Введение

Аахенский мирный договор, которым закончились восемь лет сражений в Войне за австрийское наследство (1740-48), был крайне непопулярен у всех сторон. (Появилась даже французская поговорка: «Такой же глупый, как мир»). Все понимали, что это — лишь передышка перед новым вооруженным столкновением великих держав.

Конфликт вспыхнул раньше, чем его ожидали. Поводом для развязывания Семилетней войны 1756-63 гг. послужили два обстоятельства. Одно из них относится к Северной Америке, причем сама удаленность от европейского вооруженного конфликта позволила некоторым историкам рассматривать американскую войну как совершенно отдельную. Ее даже назвали «войной французов с индейцами».

Второе обстоятельство относится к Восточной Европе, где столкнулись интересы Пруссии и Австрии.

Экспансия французов в начале 1750-х гг. на территорию Огайо заставила британское правительство отправить крупную экспедицию из Лондона под командованием генерала Эдварда Брэддока. Как только французы поняли масштаб миссии Брэддока, они направили шесть из своих лучших батальонов в Канаду.

Британский кабинет министров собрался 22 января 1755 г. на экстренное заседание и принял важное решение о перехвате французского конвоя. Адмирал Эдвард Боскавен вышел с острова Ньюфаундленд, вступил в сражение с тремя французскими кораблями и захватил два из них. Хотя ему и не удалось перехватить основной конвой, он ясно показал: Британия является страной-агрессором.

Франция незамедлительно разорвала все дипломатические отношения с Британией, хотя открытого объявления войны не последовало. Французов сдерживала Испания, которая отказывалась оказать помощь. В то время в Испании правили англофил-король и англофил-премьер-министр. Но в 1755 г. в Северной Америке велась ожесточенная необъявленная война.

Историки, как правило, датирует формальное начало Семилетней войны концом лета 1756 г. Положение Британии в Европе оказалось чрезвычайно сложным, если не сказать — поставленным под угрозу собственно ганноверской династией. Это превращало сам Ганновер в «ахиллесову пяту» на континенте. Когда Франция стала угрожать контрмерами за пиратство в открытых морях, а именно, вторжением в Ганновер, Британия обратилась за помощью к Голландии в соответствии с условиями Аахенского мирного договора. Но Голландия, действуя подобно Испании в отношениях с Францией, ответила Британии категорическим отказом.

Тогда британцы обратились за помощью к одной из враждебных ей держав в Войне за австрийское наследство. В соответствии с конвенцией от 16 января 1756 г. оба государства, и Британия, и Пруссия, обязались гарантировать суверенитет друг друга и совместно противодействовать вторжению иностранных армий в Германию. Россия, чувствуя недоверие к британской дипломатии (так как она уже имела аналогичное антипрусское соглашение с Британией), заключила союз с Австрией. Австрийская императрица Мария Терезия нанесла затем свой главный удар. Зная о древней враждебности в Версале к Австрии (великие битвы последней войны при Фонтене, Рукау, Лавфельдте велись на земле австрийской части Нидерландов), императрица решила откровенно обратиться к мадам де Помпадур, любовнице и доверенному лицу Людовика XV.

Польщенная столь императорским почтительным отношением мадам Помпадур оказалась весьма изобретательной. Она убедила французского короля предпринять знаменитую «полную перемену союзников».

Версальский договор, заключенный 1 мая 1756 г., который изумил всю Европу, предусматривал: Австрия сохраняет нейтралитет в войне Франции с Британией, при этом Франция не будет угрожать австрийским Нидерландам или подписывать какой-либо договор с Россией. Однако в случае нападения оба государства обязались оказывать помощь друг другу.

Людовик XV повел опасную игру. Пользуясь совместной стратегией угрозы вторжения против Англии и нападением в 1756 г. на Минорку, он надеялся избежать осложнений, связанных с континентальной войной, сосредоточившись вместо этого на глобальной борьбе с Британией. Но у Австрии имелась собственная повестка дня, и главным пунктом в ней стало отвоевывание Силезии. Понимая, что австрийская армия не будет готова выполнить свой проект до наступления весны 1757 г., Фридрих II, король Пруссии, нанес ответный удар первым. 28 августа 1756 г. он направил войска через границу в Саксонию. К 16 октября Фридрих заставил саксонцев капитулировать. Австрия немедленно обратилась к Франции за выполнением ее обязательств, направив войска, численность которых составляла 24 000 солдат.

Теперь война была объявлена и стала общей. Так Людовик XV с треском провалил дело и не смог избежать тяжелого и запутанного положения, связанного с войной.

В течение «долгого восемнадцатого столетия» (с 1688 г. до 1815 г.) Британия и Франция почти постоянно воевали друг с другом. Войну вели для того, чтобы определить, кто будет владыкой мира. Так называемая Война лиги Габсбургов велась в течение восьми лет до 1697 г. После краткого перерыва две нации вновь вступили в Войну за испанское наследство (1702-13 гг.) Продолжительная, но напряженная интерлюдия закончилась в 1740 г. войной, разразившейся за австрийское наследство. Через семь лет после Аахенского мирного договора началась Семилетняя война. Франция пыталась (и частично преуспела в том) вернуть некоторые из своих катастрофических потерь, понесенных ею согласно Парижскому договору от 1763 г., в результате пятилетней войны, продолжавшейся с 1778 по 1783 гг. В соответствии с ее итогами Соединенные Штаты становились независимым государством. Но война вызвала банкротство Франции и ускорила Великую французскую революцию.

