Клещ – носитель возвратного тифа

Красноармейцы – малярийные разведчики, обследовавшие месторождение комаров, явились к своему командиру, военному врачу Москвину, и не без смущения ему доложили:

– Узбеки не уступают, упираются и стоят на своем… «Не комары, – говорят они, – а клещи нас кусают… От них все несчастья и болезни».

– Вы бы им объяснили, что так не бывает, – ворчал врач, неизвестно на кого сердясь: на малярийных ли разведчиков или на упрямых узбеков. – Надо им растолковать, что они ошибаются. Пусть осушают болота, уничтожают личинок и принимают хинин.

– Не помогает, – уверяли его бойцы. – Все узбеки указывают на клещей. «Не в болоте, – говорят они, – зло, а в кибитке». Сами поглядите, мы вот принесли их.

Малярийные разведчики высыпали из пробирки клещей.

– Мы набрали их в домах; прячутся в щелях, как клопы.

Глупо думать, конечно, что малярию переносят клещи, – но чем же в таком случае болеют узбеки? В крови больных Москвин нередко встречал спирохеты. Неужели тут смешивают возвратный тиф с малярией? Впрочем, не мудрено – эти болезни так схожи между собой. По внешней картине их не различишь. Эпидемические вспышки возникают в одно время – осенью и весной; приступы лихорадки одинаково коротки; вначале длятся день, два, затем ограничиваются часами. Больные, возможно, и правы: то, что принималось за малярию, есть нечто совершенно другое. Но откуда здесь взяться возвратному тифу? Местные виды клещей – безобидные твари, и человека они не кусают. Истинные виновники болезни, известные науке и практикам, не гнездятся в жилых помещениях; одни из них в Средней Азии паразитируют на курах, а других здесь не сыщешь, нет их в этом краю.

Вопрос, занимавший Москвина, имеет свою небольшую историю.

В 1912 году русский врач в Персии Джунковский предположил, что домовые клещи вызывают там у людей своеобразную форму возвратного тифа, отличную от европейской, распространяемой, как известно, не клещами, а вшами. Исследователь определил вид членистоногого и описал спирохету, вызывающую заболевание. Позднее выяснилось, что болезнь такого же рода наблюдается и в Средней Азии, хотя персидский клещ, которого Джунковский принял за переносчика, не водится там.

Десять лет спустя русский исследователь Латышев, с именем которого мы встретимся еще, решил проверить, клещи ли именно и какие передают в Средней Азии возвратный тиф. В доме, где заболел один из членов семьи, он собрал клещей и, в целях самозаражения, дал им присосаться к руке. Исследователь заболел возвратным тифом.

Такова предыстория.

Клещи, доставленные красноармейцами Москвину, не относились к виду, указанному Джунковским. Совершенно очевидно, что клещи, обитающие в жилищах узбеков, безвредны. Как врач и специалист, он, Москвин, будет настаивать на этом.

Повторилось то же самое, что с кожной болезнью, известной под названием «дерматобия». Исследователи тогда разошлись во мнениях с коренным населением – жителями Африки. Оказывая помощь туземцам, врачи в каждом случае находили личинки мух под кожей больных, а жители утверждали, что не мухи, а комары вызывают у них эту болезнь.

Не может же комар, возражали ученые, откладывать яйца мухи в ваши раны.

С другой стороны, было необъяснимо, каким образом личинки попадают под кожу человека. У этой мухи нет жала, которое открыло бы ей дорогу в ткани. И что еще верно: эта муха действительно не преследует людей, не кусает и даже не садится на них.

Между тем туземцы были правы: переносчиком болезни оказался именно комар. Хищная муха принуждает его служить ее целям. Она приклеивает свои яйца к брюшку комара, добивается этого борьбой и насилием. Достигнув зрелости, личинки спешат оставить оболочку яйца и устремляются в ранку в тот момент, когда комар погружает свой хоботок под кожу человека. Там они отныне будут обитать, Всего любопытней, что муха приклеивает свои яйца именно самке, – самец-комар, как известно, крови не пьет и на человека не нападает.

