ЧЕТВЕРОНОГИЕ ШКОЛЬНИКИ. ОШИБКА, ЕДВА НЕ СТАВШАЯ РОКОВОЙ

С весны я начал заниматься с Джери на дрессировочной площадке. К этому времени ему исполнилось восемь месяцев, то есть он достиг возраста, когда начинается регулярное обучение собаки.

Джери вырос долговязым, костлявым псом, более похожим на жеребенка, чем на собаку. Но ум, светившийся в глазах, блестящая шерсть и важная, полная достоинства поступь уже говорили о породе.

Площадка была оборудована в одном из центральных парков города, в дальнем тихом углу его.

Здесь был поставлен разборный барьер, устроена учебная лестница со ступеньками различной формы и частоты и крохотным «пятачком» наверху, на котором собака могла передохнуть после трудного подъема.

Недрачливый и спокойный по природе, Джери быстро освоился с площадкой, с шумом и гамом многочисленного беспокойного сборища и прекрасно вел себя даже на групповых занятиях, когда люди и собаки выстраиваются в общую шеренгу и согласованно выполняют команды инструктора-дрессировщика.

Занятиями руководил Шестаков, часто на них бывал и Сергей Александрович. «Собачью школу», как прозвали нас зеваки, всегда задерживавшиеся, чтобы поглазеть на занятное зрелище, регулярно посещали тридцать — сорок человек со своими хвостатыми «учениками».

На площадке я начал дрессировать Джери на выдержку. Посадив дога, я отходил на расстояние десяти — пятнадцати шагов и командовал: «Лежать!», «Голос!» Пес послушно исполнял. Раз от раза расстояние увеличивалось. Увеличивалась и продолжительность выдержки. Джери великолепно дрессировался на кусочек черного хлеба, в то время как другие собаки нередко отказывались работать даже на мясо. Виноваты были в этом сами владельцы, которые либо задергивали собаку, либо чрезмерно закармливали ее.

Быстрые успехи Джери вызвали удивление среди многих моих знакомых по площадке. Почему-то распространено мнение, что дог глупей овчарки, добермана, а потому и хуже поддается дрессировке. Джери мог служить живым опровержением этого ни на чем не основанного предрассудка. Просто дог более упрям, к тому же он очень велик, и с ним трудно справиться, если полагаться только на свою физическую силу. Нужно подчинить его своему влиянию. А это-то самое трудное. Я же теперь мог с гордостью отметить, что мои заботы не пропали зря. Джери понимал и слушался меня с полуслова. И наши занятия продвигались настолько успешно, что мой дог обогнал даже многих овчарок, начавших обучение раньше его.

Это не значило, разумеется, что Джери мог научиться чему угодно. Так, например, он не годился для работы по следу, то есть не мог сделаться ищейкой. Для службы розыска пригодны сравнительно немногие породы: восточноевропейская овчарка, доберман-пинчер, эрдельтерьер и некоторые другие. Они обладают таким удивительным чутьем, что могут найти нужный след по слабому запаху среди множества других запахов. Однако это отнюдь не значит, что другие собаки хуже их. Просто каждая порода имеет свои особенности. И каждая по-своему ценна и нужна, хотя одни, как, например, восточноевропейская овчарка, имеют большее применение, другие, как дог, меньшее.

Дрессировкой я постоянно занимался и дома. Стремился развить в Джери выдержку и безотказное исполнение приказа. Поставишь перед собой чашку с кормом и скомандуешь: «Фу!» — нельзя, значит. Пес сидит, как истукан. Глаза не отрываясь устремлены на чашку. Слюна в два ручья бежит из закрытой пасти. Я ухожу в другую комнату. Все равно пес не прикоснется к еде, пока не услышит долгожданной команды «Возьми» или «Кушай». Тогда с жадностью накинется он на пищу и не оторвется, пока не опустошит чашку до дна.

Как-то раз, посадив собаку перед кормом, я забыл о ней. Вдруг слышу из соседней комнаты голос матери: — Что с Джеркой? Почему он сегодня не ест?

