• Найдите свое племя
  • Там, где можно познать себя
  • Поле и игроки
  • Не только я
  • Как они это делают?
  • Сферы влияния
  • Алхимия синергии
  • Затерянные в толпе
  • Смотрите, слушайте и учитесь
  • Глава 5

    Найдите свое племя

    Для большинства людей важнейшей составляющей пребывания в своей стихии является контакт с единомышленниками, разделяющими их пристрастие. Дружественная среда взращивает в человеке настойчивое желание добиться максимального успеха в своем деле.

    Мэг Райан – популярная актриса, известная, в частности, ролями в таких фильмах, как «Неспящие в Сиэтле» и «Когда Гарри встретил Салли», в юности панически боялась даже мысли об игре на сцене. Ее актерская карьера бурно развивается вот уже более четверти века – но, учась в школе, девочка даже не представляла себе, что посвятит жизнь этой профессии. Мэг рассказывала мне, что на школьных спектаклях она всегда предпочитала находиться в зрительном зале, а не на сцене. Однако в восьмом классе ей как хорошей ученице нужно было произнести со сцены прощальную речь выпускника. Она радовалась оказанной чести, пока не осознала, что сделать это придется перед всей школой.

    Выйдя на сцену, Мэг просто окаменела от ужаса, несмотря на долгие недели усердных репетиций. Матери пришлось подняться на сцену и отвести ее обратно на место в зале.

    И тем не менее в будущем Мэг Райан стала одной из наиболее выдающихся комедийных актрис своего поколения. Это произошло отчасти потому, что она нашла свое племя.

    После успешного окончания школы Мэг выиграла грант на поездку в Нью-Йоркский университет для изучения журналистики. Ей всегда нравилось писать, и она решила сосредоточить усилия на профессии литератора, которую считала в то время своим истинным призванием. Чтобы оплачивать обучение, Мэг устроилась работать на местный коммерческий телеканал, где получила постоянную роль в мыльной опере «Как вращается мир», и вдруг осознала, что ей нравится общение с этим кругом людей.

    «Я нашла актерский мир очень увлекательным, – рассказывала мне Мэг. – Вокруг было множество веселых людей. Моя работа была похожа на жизнь в большой чокнутой семейке. Это было здорово. Я зарабатывала шестнадцать долларов в день и чувствовала себя в этой атмосфере все более комфортно. Мне нравилось, что мы все время обсуждали характеры своих героев и изучали человеческое поведение. С удивлением я обнаружила, что понимаю, как поступила бы моя героиня в той или иной ситуации. Я не знала, на чем основаны мои предположения, но имела массу собственных суждений. Я говорила что-то вроде: «Хорошо, это подтекст. Но почему я озвучиваю подтекст?» Я обнаружила, что переписываю роль и действительно живу жизнью своей героини. Существую в ее мире. Каждый день мы получали новый сценарий – и мне нужно было учить наизусть весь свой текст. Это было невероятно, чрезвычайно увлекательно. У меня не было времени думать о чем-то еще. Это было полное погружение».

    И все же по окончании колледжа и после ухода из сериала «Как вращается мир» Мэг не отправилась немедленно в Голливуд. Считая, что необходимо лучше изучить себя, она провела некоторое время в Европе и даже подумывала о вступлении в Корпус мира.[34] Неожиданно Мэг получила приглашение сняться в новом фильме. Она решилась, приехала в Лос-Анджелес и, оказавшись в актерской среде, вновь обнаружила, что ее охватывает удивительное состояние.

    «Я встретила действительно превосходного преподавателя актерского мастерства. Ее звали Пегги Фури. Пегги беседовала со мной об искусстве и мастерстве актера, о значении этой профессии. Классом старше меня учились Шон Пенн, Анжелика Хьюстон, Мишель Пфайффер и Николас Кейдж. Меня окружали люди, которые действительно всей душой отдавались работе, интересовались человеческой природой, горели идеей воплощения написанного в жизнь. Все это нашло благодатный отклик в моем разуме, моем сердце и моей душе. Поэтому я осталась в Лос-Анджелесе и поселилась там. Мой нью-йоркский агент познакомил меня с агентом в Лос-Анджелесе, и именно тогда я окончательно определилась со своим будущим.

    Мне довелось сниматься во многих фильмах – и они научили меня жить, помогли вырастить в себе личность. Когда я даю согласие сниматься в очередном фильме, это может объясняться тем, что он кажется мне веселым, или тем, что я хочу работать с определенным актером. Но в конечном итоге каждый из этих фильмов всегда оказывает глубокое влияние на мою жизнь. Моему постоянному развитию способствуют либо тема новой картины, либо определенные люди из съемочной группы, либо мои собственные перевоплощения, которые являются неотъемлемой частью каждого фильма».

    Мэг Райан могла бы заниматься в жизни многими вещами. Она обладает подлинным писательским дарованием и значительными академическими талантами. У нее широкий круг интересов и увлечений. Однако в актерской среде ее окружают люди, которые смотрят на мир ее глазами, позволяют ей чувствовать себя естественно, признают ее таланты, вдохновляют ее, оказывают на нее влияние и помогают добиться максимальных успехов. Когда Мэг находится среди актеров, режиссеров, операторов, осветителей и прочих обитателей мира кино, она близка к своему истинному Я.

    Ощущение себя частью племени помогает ей оказаться в своей стихии.

    Там, где можно познать себя

    Члены племени могут сотрудничать или соревноваться друг с другом. Они могут разделять общие взгляды или иметь совершенно противоположные. Они могут принадлежать к разным поколениям или быть ровесниками. Что объединяет племя – так это общее пристрастие к делу, для которого они созданы. Так чувствуют люди одного племени. Подобные ощущения могут давать невероятную свободу, особенно если до этого человек занимался любимым делом в одиночку.

    Дон Липски, один из наиболее выдающихся американских скульпторов и художников, всегда знал, что имеет художественные наклонности. Уже в раннем возрасте у мальчика наблюдались признаки необычайной творческой энергии. «Когда я был ребенком, – рассказал мне Дон, – я всегда мастерил разные вещи, но считал себя не творческим человеком, а скорее существом, полным беспокойной энергии. Мне нужно было рисовать какие-нибудь каракули или собирать предметы из разрозненных частей. Я не думал об этом, как о полезной способности. Если уж на то пошло, я считал это скорее странностью». Такая «беспокойная энергия» заставляла его чувствовать себя непохожим на других детей, что иногда причиняло дискомфорт. Дон говорил: «В детстве вам больше всего на свете хочется быть похожим на других детей. Поэтому вместо того, чтобы воспринимать свои творческие склонности как нечто особенное, я чувствовал, что они отдаляют меня от других».

    Во время учебы в начальной школе и младших классах средней школы Дона Липски манили разные занятия и интересы. У него были хорошие академические способности, но эта деятельность наводила на него скуку. Дон вспоминает: «Академическая работа всегда давалась мне очень легко. Я выполнял задания быстро, но поверхностно, с минимальными усилиями». Дон имел способности к математике и был переведен в класс с ускоренным изучением этого предмета. Но преподаватели считали, что остальным дисциплинам, имея все соответствующие задатки и способности, мальчик уделяет крайне мало внимания и делает только то, что приносит ему удовлетворительные оценки. Дон постоянно рисовал на своих тетрадях вместо размышлений о том, что необходимо в них написать. «Когда мне нужно было заняться академической работой, я рисовал или складывал фигурки из бумаги. Вместо поощрений меня за это ругали».