В результате последовал двадцать один год революционных и наполеоновских войн, направленных против Британии (с бессмысленным «неполным» интервалом в 1802-03 гг.) Они завершились только битвой при Ватерлоо в 1815 г.

Шестьдесят из 127 лет Франция и Британия воевали друг с другом. Как правило, период с 1688 по 1815 гг. называют «второй столетней войной». Но эта аналогия не точна по ряду пунктов, так как в 1337–1453 гг. обе враждующие страны были отсталыми феодальными государствами, даже в военном отношении. То была эпоха монгольской империи, особенно после ее возрождения Тамерланом. Она и стала господствующим военным государством.

К 1755 г. Британия и Франция поистине конкурировали за мировую гегемонию. И Китай, и Япония находились в состоянии опасной добровольной изоляции, оставаясь отрезанными от внешнего мира.

Второе главное отличие от средневековой Столетней войны заключалось в том, что две воюющие страны более не были симметричными державами. Британия представляла собой удивительно сосредоточенное и однородное общество; Франция оставалась разнородным и неравным обществом.

Когда в 1660 г. Карл II занял английский трон, Англия все еще была преимущественно сельскохозяйственной страной, в которой пять шестых общей численности населения обеспечивало свое существование с земли. Простая статистика расставляет все по местам: кроме Лондона, столицы, численность населения которой составляла полмиллиона человек, имелся всего лишь один значительный город — Бристоль. Численность населения Бристоля — около 30 000 человек.

К концу столетия новые институты «Славной революции» 1688 г. (Банк Англии, «Ост-Индийская компания», национальный долг) быстро изменили ситуацию. Британия превратилась в коммерческую нацию, полагающуюся на заморскую торговлю. Деньги, а не земля становятся показателем богатства и власти. Коммерческий капитализм, а не сельское хозяйство сделался критерием общества. Исчез класс мелких землевладельцев и свободных крестьян, поглощенный зарождающимися городами. Уже появились первые признаки начала индустриализации.

Логика торговли и коммерции заставила Британию искать для завоевания новые земли, новые заморские рынки сбыта для избыточного капитала и экспорта. Коммерческая революция постоянно превращала британцев в нацию воинов.

Так как Британия была островом, который никогда не подвергался вторжению после 1066 г., она в огромной степени опиралась на свой военно-морской флот — и для обороны своих берегов, и для охраны торговых судов, бороздящих северную и южную части Тихого океана, Северный Ледовитый океан, моря Арктики, Индийский океан. Иными словами, Британия превратилась в необратимо морское государство, полагающееся на свое могущество на море.

Франция, в противоположность Британии, имела географические ограничения. Хотя у нее и имелись два совершенно четких выхода к морю (один — побережье Атлантического океана, второй — на Средиземном море), а значит, и определенный потенциал, чтобы стать морской державой, простые физические факторы заставили эту страну развиваться в основном как государство, базирующееся на суше. В течение столетий водные артерии вели по суше на юго-запад — в Испанию, на юго-восток — в Италию, но важнее всего, на восток — в Германию и Восточную Европу.

Таково было историческое предназначение Франции, избежать которого она не смогла. Поэтому стране пришлось разделить свои ресурсы между военно-морскими силами и армией, а ее специфическое географическое положение исключило возможность все большей и большей монолитной экономической специализации Англии.

Во Франции существуют крупные торговые порты — в Марселе, Нанте и Бордо, причем Марсель специализируется на товарах с Ближнего Востока, Нант и Бордо сосредоточены на колониальной продукции. В Лионе развита шелковая индустрия, в Руане, Амьене и Орлеане — фабрики других типов.

Но в целом Франция оставалась страной с преобладающим сельским хозяйством. История, география и культура, вместе взятые, предотвратили возможность безжалостного сосредоточения на глобальной торговле, характеризующей Британию восемнадцатого столетия. Необходимость обороны своих границ от ряда потенциальных противников предполагала, что подавляющее внимание следует уделять армии при соответствующем пренебрежении военно-морскими силами.

Трудно недооценивать морское могущество и преимущества, которое оно обеспечило Британии в глобальной борьбе восемнадцатого столетия. Но один из ключевых моментов заключается в том, что оно позволило Лондону аннулировать те преимущества Франции, которые имелись у нее всего лишь на бумаге.

В 1759 г. численность населения Британии составляла самое большее семь миллионов человек. Сравним это с численностью населения Франции — более двадцати пяти миллионов. (Численность населения Европы в целом равнялось 140 миллионам, а всего мира — 800 миллионам человек).

При нормальных обстоятельствах различие в численности населения такого рода между воюющими странами имеет решающее значение. Его часто называют в качестве основной причины победы Севера над Югом в американской гражданской войне. Следовательно, у Франции были лучшие карты в глобальной борьбе. Но только морское могущество открывало дверь в мир значительного увеличения богатства.