Выскочил в прихожую. В углу нетронутая чашка с едой, перед ней лужа слюны. Джери обиженно укладывается спать на своей постели. Он ждал-ждал и решил, видимо, что пообедать ему сегодня не удастся, и с горя пошел спать.

Дрессировочная площадка находилась на берегу реки, и с наступлением теплых дней я начал приучать Джери к воде. Произошло это так. Кинув в воду палку недалеко от берега, скомандовал: «Апорт!»

Дог резво подбежал к кромке берега, осторожно вошел по грудь в воду, но дальше ни с места! Тщетны были все уговоры и понуждения. Не помог даже кусок хлеба, проплывший по течению у самого носа собаки. Дог из кожи лез, стараясь дотянуться до него, но плыть отказывался.

Тогда я сам отплыл на лодке на середину реки, ласково зовя Джери за собой. Но и это не помогло. Джери тревожно бегал по берегу, входил в воду, жалобно повизгивал, но, как только чувствовал впереди глубину, поспешно пятился назад.

Пришлось пойти на крайние меры. Прицепив к ошейнику собаки конец длинного прочного шнура, я снова отплыл на лодке от берега, держа другой конец шнура в руке. Командуя собаке и поощряя ее ласковой интонацией голоса, я вдруг стал быстро-быстро выбирать шнур на себя. Джери оказался в воде. Рванулся, хотел выскочить на сушу, но шнур не пустил его. Пес завизжал, заметался; я еще подтянул шнур — голова собаки ткнулась в воду, дог фыркнул и… всплыл. Всплыв, сейчас же повернулся затылком ко мне, намереваясь поскорее выбраться на берег, но я опять потянул к себе, и Джери, неловко шлепая по воде лапами, поплыл в мою сторону.

Конечно, был некоторый риск: пес мог сильно испугаться (поэтому этот способ рекомендуется не всегда). Но день был жаркий, бока собаки учащенно вздымались, язык, словно тряпка, свисал из пасти — а вода прохладна… и Джери скоро почувствовал, что купание вовсе не такое уж неприятное занятие.

Лиха беда начало! С каждым купанием страх уменьшался, а вскоре пропал совсем. К середине лета Джери уже любил воду, как утка. Забыты были времена, когда его приходилось втаскивать в воду на веревке. С утра до вечера пес мог с наслаждением плескаться в воде, отфыркиваясь и откашливаясь от попадавших в ноздри брызг. Его даже приходилось удерживать: он мог броситься в реку или озеро с высокого берега и погрузиться с головой, а некоторые старые собаководы говорили мне, что, если вода попадет в уши, собака может утонуть.

Здесь, на воде, я заметил еще одну особенность, которой наградила моего друга природа. Если в обычном состоянии концы лап у Джери были собраны в крепкие упругие комки, то в воде они распускались, пальцы напрягались, между ними натягивалась перепонка и вся лапа становилась похожей на утиную. И плавал Джери, по-утиному загребая воду.

Очень полюбил он приносить из воды «апорт».

Я швырял в реку, насколько позволяли мои силы, какой-нибудь предмет. Пес кидался за ним, мигом догонял плывшую по течению деревяшку и доставлял мне.

Иногда я оставлял собаку сидеть на берегу, а сам садился в лодку и принимался усердно работать веслами. Бедный Джери. вот где испытание для его выдержки! Он напряженным взглядом следит за моими действиями. В такой момент ему можно было наступить на хвост, и он, вероятно, не оглянулся бы. Вся его наружность выражает один мучительный вопрос: «А как же я? Хозяин уезжает, но почему же оставляют меня?»