    Только учитель рисования настойчиво поощрял его художественные таланты, но мальчик не воспринимал искусство настолько серьезно. В итоге он так расстроил преподавателя, что тот, как вспоминает сам Дон, буквально прекратил разговаривать с ним. Вскоре на его место пришел другой учитель рисования, благодаря которому Дон прозрел. «В классе скульптуры был очень примитивный сварочный аппарат, и учитель научил меня технике сварки. Я мог брать куски стали и сваривать их вместе – это было похоже на волшебство. Я чувствовал, что все искусство, которым занимался до этого, было лишь детской игрой, и сделал однозначный вывод: создание стальных скульптур – вот по-настоящему взрослое искусство».

    Открытие сварки для Дона было подобно обретению святого Грааля. Однако он все еще не понимал, что ему делать с этим увлечением. Он не думал о себе как о художнике, поскольку не слишком хорошо рисовал, в отличие от некоторых своих друзей. «Пока они рисовали, – рассказывает Дон, – я играл с блоками или строительными материалами из своего набора строителя. Все это не воспринималось как настоящее искусство. Истинным художником казался тот, кто мог нарисовать лошадь, похожую на лошадь».

    Даже когда его скульптуры начали побеждать на школьных художественных выставках, Дон никогда не задумывался над тем, чтобы пойти учиться в художественную школу. После выпуска он поступил в Университет Висконсина на факультет бизнеса. Впоследствии перевелся на экономический факультет, затем на исторический, но упорно держался в стороне от факультета искусств, несмотря на то что другие предметы не вызывали у него энтузиазма.

    Но вдруг на последнем курсе Дон обманным путем записался на два факультативных курса: работу по дереву и керамику, для которых у него не было нужной квалификации. Ему очень понравились оба курса, и он показал на них отличные результаты. И, что более важно, – чуть ли не впервые почувствовал настоящее радостное волнение от того, что был художником в своих собственных глазах. На курсе керамики юноша наконец-то нашел преподавателя, умеющего вдохновить студентов, – именно такого учителя не хватало ему все годы обучения в колледже. «Это был очень романтичный человек и настоящий энтузиаст. Все, что он делал, было похоже на произведение искусства. Если он мазал маслом кусок хлеба, то полностью погружался в это занятие. Он стал для меня примером и помог понять, что я действительно могу зарабатывать на жизнь, создавая вещи».

    Впервые карьера художника предстала в глазах Липски возможным и стоящим делом. Он решил поступить в магистратуру Кранбрукского института искусства в Мичигане, чтобы изучать керамику. Но неожиданно столкнулся с препятствием. Родители поощряли его творчество ровно до тех пор, пока принимали за обычное хобби. Когда Дон подал документы в Кранбрук, его отец, всю жизнь отдавший предпринимательству, попытался донести до сына немного экономического здравого смысла. Дон был с ним согласен – изучение керамики не имело практической выгоды. Но это было единственное, чем он хотел заниматься. Отец посмотрел на сына долгим и жестким взглядом, увидел, что тот все твердо решил, и оставил его в покое. А когда Дон попал в Кранбрук, он открыл для себя новый мир людей и возможностей. «Я очень мало общался со студентами, изучающими искусство, кроме тех, с которыми вместе учился на тех двух курсах, – рассказывает он. – Кранбрук почти весь был магистратурой. Там было около двухсот студентов, изучающих искусство. Из них около ста восьмидесяти – студенты магистратуры. Таким образом, впервые вокруг меня была большая группа очень серьезных и знающих людей, горячо преданных искусству, и для меня это было просто фантастикой. Я ходил ко всем критикам не только на факультет керамики, но и на факультеты живописи, скульптуры, ткачества, впитывая все как губка. Я проводил много времени в студиях других студентов, наблюдая за их работой. Я начал читать художественные журналы, ходить в музеи и впервые полностью погрузился в искусство».

    Именно в Кранбруке Дон нашел свое племя, и оно помогло ему пойти по другому пути – к своему призванию.

    Обретение своего племени – ключевой элемент в поиске призвания. С другой стороны, когда вы глубоко внутри ощущаете, что рядом с вами чужие по духу люди, – это верный и хороший признак того, что вам стоит поискать единомышленников где-то в другом месте.

    Хелен Пилчер так и поступила. Она прервала свою научную карьеру и стала одним из немногих в мире ученых-юмористов. На самом деле, если присмотреться, – неуверенность в своем выборе красной нитью проходит через всю ее профессиональную научную деятельность. Хелен говорит так: «Меня не заставляли идти в науку, скорее я сама ошиблась». После школы ей предложили поступить в университет, чтобы изучать психологию, «пить сидр и смотреть телевизор целый день напролет». По окончании университета «общая апатия и нежелание искать нормальную работу» заставили ее поступить в магистратуру по специальности «нейробиология» с годичным сроком обучения. С этого момента Хелен заинтересовалась наукой. «Это были серьезные эксперименты, препарирование мозга и неприятные до смешного требования техники безопасности».

    Увлекшись наукой и не имея других интересов, Хелен продолжила это занятие и защитила докторскую диссертацию. За это время она усвоила некоторую полезную научную информацию и научилась «божественно играть в бильярд». Кроме того, она узнала кое-что еще. Ей нравилось заниматься наукой, но ученые определенно не были ее племенем. Опыт подсказывал ей, что наукой, в отличие от бильярда, нельзя заниматься поверхностно. «Я узнала, что положение человека в иерархии научного сообщества обратно пропорционально его коммуникабельности, но прямо пропорционально толщине его вельветовых брюк».

    Поняла Хелен и кое-что о своих способностях. «Я узнала, как заставить забывчивых крыс вспоминать. Я «создавала» и имплантировала генетически модифицированные стволовые клетки в мозг рассеянных грызунов, у которых вскоре после такого вмешательства развивались когнитивные способности лондонского таксиста. Но в то же время мое собственное внимание продолжало рассеянно блуждать».

    Хелен вдруг обнаружила, что мир науки в том виде, в котором она с ним сталкивалась, не являлся искомой ею утопией свободного исследования. Это был чистый бизнес. «Пока корпорации вливают в исследования наличные и считают человеко-часы, падение науки будет продолжаться, потому что ею движут бизнес-планы. Мотивом и вектором экспериментов служат в большей мере деньги, нежели любопытство.

    Я чувствовала разочарование и ограниченность своих возможностей. Я хотела рассказывать о науке людям. Я хотела писать о науке. Я хотела выйти наружу. Уйти в настоящий мир».

    Осознав это, Хелен создала «комитет побега одной женщины и начала рыть туннель». Она подала документы для получения диплома по научной коммуникации в колледже Беркбек в Лондоне и нашла там «друзей-единомышленников». Ей предложили получить диплом медиасообщества «и провести два месяца за написанием сценариев и выпуском юмористических научных фильмов для телеканала Einstein TV». Хелен собралась с духом и начала на внештатной основе продавать свои научные работы всем желающим. «Я бесстыдно продавала свои товары на радио, в прессу и в Интернет», – вспоминает она. Наконец Хелен покинула лабораторию и перешла работать в Королевское научное общество. «Моя задача заключалась в том, чтобы вновь сделать науку интересной, хотя это не было официальным требованием моей новой должности».

    А затем Хелен неожиданно получила электронное письмо с предложением выступить в прайм-тайм на Челтенхемском научном фестивале. Ей предоставляли возможность вести в разговорном жанре комедийное шоу, посвященное науке. Как только Хелен согласилась, ее охватила паника. «Наука, как всем известно, это серьезное занятие. Теория относительности Эйнштейна – это вам не шуточки. Я заручилась поддержкой друзей и писателя-юмориста Тимандры Харкнесс – и в результате после нескольких кружек пива родился проект The Comedy Research Project (CRP)».