Общеизвестно, что в политической борьбе деньги могут взять верх над простым численным превосходством. Только одни статистические данные, приведенные великим французским военно-морским историком Пьером Шону, красноречиво свидетельствуют об этом. В период между 1750 и 1780 гг. число кораблей в мировых океанах увеличилось в десять раз.

За десять лет до 1759 г. начались исследования Тихого океана. И там под эгидой великих мореплавателей Кука, Ванкувера, Бугенвиля, Лаперуза две великих нации могли продолжать свое соперничество.

Семилетняя война оказалась как прелюдией, так и предварительным условием для исследований Тихого океана. 1759 год вновь сделался чрезвычайно важным, потому что именно тогда Джон Гаррисон, человек, решивший проблему долготы, создал четвертый вариант своего хронометра, известного как H4. Капитан Кук взял с собой в свои героические морские путешествия для свершения открытий именно этот хронометр H4.

В этом же году русские на основе первооткрывательской работы Беринга и Чирикова приступили к исследованию Алеутских островов. Они вышли на широкие просторы северного бассейна Тихого океана в погоне за тюленями. Однако тихоокеанская геополитика начнется только через двадцать лет, а в 1759 г. глобальное столкновение интересов Британии и Франции относилось к трем главным аренам: Северной Америке, Латинской Америке и Индии.

Часть привлекательности 1759 года заключается в том, что в каждом отдельном случае появляется еще один решающий элемент в нашей истории: присутствие третьей военной силы, оказывающей воздействие на обе используемые стратегии и на конечный результат. В Латинской Америке это угасающее имперское могущество Испании, осложнявшее ситуацию. В Северной Америке — племена индейцев или же племена американских туземцев. (В книге используется термин «индейские» в соответствии с современной номенклатурой. — Прим. авт.) В Индии — распадающаяся империя Моголов.

Вакуум власти в Азии в результате ухода в добровольную автаркию (изоляцию) и Китая, и Японии стал наиболее выражен в восемнадцатом столетии, после краха империи Моголов. Аурангзеб, последний император, который умер в 1707 г., аскетичный, трудолюбивый и отважный мусульманин, приверженец суннизма, провел последние двадцать пять лет своего правления, пытаясь разобраться с беспокойным Деканом. Он захватил Хайдарабад в военной кампании, в результате чего правление Дели было отодвинуто дальше на юг. Но его преемники оказались абсолютно неспособными сохранить в целости громоздкую имперскую структуру.

После своей смерти Аурангзеб оставил не менее семнадцати законных претендентов на свой трон — сыновей, внуков, правнуков. Результатом стал предсказуемый хаос.

В течение некоторого периода выбор правителей определяли братья Сайды, Хусейн Али, губернатор Патны, и Абдулла, губернатор Аллахабада. Но один из их протеже, Мухаммед Шах (правивший с 1719 по 1748 гг.), восстал против братьев, поддержал мятеж в Декане и свергнул их.

К этому времени могущественная империя Аурангзеба быстро распадалась. В 1724 г. отделился Хайдарабад и стал независимым государством. Вскоре его примеру последовали Удх и Бенгалия, причем Удх отошел в афганскую сферу влияния.

Крах империи Моголов во многом был подобен падению Рима, свершившемуся на 1 300 лет ранее. Боевые качества армии ухудшились, среди вырождающейся знати возникли распри, империя оказалась слишком обширной, ею невозможно было управлять древними методами. Требовались новые технологии.

Империя постоянно подвергалась нападению внешних врагов; персы, афганцы и маратхи выступали в роли «варваров». Едва ли могло исправить положение то, что моголы были чужестранцами, а мусульманская династия не пользовалась всеобщей поддержкой в Индии.

1750-е гг. — время появления «делателя правителей» Гази-уд-Дина, который возвел на трон нового правителя Ахмад Шаха (правил с 1748 по 1754 гг.) Затем он убил преемника Ахмад Шаха по имени Аламгир II. Убийство Аламгира в ноябре 1759 г. отмечает действительный конец истории мусульманской династии. После этого события власть на севере перешла к афганцам и маратхам. В декабре 1759 г. афганцы взяли Дели, что привело к прямому вооруженному столкновению с маратхами. Через два года афганцы разгромили их в великой победе при Панипати. Но в результате всех этих событий южная Индия оставалась широко открытой и благоприятной для проникновения европейцев. Наместников-набобов Аркота и Хайдарабада британцы и французы использовали в качестве простых пешек. Когда Хайдарабад окончательно перешел на сторону британцев, Франция ответила тем, что стала вкладывать деньги на поддержку Хайдара Али, правителя княжества Майсур, который разбил маратхов, вторгшихся в 1758 г. Сын Хайдара, Типу Султан, позднее сделался грозным правителем, пользовавшимся огромной властью на юге. Он возглавил борьбу с англичанами, став источником их постоянного раздражения. Но в конце 1750-х гг. отмечался явный вакуум власти, который европейцы жадно заполнили. Французы обосновались в Пондишерри, британцы — в Мадрасе.

