек наблюдали, как золотой символ эрекции и власти проносили по улицам города одетые сатирами красивые мальчики или гетеры в сопровождении эфиопов, слонов, обезьян, леопардов, белых медведей, носорогов и жирафов. После его прохождения несли позолоченную статую Зевса, в сопровождении пятидесяти тысяч солдат. В разных концах Греции устраивались празднества в честь Афродиты, в том числе и на Кипре, где неподалеку от города Пафос та родилась, выйдя из морской пены (по преданию, пена возникла после того как в море в этом месте упал фаллос бога Урана, отсеченный титаном Кроносом).

Римская карикатура на греческих карликов Помпеи

Перед праздником женщины и мужчины в течение девяти дней воздерживались от половой жизни, чтобы во время этих торжеств и увеселений, что называется, отвести душу. Е. Койлс в книге «Империя фаллоса» пишет: «В греческом обществе фаллос редко является просто фаллосом, чаще он является космогоническим символом – axis mundi (ось мира) – вокруг которой вертится вся греческая культура… Он стоит как восклицательный знак, подтверждающий все грани мужского доминирования в греческом обществе. Мужественность – это идеал, и в этом суть приверженности основным греческим ценностям – самоконтролю, порядку, ясности, рационализму, цивилизации, борьбе с природой, славе героя и победе в войне». Член – символ ума и рода. Не случайно Платон полагал, что идея всегда активна, плодородна и мужественна, как фаллос, а Аристотель говорил: «Сеятель, отец – вот кто настоящий родитель, женщина – только цветущая пашня» (или «борозда, в которую помещается семя»).

Б. Строцци. Сарептская вдова. 1625—1630 г.

В афинском обществе господство мужчин было непререкаемым. Жизнь женщины ограничивалась в основном домом. Она редко бывала в городе. Аккерман пишет в «Любви в истории»: «Женщины в Афинах не имели таких прав, как мужчины. Политика была им не по плечу, считалось, что женщины по своей натуре существа иррациональные, истеричные, помешанные на сексе и кушаньях. Участие в самоуправлении требовало строгой рациональности. Не допускались они и до горячих диспутов. Жена не разделяла трапезы мужа, а если тот приводил в дом гостя, всем женщинам полагалось ретироваться на свою половину. На любую женщину, оказавшуюся в обществе мужчины – даже если они вели невинную беседу, – смотрели как на преступницу.

Иным было положение у римлянок… Жена Брута, Порция, говорит мужу: «Я вошла в твой дом не для того, чтобы, словно наложница, разделять с тобой стол и постель, но чтобы участвовать во всех твоих радостях и печалях». В свою очередь и Брут, прощаясь с женой навек, замечает, что никогда бы не посмел сказать ей, подобно какому-то греку: «Тканьем, пряжей займись, приказывай женам домашним» (прощание Гектора с Андромахой). Римская женщина чувствует себя равной мужчине. Это признавали и сами греки. Элиан говорит, что немногочисленные имена известных гречанок буквально тонут «в именах римлянок».

Но это вовсе не значит, что греки плохо или пренебрежительно относились к женщинам. В греческой литературе женщинам посвящено много нежных строк, а сцены из домашней жизни, которые мы находим на вазах, изображены с трогательной любовью». Идея счастливой жизни для греков, вне всякого сомнения, включала в себя наличие дружной и крепкой семьи, детей, скромной собственности и крепкого здоровья (физического и духовного). Нельзя согласиться с теми, кто говорит, что для любви в жизни греков якобы «не было места»… Было, и вы имели возможность в этом убедиться читая нашу книгу.

Другое дело, что под «любовью» понимались самые разные чувства и отношения между людьми. Потому Сократ в «Пире» Ксенофонта крайне осторожно замечает: «Никерат, как мне говорили, действительно любит свою жену и она любит его тоже». Женщины (да и очень многие мужчины) вообще не могли себе представить жизни вне брака (в своей массе). В этом случае они выглядели бы в глазах общества как безнадежно больные, страшные уродины или как те, кто за что-то проклят богами. И неслучайно в иных эпитафиях на смерть девушек как о величайшем несчастье говорится о том, что они так и не познали жизни в браке. Женщины умели любить – это бесспорно. И самый классический пример все та же Аспасия, о которой поэт А. Майков написал:

Аспасия
Что скажут обо мне теперь
мои друзья?
Владычица Афин, Периклова
подруга,
Которую Сократ почтил
названьем друга,
Как девочка, люблю, томлюсь
и плачу я…
Всё позабыто – блеск, правленье,
государство,
Дела, политики полезное коварство,
И даже самые лета… но,
впрочем, нет!
У женщин для любви не существует
лет;
Хоть, говорят, глупа последней
страсти вспышка,
Пускай я женщина, а он еще
мальчишка,
Но счастье ведь не в том, чтобы
самой любить
И чувством пламенным сгорать
и наслаждаться;
Нет, счастием его дышать
и любоваться
И в нем неопытность
к блаженству приучить…

И хотя в могильных эпитафиях греки были довольно скромны при выражении их чувств к женщинам, в жизни мужчины часто повторяли слова, обращенные к своим возлюбленным: «О вас, моих милых, думы вовек неизменны» (Сапфо). Любя дам, одни из них предпочитали следовать совету Гесиода: «Умный мужчина пробует всё и останавливается на лучшем, чтобы избежать брака, над которым бы злословили его друзья», или – совету Антисфена: «Мудрец женится, чтобы иметь детей, притом от самых красивых женщин; он не будет избегать и любовных связей – ибо только мудрец знает, кого стоит любить». Разумеется, тут у каждого мужчины свои резоны и причуды, своя философия. Иные твердо были убеждены, что сходиться нужно с теми женщинами, которые «сами за это будут им глубоко благодарны». Надо сказать, что последние представляются нам самыми мудрыми. Что толку в женщине, которая любит вас из одолжения или из-за денег?! Ее объятия фальшивы, а поцелуи подобны укусу змеи.

Куртизанки. Рисунок на сосуде для воды

Подведем итог… Женщины в Афинах были лишены тех прав, каковыми обладал мужчина. Все прелести свободы, политики, дискуссий, наук, симпозиумов – всё это было уделом мужчин… Женщины далеко не всегда выглядели столь свободными и всевластными, как это обстояло в Спарте. По общему мнению, афинские женщины обладали не боўльшими политическими и гражданскими правами, чем рабы. Аспасия – это скорее все же исключение из общих правил. У простых девушек не было возможности получить даже элементарное образование. И в брак гречанки вступали зачастую также не по своей воле, почти всю жизнь проводя на домашней половине (гинекее). О ее «правах человека» говорит и такая многозначительная деталь: женщина не имела права вынести из дому больше трех предметов одежды, еды и питья стоимостью больше, чем на один обол. Ей категорически запрещалось заводить не то что там какие-то шашни, но даже обычное знакомство с кем-либо из мужчин. Они почти их не видели. Когда некоему правителю сказали, что у него дурно пахнет изо рта, он набросился с упреками на жену, почему та не сказала ему об этом, на что она невинно возразила: «Я думала, что все мужчины так пахнут». Многие держали жен в так называемых гюнайконитах (женских комнатах), закрывали на замки и охраняли с помощью свирепых собак. Зато в доме она царила безраздельно и была госпожой. И все же многие оказывались в положении Пенелопы, вынужденной ждать годами их непутевых мужей, которые пропадают где-то в чужих землях. И у этих бедняжек не было не то что женихов, но хотя бы робких поклонников или воздыхателей.

Избиение Одиссеем женихов Пенелопы

И все же нам хотелось бы столь близкую каждому из нас тему закончить самым приличным и подобающим теме образом… В конце концов всему венцом в жизни является любовь. Поэтому даже на том жизненном пиру, что описывает Ксенофонт Афинский («Пир»), после страстной речи Сократа о любви и представления балета с изображением любви Диониса и Ариадны, после огненных танцев женщин и игры флейтисток, все гости веселого собрания, устроенного в честь победителя в борьбе на Панафинеях – Автолика, поклялись обзавестись супругами как можно скорее, и даже женатые, вскочив на коней, во всю прыть понеслись домой, чтобы как можно скорее попасть в объятия своих жен. Прекрасный миф, который еще восхитительнее по той простой причине, что в огромном большинстве случаев он – чистая правда…

Женщина идет в кладовую

Саркофаг супругов. Национальный музей вилла Джулия

Большинство не рождено для похождений подобных тем, коими прославился Зевс, непосильны им и подвиги Геракла. Но если путь мудрости и подвигов для иных из вас труден, то совершите хотя бы один подвиг – подвиг любви – и жизнь ваша будет прожита не зря!

Надгробная плита в честь матрон