С середины реки я командую: «Ко мне!» Пес только того и ждал. Теперь его не удержит никакая сила. Он молниеносно срывается с места, не разбирая, глубоко или мелко, в фонтанах брызг обрушивается в реку и стремительно плывет ко мне. Вода вокруг него кипит ключом — так энергично работает Джери лапами. Затем волнение на воде успокаивается: теперь над зеркальной поверхностью видна только массивная голова дога с маленькими светлыми глазками да порой доносится его легкий всхрап. Я в это время поспешно гребу к противоположному берегу. Приплывали мы обычно вместе. Плавал Джери необыкновенно быстро — никакой пловец не угонится!

Всякий раз Джери бросался в воду с такой поспешностью, что иногда даже пугал меня.

Раз он, не разбирая высоты, прыгнул с двухметрового берега и «ухнул» в воду головой. Испугавшись за него, я чуть сам не бросился вслед за ним. Но пес мигом вынырнул, потряс головой, освобождаясь от воды, залившейся в уши, и как ни в чем не бывало поплыл дальше.

Наши занятия по дрессировке не прекращались и на прогулках. Гуляя за городом, я заставлял Джери прыгать через все встречные препятствия: изгороди, канавы, кучи хвороста, поленницы дров. И это приносило заметную пользу. Он быстро мужал. Все мои приказания он выполнял с величайшей готовностью и охотой. Иногда это приводило к неожиданным результатам. Я заметил, например, что Джери прыгает через каменную ограду, когда рядом открыт вход; а однажды он перескочил через парапет набережной и едва не утонул в пруду. Вода попала в уши, и он долго потом тряс головой. После этого я стал осторожнее и не отдавал необдуманных приказаний, а своего ретивого друга удерживал от проявлений чрезмерного усердия.

Теперь мне думается, пора познакомить читателя с общими принципами дрессировки.

Еще совсем недавно научить собаку действовать по усмотрению хозяина — вставать, ложиться, «давать голос» — мне казалось чуть ли не волшебством. Я не представлял, как собака поймет меня. И вот оказалось, что никакого волшебства тут нет, все очень понятно и просто. Чтобы уяснить это, нужно хотя бы в общих чертах знать научную основу дрессировки, или учение о рефлексах.

Великий русский ученый-физиолог академик Иван Петрович Павлов в течение многих лет исследовал нервную деятельность животных, главным образом собак. Он создал стройное учение о рефлексах, на котором, между прочим, основана вся современная теория и практика дрессировки.

По учению Павлова, все проявления нервной деятельности животного делятся на два вида: безусловные, или врожденные, рефлексы и рефлексы условные, благоприобретенные. К безусловным рефлексам, или инстинктам, относятся: пищевой (когда у собаки желудок пуст, она сама стремится утолить свой голод, и этому ее не надо учить); оборонительный (если собаку ударить, она или отбежит, или сама бросится на обидчика, и здесь также не требуется никакого предварительного обучения); инстинкт родительский (животное любит своего детеныша, выхаживает, кормит его, пока он не достигнет определенного возраста) и другие.

Условные рефлексы — это уже более высокая ступень нервной деятельности. Условные рефлексы приобретаются в течение жизни; животное не родится с ними.

Классическим примером может служить опыт со звонком. Если собаке давать пищу и одновременно звонить, то, в конце концов, она так привыкнет к звонку, что будет являться по одному только этому сигналу, не видя пищи. Вот это и будет условный рефлекс, рефлекс на звонок.

Что происходит, когда я командую Джери «Сидеть!» и одновременно, нажимая на его крестец, принуждаю исполнить мое приказание?

Через несколько повторений возникнет связь между словом и действием, звуком и физическим раздражением, — появится, как мы говорим, рефлекс. Это вовсе не значит, что собака поняла человеческий язык, как иногда думают некоторые люди. Дело обстоит иначе. Слово «сидеть», звук «сидеть» соединился в мозгу моего дога с представлением о соответствующем положении тела, и он спешит принять его.

Так могут быть расшифрованы все приемы дрессировки.

И воспитание чистоплотности, и приучение к месту, и даже привязанность к хозяину — все это, в конечном счете, выработка нужных нам условных рефлексов.

Поразительный случай рассказал мне один зоолог.