Вторжение европейцев в Азию на некоторое время остановилось в Индии, так как передовые отряды повсюду встречали неожиданное сопротивление. Правда, французы в 1759 г. посадили на трон на Мальдивах султана-марионетку Дхона Бандара, навязав «правителю» договор о союзе с Францией и французских телохранителей. Но попытка британцев захватить сферу влияния в Бирме закончилась плохо. В 1753 г. «Ост-Индийская компания» построила форт на острове Неграйс около берегов Бирмы. Возлагались надежды на то, что со временем он сможет превратиться во второй Мадрас. Но в 1755 г. появился основатель последней бирманской династии Аломпхра Алоунг Пхура, который основал Рангун и завоевал Пегу. Через год пегуанцы восстали. У Аломпхра возникли подозрения, что к мятежу их подстрекали британцы. Он решил, что иностранцы во фланге слишком опасны.

6 октября 1759 г. бирманский правитель организовал внезапное нападение на поселение на острове Неграйс, приурочив начало атаки к тому времени, когда британские офицеры форта Хауз собрались на обед на верхнем этаже здания. Бирманцы убили четырех человек, всех остальных взяли в плен и отправили в Рангун, вынудив «Ост-Индийскую компанию» покинуть свой плацдарм в Бирме.

Но и Франция, и Британия продолжали суетиться по поводу своего амбициозного соперничества в Азии вплоть до 1769 г., когда капитан Кук отправился в Юго-Восточную Азию и на Тихий океан. Министерство иностранных дел Франции сначала решило, что его флот был частью британского проекта завоевания Японии.

С давних пор и британцы, и французы питали надежды на то, что когда-нибудь смогут положить конец монополии испанцев и португальцев на торговлю с Латинской Америкой. Официально всю торговлю с Латинской Америкой обеспечивали либо манильские галеоны на Тихом океане, либо кадисский флот в Атлантическом океане. Ежегодный манильские галеоны отправлялись на юг из Акапулько в Кальяо, порт при Лиме, чтобы воспользоваться преобладающими ветрами. Затем они пересекали Тихий океан в сторону Филиппин, чтобы вернуться по самому северному маршруту, проходящему по Тихому океану, а потом, с остановками на побережье Калифорнии, прибыть в порт отправления Акапулько.

Кадисский флот отправлялся два раза в год (в январе и в октябре). Сначала он шел во французскую Вест-Индию, а затем делился на две части. Один конвой направлялся в Веракрус и в восточные порты Мексики, второй — в Портобелло. После разгрузки вооружения и боеприпасов, готовых товаров и продовольствия, на борт судов загружали золото, серебро, драгоценные камни, специи и хинин. Затем оба конвоя соединялись в Гаване для обратного похода домой.

Вечная причина, вызывающая раздражение Франции, заключалась в том, что ее великой сопернице по торговле было пожаловано право «асьенто» согласно Утрехтскому договору, подписанием которого закончилась Война за испанское наследство. В соответствии с этим договором только Британия могла поставлять в Латинскую Америку черных рабов, необходимых для труда на колониальных плантациях. Она же могла отправлять ежегодно два корабля с товарами в Веракрус и Портобелло без налогов.

Франция часто жаловалась, что, хотя водоизмещение этих кораблей ограничено 500 тоннами, британцы постоянно использовали суда водоизмещением в 1 000 тонн. В дополнение к этому практиковались различные многочисленные ухищрения и нарушения.

Но французы напрасно так бурно возмущались. Ведь на практике четыре пятых предполагаемой испанской монополии состояли из французских товаров. Вопреки официальным доктринам, испанцы не могли снабжать свои колонии всем, что им было необходимо. Поэтому кадисский флот загружали шелками, шляпами, чулками, тканями и даже скобяными изделиями французского происхождения.

К 1759 г. отмечалось дальнейшее осложнение англо-французского соперничества в результате воздействия испанской «третьей силы». Кампания против иезуитов, проводимая парижским парламентом, янсенистами и такими влиятельными персонами, как, например, мадам де Помпадур и герцог де Шаузель, захлестнула Испанию и Португалию. Там маркиз де Помбал оказался даже более фанатичным преследователем Ордена Иисуса по сравнению со своим французским и испанским коллегами (Шуазелем и Арандой).

Иезуиты организовали в Парагвае общество, которое, по заявлению его приверженцев, стало Республикой Платона в действии, а, по мнению противников — простым прикрытием для иезуитских политических интриг и экономической эксплуатации. Сущность «отчуждений» (колоний) иезуитов в Парагвае сводилась к тому, что выпуск продукции предназначался для использования, а не для получения прибыли, прибавочная стоимость не вычиталась.

Иезуитское правление индейцами гуарани, безусловно, было по-отечески заботливым. Они смогли предотвратить их эксплуатацию испанскими капиталистами. Исключение индейцев из эксплуатируемой рабочей силы, а также откровенный ужас перед таким антикапиталистическим примером и дикие слухи о золоте и других сокровищах, укрытых глубоко в джунглях отцами-иезуитами, создали ордену множество врагов. Самым страшным из них оказался Себастьян-Жозе де Карвальо-э-Мело, маркиз Помбал, назначенный в 1750 г. министром иностранных дел. К 1759 г. он уже стал первым министром Португалии, назначенным Карлом III.