    Позднее Хелен стала своим человеком в лондонских комедийных кругах и в течение следующих пяти лет «работала со стволовыми клетками днем и со зрителями ночью». Проект CRP стал живым сценическим шоу, где Тимандра и Хелен в обратном порядке перечисляли «Пять лучших достижений науки». Слушатели «с увлечением обсуждали формулу веселящего газа, добровольно вызывались поучаствовать в шутливых научных экспериментах, имитирующих первые полеты, и подпевали песне Элвиса о черных дырах».

    Целью CRP, как объясняет Хелен, стало научное подтверждение гипотезы о том, что наука может быть веселой. «Мы делаем все правильно с методологической точки зрения. Во время каждого шоу контрольная группа людей запирается в соседней комнате, отличие которой состоит только в отсутствии комиков. Впоследствии мы оцениваем реакцию обеих групп – контрольной и экспериментальной, которая слушает шутки о науке. Собранные по всей стране предварительные данные по результатам шоу выглядят обнадеживающе».

    Хелен Пилчер занятия научной деятельностью помогли начать писать и рассказывать о науке. Она вспоминает, что перспектива покинуть лабораторию выглядела пугающей, но все же «не такой пугающей, как перспектива там остаться. Мой совет тем, кто раздумывает о таком шаге, – сделайте его; нужно просто прыгнуть с обрыва, как лемминг».

    Поле и игроки

    Говоря о племени, я на самом деле имею в виду два отдельных понятия, каждое из которых важно для любого, кто ищет свою стихию. Первое из них – понятие «поля», а второе – понятие «игроков». Поле – это те виды деятельности, которыми люди занимаются: театр, рок-музыка, предпринимательство, балет, физика, рэп, архитектура, поэзия, психология, преподавание, парикмахерское искусство, высокая мода, комедия, атлетика, бильярд, изобразительные искусства. Игроками я называю других людей, которые занимаются этим видом деятельности. Полем, которое открыла для себя Мэг Райан, стала актерская игра, в особенности съемки в сериалах. Игроками же на этом поле были другие актеры, с которыми она работала. Они любили свое дело так же, как и она, и подпитывали творческие способности Мэг. Позже она переместилась в другую часть поля – к съемкам в фильмах, а там перешла от комедийных ролей к более серьезным. Кроме того, она расширила круг игроков своей команды, особенно когда познакомилась с Пегги Фури и другими актерами.

    Понимание поля Мэг и ее связи с другими игроками помогает объяснить, как застенчивая девочка, которая не сумела произнести прощальную речь выпускника, стала выдающейся, всемирно известной актрисой. «Когда я работала, то рядом со мной в темной комнате были лишь несколько других актеров и съемочная группа. Я не беспокоилась о зрителях, поскольку их там не было. Во время ежедневных съемок зрителей нет – есть только прочная черная сцена, камера и другой актер, с которым вы играете. Это занятие бесконечно увлекало меня, вокруг были замечательные люди – и я просто забывала обо всем на свете, погружаясь в рабочий процесс».

    Уверенность, которую Мэг получала в результате этого опыта, была достаточно сильной для того, чтобы побудить ее продвигаться на своем поле дальше и идти к новым группам игроков. Однако даже сегодня она не любит выступать на публике или давать интервью в телевизионных ток-шоу. «Я делаю это только в случае крайней необходимости. Но предпочла бы этого не делать, потому что чувствую себя в таких ситуациях не в своей тарелке. Я ощущаю настоящий дискомфорт, когда нахожусь в центре всеобщего внимания».

    Брайан Рэй – известный гитарист, работавший со Смоки Робинсоном, Эттой Джеймсом и Питером Фрэмптоном; гастролировавший с Rolling Stones и Doobie Brothers, – довольно рано нашел свое поле, что в конечном итоге позволило ему войти в круг близких друзей человека, который для маленького Брайана был настоящим героем и недосягаемым кумиром.

    Он родился в Глендэйле (штат Калифорния) в 1955 году – и это был именно тот год, когда Алан Фрид ввел в обращение термин рок-н-ролл. Брайан был одним из четырех детей в семье, где также воспитывалась его сводная сестра Джин, которая была на пятнадцать лет старше его.

    «Джин брала меня с собой, когда ходила в гости к своей подруге. Девушки слушали Рика Нельсона, Элвиса Пресли и Джерри Ли Льюиса, передавая друг другу фотографии музыкантов. На меня очень глубокое влияние оказала реакция девушек на музыку, которая лилась из радиоприемника, и на эти фотографии. Где-то в глубине души я все понял, прямо там и тогда, в возрасте трех лет. Мой отец играл на пианино, кроме того, у нас был небольшой граммофон с микрофоном, благодаря чему можно было записывать пластинки, а затем проигрывать их. Я помню, как в два или три года сидел с отцом за пианино и мы вместе записывали пластинки.

    Сразу же после окончания школы Джин начала заниматься музыкой и присоединилась к группе New Christy Minstrels, исполнявшей фолк. Вместе они отправились на гастроли по всей стране. Джин с восторгом рассказывала нам истории о своей группе и вся светилась от счастья, говоря о своей нынешней жизни. Сестра заразила меня своей любовью к музыке и радостью, которую та ей доставляла. Она окончательно закрепила во мне эти чувства, когда стала брать меня с собой в клубы и на концерты. Мне тогда было девять-десять лет. Я своими глазами видел там людей, перед которыми преклонялся, и знакомился с ними.

    Моему брату подарили хорошую гитару «Гибсон»[35] и курс уроков игры на ней. У него не было особого желания заниматься музыкой, и, пока он был увлечен другими делами, я учился играть на его гитаре. Затем Джин подарила мне гитару с нейлоновыми струнами, которую купила в Тихуане за 5 долларов. Я просто расплакался от счастья. Моя страсть к музыке была так велика, что доходила почти до фанатизма. При этом я даже не предполагал, что хочу разделить ее с кем-то и дарить людям музыку. Я еще даже не умел настраивать гитару, но уже создал вместе с другими ребятами свою группу.

    Мне было десять или одиннадцать лет, когда однажды воскресным вечером мы услышали новую группу в «Шоу Эдда Салливана». Это были Beatles. Их музыка была не похожа ни на что другое. Она напоминала черный R&B, который мне так нравился, в сочетании с каким-то другим секретным фактором или элементом, совершенно незнакомым мне. Это было музыкой с Марса. Она изменила все.

    Я знал, что хочу играть музыку, но они окончательно повлияли на мое решение. Это была самая замечательная вещь, с которой я когда-либо сталкивался. Теперь участие в музыкальной группе казалось осуществимым и привлекательным делом, которым я мог бы зарабатывать себе на жизнь. Beatles заставили меня забыть о мыслях в духе «а может, мне стать пожарным». С этого момента я упорно шел к тому, что в конечном итоге стало делом всей моей жизни».

    В последующие двадцать лет Брайан неоднократно играл с наиболее выдающимися музыкантами своего поколения. Затем он получил неожиданное предложение – его пригласили на прослушивание для участия в новой группе Пола Маккартни. С тех пор он играл вместе с Маккартни.