Исследователи болезни дерматобия счастливо решили задачу. Менее удачно решалась она Москвиным. Каждый день приносил ему новые сомнения, затруднения и неожиданности. В один и тот же день заболели красноармейцы – малярийные разведчики, и в крови у них нашли спирохеты возвратного тифа. За неделю до болезни они жили в Гузаре в глинобитном жилище и ночью подверглись укусам клещей. Красноармейцы собрали их, чтобы показать командиру-врачу, и Москвин убедился, что они не похожи на тех, на которых ссылался Джунковский. Смущенный неудачей, Москвин пробовал заражать клещами животных, вызывать у них возвратный тиф, и, не добившись успеха, отправил клещей в Ленинград. Пусть маститые ученые разберутся, что тут произошло. Так случилось, что клещи, заразившие малярийных разведчиков, перекочевали к начальнику кафедры общей биологии и паразитологии Военно-медицинской академии Евгению Ника-норовичу Павловскому.

Слава об ученом, который наметил новый путь в зоологии и решительно сблизил ее с медициной, прочно утвердилась в стране. К нему обращались за советом и помощью врачи и студенты, любители природы, исследователи, учителя. Ему посылали насекомых с просьбой определить род их и вид, несут ли они в себе заразное начало, надо ли их избегать и опасаться. Врач Латышев из Средней Азии прислал фотографию руки с присосавшимися к ней клещами: нельзя ли проверить род кровососов по снимку? Другой врач в Средней Азии собрал клещей в отделении военного госпиталя, где содержались тифозные больные, и отправил насекомых в Ленинград. То же сделал неизвестный студент. Прибыла и посылка Москвина. Павловский ответил ему благодарностью, послал исследователю литературу и наставления, как продолжать изыскания. Вскоре прибыл и сам Москвин, прикомандированный к Военно-медицинской академии. Он привез материалы и живых клещей для работы.

В предварительных сообщениях Москвина, напечатанных позже в научных журналах, было немало интересных вещей. В них подробно описывались эксперименты, рассказывалось, как истина не давалась неопытным рукам, – ничего лишнего, ни слова преувеличения, автор был строг и правдив, – и все же статьи эти неполно отражали действительность. Сухие строки ученых суждений бессильны были отразить душевную тревогу и сомнения исследователя.

Восстановим это событие в истинном его виде.

Прибыв в Ленинград, Москвин сразу же взялся за работу. Не доверяя своих клещей термостату, он разместил их в пробирках по пять и десять в каждой и восемь месяцев неизменно, носил их на груди. В кармане френча клещам было тепло, и исследователь не сомневался в их благополучии.

Москвин принес с собой груз тяжелых сомнений и разочарований – плоды первых его неудач. Павловский это заметил, но не подал виду. Он выслушал приезжего, долго и подробно расспрашивал его и осторожно заметил:

– Бы, надо полагать, допустили ошибку. Ведь вы могли ошибиться, не так ли?

– Странный вопрос. Конечно, мог, ведь это со всяким бывает.

– Вот и прекрасно, – обрадовался ученый, словно именно этого и ждал. – Исследователь не должен бояться ошибок. Оглянешься назад, вспомнишь, что утверждали знаменитости прошлого, и не знаешь, чему больше удивляться – самоуверенности ли этих ученых или легковерию их современников. Ошибки делали все – и великие и малые. «Одержимые геморроем, – утверждал Гиппократ, – не подвержены ни воспалению легких, ни чирьям, ни проказе». Чудесное обобщение, не правда ли? В девятнадцатом веке холеру объясняли изменениями в электричестве или в магнетизме воздуха и земли, а гигиенист Петенкофер, чтобы опровергнуть Коха, открывшего холерную бациллу, торжественно проглотил пробирку ядовитых вибрионов, порцию, достаточную, чтобы угробить сто тысяч человек. Ученый случайно не заболел и все же ошибся.

Это были не слишком безупречные рассуждения. Москвин мог бы возразить, что ошибки предков не утешение, а назидание для потомков. Находить самооправдание в чужих неудачах так же неосмотрительно и бесполезно, как пытаться лечить электричеством, не включая при этом тока.

Ученый ободряюще взглянул на сотрудника и продолжал:

– Надо много и упорно трудиться, работать не покладая рук – только так одолевают ошибки. Наука требует пота и сил. Нужно так шевелить руками и мозгами, чтоб быть вправе сказать словами крестьянина, обвиненного в волшебстве: «Вот мои орудия колдовства – мотыга и плуг; пролитые капли пота я не могу уже представить в свидетели…» Физиология учит, что всякая деятельность нервов сопровождается сжиганием их составных частей, то есть самих нервов. Не будем же с вами их жалеть.