Помбал ненавидел иезуитов, так как они мешали воплощению в жизнь его южноамериканских проектов. Более того, подобно тому, как Генрих VIII выступал против монастырей, Помбал подсчитал: в случае успешного подавления Общества Иисуса в португальских владениях можно получить неожиданно огромный экономический доход.

Но до 1750 г. колония в Парагвае, на испанской территории, была вне пределов его досягаемости. Но согласно тайному договору о границах, заключенному между Испанией и Португалией в том же году, Португалия получила приблизительно две трети современного бразильского штата Риу-Гранди-ду-Сул, включая семь иезуитских отчуждений (колоний) на левом берегу реки Уругвай. Миссионеры и их подопечные-гуарани, остолбенев от ужаса, узнали, что должны покинуть свои родовые дома и обосноваться на противоположном берегу реки Уругвай. Сами иезуиты и даже испанский вице-король Ла-Платы направили протест против этого нового распоряжения в Мадрид и Лиссабон. Но Помбал был непреклонен.

Индейцы пришли в отчаяние. Наконец, в 1758 г., несмотря на мольбы своих менторов-иезуитов, они организовали мятеж и были разбиты наголову. Когда выжившие индейцы рассредоточились для ведения партизанской войны, Помбал понял: у него появился шанс, так как в этот момент судьба протянула ему свою благосклонную руку.

3 сентября 1758 г. совершилось покушение на короля Португалии Жозе I, слабого и беспомощного персонажа, согласившегося на договор о границах, не понимая его последствий. Помбал использовал это обстоятельство как повод для устранения ведущих членов могущественной семьи Тавора, совершив акт частного возмездия. Маркиз очень просто связал покушение на убийство и семью Тавора с мятежом индейцев в так называемой войне семи отчужденных территорий (колоний). Он убедил слабоумного монарха, что тот стал жертвой заговора иезуитов.

Более того, Помбал заявил (неизвестно, верил ли он в действительности в такое сам), что Британия планирует захватить Рио-де-Жанейро и для этого вступила в союз с иезуитами. Именно поэтому он (Помбал) закрыл все порты Бразилии для иностранных кораблей в 1755 г.

Вот так Помбалу удалось подавить иезуитов в Португалии и в Бразилии. Декрет об этом выпустили в сентябре 1759 г. Чтобы убедить Испанию, потребовалось больше времени. Но в 1767 г. иезуитов выдворили также из испанской части Америки.

Несчастный папа Клемент XIII потратил большую часть своего времени пребывания у власти, тщетно умаляя о снисходительности для Ордена Иисуса его противников во Франции, Испании и Португалии. Но и он смирился с политической реальностью более могущественной власти со всей ее беспощадностью. Только вмешательство Фридриха Прусского и русской царицы Екатерины Великой спасло иезуитов от полного уничтожения.

С точки зрения англо-французских отношений британцы, вероятно, больше всего пострадали в результате этих событий. Несмотря на предполагаемые исторические узы дружбы между Лиссабоном и Лондоном, Помбал считал, что Британия представляет главную угрозу его амбициям в Латинской Америке.

Нерешительность Испании относительно иезуитов отражает атмосферу недоверия, смятения, а иногда и хаоса, царившую при дворе Мадрида. Только в 1762 г. Испания наконец-то вступила в войну с Британией. Это свидетельствовало о том, что географические рамки военной кампании продолжают расширяться. Стоит вспомнить об известных осадах британцами Гаваны, а также Манилы на Филиппинах.

Риккардо Уолл, министр иностранных дел Испании, обладал проанглийскими настроениями. Но он пользовался широкой известностью как тайный якобит. Испанский король Фердинанд VI, чрезмерно невропатическая личность, озабоченная границами до психоза, был одержим страхом внезапной и насильственной гибели. Его дородная жена Барбара оказалась столь же невропатической персоной, тоже боявшейся внезапной смерти.

Монарх и его супруга просто изводили друг друга. После смерти Барбары в 1758 г. хрупкое ментальное равновесие Фердинанда нарушилось, он начал чахнуть и не смог выздороветь.

Одним из первых действий нового короля стал разрыв связей между испанским и сицилийским тронами. Сицилия осложняла испанские дела, подобно тому, как Ганновер ухудшал дела Британии. Бывший правитель Королевства Обеих Сицилий Карл VII (ставший новым королем Испании Карлом III) отрекся от трона Сицилии в прагматическом указе от 6 октября 1759 г. Договор с Неаполем, воплощающий прагматический указ, запрещал союз испанской короны с итальянскими владениями, передавая Королевство Обеих Сицилий третьему сыну Карла и его потомкам в бессрочное владение, а также устанавливая новые процедуры наследования. Если король Испании получает в наследство корону Королевства Обеих Сицилий, он должен отречься от нее в пользу следующего наследника мужеска пола в соответствии с порядком наследования (при условии, что тот, в чью пользу отреклись, не является принцем Астурийским).

По крайней мере, это расчищало путь для логически последовательной зарубежной политики Испании. Ведь решения относительно интересов Испании в Америке следовало тщательно взвесить относительно сицилийских интересов в Средиземноморье. Это обстоятельство стало одной из причин того, что Испания не вступала с союз с Францией до излета Семилетней войны.