    «Даже в самых смелых своих мечтах я никогда не мог вообразить такое. Неужели это я – маленький белобрысый мальчишка, сидевший в 1964 году по-турецки перед телевизором, – буду играть с тем самым парнем, который пел «All My Lovin' " и «I Saw Her Standing There» в шоу Эдда Салливана? Понимаете, в этой истории есть что-то по-настоящему волшебное – стать частью таких событий».

    Люди, о которых рассказывается в этой книге, нашли свое призвание на разных полях и с различными игроками. Никто из нас не ограничен только одним полем. Зачастую новаторские идеи приходят к человеку именно тогда, когда он создает связи между различными способами мышления, иногда – между разными полями. Когда Пабло Пикассо исчерпал свои «голубой» и «розовый» периоды, его заинтересовали коллекции африканского искусства в Этнографическом музее Трокадеро в Париже. Эти работы существенно отличались от его собственных, но пробудили в художнике вдохновение и помогли выйти на новый творческий уровень. Церемониальные маски племени догонов оказали на художника влияние при создании картины «Авиньонские девицы», с которой начался период кубизма в творчестве Пикассо, принесший ему наибольшую славу.

    По мере развития культур и технологий возникают новые «поля», которые заселяются новыми «игроками». Старые же «поля» постепенно исчезают. Развитие компьютерной анимации, к примеру, способствовало появлению новых «полей» творческой деятельности в кинематографии, телевидении и рекламе. Ведь сегодня люди не проводят так много времени, как раньше, за добавлением цветных иллюстраций в рукописи.

    Обретение своего племени может изменить чувство самоидентификации и жизненные цели человека. Это связано с тремя мощными движущими силами, которые дает нам племя: подтверждение собственной значимости, вдохновение и то, что мы будем называть в этой книге «алхимией синергии».

    Не только я

    Карьера Дебби Аллен как танцовщицы, актрисы, певицы, продюсера, писателя и режиссера потрясла и ошеломила миллионы людей. Она пережила карьерный взлет в 1980 году благодаря культовому телесериалу Fame. На протяжении шести лет подряд она как хореограф занималась подготовкой и проведением церемоний вручения премии Американской академии киноискусств «Оскар» и сама получила много наград, в том числе премию журнала Essence в 1992 и 1995 годах. Дебби является основателем и директором Танцевальной академии, которая носит ее имя, и занимается профессиональной подготовкой начинающих и опытных танцоров. Академия также готовит хореографов и преподает основы танца людям всех возрастов.

    «Когда я была маленьким ребенком, – рассказала мне Дебби, – очень маленьким – лет четырех или пяти, я надевала свой блестящий розовый купальник, повязывала вокруг шеи полотенце, взбиралась по дереву на крышу своего дома и там танцевала для птиц и облаков. В детстве я все время танцевала; меня вдохновляли прекрасные изображения балерин. Поскольку я была чернокожей и жила в Техасе, то ни разу не смогла побывать на танцевальном выступлении. Но я пересмотрела все мюзиклы, восторгаясь Ширли Темпл, Руби Килер и братьями Николас.

    Однажды в наш город приехал цирк братьев Ринглин – и я была просто потрясена, когда увидела этот спектакль! На меня также огромное впечатление произвели артисты Марго Фонтейн и Рудольф Нуриев – это самое невероятное, что я когда-либо видела.

    В детстве я не могла даже ступить на порог какой-нибудь серьезной школы танцев из-за практиковавшейся повсеместно сегрегации. Однако я получила безвозмездный грант на обучение в студии Debato Studios и посещала десять танцевальных занятий в неделю. Помню свое первое выступление – на мне были блестящая белая атласная юбка, белый жакет, оранжевая блузка и белые чечеточные ботинки. При этом я играла на треугольнике. Во время выступления мне казалось, что я нахожусь на вершине мира! Кстати, в детстве я всегда носила трико. На вечеринку по случаю моего пятнадцатилетия одна из моих тетушек принесла фотографию, на которой мне пять лет и я одета в трико. Так что ко мне очень рано пришло понимание, что я танцовщица.

    Я впервые увидела ансамбль Элвина Эйли в возрасте семнадцати лет. Тогда и поняла, что выброшу свои балетные туфли, надену высокие каблуки, длинную белую юбку и буду танцевать под такую музыку. Я отождествляла себя с артистами, выступавшими на сцене. Это было великолепно.

    Однажды летом я отправилась на танцевальный фестиваль Сполето в Южной Каролине. Именно тогда для меня все встало на свои места. В детстве постоянным препятствием для меня была проблема сегрегации, но представившаяся великолепная возможность обучаться у Дадли Уильямса дала уверенность в себе. Там же я встретила Элвина Эйли, чей танец Revelations преподавали в местной танцевальной студии, – и просто сияла от счастья. Они хотели взять меня в ансамбль, но Элвин посчитал меня слишком молодой. Я никогда не выступала с ними, но знала, что мне необходимо научиться такому танцу.

    Академия родилась из моего желания отдавать людям собственные знания. В ней преподаются все стили танца: африканский, современный и характерный танец, фламенко, чечетка и хип-хоп. У нас работают замечательные преподаватели со всех концов света. Я убеждена, что каждый ребенок имеет право научиться танцевать. Танец – это чудесный язык. Поверьте мне, эти дети не попадут в беду».

    Контакт с людьми, разделяющими ваши увлечения, помогает понять, что вы не одиноки, что существуют другие люди, похожие на вас. Пусть многие не понимают и не разделяют вашей страсти, но у вас таки есть единомышленники. Неважно, нравятся вам сами эти люди или то, что они делают. Самое важное – получить одобрение и признание того увлечения, которое вас объединяет. Обретение своего племени обеспечивает вам такую роскошь, как разговоры на профессиональные темы, обмен идеями, сравнение методов работы и – наконец – демонстрация энтузиазма или неприятия по отношению к одним и тем же вещам. Контакт со своим племенем стал мощным стимулом для людей, о которых уже было рассказано в этой книге, – для Мэтта Гроунинга, Евы Лоренс, Мэг Райан, Блэка Айса и многих других, о ком будет рассказано далее.

    Пребывание в Кранбруке в среде других художников дало Дону Липски глубокое чувство значимости своего дела, помогло понять, что этим действительно стоит заниматься. Он сказал: «В магистратуре я впервые начал всерьез воспринимать те маленькие безделушки, которые мастерил. Я видел на улице резиновую ленту, поднимал ее и начинал искать, чем ее можно обвязать или с чем скомбинировать. Я всегда это делал, но лишь оказавшись в Кранбруке, понял, что на самом деле создавал произведения искусства. Пусть и в скромных масштабах, но это действительно было творчество, а не просто пустая трата времени».

    Некоторые люди максимально полно ощущают себя в своей стихии, когда работают в одиночестве. Чаще всего это характерно для математиков, поэтов, художников и некоторых спортсменов. Однако даже эти люди подсознательно ощущают наличие «игроков» – других художников, математиков, писателей и спортсменов, которые обогащают их «поле» и бросают вызов их представлениям о собственных возможностях.

    Выдающийся философ науки Майкл Полани[36] утверждает, что свободный и открытый обмен идеями – это жизненно важный импульс для научных исследований. Ученым нравится работать над собственными идеями и задачами, однако наука требует сотрудничества. «Ученые, свободно выбирающие себе темы для изучения и исследующие их в свете своего личного суждения, – говорит он, – в действительности сотрудничают друг с другом как члены тесно сплоченной организации».