Задача, стоявшая перед Москвиным, заключалась в немногом: надо было решить, переносят ли клещи возвратный тиф в Средней Азии, какой именно вид для человека опасен.

Одно присутствие в членистоногом заразного начала еще не служит доказательством, что оно способно его передать. Нет такого опасного микроба, которого муха разновременно не заключала бы в себе, однако укусы ее никого еще не заразили.

Здравый смысл подсказывал начать с эксперимента над мышами, заразить животное укусом клеща. Путь верный, слов нет, но ведь именно это Москвину до сих пор и не удавалось. Продолжать в Ленинграде бесплодные опыты, начатые в Средней Азии, еще раз признать свою несостоятельность?

Не в правилах Павловского навязывать сотрудникам форму работы, надоедать им опекой, но на этот раз почему-то он повел себя иначе.

– Начнем с белых мышей, – предложил он, – будем собирать факты, чтобы создавать из них идеи.

Ученый не оставлял уже помощника без поддержки. Тень его незримо следовала за Москвиным, за каждым его шагом. Павловский присутствует на всех экспериментах, внимательно наблюдает за тем, Что происходит вокруг Москвина. Вот к стойке подвязали подопытную мышь, удалили с ее спинки шерсть и на розовое тельце опрокинули пробирку с клещами. Часть маленьких хищников тут же присосалась; некоторые медлят, как бы примеряясь, с чего начать; учитель спешит прижать их к телу животного, подсказать экспериментатору выход. Другой партии мышей ввели под кожу растертых клещей, третьим – жидкость, выделяемую клещами, четвертым – то и другое.

– Теперь наберитесь терпения, – говорит Павловский исследователю, – время принесет с собой ответ.

Прошло десять дней. Мыши нисколько не изменились: спали, резвились и аккуратно поедали свой рацион. На двенадцатый день начались перемены: животные сделались вялыми, забивались в угол, клетки и дрожали в ознобе. На местах укусов появились расчесы, шерсть ерошилась и выпадала – сначала на мордочке, потом на голове. Обнаженная, кожа покрывалась рубцами, животные хирели и погибали. Опыт как будто проходил успешно, а экспериментатор терялся в догадках, метался и в отчаянии не находил себе места. Было отчего потерять равновесие: ни в крови, ни в органах павших мышей он не находил спирохет. Что бы это значило? Куда девались микробы, погубившие животных? Неужели мыши болели чем-то другим? Клещи не были заражены возвратным тифом? Или прав был Джунковский: только так называемые персидские клещи способны заразить человека?

Павловский угадал состояние помощника и осторожно заметил ему:

– Не надо отчаиваться, мы дорвемся до истины. В нашем деле ничто не дается легко.

Из Средней Азии была выписана партия клещей, вспоенная кровью больных возвратным тифом. Пять растертых насекомых из вновь прибывших кровососов, изученные под микроскопом, оказались как бы нафаршированными микробами тифа. Этой кашицей заразили белых мышей. Прошла неделя, другая, и, к удивлению экспериментатора, эти подопытные зверьки не заболели.

Вот когда положение осложнилось. Мыши не заболели. Что бы это значило? Многолетними опытами ученые Европы установили, что белые мыши подвержены персидскому возвратному тифу. То обстоятельство, что возбудитель болезни не обнаруживался в организме зараженных животных, ставило под сомнение самый характер заболевания и способность клещей быть переносчиком его, иначе говоря – опрокидывало свидетельства коренного населения и малярийных разведчиков, дорого поплатившихся за него.

– Ничего страшного, – спокойно резюмировал ученый, – мыши, видимо, не подвержены клещевому возвратному тифу. Спирохета не выживает в их организме. Попробуем другой эксперимент.

Легкость, с какой учитель усомнился в утверждениях авторитетов и не обмолвился о возможной ошибке ученика, искренне растрогала последнего.

– Сознайтесь, что вы сейчас не прочь развязаться со мною, – сказал ему в ту пору Павловский, – махнуть рукой на клещей и вернуться к своей медицине. Должен вас предупредить, что это уже невозможно. Физик Паскаль всю жизнь носил вшитую в одежду бумагу. Это было торжественное обещание бросить физику и всецело отдаться религии. Вы понимаете, как бесплодны подобного рода намерения. Бумагу нашли у него после смерти. Тот, кто увяз в науке, из нее уже не выбирался. Паскаль умер философом и математиком.

Через несколько дней Павловский вызвал к себе Москвина.