В Аргентине с давних пор животноводов преследовал страшный бич — падеж овец, да какой, — уносивший за одну ночь тысячи овечьих жизней. Никаких признаков инфекционного заболевания ни разу обнаружить не удалось, а на теле павших животных всегда находили одно и то же — маленький порез, шерсть вокруг выстрижена или выщипана.

Наконец удалось установить, что губил овец особый вид летучих мышей-вампиров. Крылатый ночной хищник садился на овцу, выстригал шерсть и присасывался, выпивая зараз литр-полтора крови.

Климат в Аргентине теплый, овцы круглый год живут под открытым небом, в загонах. Как уберечься от вампиров? Требовалось повести с ними решительную борьбу. Но все попытки в этом направлении наталкивались на сопротивление самих пострадавших, владельцев овец. Никто никогда не видел, как вампир пьет кровь из овцы. Простые люди — скотоводы, пастухи-гаучо — не верили в существование хищника, который может проделывать это, и считали, что тут действует нечистая сила.

Аргентинское правительство решило создать научно-популярный фильм о вампирах, чтобы показать всему народу врага овец.

Пригласили режиссера. Но с первых же шагов он столкнулся с таким, казалось бы, непреодолимым препятствием: вампиры садились на свои жертвы лишь глубокой ночью, под покровом полной темноты, а для съемок нужен свет, надо включать прожектора. Казалось, все пропало, фильму не бывать.

Но режиссер не растерялся. Он стал «переучивать» мышей, изменять у них вековой инстинкт. И что же? Спустя полгода он мог приступить к съемкам. Летающие кровососы стали набрасываться на свою добычу именно тогда, когда зажигались прожектора. Картина была снята, и все овцеводы Аргентины увидели, кто губил их овец и причинял неисчислимые убытки.

Пример с мышами-вампирами — одно из ярчайших подтверждений действенности идей Павлова.

Тысячи и тысячи экспериментов проделал над собаками гениальный физиолог, чтобы выяснить и доказать законы, которым подчиняется психическая деятельность животных. Собаки были в его работе и главным подопытным материалом, и его союзниками. Их преданность и терпение немало помогли ученому. В благодарность за это в Колтушах, под Ленинградом, где протекла часть жизни ученого и где им были сделаны многие замечательные открытия, он поставил памятник собаке и начертал на нем следующие слова:

«Пусть собака, помощница и друг человека с доисторических времен, приносится в жертву науке, но наше достоинство обязывает нас, чтобы это происходило непременно и всегда без ненужного мучительства».

И второе:

«Собака благодаря ее давнему расположению к человеку, ее догадливости, терпению и послушанию, служит, даже с заметной радостью, многие годы, а иногда и всю свою жизнь, экспериментатору».

Зная учение о рефлексах, можно достигнуть высокого совершенства в дрессировке. Можно от передачи приказания словами перейти к жестам, и собака также будет отлично понимать вас, исполняя ваши желания по одному мановению руки. Можно добиться и многого другого, что иному неосведомленному человеку покажется просто чудом. Вся так изумляющая неискушенных людей понятливость и восприимчивость животных основана именно на условных рефлексах.

Я уже так привык к безупречному послушанию Джери, что даже гулял с ним без поводка по центральным улицам города. Сергей Александрович не раз предупреждал меня, чтоб я не слишком доверял Джери.

— Как бы идеально собака ни была обучена, — говорил он, — она всегда способна на неожиданные для вас действия, которые не сообразуются с человеческим разумом, и вы обязаны никогда не забывать об этом. Вы, ее хозяин, должны не только заставить собаку повиноваться, но и уметь предвидеть ее поступки.

Скоро мне пришлось вспомнить об этом предупреждении и раскаяться, что своевременно я не внял ему.

Мы с Джери возвращались с прогулки. Я шел по тротуару, Джери, немного поотстав, бежал по канаве рядом. Навстречу нам на полной скорости мчался трамвай. Увидя его, я, обычно осторожный, окликнул дога, чтобы он держался поближе к хозяину. Джери не спеша затрусил ко мне. И тут случилось неожиданное.