    Полани горячо протестует против государственного контроля над наукой, поскольку он может препятствовать свободному обмену идеями. Ведь именно на таком взаимообмене и базируется подлинная наука. «Любая попытка организовать группу… под руководством одного специалиста повлечет за собой исчезновение независимой инициативы отдельных ученых и, таким образом, низведет их совместную эффективность до потенциала того единственного человека, который руководит этой группой. Это в действительности парализует сотрудничество между ними». Отчасти именно такое давление на науку побудило Хелен Пилчер сбежать от стволовых клеток на комедийную сцену.

    Взаимодействие с «игроками» своего «поля», лично или через их работы, настолько же важно для нашего развития, как и время, проведенное наедине со своими мыслями. Как заметил физик Джон Уиллер: «Если вы не обмениваетесь опытом с людьми – вы «вне игры». Я всегда говорю, что никто ничего собой не представляет без окружающих людей». И даже в этом случае ритм взаимодействия с сообществом единомышленников варьируется во время пребывания в своей стихии точно так же, как и в обычной, повседневной жизни. Иногда вы хотите побыть в компании, а иногда – в одиночестве. Физик Фримен Дайсон говорит, что когда он пишет, то закрывает двери, но когда действительно занимается наукой – обязательно оставляет их открытыми. «До определенного момента вы приветствуете вмешательство, так как лишь при взаимодействии с другими людьми можете создать что-то интересное».

    Как они это делают?

    Обретение своего племени дает нам существенно больше, чем признание значимости своего дела и взаимодействие с другими людьми. Оно настолько же важно, как оба этих фактора, вместе взятые, что вдохновляет нас и стимулирует поднимать планку своих достижений. В каждом «поле» деятельности члены сообщества, объединенного общими интересами, обычно своей деятельностью побуждают друг друга исследовать истинный потенциал своего таланта. Иногда рост эффективности происходит благодаря не тесному сотрудничеству, а влиянию других «игроков поля», будь то современники или предшественники. При этом неважно, имеют они прямое отношение к соответствующему «полю» или только косвенное. Показательна в этом отношении известная фраза Исаака Ньютона: «Если я видел дальше, то только потому, что стоял на плечах гигантов». Это справедливо не только для науки.

    Боб Дилан родился в Хиббинге (штат Миннесота) в 1942 году. В автобиографии «Хроники» он рассказывает о своем чувстве отчужденности от людей, семьи и поп-культуры того времени. Боб знал, что ему необходимо вырваться из этого круга, чтобы исполнить свое предназначение. Фолк-музыка была его единственной страстью. Боб вспоминает: «Фолк-музыка была единственным, что мне требовалось для существования… У меня не было других забот и интересов, кроме фолк-музыки. Я строил всю свою жизнь вокруг нее и имел крайне мало общего с теми, кто не разделял мою страсть».

    Как только представилась возможность, Боб переехал в Нью-Йорк. Там, руководствуясь только своей интуицией, он вошел в круг артистов, певцов, писателей и обрел обстановку, которая способствовала развитию его собственных талантов. Он начал встречать единомышленников. Однако среди тех, кто вдохновлял Боба и оказывал влияние на его увлечение, нашелся один человек, который по-настоящему помог молодому Дилану достичь таких высот, о которых тот не мог и мечтать. Это случилось, когда он впервые услышал Вуди Гатри. Он вспоминает: «Это было похоже на разрыв бомбы в миллион мегатонн».

    Однажды в начале 1960-х годов один нью-йоркский приятель пригласил Дилана посмотреть свою коллекцию записей. Она включала несколько альбомов на старых грампластинках. Один из них назывался The Spirituals to Swing Concert at Carnegie Hall и представлял собой коллекцию выступлений Каунта Бэйси, Люкса Льюиса, Джо Тернера и Пита Джонсона, Сестры Розетты Тарп и других. Еще была без малого дюжина двусторонних пластинок Вуди Гатри. Иногда краем уха, живя в Хиббинге, Дилан слышал некоторые записи Гатри, но не придавал им большого значения. Но в этот день в Нью-Йорке все оказалось иначе.

    Он вспоминает: «Когда игла начала двигаться, я был поражен. Я находился в каком-то одурманенном состоянии». Как зачарованный, Боб слушал сольные композиции Гатри: Ludlow Massacre, 1913 Massacre, Jesus Christ, Pretty Boy Floyd, Hard Travelin', Jackhammer John, Grand Cooley Dam, Pastures of Plenty, Talkin' Dust Bowl Blues, This Land Is Your Land.

    «Я слушал все эти песни, одну за другой – и у меня от них кружилась голова, – рассказывает он. – Мне хотелось раскрыть рот от изумления. Было ощущение, словно земля раскололась надвое. Я слышал Гатри раньше, но лишь мимоходом, по одной песне, и в основном то, что он пел вместе с другими артистами. На самом деле раньше я его не слышал; во всяком случае, это не вызывало потрясения. Я не мог этому поверить – Гатри потрясающе схватывал самую суть вещей. Он был таким поэтичным, таким неистовым и ритмичным. В его музыке было столько энергии, а голос резал как кинжал».

    Исполнительская манера Гатри казалась уникальной, он писал песни, непохожие ни на чьи другие. Все в Гатри – его стиль, содержание песен, манеры – стало для Дилана откровением: он осознал, какой может и должна быть фолк-музыка.

    «Это просто сбило меня с ног. Казалось, будто проигрыватель, на котором крутилась пластинка Гатри, сам приподнял меня и швырнул через всю комнату. Я также прислушался к его произношению. Он довел стиль пения до такого совершенства, о котором, казалось, никто не мог и помыслить. При желании он так произносил последнюю букву в слове, что оно ощущалось, как удар. Его репертуар был на голову выше песен всех прочих исполнителей фолк-музыки. Песни Вуди Гатри переполняла удивительная человечность. В его репертуаре не было ни одной посредственной песни. Он крушил все на своем пути. Для меня это было прозрением, сравнимым по силе с падением тяжелого якоря в воду гавани».

    Дилан весь остаток дня словно в трансе слушал музыку Гатри. Это был не только момент откровения о певце Вуди Гатри, но и момент истины для самого Боба Дилана. «Я чувствовал, что понял что-то очень важное об управлении собой. Я находился где-то в глубине себя и чувствовал себя в большей степени самим собой, чем когда-либо раньше. Какой-то голос внутри меня говорил: «Это твоя игра». Я мог спеть все эти песни, каждую из них. Все они были тем, что я хотел бы петь. Я чувствовал себя так, словно до этого блуждал во тьме и вдруг кто-то повернул выключатель».

    Приехав в Нью-Йорк в поисках единомышленников, Дилан на самом деле искал себя. Открыв для себя путь, по которому шел Вуди Гатри, он начал представлять и выстраивать свой собственный. Подобно Ньютону, он видел дальше, потому что стоял на плечах гигантов.

    Сферы влияния

    Племена – это сферы влияния. Они могут принимать различные формы, располагаться далеко друг от друга или, наоборот, находиться в непосредственном контакте. Они могут существовать лишь в ваших мыслях или физически присутствовать в одном помещении с вами. Они могут быть реально существующими или оставшимися жить только в своих работах. Они могут распространять свое влияние на одно поколение или на многие.