– Отправляйтесь в Среднюю Азию, заразите клещей кровью больных возвратным тифом и привезите нам побольше крови и клещей. Мы поставим наши опыты шире.

Москвин вернулся в Ленинград с богатым уловом: спирохеты прочно сидели в трехстах клещах.

Еще раз в лаборатории белые зверьки подверглись нападению насекомых, и снова опыты закончились ничем – клещи были бессильны против мышей. Тогда им на смену явились собаки, кошки и овцы, морские свинки и кролики. Клещи правили тризну. Они пили кровь тех и других. Исследователи терпеливо отсчитывали дни и регистрировали свои неудачи.

Дошла очередь до морской свинки. Сто двадцать клещей, битком набитых спирохетами, присосались к животному и заразили его. На девятые сутки у свинки поднялась температура – и начался возвратный тиф. Спирохеты кишели у нее в крови. Уязвимым оказался и кролик – картина его страданий напоминала во многом течение болезни у человека.

«Теперь мы решим, – сказал себе Павловский, – где именно у клеща гнездится зараза и какими путями она передается человеку».

Были пущены в ход препарирование и микроскоп. Ученый потрошил переносчиков и вводил морским свинкам кашицу из отдельных органов клеща. Результаты не заставили себя долго ждать: материал из желудка и яичника, сосудов крови и кишечника клеща вызывал у животного заражение, но всего вернее и быстрее действовала его слюнная железа. Именно здесь была главная квартира врага. Совершенно очевидно: клещ, прежде чем присосаться к животному, впрыскивает ему слюну, богатую спирохетами возвратного тифа.

– Мы установили, – мог наконец сказать ученый сотруднику, – что в естественных условиях Средней Азии находятся клещи, зараженные самой природой. Как это ни странно, опасность коренится в воспетой поэтами натуре, далеко от городов с их тлетворным влиянием. В связи с этим разрешите процитировать вам автора «Эмиля» – Жан-Жака Руссо, его суровое суждение об истоках современных болезней.

Он вынул из кармана памятную книжку, открыл загнутую страничку и прочитал:

– «…Природа не знает этих злейших врагов человеческого счастья; почти все они созданы нами и являются печальным плодом противоестественных отношений нашей среды. Можно сказать, что история гражданских обществ есть в то же время история человеческих болезней…» Рискованное, скажете, утверждение? Не спорю. Наш опыт говорит о другом.

За литературным экскурсом беседа повернула в свое прежнее русло.

– Как вы полагаете, – спросил ученый, – можем ли мы считать наше дело законченным?

Считать работу над возвратным тифом оконченной? Конечно, нельзя! Во-первых, неясно, почему мыши, обычно подверженные возвратному тифу, в условиях лаборатории не заражались. Совершенно неизвестно, какой вид клещей переносит болезнь: тот ли, на который ссылается Джунковский, или другой, заразивший малярийных разведчиков в Средней Азии и морских свинок здесь.

Павловский уже, видимо, над этим подумал, вопросы для него решены.

– Джунковский, – объясняет он Москвину, – вероятно, ошибся. Указанные им клещи не переносят возвратного тифа. Нас заражает тот вид, который заразил наших животных и красноармейцев в Средней Азии. Однако не в этом теперь уже дело, работа не окончена по более веской причине…

Учитель и сам любил крепко подумать и тому же учил своих учеников.

– Не хотите ли вы сказать, – отозвался догадливый помощник, – что не все еще сделано, нужен эксперимент на человеке?

– Вы не ошиблись. В бывшей Максимилиановской больнице врачи лечат паралитиков прививкой возвратного тифа. Направьтесь туда и поставьте несколько опытов. Больным поможете и задачу решите.

Работа Москвина была перенесена в больницу.

Три прогрессивных паралитика, укушенных клещами, вскоре заболели возвратным тифом. Клещи оказались способными передать человеку заразу. Труд исследователя был завершен.

– Мне все-таки неясно, – сознался учителю Москвин, – почему наши мыши не заражались? Неужели Андерсон и Николь ошибались, утверждая, что мыши подвержены возвратному тифу?

– В данном случае, – заметил ученый, – они были правы. Мыши подвержены африканскому и персидскому возвратному тифу и слабо реагируют на среднеазиатский. Наша спирохета решительно отличается от других. Мы, строго говоря, открыли новую болезнь, еще не известную никому…









 


Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Верх