Но самым напряженным франко-британское соперничество оказалось в Северной Америке. Эффективное присутствие французов в Канаде восходит к началу семнадцатого столетия. Франция гордилось своим положением в колонии, которая была ее настоящим микрокосмом — она обладала аналогичной классовой структурой. Крестьянство было набрано из Нормандии, Пикардии, Пуату и западных провинций за исключением лишь Гаскони и Бретани. Канадская аристократия первой волны мечтала о мире и спокойствии, она была далека от религиозных распрей Тридцатилетней войны.

Знаменательно то, что Канада стала ревностным католическим анклавом. Это противоречило плохо информированным пропагандистам вроде Вольтера и его сотоварищей-философов, но Франция никогда не использовала Северную Америку в качестве территории для экспорта преступных классов, безработных и всех несчастных на своей земле, как это делала Англия. Отчасти оттого, что Канада была закрыта для флибустьеров и мошенников, численность населения увеличивалась чрезвычайно медленно. Население колонии Новая Франция, которая смогла выжить в Первой ирокезской войне 1647-67 гг., в 1667 г. составляла 4 000 человек.

Ее спас Кольбер, финансовый гений короля Людовика XIV, отправив туда свежих эмигрантов и целый полк солдат. Но даже при всех этих условиях численность населения Канады в 1714 г. составляла всего 19 000 человек.

Согласно Утрехтскому мирному договору, Британии передавали Гудзонов залив, Ньюфаундленд и Акадию. Это ставило французов под угрозу быть поглощенными более многочисленными британскими колонистами.

Решительные усилия, направленные на увеличение численности населения Канады в тот период, когда премьер-министром был кардинал Флери, привели к увеличению населения до 34 000 человек в 1730 г. и до 40 000 человек в 1740 г. К 1756 г. (году начала Семилетней войны) численность населения возросла уже более чем в два раза, она превышала 70 000 человек.

Для сравнения отметим, что численность значительно более разнообразного населения тринадцати британских колоний, расположенных вдоль берегов Атлантического океана (где олигархи и искатели приключений смешались с депортированными лицами, бродягами, нищими и рабочими по контракту — настоящими рабами во всем, кроме названия), к 1740 г. составляла один миллион человек. На бумаге британские колонисты должны были подавить своих французских партнеров. Но Франция справилась с угрозой, исходящей от «англосаксов», отправив их за горы Аппалачи (Аллеганы) и позволяя распространяться на юг и на запад.

Огромная исследовательская экспедиция Ла-Сале в 1670-е и 1680-е гг. позволила включить в орбиту Франции Миссисипи, Миссури, Огайо и Мексиканский залив. Французы, не желавшие оставаться только в своих крепостях на реке Св. Лаврентия, распространились по Северной Америке. Хотя они стали прекрасными специалистами в торговле мехом (особенно — бобром), французские трапперы (охотники) и разведчики леса стали проникать вглубь материка, добираясь до прерий и Скалистых гор. Так называемые «высокие земли» (Огайо и все районы западнее реки Св. Лаврентия) превратились в существенный элемент французского владычества. Они позволили французам занимать господствующее положение в торговле на внутренних территориях, а также заключать договоры с могущественными племенами, жившими вокруг Великих озер.

В перспективе франко-британское соперничество в Северной Америке зависело от того, кто будет контролировать внутреннюю территорию, кто первым доберется до Тихого океана по сухопутным маршрутам. Об этом геополитическом требовании никогда не забывали британские путешественники и предприниматели, которые пытались манипулировать индейскими племенами, жившими на внутренних территориях. Их склоняли отказываться от традиционной дружбы с Францией.

Но даже вопреки тому, что в 1759 г. стрелка военных весов решительно склонялась в пользу Британии, колонии, говорящие на английском языке, столкнулись с серьезной войной племен, которая не имела ничего общего со столкновением между Британией и Францией. Если бы эта война разразилась на год раньше, она могла бы оказать решающее воздействие на исход всего конфликта.

Внезапно в 1759 г. на самом мирном участке границы дальнего юга (Южная Каролина) разразился пожар. По меньшей мере в течение тридцати лет могущественное и многочисленное племя чероки дружелюбно сотрудничало с колонистами Южной Каролины. Осев в трех деревнях рядом с современной границей Теннеси — Южная Каролина, индейцы торговали оленьими шкурами и рабами с колонистами и даже действовали в качестве полицейских сил со своей стороны, возвращая беглых рабов за денежное вознаграждение.

В 1758 г. чероки добровольно предоставили 700 своих воинов для сражений на стороне британцев. Это послужило детонатором для восстания в следующем году. Бригадир Джон Форбс относился к своим новым союзникам с презрением, не учитывал «странных» для белого особенностей их образа жизни и настаивал на соблюдении ими военной дисциплины британской регулярной армии.

Разочарованные и расстроенные тем, что не получили обещанного из награбленной добычи, а также пленников, на что они рассчитывали, почти все чероки ушли от Форбса и направились на юг с мушкетами и боеприпасами, которыми он их обеспечил. На своем пути в Виргинию и Северную Каролину они украли несколько лошадей и забили несколько голов крупного рогатого скота.

Реакция местной милиции была крайне жестокой. Произошло несколько хладнокровных убийств индейцев, а затем — массовое убийство индейцев племени чероки.