    Нобелевский лауреат Ричард Фейнман говорил об ультраминиатюрных механизмах задолго до того, как другие люди начали себе представлять возможность создания подобных вещей. Годы спустя Марвин Мински, вдохновленный идеей Фейнмана, стал отцом-основателем искусственного интеллекта и, таким образом, продолжил этот научный диалог. Затем Эрик Дрекслер подошел в Массачусетском технологическом институте к Марвину Мински и попросил уважаемого профессора принять руководство своей диссертацией, посвященной миниатюрным механизмам. Эта диссертация послужила основой новаторской работы Дрекслера в области нанотехнологий. При поддержке многочисленного племени, чьи связи тянулись через несколько поколений, концепция, ранее отвергнутая научными критиками Фейнмана как научная фантастика, стала абсолютной реальностью.

    Когда племя собирается в одном месте, возможности для взаимного вдохновения его членов возрастают. На всех «полях» деятельности существуют мощные группировки людей, которые благодаря влиянию друг на друга и импульсу, создаваемому ими как группой, становятся локомотивами инноваций.

    Социолог Рэндалл Коллинз пишет о том, что почти все великие философские движения родились благодаря динамике племен. Генезис философии Древней Греции «можно наглядно продемонстрировать через историю цепочки групп единомышленников: пифагорейское братство и его направления; кружок Сократа, породивший множество течений; школа Мегары с ее яростными спорщиками; Академия, созданная друзьями Платона. Их правопреемниками – продолжателями «племенной цепочки» стали аристотелевская школа перипатетиков; «общество Сада», взлелеянное Эпикуром и его друзьями; ревизионистские кружки афинских стоиков на Родосе и в Риме и, наконец, школы участников последующих движений, удалившихся в Александрию».

    Если преемственность племени была реальна для Древней Греции, то почему бы ей не повториться, к примеру, в Голливуде? В документальной книге «Беспечные ездоки, бешеные быки»[37] описана «бурная, вдохновенная, а временами омерзительная культурная революция», которая привела к перерождению голливудского кинематографа в 1960-х годах. Всего за несколько лет на смену белым школьным гольфам и пляжным покрывалам, которые характеризовали здравомыслящую Америку 1950-х годов, в жизнь страны вторглись секс, наркотики и рок-н-ролл. Вдохновленное французской новой волной и британским новым кино,[38] поколение молодых режиссеров и актеров вознамерилось осуществить революцию в американском кинематографе и создать фильмы, которые отражали бы их личное видение.

    Оглушительный успех таких знаковых фильмов, как «Беспечный ездок», «Крестный отец» и «Таксист», обеспечили их создателям беспрецедентную финансовую и творческую независимость. Огромные кассовые сборы этих картин и их успех у критиков заставили голливудскую «старую гвардию» сдать свои позиции. Наступила эра поколения культовых кинорежиссеров, таких как Фрэнсис Форд Коппола, Роберт Альтман, Мартин Скорсезе, Питер Богданович и Деннис Хоппер.

    С каждым новым успехом эти режиссеры завоевывали все большее творческое влияние. Они сформировали культуру лихорадочных инноваций, при которой каждый из них вдохновлял окружающих к поиску новых тем и форм для возникновения очередных популярных фильмов. Эта новообретенная свобода имела обратную сторону и привела к невероятному, чрезмерному раздуванию бюджетов фильмов, а также к бесконечному росту наркозависимых обитателей Голливуда. В конце концов взаимная поддержка кинорежиссеров переродилась в напряженную конкуренцию и жесткое соперничество. Такие блокбастеры, как «Челюсти» и «Звездные войны», порожденные этой культурой, вновь изменили вид голливудских фильмов, а творческий и финансовый контроль полностью перешел в руки киностудий.

    Влияние «племенных» группировок было очевидным и в период безудержных изобретений в сфере программного обеспечения на заре использования персональных компьютеров. Кремниевая долина оказала огромное влияние на цифровые технологии. Однако, как отмечают Дороти Леонард и Уолтер Своп, Долина занимает удивительно маленькую площадь. «Подлетая на самолете к Международному аэропорту Сан-Франциско, вы поразитесь, до чего небольшие размеры имеет эта Долина». Как замечает Крейг Джонсон из Venture Law Group, Кремниевая долина «подобна любому газу, который сжимают, – он становится горячее». Существующие там «племена» пересекаются друг с другом в социальной и профессиональной сфере на почве решения рабочих вопросов (например, специалисты по разработке программного обеспечения), аффилированности организаций (Hewlett-Packard), образования или национальной принадлежности (магистры делового администрирования, получившие степень в Стэнфордском университете, или иммигранты из Южной Азии). Наиболее квалифицированным работникам нет необходимости совершать длительные поездки для заключения сделок, смены работы или поиска профессиональных партнеров. Джон Доэрр из Kleiner Perkins любит повторять, что Кремниевая долина – это особый мир, где вы можете сменить работу, не меняя свое место на автомобильной стоянке.

    Старожилов Долины также связывают общие ценности. Ее легендарные основатели в свое время создали не просто компании – они дали миру инновационные отрасли и революционные технологии. Поэтому их личные взгляды все еще находят отражение в этом сообществе. Билл Хьюлетт и Дэвид Паккард оказали непосредственное влияние на старшее поколение: многие из них были первыми сотрудниками компании. Эта старая гвардия передала принципы коллегиальности и высокие стандарты качества новому поколению.

    Существует множество других примеров того, как совместная деятельность племени вдохновляла отдельных людей на выдающиеся достижения. Вспомним хотя бы показательные примеры из мира спорта – небывалый успех «Нью-Йоркских Никербокеров» в 1969 году, «Безымянную защиту» непобедимых «Дельфинов из Майами» в 1972 году и – наконец – впечатляющую победу «Миннесотских близнецов»[39] в 1991 году. Их коллективные выступления были более яркими и результативными, нежели успехи каждого из членов этих команд в отдельности. Стоит вспомнить и другие случаи: к примеру, движение «Баухауз»[40] в архитектуре первых десятилетий двадцатого века. В каждом из этих случаев реальное единение и сотрудничество племени, состоявшего из творческих личностей, приводило к всплеску инноваций и бурному росту.

    Алхимия синергии

    Наиболее яркий пример мощного влияния племени – работа творческих команд. В своей книге «Organizing Genius: The Secrets of Creative Collaboration» Уоррен Беннис и Пэт Уорд Бидерман пишут о так называемых творческих группах, имея в виду сообщества людей, которые разделяют интересы группы и генерируют при этом более значительный результат, чем способен каждый из них при работе в одиночку. Таким образом, группа становится чем-то большим, нежели просто численность людей ее составляющих. «Великая Группа может выполнять функции стимулирования, контроля, обмена идеями. Также она может служить источником вдохновения, поддержки и даже любви», – полагают авторы. Сочетание творческой энергии и потребности в достижении максимальной эффективности, чтобы не отстать от других членов группы, ведет к недостижимому в других случаях стремлению к совершенству. Это и есть алхимия синергии.

    Одним из лучших примеров синергии можно считать создание знакового альбома Майлза Дэвиса Kind of Blue. Большинство любителей самой различной музыки считают, что этот альбом «необходимо иметь» в своей коллекции. Легионы фанатов джаза, и если уж на то пошло – классики и рока знают наизусть каждую ноту в этом альбоме. Но никто из музыкантов, создававших Kind of Blue, не знал, что он будет играть, до того, как вошел в студию.

    «Майлз сочинил эту музыку всего за несколько часов до начала записи и пришел в студию с набросками, которые указывали группе, какую музыку играть, – это слова пианиста Билла Эванса, помещенные в аннотацию на обложке альбома. – Так что вы услышите нечто созданное почти спонтанно. Группа никогда не играла эти композиции до создания альбома, и я думаю, что это был «первый дубль» для каждой песни. На самом деле все композиции альбома были записаны с первого раза, кроме Flamenco Sketches, записанной со второго раза».

