ПЕРЕКАТИ-ПОЛЕ

…Вырвал себя Фадей Ашпин из родной земли и ничто теперь не могло остановить его.

Он попал в американскую зону оккупированной Германии. Три месяца провел в лагере военнопленных, без малого полгода в лагере перемещенных лиц, больше всего на свете боясь, как бы его не выслали на Родину. Чем черт не шутит. Начнут копаться, что да как, да сколько на его душе темных дел — и доставят куда следует.

Но ветер погнал Фадея все же подальше от расплаты. Выдул из одного, а потом и из другого лагеря и начал перекатывать из города в город, из страны в страну.

Для начала Ашпин поспешил расстаться с Западной Германией. Слишком много в ней колючей проволоки. Да еще каким-то образом так называемые перемещенные лица разузнали, что он за птица. Колючую проволоку можно было бы терпеть, но колючие взгляды! Как-то он получил записку, в ней всего два слова: «Смерть предателю!»

Побежал к коменданту лагеря, молча показал замусоленную бумажку.

Комендант приказал найти его карточку. Внимательно изучив ее, спросил на чистом русском языке:

— Служили в карателях?

— За кем греха нет, господин комендант?

— Это верно, — рассмеялся тот. — Слишком много грешков развелось в Европе. Потому она время от времени и горит, как в аду.

Комендант выслушал исповедь Фадея, помолчав, сделал какую-то отметку в его карточке и тихо произнес:

— Вы можете нам пригодиться, Ашпин.

— То есть как это? — притворился непонимающим Фадей.

— Вы ненавидите Советы, любите, по вашим словам, бизнес, вы предприимчивы и по-своему смелы, если верить тому, что вы рассказали. Такие люди, скажу честно, нам нужны.

По мере того как комендант говорил, Фадей распрямлял плечи. «Так и знал! Такие, как он, не испортят борозды и на новой пашне. Только согласись. Тут же потреплют по шее и накинут хомут».

Откровенно говоря, предложение Ашпину не очень понравилось. Совать шею в петлю он больше не намерен. Хватит с него хозяев. Проживу без вас.

Ничего этого Фадей, разумеется, не сказал. Он лишь пожаловался на здоровье — оно не то-де, надо бы отдохнуть от порохового дыма, а там видно будет. Оно лестно, конечно, такое услышать. Бог даст, наладится здоровье, тогда я уж вспомню ваши слова, господин комендант. А сейчас, сделайте милость, оградите меня от подобных угроз.

На другой день Фадея отправили из лагеря. И, разумеется, не из жалости. Коменданту что-то подсказывало: придет время — парень будет наш. На всякий случай он дал Фадею номер телефона и сказал на прощание:

— Надумаете, звоните. Не забудьте, какой город, а номер у вас в руке. Лучше, если выучить его наизусть, а бумажку порвать.

Он выучил наизусть. Но звонить не звонил и постарался убраться подальше.

Затевать свое дело нечего было и думать. Нет главного — капитала. Нет — так будет. В стране, где он жил до войны, одна из самых высокооплачиваемых профессий была шахтер. Фадей решил, что и в свободном мире горняки загребают лопатами не столько уголь, сколько деньги. Он попробовал поработать на шахте в Бельгии, во Франции. Жизнь всюду косилась мачехой. На то, чтобы не умереть с голоду, с грехом пополам хватало. Но чтобы позволить себе такую роскошь — сколачивать капитал — дудки, браток!

— Хотя кому как. На одного окуня тысяча пескарей, — раскидывал умишком Фадей. Обстоятельства сделали его пескарем, но это не значит, что он уже лишился острых зубов. В одно прекрасное время он всплеснет красноперым хищником. Важно найти подходящий омут, где вместо чертей обитают караси. А не омут, так тихую заводь, где можно нагулять жирок, выковать, не спеша, стальную челюсть и открыть ее для начала хотя бы на мальков.

Подвернулся очередной вербовщик, расписал яркими красками прелести нового света. Терять Фадею было нечего, и он отбыл в Южную Америку. Помотался на медных рудниках в Чили, попытался без успеха через брачные объявления жениться на богатой старухе. Из Чили перебрался в Боливию на оловянный рудник, потом на каучуковые плантации Бразилии. Но нигде не мог пустить корни. Заморское счастье не давалось ему в руки. Его «английское» счастье осталось в Москве под яблоней.

Как-то в Кордильерах Фадей услышал знакомую фамилию. Строил там шоссе. Прибыла новая партия и в ней двое немцев. Укладываясь поздно вечером спать, один сказал другому:

— Не вздыхай, Пауль. Полгода потерпим, а там Оберлендер что-нибудь сделает. Теодор теперь министр.

Фадей насторожился, весь превратился в слух.

— Министр, да не юстиции.

— Министр по делам перемещенных лиц. Это не меньше.

Фадей дальше не прислушивался. Он вышел на воздух. В черном небе мерцали звезды, горы дышали прохладой, неподалеку гремела речка.

«Неужели?! Тот ли Оберлендер? Значит, министр… Ну и ну! И это после всего, что творил в войну? А я, я-то!

Дурак, идиот, дубина! Задыхался в шахте, гнил в лесах, ворочал камни, боясь, как бы кто ни припомнил прошлого».

Ашпин выведал все, что хотел. Сомнения исчезли. Тот самый Оберлендер. Засобирался в дорогу. Золотой поводок потянул его назад, в Европу.

Удалось устроиться матросом на старое, видавшее виды судно. Прибыл в Гамбург. Сойдя на берег, Фадей больше не вернулся на корабль.

Отдождила нудная осень, оттаяла зябкая зима, отгремела весна и отпылило лето. И опять осень. Ашпин работал в порту. Зарабатывал неплохо, хватало и на еду, и на тряпки. Но разве такой представлял он свою жизнь? Не было размаха, золотые ручейки плыли мимо. Для других журчали, звенели, смеялись. К нему же подбегали с пересохшим руслом. Да, не было главного, с чего можно начинать дело — золотого родничка, бьющего из-под земли.

Все чаще и чаще возвращался Фадей в своих мыслях к сосне и яблоне. Отец, если жив, бережет тайну пуще глаза. А если умер, унес с собой в могилу. Что же, погибать добру? Все, что угодно, только не это. Чтобы его, кровное, наследственное, выстраданное — да навеки осталось в земле. А еще хуже, если станет случайной находкой.

По утрам вставал с мыслью о запрятанных драгоценностях. Засыпал с теми же затаенными думами. А ночами снились почти одни и те же сны: раскапывает клады и перебирает трясущимися руками браслеты, ложки, вилки, часы, тарелки, отливающие червонным золотом… Фадей просыпался в холодном поту. Какая-то петля душила горло. Поводок натягивался все туже и туже. Еще какое-то время он упирался, страшился сделать этот шаг. Но прочна, прочна веревочка. Тянет за собой, и нет уже сил сопротивляться.

Что делать? Поехать в Москву туристом? Перейти границу тайком? Не всех же задерживают… Болван! Скотина! Телефон! Пожалуйста, господа, я вам нужен? Вы мне тоже надобны.

Неожиданно для всех Фадей взял расчет, купил железнодорожный билет. Номер телефона, который дал комендант лагеря несколько лет назад, Ашпин все еще носил в своей голове, глубоко врезав цифры в цепкую память.