Когда воины племени чероки устало брели в свои земли, они обнаружили, усугубляющую полученную травму оскорбление: колонисты Южной Каролины воспользовались их отсутствием и вторглись в родовые охотничьи земли племени для охоты на дичь.

Старейшины племени чероки провели весну 1759 г., обсуждая свои возможности: либо развязать внезапную войну возмездия, либо отправить послов к губернатору Южной Каролины Уильяму Генри Литтлтону с просьбой о значительной репарации.

Вождь племени чероки Аттакуллалулла (Маленький Плотник) был главным сторонником мирного решения по поводу обиды, нанесенной племени. Весной 1759 г. он провел много месяцев на переговорах с Литтлтоном. Но губернатор был двуличным и всеми силами старался запутать вождя, отказываясь преподнести подарки и сделать мирные подношения, которых потребовал Маленький Плотник.

Ученые и исследователи до настоящего времен и не могут прийти к единому мнению относительно поведения Литтлтона. Они не решили вопрос, был ли губернатор глупым или коварным, либо он недооценил серьезность запроса Маленького Плотника и не смог понять: вождь оказался единственным важным «голубем» во всем племени, которое уже стало племенем «ястребов».

Возможно, Литтлтон жаждал военной славы и просто искал повода, чтобы развязать войну с племенем чероки. Племенные вожди сыграли ему на руку, потеряв терпение во время миссии Маленького Плотника и совершив карательный рейд на границу, в процессе которого было убито тридцать поселенцев.

Литтлтон обострил конфликт, заявив чероки: пока убийцы не будут выданы ему, он налагает эмбарго на обычные поставки снабжения пороха и пуль.

Так как воинам племени чероки были необходимы боеприпасы для осенней и зимней охоты, они отправили второе посольство в Чарльстон на переговоры с Литтлтоном. Губернатор взял всех в плен, сделав тем самым войну неизбежной (в октябре 1759 г.) Он заявил, что не освободит никого, пока ни будут выданы убийцы тридцати поселенцев.

Индейские племена востока Северной Америки, 1759 г.

Демонстрируя силу, Литтлтон перевел своих пленников в пограничный форт Принс-Джордж вместе с 1 300 солдатами и тремя тоннами пороха. Последние, как он заявил, будут переданы индейцам вместе с плененными вождями сразу после того, как выдадут виновных воинов.

Требования Литтлтона были нереальны. Либо он знал это и был дьявольски изворотливым, или же он не знал вообще ничего. В этом случае губернатор оказался преступно глуп. Его действия сыграли на руку сторонникам «жесткой линии» среди чероки. Но если это было бы иначе, «голуби», подобные Маленькому Плотнику, не смогли бы выполнить любое сделанное обещание. «Виновные воины» не только скрылись в лесах, где их невозможно выследить, но в соответствии с кодом племени чероки, они всего лишь отомстили за своих кровных родственников, убитых прошлой осенью. Следовательно, действовали справедливо и достойно, согласно своим представлениям.

Литтлтон затем подтвердил собственный идиотизм, оставив небольшой гарнизон с заложниками из племени чероки, а сам отправился обратно в Чарльстон с основными войсками, чтобы избежать эпидемии оспы (как заявлял он сам).

Последовала неизбежная развязка: чероки окружили форт Принс-Джордж и отрезали его от остальной части Южной Каролины. Войска гарнизона в ответ убили заложников. Большую часть границы Южной Каролины в начале 1760 г. охватило общее восстание племен чероки. К марту воины находились всего в семидесяти пяти милях от Чарльстона. Литтлтон, назначенный губернатором Ямайки за свою «безупречную» службу, оставил всю проблему на британского главнокомандующего в Северной Америке Джеффри Амхёрста.

Кровавое восстание чероки продолжалось еще два года. Британцы применили против них тактику выжженной земли. Наконец, когда у чероки закончились боеприпасы, белые жестоко разгромили их, возвращая ранее процветающую экономику племени в каменный век. На долю злосчастного Маленького Плотника в 1761 г. выпали переговоры об унизительных условиях мира.

Южная граница, изолированная от великого франко-британского конфликта на севере, оказалась особенно бурной в 1759 г. 17 ноября 1759 г. в Филадельфию прибыл Джеймс Гамильтон в качестве помощника губернатора Пенсильвании и Делавэра. Он служил в этой должности и раньше и не желал вновь занимать ее, но согласился, когда узнал, что сможет получить новые полномочия по налогообложению. После прибытия он сразу же попал в пограничный кризис. В октябре 1759 г. индейцы шауни на границе Пенсильвании и Виргинии напали на поселенцев и уничтожили целые семьи, ополченцы догнали мародеров в горной местности и вступили с ними в ряд нерешительных стычек. Но шауни вырвались из окружения и скрылись.

Упрямое ополчение вновь догнало налетчиков около современной границы Западной Виргинии. На сей раз удалось убить около двадцати воинов племени. Но в то время обстоятельства сложились так, что у индейцев племен шауни и чероки появилось общее дело. Это привело к тому, что мятежи и беспорядки могли охватить весь юг, чем, возможно, помогли бы французам избежать судьбы, похожей на окончательное поражение в Северной Америке.