    Однажды в 1959 году в музыкальной студии по инициативе трубача Дэвиса собрались вместе пианист Билл Эванс, саксофонист-тенор Джон Колтрен, саксофонистальт Джулиан «Пушечное ядро» Эддерли, пианист Уинтон Келли, басист Пол Чемберс и барабанщик Джимми Кобб. Дэвис выложил перед ними гаммы – что само по себе было отчасти революционным шагом, так как джаз в то время традиционно игрался аккордами – и включил звукозаписывающее устройство. Каждый из этих музыкантов был активным сторонником разработки новых направлений в джазовой музыке, и все они в прошлом уже работали вместе. Однако то, что происходило во время записи Kind of Blue, было колоссальным импульсом взаимной поддержки, вдохновения и сотрудничества. Музыканты решили сломать барьеры и имели для этого все необходимое: фантазию, мастерство и дар интерпретации. И самое главное – у них был лидер со смелыми взглядами.

    Их импровизированная игра в тот день стала итогом слияния мощных творческих сил, подаривших миру выдающийся результат – что и является конечной целью такого сотрудничества. Когда пленка в магнитофоне начала вращаться, свершилось чудо. «Групповая импровизация – это крайне сложная задача, – говорит Эванс. – Помимо существенных технических проблем, которые сопутствуют согласованному коллективному мышлению, у всех нас есть человеческая, даже социальная потребность во взаимопонимании, необходимом для достижения общего результата. Это наиболее сложная проблема, которая, как мне кажется, была успешно решена при создании нашего альбома». Музыка, которую они создали всего за несколько часов – вдохновляя и поощряя друг друга, согласовывая свою работу, бросая друг другу вызов, – будет жить на протяжении многих поколений. Kind of Blue – это джазовый бестселлер всех времен и народов. Даже почти пятьдесят лет спустя тысячи копий этого альбома еженедельно продаются во всех уголках мира.

    Почему творческие команды могут вместе достичь более впечатляющих результатов, чем их участники по отдельности? Я думаю, это объясняется тем, что в каждой команде гармонично сочетаются три типа интеллекта, о которых я говорил ранее. В некотором смысле они повторяют основные характеристики творческого ума.

    Великие творческие команды разнообразны. Порой они состоят из людей, диаметрально противоположных друг другу по складу ума и характера. Но различные по типу таланты и способности этих людей органично насыщают команду необходимым творческим потенциалом. Команда, создавшая Kind of Blue, состояла из выдающихся музыкантов, которые не только играли на различных музыкальных инструментах, но и отдавали команде свою индивидуальную восприимчивость к музыке, имея разные типы личности. То же можно было сказать и о Beatles. Хотя участники этой группы имели много общего в культурном и музыкальном плане, Леннон и Маккартни были очень разными людьми, точно так же, как Джордж Харрисон и Ринго Старр. Именно их несхожесть сделала совместное творчество Beatles гораздо более выдающимся в сравнении с сольным потенциалом каждого из участников команды.

    Творческие команды динамичны. Разнообразие талантов в такой группе важно, но этого недостаточно. Различные способы мышления могут стать препятствием для созидания. Творческие команды находят всевозможные способы, чтобы использовать свои различия максимально продуктивно во благо, а не во зло. Они действуют так, что сильные стороны их участников становятся взаимодополняющими, а слабые – компенсируются личными свойствами других членов группы. Люди в такой команде способны бросать друг другу вызов, чувствовать себя равными и воспринимать критику как стимул для повышения эффективности своей деятельности.

    Творческие команды индивидуальны. Существует большая разница между творческой командой и тем же комитетом. Большинство комитетов выполняют рутинную работу и формируются на основе выборов. Таким образом, члены любого комитета теоретически могут быть заменены другими людьми и обычно выполняют конкретные задачи. Часто комитет может формально работать, в то время как половина его членов проверяет свои BlackBerry или рассматривает обои. Комитеты часто бессмертны – кажется, что они существуют вечно и так же вечно длятся их заседания. А вот членам творческих команд присуща ярко выраженная индивидуальность, они собираются вместе по схожести интересов и собственной воле, чтобы создать что-то особенное. Они сотрудничают лишь до тех пор, пока сами этого хотят, или должны быть вместе, пока не будет выполнена стоящая перед ними задача.

    Одним из наиболее известных примеров эффективной командной работы служит Администрация президента Авраама Линкольна. Дорис Кирнс Гудвин в своей книге «Team of Rivals» описывает историю Линкольна и четырех членов его кабинета – военного министра Эдвина Стэнтона, министра финансов Сэлмона Чейза, госсекретаря Уильяма Сьюэрда и генерального прокурора Эдварда Бейтса. Эти пять человек, несомненно, были частью одного и того же племени, которое страстно желало вести Америку к новым высотам. Но каждый из четырех членов команды президента был открытым и непримиримым оппонентом Линкольна до его вступления на пост президента. Стэнтон однажды даже назвал Линкольна «длиннорукой обезьяной». Каждый из этой «большой четверки» твердо придерживался взглядов, которые порой значительно отличались от принципов Линкольна. Кроме того, каждый из них верил, что более достоин стать президентом, чем тот, кого избрал народ.

    И все же Линкольн верил, что каждый из его соперников обладает сильными сторонами, необходимыми Администрации президента. С хладнокровием, которое сложно представить в современной американской политике, он объединил свою команду. Да, они часто жестоко ругались. Но совместная работа была жизненно необходима этим людям, поскольку давала возможность в борьбе диаметрально противоположных мнений найти нужные решения для формирования эффективной государственной политики. Они понимали, что провести страну через наиболее опасный период в ее истории можно только путем объединения и разумного компромисса их интеллектуальных усилий.

    Затерянные в толпе

    Находиться в племени, как я это определяю, и быть частью толпы – это слишком разные вещи, даже если люди в толпе собрались по одной и той же причине под влиянием общего интереса. Сразу же вспоминаются спортивные фанаты. Во всех видах спорта и во всех городах существуют свои шумные и неистовые фанаты: футбольные болельщики в Грин-Бей, поклонники соккера (или, как его называет весь остальной мир, футбола) в Манчестере или же фанаты хоккея в Монреале. Они покрывают стены зданий, крыши автомобилей и лужайки перед своими домами атрибутикой любимой команды. Каждый из них знает, каким был основной состав его местной команды в 1988 году, когда она заняла четвертое место. Они могут отложить собственную свадьбу из-за того, что на этот день выпадает ежегодный чемпионат Кубка Европы. Они страстно увлечены своими командами и пребывают в полном восторге от их игры. Чаще всего настроение таких людей напрямую зависит от результатов, которые показала их команда. Но спортивные фанаты не образуют племени, по крайней мере, не в том смысле, в каком я употребляю этот термин в своей книге.

    Фанатское поведение – это другая форма социальной принадлежности, которую многие ученые, в частности Генри Таджфель и Джон Тернер, относят к теории социальной идентификации. Они утверждают, что у людей часто возникает четкое осознание того, кем они являются, именно благодаря связям с определенными группами. Такие люди в значительной мере отождествляют себя с этими группами, что, как правило, поднимает их самооценку и способствует самоидентификации. Спортивные команды помогают фанатам почувствовать себя частью крупной мощной организации. Это бывает особенно заметно, когда побеждает именно та команда, за которую болеют фанаты. В конце любого спортивного сезона оглянитесь вокруг – и вы увидите, что улицы пестрят футболками с символикой команды-чемпиона даже в местах, далеких от родного города этой команды. Фанаты безмерно гордятся своей связью с командами-победителями, поскольку в некотором смысле верят в то, что косвенная принадлежность к такой команде улучшает мнение о них самих.