Испугался ли Джери чего-либо в открытых воротах ближнего дома или просто им овладело какое-то внезапное желание, но только он вдруг, как подброшенный пружиной, оказался на середине улицы, как раз между трамвайных рельсов. Трамвай несся прямо на него. А пес неподвижно стоял на линии и, повиливая хвостом, глупыми глазами смотрел в мою сторону.

С громким криком: «Ко мне, Джери, ко мне!», я бросился к нему. Это была непростительная ошибка, которая могла оказаться непоправимой. Если хочешь быстро подозвать собаку, никогда не следует самому бежать к ней; нужно сделать как раз наоборот — броситься прочь, и тогда она, увидев, что хозяин удаляется, немедленно последует за ним. Я же сделал обратное…

Я хотел взять щенка на поводок. Джери же, приняв мое движение за игру, отпрыгнул назад, прямо под ко леса трамвая.

Пронзительно взвизгнули тормоза. Отшатнувшись, я закрыл глаза рукой. Грохот пронесся мимо… Я стоял ни жив ни мертв, слыша только, как бешено колотится сердце, стесняя дыхание.

Открыл глаза — линия была чиста.

«Отбросило в канаву», — мелькнула мысль, и я бросился на другую сторону улицы. Но канава также была пуста.

Что такое?.. Я растерянно обвел взглядом улицу. Вокруг меня уже собиралась кучка любопытных.

— Да он убежал! — выкрикнул кто-то из ребят.

«Как убежал? Куда?..» Не разбирая дороги, я кинулся домой. В воротах чуть не сбил с ног мать. С испуганным лицом она спешила мне навстречу:

— Что с тобой?

Она решила, что случилось что-то со мной.

— Где Джери? — ответил я вопросом на вопрос.

— Дома Джери… Прибежал сам не свой. Как бешеный, схватил зубами дверь, оторвал планку… Я слышу, кто-то в двери ломится, бросилась открывать. Джери ворвался, едва не сшиб с ног… забился под стол, дрожит весь…

Ни уговоры, ни ласки не действовали на Джери, он отказывался выходить из-под стола. Грудь его ходила ходуном, его било, как в лихорадке, из пасти стекали потоки слюны и кровавой пены.

Я осмотрел его повреждения. Атласная шкура была покрыта многочисленными ссадинами, на боку кровоточила рваная рана, но кости были все целы.

Как он спасся, я не представляю. Ясно было одно, что трамвай тащил его, но каким-то образом Джери удалось вырваться из-под колес.

Может быть, его огромный рост и необыкновенная для собаки физическая сила помогли ему избежать верной смерти.

Я долго не мог успокоиться. Ведь это была моя вина, только я несу ответственность за случившееся! Своей неосмотрительностью едва не погубил Джери. Этот случай на всю жизнь научил меня осторожности.

Джери скоро поправился, дрожь прошла, раны затянулись, но долгое время оставался слепой страх перед громкими неожиданными шумами. Особенно он стал бояться грозы. Пришлось тщательно следить за тем, чтобы больше ничто не могло испугать щенка, и тогда он постепенно забыл бы перенесенное потрясение.

Вначале я избегал водить его по шумным улицам, потом, когда убедился, что страх его начал уменьшаться, исподволь, постепенно снова принялся приучать щенка и к шуму толпы, и к грохоту трамваев. Первое время Джери вздрагивал от каждого резкого звука, поджимал хвост и стремился убежать; я ободрял его, гладил, угощал лакомством. С течением времени вспышки трусости проявлялись все реже и, наконец, исчезли совсем. Джери стал снова прежним Джери, смелым и спокойным псом, на которого я вполне мог положиться в любое время дня и ночи.

Можно было опасаться, что болезнь вернется, когда по программе дрессировки начнется приучение к выстрелам, но этого не случилось. Испуг у Джери прошел совсем; только грозы он продолжал бояться до конца своих дней.