Эту опасность удалось предотвратить. По иронии судьбы, Гамильтон стал основным фактором в падении и смерти вождя племени делавэр Тидиускунга, основного действующего лица в «войне французов и индейцев» на севере. Это было еще одним важным событием в сложной мозаике политических отношений с племенами американских туземцев.

Бурные события в Индии, в Южной и Северной Америке, совершенно отличающиеся от кровопролитного мирового англо-французского вооруженного столкновения, являются иллюстрацией общего тезиса: 1759 год оказался исключительно бурным и жестоким. Даже испанцы в Северной Америке столкнулись с проблемами мятежных племен на территории современных Техаса и Нью-Мексико. Едва избежав восстания индейцев племени оркокоуза в марте 1759 г., применяя крайние меры и казнив испанского солдата, который убил человека племени, власти Новой Испании (Мексики) вынуждены были вести войну повсюду с племенами на равнинах. На самом деле, беспорядки начались в 1748 г., когда индейцы племени команчей напали на поселения апачей в Сан-Саба, находящиеся под испанской защитой. Они увели всех выживших здоровых мужчин, женщин и детей в плен в качестве рабов.

Испанский губернатор Мексики приказал Диего Ортису Парилье, военному командующему в Сан-Луис-Бежара (в настоящее время — Сан-Антонио), атаковать налетчиков, которых, как он узнал, тайно поддерживали французы. Парилья выступил в сентябре 1759 г. с 300 солдатами (включая сотню испанских кавалеристов), имея две пушки и огромное количество пороха и боеприпасов. Его целью были два поселения союза племен Таовайан в современной Оклахоме. Эта лига включала в себя племена индейцев каддо, тавкони и вичита, являвшихся близкими союзниками команчей. К сожалению, Ортис Парилья тяжело пострадал, попав в западню индейцев. В сражении при Сан-Теодоро солдат убивали, словно скот. Уцелели только шестьдесят человек из гордого отряда численностью в 300 солдат, которые с трудом добрались обратно в Техас. Так закончилась злосчастная кампания 1759 г. на Ред-Ривер.

Казалось, что в этом году на саму природу обрушилась вся космическая ярость. Изо всех уголков света поступали сообщения об огромном количестве землетрясений и извержений вулканов. Мир, который только-только начал приходить в себя после землетрясений 1755 г., в результате которого погибло 30 000 человек в Лиссабоне и 40 000 человек в Персии, вновь содрогался от подземных толчков. Первым предупреждением оказалось землетрясение в Триполи в сентябре. Но это было только начало. В октябре и в ноябре 1759 г. на Ближнем Востоке произошло два мощных землетрясения (сила последнего из них составляла 7,4 балла по шкале Рихтера). Они вызвали особенно крупные разрушения в Сирии, Ливане и Палестине. Вдоль разлома Мертвого моря погибло от 10 000 до 40 000 тысяч человек. Разрушения и структурные повреждения наблюдали в Бейруте, Дамаске и Алеппо.

Землетрясение силой 6,6 балла по шкале Рихтера произошло в октябре в районе Иорданского ущелья. Оно вызвало катастрофические разрушения в Святой Земле, особенно — в Назарете и Тивериаде. На побережье обрушились волны цунами высотой в шесть футов, корабли выбрасывало на берег. (В сентябре город Триполи содрогался от другого землетрясения).

В декабре 1759 г. Скандинавия задрожала от еще одного мощного землетрясения, которое странным образом совпало с лютыми морозами на Балтике. В Санкт-Петербурге наблюдались невероятно низкие температуры.

В марте 1759 г. проснулся Везувий, особенно активный в период с 1744 по 1760 гг. Был выброшен огромный поток лавы после извержения пепла из жерла вулкана. В Мексике 29 сентября началось извержение вулкана Иорулло в провинции Мичоакан с ужасающими последствиями. В Замбии (Африка) в декабре наблюдали солнечное затмение, за которым последовали землетрясения.

В ночь с 3 на 4 ноября «страшный шторм» (высота волн достигала, как минимум, пятидесяти футов, а скорость ветра превышала 100 миль в час) обрушился на Новую Шотландию, вызвав обширные разрушения пристаней в Галифаксе. На складах он уничтожил все запасы сахара и соли, две шхуны выбросил на берег, повалил тысячи деревьев. Шторм прорвал дамбы в заливе Фанди, уровень воды поднялся на восемь футов выше ординара, оказались затопленными все низменные земли, которые оставались непригодными для сельского хозяйства в течение трех следующих лет.

Но, вероятно, самым ужасающим проявлением природы в 1759 г. стало очередное появление кометы Галлея, которую можно было наблюдать невооруженным глазом на европейском небе в марте. Хотя философы (например, Мопертюи) высмеивали тех, кто верил, что астральные явления — предзнаменование событий на Земле, многие продолжали верить в то, что это именно так и есть. Как и в 1066 г. (при первом зарегистрированном появлении кометы Галлея), многие полагали: катастрофа уже где-то рядом.

Довольно интересно, что и в 1066 г. суеверия не ошибались. Однако и 1759 г. наметил судьбу Британии яснее, чем любое другое событие после битвы при Гастингсе.