    Социальный психолог Роберт Чалдини придумал термин для данного явления. Он называет это «греться в лучах отраженной славы», или берджинг.[41] В 1970-х годах Чалдини с группой психологов провел исследование этого явления и обнаружил, что студенты многих американских университетов чаще и охотней надевали одежду с символикой университета в понедельник, следующий за теми выходными, когда их команда выигрывала футбольный матч. Также ученые обнаружили, что студенты были более склонны использовать местоимение «мы», говоря о команде своего университета, в случае ее выигрыша – например, «мы в воскресенье разгромили команду такого-то штата». И наоборот, делали это крайне неохотно, когда их команда проигрывала. В последнем случае обычно использовалось местоимение «они» – например, «я не могу поверить, что они проиграли матч».

    Есть нечто главное, что нужно понять о берджинге, если сравнивать это явление с чувством племени в нашем определении: человек, «греющийся в лучах отраженной славы», не имеет никакого или почти никакого отношения к достигнутой кем-то славе. Мы признаем небольшую роль поддержки фанатов в победе команды, если они действительно присутствовали на спортивном соревновании. Даже серьезные спортивные фанаты известны своим суеверием. Но лишь наиболее иррационально настроенные из них верят в то, что такие приметы, как «надевать одну и ту же шапку на каждую игру», «сидеть безмолвно во время ралли» или «использовать определенную марку угля во время пикника перед соревнованиями», оказывают какое-либо влияние на результат игры.

    Принадлежность к группе фанатов – будь то Cheeseheads или Red Sox Nation – совсем не то же самое, что принадлежность к племени. На самом деле она может вызывать противоположный эффект. Принадлежность к племени, в моем понимании и в контексте этой книги, помогает людям понять себя, способствует осознанию своей индивидуальности. В толпе же, в том числе и в толпе фанатов, мы можем легко потерять свою индивидуальность. Быть фанатом – означает быть ярым поборником чего-либо, аплодировать или глумиться вместе со всеми, находить радость в победе и муку в поражении. Это может приносить удовлетворение и приятное волнение, но, как правило, не помогает попасть в свою стихию как в сферу самореализации.

    В действительности фанатизм во многих отношениях является тем, что психологи довольно неуклюже называют деиндивидуализацией. Это означает потерю чувства индивидуальности, когда человек становится частью группы. Крайние формы деиндивидуализации ведут к стадному поведению. Если вы когда-либо присутствовали на европейском футбольном матче, то понимаете, как это проявляется в мире спорта. Но даже в более мягких формах деиндивидуализация ведет к обезличенности, вызывает исчезновение сдерживающих факторов в человеческом поведении и порой заставляет людей совершать поступки, о которых они впоследствии жалеют. В таких случаях люди часто склонны делать то, что не соответствует их обычному поведению. Иными словами, такие действия могут отдалять их от своей истинной сущности.

    Однажды с болельщиком, сидевшим как раз позади меня, случился настоящий истерический припадок – он критиковал тактику моего младшего брата на поле в грубейших выражениях, которые затрагивали мою мать, а значит, и меня. Инстинктивно я обернулся к нему, чтобы решить вопрос, который совершенно очевидно был вопросом семейной чести. Однако когда я увидел выражение лица и габариты этого безумного фаната, я счел за лучшее признать его правоту. Именно так и выглядит поведение толпы.

    Смотрите, слушайте и учитесь

    Некоторые наблюдатели действительно являются квалифицированными критиками, чье мнение может по-настоящему помочь окружающим разобраться в каком-либо событии. В сферах литературной критики, музыкальной журналистики или спортивного комментирования есть выдающиеся профессионалы, чьи слова находят глубокий отклик в нашей душе. Эти люди принадлежат к племенам, страстно любящим пространные рассуждения и, образно говоря, «обслуживающим» фанатов. Среди них можно найти специалистов высочайшего класса, для которых эта деятельность является истинным призванием. Таков, к примеру, спортивный комментатор Говард Коузелл, который на протяжении десятилетий был одной из наиболее важных и влиятельных фигур в американском спорте, но одну из своих автобиографий назвал «I Never Played the Game» («Я никогда не играл в эту игру»).

    Полагаю, что Коузелл нашел свою стихию в спорте, хотя сам и не был спортсменом. Он знал, что может сделать более яркими ощущения обычного болельщика от просмотра игры, и, делая это, лучше понимал самого себя. Коузелл однажды сказал: «У меня было страстное желание и решимость заниматься комментированием. Я твердо знал, что хочу делать и как». Этот человек принадлежал к ключевой группе энтузиастов, которые всегда становятся активными участниками избранных ими миров. Они всей своей деятельностью способствуют сближению игроков и зрителей.

    В каждой толпе и в каждой аудитории может присутствовать человек, чья реакция отличается от реакции окружающих его людей. Как правило, это человек, уже переживший собственный момент прозрения. Он видит свое племя не в тех, кто сидит на трибунах или в зрительном зале, а в тех, кто находится на сцене или на поле.

    Билли Коннолли – один из самых оригинальных комиков в мире. Он родился в 1942 году в рабочем районе Глазго, в Шотландии, с трудом учился в школе, которую не любил больше всего на свете, и ушел из нее при первой же возможности, чтобы стать помощником сварщика на верфях города. Он добросовестно изучал свое ремесло, впитывая обычаи и методы работы людей, живших на берегах реки Клайд. С ранних лет Коннолли любил музыку и сам научился играть на гитаре и банджо. Как и Боб Дилан, который рос в это же время по другую сторону океана, он был очарован фолк-музыкой и проводил все свободное время, слушая и играя эту музыку в фолк-клубах по всей Шотландии. Билли любил пабы и добродушно-шутливую атмосферу ночной жизни Глазго. Он регулярно ходил в кино и на субботние вечеринки с танцами, а иногда и на театральные представления.

    Однажды вечером Коннолли смотрел по телевизору выступление комика Чика Мюррея, который уже более сорока лет был легендой комедии и мюзикла. Его колкие шутки отражали сдержанный взгляд на жизнь, характерный для шотландского юмора. Билли уселся поудобнее, приготовившись к сеансу безудержного юмора этого знаменитого человека. И он это получил. Но вместе с тем он приобрел и кое-что еще – к нему пришло прозрение. Ерзая в кресле, он необычайно остро прочувствовал удовольствие от смеха. Для Билли тот вечер стал таким же поворотным моментом в жизни, как для Боба Дилана прослушивание музыки Вуди Гатри. Он понял, что может этим заниматься и будет это делать. Он начал отделяться от толпы и сливаться со своим племенем.

    Обычно в перерывах между песнями Билли всегда разговаривал со своей небольшой аудиторией. Затем он обнаружил, что все больше говорит и все меньше поет, а тем временем число его слушателей неуклонно увеличивается. Для многих комиков своего поколения он впоследствии стал отцом-основателем свободного импровизированного комедийного выступления. Работа помогла ему преодолеть, казалось бы, невозможное расстояние от судоверфей Клайда до переполненных зрительных залов по всему миру, до участия в фильмах, удостоенных множества наград, до завоевания умов и сердец миллионов людей.

    Как и большинство героев этой книги, Билли Коннолли нашел истинный путь только тогда, когда обрел свое призвание и свое племя.









     


    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Верх